Текст книги "Врата в преисподнюю (СИ)"

Автор книги: Олег Бондарь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

– Мне кажется, да, Андрюша. Интуиция мне подсказывает, что мы находимся на пороге величайшего открытия.

– Странно такое слышать из уст ученого. Хотя, ученый ученому – рознь. До сих пор от вашей братии мне доводилось слышать лишь, что это – эрозия. Но такое разнообразие не может не радовать. Значит, еще не все потеряно…

– Андрюша, не будь врединой…

Татьяна достала из багажника очередную бутылку "Смирновской" и сама наполнила стаканчики.

– У тебя там склад? – невинно поинтересовался я, но Таня подняла палец, призывая к молчанию.

– Я не хочу, и не буду говорить тостов, – сказала она. – Давайте просто выпьем. Поверьте, место, где мы находимся, достойно того.

Мы чокнулись и выпили. Рыжая с Катькой в недоумении вертели головами, так и не сообразив толком, за что приходится пить. Они обе почему-то побаивались Татьяну и задавать вопросы ей не решались.

Когда бутылка закончилась, Татьяна достала еще одну.

– Знаете, – раскрасневшись от выпитого, сказала она, – наши предки были далеко не ангелами и в древние времена, я почти уверена, здесь устраивались настоящие оргии…

– Да? – наконец, подал голос Илья.

Не столько ради того, чтобы спросить, сколько, чтобы проверить, не разучился ли говорить.

– А что ты подразумеваешь под этим словом? – едко поинтересовался я.

– Разве существует его иное значение?

– Твои слова можно расценивать, как предложение?

– Скорей, как констатацию. Хотя, разве мое мнение для тебя что-нибудь значит? Наверное, ты и на необитаемом острове нашел бы с кем устроить оргию…

Вне всякого сомнения, хмель ударил ей в голову.

– Человек движется по пути наименьшего сопротивления, – парировал я. – Если ему недоступна некая вершина, он взбирается на другую…

– Однако, прежде, чем сделать вывод, что вершина недоступна, нужно хотя бы попробовать на нее взобраться…

Мне показалось, что я схожу с ума.

– О чем это вы? – не выдержала Рыжая.

– Да так, ни о чем… Илья, – голос Татьяны снова стал серьезным и деловитым. – Надеюсь, ты не забыл, что обещал рассказать легенды о Монастырище?

– Когда угодно и сколько угодно! – бодро отозвался Илья, и я понял, что мой друг вновь достиг кондиции, необходимой для нормального общения.

Глава третья

Солнце спряталось за высокой каменной грядой противоположного берега, и хотя небо еще не утратило свежей голубизны, а на верхушках деревьев листья еще переливались в золотистых отблесках последних лучей, здесь, внизу, уже начинали сгущаться сумерки. Тень от скалы медленно надвигалась на наш лагерь, укутывая его темным покрывалом.

Вместе с уходящим днем исчезали и привычные звуки. Тише и реже становилось пение птиц, трещотка дневных насекомых сменилась иными голосами, менее радостными и более таинственными. Неясная тревога закрадывалась в души, и мы невольно прижимались ближе к костру.

Несмотря на количество выпитого, а, может, именно поэтому, чувства обострились и почти незаметные перемены воспринимались очень остро, внося в жизнерадостную беззаботность напряжение, постепенно перерастающее в мистический страх.

Конечно, каждый старался держаться естественно, не подавать виду, скрывать нахлынувшую тревогу, только от показного бахвальства она становилась еще более явной.

Самое время рассказывать жуткие истории…

Нашей компании не нужны были замысловатые выдумки. Мы приготовились слушать Илью, и сама природа, как будто догадываясь о его недюжинных ораторских способностях, поспешила создать соответствующие декорации.

Не знаю, какой из Ильи был учитель, и как ему удавалось втирать мозги ученикам на протяжении сорока пяти минут, только, прелюдия заняла больше времени, нежели сам рассказ. Да и тот оказался сухим и неинтересным. Илья, дабы не ударить лицом в грязь перед столичной гостьей, тщательно подбирал слова, и от этого речь его выглядела корявой и неестественной.

Хотя, наверное, я слишком строг к нему. Девчонки слушали Илью затаив дыхание, а Татьяна настолько увлеклась рассказом, что совершенно не обращала внимания на мои руки, которые методично изучали анатомические особенности ее тела. Возможно, именно это, более интересное занятие, сделало меня невнимательным и невосприимчивым к словам друга…

Но, как бы там не было, мне гораздо легче передать поведанное им собственными словами.

Илья рассказал, что давно уже занимается исследовательской работой на Монастырище, записывает истории, услышанные от стариков, водит учеников на экскурсии. В школе даже сделал специальный стенд, на котором разместил все, что печаталось об урочище в газетах.

Из собранных легенд, как он считает, особого внимания заслуживают лишь несколько, ибо остальные дублируют их в разных интерпретациях.

По одной из таких легенд Монастырище является местом, где запорожские казаки после разгрома Екатериной Второй Запорожской Сечи спрятали свои сокровища. Они, якобы, находятся в пещере под скалой, которая имеет два выхода. Один – на вершине пирамиды под овальным камнем, а второй – где-то под рекой.

Иная легенда гласит, что у местного пана Требинова забеременела дочь и, дабы никто из местных жителей не узнал о позоре, он держал ее здесь в затворничестве, пока она вынашивала ребенка.

Вариант предыдущей легенды ведает о том, что монахини, совершившие грех прелюбодеяния, отбывали в урочище наказание и тяжелым трудом искупали вину перед Богом.

Еще одна версия предполагает совершенно противоположное: здесь селились бесплодные девицы и целебный воздух, настои из редких трав, растущих только здесь, помогали им исцелиться от недуга.

Что же касается названия урочища, по преданию, все тот же пан Требинов, якобы, собирался строить здесь монастырь. Построить не построил, а название Монастырище осталось…

– Здесь может быть клад? – лишь только Илья закончил, оживилась невеста фермера. – Вот здорово! Мы его найдем?

– Успокойся, Катюша, – остудил ее пыл. – Если бы здесь было что-то ценное, его давно бы уже отыскали…

– А кто-то спускался в пещеру? – поинтересовалась Рыжая.

– Говорят, пацаны лазили под камень. Там действительно есть дыра, а под ней что-то вроде пещеры. Однако, в пещеру никто спуститься не решился. Здесь в округе много змей, а там их, вроде бы, целое кубло…

– Фу, какая мерзость! – фыркнула Катя и придвинулась еще ближе к костру.

– А ты, Танюша, что думаешь по этому поводу? – спросил у столичной гостьи.

– Вообще-то, я и предполагала услышать нечто подобное…. – она высвободилась из моих рук, потянулась, у нее это получилось очень грациозно, достала сигарету и подкурила от горящей ветки. – Легенды интересны, как этнографический материал и, хотя им, вряд ли, больше двух-трех столетий, кое-что все же проливает свет и на более древние времена…

– Что именно? – заинтересовался я.

– Ну, хотя бы то, что почти во всех легендах присутствует женщина. Также затронут вопрос плодородия. Бесплодные женщины ищут исцеления от недуга. По-моему, это все равно, что молиться прародительнице, богине плодородия. Такие обряды были распространены у древних славян и, вероятно, в более ранние времена. Образ распростертой женщины на вершине скалы также говорит о том, что люди, создавшие его, поклонялись женщине. Ведь именно женщина олицетворяла как начало жизни, так и ее продолжение в будущих поколениях…

– Ты имеешь в виду матриархат? – блеснул собственными познаниями в истории.

– Именно. Такая форма социальных отношений была широко распространена в наших краях, о чем красноречиво свидетельствуют народные предания. Во многих местах Украины до сих пор рассказывают легенды о так званых Девичь-горах. По сути, они похожи на рассказанные Ильей. Не исключено, что Монастырище в свое время также называлось Девичь-горой. Если придерживаться мнения академика Бориса Рыбакова, такие горы служили культовым местом, в котором поклонялись богам плодородия. А если ты, Андрюша, вспомнишь слова председателя сельсовета, о том, что еще его бабушка рассказывала, как здесь устраивали гульбища на праздник Ивана Купалы, то, несомненно, придешь к выводу, что гипотеза о Девичь-горе имеет под собой основание. В народе традиции и обычаи живут долго, передаются из поколения в поколение в почти первозданном виде, претерпевая лишь незначительные изменения… Конечно, я не имею в виду наше время. Раньше, до революции, деревня жила замкнутой общиной, и влияние извне было очень слабым…

– Но какое отношение имеет праздник Ивана Купалы к матриархату? – не понял я.

– Самое непосредственное. Он один из основных языческих праздников и, в отличие от остальных, мы знаем о нем не так уж мало. Языческие обряды передались нам в виде песен, сказаний. Почти все обряды праздника исполнялись женщинами. Даже разжигать костер, а он – главный атрибут празднования, могла только женщина…

– А сам Иван Купала – мужчина! – тонко подметил Илья.

Осадить Татьяну оказалось непросто. Оседлав любимого конька, она вошла в раж, и завалить провокационными вопросами ее было невозможно. Она или пользовалась нашей неосведомленностью и бессовестно грузила лапшу на уши, или, может, действительно была такой умной…

– То, что Купала – мужчина, весьма и весьма сомнительно, – авторитетно заявила ученая дама, повергнув нас в полнейшее недоумение. – Дело в том, что имя Иван появилось недавно, а поначалу праздник посвящался богине плодородия Макоше. Иногда в дошедших до нашего времени песнях Макоша упоминается вместе с Купалой: Макоша-Купала. А, что Макоша была женщиной, сомнений не возникает. Ее изображения имеются на ритуальных полотенцах, которые вышивались старыми людьми вплоть до начала двадцатого века…

Татьяна долго еще говорила о языческих обрядах и, должен заметить, получалось у нее интересно. Даже девчонки не скучали, слушали затаив дыхание. Опомнилась Таня лишь когда стало совсем темно.

– Я думаю, никто не возражает против ночевки? – спросила она.

– Если бы знать заранее, я бы палатку прихватил, – сокрушился Илья.

– У меня есть палатка и пара спальных мешков. Для вас с Андреем, а мы уж как-нибудь в машине поместимся.

– Мать не будет волноваться? – спросил у Ильи.

– А че ей? Она ведь знает, что я с вами.

На том и решили.

Палатка была двухместной из тонкой, почти невесомой, ткани, непривычной куполообразной формы. Если бы не помощь Татьяны, мы бы с Ильей с ней не справились. Мой последний опыт с туристским атрибутом относился к далеким студенческим годам, когда вместе с однокурсниками иногда устраивали вылазки на природу.

Несмотря на внешнюю невзрачность, палатка оказалась довольно вместительной.

– Ха. Да мы здесь все прекрасно поместимся!

– Не сомневаюсь, – улыбнулась Татьяна. – Если собираешься уговаривать, мол, так теплее будет, можешь зря не стараться…

– Почему? – пьяно захихикала Рыжая. – Устроим легкий перепихончик…

– Думаю, никто ничего против группен-секса не имеет?

Катька взвизгнула от восторга, Илья застенчиво промолчал.

– Боюсь, Танюша, если ты не поменяешь своих взглядов на жизнь, тебе придется спать в машине одной…

Похоже, я перегнул палку.

Таня сникла, нахмурилась, словно туча на лицо нашла, молча собрала посуду и отправилась к реке. Мне бы пойти вслед за ней, извиниться, только на меня снова что-то нашло.

Подумаешь, интеллигенточка выискалась. Уже и сказать ничего нельзя.

Пошутил, а она надулась.

И едва не рассмеялся, вспомнив пошлый каламбур о беременной женщине: "С ней пошутили, а она надулась…"

Глава четвертая

Проснулся я перед рассветом. Было еще темно. В бездонном небе искрились яркие звезды, но, казалось, сама природа нашептывала, что не долго осталось царствовать тьме и очень скоро на смену ей придет ласковый погожий день.

В распахнутую палатку проникал прохладный воздух, вокруг – тишина. Та тишина, какую можно ощутить только в последние предрассветные мгновения. Лишь очень редко ее нарушал пугливый всплеск воды или иной непроизвольный звук, который, едва раздавшись, тотчас терялся в безраздельно властвующей тиши. Даже лягушки, затеявшие вечером неимоверный галдеж, не решались нарушить воцарившийся покой.

В палатке кроме меня никого не было, что казалось странным и непонятным.

Утренняя прохлада вместе с надвигающейся сыростью тумана уже начали уверенно диктовать свои права. Поежившись, я чиркнул зажигалкой и подкурил сигарету. Стрелки часов показывали половину пятого. В свете крохотного огонька я увидел, что лежу на кое-как расстеленном спальном мешке. По-видимому, вечером не нашлось сил, чтобы упаковаться в него.

Воспоминания о вечере пробудили смутные неприятные ассоциации и я, дабы не ломать понапрасну голову, поспешил отогнать их прочь. Вот тогда-то и забилась паническая мысль: почему я один, и куда подевались все остальные?

Легкие облачка тумана уже начали скапливаться на дне долины. Воздух утратил ночную прозрачность. На смену черным ночным тонам все настойчивее надвигались серые. Звезды уже не были яркими и отчетливыми. Желтоватое мерцание поглощалось молочной бледностью, да и само небо, уступая безликой серости, больше не казалось бездонно глубоким. С каждой минутой оно опускалось ниже и кое-где оказалось напрочь связанным с землей клубящейся белесой дымкой.

Трава была мокрой и холодной, как будто недавно прошел дождь. Мои кроссовки промокли насквозь и неприятно чавкали при каждом шаге.

Содрогаясь от холода, я приблизился к едва различимому силуэту автомобиля и заглянул в приоткрытое окно. Разглядеть, что находится в темном салоне, было невозможно. Тогда я просунул внутрь руку с зажигалкой и присветил.

На разложенных сидениях, укутавшись в байковое одеяло, мирно похрапывала невеста фермера. Больше в автомобиле никого не было…

После такого открытия вполне понятная тревога завладела моим рассудком. Мысли в полнейшем беспорядке забились об черепную коробку. На некоторое время я даже забыл о холоде.

Я не мог сообразить, куда подевались мои друзья, и всякие предположения, одно нелепее другого, роем зажужжали в голове.

Сначала я подумал, что сошел с ума, затем, как бы подтверждая это, фантазия начала рисовать жуткие картинки о страшных чудовищах, якобы обитающих здесь, которые, воспользовавшись нашей беззаботностью, под покровом ночи набросились на спящих спутников и сожрали их.

Сразу вспомнились все жуткие истории, связанные с Монастырищем, и к их длинному списку я готов был добавить еще одну.

Самую ужасную и непонятную.

Я уже был уверен, что лишь благодаря случайности (счастливой ли?) сия чаша миновала нас с Катей, и непередаваемая скорбь завладела моим существом.

И все же, рассудок отказывался капитулировать без боя. Ему не хотелось верить в неотвратимое. Вопреки моей, уже чуть ли не уверенности, в трагическом исходе, он не уставал подбрасывать спасительные соломинки, за которые я, словно утопающий, тут же хватался обеими руками. Они не выдерживали испытания на прочность и ломались под бурным натиском доводов того, что я называл в те минуты здравым смыслом.

Наконец созрела еще одна соломинка. Она казалась более крепкой, нежели остальные, и давала кое-какую надежду.

"Я просто сплю! – ярчайшей вспышкой озарило мозг. – И все мне только снится…"

Если бы…

Катя что-то пробормотала, перевернулась на другой бок, от чего автомобиль мягко закачался. И я понял, что не сплю. Меня окружала самая, что ни на есть настоящая реальность.

Хотя, от движения автомобиля, я, как бы и в самом деле проснулся. Точнее, вышел из оцепенения.

Я снова ощутил утреннюю сырость, зубы мои, как и раньше, стали выстукивать неровную дробь. А мысли побежали иной стезей. Фантастические чудовища испарились, на смену им пришли неприятные воспоминания о минувшем вечере. Я вспомнил, как обидел Татьяну, и запоздалое раскаяние острыми когтями зацарапало душу.

Может, я не только Татьяне нахамил?

Может, и другим тоже?

Они обиделись, ушли, оставив меня одного с Катей, которой, в сущности, и деваться некуда…

Только, почему остался автомобиль?

Как-то не очень вяжется…

Я подошел к месту вчерашнего ужина. Костер был еще теплым и под серым слоем пепла просматривались красные огоньки тлеющих углей.

Значит, он погас совсем недавно. А коли так, кто-то же поддерживал в нем жизнь до утра…

Ноги сами повели меня едва заметной тропинкой, огибающей скалу.

Уже начало светать, хотя видимость не улучшилась. Даже наоборот. Окружающие предметы безнадежно утопали в молочной сырости, наполнившей до краев, словно чашу, приютившую нас долину.

У реки туман казался еще гуще. Только на ощупь я угадывал длинные стебли камыша, гибкие ветки лозы. Тихий плеск воды, огибающей валуны, был единственным звуком, нарушающим таинственное безмолвие. Влажные закругленные камни предательски ускользали из-под ног, но я упрямо перепрыгивал с одного на другой, пока не оказался почти посредине неширокого русла.

Только здесь я сумел разгадать непонятный зов, который, вопреки здравому смыслу, вынудил совершить рискованное путешествие. На большом камне, островком возвышающемся посреди реки и окруженном с трех сторон плотной стеной камыша, я разглядел неясный силуэт.

– Не спится? – подойдя вплотную, спросил у застывшей на камне Татьяны.

Она ничего не ответила, молча подвинулась, приглашая присесть рядом.

Мы были совсем одни.

Где-то плескалась вода, но ее не было видно, что-то нашептывали стебли камыша, но они были так же неразличимы, как не понятна их вкрадчивая речь. Вокруг – только белый туман. Настолько густой и насыщенный, что его можно было потрогать.

Странное ощущение…

Вроде бы мы остались одни на всем белом свете…

– Ты на меня обиделась? – спросил, и сам не узнал своего голоса.

Он звучал глухо, неестественно. Окружающая пелена поглощала его сразу и без остатка.

Татьяна снова промолчала, лишь доверчиво положила голову мне на колени.

От прикосновения на меня вновь нахлынула столь мощная волна нежности к девушке, что стало страшно. Чувство переполнило меня. Оно больше не помещалось в груди и, не находя выхода, казалось, вот-вот разорвет меня на части. В висках бешено пульсировала кровь. Раздувшиеся жилы едва выдерживали ее натиск. Сердце колотилось с такой силой, словно бы задалось целью пробить брешь в ребрах и вырваться наружу…

Моя реакция не ускользнула от внимания девушки. Она подняла голову и заглянула мне в глаза.

– Почему мужчины такие глупые?

Непонятно, что это было: утверждение или вопрос?

Но, если даже вопрос, ответить на него было невозможно, ибо ответов на такие вопросы не существует…

От звука ее голоса волна блаженства прокатилась по телу. От избытка счастья или еще отчего-то закружилась голова, потемнело в глазах.

Я вдруг почувствовал, что больше не могу выдержать всего этого. Еще немного, и сознание покинет меня…

– Глупышка… Разве я могу на тебя обижаться? – очень издалека, словно бы из иной галактики, доносились успокаивающие слова.

Чудным бальзамом они обволакивали истерзанную сомнениями душу, вносили в нее покой и умиротворение.

И вместе с тем, как бы призывали к действию.

Не знаю, к чему именно, да это и не важно, потому что, все равно, ничего сделать я не мог.

Я находился за миллиарды световых лет, в далеких глубинах космоса. И, несмотря на это, меня ни на миг не оставляла уверенность, что Татьяна находится рядом…

Наконец, сознание начало проясняться.

Очень медленно из непроницаемой тьмы стало вырисовываться некое подобие света. Сначала – бледная серость с безликим пятном посредине, затем очертания сделались отчетливее.

Я увидел лицо девушки. Оно было очень близко. И эта опасная близость лишала меня способности думать о чем-либо.

Может, и к лучшему.

Повинуясь скорей чувству, нежели разуму, я обхватил шею девушки, некоторое время с неистовством наркомана вдыхал пьянящий аромат ее волос, гладил их, целовал…

Девушка не отвергала мои ласки. Сначала она воспринимала их молча, с покорностью неизбежного. Но я чувствовал, что постепенно сила моей страсти передается и ей.

Одна тлеющая искорка мгновенно породила великий огонь, и его пламя должно было, если не согреть, так испепелить нас.

Наши губы, отыскав, наконец, друг друга, слились в долгом поцелуе…

Дальнейшее было сродни взаимному помешательству. Мы были неистовы во взаимном стремлении друг к другу.

Страсть, обуявшая нашими телами, изливалась нескончаемыми ласками и поцелуями. Ее было столь много, что она не находила выхода, и, передаваясь от одного к другому, скапливалась в еще больших, ужасающих размерах.

В наших действиях преобладало нечто дикое, первобытное, не ведающее преград и запретов. Мы ничего не говорили, но возбужденное дыхание, стоны, всхлипы были красноречивее любых слов. Мы качались по мокрому камню и не ощущали ни его холода, ни его твердости. Наша любовь уподоблялась ярости диких зверей, а невысказанные ласковые слова выдыхались неистовым рыком.

В какие-то мгновения сознание таки возвращалось, и я даже пытался осмыслить происходящее, только жалкие попытки сразу же подавлялись новым приступом вырвавшегося из оков инстинкта.

В один из таких мигов пробуждения я увидел глаза Татьяны.

В ее широких черных зрачках перемигивались мириады блестящих точек, в которых я сразу узнал ту неизвестную вселенную, которая однажды едва не поглотила меня. И теперь у меня не было желания ей сопротивляться. Я готов был безропотно подчиниться. Раствориться, распылиться, нырнуть в эту вселенную дабы остаться в ней навсегда.

Более того, подобная участь являлась самым заветным моим желанием.

Пределом моих мечтаний…