Текст книги "Задание Империи"

Автор книги: Олег Измеров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Глава 15
Одна ночь в июне

В операционном зале «Народного дохода» из вычислительных средств Виктор также заметил одни счеты, но тем не менее обслуживали здесь быстро.

Покончив с финансовыми делами и шагая по доскам тротуара Мценской вновь на квартиру, он задумался, не причинит ли его будущая статья о танках какого-либо вреда местному народу. Видимой угрозы, на первый взгляд, не наблюдалось. Конечно, после «Трех великих походов» государя императора можно было формально отнести к агрессорам, но, с другой стороны, он пока возвращал то, что раньше было Россией. И если он не дурак, то завоевывать какую-нибудь Индию не полезет. Ему бы разобраться с басмачами и навести порядок на Кавказе. Что там осталось? Прибалтика? Ее, скорее всего, ему сторгуют великие державы безо всякой войны. Так что два проблемных региона еще – Финляндия и Маньчжурия под Японией, но с финнами, может, на этот раз все-таки удастся мирно договориться – демилитаризованную зону, например, создать, под гражданской властью финского президента (если там сейчас президент), а с Маньчжурией – ну, если верить штабс-ротмистру, японцы сами нарываются, и танки опять будут кстати.

– А тут из редакции вам бесшумную машинку доставили! – объявила Катя. – Я велела ее в вашу комнату поставить и за вас расписалась в получении. Она казенная, с номером, и они, если вы съедете, ее заберут сами.

Машинка оказалась портативной, черный «Ремингтон», и по размерам напоминала ноутбук с пятнадцатидюймовым монитором, только вчетверо толще и тяжелее. Убиралась она в фибровый футляр, который позволял ее таскать с собой, – тоже с понтом ноут.

– Ну я пока не съеду. Кстати, давайте я уж сразу уплачу вам еще за неделю вперед.

– Понравилось, значит, у нас? Конечно, оставайтесь. А я тут, знаете, расстегайчиков наготовила и квас домашний из погреба принесла. Не разделите со мной полдник? Вы давеча хотели о пластинках рассказать, и мне охота послушать, как это с одной пластинки можно другую делать, до чего наука дошла.

…Ласковый ветерок колыхал на раскрытом окне занавески, защищавшие комнату от угасающего зноя дневного светила. Удовлетворив любопытство хозяйки относительно технологии изготовления музтоваров, Виктор сел за обещанную статью о будущем бронетанковой техники. Тему он решил раскрыть комплексно, то есть показать развитие тактики применения танков в будущих войнах, условий театра военных действий, развития собственно танков и САУ [9]9
  Самоходная артиллерийская установка.


[Закрыть], как вида боевой техники, развитие противотанковых средств, включая мины и средства минного заграждения и преодоления минных полей, и развитие иной бронетехники, включая ЗСУ, БМП, БРДМ и прочая, вплоть до ИМР [10]10
  ЗСУ – зенитная самоходная (артиллерийская) установка; БМП – боевая машина пехоты; БРДМ – боевая разведывательно-дозорная машина; ИМР – инженерная машина разграждения.


[Закрыть]и мостоукладчиков. Работа его увлекла настолько, что он опомнился лишь без двадцати девять; быстро запихнув сложенные листы в борсетку, бросился из дома в сторону кинотеатра, вспомнив, что троллейбус в эти времена не ходит.

К счастью, дамам свойственно опаздывать в еще большей степени; Таня подошла к «Иллюзиону», когда журнал уже начался. Они аккуратно пробрались в темноте к своим местам.

– Надо мне было мороженое взять. А то несколько душновато.

– Ладно. Во-первых, оно бы у тебя успело растаять, во-вторых, в зал с ним не пускают, как и с семечками.

Татьяна была в вечернем платье цвета морской волны – хотя и строгого покроя, без наворотов, но длинном, до щиколоток, с треугольными декольте спереди и сзади, перехваченном узким пояском выше талии.

– Ты очаровательно выглядишь.

– Нравится? Сшила специально к сезону. Итальянская выкройка.

Журнал был научно-популярный, и в нем рассказывали о крупноблочной технологии строительства доходных домов. Ведущий с бородкой и в пенсне обращал внимание владельцев строительных фирм на несомненные выгоды в виде роста темпов строительства, удешевления квадратного метра жилья за счет экономии на рабочей силе и ускорения оборота вложенного капитала. В совокупности это обещало значительный рост доходов владельцев домов со всеми коммунальными удобствами при снижении взимаемой с жильцов платы, а следовательно, расширении спроса на апартаменты. Для архитекторов особо подчеркивалось, что набор крупных блоков дает возможность легко конструировать самые разнообразные фасады. «Как из детского конструктора можно собрать сотни разных моделей…»

«А я это уже слышал… Впрочем, здесь в погоне за прибылью они к хрущевкам придут, если не хуже…»

«Одна из майских ночей» началась сразу, без перерыва. Рассказывать этот фильм не имеет смысла: его надо только смотреть. Если читатель любит легкие комедии положений, на которых можно хорошо отдохнуть и расслабиться, то это для него. Что касается Марики Рекк, то Виктор пришел к выводу, что когда она поет и танцует – это очень интересно (при всех достижениях нынешней художественной гимнастики его удивило, как она ухитряется прыгать по лестнице, делая шпагат), а когда купается в озере – в принципе ничего нового. Если сравнивать ее с кем-то в советском кинематографе, то разве только со Шмыгой; правда, Шмыга брала прежде всего задором и артистизмом, да и голос у нее, по мнению Виктора, был получше, а Рекк – это прежде всего чудеса физических возможностей и виртуозности в танце. После «Трех мушкетеров» в радиолавочке Виктор ждал, что картина будет если не с дубляжом, то с переводом, но она оказалась с субтитрами. Он понял, что для кинопроката проще впечатать текст на копию, чем переписывать звуковую дорожку, а на телетрансляцию приглашают местного переводчика вживую.

У Татьяны фильм вызывал какую-то непосредственную детскую радость; немудреные сюжетные ходы и лирические сцены она воспринимала как-то очень близко к сердцу. Впрочем, и в нашей реальности женщины часто с увлечением смотрят мелодрамы, в которых, на первый взгляд, и смотреть-то нечего. Лишь бы в конце концов побеждала большая красивая любовь. Виктор как бы случайно положил ладонь на руку Татьяны, покоящуюся на спинке кресла. Она сделала вид, что не заметила, и не отдернула руки, когда Виктор, как бы успокаивая ее сопереживания экранной героине, легко, чуть касаясь, провел подушечками своих пальцев между ее тонкими пальцами; похоже, что она была не против этой ласки.

После картины на улице, однако, она легко отстранилась, когда Виктор предложил идти под руку. Вечер был теплый, и из палисадника перед кинотеатром долетал все тот же запах жасмина.

– Не будем спешить, – сказала она, – я здесь живу совсем недалеко. Посидим на скамейке, пускай народ пройдет.

«До чего же она сейчас на Навку похожа. Только лет на десять старше».

«Посидеть на скамейке» действительно оказалось не более чем посидеть на скамейке. Скамейка была расположена под электрическим фонарем, вокруг которого вилась мошкара, а мимо постоянно прогуливалась то одна, то другая пара, причем некоторые из пар еще и здоровались.

– Знаете, мне почему-то нравится вот эта скамейка. Говорят, в приморских городах приходят сидеть и смотреть на море. Успокаивает. Мне нравится вот так по вечерам сидеть и смотреть на людей. Но одна сюда не придешь – могут неправильно понять.

– Почему же вы не ходите постоянно вдвоем? При вашей удивительной красоте найти спутника…

– Ой, не надо. Вы ничего не знаете…

– Чего не знаю?

– Это долгая история. Хотя… Лучше, наверное, все сразу. Приехала в этот город накануне Великого Голода, работала в фотоателье, оно как раз разорилось, потому что сниматься никто не ходил… Это страшно все было. Дикие цены на хлеб, купить не на что, люди с себя все продают, иные режут друг друга из-за корки, по улицам везут каждый день гробы, на кладбище роют большую яму, туда сбрасывают гроб за гробом, а иных и так, потом всех зарывают… Никого – ни знакомых, ни родственников, работы нет… Знаете, когда все время, каждую минуту хочется есть, можно сойти с ума… Пошла тут содержанкой к одному, кормил, одевал. Богатый он был, торговый дом держал, сейчас его снесли, когда Губернскую площадь расчищали. Кто-то голодал, а он скупал ценности по дешевке. Потом пришлось делать аборт… доктор сказал, что детей у меня больше уже не будет. Вот так.

– Печально. Но ведь всегда есть возможность начать все заново.

– Когда столько молодых и здоровых? Шутите. Хорошо, что хоть не презираете.

– За что? Вы одна из жертв.

– Вот именно. Не хочу, не хочу быть жертвой, не хочу, чтобы меня жалели. Ладно, народ разошелся, можно и по домам. Спасибо вам.

– Вам спасибо. А куда еще здесь можно пригласить вечером даму?

Татьяна смущенно улыбнулась.

– Если дама – это я… Знаете, никуда не хотелось бы ходить, а вот завтра я свободна и с утра хотела съездить искупаться в «Соловьи». Это роща у нас такая тут, возле Мальцовской. Если хотите, можно съездить вместе.

– Конечно, хочу. Специально для этого сегодня приобрел купальные принадлежности.

– Шутник. А вот здесь я живу. В том же доме, что и редакция. Еще с пятью одинокими женщинами снимаем квартиру коммуной. Очень удобно. Вскладчину взяли швейную машинку, радио, еще кое-что… Дает возможность копить на будущее, например, на секцию в блокированном домике где-нибудь у Сталелитейного.

– Вместе копить быстрее.

– Не дразните.

– Я не дразню.

– Я не хочу, чтобы меня жалели…

Они подошли к воротам во двор; внезапно позади них раздался громкий гудок и вспыхнули яркие фары; Таня быстро оттащила его в сторону с дороги. К воротам выбежал заспанный дворник; едва он успел отвернуть в сторону железную створку в виде решетки с пиками наверху, как тут же мимо него во двор проехала черная закрытая машина. На ходу Виктор не успел определить ее марку. Во дворе раздался скрип тормозов, и хлопнула дверца.

– Обождем здесь, – сказала Таня, – не люблю ходить в понятых.

– Полиция или жандармы?

– Жандармерия. Она всегда по ночам приезжает.

В одном из окон на третьем этаже загорелся рыжеватый свет – очевидно, от лампы под красным шелковым абажуром. Виктор вдруг отметил, что жильцы здесь рано выключают электричество и ложатся спать – видимо, по старым деревенским привычкам, тем более что ночных телетрансляций тут нет, а тарифы на электроэнергию на карман давят. Из раскрытой форточки донесся женский крик.

– Грумова забирают! – полушепотом прокомментировала Таня. – А еще приличным человеком выглядел. Во дворе всегда здоровается. Здоровался…

– Может, зря забирают? Или у вас жандармерия никогда не ошибается?

– А кто тогда аварию в литейке устроил? Трое погибших, искалеченные… Я тогда репортаж делала. До сих пор в ушах крики стоят, когда обожженных несли, ждали, когда карета «скорой помощи» приедет…

– У вас «скорая» еще не на машинах?

Таня с удивлением посмотрела на него:

– Карета и есть машина! Как автобус частного извоза, только там не сиденья, а носилки. Ее просто так называют, со старых времен. А арестанскую карету по английскому образцу ввели. Сначала она называлась «Блэк Мэри», а потом в борьбе с англицизмами ее перевели в «Черную Марусю».

«Значит, лагеря заключенных и «Черную Марусю» придумали в стране древнейшей демократии… А теперь, надо понимать, я вижу образец здешнего террора тридцать восьмого года».

– …Хорошо, что по инициативе партии государь соцобеспечение ввел. Калекам пенсию назначили, а за кем ухаживать дома некому, места в ДОПе выделили. Все не на паперти нищенствовать. Ну и лечение бесплатное вернули, что еще княгиня Тенишева учреждала…

– А может, этот Грумов только исполнитель, а на него хозяин давил.

– Знал и подчинялся – значит, виновен! – убежденно отрезала Таня. – Вот только хозяина выцепить труднее, он замазывать начнет. Чтобы Грумов молчал, пособие семье назначит, юристов хороших наймет, чтобы вытащили. Хорошо бы, если бы сразу по расстрельной предъявили, – тогда деваться некуда и всех сдаст.

– Так, может, и вашего Вязонова можно так же выцепить?

– Это как?

– Ну подобрать факты, что он не от самодурства массовые увольнения устраивает, а с вредительской целью. Вроде как прокравшийся в партию вампир большевизма, разлагающий ее изнутри. Нарыть компромат. Вы же журналист, вам лучше знать, как такие вещи можно сделать. А потом – как материал от каких-нибудь почтенных доброжелателей…

– Надо подумать… Набрать тут есть что.

Виктор вдруг ужаснулся мысли, что борьбу за справедливость в этой реальности он начинает с раскручивания маховика большого террора. Женщина в квартире уже перестала голосить; через форточку доносились лишь приглушенные рыдания.

– Таня… А вам не бывает от всего этого страшно?

– Страшно от чего?

– Ну от того, что по ночам ездят, забирают…

– Кого надо, того и забирают. Думаете, после продажной клики плутократов все корни выдернули? Еще масса кого осталась. Вредить будут, предавать, сотрудничать с иностранными разведками. Даром с властью никто не расстается, власть – она хуже морфия.

– Но ведь так и вас могут забрать. По ошибке, или кто донос напишет, или от страха на допросе оговорит.

– Могут. А еще вы можете попасть под лошадь или авто, помереть от испанки или воспаления легких, отравиться грибами, заблудиться в лесу, быть загрызенным волками или даже собаками, попасть под электричество, угореть от плохой тяги или если раньше вьюшку закроете. Можете сгореть в доме от соседского примуса, вас могут прирезать в темном переулке из-за кошелька какие-нибудь пьяницы, можете погибнуть в железнодорожном крушении, в цеху вас может затянуть в машину, на стройке можете упасть с лесов, в шахте вас завалит в лаве или от взрыва газа. Если вы сцепщик – раздавит буферами, если машинист – паром обварит. И если будет война, а в газетах все чаще о ней пишут, то нас всех отравят газами. Да как же вообще жить можно, если всего бояться? А как же летчики? Как они не боятся подниматься в воздух? Как же пожарники, пограничники? Как люди не боятся зимовать на полюсе или достигать стратосферы? Как люди в вашем будущем не испугаются полететь на Луну?

«В каком будущем? Ах да, она, видимо, уже читала последние рассказы».

– Так я же не о себе. Вы все-таки женщина.

– А почему вы думаете, что все женщины должны быть трусихами? Да я даже с военспортовской вышки в парке прыгала!

Во дворе хлопнула дверь подъезда и завели мотор. Через пару минут черная машина выкатилась за ворота; теперь Виктор заметил, что это «мерседес».

– Ну все. Я пошла, а то Трофимыч ворота запрет. Завтра в девять на вокзале, у часов!

Глава 16
Варяг по профессии

Ночные бабочки вились у редких стеклянных фонарей; от легкого прикосновения ночного ветра, теплого, как парное молоко, тихо качались ветви деревьев на фоне черного, усыпанного крупными серебряными звездами неба. Виктор заметил, что в этой реальности в небе над Брянском удивительно много звезд, совсем как где-нибудь в деревне, и даже туманная полоса Млечного Пути была легко видна невооруженному взгляду, несмотря на уличное освещение. И тишина – тоже как в деревне, только то в одном, то в другом месте собаки залают да паровозы со станции свистят. Его собственные шаги, казалось, отдавались по всей округе.

Вечер казался ему каким-то неестественным, нелогичным. Как-то абсолютно не укладывались в понимании лирика невинного свидания, идиллия этой тихой и чистой ночи, темные силуэты крестов на фоне звезд, ночные аресты и абсолютное спокойствие Тани Краснокаменной. По идее это не должно было бы существовать все одновременно.

Он никак не мог понять, куда же делась та самая атмосфера страха, о которой так долго и живописно рассказывали разные авторы, включая того же Аксенова, соавтора культовой для юности Виктора вещи «Джин Грин – неприкасаемый». Если верить субъективным чувствам, вместо атмосферы страха здесь господствовала атмосфера жасмина. Сам ночной арест, свидетелем которого только что стал сам Виктор, был почему-то воспринят им с каким-то непонятным ему самому безразличием. Примерно так же пару месяцев назад он воспринял трагический случай на Городищенском спуске; в окно троллейбуса, на котором он ехал, была видна пара иномарок, ленты, ограждающие место происшествия, тачка ГИБДД с мигалками и чье-то лежащее на асфальте тело, покрытое пиджаком; рядом в свете фар виднелись какие-то потеки. Картина смерти ни у одного из пассажиров реакции ужаса не вызвала; через пару минут все уже спокойно сидели, даже не обмениваясь мнениями, кто-то смотрел в окно, кто-то звонил по своим делам по мобильнику…

Привыкли, думал Виктор. В нашей реальности привыкли к тому, что ночью давят пешеходов, здесь – к ночным арестам. У нас никто не видит зла в массовости личных авто, здесь – в массовости мер пресечения, хотя случайные жертвы бывают и там и там, и часто по одной и той же причине – по глупости и самодурству того, кто дорвался рулить. Это первое.

Второе. Татьяна права: в тридцать восьмом жизнь обыкновенного обывателя была и так насыщена разными стихийными угрозами здоровью и жизни, и ночные аресты были лишь скромным пунктиком в списке проблем ОБЖ.

Третье. Жизнь в тридцать восьмом вообще ценилась дешевле большинством населения. С патриархальных деревенских времен привыкли, что люди часто рождаются и уходят часто. Средняя продолжительность жизни в России до революции по статистике меньше сорока, так что он, Виктор, уже статистический покойник. А сейчас, похоже, благодаря развитию медпомощи и прочая продолжительность жизни должна расти, несмотря на.

Четвертое. Великий Голод здесь, похоже, по ужасам уступает разве что таким трагедиям, как блокада Ленинграда. После этого нынешние репрессии – это мирная спокойная жизнь. Особенно если убедить обывателя, что репрессии нужны как раз для того, чтобы не повторился Великий Голод. А заодно и война, «где всех потравят газами».

Ну и, наконец, личное отношение. У кого, скажем, родных репрессировали, тот понятно как будет этот период истории воспринимать, и это естественно. А у Краснокаменной, например, своя личная драма…

Отсюда следуют два вывода. Во-первых, надо завтра под каким-нибудь предлогом расспросить Таню о причинах Великого Голода и как его ликвидировали. Во-вторых, надо узнать у хозяйки насчет противогаза, убежища и вообще – как готовятся здесь к газовой войне. Хотя, похоже, в отличие от предвоенного СССР, готовятся плохо. Надписей «Газоубежище» не видать, плакатиков по ГО не висит, учебных сигналов тревоги Виктор не слышал. А вот, кстати, в «Победе» они и после войны висели. В буфете, что справа от входа.

Метров с полсотни до его квартиры поперек дощатого тротуара валялось ничком тело мужчины. Виктор аккуратно обошел его и последовал дальше.

«Стоп, а почему я это сделал? Может, ему помощь нужна? Потому что по моей реальности я решил, что он почти на сто процентов пьяный. А в этой реальности?»

Виктор вернулся и посмотрел внимательно. Заметив, что правой рукой тело нежно прижимает к себе полупустую чекушку, он со спокойной совестью повернулся и пошел дальше.

Он внезапно понял, что тоже жил в эпоху террора. В девяностые. Был террор, были террористы, захватывали школы и больницы, взрывали дома. Благодаря зомбоящику этот террор стоял перед глазами людей так же часто, как здесь – аресты соседей. И что – вся страна от страха памперсы не успевала менять? Фигушки! Фигушки! Работали, влюблялись, занимались бизнесом, воспитывали детей. Конечно, в девяностые государство защищало от террористов, а здесь само хватает. Но хватает-то оно здесь официально для защиты окружающих. Вот что было бы в Москве, если бы тогда, в эту вот нашу эпоху терроризма, начали массово по ночам хватать всяких приезжих и объяснять народу, что это ловят террористов, их пособников, на худой конец – просто бандитов, что они готовили теракты и убийства мирных граждан, – и что, коренное население столицы поднялось бы с демонстрациями против массовых репрессий? Или только радовалось тому, что иногородних в Москве не будет? И чем тогда отличаются нынешние от здешних?

Хозяйка еще не спала; когда он вошел, из гостиной доносилось стрекотание швейной машинки под звуки «Розамунде» из починенного приемника.

– Добрый вечер, Виктор Сергеевич! Что-то сегодня припозднились. Никак барышню завели?

– Нет, я в кино ходил. На немецкую комедию.

– А и барышню бы завели, то и что с того? Я не ревнивая. А барышни у нас на Брянщине хороши; говорят, даже в Париже нет таких.

Удалившись в свою комнату, Виктор вспомнил, что так и не придумал, из чего сделать регулятор громкости для репродуктора.

«А карандаш?» – мелькнуло у него в голове. Он достал один из купленных в пассаже карандашей, раскрыл свой складной набор инструмента и, разделив деревянный футляр вдоль на две части, аккуратно извлек грифель.

«Вот и сопротивление. Осталось только попросить у хозяйки чуток медной проволоки и дощечку».

– Это вы сами такой прибор придумали? – ахнула Катя, наблюдая за процессом усовершенствования. – Вот просто грифель и проволочки, и из этого волюмконтроль получается? А у нас кто только не мучается с этими радиорупорами. Иные винт крутят, пока не сломают.

– Ну это вообще-то до меня было известно.

– А все равно ж надо было вообразить в голове и сконструировать. У нас же с конструкторами плохо. Теперь все из-за границы готовые машины и чертежи привозят, думать и разучились. Да, чего я хотела спросить. Вы какой размер газовой маски носите?

– Да я, собственно, пока не ношу.

– Раз вы у меня официально прописаны, надо в земобороне на жильца газовую маску получить. Вы свой размер помните?

– Нет. Давно как-то не требовался, забыл.

«Кто их знает, с каким они тут совпадают – с ГП-4У или с ГП-5? [11]11
  Марки противогазов.


[Закрыть]А может, ни с тем, ни с другим?»

– Ну пройдемте в гостиную, я линейкой померю.

Машинка действительно была раскрыта, и на ней были разложены куски материи и выкройки, по-видимому, нарядного платья.

– Вы слушаете «Немецкий эфир», – вещал приемник, – мы продолжаем нашу музыкальную программу.

– А это не… – на всякий случай поинтересовался Виктор, покосившись на красную карточку с орлом.

– Нет, – ответила Катя, – они супротив англосаксов передают, а о нас все хорошо говорят.

Подтверждая ее слова, оркестр со странным названием «Леша и его банда» запиликал пародийную песенку на русском языке на мотив фокстрота из «Трех поросят»: «Кто поверит Би-би-си, Би-би-си, Би-би-си? У кого ты ни спроси – все ответят «нет»!»

– Не вертитесь…

Катя взяла линейку, лежавшую на выкройках, и приложила к его лицу вертикально и горизонтально.

– Ну вот. Завтра принесу из земобороны, будет в вашей комнате висеть.

– Интересно, а против Рузвельта они тоже поют?

– Какого Рузвельта? В Америке, почитай, два года как другой. Теперь у них этот, на которого покушались-то… Гью Лонг.

«Хью Лонг? Прототип диктатора Бэза Уиндрипа из синклеровского «У нас это невозможно»? Превед американской демократии…»

– У меня самоварчик еще горячий. Чаю не откушаете?..

«Надо бы еще настольную лампу в редакции попросить», – подумал Виктор, вернувшись в свою обитель после чаепития. Чай был с мятой и приятен на вкус. Похож на краснодарский. Он включил репродуктор на малую громкость; музыки не было, вместо этого диктор читал лекцию о том, что варяги – это был не народ, а профессия вроде мореплавателей, что Рюрик, Трувор и Синеус на самом деле были русскими, и именно потому их и пригласили, да и вообще «править» они пришли не в смысле власти, а для разрешения разных споров, типа разводить по понятиям. После долгого дня, а может, и от увиденного, сказывалась усталость; Виктор отключил репродуктор и лег спать, словно провалился в глубокий омут.