Текст книги "Моя итальянская возлюбленная"
Автор книги: Олег Суворов
Жанр:
Короткие любовные романы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)
7
Настал четвертый день, а я так и не смог дозвониться в Рим этой злопоклятой (это – мой неологизм, образованный из двух, сами понимаете, каких слов) Марине. Я оставлял телефон своего венецианского пансиона у римского портье, я просил его передать, что мне необходим ее звонок – все тщетно. Так что же получается – эти чертовы бабы завезли меня в Италию и бросили? Но у меня, честно признаться, нет никакой уверенности в том, что я благополучно вернусь домой.
Уехать прямо сейчас из Венеции мне мешало только одно – воспоминание о той милой двадцатилетней итальянке с карими глазками, которая подошла ко мне в первый день, когда я от избытка чувств рыдал на площади Сан-Марко, и нежно спросила: «Почему вы плачете?»
Каким же надо быть идиотом, чтобы упустить такой случай! Ну вот где я ее теперь найду? Впрочем… ответ очевиден – там же, где и потерял. В самом деле, отправлюсь-ка я на Сан-Марко и буду ждать ее там. Не дождусь – пойду на вокзал, куплю билет и вечером уеду в Рим.
Мысль была неплохая, я стал собираться. Сегодня мне нужно выглядеть максимально эффектно, поэтому я достал из сумки свои знаменитые белые джинсы. Когда-то в Москве две тетушки, увидев меня в этих джинсах, обозвали Валерием Леонтьевым. Ну действительно, что может быть более элегантным – белые штаны, белая рубашка, синий бархатный пиджак и синий галстук?
Выглядел я действительно неплохо, и даже итальянка – портье моего пансиона – сделала мне комплимент: «Вы такой элегантный». Я на это ответил заранее придуманной остротой: «Венеция – забавный город. Пока сами венецианцы спят или смотрят телевизор, иностранцы ходят, и ходят, и ходят… как сумасшедшие». Она поняла и засмеялась.
И вот я сижу на площади за столиком того же самого кафе, лениво смакую бокал легкого вина, элегантно курю и снисходительно посматриваю на окружающих.
Но – чу! – что за прелестное видение, словно сошедшее с рекламного клипа конфет «Рафаэло»? Кто эта стройная и, как говорят англичане, утонченная и изысканная дама в белой юбке, белом пиджаке и белой шляпе, которая медленно движется по площади, сопровождаемая надоедливыми голубями мужских взоров? Так и кажется, что сейчас она томно улыбнется и произнесет: «Это искушение…»
Однако она остановилась, смотрит на меня… да как пристально! Неужели ей пришла в голову та же мысль, что и мне – как гармонично будет сочетаться ее белая юбка с моими белыми джинсами, особенно, если они будут лежать рядом в гостиничном номере? Нет, но она явно идет ко мне! Я так разволновался, что даже огляделся по сторонам, боясь ошибиться. У старинного испанского юмориста Франсиско де Кеведо была прелестная шутка – как сделать так, чтобы красивые девушки устремлялись тебе навстречу с радостными лицами? Ответ таков – оказаться в этот момент рядом с их родителями или возлюбленными.
Но рядом со мной никого не было! И вот эта молодая дама, элегантно вышагивая своими стройными загорелыми ногами, обутыми в белые туфельки на высоких каблуках, подходит вплотную и произносит:
– Чао, маэстро Суворов!
Да, это был такой шок, что сейчас самое время слегка отдышаться и, сделав большое отступление, рассказать историю нашего знакомства, которая началась в знаменитые августовские дни 1991 года.
До комендантского часа оставалось совсем немного времени. Вдалеке показались огни машины, и я, недолго думая, ступил на проезжую часть и поднял руку. Машина остановилась – это был новенький, темно-синий «москвич» последней модели, в котором уже сидели три человека.
– Вам куда? – первым спросил меня водитель, перегнувшись через колени сидевшей рядом с ним девушки.
– На «Баррикадную».
– Садитесь.
Двое мужчин лет сорока, одетые по-походному, т. е. в брезентовые куртки и сапоги, потеснились, и я, не без некоторой опаски, влез на заднее сиденье. Оказаться под пристальным взглядом загорелой красавицы было невозможно, да кроме того во мне бултыхалось полбутылки водки. Впрочем, это была ночь чудес – они ехали туда же, куда и я. Всю дорогу мы слушали «Эхо Москвы», обменивались возбужденными впечатлениями, а я, кроме того, пытался рассмотреть девушку, сидевшую прямо передо мной. У нее были тонкие льняные волосы, смуглые щеки и озорные глаза. Правда, общее впечатление несколько портил нос – коротковатый и курносый. Ее спутник заурядно-грубоватый детина, одетый в лучших традициях недавно преуспевшего нувориша, много уступал ей в привлекательности. Впрочем, мне не хотелось бы говорить о нем плохо, поскольку, высадив нас у метро, он не только не взял денег, но и пожелал успеха: «Счастливо вам, мужики!»
Одиннадцать вечера. И мелкий, противный осенний дождь. Но народ поднимался по эскалатору сплошным потоком. Кто-то встречался на выходе из метро, весело окликая знакомых; кто-то настойчиво звонил друзьям – «приезжайте»; кто-то залихватски ругал коммунистов и ему внимали напряженно-радостно. Короче, дух знаменитого русского «была – не была» так и витал над толпой, направлявшейся на набережную.
Когда я подошел к «Белому дому», карнавальное впечатление усилилось – на площади под дождем раскинулся цыганский табор – огни, голоса, костры, машины, всеобщее воодушевление, громкоговорители – и все это волновалось и пульсировало тем невероятным оживлением, которое непременно сопровождает подлинно историческое событие.
И я тоже поддался этому оживлению, и целый час ходил под дождем, проталкиваясь в те группы людей, где слушали радиоприемники, бурно возмущался доморощенной хунтой и проявлял пьяный героизм: «Да где же эти чертовы танки, которые все приближаются, приближаются и никак не приблизятся?» Впрочем, все это привело к странному эффекту – на меня стали поглядывать довольно подозрительно, тем более, что по громкоговорителю из «Белого дома» неоднократно предупреждали о возможных провокациях переодетых агентов КГБ.
Где-то около часа ночи я вроде бы дождался вожделенных танков – на всю площадь, заполненную встревоженно-притихшими людьми, было объявлено, что «в сторону «Белого дома» движется колонна танков, передовая линия обороны прорвана, есть первые жертвы». Со стороны Нового Арбата послышались автоматные очереди, но, как назло, именно в этот интригующий момент мне ужасно захотелось избавиться от того количества водки, которое я уже успел усвоить.
Выйдя сквозь цепь защитников со стороны Рочдельской улицы, я поднялся наверх, прошел мимо парка имени Павлика Морозова и свернул на небольшую улицу, совершенно пустую, если не считать нескольких машин. Озираясь по сторонам и высматривая укромное место, я прошел мимо одной из них, и вдруг какое-то движение в салоне заставило меня обернуться. Это был тот самый темно-синий «Москвич», в котором я приехал сюда, – свет от уличного фонаря ярко заливал его стекла. И в этом безжизненном свете я вдруг увидел нечто такое, от чего у меня перехватило дыхание. Стройная женская нога, обутая в изящную туфельку, с которой свешивались белые трусики, была закинута на мужское плечо и ритмично подрагивала, касаясь обнаженным коленом стекла. Все остальное мне загораживал могучий мужской торс, совершавший мощные колебательные движения, от которых вздрагивал стоявший на тормозах «Москвич». Бурное дыхание и вздохи доносились даже сквозь наглухо закрытые окна. И тут – может быть, мне это только показалось – откуда-то из глубины салона кошачьим блеском сверкнули те озорные женские глаза, которые я сегодня уже видел.
С трудом подавив вздох, я прошел мимо, облегчился и вернулся в толпу, стоявшую перед «Белым домом». Намокший аэростат, на котором колыхались три разноцветных флага, порой спускался настолько низко, что я начинал опасаться, как бы он не плюхнулся мне на голову.
Это была поистине необычная ночь и, по-моему убеждению, не поколебленному и четыре года спустя, она должна войти в историю как антипод другой знаменитой ночи – с 25 на 26 октября 1917 года. Вибрация тревоги раскачивала влажный от слез купол неба, и от этого потрясения еще горше плакали души всех погибших и всех предавших, всех обездоленных и всех обезличенных. Пустоцветным фейерверком вспыхивали и угасали надежды, бесконечные словеса слабо колебали воздух вокруг поскрипывающего колеса фортуны, которое словно бы застыло на месте, не в силах сделать очередной оборот. Каменные истуканы бессильно протягивали руки, пытаясь вцепиться в прошлое, но будущее уже колыхалось на просторе радиостанций всего мира. Густая тишина и гул танковых моторов, нежная улыбка, поцелуй и рев возбужденной толпы – как все это отражалось в зеркалах небес и как эти пугающие всплески звезд отражались в нас! Пространство не позволяло разорвать свой плен, а время не разрешало облегченно вздохнуть, и все же чувство сопричастности тайне становилось неотъемлемым элементом крови, без которого наступало немедленное удушье. Санитарной сиреной гудела труба архангела Гавриила, дьявольские усмешки Воланда еще отражались в московских лужах, но уже шевелилась новая страница истории, запертая в огромном здании партийного архива. И шлюхи делали свое привычное дело, и стукачи; скучали лица президентов и свирепело народное бессилие – и все это вибрировало и рожало, отражаясь в аукционном гонге Луны и медленно рассеиваясь там, где много пыли от метеоритов и человеческих надежд.
А в общем-то все было довольно скучно. Я всю ночь простоял под дождем, чертовски завидуя тому, что происходило в темно-синем «Москвиче». Вернувшись домой, я лег отсыпаться, но где-то во второй половине дня позвонил приятель и сообщил о бегстве членов хунты. На радостях мы снова напились, и я опять завалился спать. Так что не только члены ГКЧП провели эти дни в непрерывным подпитии!
Зато следующий день оказался богат на яркие впечатления. Я отправился в центр к памятнику Дзержинскому.
Какие-то молодцы с помощью тросов уже забрались на плечи унылой бронзовой фигуры и теперь накидывали петлю на самое горло Феликса Эдмундовича, чтобы затем опрокинуть его, привязали трос к старенькой машине из аварийной службы. Все-таки занятно, насколько поучительными оказались для нас те революционные, псевдоисторические фильмы, которыми нас пичкали долгие годы, – благодаря им мы знали, как делаются восстания, – надо обязательно громить здания и крушить памятники, иначе народное торжество будет неполным.
И вот здесь-то, в этой толпе, я вдруг увидел ту девушку, воспоминаниями об автомобильном сексе которой согревался в дождливую историческую ночь. Сначала я увидел ее со спины, но тут же узнал эти невероятно стройные, загорелые, пикантные ножки. Выше колен все было обтянуто голубой джинсовой юбкой, в которую была заправлена белая блузка. На узкие плечи накинута белая шерстяная кофта, путавшая тонкие, светло-русые волосы.
Моя незнакомка медленно продвигалась через толпу, заходя то с одной, то с другой стороны обреченного памятника. Я двигался параллельно, стараясь не упустить ее из виду. Внезапно она повернулась и пошла прямо на меня. А ведь глаза у нее зеленые, как у кошки!
Я преградил ей путь и, покачивая фотоаппаратом, спросил:
– А не сфотографировать ли вас на фоне этого идола, пока он еще существует?
Она усмехнулась и качнула головой:
– Не стоит.
– Вы меня узнаете?
– Узнаю.
В этот момент толпа разразилась аплодисментами – какой-то полуголый юноша, изображая из себя голубя, уселся на самую голову Дзержинского.
Девушка обошла меня и двинулась дальше, но я уже не отставал.
– Как вас зовут?
– Лена.
– Меня – Олег.
– Очень приятно.
– Мне тоже. А где ваш друг?
Ответ был неожиданным:
– Это не друг, а муж, и сейчас он уехал по делам.
– Неужели муж? – изумился я.
– А что вас так удивляет?
– Вы вели себя как любовники.
Видимо, она поняла мой намек, ибо опустила глаза и смущенно усмехнулась. Впрочем, женщины столь умело изображают смущение, что в его искренности всегда приходится сомневаться. Не знаю, о чем в этот момент подумала она, но я вдруг отчетливо вспомнил белые трусики, свисавшие с левой ноги, и обнаженное колено, вздрагивавшее в такт мужскому напору.
Кстати, в процессе дальнейшего разговора – а мы уже не расставались до самого вечера – я попытался выяснить это пикантное обстоятельство: зачем было покидать супружескую постель и ехать трахаться к «Белому дому»? После полученного ответа, я невольно почувствовал уважение к ее мужу:
– Он сказал, что его очень возбуждает чувство опасности.
Впрочем, иных причин для уважения не оказалось, как я и думал, тот оказался достаточно грубой, примитивной скотиной, и они постоянно жили на грани развода. Замужество Лены объяснялось самой классической причиной, объединяющей всех провинциальных девушек, – страстным желанием жить в столице. Она родилась в Мичуринске, в восемнадцать лет вышла замуж и, переехав в Москву, закончила здесь математический факультет пединститута. Сейчас учится там же, в заочной аспирантуре, и работает на какой-то кафедре.
Не прошло и трех часов, как мягкое, насмешливое остроумие все понимающей женщины покорило меня окончательно. Мы так и не дождались снова Дзержинского. Я поехал ее провожать, и расстались мы в девять часов вечера у подъезда ее дома. Первый поцелуй был довольно сдержан – не разжимая губ и не более пяти секунд. Но все равно – я был в восторге, тем более, что она обещала позвонить завтра, как только муж уедет в командировку.
Путч был закончен, но жизнь продолжалась, демократия победила, но счастье было не в ней, а вот в этом блистательном взгляде озорных женских глаз. Начиналась эра свободы, которую мы приближали все вместе, но принесет ли она удовлетворение – зависело от каждого в отдельности.
Сияя, словно обитатель психушки накануне обещанного подарка, весь следующий день я просидел дома, дожидаясь того момента, когда мне позвонит моя революционная фея. В том, что так и будет, я практически не сомневался – уж очень завлекательно звучал ее вопрос: «Когда тебе позвонить?» Я ответил: «Когда хочешь», – но после пожалел об этом. Мое тогдашнее состояние хорошо описывалось стихами Гейне:
«Пытай меня, избей бичами,
На клочья сердце растерзай,
Жги раскаленными клещами,
Но только ждать не заставляй».
Телефон молчал весь день, и я с грустью понял, что бороться с женским коварством намного сложнее, чем за свободу огромной страны. В ту ночь я долго не мог заснуть, изнемогая от желаний и бормоча про себя другое четверостишие из того же самого стихотворения:
Через несколько дней она все-таки позвонила, но вот это коварство и необязательность, это великолепное умение водить за нос, причем порой совершенно бессмысленно, просто из любви к самому процессу, постоянно отравляли мне жизнь на протяжении нескольких месяцев нашего романа. Любопытно – почему кроткие и милые душечки нравятся только их мужьям, зато настоящие стервы всегда имеют множество поклонников? Неужели мужчинам доставляет удовольствие, что их постоянно обманывают и заставляют ревновать? Со стервами интереснее, ибо они вечно что-то скрывают, но вот любить-то их за что?
Если верить самой Лене, то нашему с ней роману все время мешал муж, так что мы не столько встречались, сколько болтали по телефону. О, это были очень сексуальные разговоры, поскольку мне постоянно обещалось, что вот-вот он уедет, она останется одна, и тогда… Если бы от подобных разговоров могли рождаться дети, то я бы давно затмил славу некоего африканского царька, ставшего отцом целого племени. А так я продолжал оставаться нетерпеливым поклонником, готовым буквально на все, чтобы приблизить вожделенный миг обещанного.
И, наконец, этот миг настал. О, это был вечер наполненный долгими, утомительными поцелуями и нежным воркованием типа «подожди, давай еще выпьем». Однажды она положила мою руку себе на грудь и даже позволила расстегнуть бюстгальтер. Но едва я тронулся в путь по указанному направлению, как был в очередной раз остановлен – вежливо, но твердо.
«Ну в чем дело? Что тебя смущает?» – я был возбужден до такой степени, что позабыл обо всем на свете.
– Знаешь, мне почему-то кажется, что вернулся муж, – торопливо произнесла она, одергивая кофту. – Дай я позвоню и проверю, а то у меня душа не спокойна.
– Ах, ах, – притворно заохал я и с ходу выдал нечто вроде литературной пародии: —…она томно взглянула на дона Базилио и стала медленно расстегивать свое черное бархатное платье. Трепещущими руками он обнял ее, и ослепительно-белый бюстгальтер повис на черном мраморе надгробного креста.
– Милый, милый, – задыхаясь под страстными поцелуями дона Базилио, шептала Елена Анатольевна, – мне кажется, что он нас ревнует!
– Кто? – изумленно спросил дон Базилио.
– Мой покойный двенадцатый муж!
– Хватит издеваться, – засмеялась Лена, берясь за телефон. Она быстро набрала номер и… Да, все было разыграно как по нотам: – «Сережа? Ты вернулся? Я у подруги, сейчас еду домой. Пока, милый».
Что мне теперь были ее извинения и ласковые поцелуи. Мрачнее тучи я проводил ее до остановки, поймал такси и дал денег на дорогу. Едва она уехала, пообещав позвонить, я тут же бросился домой и набрал ее номер. Стоит ли говорить о том, что никто не подошел и меня приветствовали лишь издевательски-долгие гудки?
После этого я решил, что с подобным флиртом пора завязывать. Тем более, вскоре подвернулся подходящий повод. Позвонила Лена и очень взволнованным голосом заявила, что ей срочно нужны деньги. Сумма была весьма приличная, особенно для моих тогдашних заработков, поэтому я счел себя вправе поинтересоваться, на что именно.
– Ах, я обещала вернуть долг одному человеку, но сегодня он срочно улетает за границу, и мне просто необходимо выполнить свое обещание.
И вот тут я по-настоящему взбесился и, вполне допускаю, повел себя не по-джентльменски. Впрочем, в такой ситуации, где та граница, что отделяет джентльмена от простофили?
– Знаешь что, радость моя, – сквозь зубы ответил я. – Выполни сначала свои обещания передо мной, а уж потом поговорим…
– Ах, вот значит как ты меня любишь! Я тебе не шлюха!
– А я тебе не лопух!
После таких категоричных заявлений разговаривать больше было не о чем, и мы повесили трубки. С тех пор мы больше не встречались, так что теперь вам вполне понятны те чувства, которые я испытал, когда увидел ее перед собой на площади Сан-Марко.
– Ты что, меня не узнаешь?
А узнать ее было непросто. Куда девался тот короткий курносый нос, который портил общее впечатление и делал Лену только хорошенький. Теперь он имел идеальную форму и – черт возьми! – она была просто красавица!
– Да, – запинаясь пробормотал я, – ты очень изменилась… В лучшую сторону, разумеется…
– Сделала пластическую операцию. Ты позволишь присесть за твой столик?
– Конечно, садись… Все-таки Италия благотворно влияет на внешность.
– Я сделала ее еще в Москве, – усмехнулась она и повелительным жестом – когда только научилась! – остановила подскочившего официанта. – Слушай, а что мы будем здесь сидеть, пойдем лучше в «Антика мартини». Тем более, я сегодня еще не обедала. О деньгах можешь не беспокоиться, – тут же добавила она, – хотя я ничего еще сказал.
– Разумеется, пойдем, – согласился я, вставая. – Но выглядишь ты просто великолепно.
– Да и ты, я смотрю, такой элегантный… белые штаны… синий пиджак, – и она, лукаво улыбнувшись, взяла меня под руку. – Куда там каким-то итальянцам.
От такого комплимента я не выдержал и растаял, растаял как знаменитое «джелато» – итальянское мороженое.
8
Оказывается, «Антика Мартини» считался одним из самых шикарных ресторанов Венеции. Да и располагался он в великолепном старинном здании напротив театра Феникса. Будь я один, никогда бы не решился зайти в подобное заведение, опасаясь оставить там половину всех денег, которые захватил с собой из Москвы. Но вот я уже второй раз в дорогом венецианском ресторане, и второй раз меня приглашает дама. Закуски из свежей рыбы, печень по-венециански, ризотто с дарами моря и фруктами – «все было восторга достойно», как писал Овидий, хотя и по другому поводу.
Впрочем, я чувствовал некоторое смущение, а потому особенно налегал на тосканское вино, урожая Бог знает какого года. После того как я вкратце объяснил Лене, каким образом оказался в Венеции, спокойно заметила она: «Я всегда знала, что ты далеко пойдешь», А потом настал и мой черед расспросить ее о том же самом.
– А я же в свое время рассказывала тебе, что моя младшая сестра вышла замуж за итальянца.
Я поднапрягся и вспомнил. Да, действительно, был такой разговор. Ее сестру звали Света, и она познакомилась со своим будущим мужем при весьма занятных, хотя и типично советских обстоятельствах. Однажды она приехала в Москву в гости к старшей сестре и совершенно случайно попала на какую-то международную выставку, проходившую, если не ошибаюсь, в Сокольниках. Одна итальянская фирма, представлявшая там свою продукцию, вздумала организовать бесплатную раздачу значков и буклетов. Мгновенно образовалась дикая давка, Света сдуру полезла в самую гущу и ее едва не затоптали. Спас провинциалку старший менеджер этой фирмы, выдернув ее из обезумевшей толпы халявщиков и укрыв в подсобном помещении. Он был не молод и не красив, – как мне потом рассказывала Лена, – далеко за сорок, плюгавый и лысый, но зато в Италии имел собственную виллу, три машины и вообще считался богатым человеком. Короче, он женился на симпатичной девятнадцатилетней русской девчонке, увез ее с собой и помог получить итальянское гражданство. Чем не сюжет для одной из песенок группы «Комбинация»?
– Ну хорошо, а что дальше? – спросил я, стараясь подавить голод и есть как можно медленнее.
– Однажды я приехала к ней в гости, а потом, на обратном пути, познакомилась в самолете с итальянским бизнесменом русского происхождения. Кстати, – тут она взглянула на меня с таким выражением, которое я сначала принял за нежность, и лишь много позже убедился в своей дьявольской ошибке, – он похож на тебя.
– Это комплимент мне или бизнесмену?
– Понимай, как хочешь. Тем более, что именно ты меня предал, толкнув в его объятия!
Хорошо, что в этот момент я уже все прожевал, иначе бы не избежать громкого покашливания и нежного похлопывания по спине. Интересно, она сама стала бы меня хлопать или подозвала бы официанта?
– Каким образом я ухитрился сделать такую гнусную вещь?
– А сам разве не помнишь?
– Я не могу помнить того, чего не было!
– Да? А кто отказался дать мне взаймы, когда я об этом просила? Кто повел себя так, словно я была продажной шлюхой? Скажешь, не ты?
– А… ты имеешь в виду наш последний разговор?
– Именно. Это у него я взяла взаймы еще там, в самолете, и пообещала отдать, как только он соберется лететь обратно.
– Однако он доверчивее, чем я, – нельзя было не съязвить по этому поводу.
– И намного порядочнее!
Против такого заявления я не стал возражать, но лишь потому, что хотел услышать продолжение.
– Так что же было дальше?
– А дальше я обзвонила всех, кого могла, и хотела даже попросить мужа, но его в тот момент не было дома. Короче, денег мне собрать так и не удалось, поэтому я позвонила Марио и честно обо всем рассказала.
– Ну и?
– Он предложил мне приехать к нему в гостиницу и спокойно все обсудить.
– И ты поехала?
– А что мне оставалось делать?
И ведь всего минуту назад возмутилась по поводу «продажной шлюхи»! О, милая женская логика!
– Ну и о чем вы с ним договорились?
– А сам не догадываешься?
– Не хочу предвосхищать события.
– Правильно делаешь. Он предложил мне выйти за него замуж.
– До или после?
– Какая разница? – раздраженно спросила она, прикуривая сигарету. По этому раздражению – скорее всего, наигранному – я понял, что «после».
– И муж дал тебе развод?
– А как он мог не дать? Конечно, дал. Не сразу, правда… через полгода, но все равно дал. Я вышла за Марио и уехала в Италию. Теперь мы с сестрой живем всего в ста километрах друг от друга – я неподалеку от Флоренции, она – в пригороде Болоньи.
– А Мичуринск вспоминаете?
Она расхохоталась.
– Нет, ты совсем не изменился! Но я очень рада, что тебя встретила. Давай еще выпьем.
Мы выпили, и я, глядя в ее чудные зеленые глаза, вдруг увидел московский асфальт, залитый свежей человеческой кровью, горящие троллейбусы и БТР, отчаянно пытающийся вырваться из тоннеля. В какое необыкновенное время мы живем! И какой простор для писателя, какие необыкновенные контрасты, сюжеты, ассоциации!
– О чем задумался, писатель?
– О новом сюжете.
– А я там буду участвовать?
– Обязательно. Можно сказать, уже участвуешь.
– Как интересно!
Странно, но она становилась все более лукавой и все коварнее блестели ее знаменитые кошачьи глаза. Тут бы мне и насторожиться, да где там – дорогой ресторан, общество красивой женщины, интересные воспоминания и не менее интересные перспективы… Впрочем, о чем это я?
– А в Венеции ты еще долго пробудешь?
Я пожал плечами.
– Да вообще-то уже сегодня собирался уехать в Рим.
– Поехали со мной.
– Куда?
– Во Флоренцию. Я там живу, наша вилла находится в двадцати километрах от города. Полчаса от вокзала Санта-Мария-Новелла.
– А там нет церкви с таким же названием?
– Есть, находится на той же площади. А что?
– Возле нее собрались семь дам из «Декамерона» и там же решили уехать из города.
– Тем более.
– А муж?
Она сделала многозначительную паузу, а затем медленно произнесла:
– Муж в Америке и вернется лишь через неделю.
Я вздрогнул – опять начинается то же самое? Сколько раз я уже ловился на подобные намеки, только муж тогда был другим. Но что я, в конце концов, теряю? Все равно же собирался уезжать…
– Ты долго будешь думать? Ведь я могу и обидеться. Красивая женщина приглашает его в гости – поболтать, вспомнить Россию, а он хмурится так, словно у него просят денег. Кстати, проезд я оплачу.
– Может, еще и мои услуги оплатишь? – разозлился я. – Хватит строить из себя синьору из высшего света… Поехали!
Она улыбнулась и подозвала официанта. Когда мы вышли из ресторана, я объяснил, где находится моя гостиница.
– Хорошо, но сначала зайдем в мою. Это рядом с Сан-Марко.
Гостиница называлась «Hotel Monaco & Grand Canal» и представляла собой разительный контраст с той, в которой проживал я. Лена не строила из себя шикарную даму, она действительно была ею! А ведь когда-то мы гуляли с ней по холеным осенним бульварам и не знали куда податься…
– Кстати, кто такой Жан-Поль Сартр? – поинтересовалась она, когда мы поднялись к ней в номер и я стал осматривать роскошные апартаменты, изо всех сил стараясь не выглядеть провинциалом.
– Философ. Французский философ нашего века. А почему ты спросила?
– В свое время он останавливался в этом же номере.
Вот теперь я понял, почему она об этом спросила! Закурив, я невозмутимо развалился в кресле и уставился в окно – большое и длинное от самого потолка и во всю стену, – открывающее чудесную панораму Венеции, с которой мне предстояло проститься. И что-то мне стало обидно за собственный пол, и в голову полезли разные глупые мысли. Тут столько стараешься, и работаешь, бьешься изо всех сил… а этим миленьким плутовкам и делать ничего особенно не надо. Состроила глазки, улыбнулась, легла – и вот на тебе – и Венеция, и вилла, и номер, в котором останавливался Сартр. Красивая мордашка стоит дороже любого таланта.
– Ну все, я готова. Бери мой чемодан и пошли.
Я кивнул, подхватил чемодан и направился вниз. Она расплатилась, взяла меня под руку и мы, выйдя из гостиницы, повернули к пристани вапоретто.
– Стой! – вдруг скомандовала она. – А зачем мы туда идем? Поплыли на гондоле.
– Приказывайте, синьора, я целиком в вашем распоряжении.
Неизвестно кто из нас – я или гондольер – смотрели на ее стройные ноги более вожделенно, когда она перебиралась с пристани в гондолу, держась за мою руку. И вот сбылась еще одна моя мечта – я плыву по большому каналу в двухместной гондоле с красивой женщиной, курю и снисходительно посматриваю на пассажиров, обгоняющих нас вапоретто.
– А все-таки хорошо, что я тебя встретила, – вдруг нежно проворковала она, прижимаясь к моему плечу. – Ты и не представляешь себе, как я рада.
Вот тут бы мне и задаться вопросом о причинах всей странной радости – да где там. Я продолжал млеть и таять, и нежно пожимать тонкие лапки.
Моя гостиница находилась на набережной, поэтому Лена не стала выходить, сказав, что подождет меня в гондоле. Я выскочил на берег и вошел в здание. Поднявшись на свой этаж, я хотел было открыть дверь ключом, но оказалось, что она уже открыта. А, вот кто здесь…
Вчерашняя синьора опять убиралась в моем номере, и радостно улыбнулась, увидев мое растерянное лицо.
– Извините, но я сейчас уезжаю, – пробормотал я по-итальянски, хватая свою сумку и оглядываясь по сторонам в поисках забытых вещей.
– И не простишься со своей Клаудией?
А так вот как ее зовут! Я улыбнулся, уронил сумку на пол и мы пошли навстречу друг другу, встретившись где-то посередине комнаты. Я хотел быстренько поцеловать ее, дать тысяч двадцать и поспешно бежать к Лене, но не тут-то было. Сначала она присосалась ко мне так, что я с трудом перевел дыхание, затем ее пальцы стали проворно расстегивать молнию моих белых джинсов, затем… Уф, черт, я хотел вырваться, но меня, как буксир, причаливший к берегу, уже прочно держали за один конец. «А, ладно, вот это и есть настоящее гусарство!» – подумал я, ощущая себя поручиком Ржевским. Подведя Клавдию к постели, я жестом показал ей, что хочу сделать, и она – понятливая женщина, ничего не скажешь, тут же встала локтями и коленями на постель, выставив в мою сторону соблазнительно-пышный зад. Задирая на ней халат, я вдруг вспомнил, что дверь не заперта, но не стал терять время на такие мелочи.
Еще через десять минут, красный, задыхающийся, мокрый от пота, я выбежал из гостиницы и заплетающимися ногами устремился на причал.
– Ты чего такой возбужденный? – подозрительно поинтересовалась Лена, когда я тяжело плюхнулся рядом с ней, едва не перевернув гондолу. – Можно подумать, что не заплатил за номер и теперь спасаешься от преследования.
– Да нет… уфф… ничего… просто торопился, – отдуваясь заявил я и полез в карман за сигаретами. А черт! – ведь я же забыл в ванной бритвенные принадлежности и зубную щетку. Ну ничего, Клавдия подарит их моему преемнику.
Только потом, когда мы уже подплыли к вокзалу, я вдруг вспомнил, что забыл сочинить несколько патетических, приличествующих случаю фраз на тему: «Прощай, Венеция!» Ну, что поделаешь, сочиню их в Москве нудными зимними вечерами.
«Удивительное дело, – думал я, таща свою сумку и чемодан Лены и едва за ней поспевая, – живет в роскоши, а экономит на носильщике. Или это какой-то урок для меня?»