Текст книги "Восемь розовых динозавров"

Автор книги: Олег Осадчий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

8

Когда начались каникулы, Волька пристал к маме:

– Мам, в Боровое хочу!

– А к тете Клаве, во Владивосток?

– Не хочу. В Боровом лучше.

В конце концов мама согласилась:

– Ладно, отвезу, если так хочешь.

Приехали они в Боровое вечером, когда в окнах уже горел свет. Добирались долго – почти весь день: сперва поездом, потом на автобусе. С дороги Волька немножко раскис и поэтому спал без задних ног.

Проснулся от птичьего грая за окнами. Наскоро попил молока – и на улицу к Никишке. Оказалось, того нет дома: еще вчера уехал к двоюродной сестре в Сергеевку, а вернется дня через два, не раньше.

Было досадно, что Никишки нет дома, – ведь всю зиму Волька мечтал: вот приедет в Боровое, встретит Никишку и скажет:

– Пойдем в Птичий лес?

– А как туда?

– Дорогу будем искать.

Никишка, конечно, согласится.

9

Елка сидела в палисаде и читала скучную книжку. В последнее время все книжки, которые мама приносит из библиотеки, почему-то скучные.

Елка отложила в сторону книжку и стала смотреть, как живет улица. Сегодня с утра на улице ничего особенного. На той стороне бродят утки, маленький козлик запутался в веревке, в топкой пыли купаются воробьи. Вон идет какой-то мальчишка в майке и трусах. Похож на Вольку, очень даже похож.

– Волька-а! – крикнула Елка. – Иди сюда!

Волька подошел.

– Ты когда приехал?

– Вчера.

– Ты письма мои получал?

Волька кивнул.

– А ты получила?

– И я получила. Про динозавров. Ой, как интересно! У меня все пятерки, а у тебя?

– Четверки есть, тройки.

– Тебе плохо.

– Почему мне плохо?

– У тебя тройки…

– Фи! Подумаешь…

– А у Никишки был кол. Ему поставили в дневник, а Никишка переправил кол на четверку. Чернила были другие, и все заметили. Ему потом влетело. Его даже на второй год хотели оставить. Но Никишка сказал, что ни за что не останется на второй год, и начал учить уроки. Ему за год по географии пятерку поставили! Он ведь капитаном будет, ему географию надо знать.

– Капитаном? Не… я не буду. А как же он – капитаном? Он ведь плавать не умеет! Он совсем плохо плавает и ныряет плохо. Он утонуть боится!.. Я ведь знаю, я сам с ним на речку ходил, я все про него знаю.

– Он научится плавать. Если он захочет, он все сможет. Так даже учительница сказала. Ты его уже видел?

– Он через два дня приедет.

– А Ромка приедет?

– Если не приедет, не очень жалко. Мы с Никишкой одни в Птичий лес пойдем.

– Ой, как здорово! Вы мне лилии принесите.

– Ладно. Там динозавры есть. Я знаю.

– А еще избушка, под полом – клад. А ты не забоишься?

– Фи! Это Никишка, может, забоится.

– Он туда давно хочет.

– Ты никому не говори, что мы туда пойдем.

– Я про вас никогда ничего не говорю. Никому! Даже маме.

10

Солнце июньское, на редкость щедрое, прокалило Никишку до костей. Стал он коричневый, как гречишный мед, только брови и волосы выгорели – белей белого. День деньской хмыщет Никишка на воле. А с того дня, как встретился с Вольной, совсем отбился от дома. Сколько ни помнит себя Никишка, ему всегда хотелось в Птичий лес – ведь про этот лес столько разных слухов!

– Не забоишься? – спросила у него Елка.

Никишка замотал головой:

– Нас ведь двое!

Из Елкиного палисада виден Птичий лес. Издали – как нарисованный, а вблизи, наверное, еще красивей…

– Надо сперва в разведку сходить, – сказал Волька. – Давай завтра утром пойдем.

11

На там берегу, от мостка шагов тридцать – шалаш из досок, обложенных дерном. Тут дед Никифор живет. У Вольки и Никишки с дедом давняя дружба.

Снаружи шалаш – будто зеленый холмик. Внутри – прохладно, пахнет рыбой, а на полу старые дедовы телогрейки, баночки из-под консервов со всякой рыболовной всячиной: крючки в них, пробковые поплавки, грузила…

Волька с Никишкой подошли к шалашу. Навстречу – дед:

– А-а, друзья-приятели, вы чего тут?

– Мы узнать пришли… – начал Никишка. Волька дернул его за руку. – Мы узнать хотели… – Никишка снова свое. – Как в Птичий лес попасть?

– Ишь ведь чего надумал! – Дед нахмурился. – Нет туда ходу. И думать не думайте, выбросьте из головы. Топь. Страшнее страху. Нешто я бы сам туда не пошел? Сказывают, есть там корень, от ревматизма лечит. Топь. Страшнее страху… На-кась тебе… – Дед сунул Никишке горсть зеленых гороховых стручков. – И тебе на. – Взял горох и Волька. – А про Птичий лес и думать не думайте!

12

Вот уже три недели бродят Волька с Никишкой возле болота. Камыш, камыш… Пахнет прелью. Сунешь в воду у самого берега палку – вся она уйдет в черную глубь, а дна нет. Горластые лягушки только и знай дразнятся: ку-да, ку-да, ку-да…

Увидит вечером Вольку бабушка – руками всплеснет:

– Где извозился? Неужто на болоте был? Сколько раз было говорено: не сметь туда!

А тут еще одна неприятность: дядя решил отправить Никишку в пионерский лагерь. Но Никишка решил – лучше в Птичий лес. Пришел он вечерком к Вольке и сказал, что дядя настаивает на своем. Что теперь делать? Волька приуныл: если Никишка уедет, одному дорогу в Птичий лес будет искать неинтересно, да и страшновато… Что делать? Думали-думали – ничего не придумали.

– А когда надо в лагерь? – спросил Волька.

– Через четыре дня. Послезавтра меня к врачу поведут, чтобы справку про здоровье написал… В поликлинику пойду.

– А если ты будешь нездоровый, тебя в лагерь не пустят.

– Как же я заболею?

– Притворись… Ну, скажи, живот болит…

Никишка почесал затылок.

– Как же… – И вдруг нашелся: – Я знаю, как надо! Я лопухов наемся, у меня живот заболит…

– Будешь есть лопухи? – удивился Волька.

Никишка кивнул:

– Хоть сейчас буду.

Они нарвали под забором крупные, мясистые листья лопухов, и Никишка, усевшись на скамейку возле Елкиного дома, сунул в рот лист лопуха, но тут же выплюнул:

– Тьфу!..

– Не съешь, – сказал Волька. – Они невкусные.

Но Никишка не отступался. Морщась и давясь, он проглотил один лист, второй, третий… Съел двенадцать листьев!

– Ну, как живот, болит? – поинтересовался Волька.

– Ни капельки.

Оба совсем упали духом.

Но наутро прибежал Никишка – глаза горят, сказал:

– Болит! Всю ночь на двор бегал.

И когда его повели к врачу, он сказал в поликлинике, что у него болит живот. Врачи переполошились и сказали, что у мальчика дизентерия, его нужно немедленно положить в больницу, в изолятор. Как только Никишка узнал, что его хотят положить в больницу на много дней, он задал реву, да такого, что все посчитали, будто плачет он потому, что сильно болен, и его немедленно отвезли на машине в больницу, которая на окраине Борового, и положили в изолятор. К Никишке никого не пускали, даже маму; она переговаривалась с ним через окно. Волька тоже прибегал по утрам и разговаривал с ним. Никишка просил, чтобы Волька не искал без него дорогу в Птичий лес, – вот скоро выйдет он из больницы, и они будут искать вместе. И Волька пообещал:

– Ладно, я буду ждать.

Никишку выписали через неделю, потому что в конце концов врачи решили: никакой дизентерии у него нет, а кроме того, сам Никишка признался, что ел лопухи.

13

Крепко хранит болото тайну Птичьего леса. Облазали они всю заречную окрестность – нигде к лесу подступа. Правда, возле Крестовой коряги камыш пореже, а вода – поглубже. Если бы лодка была!.. Ну, доплывешь на ней до Крестовой коряги, а дальше? Нет, лодка не годится. Дальше все затянуто ряской. А много ли воды под ней? Вряд ли там пройдет лодка…

Елка приуныла, когда мама сказала, что через две недели они навсегда уедут из Борового.

– Зачем навсегда? – упавшим голосом спросил Волька.

– Так велит врач, – ответила Елка. – Мы с мамой поедем жить к морю. Я там выздоровлю и буду ходить в школу. А здесь у нас никого родных нет. Около моря живет тетя Люба. Мы поедем к ней. Мне туда совсем не хочется. Но так хочет мама.

– Мы тебе цветок принесем, – сказал Никишка.

– Вы, наверное, туда не пройдете.

– Пройдем.

14

Волька с Никишкой дошли до Черной речки. Это лишь одно название – Черная речка, а на самом деле никакой речки здесь нет: так называется поросшее низкой ветлой место, над которым желтеет песчаный курган.

Говорят, много-много лет тому – может, тысячу, а то и больше – здесь хоронили древних людей. Копнешь лопатой твердый, слежавшийся песок – появляются коричневые кости, темные глиняные черепки. Ходят слухи, будто бы под курганом зарыты золотые вещи: чаши, браслеты, серьги. Но чтобы до них добраться, надо перекопать весь курган, а он такой большущий, что если копать лопатами, и за сто лет не сроешь.

В прошлом году сюда приезжали из города археологи, но и они почему-то не решились раскапывать курган.

С верхушки кургана хорошо виден Птичий лес – таинственный и влекущий.

Волька с Никишкой слезли с макушки песчаной горы и подошли к болоту. Здесь, на Черной речке, камыш как бы расступается перед чистой водой, образуя небольшое озеро, чуть дальше – еще одна огромная камышовая полынья, еще одно озеро, а между ними – протока, словно канал; раньше тут было много щук и плотвы; до сих пор на берегу черные подпалины – остатки рыбацких костров, но уже давно здесь не ловят рыбу, она тут вывелась.

– Вольк!

– Ты чего? – Волька подошел к берегу.

– Смотри!

На берегу чернел прогнивший колышек; к нему была привязана бурая от ржавчины цепь, один конец которой уходил в зеленоватую воду.

– Смотри, лодка!

Лодка была затоплена, ее занесло илом, в воде были видны лишь борта. Затонула она давно и, наверное, была худая, как решето. Хозяин лодки давно махнул на нее рукой. Волька и Никишка попробовали было выгрести из нее ил пустыми консервными банками. Но ила было так много! Пробовали раскачать лодку, но куда там!

Она точно вросла в илистое дно. Жалко. Конечно, на лодке в Птичий лес не проплывешь, но… Но ведь можно было бы поплавать по чистой воде – просто так, ради удовольствия.

Под вечер Волька с Никишкой устало брели домой. А когда дошли до деревянного моста, повстречали деда Никифора.

– А, друзья-приятели! – Его поблекшие, словно выцветшие за долгую жизнь синие глаза на этот раз были строгими. – Дорогу в Птичий лес ищете?

– Угу, – кивнул Никишка.

– Знаю, знаю, давно за вами приглядываю. А ведь я говорил вам: нет туда ходу. Топь. Страшнее страху. Увязнешь – и поминай как звали. – Он неодобрительно покачал головой. – Больно вы любопытные, как я погляжу. На что вам Птичий лес? Лесов тут у нас везде полно. Да какие леса! Ягоды сколько, грибов! А вы – Птичий лес да Птичий лес…

– Дядь Никифор, ведь вы сами говорили, там корень есть, который от ревматизма лечит, – сказал Никишка.

– Да ведь нет туда ходу. Корень мне нужен, у меня ревматизм, а вам-то он на что?

– Там динозавры есть, – начал Волька.

– Какие такие динозавры?

– Раньше считалось, они все вымерли… Животные такие. Большущие-пребольшущие…

– Боюсь, кабы с вами худа не было. С топью шутки шутковать – на гибель идти. Случится с вами то самое, что с любопытным карасишкой случилось.

– С каким карасишкой? – не понял Никишка.

– Сказочка есть такая. – Дед первым уселся на траву. – Садитесь-ка и вы. – Волька с Никишкой уселись рядом. – Есть сказочка про Карасишку. Был такой. Махонький, любопытный. А жил он в лесном озере. Да… Ну и Карасишка!.. Страсть какой любопытный. Вроде вас. И не было от него никому никакого прохода, ко всем приставал – не отвяжешься, как банный лист. К примеру, плывет себе Окунишка по своим окунишьим делам, а Карасишка – к нему: «Почему ты такой полосатый?». Бобер из дому вышел, а Карасишка тут как тут: «Почему ты такой мохнатый?» Пришла, значит, зима, озеро замерзло, все караси в тину зарылись – на зиму спать легли. Только тот, любопытный, шастает подо льдом туда и сюда. А почему? А вот почему: любопытство его точило: где раки зимуют? Спрашивают у него: «Тебе зачем это знать?» А Карасишка говорит: «Хочу знать – и все тут». Все на зиму спать улеглись, один он воду мутит. Разбудил Щуку и спрашивает: «Скажи, где раки зимуют?». Говорит ему Щука: «Любопытной Варваре нос оторвали». – «Скажи!» – «Наверное, под корягами». Карасишка заглянул под коряги – нету там раков. Тогда он Линя разбудил: «Скажи, где раки зимуют?». А тот ему: «Праздное любопытство до добра не доведет». – «Скажи!» Говорит ему Линь: «Посмотри под крутым берегом». Заглянул туда Карасишка, но раков и там нету. Разбудил Пескаря. «Слушай, Пескарь, скажи мне, где раки зимуют?» А Пескарь говорит: «Любопытство не порок, но в меру. Иди-ка ты лучше спи». А Карасишка свое: скажи да скажи. Говорит Пескарь: «Погляди в норах под левым берегом». Поплыл Карасишка к норам. Как он поплыл, Пескарь видел, а дальше что с Карасишкой случилось – не знал. Хватились его весной – туда-сюда, там и сям искали – нигде его нету. Где он? Так до сих пор никто и не знает. – Дед лукаво подмигнул им. – А вы… может, вы знаете? – Он засмеялся. – Может, вы знаете, куда тот Карасишка запропастился? – Дед взглянул на Никишку. – Не знаешь?

– Не…

– А может, его раки съели? То-то! Как бы и вам, как тому Карасишке, не сгинуть. Поняли, о чем я вам толковал? Топь. Страшнее страху. – Дед встал. – Сказка – ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок.

И он пошел к своему шалашу.

Никишка уныло взглянул на Вольку, вздохнул и сказал:

– Наврал нам Ромка. Никто там никогда не был.

– Испугался?

– Я? – Никишка смутился. – Да я никогда не испугаюсь!

15

Зарядила дожди. Елка на улицу не показывается. Душа у нее ни к чему не лежит. Вот принесла, наконец, мама книгу про трех мушкетеров, а читать не хочется. Ей казалось, что появись на столе лилии из Птичьего леса, все бы переменилось в ее жизни. Если бы Волька принес лилии, можно было бы не уезжать навсегда к морю. Елка и сама не знала, почему она так верит в эти лилии, – конечно, сказка, но вдруг!.. Ведь чего только не бывает на свете! А может быть, ей потому тосковалось, что не хотелось уезжать из Борового…

А Никишке по ночам часто снится Птичий лес, озеро, высоченная трава вокруг, видимо-невидимо ежевики, диковинные цветы – чего только там нет!..

Как только разбрелись тучи и проглянуло солнце, а на улице чуть-чуть подсохло, Елка попросилась в палисадник. Вскоре появился Никишка.

– Вольку не видела?

– Ты домой к нему сходи.

– Его дома нет. Может, на речку пошел.

Никишка хотел было идти на речку, но Елка остановила его. Она поманила Никишку пальцем и сказала полушепотом:

– Я одну вещь придумала.

– Какую? – насторожился Никишка.

– А если вам плот сделать и на плоту туда?

– Какой плот?

– Ну, найти бревна, связать… Сделаете шесты, они вместо весел будут, оттолкнетесь – раз-раз – и поплыли!

– Бревна… Где их достать? Знаешь… ты знаешь, можно из досок и камыша сделать. Плот будет – во! Легкий, плавучий. Только нужны веревки. Много.

– У нас в сарае есть. Даже старые вожжи есть. Они крепкие-прекрепкие.

– Я знаю, как плыть. Надо до Крестовой коряги, а там… Потом по протоке – мы ее с Вольной видели – до рыжих камышей, а потом влево нужно, до березок, которые на кочках, а после – по кочкам, по кочкам… и там!

Никишка снова почесал затылок, улыбнулся и побежал искать Вольку.

16

– Верно! – воскликнул Волька. – Надо на плоту попробовать. – Он удивился, что эта простая мысль не пришла ему раньше.

– Шесты сделаем, они вместо весел будут, оттолкнемся – раз-раз – и поплыли!

– Здорово! Ты сам придумал?

– Не… Так Елка сказала: вам, говорит, надо на плоту. Свяжите, говорит, бревна… А я говорю, лучше из досок…

Волька подумал: молодец Елка, сам бы Никишка не додумался, чтобы на плоту, ей бы мальчишкой быть!..

Но и соорудить плот – дело не простое. Не день и не два уйдет, прежде чем его построишь. А если плот будет лежать на берегу недалеко от Борового, кто-нибудь увидит доски и унесет на дрова. Нет, надо держаться подальше от посторонних глаз, и самое подходящее место – Черная речка: там пустынно, никого прохожих, и там чистая вода, по которой можно добраться до мшистых бугорков с чахлыми березками, а там… там видно будет!

– Я знаю, где доски, – сказал Никишка. – Пойдем покажу. – Они пошли на огороды, которые начинались на окраине Борового. Там была старая сторожка – дощатая, похожая на скворечник, – в которой давно не жил сторож. – Смотри сколько!.. – Никишка ухватился за одну из досок стены, доска пронзительно крякнула и оторвалась.

До вечера носили доски на Черную речку и складывали на берегу, рядом с колышком, к которому была привязана затопленная лодка. А до Черной речки не близко – пока тащишь доски, семь потов сойдет.

Поздно вечером, усталые, в грязи и тине, шли домой.

– Знаешь, давай я капитаном буду, – предложил Никишка.

– А я кем?

– Ты?.. – Никишка задумался. Предложить Вольке быть матросом? Обидится. А если, помощником капитана? Все равно обидится. – Ты будешь… Начальник экспедиции.

– Ладно, – снисходительно кивнул Волька и подумал: какой из Никишки капитан? Смех один!.. Без него, Вольки, Никишка и двух шагов не сделает… – А кто выше, капитан или начальник?

– Наверное, начальник, – вздохнул Никишка. – Ведь он – начальник…

– Надо рано-рано утром выплывать. Ты проснешься рано?

– Не знаю, – снова вздохнул Никишка. – Я крепко сплю.

– Как же тогда?

– Знаешь, я ночью совсем спать не буду. Не лягу. Ты тоже не спи, а то проспишь. Я к тебе ночью под окно приду, мы переговариваться будем, чтоб не уснуть.

– А ночью тебя из дома отпустят?

– Я через окно убегу.

17

Рано утром мама вывезла Елку в палисадник. Пришли четверо незнакомых мужчин, к воротам подъехала машина, и мужчины начали грузить в кузов вещи из квартиры, в которой жили Елка с мамой. Вещи повезут на станцию, погрузят в вагон и отправят к морю, где живет тетя. А мама с Елкой поедут следом.

Мама суетилась и нервничала. Беспокоилась, как бы не побилась уложенная в ящики посуда. Казалось, она совсем забыла про Елку, которая сидела под акацией и смотрела на Птичий лес, где растут лилии, – если смотреть на них долго, станешь совсем здоровой и красивой, как Золушка.

Когда солнце опустилось за крыши, мама хотела отвезти Елку в комнату, но та не согласилась. Может быть, с минуты на минуту появится Волька. И тогда она скажет ему:

– Я ведь завтра утром уезжаю.

– Смотри, что принес, – скажет Волька и протянет ей цветок из Птичьего леса. – Теперь тебе к морю совсем не надо.

Поздно вечером улица всполошилась: ни свет ни заря исчезли двое мальчишек.

Но Елка знала, что сегодня утром Волька с Никишкой спустили на воду легкий плот. Ей представилось, как они плывут сквозь камыши, прыгают по болотным кочкам, входят в лес – там так таинственно, так хорошо, что им не хочется уходить оттуда, они лежат возле озера, невдалеке чернеет ветхая избушка, смотрит на мальчишек изумленными глазами-оконцами, Волька с Никишкой рвут лилии, а затем входят в избушку. Вот скрипнула дверь, в углу проверещал сверчок, скрип половиц и осторожные шаги… А может, там есть динозавры? Из окна избушки видно, как они выходят на берег, ложатся на песок… И Вольке с Никишкой страшно выходить из избушки. Они ждут, пока не уйдут динозавры, розовые от закатной зари…

Мама отвезла Елку в комнату, и там Елка долго сидела возле окна. Ночь просыпала по небу звезды, на краю поселка заливалась собака. Потом собаке надоело гавкать, а звездам – светить. И Елка поняла: по небу пошли тучи.

Полил дождь.

18

Кто-то большой, черный жутко и жадно чавкал в чахлом камыше. Тяжело, как в кошмаре, дышало болото, и его дыхание густо и тошнотворно пахло прелью, тиной, гнилой водой.

Под ногами зыбилось и урчало, и Вольке казалось, что ступают они по чьему-то огромному и мягкому животу. Вспугнутые шагами, шмыгали и шарахались в камыше чернобрюшки.

– Вольк, не туда нам, – хныкал позади Никишка, дрожа от холода и усталости. И было ему страшно посреди болотного мрака. – Не туда, Вольк! – Что-то липкое, черное и зловонное хватало за ноги и не пускало. – Плот не здесь! Ну вспомни, правее.

Камыш царапал тело, как чьи-то когтистые руки. Нечто аспидное, крылатое промчалось над головой сгустком жути и завопило: «Гу-гу-гу-гу!»

И снова чьи-то руки, цепкие и противные, хватают, хватают, царапают, вперед не пускают.

Громко и однообразно зашелестело – все ближе, ближе… Хлестнул по болоту ветер, а вслед за ним – дождь.

– Не могу дальше, Вольк! Моченьки нет!..

– Иди! Тоже мне, моченьки…

Черный страх шевелился повсюду и летал над головой, выпрыгивал из кустов и показывал голубоватый язык. Разорвалась ночь от синего света – на миг. Бахнуло над болотом – гроза! Снова схватило за ноги и потянуло вниз – причмокивая и всхлипывая. Вниз, в трясину…

– Волька-а!

Вмиг вернулся охрипший от страха голос эхом со всех сторон, будто закричало само болото:

– А-а-а!

Кинулось болото со всех сторон на Никишку – мстить.

– Ма-ма-а!

Загоготала топь.