Текст книги "Пост-Москва (СИ)"

Автор книги: Олег Петухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

5

Жизнь в пределах Бульварного кольца кипела и бурлила. Витрины бутиков ломились от товаров, цены на которые заставляли предположить, что их изготовили на Марсе, а потом срочным двухгодовым рейсом космического челнока доставили сюда, в Москва-Сити, еще горячих от космического излучения и окутанных аурой Больших Денег. Большие Деньги были новой религией, фетишем, черным метеоритом, вделанным в стену мечети в Мекке, золотым тельцом, которому поклонялись в равном степени воодушевленности как на самом верху, так и с самых социальных низов, которые не просто ниже плинтуса, но уже практически живут под асфальтом, не теряя от этого чувства всеобъемлющего позитива при одной мысли о Больших деньгах. Большие Деньги не просто тупо манили и благоухали надеждой, нет, они были воздухом, пищей и смыслом жизни населения внутри Бульварного кольца. Это они, Большие Деньги, заставляли двигаться толпы молодых людей в строгих черных костюмах по утрам на свое место в офисе, где все они приобщались к таинству делания Больших Денег, все они причащались крови и плоти Огромных Бабок, чтобы потом, ровно и строго в 18.00 отправиться назад, вниз по лестнице Иакова, в свои съемные углы за матерчатой занавеской, к своей порции доширака и плечиках, на которые любовно и старательно вешается костюм Служителя, служки или алтарника, культа Больших Денег.

По пятницам Москва-Сити преображался в мексикано-славянский карнавал фриков, гламурных блядей в сетчатых колготках в кожаных юбках, только-только прикрывающих гениталии, но оставляющие большую часть доступно соблазнительных ягодиц на публичное обозрение, лже-мотоциклистов без мотоциклов, но в олдскульных косухах, по стоимости превосходящих чуть ли не грузовик вместе с полуприцепом, отвязных чернокостюмных мальчиков с галстуками на плече, и все это в окружении пьяного быдла, не нашедшего правильную дорожку к заветной занавесочке и месту в Офисе, и потому слоняющемуся по улицам Бульварного рая Больших Бабок с пивными бутылками наперевес. Это – праздник Пятницы, великой и ужасной. Единственного времени, когда служителям карго-культа положено оторваться от экрана монитора со столбцами цифр – закалькулированной молитвой к Новому богу.

Иван, по профессии техник-ремонтник биокомпьютерных систем, пробирался сквозь толпу, запрудившую тротуары в поисках Идеального Развлечения, обязанного просто завершить пятничный разгул. Ему было не до развлечений – заказов выше крыши, а работать было некому. Его напарник ушел в запой под видом обострения какого-то там мифического заболевания желудка. Поэтому приходилось работать допоздна, забив на отдых и личную жизнь.

Впрочем, личная жизнь у него не сильна страдала по причине полного ее отсутствия. Его девушка бросила его пару лет назад, а новая как-то не появилась. Или он не там ее искал. Вернее, не искал даже, а ожидал встретить. Внутренне готов был встретить, так сказать. Да что-то все не встречал, а когда встречал, они – возможные его девушки – смотрели строго сквозь него. И еще немного в сторону. Он был для них частью того мира, который подавляющее большинство россияно-москвичей из дебрей и глубин Бульварного кольца не то, что не понимали, но даже не догадывались, что этот мир можно понимать – все эти генно-кибернетические девайсы, все эти электронно-бионические штучки, все эти органико-процессорные машины, которые он налаживал, чинил и вновь возвращал их тупым, но позитивно мыслящим владельцам. Вот и последний на сегодня вызов был к именно такому типу мажорно-просветленного пользователя. По этому адресу он шел не первый раз и, скорее всего, не в последний.

Он позвонил в видеодомофон и поднес к считывающему устройству свою иденткарту.

Дверь щелкнула замком и открылась, издав при этом одну из самых противных мелодий, которые ему когда-либо доводилось слышать. Он поднялся в лифте на нужный этаж. Лифт, естественно, псевдо-знал, куда ему нужно, так что никаких кнопок нажимать не приходилось.

Клиентка открыла ему дверь:

– Она опять не работает! За что я вам плачу деньги?

Длинноногая тонкокостная стерва, как определял ее про себя Иван. Привыкла все мерять на свои чертовы деньги. Из одежды на ней были полупрозрачные джинсики в обтяжку и такая же майка. Соски ее сисечек почти протыкали тонкую ткань.

"Мы для них не люди", – думал про себя Иван, – "Для них секс – это деньги, а деньги – секс".

– Где изделие? – спросил он ее хмуро. – Что опять случилось?

– Вон она, – девица ткнула пальцем в направлении анизотропной псевдо-разумной модели комнатной собачки. – Она перестала реагировать на меня!

Собачка, вернее, псевдоморф собачки, действительно сидел без движения. Иван включил сканер и считал данные. Все с ним было в порядке.

– Вы когда его в последний раз кормили? – спросил он эту наглую сучку.

– А что – их надо кормить? – казалось, она впала в умственный ступор.

– Да. Не так часто, как живых, но кормить их все равно надо. И подбирать за ними потом псевдокакашки, – не отказал он себе в удовольствии немного потроллить эту дуру. – Вы же не скажете, что вы такая дура, что не прочли инструкцию?

6

– Я бакалавр филологических наук, – сказала она. – А в технике действительно не разбираюсь. Не мое это…

Он почувствовал себя свиньей:

– Простите. Но они не совсем техника. Они в каком-то смысле живые.

– Мы все в каком-то смысле живые, – сказала она. – И в каком-то смысле разумные.

Потом добавила:

– Вы быстро добрались. У меня не было времени переодеться. Мне неловко перед вами в такой одежде.

Он спросил:

– Вы сказали филология. Иностранные языки?

– Нет, скорее, литературоведение. Я специализируюсь на творчестве одного писателя, начала двухтысячных. Он известен под сетевым ником Фидель.

– Никогда не слышал о таком.

– Это не удивительно. Он запрещен у нас. Было специальное постановление Общественного совета по морали и этике. Его книги внесли в список запрещенной литературы.

– Какой смысл заниматься тем, что запрещено?

– Ну, исследовать творчество они не запретили. Во всяком случае, пока. Вы не возражаете, если я переоденусь? Мне не по себе в таком виде перед…

"Интересно, перед кем?" – подумал он. – "Кто я для нее? Кем я мог бы быть для нее, если бы мы познакомились поближе? Наверное, другом-технарем, которому она звонила бы, когда фототрофный кактус на микрочипах отказывался бы зацветать".

Она, немного помолчав, добавила:

– Вы ведь не откажетесь мне в двух словах объяснить, как надо обращаться с ней?

И она движением подбородка показала на свой псевдоморф, продолжавший все так же неподвижно сидеть на полу в гибернационном состоянии.

– Ладно, – ответил он. – На сегодня я уже закончил работу.

– Вот и отлично! – улыбнулась она и вышла из комнаты.

Он вздохнул. Потом достал из своего рюкзачка с инструментами недоеденный бутерброд и положил его перед "собакой". Псевдоморф активизировался, и Ивану на миг показалось, что тот испытывает к нему благодарность. Но это была, конечно же, иллюзия.

7

Москва-Сити блистал огнями и гремел петардами. Фейерверки подрывались с таким размахом, что казалось, будто вернулась новогодняя ночь. А это был всего лишь вечер пятницы. Толпы разряженных людей слонялись по улицам, лавируя между машин, навечно застрявших в одной гигантской пробке, где большая часть машин стояла то ли на вынужденной парковке посреди улиц, то ли была просто брошена отчаявшимися владельцами, то ли сломалась посреди дороги, то ли все вместе. Пробки давно уже перестали быть транспортной проблемой, слившись в одну большую транспортную катастрофу, и дополнив все прочие катастрофы – жилищную, медицинскую, образовательную, коррупционную, политическую, инфляционную, этническую, экономическую, демографическую, и еще вечную давку в метрополитене. Если у кого, конечно, еще были деньги на метро.

Но в пятничный вечер всем было насрать на катастрофы и недоедание. Потому что надо было весельем убить в себе вечный и застарелый страх. Страх перед потерей работы, и страх перед работой. Страх одиночества, и страх многолюдства и толпы. Страх за будущее, и страх наступления неминуемого будущего. Страх зайти в веселии слишком далеко, и страх недополучить веселья.

Великая блудница, лишенная здорового страстного секса, Пост-Москва бурлила похотью, на которую вечно не хватало времени, денег и желания, кроме одного вечера в неделю, когда народом овладевало массовое безумие, и коллективный гипноз толкал в спину и нашептывал в уши одно и то же – здесь и сейчас будет весело!

Знаменитые московские небоскребы с абсурдными очертаниями, кое-как встроенные между особняками и полуразвалившимися жилыми зданиями, сверкали своими стеклами от салютов и фейерверков, которые грохотом заглушали канонаду, доносившуюся с Периметра. И это абсолютно никого не ебало.

Иван со своим рюкзачком пробирался сквозь толпу, стараясь держаться подальше от шумных кампаний. Меньше всего ему хотелось сейчас развлечений. Он старался сохранить в себе ощущение удивительной простоты и честности, ощущение, возникшее во время разговора с Дашей – так звали его последнюю клиентку. И поэтому, когда на его пути раздались крики, он машинально свернул в сторону, но обойти привычное побоище право-активистов с гомосексуалист-асами было не так-то просто. Лохматые и бородатые активисты в черных одеждах схватились в рукопашную с перекачанными и переанаболенными новейшими препаратами гомосексуалистами. Кажется, на этот раз удача – или евразийский толер-бог – отвернулась от служителей культа толерантного старостианства. Или же препараты у гомосексуалист-асов были по-настоящему качественными и анаболичными.

Культ старостианства в его толерантном изводе процветал. На каждом практически углу стояли или пока только строились многофункциональные церкви-центры, где по утрам проводились служения и молебствия, днем они работали в режиме торгово-развлекательного центра, а ночью тут открывался ночной клуб, или ресторан, или боулинг. Золотые луковки куполов церковно-развлекательных центров далеко не всегда выглядели органично и уместно на фоне новой архитектуры, старавшейся максимально полно использовать малейший клочок городской земли, что зачастую оборачивалось зданиями в виде перевернутой пирамиды, или наклоненных на пугающий угол небоскребов, или вообще нечто, изображающее висячие сады Семирамиды, построенные из деталей машиностроительных заводов. Естественно, купола были без всяких крестов или полумесяцев, или еще каких нетолерантных символов.

Основной заповедью старостианства было соблюдение всех старых заповедей – носи черную одежду старого кроя, не стриги ни волос твоих, ни ногтей твоих, не смейся, ибо смех есть поклонение сатане и т. д. Не соблюдавших заповедей старостиане должны были "вразумлять". Было два пути вразумления. Первый путь – личным примером. Но вразумление личным примером слишком долгий и малоэффективный процесс, поэтому чаще всего применялся второй, более быстрый и надежный, путь – через страдания. Именно поэтому молебствия и публичные кропления на улицах старостианами прохожих очень часто заканчивалось массовыми потасовками, как только что происшедшая на глазах Ивана. Правда сегодня свою толику страданий отхватили сами правоверные. Ну, и что? "Богу, может, вообще без разницы, откуда эти страдания приходят. Из какого они источника," – подумал Иван. – "А важен для него сам факт".

Когда-то он прочитал одну книгу, где была описана история, как бог поспорил с сатаной, что некий человек, верно ему служащий, выдержит все страдания и не отречется от своего бога. Иван не очень-то понимал, что означает отречься. Наверно, сказать что-то плохое в адрес своего патрона. Или, напротив, сказать что-то хорошее в адрес врага своего босса. Тем не менее, из этой книги следовало, что страдание есть доказательство верности. Ивану всегда казалось, что это очень противоречивая мысль. Но, в конце концов, он не богослов и легко может заблуждаться.

Уже поздно вечером он пришел домой, в свою маленькую квартирку без ванны и душа, но зато с настоящим старинным унитазом, работающим на воде. Квартира состояла из маленькой комнатки и крошечной кухоньки – огромное богатство для Москва-Сити. Здесь Иван годами испытывал мало кому знакомое чувство полного одиночества. По сути, это тоже огромное богатство.

Ощущение чего-то простого, ясного и честного продолжало тлеть маленьким угольком.

8

Иван возился со своим зверинцем псевдоморфов. Муравьи получались лучше всего. Мухи были на втором месте. Было дело, он подолгу отрабатывал полет этих штучек, пока не добился от них высшего пилотажа на уровне собачьих боев асов второй мировой войны. Псевдо-организмы были понятны и доступны. В отличие от женщин.

Его сегодняшняя клиентка – Даша – удивила и почти шокировала его. Она была умна, образована, у ней был вкус – и она обратила на него внимание. Она его увидела, что было редкостью в наше время. Люди перестали видеть. Люди перестали слышать. Тонкая технология общения, казалось, была утрачена навсегда.

Иван мог поклясться, что между ними что-то произошло. С другой стороны, от слишком долгого одиночества ему элементарно могло снести крышу, как подростку в период гормональной перестройки организма. Все, буквально все он мог напридумывать, в ложной надежде эмоциональной и интеллектуальной близости, или душевного экстатического восторга от близости самки в период течки.

Он корпел над своим последним проектом, сидя за рабочим столом в своей квартире-лаборатории. Это был достаточно крупный проект – кот-псевдоморф. Если собаки копировались и программировались достаточно легко, то коты были трудной, практически неразрешимой задачей. Коты – парадоксальные существа. С одной стороны их все любят, а с другой – клали они на всех остальных. Поэтому программирование искусственного кота – высший пилотаж в его профессии, и, насколько ему было известно, эта задача так и не была еще никем удовлетворительно разрешена.

Рабочее название проекта было Ночной Кот. Иван не знал, почему он решил назвать его именно так. Наверно, услышал когда-то и это имя, ник или прозвище отложились в синаптических структурах его мозга. Ночной Кот, кто ты?

Специально для своего кота он заказал особые сенсоры для глаз и сейчас аккуратно и неторопливо монтировал их на место. Эти сенсоры охватывали все известные спектры, включая рентген. Иван восхищался их совершенством, предпочитая не думать, в какую сумму они ему обошлись.

Он закончил монтаж далеко за полночь. Город за окном не спал. Город вообще никогда не спал. Город развлекался, сверкал рекламными голограммами, гремел петардами. А в его жилище-лаборатории, в его маленьком алтаре кибер-бионики, было тихо и уютно. Кот сидел перед ним, готовый к полевым испытаниям.

Иван еще раз прошелся по всем системам, проверил зашифрованный канал связи, проверил навигацию и протестировал программу на ошибки. Все работало. Он немного помедлил, наслаждаясь последними штрихами процедуры проверки перед запуском, а потом включил своего Ночного Кота. На мониторе появилась картинка – взгляд на мир через новейшие никоновские супер-сенсоры.

Иван посмотрел на экран. И оказался посреди радиоактивной пустыни.

9

Геринг проснулся внезапно, будто от толчка. Марины уже не было. Он посмотрел на часы старинной японской сборки – было около девяти часов утра. Довольно рано для него, обычно он вставал часов в 11–12. Однако сегодня у него было дело, и ему надо было уже поторапливаться.

Он увидел на столике возле дивана бутылку с остатками виски, машинально взял ее в руку и сделал большой глоток. Божественный напиток заструился по его крови. В голове зашумело и золотые мысли смешались с нежными чувствами.

"Дело", – подумал он. – "Дело прежде всего. Эти дела"… И внезапно понял, что понятия не имеет ни о каком деле. Что за дело? В чем, в чем оно состоит? Он не знал. Это было странно.

"А все алкоголь", – сокрушился он. – "Надо уже завязывать с выпивкой".

Выпивка, бляди, жажда власти. Что за власть? Власть блядей и выпивки. "Еще эта сучка Марина!" Он сделал еще один глоток и по дрожанию своих пальцев осознал, что понятие не имеет ни о какой Марине. Он чувствовал легкий аромат ее духов и запах ее ...изды, но не знал, ни кто она, ни куда она делась, ни где ее искать.

Он прошел в ванную, чтобы умыться и привести себя в порядок. Включил воду и стал чистить зубы. Вдруг он почувствовал на языке что-то лишнее. Он вытащил этот посторонний предмет и сполоснул его.

Оказалось, в его руке был зуб. Он поднял глаза и взглянул в зеркало. И увидел там ссохшегося старика. И тогда он завопил, но тот старик смог выдать из себя только хриплый писк.

10

Телефон старинной конструкции зазвонил, когда Папа собирался уже идти спать. Он прошаркал к нему и снял трубку. Паровозики, которые он забыл выключить, сновали у него под ногами и мешали сосредоточиться на предстоящем разговоре.

– Алло, – сказал он в трубку.

– В чем там у вас дело? – голос был недовольным.

– Мы нашли ее, – сказал он, стараясь придать голосу бодрость, которой он вовсе не ощущал. Напротив, он чувствовал себя старым и уставшим.

– Кого?

_ Офелию.

– Кто такая Офелия? – голос превратился в издевательский шепот.

Папа понял, что не знает ответа на этот вопрос.

Глава третья

1

ФИДЕЛЬ:

Сергей Сергеич, "Че", как он звался в Сети, пропустил нас с Утенком вовнутрь, а потом привел в действие сложный механизм дверного замка. Замок явно имел гидравлический привод, судя по резиновым шлангам. Толстые штыри из закаленной стали вошли в отверстия в стене. Ничего не скажешь, надежно.

Хозяин квартиры предложил нам вместо стульев какие-то ящики, явно использовавшиеся раньше в качестве тары для неких высокотехнологичных агрегатов. Ящики были изрисованы трафаретами на куче языков.

Оглядевшись, я понял, что стойки с непонятной аппаратурой скорее всего были забиты этими самыми агрегатами. Они гудели, мигали диодами и были соединены между собой кабелями, толщиной с девичью руку.

– Откуда вы знаете про таксеров? – спросил я его.

– А в новостях передавали, – живо откликнулся он. – Вот, смотрите.

Он включил плазму. И действительно, в новостях крутили сюжет о перестрелках на улицах. Потом показали пару десятков подожженных в разных концах города броне-тачек с шашечками. Диктор нес какую-то чушь о возобновлении войны за сферы влияния среди таксерских кланов.

Это было довольно странно, учитывая, что вся эта заварушка началась минут двадцать назад. Когда они успели снять и смонтировать сюжет, длившийся минут 15?

– Я вижу, вы немного удивлены? – мягко поинтересовался хозяин.

– Ну, да.

– Вы удивитесь еще больше, если я скажу вам, что этот выпуск новостей крутят с самого утра…

– Этого не может быть.

– И тем не менее, это так.

Он достал откуда-то бутылку "Столичной" и разлил по каким-то непонятного происхождения сосудам:

– Не спрашиваю, будете ли… Ответ известен заранее!

– Это да… Но как они могут передавать новости, которые еще не произошли?

– Вы задаете одновременно два разных вопроса, – ответил он, ненадолго задумавшись. – Когда именно происходят события? И когда они становятся известны? Если додумать мысль до конца, то получается, что реальные события должны быть реальными, независимо от нашей осведомленности о них. Тогда вопрос стоит так – как они утром узнали о том, что лично вам стало известно только недавно, не правда ли?

– Типа того.

– Я спрошу вас вот о чем… Но вначале давайте выпьем!

Мы чокнулись и выпили.

– Вы не ощущаете, что мы все живем с каким-то неправильным временем?

На секунду мне показалось, что со мной говорит шизофреник. Я уже разглядел нездоровый блеск у него в глазах. Да, практически несомненно – он шизик!

– Не торопитесь с ответом, – снова мягким тоном как бы предупредил он мои выводы о себе. Я знаю, кто такая Офелия.

– Все знают, кто такая Офелия, – ответил я. – Все, кроме меня. И вот еще Утенок не в курсе!

– Вы довольно близки к истине, сами того не подозревая. Вы ведь действительно нихрена не знаете!

Выражение "нихрена" в его исполнении прозвучало не просто нарочито – это было бы понятно и объяснимо, – нет, он нарочито подчеркнул нарочитость этого выражения в своем исполнении.

– Не верите мне? Тогда ответьте на несколько простых вопросов.

Я не понимал, к чему он клонит, и снова мысль о шизофрении дала о себе знать.

– Спрашивайте, – сказал я.

– Вы ведь сегодня ездили домой, чтобы проведать дочек, не правда ли?

Я внутренне напрягся: "Откуда он знает об этом?"

– Да, – ответил я, решив не скрывать правду, если в этом все равно не много смысла.

– И как, проведали?

– Да, все нормально.

– Точно все нормально?

– Естественно.

– Что они делали конкретно, когда вы пришли?

– Ну, старшая… Старшая ничего не делала, а младшая училась.

– А как их зовут?

– Кого, дочек?

– Да, их как зовут.

У меня как-то странно разболелась голова.

– Их зовут… Старшую зовут…

– Маша?

– Да, Маша!

Боль не проходила, но и не становилась сильнее. Как будто ныл перед дождем простреленный сустав.

– А младшую Катя?

– Ну, конечно!

Как я мог сомневаться в этом. Я прекрасно знал своих дочек. Я жизнь бы отдал за них.

И тут он задал непонятный вопрос:

– А на что живут ваши дочки?

– То есть?

– Ну, они же должны что-то есть, одеваться во что-то… Откуда они берут деньги?

Я облегченно вздохнул:

– Деньги я им подбрасываю!

– И сколько вы сегодня им подбросили?

– Да сколько было! Мне для них ничего не жалко.

– Это понятно, что вам для них ничего не жалко, но ответьте на мой вопрос – сколько у вас было денег?

– Я не помню.

– А вы откуда деньги берете сами?

В комнате стало тихо. Только непонятные агрегаты продолжали гудеть и мигать своими светодиодами. Если честно, я понятия не имел, откуда у меня берутся деньги. И были ли у меня когда вообще какие-нибудь деньги. И я понятия не имел, как вообще выглядят эти "деньги".