Текст книги "Врата в преисподнюю (СИ)"

Автор книги: Олег Бондарь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Напряжение улеглось.

– Надо же так нажраться… – возмущалась Рыжая. – С такими нервами вообще пить нельзя.

– На себя посмотри, дура! – вызверилась Катя и все дружно рассмеялись.

Слава Богу, у Рыжей хватило ума не реагировать на оскорбление.

– Федюня, ну скажи, что ты меня не тронешь…

– А если трону? – осклабился фермер.

– Тогда я прыгну!

– Ну и прыгай на здоровье!

– Только бутылку оставь, – подал голос Илья.

– Да подавитесь вы своей водкой! – психанула Катя и швырнула в нас пластиковой посудой.

Игорю удалось поймать ее на лету. Содержимое почти все расплескалось, осталось на донышке, но не пропадать же добру…

– Звери! Подонки! Изверги! – осыпала нас проклятиями Катя.

А на нее никто не обращал внимания. Успокаивать и что-то доказывать не имело смысла.

Мы уселись возле круглого камня, под которым якобы находился вход в таинственное подземелье, разлили остатки водки и молча выпили. Всем было не по себе…

– Ну ты ее и зашугал… – шепнул фермеру.

– Разве я? Она, как водку унюхает, сразу дуреет… Правда, такой и я ее впервые вижу…

Убедившись, что всем на нее наплевать, Катя громко зарыдала, после чего шатающейся походкой отошла подальше от обрыва, свалилась в траву и, похоже, вырубилась.

И все бы закончилось хорошо в тот пасмурный вечер, если бы Федя не послал Игоря к машине за новой бутылкой.

Наверное, все могло бы быть по иному, если бы мы проявили благоразумие и отказались от продолжения банкета…

Только откуда нам было знать, что горячительные напитки действуют отрицательно не только на сумасшедших девиц?

Святые простота и наивность, разве мы могли предположить что-нибудь подобное?..

Глава седьмая

Не знаю, кто из нас больше виноват в том, что случилось: я или Федор? Когда возник конфликт, мы оба были слишком пьяны, чтобы контролировать свои слова и поступки…

В какой-то момент, а мы по-прежнему находились на верхней площадке, мне показалось, что фермер уделяет слишком много внимания Татьяне. Естественно, мне такое не понравилось.

– Убери лапы! – грубо потребовал я.

– Чего? – сделал вид, что не понял Федор.

Его глаза мгновенно налились кровью, и я сразу же узнал в нем того быка, с которым дрался накануне.

– Лапы убери, говорю!

Все сразу же притихли и со страхом смотрели на нас.

Еще тогда можно было бы избежать инцидента, если бы Федор не стал надо мной издеваться.

– Ты это мне говоришь, сосунок? – процедил он и демонстративно притянул Татьяну к себе. Она пробовала освободиться, но у нее не получалось. – Пацан, да ты что, совсем припух? Как мою Катьку трахать – пожалуйста, а до его бабы, вишь, и рукой дотронуться нельзя… Несправедливо получается… Не так ли, братцы?..

Его корефаны согласно кивнули, но в разговор предпочитали не вмешиваться.

– Федька, успокойся, – пробовал замять ссору Илья.

Федор цыкнул, и он трусливо замолчал.

– Отпусти… – умоляла Татьяна, только дело уже пошло на принцип.

– Чего ломаешься, красотка? Или хочешь сказать, что если – ученая, то не баба? А может мне для полноты ощущений только ученой и не хватало?

Дальше терпеть я не мог.

Я поднялся на ноги, шатающейся походкой, приблизился к фермеру и врезал ему в челюсть.

Не думаю, что удар получился сильным, но пьяному Федору хватило и такого. Не ожидая от меня решительных действий, он кувырнулся на спину и выпустил девушку.

Его друзья тотчас очнулись от летаргии и схватили меня за руки. Пока я пытался вырваться, Федор поднялся и, словно на тренировке, не спеша, нанес мне несколько сокрушительных ударов под дых.

Я успел услышать дикий визг Рыжей, затем свет в глазах заслонила черная пелена.

Когда очнулся, сумерки сгустились почти до черноты. Я лежал на спине и видел, что небо заслонили тяжелые грозовые тучи. Кажется, в своих прогнозах насчет погоды я не ошибся. Затем ко мне возвратился слух.

То, что довелось услышать, напоминало кошмарный сон.

– Ты, дурочка, зря из себя недотрогу корчишь, – измывался Федор. – Хотя, как знаешь. Себе ж хуже… Вместо того, чтобы расслабиться и получить удовольствие…

Потом – возня, стон, громкие маты…

Я поднял голову.

Татьяна полулежала на камне. Ее футболка была разорвана от ворота до низу, взгляд дикий и затравленный.

Федор корчился, держась руками за причинное место.

– Ах ты, сука!

Я встал на четвереньки, но подняться не успел. Кто-то из дружков фермера отфутболил меня ногой, и я покатился неровным крутым склоном. От гибели меня спасло лишь то, что по пути я наткнулся на обломок какого-то из поверженных божков.

Полученные ушибы были ничем по сравнению со злостью, которая кипела внутри. И все же я понимал, что ничем помочь девушке не смогу. Одному с тремя мне не справиться. А что случилось с Ильей и Рыжей я не знал…

Рискуя свернуть шею, почти по отвесной стене я спустился вниз и побежал к автомобилю.

Бардачок оказался закрытый на ключ. Времени на раздумья не оставалось. Я резко дернул, что-то неприятно затрещало и крышка, оббитая мягким материалом, осталась у меня в руках. Я выбросил ее в сторону и начал выгребать все из бардачка на сиденье.

Вскоре моя рука наткнулась на искомый предмет.

Это был маленький блестящий пятизарядный револьвер. Я откинул барабанчик и убедился, что он заряжен.

Игорь или Вася, я так и не разглядел, кто из них, попытался преградить мне дорогу, но я сбил его мощным ударом. Потом я увидел лежащего без сознания Илью и связанную ремнем Рыжую.

Таня еще пыталась сопротивляться, хотя сил у нее почти не осталось. Она уже не стонала, просто пыталась вырваться и, судя по всему, сама не верила, что ей это удастся. Движения ее были вялыми, импульсивными. Федор же навалился сверху и пытался стащить с девушки джинсы, кто-то из его дружков держал ее за шею…

Выстрел слился с первым раскатом грома. Я даже не услышал его. Лишь почувствовал, как резко содрогнулась рука, и увидел, что Федор отлетел в сторону, стукнулся головой об камень и затих. Из разбитой головы струилась казавшаяся черной кровь.

Вася смотрел на меня круглыми от изумления глазами.

– Отпусти! – приказал я, и он мгновенно подчинился.

Я подбежал к девушке, обнял ее. Она уткнулась лицом мне в грудь и зарыдала.

– Ничего, дорогая, не плачь… Уже все хорошо… – успокаивал я.

– Ты что, убил его? – тихим, неестественным голосом спросил Вася.

Он стоял на том же месте, не мог отвести глаз от поверженного друга и не решался приблизиться к нему.

Я оторвался от девушки, увидел распростертое тело фермера, и только сейчас до меня стало доходить, что я наделал…

Я выпустил револьвер, который до сих пор судорожно сжимал в руке и, лишившись последних сил, опустился на землю.

Я видел, как Игорь, шатаясь, подошел к телу и тупо уставился на него. Потом рядом с ним появился Илья, и они уже вдвоем смотрели на фермера.

Мой взгляд все четко фиксировал, но мозги отказывались работать. На какое-то время я оказался полностью парализованным.

Первой, как это ни странно, опомнилась Татьяна. Прикрываясь лоскутами разорванной футболки, она приблизилась к Федору и прислонилась ухом к его груди.

– Что вы стоите, как оболтусы! – набросилась на мужиков. – Илья, у меня в машине аптечка… Ты! – ткнула пальцем в Игоря. – Бегом за водой! Вася, помоги мне его приподнять…

Лишившись лидера, его дружки утратили недавнюю агрессивность и покорно подчинялись каждому слову девушки. Они, как и я, были очень напуганы.

Наконец, я нашел в себе силы и приблизился к Федору.

– Таня, он умер?

– Ушибся головой. Возможно, сотрясение…

– Таня, ты не поняла, я стрелял в него…

– Думаю, ничего страшного. Выживет…

Она словно бы не услышала моих последних слов.

– Таня, я попал в него…

– Это, конечно, болезненно, но не смертельно.

Я ничего не понимал.

Между тем, Илья притащил аптечку, а Игорь воду. Таня вылила на вату перекись водорода, промыла и стала перевязывать рану на голове.

– Ты не то делаешь! – нервничал я. – У него рана на спине! Я попал ему в спину!

– Андрюша, миленький, успокойся. Мой револьвер не может никого убить. Он заряжен резиновыми пулями. Это оружие для защиты, а не для убийства.

Земля пошатнулась под моими ногами. Я в изнеможении прислонился к шершавому граниту.

В это время небо над нами разверзлось ярчайшей молнией, от грохота содрогнулась скала и тотчас тяжелые капли застучали по камням.

Федор открыл глаза и застонал.

– Вот видишь, живой… – Татьяна уже была рядом со мной и гладила мои мокрые от дождя волосы. – Ты – умница, Андрюша… Спасибо…

Она нежно поцеловала меня в губы.

Теперь Федором занимались только его друзья. Илья освобождал от пут Рыжую. Откуда-то возникла Катя, тихая, присмиревшая…

– Нужно спускаться, – сказала Татьяна.

– Да, – согласился я, хотя у меня не было ни сил, ни желания куда-то идти.

Снова вспыхнула молния, загрохотал гром. С неба уже падали не капли, потоки воды низвергались на наши головы. Но мне почему-то было приятно…

Федор стоял на ногах в каком-то неестественно-согнутом положении. С двух сторон его поддерживали Игорь и Вася. Я видел, как кровь с его головы, смешиваясь с дождевой водой, струится в каплеподобное отверстие на жертвенном камне…

А затем у меня, наверное, начались галлюцинации…

При свете очередной молнии я увидел старика в капюшоне. Причем, не на земле, а в небе. Старик был громадный. Он строго взирал на меня своими узкими глазами-щелками и угрожающе размахивал сучковатым посохом…

Теперь я знал, кто он.

Я знал, что он – Сторож. Он охраняет Монастырище. И, кто его увидит, того ожидает беда…

В этом я больше не сомневался…

Старик исчез так же внезапно, как и появился. А вместе с ним куда-то подевались и тучи.

Гроза прекратилась.

Надо мной было чистое бездонное небо с мириадами разнокалиберных огоньков-звезд и огромной круглой луной посредине. Луна была совсем рядом. Зависла над самой головой. И я испугался, что она вот-вот свалится и раздавит меня, словно букашку.

Она манила к себе, притягивала, и я едва нашел силы, чтобы оторвать взгляд от ее пылающей твердыни…

Вокруг, вроде бы, все было, как и раньше.

Танина рука по-прежнему лежала на моей голове. Илья с Рыжей застыли на том же месте, Игорь с Васей так же поддерживали Федора под руки. Но что-то все же изменилось.

Я не мог сообразить, что именно?

Конечно же, прекратился дождь…

Однако, не это главное…

Картинка казалась нереальной, неестественной.

Ах, да, освещение…

Я видел все в каком-то призрачном синевато-зеленом свете…

Затем мой взгляд переместился на жертвенный камень.

Кровь с раны Федора по-прежнему стекала в каплеподобное углубление. Каждая капля, попадая в наполненную водой воронку, тотчас вспыхивала ярко-зеленым огоньком, и таких огоньков уже мерцало неимоверное множество. От их переливчатого света рябило в глазах…

И вдруг все они взметнулись вверх, закружились неистовым вихрем, заслонили собой все вокруг…

Поначалу движение мерцающих светлячков было беспорядочным и непредсказуемым. Однако вскоре я начал угадывать некое подобие системы.

Крохотные огоньки сталкивались и отскакивали один от другого, словно бильярдные шары, потом столкновения прекратились и они перемещались независимо один от другого, но меня ни на миг не покидала уверенность, что все они прочно связаны между собой.

Затем мне показалось, что небо опустилось еще ниже и звезды, до сих пор молча созерцавшие бешеную карусель, вдруг также пришли в движение.

Все смешалось в полнейшем хаосе.

Теперь уже невозможно было отличить светлячки от настоящих звезд. И меня озарила гениальная идея: их и не нужно отличать, потому что, и капельки крови, и небесные светила, по сути, являются одними и теми же частицами необъятной Вселенной.

Ужасный гром снова потряс все вокруг. Он словно призвал мерцающий хаос к порядку. Светлячки сразу же присмирели и послушно выстроились в уже знакомую мне спираль.

Перед нами разверзлась ее громадная горловина, а дальше все терялось в непостижимой, пугающей разум, бесконечности.

А потом началось непонятное.

Я увидел, как Илья и Рыжая, они ближе всех находились к горловине, стали расплываться и рассыпаться на такие же мерцающие светлячки. Еще некоторое время они сохраняли привычные контуры, пока могучий вихрь не рассыпал их, разметал и безжалостно засосал в черное небытие.

То же самое случилось с Катькой, Федором и его друзьями. Только что были нормальные живые люди и вдруг – пыль, прах, и ничего…

С ужасом посмотрел на Татьяну, и полнейшее отчаяние овладело мной.

Я не увидел живого лица, лишь только множество мерцающих зеленых точек. Перевел взгляд на наши переплетенные руки, но и рук не увидел. Они рассыпались на глазах, и уже невозможно было разобрать, где находятся частицы меня, а где частицы девушки?

Затем сознание тоже распылилось на атомы.

Каждый из атомов вопил, протестовал, и был бессилен что-либо изменить…

Пока частицы меня находились рядом и еще могли контактировать между собой, я чувствовал, как меня, словно пылесосом, засасывает вовнутрь Вселенной. Но с каждым мгновеньем контакт становился слабее и, прежде чем все поглотила вселенская тьма, остатки моего разума успели констатировать, что меня больше не существует…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава первая

Ушлыми ребятами оказались эти шаманы, жрецы, или как их там еще…

Если они мне не пригрезились и не являются плодом моей нездоровой фантазии, то по части промывки мозгов дело у них поставлено на такой уровень, что, куда там нынешним идеологам вместе со всеми спецслужбами браться.

Хотя, если быть точнее, речь идет даже не о промывке мозгов, а о полном извлечении из них той информации, которая, по мнению, служителей культа, в случае распространения могла причинить им вред или же просто доставить ненужные хлопоты.

А потому очнулся я с совершенно стерильной памятью.

Только тогда я об этом и не подозревал.

Лишь, когда мне сказали, что наша компания отсутствовала несколько недель, я понял: с моей памяти самым наглым образом изъят весьма существенный промежуток времени. Я прекрасно помнил, как мы начали рассыпаться в прах и все, что было раньше, затем, как логическое продолжение – пробуждение на том же месте, в той же компании.

Правда, вместо привычной одежды, на нас были непонятные балахоны желтовато-серого цвета…

Но не это поразило меня больше всего.

Я удивился, что первым, кого увидел, был бравый капитан милиции Ященко. Рядом с ним находился озабоченный Андрей Павлович, а чуть поодаль крутилось еще несколько блюстителей порядка…

Потом до меня начало кое-что доходить, и я серьезно струсил, вспомнив, что накануне стрелял в Федора. Значит, я на самом деле убил его и теперь менты явились, чтобы арестовать меня?

Но, нет…

Федор, вот он, совершенно здоровый, улыбается, словно идиот, и, похоже, также не может сообразить, что послужило поводом для столь пристального внимания к нашим особам.

– Батяня, ты, чего здесь делаешь? – наконец, не выдержав, спросил он.

– Чего-чего… Тебя дурака ищу…

Андрей Павлович старался выглядеть спокойным, но чувствовалось, что показное спокойствие дается ему с большим трудом.

– Разве что-то случилось?

– Да как тебе сказать?..

Он, вероятно, понял, что не следует нас сразу шокировать, и решил подготовить. А потому, убедившись, что мы целы и невредимы, беззастенчиво прогнал милиционеров, заметив при этом, что с него причитается, а также добавив, мол, не дай Бог, кто-нибудь проболтается об увиденном. Он уж постарается, чтобы виновник вылетел с работы с "волчьим билетом" и без выходного пособия. В авторитете председателя сельсовета не сомневался никто, понятливые милиционеры согласно закивали головами и скрылись с глаз долой.

Все мы чувствовали себя пришибленными.

Может, я беру на себя большую смелость, утверждая подобное, но именно такое чувство прочитывалось на лицах всех, без исключения, членов нашей компании. И именно такое чувство преобладало надо мной.

Пришибленность, недоумение, непонимание происходящего…

Еще почему-то было стыдно, за ту одежду, в которой предстал перед глазами многочисленных свидетелей. Наряд казался нелепым и шутовским: простыня на шнурке с громадным балахоном, болтающимся за спиной. Словно рисунок из школьного учебника в разделе о Ку-Клукс-Клане. Осталось жертву найти и можно обряд начинать…

А самое неприятное – отсутствовал даже намек на подсказку: каким образом клоунская одежда попала к нам и зачем мы в нее вырядились?

И еще что-то, едва уловимое, беспокоило изнутри. Вроде бы в жизни произошло нечто важное, а, что именно, я вспомнить не мог.

Такое бывает, когда утром не можешь вспомнить сон. Только что все видел, еще свежи ощущения, а сам сюжет ускользнул без возврата…

Краски, звуки и даже запахи воспринимались по-особенному, казались необычайно выразительными и насыщенными, словно в телевизоре с расстроенным тембром и повышенным уровнем цветности.

Привычные предметы угадывались с трудом, и создавалось впечатление, что я вдруг оказался на совершенно чужой планете…

– Танечка, ты что-нибудь понимаешь?

Девушка стояла рядом, и только задав вопрос, я почувствовал, как цепко она держится за мою руку, словно боится потерять ее.

Татьяна недоуменно сдвинула плечами и не решилась заговорить. Наверное, боялась не услышать своего голоса. Только что меня самого одолевали такие сомнения.

– Ты ведь помнишь, что с нами произошло?

– Кажется, да… – ответила тихо и неуверенно.

– Ты видела, как мы рассыпались в пыль, и нас куда-то унесло?

– Да, именно это я и видела…

Теперь ее голос звучал увереннее. Сходность воспоминаний, похоже, пробудила в ней надежду, что, возможно, не все потеряно и диагноз окажется не таким страшным, как думалось поначалу.

– Друзья, а ведь мы, кажется, живы! – молвила Рыжая. – Ведь это так здорово!

– Ты что-то помнишь? – обратился к ней.

– Не знаю. Мне кажется, я увидела сон, что мы все умерли…

– А ты, Федор? Что видел ты?

Фермер хмыкнул и ничего не ответил.

Его друзья вообще лыком не вязали. То же самое можно было сказать и об Илье. Лишь Катька мычала под нос неразборчивое, и добиться от нее вразумительных слов казалось невозможным.

Пока мы перемаргивались, перемигивались, перешептывались, Андрей Павлович внимательно наблюдал за нами и, в процессе, лицо его из сурово-озадаченного приобретало все более скептическое выражение.

– Клоунада, конечно, полнейшая, но, слава Богу, хоть так… – проронил непонятную для нас фразу и стал спускаться вниз.

Мы, покорно и безропотно, выстроившись цепочкой, последовали за ним.

Когда приблизились к Таниному "Джипу", я с удивлением обнаружил, что дверки, капот и багажник опечатаны бумажными полосками с неразборчивыми подписями.

– Что это значит? – возмутилась Татьяна.

– Уже, пожалуй, ничего… – спокойно ответил Андрей Павлович и с невозмутимым видом стал отдирать светлые полоски.

Они поддавались с трудом, как будто были наклеены очень давно и клей успел закаменеть. Бумага слоилась, и ногти председателя не могли с ней совладать.

– Может, хватит ломать комедию? – снова вышла из себя Татьяна.

– Да, наверное…

– Батяня, ты объяснишь, что происходит? – настаивал Федор.

Он уже успел избавиться от шутовского балахона, повязав серую простыню вокруг бедер. Мне показалось, что так смотрится приличней, и я последовал его примеру.

– Не волнуйся, сынок, ничего не произошло. А если что-то и случилось, объяснять должен не я, а вы.

– Мы?

– Вот именно. Если ты считаешь странным, что мы начали беспокоиться, когда вы где-то пропали и не объявлялись две недели… А после этого находят ваши автомобили…

– Две недели?..

– Вот именно, уважаемая Татьяна Сергеевна.

– Но такого не может быть…

От неожиданности услышанного у меня закружилась голова и, дабы не свалиться, я облокотился на дверцу машины.

– Вы нас разыгрываете, Андрей Павлович? – обозвался Илья.

– Нет, это вы надо мной издеваетесь. А твоей матери, Илюша, поверь, далеко не до смеха. Она все глаза себе выплакала…

Илья заметно приуныл. Да и не только Илья. Всем было не по себе.

Я не мог осознать происходящее. Мне казалось, что я нахожусь в глубоком сне, настолько глубоком, что никак не могу проснуться, хотя и осознаю, что просыпаться нужно как можно скорее.

Помню, я пытался убедить себя, что настоящее, реальное должно находиться где-то посредине, между тем, что я считал сумасшествием, и тем, что воспринимал органами чувств: видел, слышал. Однако, даже такой компромисс не смог ни в чем убедить. В мозгах царил хаос, а мысли сплелись в настолько замысловатый гордиев узел, что только мечом его и можно было разрубить…

Никто не посмел отказаться от предложения Андрея Павловича тотчас вернуться в деревню, и кавалькада автомобилей: впереди председательская "Нива", за ней Федор с друзьями и мы в хвосте, медленно поплелась подальше от жуткого места, именуемого в народе Монастырищем.

Наш отъезд даже отдаленно не походил на триумф победителей, наоборот, мы панически убегали, разбитые наголову, как физически, так и морально…

Илья решительно отказался заехать к председателю, он спешил успокоить мать. Рыжая пожелала оказать ему моральную поддержку.

– Илюша, ты мать зря не пугай. Незачем ей ломать голову над всякими загадками… Ты уж извини меня, старика, но я сказал ей, что вы с Федором и гостями в город уехали…

– Спасибо… – пробормотал Илья и хотел уже выйти с машины, когда я сообразил, что нельзя им с Рыжей в таком виде показываться на людях.

– Мы отвезем вас, – сказал я. – Думаю, ты найдешь, во что мне переодеться?

Мы пообещали Андрею Павловичу сразу же вернуться и отправились к Илье.

К счастью, мать Ильи восприняла слова председателя за чистую монету и, вместо ожидаемых упреков, нас ожидала несказанная радость матери, дождавшейся сына из долгой, но вполне оправданной, отлучки. Еще больше она обрадовалась, когда увидела, что Рыжая также вернулась.

В ее голове уже, наверное, бренчали звонкие свадебные колокольчики, и Марья Григорьевна даже не обратила внимание на наши наряды. Хотя, вполне возможно, приняла их за нормальную одежду. Откуда ей знать, как сейчас принято одеваться в городе?

Труднее всего было отказаться от обеда, но тут весомым аргументом сослужил авторитет Андрея Павловича. Так что, переодевшись в старые шмотки Ильи, у Тани сменная одежда нашлась в машине, мы через несколько минут снова оказались у дома председателя.

Хозяин хлопотал на террасе, накрывая на стол, его сынок понуро сидел рядом, о чем-то сосредоточенно размышляя. На наш приход он не отреагировал.

– Вы уж не обессудьте, что я сам готовлю. Мать так переволновалась за Федора, что слегла…

Вскоре все было готово, на столе появился знакомый графинчик с зеленоватой настойкой, только разговор не клеился.

Тогда Андрей Павлович взял инициативу в свои руки.

– Я уже пытался говорить с Федором, – сказал он. – И ничего от него добиться не смог. Думаю, столь же бесполезно расспрашивать и вас?..

Он оценивающе посмотрел на меня, затем на Татьяну. Мы хранили молчание и он продолжил:

– Можно было бы, конечно, упрекнуть вас в нежелании поделиться со старшим впечатлениями от неизвестно где проведенного времени, но… – Андрей Павлович наполнил рюмки. – Но я знаю, что вы все равно ничего не сможете мне рассказать, потому что сами ничего не знаете, или не помните. Разве я не прав?

Мы согласно кивнули головами, подтверждая правильность его умозаключения.

– Я, думаю, вы удивитесь, если я скажу, что верю вам? Во всяком случае, любой здравомыслящий человек, наверняка, удивился бы. Однако я верю вам, потому что в свое время сам пережил нечто подобное. Мне показалось, что я провалился в преисподнюю, а, когда выбрался из нее, был точно в такой же одежде, как и вы, и тоже ничего не помнил. И за то время, которое показалось мне одним мгновением, в реальном мире прошло несколько дней…

– Да, то же самое… – словно находясь в глубоком трансе тихо пробормотала Татьяна.

– Но что это может быть? – спросил я.

– Не знаю. Я долго ломал голову над таинственным происшествием и ни к какому выводу не пришел. Думаю, вам тоже не удастся. Так что, запишем происшедшее, как еще одну из тайн Монастырища. А, коли мы не в силах разрешить ее, думаю, не стоит особенно афишировать случившееся. Вам самим это пойдет на пользу. Все равно никто не поверит.

Нам не оставалось ничего иного, как согласиться с его мудрыми доводами.

В тот же вечер мы с Татьяной покинули деревню.

Рыжая пожелала остаться с Ильей. Они быстрее отошли от тягостей пережитого. Вероятно, зародившаяся любовь сумела пересилить негативные эмоции и свадебные колокольчики, звучавшие в голове Марьи Григорьевны, судя по всему, на этот раз ее не обманули.

Татьяна была не похожа на себя, выглядела болезненной, подавленной, да и я, наверное, со стороны смотрелся не лучше. Она согласилась переночевать у меня, но, в отличие от Ильи с Рыжей, даже любовь не сумела пробудить ее к жизни.

Таня все время о чем-то думала, была невнимательна, не реагировала на мои слова и почти все время молчала.

Утром, чуть свет, она уехала.

Расставание получилось сухим и скомканным, совсем не таким, каким я его представлял, хотя мне с ней вообще не хотелось расставаться. Но удержать девушку я не мог. Мне казалось, что она тяготится моим обществом, а, может, просто не могла отделаться от тяжести, давящей непосильным грузом, тайны…

Она обещала звонить, возможно, даже, приехать в гости. Только все было сказано просто так, как бы, между прочим…

Мне было тяжело, но что я мог поделать?

Может, так лучше?

Ведь мне самому, ох, как нужно было разобраться с собственными мыслями и, вообще, со всем, что произошло в моей жизни…

Прошло два долгих месяца.

Пару раз Татьяна звонила, мы разговаривали ни о чем, опасной темы не затрагивали. Девушка не намекала о желании продолжить наши отношения, я же от такого желания весь сгорал. И, почему-то, не решался поведать девушке о том, что искорка, вспыхнувшая в моем сердце, не умерла, а с каждым новым днем разлуки все больше сжигает меня изнутри…

Душевные страдания я пытался заглушить работой, пахал, как проклятый, даже шеф дивился моей внезапно проснувшейся работоспособности…

Так продолжалось до тех пор, пока редакция не исчерпала финансовых ресурсов, и редактор скорбным голосом не заявил, что, ввиду отсутствия средств и огромной задолженностью перед типографией, газета вынуждена временно прекратить существование, а все мы отправляемся в неоплачиваемые отпуска.

Страшнее наказания для меня нельзя было придумать.

И дело не в финансовых проблемах. У меня имелись кое-какие сбережения в твердоконвертируемой валюте и несколько месяцев я смог бы протянуть.

Я боялся оставаться наедине с собой, наедине с собственными мыслями…

И тогда, дабы окончательно не спиться, я решил загрузить себя домашней работой. Для начала – перестирать свои вещи, которых набилась полная стиральная машина.

Именно благодаря этому марудному занятию я и сумел раскрыть непостижимую тайну, которая постигла нас на Монастырище…

Среди грязного белья была и серая накидка – скорбное напоминание об урочище.

Вместе с одеждой я бросил ее в таз с водой. И сразу же увидел, как сквозь светлое полотно начинают проступать темные пятна, похожие на чернильные. Опасаясь за остальные вещи, я выхватил накидку и стал ее осматривать.

Раньше я почему-то на это не удосужился. И теперь сделал для себя настоящее открытие.

Внутри к необычному одеянию были плотно пришиты длинные полосы такой же грубой материи. Оторвав одну из них, я увидел, что она густо исписана мелким почерком, который, вне всякого сомнения, мог принадлежать только мне.

Я включил утюг, стал отдирать полосы и сушить их. Успокоился лишь, когда убедился, что все записи сохранились. Потом, позабыв о стирке и прочих делах, углубился в чтение…

А закончив, понял, что шаманы, жрецы или, как их там еще можно назвать, весьма поднаторели в промывке мозгов и стирании памяти. Они не смогли учесть лишь одного: что кто-то будет аккуратно записывать все события, а после, прочтя записи, сможет почти полностью восстановить удаленное ими…

Так что, не прав был Андрей Павлович, когда говорил, что нам никогда не удастся раскрыть этой тайны…