Текст книги "Восемь розовых динозавров"

Автор книги: Олег Осадчий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

19

В окно заглядывало солнце, и когда Елка проснулась, открыла глаза, солнце улыбнулось прямо в них, да так ярко и весело, что Елка тут же закрыла глаза ладошками. Казалось, ее разбудила не мама, а это смеющееся солнце, посвежевшее после вчерашнего грозового дождя.

– Вставай, ласточка, ехать нам.

– Ехать?

– Сейчас за нами приедет машина и отвезет на станцию. Давай я помогу тебе собраться и заплету косички.

Мама на минуту вышла в другую комнату.

– Тебе тут на прощанье принесли… Вот, смотри. – В руках у нее было два больших цветка. – Какие красивые!

– Мам, это Волька принес, да?

– Я нашла их на подоконнике.

– Мам, это Волька, Волька! Он принес их из Птичьего леса. Дай их мне, мам, дай я их подержу! Скорей! Ой, какие! Мам, если на них долго смотреть…

– Нам пора ехать.

Мама завернула цветы в газету.

В поезде кто-то сказал, что это обычные болотные лилии. Но Елка знала: они не обычные, они – из Птичьего леса.

Тук-так, тук-так – стучали колеса. Поезд мчал Елку к морю. Она не знала, что в это время Волька и Никишка крепко спят после жуткой ночи.

Никишка заснул со слезами на глазах. Было ему тяжело и досадно. Птичий лес… Наврал про него Ромка с три короба, и бабушка Серафима сказала неправду. Нет там никакого озера, в котором красные рыбки, никакой там избушки нет и никаких розовых динозавров. И высокой травы нет, и нет ни грибов, ни ягод. Ничегошеньки там нет! Голый песок, поросший унылыми и кривыми соснами. Вот и все!..

Волька же спал как убитый. Ему даже не приснился ни один сон – так он смертельно устал. Но, засыпая, он мысленно улыбался, когда вспоминал, как они добирались до Птичьего леса, как потом шли обратно, как застала их на болоте ночь, когда было страшно, как никогда в жизни. И Вольке было приятно оттого, что он победил страх. Вот и Никишку спас от верной смерти, когда тот провалился в топь.

А в Птичьем лесу все же побывал! А вот Ромка там не был!..

Грибное место

Вместе с ночной темнотой пришли тучи. До рассвета гремел гром. И когда тучи ушли, небо сделалось синее-синее. Эта синь отражалась в лужах на деревенской улице. В лужах возились утки и гуси. Сережка шлепал по лужам босиком – во все стороны летели из-под ног теплые, грязные брызги. Он стрелой носился взад и вперед по улице, сердя старика Игнатьича, – тот сидел на завалинке и бубнил:

– Ишь, пострел… Куда только мать с отцом глядят.

А мать и отец уехали рано утром в город. Обещали вернуться к вечеру.

Низко над деревней пролетел двукрылый самолет. Сережка даже разглядел летчика. Самолет скрылся за лесом. И, глядя ему вслед, Сережка помахал рукой. Вот бы полететь на самолете!

Из сарая вышел белый гусь и вразвалочку направился к воротам. А навстречу ему – черный котенок. Гуся увидел – спина колесом, заурчал, на плетень прыгнул. Сережка подумал: котенка бы покормить… Но чем? У самого с утра маковой росинки во рту не было.

Невтерпеж засосало под ложечкой. Сережка пошел на огород, сорвал огурец и чуть-чуть заморил червячка.

– Мальчик!

Во дворе стояла молодая женщина с чемоданом – волосы белые, глаза синей синьки, белое короткое платье, коленка забинтована – наверное, упала и содрала.

– Мальчик, мама дома? – Она улыбнулась. – А папа?

– Они в городе. Они не скоро приедут.

– А как тебя звать?

Сережка назвал себя.

– Ты ходишь в какой класс?

– Я в четвертый уже перешел. А вы… вы зачем к нам? – осмелел Сережка.

– Меня послали сюда. Говорят, у вас комнаты сдаются.

Сережка кивнул. Дом, в котором он живет с матерью и отцом, очень большой. Кухня, горница, две комнаты, и во второй половине – там тоже две пустые комнаты, а ход в них отдельный.

– Ты бы мог показать мне эти комнаты?

– Туда надо с другой стороны зайти. Там дверь незакрытая, там замок сломался.

Сережка пошел вместе с ней. Комнаты ей понравились. Она внимательно посмотрела на Сережку и улыбнулась.

– Какой ты грязный! Почему ты такой грязный?

– Я по лужам бегал, – признался он.

– Я схожу по делам на полчаса, а когда вернусь, мы на речку пойдем. Ты проводишь меня?

Сережка кивнул и уселся на крыльцо. С крыльца он видел, как Вовка с удочками поднимается на бугор, за которым речка. Солнце клонилось к лесу, а незнакомка не появлялась. Куда же она пропала? Хотелось взять удочку и припуститься к Вовке.

Он не заметил, как она подошла. Даже вздрогнул, когда незнакомка положила на его плечо руку.

– Ты меня ждешь? Говоришь, недалеко отсюда?

– Я туда быстро добегаю.

– Пойдем или побежим?

Сережка покосился на ее забинтованную коленку.

– А ну, догоняй! – Она вдруг резко рванулась с места и легко побежала. – Ну!

А Сережка растерялся – всего на несколько секунд. Бросился за ней. Но не мог догнать.

С бугра открылась Невиляха с камышовыми берегами. На мостке, свесив ноги, сидел Вовка. Быстроногая незнакомка остановилась на секунду и сняла туфли. И только тогда Сережка догнал ее. И на бегу крикнул:

– Нам на ту сторону! Там песок, вода чистая!

Теперь ей не догнать его!

Сережка кубарем скатился с травянистого обрыва прямо на мост, пошлепал по нагретым солнцем доскам. И уже на той стороне, на маленьком песчаном пятачке, увидел, что она стоит на мосту и разговаривает с Вовкой.

– Сюда-а! – крикнул Сережка.

Вовка вытащил из воды кукан – на нем серебрились пескари. «Выхваляется!» – усмехнулся Сережка. А Вовка смотал удочки, взял кукан, и они вдвоем направились к песчаному пятачку. Сережке очень хотелось знать, о чем они говорят и почему вдруг Вовка пошел за ней. Лучше бы удил своих пескарей!

Вовка сразу начал выхваляться – с разбега бросался в воду и подолгу не выныривал. А Сережка решил сплавать на другой берег. И когда плыл, увидел коричневые от загара плечи незнакомки – она быстро-быстро, как рыба, скользила по течению.

– Во дает! – восхищенно сказал Вовка.

– Она у нас будет жить.

– Врешь.

– Не… Она у нас даже чемодан оставила.

– А как ее звать, знаешь?

– Не, не спросил.

– Галина Федоровна – вот как. Она у нас учительницей будет. Вместо Глафиры Якольны.

– Учительницей? – Сережка недоверчиво взглянул на товарища.

– Она так сама сказала.

Но по Вовкиным глазам Сережка понял, что тот тоже не уверен, будто Галина Федоровна – настоящая учительница.

Но она была настоящей. Она приехала, чтобы работать в школе вместо Глафиры Яковлевны, которая ушла на пенсию.

Утром на следующий день Сережка увидел Соньку Капустину – одноклассницу.

– Я новую учительницу видела, – сказала Сонька. – У нее волосы белые и белый сарафан. Она вам всем, мальчишкам, теперь задаст!

– Я раньше тебя про нее узнал. Мы с ней на речку наперегонки бегали. Во как бегает!

– Наперегонки? – Глаза у Соньки стали круглыми. – Она разве мальчишка? – Когда Сонька была маленькой, она думала, что когда вырастет, то станет мальчишкой, – она всегда завидовала мальчишкам. – Она с вами не бегала…

– Бегала! Ты у Вовки спроси.

Галина Федоровна всем мальчишкам и девчонкам в деревне понравилась. Все свободное время – с ребятами. Такой веселой учительницы еще никто здесь не видел.

Однажды утром Сережка удочку в руку – и на речку. День обещал быть погожим: небо чистое, ветра нет, в воздухе влажная августовская свежесть. Сережка размотал удочку и уселся на мостике, с которого полощут белье. Смотрел-смотрел на поплавок, аж в глазах зарябило, а поплавок как вкопанный – не вздрогнет.

Налетел ветер, изморщинил речную гладь.

Сережка просидел еще час и пошел домой. Впереди увидал ватагу ребят и Галину Федоровну.

– Вы куда?

– Мы за грибами, – сказала Сонька. – Мы в игру играем: кто больше грибов соберет.

– Я с вами пойду. Только у меня корзинки нет. Я домой за ней сбегаю.

В тот день они долго ходили по лесу. Больше всех грибов нашла Сонька Капустина – два подберезовика и два масленка. Грибов в лесу было мало. Потому что лето стояло жаркое.

– Молодец, Соня, – похвалила Галина Федоровна. – Оказывается, ты такая глазастая!

А Сережка возмутился:

– Да разве это грибы? Я, если захочу, целую корзину найду.

Все засмеялись. Потому что никто не верил. И все подумали, что он хвалится.

– Что ж, завтра еще раз пойдем за грибами и увидим, кто наберет всех больше, – сказала Галина Федоровна.

– Я пойду один, – сказал Сережка. – И наберу больше всех.

Снова все засмеялись. А Сережка обиделся и подумал, что зря они смеются, он все равно наберет больше всех. Потому что он знает, куда нужно за грибами. Тут, возле деревни, разве грибы? Конечно, и белый можно найти, и подосиновик, и одинокий масленок, но искать надо долго: несколько часов побродишь, в корзину глянешь, а там грибов – с гулькин нос.

Грибы надо за полем искать, что подступает с одной стороны к деревне. Поле тянется до самого горизонта. Но если долго идти по узенькой дорожке, увидишь в низинке лесок. А в том лесу подосиновиков и белых – на каждом шагу по десятку. В прошлом году Сережка часто ходил туда за грибами. Бывало, и двух часов не пройдет, а он уже тащит оттуда полную корзинку. Правда, тащить нелегко. Когда в гору к деревне поднимаешься, семь потов сойдет. Зато грибочки один к одному – ровненькие, мясистые, пахучие. О лесочке с грибами никто не знает, кроме матери и Сережки. Мать наказала, чтоб об этом грибном месте он никому не рассказывал: «Потому как повадятся туда другие, и тогда сам останешься на бобах».

И когда на следующий день все направились в лес за грибами, Сережка не пошел. Он взял корзинку и отправился по узкой дороге через поле. Солнце было высокое и жаркое. Эх, искупаться бы сейчас!..

А вон и осиновый лесок. Посреди леска есть озерцо. Вода в нем ржавая, на вкус противная – тиной пахнет. И хотя уже давно нет дождей, в лесочке сыро, под ногами волглый мох и густая болотная трава.

Грибов уродилось не так уж много. Не то, что в прошлый год. Тогда их было тьма-тьмущая. Но Сережка все же насобирал целую корзину подосиновиков.

А когда возвращался домой, увидал ребят и Галину Федоровну – они купались в Невиляхе. Сережка подошел и спросил:

– Много грибов нашли?

Оказалось, почти полдня проходили по лесу, но на тот раз не нашли ни одного грибочка. И тогда Сережка показал свою корзину. Все повытаращили глаза – сколько грибов! Галина Федоровна тоже удивилась. А Вовка спросил:

– Ты где нашел?

– Где нашел, там больше нет, – ответил Сережка, взял корзину и гордый зашагал домой. Конечно, все ему позавидовали. А вечером Вовка снова пристал как банный лист: скажи да расскажи. Но Сережка крепко держал язык за зубами.

– Мы завтра снова пойдем в лес, – сказал Вовка. – Найдем грибное место. Вот увидишь, обязательно найдем.

На другой день Сережка снова принес полкорзины. А все, кто ходил с Галиной Федоровной, принесли всего-навсего десяток сыроежек – сморщенных, чахлых. Ну, какие это грибы? Смех!

Сережка молча показал ребятам свои крупные подосиновики и прошел мимо. Пусть позавидуют. Никогда они не найдут грибного места. Никогда! С Галиной Федоровной разве найдешь? Разве так ищут? Она ведь и на землю, под ноги, совсем не смотрит – бредет по лесу, к деревьям присматривается, на небо поглядывает, цветы собирает, возле муравейников подолгу стоит, птиц разных слушает. А разве так грибы надо искать? Найдут десяток сыроежек – и рады. А их и на одну-то сковородку не хватит!..

На следующее утро Сережка направился было с корзиной к знакомой узкой дорожке. А когда оглянулся… Вовка! Подглядывает! Вовка юркнул за плетень. Сережка остановился. И увидел Соньку. Ее светлая макушка показалась из-за плетня. Подглядывают! И тогда Сережка не пошел по дорожке, а направился краем поля к ивовой поросли. И заметил краешком глаза: Вовка и Сонька идут следом. Сережка спрятался в ивовые кусты и отбежал в глубь кустарника шагов сто, прилег на землю и притаился.

– Сережка-а! – кричал Вовка. – Ты где-э?! Пойдем сегодня с нами! Мы с Галиной Федоровной на Лысый бугор пойдем!

Но Сережка не вылез из-под куста. Пусть Вовка кричит. Ясно, хочет узнать про грибное место… Ему только скажи! Он тогда всем разболтает…

Наверное, Вовке надоело кричать. Он с Сонькой ушел. А Сережка переждал еще полчаса и только тогда вышел из ивняка. Ни Соньки, ни Вовки нигде не было. И тогда он заспешил через поле напрямик к грибному месту. А по дороге часто оглядывался: не подглядывают ли?

На другой день Сережка проснулся чуть свет.

– Ты зачем встал так рано? – спросила мать.

– За грибами…

Он не рассказал, что его выслеживает Вовка, которому хочется узнать про грибное место.

За неделю Сережка наносил домой много грибов. Он нанизывал их на ниточки и вешал сушить под окно. И когда однажды увидел Вовку, кивнул на грибы, которые сушились на солнце:

– Смотри сколько!

Но Вовка даже не взглянул на грибы. Вот уже целую неделю Вовка, Сонька, Колька Чурсин и Ваняшка Мельников бродят с Галиной Федоровной по лесу и ничегошеньки не приносят. Но никто не завидует Сережке. Почему? Вовка так и сказал:

– Больно нужны нам грибы! Осенью пойдут дожди и везде будет много грибов.

Интересно, чего они ищут в лесу? Но у кого спросить, ведь Вовка и Сонька не скажут…

За грибами ходить не хотелось. И так ведь их уже много насобирал. А вчера вечером Сонька показала Сережке язык и крикнула:

– Жадина-говядина!

– Я не жадный, – смутился Сережка.

– Жадный-жадный-кровожадный!

– А куда вы с Галиной Федоровной ходите?

– На кудыкину гору.

Сережка обиделся.

А сегодня ребята с Галиной Федоровной снова ушли в лес. Сережка весь день слонялся по деревне. Так было скучно, что даже пескарей ловить не хотелось.

Был уже вечер, а ребята с учительницей все еще не возвратились из лесу. Вовкина мать спросила Сережку:

– Ты Володьку не видел?

– Он с Галиной Федоровной в лес пошел.

– А ты почему не пошел?

– Я грибы собираю… Я их один люблю искать.

– Но ведь они не за грибами пошли.

– А зачем?

– Володька говорит, они какую-то звезду ищут… Метеоритом называется. Камень такой, который с неба упал. Говорят, Сонька видела, как он падал. Будто на Лысый бугор упал… Наверное, и сегодня ищут. Но ты-то почему не с ними? Разве они тебя не берут?

– Я сам не хочу. – Сережка зашмыгал носом.

Вот как получилось… Значит, они вовсе не по грибы ходят. А он-то думал!.. Метеорит ищут какой-то. Наверное, интересно!

И лишь когда начало смеркаться, Сережка увидел Галину Федоровну и ребят – они возвращались из лесу, о чем-то спорили, и лица у всех были обрадованные и возбужденные.

– Вовк! – позвал Сережка.

Но тот не откликнулся, будто не слышал, – пошел домой. Зато Сонька подошла и сказала:

– Мы нашли его.

– Кого?

– Метеорит. Мы его целую неделю искали, а потом нашли. Я сама видела, как он падал. Как ракета. Было темно, и я видела. Мы его долго-долго искали… А он воткнулся в пенек и застрял. Ба-альшущий такой! Как дыня.

– А где он?

– А он в пеньке застрял. Его оттуда нельзя вытащить. Пила нужна или топор. Мы завтра топор возьмем и вытащим. Мы его за Лысым бугром нашли, – захлебываясь, продолжала Сонька. – Мы тебя хотели позвать, а ты не пошел. Вовка кричал-кричал тебе, когда ты с корзинкой шел, а ты от нас убежал.

Да разве он, Сережка, знал, зачем его звали?! Если бы знал – следом бы побежал! Сам теперь виноват. Даже Соньке, и той было интересно на метеорит смотреть…

– А вчера мы живых бобров видели.

– Где? – удивился Сережка.

– Они на Горелом ручье живут. Совсем недалеко от леса, где ты подосиновики собирал. Бобры там домики себе понастроили и плотины сделали. А еще там журавли живут.

Сережка совсем опешил. Оказывается, они и про лес с подосиновиками знают!..

– Откуда ты про лес знаешь, про грибы?

– Мы, когда журавлей ходили смотреть, тебя там видели, а ты нас не видел. А Галина Федоровна сказала, чтобы мы твоих грибов не рвали. «Придет время, – сказала, – он сам нас сюда пригласит, и тогда мы все вместе будем собирать грибы…»

– Она так сказала?

Сережке стало обидно и стыдно.

В ту самую зиму…

Замечательная это была пора – восьмая в Петькиной жизни осень. Еще в августе село на землю много паутины. И деревенские старики подметили: «Большие тенета – к осени погожей». Было сухо, солнечно, вечера стояли теплые, с яблочно-медовым запахом.

Но не потому, что погода была – лучше и не надо, а потому, что Петька в сентябре впервые в школу пошел, необычайной и замечательной казалась ему эта осень. Радости сколько! Мать справила ему новые штаны. Не сшила сама, а купила в магазине, как взрослому. Дед подарил портфель – черный, с замком. В школе учительница дала букварь, три тетрадки, два карандаша. А цветные карандаши – коробку целую, а в коробке их шесть! – сам Петька в сельмаге купил.

В школу Петька ходит утром. Теперь допоздна разве только в воскресенье поспишь. Будят рано. Но к этому он уже привык. Бывает, и сам просыпается.

Вот и сегодня: никто не будил – сам проснулся. Однако решил еще недолго полежать. Глаза закрыл, будто спит. Мать на кухне стучит ухватом и чугунками – готовит завтрак. Молодая она, брови черные, щеки румяные, глаза голубые с серыми искринками. И нисколечко не строгая. Чего только он, Петька, ни натворит – все ему с рук сходит. Она самая-самая хорошая. И Петьку очень любит. Крепко-прекрепко.

Стукнула дверь, заскрипели половицы – пришел дед. Сел за стол – матери ни слова. Уставился за окно. Лицо у него темное, изморщиненное. Помолчал несколько минут, откашлялся, наконец сказал:

– Петьку будить надо.

– Успеется. Пусть еще немножко поспит.

Мама – дна всегда такая. Она всегда за то, чтобы Петька еще хоть чуток поспал.

А дед ворчит:

– Балуешь огольца.

– Жалко. Маленький.

Дед достал из-за пазухи синенький помятый конверт и протянул его матери:

– Бери. Опять от него… И не надоест писать каждый день!

Дед отвернулся к окну – сердит!

А мама читает письмо – глаза улыбаются.

В последние дни дед ходит насупленный и мрачный, часто по-пустому ссорится с матерью. И Петька знает, почему он такой. Всему виной эти письма. Как вернулась мать из города, так и посыпались следом синие конверты. И Петька знает, от кого они. От дяди Феди. Он живет в городе и работает на хорошей работе.

– О чем пишет-то? – спрашивает, наконец, дед.

– Да все о том же.

– Ну, а как ты?

– Что же мне, век одной вековать? Мне стыдиться нечего… Мне двадцать пять навсего. Может, и выйду за него замуж. Посмотрим…

Мягкая от пыли, притрушенная нападавшим с возов сеном дорога. У дороги, на самом конце деревни, школа – кирпичная, в два этажа. Петька идет не торопясь. В руке – черный портфель. Посреди деревни останавливается. Грустно глядит на огородную межу, которая ведет к избе с заколоченной досками дверью. Там раньше жил его друг Колька. Он в третий класс ходил. Весь с ног до головы в веснушках. Три дня назад уехал он с отцом и матерью навсегда в другую деревню. Без него скучно. Сейчас бы вместе в школу пошли… Все прошлое лето не разлучались. Бывало, ни свет ни заря прибежит Колька, спросит:

– В лес айда?

– Айда!

И понесут их босые ноги по пыльным проселкам, по суходольным лугам и лесным лощинкам. Хорошо было! А неделю назад пришел Колька хмурый и грустный, сказал:

– Завтра уезжаем.

У Петьки на глаза чуть слезы не навернулись. Пошли в последний раз в лес и долго-долго ходили по нему. Забрели под вечер в большую лощину, поросшую ивняком. Прислушались – птицы не поют, тихо, таинственно.

– Здесь лось живет, – сказал Колька.

– Лось?

– Большой-большой…

– Врешь?

– Правда… Очень большой. Больше коровы.

Петька туда-сюда тревожно взглянул и спросил:

– Ты его видел?

– Не… Тятька видел. Говорит, большущий!..

– Ты боишься?

– Не… Он людей не трогает. Он от них прячется.

– Боится?

– Обиделся… Мне мамка рассказывала, этот лось тутошний, еще давным-давно хотел в деревню пойти жить, к людям. Ему ведь холодно зимой-то. Хотел на конюшню проситься. Пришел в деревню, а на него собаки напустились. – Колька вздохнул. – Он подумал: это люди на него собак натравили… Обиделся. До сих пор боится, думает, собак натравят…

И представилась тогда Петьке вьюжная зима. И лось. Был он странный какой-то… Больше коровы, рога – будто смородиновые кусты, синий… Будто бродит он ночью по лесу один, озябший и голодный. И жалко было этого бесприютного лося, который пошел проситься жить к людям, а его не пустили собаки. И тогда появилась у Петьки мечта – увидеть лося.

…Грустно чернеют окна избы, где когда-то жил Колька. Петька глубоко вздохнул – плохо без друга.

И снова под ногами дорожная пыль…

Марья Петровна, учительница, похожа на Петькину маму. Она тоже молодая, красивая. Только волосы у нее не русые, а такие огненно-золотистые, каких он ни у кого, кроме как у нее, никогда не видел.

На третьей перемене она раздала каждому по большому альбому. Всем достались с розовой обложкой, а Петьке – с зеленой. И все в классе с завистью посмотрели на Петькин альбом. Но он ни с кем не стал меняться, хотя ему и предлагали в придачу резинку.

– А сейчас, ребята, пойдем в лес, – сказала Марья Петровна. – Таи мы будем рисовать, кто что захочет. Можно листья, грибы, цветы, деревья – все, что сами выберете.

Сразу за школой – пустырь, за пустырем – овраг, поросший густым кустарником. Перейдешь овраг, еще десять шагов – и в лесу. Густой он. Пахнет грибами. Под ногами мягко от мха и хвои.

Все сидели на полянке и рисовали. Кто что хотел. Петька не рисовал. Бумага в альбоме была плотная и белая, как сахар. На такой бумаге хотелось нарисовать что-нибудь необычное, чего еще никто не видел. Нарисовать бы лося… Интересно, есть ли у него хвост?

– Петя, ты почему не рисуешь? – спросила учительница. Она сидела под сосной с книжкой в руках. Рядом стояла Нюська с первой парты. «Нажаловалась!» – подумал Петька.

– Иди сюда, Петя!

Петька подошел.

– Ты почему не рисуешь?

– Я еще буду рисовать.

– Что же ты хочешь изобразить?

– Лося, – сказал Петька. – Большого лося…

Ему показалось, будто все позавидовали, что он может нарисовать лося.

– Ну что ж, рисуй – сказала учительница.

Но лось не рисовался. Петька пытался представить, как выглядит лось, но не мог. «Какого он цвета? Синий? – рассуждал он. – А уши какие? Интересно, есть ли у него хвост?»

И когда Марья Петровна начала просматривать рисунки, Петька сказал:

– А я не успел нарисовать.

– Нарисуй дома, – сказала учительница.

Теплая, серебристо-звездная глубь неба. Теплый сентябрьский воздух. На бахче возле шалаша сухо трещит костер. Свет от него выхватывает из сиреневого сумрака поджарую фигуру деда. Вот он присел на корточки – печет в золе картошку. Сколько раз просил Петька деда, чтобы тот взял его с собой сторожить совхозную бахчу! Тот ни в какую не брал. А вот сегодня вечером сам сказал:

– Пойдем-ка со мной.

– Дедь!

Ушел в себя дед, где-то далеко в мыслях – не услышал. И о чем думает? Может, как один в деревне останется? Мама сказала, вот приедет дядя Федя и увезет ее с Петькой в город. А дед тут… Он никуда не хочет ехать. А у Петьки на душе смутно. Он страсть как хочет посмотреть город. Но только посмотреть – и сразу обратно. Жить там – ни-ни! В городе нет реки и озера. Скучно там.

А здесь – раздолье! С трех сторон подступил к деревеньке лес, без конца-краю, дремучий, а с четвертой – бахчи. Есть озеро. Оно огурцом вдается далеко в сосняк. Изгородь околицы у самого берега. В озере полным-полно рыбы. К тому же лось…

– Дедь!

– Чего тебе!

– Ты лося видел?

– Эка невидаль.

– Какой он из себя?

– Большой.

– Ног сколько?

– Известно, четыре.

– Синий он?

– Рыжий. Их тут раньше много было. – Дед достал щепкой из золы черную, как уголь, картофелину. – Браконьеры многих постреляли. Мало лосей в наших местах.

– А браконьеры – они кто?

– Браконьеры-то? Люди. Но только они враги лесной жизни. Теперь стрелять лосей закон не велит, но все же стреляют эти самые браконьеры… Злой они народ, жадный. – Дед выкатил из золы еще одну картофелину. – Бери вот картошку, ешь.

Дед на слова скупой. Зато добрый. Очень добрый дед.

Ноябрь был холодный, пасмурный, с частыми туманами и дождями. Куда ни взгляни – повсюду по-осеннему уныло. В избах давно затопили. Ветер рвет на куски дым, поднимающийся над кровлями, и развеивает его в холодном ненастье.

Поздно вечером, когда Петька ложился спать, еще барабанил по крышам дождь и ветер свирепо кружил в сыром воздухе повядшие листья. А наутро за окном уже было белым-бело. Словно кто-то прошел ночью никем не замеченный, заметал землю пушистыми хлопьями, чтобы сделать благое дело – скрыть от людских глаз осеннюю унылость: опавшие листья, голую бахчу, лужи и грязь улицы. И он же, неузнанный, прежде чем уйти в предрассветную темноту, изрисовал напоследок морозным узором окна, испушил инеем ветки сирени под окном, и они стали похожи на белые мохнатые лапы.

В это утро мать снова получила письмо в синем конверте. И, читая его, снова улыбнулась, а потом сказала:

– Федор Степанович отпуск берет.

И по ее радостно возбужденному лицу Петька понял, что скоро в его жизни наступит большая перемена. И наступит она тогда, когда приедет Федор Степанович, которого Петька никогда не видел, но слышал от матери, что он «человек порядочный».

Как-то ночью Петька проснулся и увидел мать. Она сидела рядом на табурете и задумчиво смотрела в темное окно. И Петьке было странно видеть ее в глухое время ночи возле своей кровати.

– Мам, ты чего?

– Так… не спится. Сижу и думаю.

– О чем?

– Мало ли дум у меня!

На стене – фотография. Это Петькин отец. Петька его не помнит. Но каждое утро, когда просыпается, видит его глаза: смотрят они добро, чуть насмешливо.

– Мам, а дядя Федя скоро приедет?

– На днях должен.

– Знаешь, мам… Он хороший?

– Пусть поживет у нас – увидим.

– А еще, знаешь, мам…

– Ну, чего тебе?

– Так… ничего.

Была ночь. И было как бы две ночи. Одна – там, за окном, – студеная, вьюжная, с неясными унылыми звуками, а другая – здесь, в избе, – с прерывистым храпом деда, его сонным бормотанием, с желтоватым светом лампочки и глубокой задумчивостью.

В избу ворвался морозный пар, запахло снегом.

– Принимайте гостей! – послышался мужской голос.

– Батюшки! – изумленно воскликнула мать, всплеснула руками.

Дед поднялся из-за стола и шагнул к порогу, на котором в седом холодном воздухе обозначилась высокая фигура в заячьей шапке, тулуп нараспашку, на ногах черные валенки.

– Не ждали?

И Петька понял: приехал дядя Федя.

– Как не ждать! Ждали! – Мама в поспешной суетливости старалась развязать передник. – Но думали: пурга… Разве поедет!

– А он возьми да и тут! – И Петька услышал, как дядя Федя засмеялся – раскатисто, сипловато.

– Что ж вы на пороге-то? – засуетился дед, не зная, куда девать руки. – Проходите в избу. Уж я сам дверь прикрою…

Дядя Федя шагнул к матери:

– А ну-ка, Анастасия, дай на тебя погляжу. Ну-ну… Все такая же. Здравствуй! – Дядя Федя протянул ей большую, красную от мороза руку, а мать подала свою, маленькую, узкую, и смущенно зарделась. – Ну-ну… Отец твой? День добрый, папаша. – Гость пожал деду руку. – А пацан-то где, Анастасия?

– Вон в уголке притулился.

Глаза у дяди Феди были темно-карие, пронзительные: от них хотелось спрятаться, будто дядя Федя видел всего Петьку.

– Большой он у тебя. А ну-ка… – Дядя Федя поманил к себе Петьку. – Иди сюда.

У дяди Феди было крупное лицо, брови черные, косматые, нос широкий, чуть приплюснутый, подбородок упрямо выступал вперед.

– Тебя, значит, Петром зовут? Ну-ну… Славное имя – Петр. Был такой царь – Петр Первый. Книга про него есть. Так и называется «Петр Первый» – Гость снял тулуп и протянул его матери. – Значит, Петр… Ну-ну… Большой. – Он наклонился к Петьке и спросил почти шепотом: – А меня знаешь как звать?

– Дядь Федя.

– Гм… дядя… Ну-ну…

– Как добрались, Федор Степаныч? – спросила мама, поправляя перед зеркалом прическу.

– С грехом пополам. С дороги сбились, поплутали маленько… Да, забыл ведь!.. – спохватился дядя Федя. – Это тебе. – Он достал из кармана шоколадку и протянул ее Петьке. – Возьми-ка гостинец.

– Спасибо.

– Ну-ну…

Мать хлопотала на кухне, не зная, за что взяться.

Шоколадка размокла, но все равно была вкусной.

Ужинали поздно. Дед выпил рюмочку и сделался сам не свой: говорил тихо, каким-то упавшим голосом и больше про то, как хорошо нынче живется в деревне. А дядя Федя хоть и выпил от усталости больше всех, нисколько не захмелел. Говорил он громко, отрывисто о городской жизни, о том, какая у него удобная квартира из двух комнат, и о своей работе. Петька смотрел на него во все глаза.

Дед полез на печь спать; мать принялась убирать со стола. Дядя Федя прошелся по избе, заглянул туда и сюда, наконец сказал:

– Не шик как живете.

А мать, по голосу слышно, обиделась:

– Живем – не тужим.

– Ну-ну… А все же чисто. Ни соринки. – Дядя Федя подошел к столу, за которым сидел Петька. – Уроки готовишь? Ну-ну… Ты на охоту любишь ходить?

– Люблю.

– С кем ходишь?

– Ни с кем.

– Ну-ну… – Дядя Федя усмехнулся. – Один охотишься?

– Меня никто не берет, – признался Петька. – А вы ходите?

– А как же! Вот уляжется на дворе, и пойду. Я и ружьишко сюда привез. А ружьишко у меня первый сорт! – Он шагнул в угол, где лежали его вещи, достал из кожаного чехла новенькую двустволку. – Смотри. – Дядя Федя щелкнул курком. – Шик ружьишко, а?

Такую двустволку Петька видел впервые: один ствол над другим, а заряжалась она с приклада, и дядя Федя сказал, что верхний ствол может выпалить сразу пять зарядов. Как из автомата!

– Меня на охоту возьмете? – спросил Петька.

– Если мать пустит, возьму.

– Она не пустит, – с огорчением вздохнул Петька.

– Ну-ну… Строгая она у тебя?

– Нисколечко.

Дядя Федя присел возле Петьки.

– А вы лося видели?

– Много раз.

– Дядя Федь, нарисуйте мне лося.

– Нарисовать? – Косматые брови дяди Феди удивленно полезли вверх. – Это еще зачем?

– Я никогда лося не видел, – признался Петька. – Нарисуйте. Мне в школе показать нужно.

– Так ведь я не художник, – растерянно произнес дядя Федя. – А впрочем, уж если так надо… Так и быть, – махнул он рукой. – Какой выйдет, такой и выйдет…

Петька принес зеленый альбом и цветные карандаши, положил все это на стол перед гостем, а сам забрался с коленками на табуретку и стал внимательно следить, как дядя Федя скользит черным карандашом по плотному листу бумаги. Однако то, что выходило из-под его руки, Петьке не нравилось. Лось получался похожим на овцу. И когда дядя Федя отложил в сторону карандаш, у Петьки невольно вырвалось:

– Разве лось?..

– А чем же не лось? – смутился дядя Федя. – Самый настоящий. – И он, встав из-за стола, шагнул назад, чтобы посмотреть на рисунок издали. – Конечно, я не художник… А вообще все правильно. Лось. Как вылитый.

А Петька никак не хотел с этим согласиться. «Лось не такой, – думал он. – Красивее. А разве это лось? Ни то ни се…» И он даже усомнился, видел ли на самом деле дядя Федя настоящего лося.

– Непохожий, – раздумчиво произнес Петька и покачал головой.

– Откуда ты знаешь? – недовольно спросил дядя Федя. – Сам ведь говорил, что лося не видел.