Текст книги "Нелегал"

Автор книги: Олег Северюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

6 марта во время заготовки дров в деревне бревно упало на неразорвавшийся немецкий снаряд, и он взорвался, убил трех человек и ранил еще троих человек, в том числе и меня.

Рана у меня была не тяжелая, два осколка в спине и осколок в левой руке, повредивший кость. Нас, раненных, отправили в город Псков, где располагался полевой госпиталь. Осколки вынули быстро, на руку наложили шину. Нас одели в больничные халаты коричневого цвета и положили в палату, где все было белым. Врач сказал, что я родился в рубашке. 0сколки были рикошетными, то есть отлетевшими от какого-то препятствия. Если бы не было препятствия, то с тобой и возиться не пришлось бы, просто так бы закопали, – мрачно пошутил врач.

О своем ранении я написал Аркадию Михайловичу, и через две недели ко мне примчалась Катя с продуктами, учебниками и приветами от всех наших знакомых. Появление Кати меня очень обрадовало и испугало. Привязанность к девушке перерастала во что-то очень большое, в чувство, которое раньше меня не трогало. Но я человек другой страны и в какое-то время я должен буду уйти к себе, где она будет чужой и несчастной, несмотря на мои чувства ко мне. Одновременно с рассуждениями расчета делового человека, я безрассудно бросался в пропасть необъятного чувства, которое называется на всех языках любовью.

Глава 19

Рана моя заживала быстро, чему способствовала Катерина, окружившая меня вниманием и заботой. Она выполняла обязанности сиделки и во всем помогала медицинскому персоналу поставить меня на ноги. На ноги – это так, буквально. Я был ходячим больным с перебинтованной спиной и деревянной рукой на перевязи. Через месяц раны зарубцевались, однако два пальца на левой руке не действовали и нарушилась подвижность руки. Задело нервные окончания, – констатировал врач, – может быть с течением времени это пройдет, а, может быть, вы к этому привыкнете, и не будете замечать, но со службой в армии у вас закончено.

Нет худа без добра, говорят русские. Я немного повоевал, и у меня в документах запись, что я являюсь красноармейцем одной из первых советских воинских частей, получил ранение и инвалидность, защищая советскую власть. Лучшего способа для легализации и не придумаешь. Можно сказать, что я стоял у истоков Красной Армии и участвовал в ее первых боях.

Выписавшись из госпиталя и получив продовольственный паек, мы с Катей вернулись в Москву. В военном комиссариате мне оформили документы о том, что я уволен по ранению из РККА (Рабоче-Крестьянской Красной Армии) и прикрепили на продовольственный паек к ближайшему к Аркадию Михайловичу продовольственному пункту.

Вечером мы все сели за один стол, и я объявил, что мы с Катей собираемся пожениться и снять квартиру неподалеку от них. Мое заявление вызвало бурю протеста в семье Хлопониных. Его супруга категорически заявила, что с сегодняшнего Катя у них не работает, а находится на таком же положении члена семьи, как и все остальные, а хозяйство они будут вести вместе, что более экономно при нынешних экономических трудностях. Аркадий Михайлович также был категорически против нашего переезда и предложил немедленно начать переносить вещи из кабинета к себе в спальню. Меня очень тронуло такое проявление чувств, в общем-то, чужих мне людей и я предложил отпраздновать мое возвращение, наше воссоединение в коммуну (очень модное тогда слово), и наше с Катей намерение создать семью.

Все хорошо, когда все хорошо. Аркадий Михайлович трудится в театре, получает небольшую зарплату и небольшой продовольственный паек от комиссариата по делам культуры. Я получаю маленький продовольственный паек как инвалид. Женская половина и маленький ребенок находятся на нашем иждивении. Не густо. Надо искать работу и учиться на курсах за среднюю школу.

Для Кати мы нашли место сиделки-санитарки в военном госпитале, а я устроился в гараж санитарного управления Московского военного округа. Случилось так, что я помог исправить автомашину какого-то командира, которая сломалась недалеко от вечерних курсов, где мы с Катей занимались. Командир строго отчитывал водителя в кожаной куртке, а тот только руками разводил и говорил: "Не знаю, товарищ командир, трофейные машины они все не такие как наши". Так как я был в красноармейской форме, командир обратился ко мне, не могу ли помочь устранить неисправность машины. Я ответил, что я не водитель, но машины раньше видел и, если он не возражает, то я взгляну на двигатель. Опыта ремонта автомобилей у меня не было вообще, но устройство "Руссо-Балта" я в общих чертах знал, и водить эту машину умел.

Заглянув в двигатель, я подергал находившиеся там провода, зная, что автомобиль не заводится, когда нет искры. А искры нет, когда нет электрического контакта. Так и оказалось. Провод от катушки зажигания отделился очень легко, как будто ожидал, когда к нему прикоснется заботливая рука. Воткнув провод в катушку зажигания, я проверил и крепление проводов, подходивших к свечам зажигания. Затем я посмотрел наличие бензина в стеклянном отстойнике и попробовал подкачать бензонасосом. Бензонасос качал плохо, но бензин подкачивал. Проделав все эти манипуляции, я сел в машину, нажал на стартер, и машина к моему удивлению завелась. Пожалте ехать, – сказал я командиру и открыл дверку. Командир сел рядом со мной и приказал водителю сесть на заднее сиденье. Вперед, – последовал приказ, и я поехал. Сначала неуверенно, а потом навык возвратился ко мне и я поехал сравнительно быстро по нешироким московским улочкам. Подъехали к санитарному управлению, рядом с которым находился госпиталь, в котором работала Катя. Я вышел из машины, поблагодарил за то, что подвезли, и пошел в госпиталь. Командир остановил меня и спросил, где я служу. Услышав мой ответ, предложил работу водителя в сануправлении. Я стал отнекиваться, что не учился специально водить автомобиль, на фронте знакомый водитель только показывал. Ничего, – сказал командир, – подучитесь, а водители нам очень нужны, и рана ваша не помешает работе в тылу. На том и договорились.

Катя была рада тому, что я и нашел себе достойную работу. По прибытию в гараж я попросился в ученики водителя, чем заслужил некоторое уважение более старших коллег. Я производил уборку в гараже, помогал мыть машины и внимательно приглядывался к процессу ремонта агрегатов. Слесари поручали мне разбирать отдельные агрегаты, такие как карбюратор, бензонасос, генератор постоянного тока и другие. Я внимательно следил за сборкой, слушая о том, где и какие могут быть неисправности в них. Опытные водители давали мне уроки вождения, учили правилам дорожного движения в Москве. Правил, как таковых, не было. Были приказы московского градоначальника, пытавшегося совместить движение механического и гужевого транспорта. Но механические средства движения отвоевали себе жизненное пространство и стали господствующим средством передвижения, которому все уступали дорогу.

Месяца через два я уже был своим в гараже и готовился сдавать экзамен на знание автомобиля и умение вождения. С экзаменами я справился успешно, сказалась предыдущая подготовка, мое старание и способности. После экзамена я получил удостоверение водителя и был назначен водителем к заместителю начальника сануправления. Раненая рука несколько мешала работать, но в процессе постоянных поворотов руля вправо и влево она начала чувствовать нормально, но безымянный палец и мизинец по-прежнему были неподвижными. Работа была несложная, утром подъехать к дому начальника, отвезти его на работу, ждать вызова. По вызову отвозил его или сотрудников управления в различные организации Москвы и ждал их. Времени было достаточно для того, чтобы штудировать учебники и готовиться к экзамену за среднюю школу. Мое стремление к учебе отмечали и не препятствовали ему.

В процессе работы я неплохо изучил Москву. Я и сейчас свободно ориентируюсь в ней, когда приезжаю по каким-либо делам.

У водителя сануправления был неплохой по тем временам продовольственный паек, выдавались и деньги в качестве зарплаты. Кое-что удавалось прикупить в различных организациях снабжения во время поездок. Иногда выдавалось свободное время, и я возил Катю и Аркадия Михайловича с супругой по делам нашего домашнего хозяйства.

Вообще, жизнь была нормальная для условий 1918 года. Везде была гражданская война, разруха, но в Москве она ощущалась не особенно остро. По ночам, иногда, были слышны выстрелы. В июле было восстание левых эсеров, начавшееся с убийства германского Посла графа Мирбаха. Вместе с заместителем начальника сануправления я ездил в госпитали для организации приемки раненых. Раненых было немного. После подавления восстания его руководители были арестованы. В Москве был разоружен отряд анархиствующих матросов, которые более напоминали бандитов, выступающих с революционных позиций.

По разговорам руководителей сануправления, которые ездили со мной, я слышал, что в подразделениях снабжения окопались одни сволочи и без взяток нельзя достать ни медикаментов, ни боеприпасов, ни вооружения. Снять их нельзя, потому что они имеют поддержку в более высоких сферах и революционные заслуги дооктябрьского периода. Многие из них, вообще ничего не понимают в том деле, каким руководят, и вся эта бестолковщина только вредит делу обороны. Люди, имеющие образование, а до революции носившие военные и гражданские чины медицинского ведомства, вообще находятся под подозрением, как потенциальные вредители, а их распоряжения должны утверждаться комиссарами.

Водитель начальника категория особая. Его считают доверенным лицом и не стесняются в его присутствии обсуждать дела свои и дела служебные. Много разговоров было о тех или иных чиновниках в исполнительном комитете Моссовета, от которых зависело решение вопросов санитарного снабжения.

Хорошо отзывались о новом первом заместителе председателя исполкома одной из подмосковных губерний Вареникове. Всем нравилась его деловая хватка, твердость в отстаивании экономических интересов от Москвы. Кого-то он оттер от хлебных мест, кому-то не дал в карман народный залезть. Однажды, когда первый зампред утром ехал на работу, из переулка выскочила пролетка с установленным на ней ручным пулеметом системы Льюиса и обстреляла машину. Водителя убили, а пассажира ранили в руку и ногу. Пролетку с пулеметом налетчики бросили. Значит, кто-то заказал первого. Всю машину изрешетили, а он чудом живой остался. Вероятно, спас его ангел-хранитель.

По всем статьям начальник хорош, и солидность во внешности, и голос хорошо поставлен, и твердости в характере не занимать, а в подчиненные подобрал себе тех, кто его только компрометирует перед остальными должностными лицами. Взял он к себе в помощники бывшего офицера. Офицер этот, по фамилии Юнцов, считал себя самым грамотным и умным человеком. Был он раньше пропагандистом в стрелковом полку, вдалбливал солдатам словесность и закон Божий. На большее способностей не хватало. После февральской революции отринул он закон Божий и начал костерить своих бывших начальников, обличая все их пороки, особенно упирая на использование служебного положения в личных целях. От греха подальше перевели его преподавателем в пехотное училище, но и там он продержался недолго. Посмотрели на него со всех сторон и предложили по-хорошему убраться с военной службы, не позорить своим присутствием пошатнувшийся авторитет офицера российской армии. Кто-то познакомил его с будущим зампредом. Пока он был принеси-подай, никто о нем и слыхом не слыхивал, а вместе с начальником своим поднялся до высот небесных. Людей в упор не видит. Особенно офицеров бывших, которые были выше его чином и должностью. Несмотря на офицерское образование, любит изгаляться над барышнями, которые работают на технических должностях. Все документы заворачивает назад, перечеркивая даже подпись товарища Варенникова. Запятая, мол, не там поставлена, или год и месяц не так написаны, или бумага не такого качества. Его любимое изречение: "Я здесь блюду интересы первого заместителя председателя исполнительного комитета губернского Совета депутатов трудящихся товарища Варенникова". Всем говорит: "А вы спорьте со мной, спорьте". С дураком спорить, себя на его уровень ставить. Зайдет в кабинет к подчиненному, увидит у него посетителя и давай гостя допрашивать: "А что вы здесь делаете? Почему не на своем рабочем месте? За то время, пока вы здесь торчите, вы бы уже какой-нибудь руководящий документ могли прочитать". Основные работники губернского правления, кому приходится с ним сталкиваться, характеризуют его емко и кратко – гад.

Юнцов взял себе юридическим советником двадцатилетнего гимназиста с непримечательной, но чисто пролетарской фамилией. Закончил тот юридические курсы и стал ставить по стойке "смирно" старых чиновников, которые на подготовке документов и на государевой службе зубы съели. Вызовет исполнителя документа и станет допрашивать: "Вот вы тут в распоряжении пишете, что такого-то надо назначить руководителем группы. А что будет делать этот руководитель группы? Какой у него будет план действий, к какому сроку он сможет наладить то или иное дело?" Стоит исполнитель и не понимает. То ли новый столоначальник издевается, то ли совсем не понимает, о чем идет речь, то ли он в первый раз видит документ, который называется распоряжением председателя исполкома. Раньше, чтобы такой должности достигнуть, чиновник лет двадцать на различных должностях и в различных отделах трудился, постигая трудную науку управления. А здесь, по знакомству, после гимназии сразу стал чиновником шестого класса по Табели о рангах. А это, по-военному, не ниже полковника. Нет таких гениев ни в одной стране мира, даже в Америке, чтобы сразу после военного училища или после университета получить должность статского советника или звание полковника. Поговаривают, что только в этой подмосковной губернии это и возможно. А мне кажется, что во всей России это вполне возможно.

Революция, говорят, из унтер-офицеров маршалов делает. Революция революцией, а документы важные нельзя чаем обливать и карамельками мазать. Но, какая бы ни была революция, из дерьма только дерьмо получается, или, по-немецки Merd. И пролетарское происхождение здесь не при чем. Пролетарское происхождение нужно только для того, чтобы работу тяжелую делать или в штыковую атаку ходить.

Чтобы соблюдать социалистическую законность в московском губернском аппарате создали юридическое управление, куда набрали вчерашних студентов юридического факультета университета. Руководить им постаивали похожего на Чингиз-хана профессора, помогавшего большевикам прийти к власти. Управление сразу затормозило работу всего аппарата, по крючкотворству и забюрокрачиванию всего и вся, во много раз превосходя все бюрократические структуры царского времени.

Слушая своих пассажиров, я делал для себя вывод о том, что мне ничего не надо делать для развала советской власти и снижения обороноспособности России – она сама это сделает при помощи Юнцовых и молодых юристов. Один Юнцов сделает больше, чем сто шпионов вместе взятых. Таких людей надо брать на казенное обеспечение и не подпускать ни к какой работе, потому что, если они только пальцем шевельнут, тысячи людей годами это разгребать будут.

В верхах, как я понимал, шла борьба за места и должности. В ход шла партийная критика, прямые доносы, пролетарское происхождение, которое, по мнению партийных идеологов, было сродни аристократическому. Если ты из пролетариев, то тебе открыта дорога во всех направлениях. Я это почувствовал на себе. Я не был пролетарием, не был и крестьянином, но у меня и не было дворянского происхождение. Я считался самым удобным материалом для формирования человека нового типа.

Глава 20

Несмотря на загруженность работой и учебой, меня не покидала мысль о необходимости установления связи с моими руководителями, которых можно было найти только через посольство. Пойти туда я, конечно, не мог. Это был бы полный провал и расстрел.

Один раз я прошелся возле посольства и встретился с мужчиной и женщиной, вышедшими из здания посольства. Это была Эвелина Залевски с неизвестным мне мужчиной. Она меня узнала, но, вероятно, не могла поверить в то, что я мог оказаться в этой далекой Москве в одежде полувоенного типа. Я заметил, что она еще несколько раз оглядывалась, пока не скрылась из моего вида. Кроме Эвелины я мог встретить еще кого-либо знакомого, который своим неловким поведением мог выдать меня.

Мое кодовое имя "Пауль". По-английски – "Пол". Как им сообщить о своем местонахождении? На ум ничего не приходило. При отработке условий связи Москва не принималась в расчет. Был Омск, но это на крайний случай. Поехать в Омск я не мог, так как там находилась какая-то Директория, враждебная советской власти.

Извини, внученька, если я где-то не точен в изложении исторических фактов. Я не историограф, и не соотношу свою работу с теми событиями, которые описаны в исторической литературе и поданы так, как они выгодны правящим классам. Кроме того, я не собираюсь выступать зачинщиком дискуссии, какого именно числа сентября произошло то или иное событие. Если говорят, что именно пятого сентября, то пусть это будет пятого сентября. Если говорят, что это было шестого сентября, то пусть это будет шестого сентября. История-то уже прошла. Споры эти идут только для того, чтобы инициатор спора мог доказать свою причастность к событию или наоборот непричастность.

Решение пришло само собой. Во время поездки какой-то московский хулиган выстрелил в мою машину из рогатки. Камень попал в боковое стекло, и оно треснуло. Молодец хулиган. Стекло пока держится, а почему не использовать примитивное метательное орудие для посылки сообщения на территорию посольства.

Рогатку сделать не проблема для того, кто занимался этим в детстве. В моем детстве этого вообще не было. Мои пробы самому сделать рогатку ни к чему не привели. Надо знать ее устройство и технологию изготовления. То, что я делал, то не стреляло, то обрывалось. Пришлось подкараулить малолетнего хулигана и отобрать у него рогатку. На пустыре я тренировался, чтобы камешек с бумажкой пролетел именно такое расстояние, какое мне нужно. Посольство, вероятно, находится под наблюдением тайных сотрудников Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией. Надо пойти осмотреть прилегающие к посольству дома и попробовать выстрелить запиской с чердака в сумерках. Так я и сделал.

В течение трех недель в один и тот же день недели и в одно и тоже время я бросал записки с текстом на немецком языке: "Ich warte Brief. Paul." (Я жду письмо. Пауль). На одну записку могут не обратить внимания, посчитав это провокацией. Вторая записка должна привлечь внимание. Она будет передана сотрудникам, занимающимся разведывательной работой или связанным с ними. Третья записка подтвердит, что ее автор ждет связи.

Через неделю после первой посылки сообщения я начал наведываться в почтовое учреждение на Мясницкой улице, которое являлось центральным. Несмотря на гражданскую войну, почта в Москве работала в целом нормально. Еще через месяц я получил письмо до востребования на мою российскую фамилию. Текст письма был написан женской рукой и представлял собой любовную записку, типа: "Ваня, я очень соскучилась по тебе. Жду тебя в 7 вечера на Чистых прудах". По моему пониманию, я должен прогуливаться по Чистопрудному бульвару, где меня будет ждать человек, которого я знаю. Отсутствие даты указывает на то, что меня ждут постоянно.

На следующий день, пораньше отпросившись с работы, я пошел на Чистые пруды. Шел я не торопясь, внимательно поглядывая на прохожих, идущих параллельно или навстречу мне, запоминая их внешность. При поворотах я бросал незаметный взгляд назад, чтобы посмотреть на тех, кто у меня находится за спиной. Проходя с правой стороны от пруда, на его противоположной стороне я увидел Густава.

Густав сидел на скамейке лицом к пруду и грыз сухарь. Одет был в поношенное темное пальто, серую кепку и ничем не отличался от москвичей, вышедших вечером погулять к пруду. Он видел меня и мог наблюдать за тем, есть ли за мной наблюдение или нет. Точно также и я мог видеть, находится Густав под наблюдением или нет. Обойдя пруд, я стал приближаться к Густаву. Увидев меня, Густав улыбнулся и сказал: "Иван, как давно я тебя не видел". Это значило, что за мной наблюдения нет.

Сев рядом с Густавом на скамейку, я кратко рассказал мою одиссею по России, сообщил о моем местожительстве, предполагаемом изменении семейного положения, месте работы и намерении поступить на учебу в техническое училище.

Густав одобрил мои действия. Ты молодец, мой мальчик, – сказал он, – я рад, что ты жив. Ты очень хорошо легализовался. Мюллер доложил мне, что видел тебя в расположении войск, которые встретились на пути нашего наступления. Ты обязательно должен получить инженерное образование, но не лезь на первые роли. Стань специалистом по ремонту или доводке изобретений. Делай вид, что самостоятельно мыслить ты не можешь, но доводить до ума изобретенное другими, ты мастер. Многие люди могут быть прекрасными заместителями, но не способны на самостоятельную работу и довольны этим. Ты должен замедлить введение в действие новейшей бронетанковой техники и автоматического стрелкового оружия. Постарайся специализироваться на этих вопросах в техническом училище. Кстати, там ты можешь познакомиться с теми, кто в последующем будет определять техническую политику России.

Твоя затея с женитьбой одобрена. К семейному человеку меньше подозрений. Кроме того, жена будет твоим дополнительным источником информации. Мы будем оказывать тебе небольшую материальную помощь, чтобы не вызвать подозрений увеличением твоих расходов. Как бы мы тебе не доверяли, но при наличии денег потребности человека увеличиваются пропорционально количеству денег. Жить не по средствам очень опасно для человека твоей профессии.

Вербовочной работой не занимайся, для этого есть другие люди. Мы дорожим тобой. Связь будем держать через систему тайников, описание которых ты найдешь в пакете. Заучи их и уничтожь записи. Они на русском языке. В пакете небольшое количество денег и адрес, по которому ты сможешь послать срочное сообщение.

Поздравляю тебя обер-лейтенантом и кавалером ордена Железного креста второго класса. Твое жалование идет на специальный счет в рейхсбанке. Обстановка в Германии нестабильная. Не исключено, что у нас могут быть такие же события, как и здесь, в России.

Постарайся быть осторожнее в отношениях с людьми, которые тебя окружают. Мы внимательно изучаем все публикации в прессе и выступления лидеров большевистской партии. Та мягкость, которая была во времена Временного правительства, заканчивается. В "Очередных задачах Советской власти" В. Ленин сказал, что диктатура есть железная власть, революционно-смелая и быстрая, беспощадная в подавлении как эксплуататоров, так и хулиганов. "А наша власть – непомерно мягкая, сплошь и рядом больше похожая на кисель, чем на железо". Поверь мне, не он первый вывел эту формулу. Во времена Французской революции тоже призывали к наведению порядка в стране, а закончили десятками тысяч гильотинированных. В числе казненных оказались и те, кто призывал к жестким мерам для наведения порядка. Революция пожирает своих родителей, но перед этим она сжирает своих младенцев – людей, которые ее поддержали. В число младенцев можешь попасть и ты, если не будешь крайне осторожен. Кто тише живет, тому живется легче. Так русские говорят. А народная мудрость она веками проверена.

Созданные русскими Чрезвычайная комиссия и революционные трибуналы не связаны никакими ограничениями в выборе мер борьбы с контрреволюцией. А контрреволюция, как сказал писатель Максим Горький, это те, кто не с нами. Любое сомнение или отрицательное суждение по поводу новой власти может быть истолковано как контрреволюция с применением мер внесудебной репрессии – расстрела.

Запомни, если ты выживешь в эти годы, в последующие годы будет не лучше. Ленин не вечен. Тот, кто придет ему на смену, как сын султана, должен уничтожить своих братьев, чтобы не было претендентов на престол. Затем он должен уничтожить тех, кто поклонялся религии своего отца, создать свою религию и уничтожать тех, кто будет высказывать сомнения в ее истинности. А это возможно, как и на Востоке, только путем использования тайных осведомителей и доносчиков, чтобы ни один человек не мог быть спокойным в том, что его слова не станут известны правителю. Если ты выявишь тайного осведомителя, он должен стать твоим, если не другом, то, уж во всяком случае, не врагом. Через него ты должен изредка клясться в своей лояльности, положительно, без восторгов, отзываться о новых политических инициативах правителя и его наместников на местах, ругать оппозиционеров, которых разведется столько, сколько сорняков на поле, которое никто не очищает.

Как только репрессии будут затихать, а многие отравленные в ссылку будут прощены и приближены к особе правителя, это будет означать, что над страной нависла еще большая опасность. Это будет касаться и той отрасли, в которой тебе предстоит работать. Любая ошибка в технической политике сейчас обернется огромными потерями для государства в последующем. Посаженная не вовремя роза, созреет после праздника, и ее уже не подаришь любимой женщине в день ее торжества. Так и с техникой. На выдающихся конструкторов, изобретателей, ученых будут клеветать их ученики, конкуренты и те, кто боится всяких новшеств, мешающих спокойной жизни. Гениальные изобретения, их изобретатели и ученые будут ошельмованы своими оппонентами, более искушенными в политических интригах, нежели в науке и технике.

Ты должен понимать, что в России может происходить то, что не может поддаваться анализу с цивилизованной точки зрения. До определенного времени с русскими можно делать все, что угодно. И огромная масса людей, которая расправилась бы с обидчиками, сколько бы их не было, послушно будет подчиняться воле кучки людей, якобы избранных ими. А если будут выборы, то выберут тех, кого бы они и на порог своего дома не пустили. А после выборов все будут чесать затылки и говорить, что их Бес попутал.

Если вдруг тебе не удастся избежать контрреволюционных обвинений, своди все к хулиганству по несознательности. Дадут срок. По опыту изучения обстановки в тюрьмах России хочу сказать, что там выживают те, кто быстрее усваивает установленные там внутренние правила, не имеющие ничего общего с официальными порядками. Если тебе удастся вписаться во внутреннюю структуру тюрьмы, то ты выживешь. Но это так, к слову. Ты в России живешь, а в России от тюрьмы и от сумы не зарекаются.

Если со мной что-то случится, то можешь доверять только человеку, который скажет: "Густав потерял своего голубя". Это ничего не обозначает, но это будет знать только тот человек, кому можно доверить тайну о тебе. Прощай, мой мальчик.

Густав встал и одиноко побрел по земляной дорожке, постепенно растворяясь в вечерней темноте.

Больше Густава я никогда не видел. Он погиб от шальной пули во время ноябрьской революции 1918 года в Германии. Смерть всегда вырывает из наших рядов самых лучших людей.