Текст книги "Хронико либеральной революции. (Как удалось отстоять реформы)"

Автор книги: Олег Мороз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 49 страниц)

ГЛАВНЫЙ АГРАРИЙ – ГЕНЕРАЛ РУЦКОЙ

Вице-президента бросают на село

Надо сказать, реформаторам противодействовала не только оппозиция. Сам Ельцин делал подчас весьма странные, опрометчивые шаги. Так, с подачи того же Бурбулиса он зачем-то «бросил» на аграрную реформу… генерала Руцкого – соответствующий указ был подписан 26 февраля. Первым предположением было: тут сказалась распространенная еще во времена Политбюро манера поручать сельское хозяйство попечению ни на что другое не пригодных партфункционеров. Чтоб не путались под ногами.

Однако если в те, советские времена это не влекло за собой каких-то катастрофических последствий, поскольку эта область – колхозное сельское хозяйство – все равно была в безнадежном состоянии, – то теперь, когда правительство собралось проводить на селе энергичные реформы, назначение подобного «куратора» являло собой совершенно убийственный шаг.

Гайдар:

«Мы с огромным трудом действительно начинаем разворачивать аграрную реформу. Приняты важнейшие указы президента. Начинается реорганизация колхозов и совхозов, создаются фонды перераспределения земли, мы поддерживаем формирование фермерского сектора. И вот сейчас всю эту сложнейшую, политически конфликтную работу поручить человеку, который ни уха, ни рыла в ней не смыслит и у которого решительность сочетается с дремучим невежеством… Все это слишком большая цена за нейтрализацию его политических амбиций…»

В принципе, будь на то его желание, Руцкой мог бы, конечно, подключиться к работе правительства, помочь ему своим статусным весом вице-президента, где-то что-то посоветовать, где-то что-то подправить, однако новый агрокуратор, движимый этой самой своей безграничной амбициозностью, все желал сделать по-своему. К тому же, мы знаем, к этому времени он уже определился как решительный противник гайдаровских реформ (то, что Ельцин, назначая Руцкого сельскохозяйственным куратором, закрыл на это глаза, – пожалуй, самое удивительное).

Выдвинув несколько «гениальных» идей, вице-президент со свойственной ему вулканической энергией бросился их осуществлять. Одна из идей – привлечь к аграрной реформе ВПК и армию. С экономической точки зрения затея была довольно сомнительной: даже если бы удалось соединить усилия двух в ту пору безденежных сфер – АПК и ВПК, – деньги от этого никак не могли бы появиться. Тогда Руцкой бросился искать иностранные инвестиции, раззвонил повсюду, что в преобразовании сельского хозяйства ему готовы помочь банки Англии, Германии, фирмы Австрии, Италии, Японии… Однако вскоре выяснилось, что обещанные инвестиции существуют в основном лишь на уровне разговоров и обещаний. Иностранцев российская сельхозпродукция мало интересовала. Больше интересовали сырьевые, топливные ресурсы. Все ограничилось созданием нескольких совместных предприятий…

Киббуцы в Ростовской области

Другая идея Руцкого – на первом этапе, опираясь на эти самые зарубежные инвестиции, поднять сельское хозяйство Юга, а уж потом распространить достижения на всю страну. «Растаскивая ресурсы по всей России, – говорил Руцкой, – нам не решить проблему снабжения республики продовольствием».

Он отправляется в поездки в Ростовскую, в Курскую область, в Калмыкию, где рассказывает о своих грандиозных планах и примеряет их к местному сельскохозяйственному ландшафту.

Мой коллега по «Литературной газете», ростовский корреспондент Владимир Фомин так описывал посещение вице-президентом тамошних краев:

– По Ростовской земле Руцкой передвигался исключительно в вертолете, даже если куда-то на машине можно было за полчаса доехать. А если учесть, что его сопровождали еще несколько «вертушек» с начальством, грохот от передвижения этой кавалькады стоял невообразимый. Местные жители не знали, что и подумать. А в остальном все было, как в старые добрые времена – хлеб-соль, пробежка по поселку, предприятию или животноводческой ферме, короткие встречи в красном уголке с представителями коллектива, в большинстве случаев – опять-таки с начальством. При этом все поглядывают на часы – впереди другие поселки, фермы, встречи. Что дают эти визиты? Может быть, вице-президент желает узнать мнение крестьян о ходе земельной реформы, выслушать их предложения? Но еще в Ростове, в аэропорту, только сойдя с трапа самолета, он заявил, что приехал с готовым предложением создать на Юге России агрокорпорацию с участием предприятий Тюменской области, израильского и египетского капитала, заинтересованных в сырье, лесе, топливных ресурсах. Впишутся ли в эту модель нарождающиеся самостоятельные хозяева-крестьяне? Не станет ли новое агрообразование монстром, подобным нынешним АПК? Эти вопросы могли бы задать Руцкому ростовские фермеры, но вот незадача, – встреча с ними из программы поездки почему-то вылетела. Случайно? И случайно ли среди лиц, сопровождавших вице-президента в путешествии по области, не оказалось президента Ростовской областной ассоциации крестьянских (фермерских) хозяйств? Генералам милиции и МБ в вертолетах место нашлось, а ему – нет.

Стиль Руцкого во многом напоминал стиль Хрущева. Как Никита Сергеевич, восторгаясь достижениями американского кукурузного фермера Гарста, тут же загорелся перенести эти достижения на советскую почву, так и Александр Владимирович, посетив в Израиле киббуц «Гват» и, соответственно, тоже испытав восхищение, вознамерился учредить что-то вроде киббуцев на Дону (единственным опасением было – в области много казаков, и они «могут не понять»).

Сооружение суперминистерства

Само собой разумеется, Руцкой принялся строить собственную структуру управления сельским хозяйством, параллельную структуре Минсельхоза. В его непосредственном подчинении было образовано 17 отделов с количеством сотрудников, превышающим численность аграрного министерства. Вице-президенту удалось организовать подчиненный ему Федеральный центр земельной и агропромышленной реформы. Указом Ельцина на него возлагалось руководство преобразованиями в аграрном секторе. Кроме того, Центр имел приоритетное право «формировать структуры в сфере торговли и услуг», разрабатывать государственную политику «рационального использования земельных, водных и лесных ресурсов, обеспечения населения продовольствием». Наконец, Центру принадлежало последнее слово «в выдвижении предложений по бюджетной, налоговой, кредитной, инвестиционной и ценовой политике в аграрном секторе». Согласно этому же указу, для поддержки сельского предпринимательства создавался Международный финансовый фонд земельной и агропромышленной реформы.

Хотя в реальности создать некое новое аграрное суперминистерство Руцкому все же не удалось – правительство и Минсельхоз решительно этому воспротивились, – тем не менее наличие двух центров управления не могло не усугублять хаос, и без того царивший в сельском хозяйстве. Поток противоречивых указаний, которые, с одной стороны, шли от правительства и Минсельхоза, а с другой – от вице-президентского Федерального центра, по словам Гайдара, «создал максимально благоприятную обстановку для тех, кто хотел сохранить в неприкосновенности основы советского помещичьего строя». Противники аграрной реформы перешли от скрытого саботажа к активному противодействию ей.

Крах аграрной реформы

Трудно сказать, как пошла бы реформа на селе, если бы не этот странный, загадочный ельцинский шаг – передача ее на попечение авиационного генерала (в то же время и правительство не было от этой реформы отстранено). Но уж после того, как президент его сделал, можно было с уверенностью спрогнозировать: шансов на ее успех – никаких.

К середине осени 1992 года были подготовлены три программы сельхозреформ – официально принятая правительственная программа, программа Минсельхоза и программа Центра Руцкого. В результате в тот начальный период реформирования российской экономики не выполнялась ни одна из программ, и реформа на селе была фактически свернута.

По оценке Исполкома Крестьянской партии России, Руцкой, вопреки его заявлениям о стремлении вдохнуть жизнь в сельское хозяйство, показал себя противником аграрной реформы, фермерства, свободного земледелия, а его «командование» аграрным сектором нанесло «рекордный ущерб национальному достоянию».

Лидер этой партии известный журналист-аграрник Юрий Черниченко считает, что назначение Руцкого – человека, который никакого отношения к сельскому хозяйству не имел, – его куратором – «следствие искреннего презрения Ельцина к селу». Лично я так не считаю. Хотя Ельцин и стремился этим назначением отодвинуть Руцкого подальше от политики, никакого презрения к селу он этим не выказывал. Вновь вернусь к советским годам. Как известно, в те годы любого номенклатурного деятеля могли назначить на какой угодно пост: специалиста-металлурга «бросить» на физкультуру и спорт, отставного генерала – на руководство транспортом и т. д. Это считалось в порядке вещей. Главное, чтобы человек был «правильным» партийцем. Рудименты такого мышления в общем-то сохранились и у Ельцина. Более того, методы Руцкого, его энергичные, решительные, без излишней рефлексии действия на сельскохозяйственной ниве, по-видимому, в какой-то мере импонировали Ельцину. Во всяком случае, он не раз высказывался в его поддержку, охотно посещал с ним «передовые» хозяйства. И отстранил он его от этой работы в апреле 1993-го не потому, что вице-президент ее развалил, а по сугубо политическим мотивам.

Как бы то ни было, «аграрная эпопея» Руцкого 1992–1993 годов – яркая иллюстрация того, как связывались руки правительству реформаторов, как происходило усечение сферы его полномочий: шутка сказать, уже в самом начале реформ, в конце февраля 1992 года, из этой сферы была фактически выведена такая огромная область, как сельское хозяйство.

«Вклад в сельхознауку»

Свой след генерал Руцкой оставил не только в сельскохозяйственной практике, но и в науке. В 1993 году вышла в свет его книга «Аграрная реформа России». Алексей Подберезкин – президент РАУ-Корпорации, которая издала этот труд, – представляя его, не жалел восторженных слов. Дескать, книга «во многом отвечает» на основные вопросы жизнеобеспечения страны – сможет ли Россия прокормить себя, каковы источники повышения эффективности сельского хозяйства, в чем заключается роль иностранных инвестиций в АПК, как сделать более рациональной его систему управления и структуры. Монография в самом деле производила солидное впечатление, изобиловала таблицами, графиками, диаграммами… «Я изучил земельную реформу в нашей стране со времен отмены крепостного права – с 1861 года, – рассказывал автор. – Накопил груды конспектов, рукописей…»

Когда же это, думалось, он успел их накопить? Одних такая немыслимая, такая фантастическая работоспособность российского вице-президента приводила в восторг, у других вызывала сомнение и скепсис. В прессе сообщалось, что среди пришедших в восторг оказались бывший американский президент Ричард Никсон и испанский премьер Филипе Гонсалес.

– Я прочитал вашу книгу, – будто бы сказал Руцкому экс-президент США, – и не поверил, что вы военный летчик. Специально пришел посмотреть на вас…

Возможно, что-то похожее говорил нашему вице-президенту и глава правительства Испании.

Не исключаю, что восторги высокопоставленных иностранцев оказались бы более умеренными, если бы они знали о национальных особенностях сочинения научных книг высокими начальниками, исстари, еще с советских времен, угнездившихся на нашей земле. В советские годы едва ли не всякий такой начальник, заняв свое высокое кресло, вдруг проявлял желание стать еще и крупным ученым во вверенной ему области. Такое желание обычно объяснялось так: дескать, в моей епархии немало научных учреждений, и я должен на равных разговаривать с их сотрудниками, чтобы они не смотрели на меня сверху вниз. Что требуется, чтобы «стать ученым»? Правильно: диссертации, монографии… Сразу же как из-под земли появлялись молодые энергичные ребята, готовые помочь начальнику в «оформлении» его нетленных научных идей. И вот через какой-то, не очень долгий срок страна узнавала имя нового служителя науки, по совместительству занимающего еще и высокую административную должность. Правда, настоящие «нетленки» таким способом ваялись редко, поскольку ребятам-сочинителям не было особого смысла чересчур напрягать свои мозги при изготовлении подобной работы. Тем не менее, фолиант, выходивший из-под их скрипучих перьев, обычно вполне отвечал каким-то минимальным требованиям и стандартам. Эта традиция, хотя и в несколько ослабленном виде, жива и поныне.

Далеко не все специалисты поверили, что Руцкой сам написал «кирпич» про аграрную реформу. Особенно возмущены были те из них, кто непосредственно сталкивался с автором во время его недолгого агрокураторства и имел возможность оценить уровень его компетентности. 19 мая 1993 года в «Независимой газете» появилось письмо группы специалистов-аграриев, которые так прямо и спрашивали вице-президента: для чего ему понадобилось издавать это сочинение?

«Нам стыдно за эту книгу, – говорилось в публикации, – так как писал ее «кто-то». О компетентности самого Руцкого в сельском хозяйстве можем судить не только мы, но и другие специалисты Волгоградской области, где он во время своего «посещения» проявил себя… Увы, он не специалист. Так зачем же смешить народ России в очередной раз? До сих пор Александр Владимирович не писал подобных научных трудов и вдруг после года работы «по селу» решил написать о нем. Там сказано, что он «…написал вовсе не для того, чтобы не отставать от других…». А для чего же?».

Далее как раз следовала ссылка на советские времена, когда руководить сельским хозяйством могли поручить кому угодно:

«У нас в Союзе были руководители «по селу», не имеющие соответствующего образования. Закатывали рукава и говорили, что «познакомились с селом». В результате ухудшились экономические показатели деятельности сельских товаропроизводителей. Снизилась рентабельность производства. Полученные доходы в абсолютном большинстве хозяйств не обеспечивают расширенное производство. Так почему же уроки истории нас ничему не научат?».

Последний вопрос, понятно, был уже не к Руцкому. Не сам же он себя назначил руководить сельским хозяйством.

Что касается научной и практической ценности этой работы, тут можно сослаться на мнение известного специалиста, сотрудника одного из институтов Российской академии наук Валерия Пациорковского. В весьма интересной даже и для читателя-неспециалиста монографии «Сельская Россия: 1991–2001 годы», говоря о том, что в девяностые годы власти не уделяли должного внимания агропромышленному комплексу и это привело к тяжким последствиям, автор мимоходом упоминает и произведение Руцкого, которое привело в такой восторг Ричарда Никсона:

«Трудно всерьез рассматривать в качестве программного документа тех лет работу тогдашнего вице-президента А. В Руцкого «Аграрная реформа России», которая начинается словами: «Я никогда не занимался сельским хозяйством и не собирался это делать, а вот пришлось…»

«РЕВОЛЮЦИОНЕРЫ» НАСЕДАЮТ

Главное – взять «Останкино»!

«Весеннее обострение» активности пламенных революционеров между тем продолжалось, плавно переходя в весенне-летнее. Вожаков «народных масс» не оставляла надежда, что стоит приложить совсем-совсем небольшие усилия и правительство реформаторов рухнет. Тут их, по-видимому, вдохновлял пример большевиков, как мы знаем, действительно сумевших в 1917-м без какого-то особого, нечеловеческого труда скинуть Временное правительство. Вообще, как считают многие, демократическая власть не умеет себя защищать, так что грех этим не воспользоваться. К тому же момент казался уж очень удачным: цены – главный индикатор качества жизни – продолжают взмывать вверх. Ну, как положение тут улучшится, – «революционная ситуация» сразу пойдет на спад. Так что надо поспешать-торопиться. Как говаривал незабвенный Ильич, промедление смерти подобно.

Очередным объектом для атаки Анпилов и его соратники (в те времена, повторяю, был один из пиков их политического буйства) избрали телецентр «Останкино». Подобно тому, как их предтечи главным считали захват телеграфа, так в наше время агрессивное внимание радикального крыла коммунистов сконцентрировалось на телевидении. В наибольшей степени это проявилось, конечно, в октябре 1993-го, однако репетиция октябрьского штурма состоялась более чем за год до этого.

Сначала акцию возле «Останкина» планировалось провести в День Победы 9 мая, опять-таки сыграв на патриотических чувствах россиян, связанных с этим днем. В апреле анпиловцы выпустили листовку с соответствующим призывом:

«Трудовая Москва» зовет. 9 мая. Осадим империю лжи

Лжедемократы отняли у народа Победу, оклеветали подвиг советского народа, избавившего мир от фашизма. Зловещая роль в этом принадлежит телевидению. Вопреки воле Всенародного веча от 17 марта 1992 г. власти отказывают движению «Трудовая Россия» в предоставлении 15-минутной ежедневной информационной программы по Центральному телевидению.

Ветераны! Молодежь! Будем достойны славы павших героев. В День Победы возьмем в осаду телецентр в Останкино и добьемся выполнения резолюции 350-тысячного митинга.

СЛОВО – НАРОДУ!»

После, однако, сообразили, видимо, что 9 мая – не самый подходящий день для подобных мероприятий. Ветераны, хоть у них и «отняли Победу», «оклеветали их подвиг», 9 мая склонны к совсем другим делам – погулять на свежем воздухе, встретиться с однополчанами, вспомнить о военных годах, выпить по рюмке в память о погибших товарищах… Становиться же свидетелями или даже невольными участниками столкновений с милицией, которыми нередко заканчивались революционные акции «трудороссов», в этот святой день мало кто из них был настроен.

Стояние возле телецентра

«Осаду империи лжи» решено было перенести на 12 июня, День независимости России. Этот день Координационный совет «Трудовой России» и Дума Русского национального собора призвали сделать «днем всенародного сопротивления оккупационному правительству Ельцина». Возле телецентра планировалось провести второе Всенародное вече и в случае, если народу наберется достаточно, путем прямых выборов избрать даже «главу государства СССР» (кандидаты, как мы помним, были выдвинуты еще на первом «вече», 17 марта).

Народу, однако, собралось не так много, как в марте на Манежной, – по разным оценкам, от 20 до 40 тысяч. Вариант «Всенародного веча» не проходил, зато для «осады империи лжи» пришедших было вполне достаточно. Как водится, на митинге клеймили «лжедемократов» «за ограбление миллионов русских людей, за разрушение нашей экономики, разоружение нашей армии…»

Митинг перешел в круглосуточное пикетирование телецентра. У телебашни был разбит палаточный городок. Главное требование пикетчиков – предоставить оппозиции слово в прямом эфире.

В действительности оппозиционеры вовсе не были обделены эфиром. По данным тогдашнего председателя «Останкина» Егора Яковлева, за пять предшествовавших месяцев 1992 года Анпилов, Бабурин, Зюганов участвовали не менее чем в двадцати пяти телепрограммах, бессчетное множество раз имели доступ к радиомикрофону. Другое дело, что в этом не было системы. Это да, об этом можно было говорить…

Осажденным телевизионщикам в те дни пришлось нелегко. При входе и выходе из телецентра пикетчики загораживали им дорогу, поливали матерщиной, избивали видеоинженеров, возвращавшихся после ночной смены… Самым же тягостным, особенно в первые дни осады, было ощущение, что никого, кроме них, происходящее не касается. Власти бездействовали. Обращения Яковлева к московскому прокурору Геннадию Пономареву, к столичному милицейскому начальнику Аркадию Мурашову не имели никаких последствий. И тот, и другой соглашались, что да, пора бы и власть употребить и… ничего не делали.

Моя милиция меня бережет?

Яковлев обращался за помощью даже к Хасбулатову. Тот только отмахивался: «Ладно-ладно, разберемся». Ну, к этому можно было и не обращаться: события возле телецентра были ему на руку. Он и его приспешники называли это «народными выступлениями».

В конце концов к председателю пришли руководители студий со словами, что терпение у людей кончается. Предложили: если милиция не в состоянии обеспечить нам хотя бы свободный проход в здание, наймите частных охранников.

После этого у Яковлева состоялся довольно занятный разговор с министром внутренних дел Виктором Ериным, о котором председатель телецентра рассказал в интервью «Известиям»: «Звоню Ерину и говорю: «Мы намерены нанять частных детективов – из «Алекса» и из «Дельты», – может быть, вы сочтете это неудобным, мы все-таки госорганизация?». Он в ответ: «Хотите – нанимайте». – «Но у меня коллектив на грани забастовки». – «А работа с коллективом – ваша проблема».

Вот так. Моя милиция меня бережет.

Нанятые администрацией частные детективы со своей работой справились. Помимо прочего, они выяснили, кем и как пикетчикам подвозилась и раздавалась водка. Это в то время, как в Московском управлении безопасности авторитетно заявили: «Наши работники были у вас, смотрели, пьяных там не видно».

Общий вывод, который из всего этого сделал Яковлев: «Бесчинства в Останкине продемонстрировали ничтожество исполнительной власти. Отстоять свободу слова она не смогла. Или не захотела. На Комитете по гласности в Верховном Совете я совершенно официально заявил, что толпа не взяла телецентр не потому, что не могла, – просто это не входило в планы тех, кто привел ее в Останкино».

«Ничтожество исполнительной власти» – это как раз то, на что и рассчитывали пламенные революционеры. Может быть, сказано слишком сильно, но в общем-то близко к истине.

15 июня председатель «Останкина» принял Анпилова со товарищи и после четырехчасовых переговоров согласился уже с июля предоставлять лидерам оппозиции регулярный эфир. «Взятие телеграфа» почти состоялось.

Тем не менее, пикетирование телецентра продолжалось. В конце концов власти начали действовать. В ночь с 16 на 17 июня по решению московского правительства милиция, не встретив сопротивления пикетчиков, снесла палатки.

Безумный Анпилов

Но и этим дело не кончилось. 17 июня Координационный совет «Трудовой России» постановил продолжать акцию и обратился «к русскому народу, ко всем народам Советского Союза» с призывом прийти 22 июня, в годовщину начала войны (очередная подходящая дата), к телецентру, чтобы поддержать «осаду империи лжи». Подобно Фиделю Кастро, провозгласившему Кубу «единственной свободной территорией Америки», Анпилов поименовал площадку возле «Останкина» «освобожденной территорией Советского Союза» и обратился к международному сообществу с просьбой о признании этой территории.

Хотя до 17 июня все происходило достаточно мирно, сама беспрецедентная продолжительность акции не могла не вести к росту напряжения, тем паче что оно подогревалось истерическими речами вождя «трудороссов».

Чтобы избежать худшего варианта развития событий, гендиректор «Останкина» вновь начал переговоры с оппозиционерами, на этот раз парламентскими, выразившими солидарность с «трудороссами». Худшего, однако, избежать не удалось… 22 июня утром ОМОН вторично ликвидировал палаточный городок. На этот раз ему пришлось применить силу. По заявлениям участников пикета, среди них были раненые и даже погибшие (милиция и прокуратура опровергли эти сведения).

В этот же день, ближе к вечеру, у входа на ВДНХ начался митинг «Трудовой России». По окончании его «трудороссы» договорились с руководителями милиции, что колонна демонстрантов пойдет к телецентру. Однако вместо этого демонстранты двинулись к центру города, на Манежную площадь. Возле Рижского вокзала путь им преградил ОМОН. Снова произошли столкновения. Всего 22 июня, по данным Главного медицинского управления Москвы, в ходе столкновений пострадали 76 человек, в том числе 28 сотрудников ОМОНа.

Значительную долю ответственности за это, безусловно, несет лично Анпилов. Даже некоторые его единомышленники призывали «вождя» действовать, следуя холодному рассудку. Однако эти призывы не возымели действия. По свидетельствам ряда его соратников, «в Останкино все было построено на эмоциях, на бесконечном нагнетании страстей. После чего «вождя» прятали, оставив в залог его амбициям жизни и здоровье других людей». Тактика, напоминающая действия попа Гапона в 1905 году.

23 июня «трудороссы» попытались возобновить пикетирование телецентра, однако милиция этого не допустила.

Против ряда пикетчиков-демонстрантов были возбуждены уголовные дела – в связи с сопротивлением сотрудникам милиции и призывами к свержению конституционного строя (те самые люди, которые в сентябре – октябре 1993 года истошно вопили о том, что Ельцин нарушил Конституцию, сами постоянно ее нарушали).

Анпилов, по своему обыкновению, продолжал бузить, вновь и вновь утверждал, что во время произошедших накануне столкновений были погибшие. Власти опять-таки категорически отвергали это утверждение. По распоряжению Руцкого была проведена оперативная проверка московских моргов, которая подтвердила, что ни в один из моргов трупы от останкинского телецентра не привозили. Но Анпилов не унимался, уверял, что московские власти просто спрятали тела погибших…

«Телевидение – русским!»

В упомянутом интервью Егор Яковлев недоумевал, почему анпиловские пикетчики, а также всевозможные писцы в коммуно-патриотической прессе в последнее время взяли под обстрел именно его лично и возглавляемую им телекомпанию: «Почему Российское телевидение (я вовсе не желаю этого Олегу Попцову) не вызывает у них такого жгучего интереса?».

Что ж здесь непонятного? Оппозиционеры требовали не только эфира. Другим их требованием было сделать телевидение «русским». Как-то неловко было обращать этот лозунг к телекомпании, которую возглавлял Попцов.

Точный «коллективный портрет» публики, которая осаждала «Останкино», дала телекритик Ирина Петровская:

«Были там юноши с нездоровым блеском в глазах; экзальтированные дамы преклонного возраста, для которых лучшим воспоминанием в жизни остались пионерские костры; бородатые, а-ля Распутин, дядьки, выкрикивающие патриотические воззвания, и просто городские сумасшедшие. Вся их истерическая многословность свелась, в сущности, к одной набившей оскомину сентенции: «Бей жидов – спасай Россию!». В массе, которую нам только и показывали все те дни в «Вестях» и «Новостях», – они ужасали».

Но в толпе, по-видимому, были не только возбужденные юноши, экзальтированные дамы и городские сумасшедшие. Снова возникли подозрения, что в гуще «массовки» действуют специально подготовленные и пользующиеся поддержкой определенных политических сил боевики.

Ельцин:

«Было очевидно, что это – опасные люди. Вернее, опасные люди стоят за этими оголтелыми демонстрантами: провокаторы, быть может, пользующиеся тайной поддержкой влиятельных политических сил. Не имея мощной руки, создать такую ситуацию в Москве просто нельзя… Это был не стихийный взрыв возмущения, а хорошо спланированная попытка нажима на власть… Кто-то думал, что этот искусственный взрыв – очень точная и правильная тактика. А я чувствовал, что меня пытаются запугать. Чувствовал наглую липу этих псевдонародных волнений. Чувствовал почерк родимого КГБ».

Оппозиции предоставили регулярный эфир, и ничего особенного не случилось. Ни власть от этого не понесла никакого урона, ни оппозиционеры не добились никакого особого прибытка…

Все последующие годы, наверное, мало кто так часто вещал по телевидению, как, например, вождь коммунистов товарищ Зюганов. Но я не помню ни одной интересной мысли, которая вылетела бы из его уст, ни одного любопытного факта, о котором бы он сообщил. Одна лишь примитивная, навязшая в зубах демагогия.

На сцену выходит Конституционный Суд

В те июньские дни впервые в конфронтацию политических сил решает вмешаться Конституционный Суд. 26 июня он выступает с заявлением, в котором, в частности, говорится:

«Конституционный строй нашего государства под угрозой. Противостояние различных политических сил приближается к крайней черте. Усиливается правовой нигилизм, попираются основополагающие конституционные принципы, разрушаются гражданский мир и согласие. Отдельные должностные лица и политические лидеры различной ориентации выступают за устранение конституционных органов власти… Если Верховный Совет, президент и правительство будут и далее проявлять медлительность в осуществлении возложенных на них функций по защите конституционного строя, страна не гарантирована от социального взрыва, анархии и разрушения…»

Здесь как бы еще выдержана объективность: единственно, чем озабочен суд, – защитой конституционного строя. К сожалению, в дальнейшем, в основном благодаря своему председателю Валерию Зорькину, этот орган отошел от нейтральной позиции, стал все больше склоняться на сторону оппозиции. И внес свою лепту в возникновение острейшего кризиса в сентябре – октябре 1993 года.

Впрочем, уже и в этом заявлении чувствуется, на чьей стороне симпатии КС: хотя оно опубликовано непосредственно после событий возле «Останкина», где «трудороссы» величали существующую в России президентскую и правительственную власть «оккупационным режимом» и призывали восстановить СССР, не это вызывает озабоченность Конституционного Суда – его, как это ясно из контекста, больше беспокоят призывы разогнать Съезд народных депутатов.