Текст книги "Человек из пробирки"

Автор книги: Олег Лукьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

– Ну и прохвост! – шептал Володя, мрачно глядя на разошедшегося врага.

И образ, надо сказать, вылепливался довольно убедительный. Лидочка могла видеть это по лицам ученых – заинтересованным и серьезным. Никто не прерывал Стулова, как прерывали Володю, напротив, слушали внимательно, и даже скептически настроенный Виктор Иванович время от времени кивал в знак согласия.

"Да что такое? – с отчаянием думала Лидочка. – Заворожил он их, что ли, своей болтовней?" Положение со всей очевидностью складывалось не в пользу Володи. Лидочка никак не могла ожидать, что даже лучшие, благородные черты его характера, вывернутые наизнанку и лживо истолкованные, могут быть использованы ему во вред.

Володя сидел злой и растерянный, иногда не выдерживая и вставляя реплики, еще больше ухудшая этим дело.

– Фарисейские штучки! – сказал он один раз в раздражении, на что Стулов тут же ответил, поводя рукой в его сторону: – Вот, пожалуйста! В этом оп весь.

Лидочка пыталась удерживать его, но без успеха. Володя с головой ушел в полемику и ничего не замечал. Из участников консилиума, кроме Лидочки и Володи, только Соселия, кажется, знал подлинную цену стуловскому врапыо, о чем можно было судить по его внешнему виду.

Он стоял в стороне, сложив на груди руки, и с мрачным видом слушал обнаглевшего вру па. Надо было что-то делать, спасать положение...

В этот критический момент дверь приотворилась, негромкий голос позвал Соселию по имени-отчеству. Лидочка увидела шофера, который привез их на консилиум. Наконец-то! Все время, пока шла дискуссия, она сидела как на иголках, поглядывая на дверь, веря и не веря, что удастся привезти на консилиум Гончарова.

Соселия переговорил с шофером и сделал Лидочке знак рукой.

– Я за Гончаровым поехала, – радостно шепнула она Володе, поднимаясь. Получила и ответ короткий кивок и быстро вышла из кабинета.

– Мигом туда н обратно, – нрпка.чал Соселия шоферу.

Лидочка поспешно одевалась...

В аэропорт они приехали вовремя. Выходя из машины, Лидочка услышала объявление о прибытии московского самолета. Постояла, нервничая, минут десять у выходных ворот и увидела Гончарова, который шел в толпе пассажиров. Он тоже увидел Лидочку и помахал ей издали рукой. Его бородатое лицо под фетровой не по сезону шляпе улыбалось...

– Ну, рассказывайте, что у вас тут стряслось, -сказал Гончаров, когда машина тронулась. – Только коротко и главное, потому что времени у нас немного.

И Лидочка стала рассказывать...

А вот и снова институтский городок. За час, пока Лидочка ездила, основательно стемнело, и в погруженном во тьму вестибюле светилось только окошко швейцарской конторки.

Дверь им открыла пожилая женщина-швейцар, впустив без всяких разговоров (видно, ее предупредили).

Проходя по коридору к комнате, где проходил консилиум, Лидочка и Дмитрий Александрович уже издали услышали приглушенные голоса. Участники консилиума, как видно, и не думали расходиться, наоборот, о чем-то спорили.

Вторая дверь, ведущая непосредственно в кабинет профессора, была приоткрыта. На полу приемной лежала длинная полоса света.

– А ну-ка, подождем, – сказал Дмитрий Александрович, задерживаясь у двери.

Они остановились в тени перед световой полосой, так что находившиеся в кабинете не могли их заметить. Дверь была открыта наполовину, и Лидочка сразу увидела Володю. Он стоял к ним спиной, заслоняя остальных, и громко говорил, обращаясь к кому-то из ученых: – Мииутку. Я тоже привык к точности. Вы сейчас только согласились, что знак равенства между настоящим и искусственным человеком можио поставить только в том случае, если элементы телесной организации оооих аосоjiioTiio совпадают.

– Совершенно верно, – отвечал высокий, звенящий голос, в котором Лидочка не сразу узнала Виктора Ивановича.

– Но в искусственных белках, как уже говорилось, те же аминокислоты содержатся и правые и левые поровну, а в естественных только левые.

– Но какое это имеет значение? Во-первых, правые и левые формы функционально совершенно равноценны, а во-вторых, при столь подробном моделировании должны воспроизвестись все характеристики моделируемого объекта – способность мыслить, самосознание, ориентация в пространстве и времени.

– Во-первых, значение, видимо, имеет,– отвечал Володя, – иначе живое состояло бы из правых и левых форм, а во-вторых, при моделировании воспроизводится отнюдь не все. Есть по крайней мере одна, как вы выразились, характеристика, которую не воспроизвести ни в какой, сколь угодно точной модели.

– Это какая же характеристика? – спросил Виктор Иванович.

– Чувство! Способность к субъективному психическому переживанию.

– Молодец! – негромко проговорил Дмитрий Алексадрович.

В кабинете некоторое время молчали. Потом послышался глуховатый, чуть ироничный голос профессора Иконникова: – Это что-то новое! Семен Миронович, вот вам и оппонент для вашей диссертации. А мы с вами голову ломали, где взять оппонента.

– В самом деле, это что-то новое, – сказал Семен Миронович.– Почему вы убеждены, что чувство невозможно смоделировать?

– Моделировать – сколько угодно, но создать модель, которая переживала бы радость, боль, утрату, любила, страдала, – невозможно.

Володя произнес эту фразу, как приговор, с непоколебимым спокойствием человека, глубоко убежденного в своей правоте.

– Модель будет убирать руку от огня, улыбаться, изображать недовольство, даже плакать, но чувствовать при этом не будет.

В кабинете хмыкнули, кашлянули, затем заговорил Виктор Иванович: Бездоказательное заявление! Что-то вы наставили кругом запретов – сознание невозможно моделировать, "я" – невозможно, чувство, оказывается, тоже. Но почему, объясните, наконец? Какие физические законы этому препятствуют? Я понимаю, невозможно создать вечный двигатель. Это противоречит закону сохранения энергии. Но какой закон запрещает мне воспроизвести в модели способность чувствовать?

– А какой закон разрешает?

– Пока не знаю. Но когда-нибудь такой закои или законы будут открыты.

– Ошибаетесь, Виктор Иванович. Не все вещи на свете списываются категорией закона. Вами движет чистейшей воды вера, но только очень наивная, лишенная культурных корней. Еще столетия назад было известно, что мир органичен и не может быть описан чисто аналитически. В высшей степени его органичность выразилась в человеке.

– Да что вы его слушаете!-врезался в разговор резкий голос Стулова. Мы уже разобрались, кто здесь настоящий Колесников, а кто поддельный.

В этот момент Дмитрий Александрович толкнул дверь и вошел в кабинет. За ним вошла Лидочка.

Глава 12.

Те же и Гончаров

При их появлении дискуссия сразу же прервалась.

Все смотрели на вошедших. Радостно улыбаясь, Володя подошел к другу и крепко пожал ему руку, одновременно обняв другой за плечо.

– Здравствуйте, дорогой! Вы очень вовремя появились. Спасибо вам, Сергей Иосифович!

Он с благодарностью посмотрел на Соселию. Тот молча кивнул.

– А мы тут ударились в философские споры. Проходите, есть о чем поговорить.

Дмитрий Александрович снял шляпу и поздоровался с присутствующими. Семен Миронович и Виктор Иванович вразнобой кивнули, Стулов забегал глазами, разглядывая новое лицо. Соселия и капитан Гринько никак не прореагировали, а Владимир Сергеевич только чуть голову повернул в сторону вошедшего, который смотрел на него с величайшим интересом.

Но больше всего удивил Лидочку профессор Иконников. Он поднялся из-за стола п сделал приглашающий жест рукой.

– Рад вас видеть у нас в гостях, Дмитрий Александрович, проходите, прошу.

– Это Гончаров Дмитрий Александрович, талантливый хирург и вообще человек очень интересный, – объяснил он присутствующим. – Как-то в Москве я был на его лекции и узнал много для себя нового.

Оба сотрудника снова кивнули, и Лидочка заметила настороженность в их позах. Видно было, что Гончарова они не знают.

Дмитрий Александрович и Лидочка сняли пальто. Володя отнес их в соседнюю комнату и вернулся обратно.

– Мы тут с Лидией Ивановной постояли немного за дверью, послушали, сказал Гончаров, садясь в кресло, подставленное Володей. – Без всякого умысла, знаете ли. Просто, чтобы войти в ход дела. Послушали и поняли, что у вас идет принципиальный разговор.

– Да, пожалуй, – сказал Иконников, – разговор действительно принципиальный, вызванный чрезвычайными обстоятельствами.

– Они мне известны, – сказал Дмитрий Александрович.

Он снова задержал любопытствующий взгляд на Владимире Сергеевиче.

– Вот как! Тогда было бы интересно услышать ваше мнение по поводу двойников.

Дмитрий Александрович откинулся в кресле, принимая удобную позу и, глянув на профессора, спросил: – Да нужно ли оно? Не лучше ли узнать мнение самого компетентного здесь лица?

Он показал ладонью на Лидочку, которая сидела на своем месте, в волнении сжимая двумя руками сумку.

– Женское сердце, Роман Николаевич, более надежный свидетель, чем мужской ум. Ум скользит по поверхности вещей, а сердце охватывает их суть. Помните Батюшкова: "О, память сердца, ты сильней рассудка памяти печальной"? Лидочка, милая, будьте добры, скажите нам, кого из этих двух одинаково симпатичных мужчин вы любите? Не стесняйтесь, пожалуйста, ведь речь идет о его благополучии.

Лидочка, смутившись, пожала плечами и кивнула на Володю: – Его.

– А этого, похожего на него мужчину, вы тоже любите?

Лидочка отрицательно покачала головой, ничего не сказав.

– Ну вот и весь ответ, – развел руками Гончаров. – О чем спор? Неужели из двух одинаковых по виду мужчин женщина полюбит искусственного и отвергнет настоящего? Я полагаю, женщины в таких вопросах разбираются лучше нас, мужчин.

– В самом деле, – продолжал он развивать свою мысль, обращаясь теперь к Семену Мироновичу. – Вот если бы вам, простите, не знаю вашего имени...

– Семен Миронович.

– Если бы вам, Семен Миронович, предложили в подруги двух одинаково красивых женщин – настоящую и искусственную, какую бы из них вы выбрали?

Семен Миронович засмеялся, слегка зардевшись.

– Вы остроумный человек, Дмитрий Александрович, только ваши аргументы в данном случае не годятся.

– Какие же вам еще нужны аргументы? – с искренним изумлением спросил Гончаров.

В разговор вмешался Виктор Иванович.

– Простите, я вас перебью, – сказал он, нацеливая на Гончарова указательный палец. – У нас идет принципиальный разговор, в котором апелляция к сфере эмоций, мягко говоря, некорректна. Мы добрались до центрального пункта проблемы, и теперь требуется предельная точность. Ваш друг утверждает, что даже чрезвычайно подробная модель человека принципиально неспособна чувствовать.

– Он абсолютно прав. Мoдель – это модель, а человек – это человек. Я убежден, что наряду со вторым началом термодинамики, исключающим возможность самоорганизации мертвой материи, когда-нибудь столь же несомненным будет считаться некое начало кибернетики, отвергающее возможность создания живых существ искусственным путем. Я даже попытаюсь в общих чертах сформулировать его. Что-нибудь вроде: "Невозможно, пользуясь дискретными средствами моделирования, создать искусственную чувствующую плоть".

Взгляд Дмитрия Александровича излучал такое спокойствие и был так искренен, словно он вычитал про новое начало в научном труде, а не сформулировал его сам.

Сотрудники профессора переглянулись, не зная, как разговаривать с человеком, который не принимает правил ведения научного спора. Сам профессор занялся вдруг своим мундштуком – разобрал его и стал прочищать его над пепельницей разогнутой канцелярской скрепкой.

Глаза его между тем двумя голубыми каплями светились под крутым лбом, выдавая напряженную работу мысли.

– Если мне не изменяет память, – медленно сказал он, двигая взад-вперед скрепкой, – подобную идею вы высказывали в своей лекции, правда не в столь законченной и откровенной форме.

– Совершенно верно, – подтвердил Гончаров. – И могу привести сколько угодно аргументов в ее пользу. Вот первый, касающийся пункта, который вы только что обсуждали. Важнейшим признаком живого организма является способность чувствовать. "Чувствую, следовательно, существую" – так бы я поправил формулу Декарта. Но чувство всегда субъективно, оно принадлежит единственному, переживается только им и никакими средствами не может быть передано другому. Искусство не в счет, оно передает нам лишь тени подлинных чувств. Следовательно, чувство так же недоступно для исследования, как какая-нибудь черная дыра, отстоящая на миллиарды световых лет от Земли. Но как, скажите мне, моделировать недоступное?

– Блестящий аргумент! – воскликнул Володя.

– Простите, не согласен, – с вежливой твердостью возразил Иконников. Аргумент слишком расплывчат.

Дмитрий Александрович с улыбкой посмотрел на Володю.

– Ну что, мой друг, повторяется история многолетней давности. В те времена вы были моим оппонентом.

– Тогда я все на свете знал, – усмехнулся Володя.– Да вот поглупел с возрастом.

– Почти как Сократ!

Его взгляд не понравился Икoнникову.

– Ну что ж, – сказал он, хмурясь. – Разговор у нас получился интересный, и, хотя истина в споре не родилась, кое в чем мы все-таки разобрались. Стало ясно, например, что разница между искусственным и естественным неуловима и объективно выявлена быть не может.

– Приехали! – с горькой усмешкой сказал Володя.

– Вот именно, приехали! – раздался вдруг резкий сорочий голос Стулова. – И пора уже выходить.

– Да, пора выходить, – сказал он, вставая, – потому что всему должен быть конец. Товарищ капитан и вы, товарищ следователь, я думаю, вывод Романа Николаевича вам вполне ясен. Установить разницу между двойниками невозможно. Значит, нужно принять во внимание те действительно объективные факты, которые имеются. Владимир Сергеевич – главный инженер солидного предприятия, лицо уважаемое, его паспорт в полном порядке. Какие претензии могут быть к нему с вашей стороны?

Грузный Гринько посмотрел сверху на Соселию.

– Объективно говоря, никаких, а?

– Кроме того, что у них одинаковые паспорта, – довольно резко ответил Соселия.

– А уж вы с ним разбирайтесь, у кого дубликат! – Стулов ткнул пальцем в сторону Володи. – При чем здесь Владимир Сергеевич? Ни у него, ни у меня больше нет времени на разговоры. Нам надо идти. До свидания.

– Да, нам надо идти, – сказал и Владимир Сергеевич, вставая. – До свидания.

При общем молчании оба вышли из кабинета. Лидочка растерянно посмотрела на Соселию и Гринько. Неужели все? Неужели они просто так дадут уйти двойнику? Ведь ничего не выяснено!

Соселия с недовольной миной что-то негромко сказал капитану, тот пожал плечами, ответил. Наступила неловкая пауза. Кажется, все участники консилиума понимали, что произошло что-то не то. Стулов, конечно, никуда не торопится, так же как и Владимир Сергеевич. Просто они воспользовались моментом и решили покончить с неприятным для них разговором.

Володя сидел мрачный и пристально смотрел на профессора Иконникова. На лицах Семена Мироновича и Виктора Ивановича не было написано удовлетворения, как можно было ожидать. Пожалуй, их даже разочаровал столь ординарный финал дискуссии. Профессор Иконников и Гончаров сидели друг против друга на расстоянии десятка шагов, напоминая дуэлянтов. Гончаров, казалось, чего-то ждал от профессора, но тот сидел с нейтральным выражением лица – видно, не хотел показаться необъективным и сам ждал, когда другие решат, продолжать дискуссию или нет. Было слышно, как в приемной одеваются Владимир Сергеевич и Стулов и последили откашливается и перхает, что-то говоря Владимиру Сергеевичу.

В этот момент Гончаров повернулся к милиционерам и очень спокойным тоном попросил: – Будьте добры, верните их назад. Разговор еще не окончен.

Тут же с места сорвался маленький Соселия и молнией метнулся в приемную.

– Обоих, – сказал ему вдогонку Гончаров.

"Зачем обоих?" – недоумевая, подумала Лидочка.

...Стулов и Владимир Сергеевич появились снова, в верхней одежде и шапках. Их почти силой втолкнул в кабинет следователь.

– В чем дело? Почему? – возмущенно кричал Стулов.

– Идите, идите, – говорил Соселия.

Он закрыл дверь и встал к ней спиной, положив на пояс руки.

– Безобразие! Я буду жаловаться!

– Жалуйтесь! – отрезал Соселия.

Его решительный вид подействовал на беглецов. Стулов, недовольно буркнув, сел на край кресла, не раздеваясь и даже не сняв шапки. Его примеру последовал и Владимир Сергеевич. Странное дело, он почему-то предпочитал молчать, а не возмущался вместе со Стуловым.

Наступила долгая, томительная пауза. Взоры сидящих были устремлены на двух людей – Иконникова и Гончарова. Лидочка почувствовала, чтo сейчас произойдет что-то очень важное, может быть, самое важное, что решит судьбу Володи.

– Роман Николаевич, – негромко сказал Гончаров. – Вы в самом деле не обнаружили разницы между двойниками?

– Принципиальной – нет.

– Ни живость воображения моего друга, ни его острый ум, ни искренность ни в чем вас не убедили?

Профессор молча пожал плечами.

– И свидетельство этой очаровательной женщины тоже не поколебало вас?

Иконников усмехнулся.

– Не скрою, ваш друг и его возлюбленная мне симпатичны, но мои личные симпатии не могут быть аргументом в столь принципиальном споре. Истину ищут холодным умом, освобожденным от эмоций.

–Вы в этом убеждены? А как же знаменитее: "Бойся думать без участия сердца"?

– Не понимаю, чего вы от меня добиваетесь? – сдержанно сказал Иконников. – Чтобы я произвольно, на основании смутных чувств высказался в пользу вашего друга? Но товарищи из милиции все равно не примут такого свидетельства, да и претендент будет возражать.

– Ведь будете? – обратился он к Владимиру Сергеевичу, каторый сидел рядом со Стуловым, положив на колени шапку.

– Буду, – сказал тот, кивая.

– Вот видите. Нужны точные, аргументированные доказательства, а у нас их нет, да и быть не может. Если один из двойников действительно гомункулус, то при таком подробном моделировании, как мы уже выяснили, разница между искусственным и естественным практически исчезает.

– Если не считать такого пустяка, как способность чувствовать. заметил Гончаров.

– Но это пока лишь гипотеза, которую по вашей же логике и доказать невозможно. Вы сами утверждали, что субъективное – это тайна за семью печатями, а верить его внешним проявлениям нельзя.

– А если я все-таки сумею ее доказать?

Иконников вскинул бровь, глядя на Гончарова настороженным, непонимающим взглядом.

– Не представляю, как это можно сделать.

Дмитрий Александрович повернулся к Гринько и Соселии: – Если я правильно понял, вы – сотрудники милиции?

– Да, – сказал Соселия. – Это я разыскал вас. – Он назвал себя и капитана (оказалось, что по званию он тоже капитан).

– Очень вам за это благодарен, товарищ Соселия, – поклонился ему Гончаров. – Но скажите, а не лучше ли нам просто взять и разойтись? Кажется, ясно, что мой друг не преступник, его двойник тоже. Какие претензии могут быть к ним со стороны милиции? Что они живут по одному паспорту?

– Не только,– сказал капитан Гринько.– Паспорт – это полбеды. Дело в том, что москвич по роду своей работы бывает на предприятиях со строгим пропускным режимом, а это уже серьезно. Мы обязаны точно установить, кто они такие. Хотя бы для собственного спокойствия.

– Поймите нас правильно. Мы не бюрократы, – сказал Соселия. – Лично я во всем верю вашему другу, но ведь веру к делу не пришьешь.

– Что бы вы хотели получить?

– Что бы мы хотели получить, Гринько?

– Протокол консилиума, что еще? Пусть товарищ Иконников и его сотрудники подпишут протокол, в котором будет сказано, что один из двойников искусственного происхождения.

– Ни больше ни меньше? – сказал со смешком Виктор Иванович.

– Ни больше ни меньше. Нам нужно иметь оправдательный документ, тогда мы со спокойной душой отпустим обоих. Пусть тогда ими ученые занимаются, а милиция тогда действительно ни при чем. У нас своих забот хватает.

– А если мы здесь ни к чему не придем? – спросил Гончаров.

– Это было бы плохо, – сказал Соселия.

– Придется задержать москвича, дело заводить, – уточнил Гринько.

У Лидочки заныло сердце. Если они сейчас не разберутся, все пропало. Капитан и следователь, кажется, не против отпустить Володю. Теперь все зависит от профессора и Дмитрия Александровича. Она с надеждой смотрела на обоих. Иконников сидел с виду неприступноспокойный, но глаза его под крутым с залысинками лбом таили еле уловимую неуверенность. Похоже, профессор сомневался в правильности запятой им позиции. Эту его неуверенность, наверное, почувствовал и Гончаров.

– Роман Николаевич! – сказал он с воодушевлением. – Давайте произведем с вами один мысленный эксперимент. Допустим, некий высокий для вас авторитет, скажем представитель инопланетное сверхцивилизации, сообщил вам, что один из сидящих здесь двойников действительно гомункулус.

– Допустим.

– И предложил бы вам для проверки вашей интуиции быстро, не думая, указать его. Кого бы вы указали?

– Его, – сказал профессор, направляя мундштук в сторону Владимира Сергеевича, который по-прежнему сидел чинно и прямо, положив руки на колени.

– Прекрасно!

Дмитрий Александрович легко поднялся, оттолкнувшись руками от подлокотников.

– Чувство находит короткий, но неточный путь к истине. Ум ищет точный, но слишком длинный. Вот если бы удалось сплавить их в единое целое! Каким совершенным существом стал бы тогда человек!

Он прошелся по комнате и остановился у окна, повернувшись лицом к профессору.

– Будьте добры, назовите условия, на которых вы согласились бы подписать протокол.

Иконников откинулся на спинку кресла, положив на стол прямые руки. С минуту он исподлобья смотрел на Гончарова, барабаня пальцами по гладкой поверхности стола, потом сказал: – Между прочим, я тоже не бюрократ. Дело тут не в каких-то формальных условиях. Я готов признать хоть дьявола, если буду иметь глубокую внутреннюю убежденность, что передо мной действительно дьявол. В данном случае такой глубокой убежденности у меня нет, хотя должен признать, что общий ход дискуссии подталкивает к выводу, что один из двойников в самом деле является биологической копией другого.

– А если бы мне все-таки удалось доказать, что он начисто лишен субъективного, убедило бы это вас?

На этот раз Иконников задумался надолго. В комнате стояла мертвая тишина. Оба сотрудника сидели, как изваяния, настороженно глядя на Гончарова. Володя сжал Лидочке руку, не сказав, однако, ни слова. Даже Стулов притих – не дергался, не перхал, только часто бегал глазами, следя за обоими учеными, видно, понял, что Гончаров – личность необыкновенная и если говорит, то знает, что говорит.

Наконец профессор сказал: – Да, это меня убедило бы.

– Ну что ж, очень хорошо, – удовлетворенно заключил Гончаров. – В таком случае я хотел бы привести вам свое доказательство.

Глава 13. Аргумент

Дело, похоже, шло к концу, и, похоже, к благополучному. Лидочка почувствовала это своим внутренним чутьем, которое до сих пор ни разу не подводило ее. Она знала, как глубоко уважает Володя своего друга, как безоговорочно верит в его всесилие, и тоже верила в него со слов Володи. И если, отправляясь в аэропорт, она в глубине души все же сомневалась, что ему удастся убедить ученых – ведь они тоже умные и твердые в принципах люди, – то теперь сомнения полностью и окончательно исчезли. Стало ясно, что Гончаров из числа тех редких людей, которые действуют только наверняка. Уже по тому, как он говорил, было видно, что он действительно может доказать, что Владимир Сергеевич – гомункулус. Лидочке стало необычайно легко на душе. Ни с того ни с сего ее охватило вдруг странное чувство, похожее на легкое опьянение, как от глотка шампанского.

Совсем пропало ощущение неловкости, которое она до сих пор испытывала. Ей даже захотелось немного спать.

Так бывает, когда после продолжительного нервного напряжения наступает разрядка...

Некоторое время Дмитрий Александрович стоял, опершись руками о подоконник, о чем-то думая. Его лицо, досих пор добродушно-спокойное, стало очень серьезным.

Казалось, он принимает какое-то важное решение. Так прошла минута или две. Потом Дмитрий Александрович сцепил у груди руки, выпрямился и объявил, что его доказательство представляет собой специальный психологический тест, который он привез в свое время из Индии.

К сожалению, он не захватил его с собой, но у него в Григорьевске есть старый приятель, которому он подарил экземпляр теста. Приятель – человек одинокий, у него большая квартира, и по вечерам он бывает дома. Поэтому будет лучше, если они все прямо сейчас поедут к нему и там проведут испытания. Еще Дмитрий Александрович, добавил, что вся процедура вместе с дорогой займет самое большое минут сорок, от силы час. Думается, что товарищи не пожалеют времени на такое дело, тем более что тест очень оригинальный и наверняка вызовет всеобщий интерес.

Возражать никто не стал, даже Стулов. В кабинете сразу стало оживленно, как бывает на заседаниях, когда председательствующий объявляет перерыв. Задвигались стулья, послышался говор, реплики. Иконников вытряхнул в корзину окурки из пепельницы и сдул крупицы пепла со стола. Оба капитана закурили. Присутствующие, разговаривая, потянулись в приемную. Кто-то подал Лидочке пальто, кажется Дмитрий Александрович. Володя взял у нее сумочку. Сразу стало шумно и тесно. По одному, уже одетые, выходили в коридор. Последним кабинет покинул профессор. Окинул взглядом помещение, потушил свет и захлопнул дверь...

Настроение у Лидочки все улучшалось. Ей было все равно, что за испытание устроит двойникам Гончаров,она твердо теперь знала, что Володя успешно его пройдет. Больше ее сейчас ничего не интересовало. Она слишком устала от всех этих сложных споров и связанных c ними переживаний.

На улице было тихо и безлюдно. Институтский городок стоял погруженный в темноту. Только у входов в корпуса ярко пылали белые глаза фонарей, образуя оазисы света, в которых искрился тонкий, как пух, снежок, покрывающий льдистую землю.

Постояли, посовещались – выйти ли напрямик на улицу Московскую, где часто ходят такси, или идти через городок до троллейбусной остановки. Решили, что троллейбусом выйдет быстрее, и двинулись нестройной толпой через городок.

Володя вел Лидочку под руку и нес сумку. Впереди шли Иконников с Дмитрием Александровичем, о чем-то оживленно разговаривая. Наверное, Гончаров рассказывал профессору суть теста, а тот задавал уточняющие вопросы. Рядом с ними шли сотрудники профессора, чутко прислушиваясь к разговору двух ученых. На профессоре была черная куртка на меху и черная же меховая шапочка с козырьком, придававшие его фигуре спортивный вид.

– Совсем на профессора не похож, – сказала Лидочка, подавляя зевок. Ей что-то вдруг очень захотелось спать.

– А ты думала, раз профессор, значит, старый тюфяк? – как сквозь сон услышала она голос Володи. – Это тебе не девятнадцатый век. Старость сейчас не в почете. Все хотят быть молодыми.

На троллейбусной остановке не было ни души, да и улица выглядела пустынной, как глубокой ночью, хотя времени шел всего десятый час. Это почему-то никого не удивило, в том числе и Лидочку, как удивило бы в иной ситуации – улица Пушкина была одной из самых оживленных в городе. "Наверное, какой-нибудь интересный фильм идет по телевизору", – подумала она.

Подъехал троллейбус, тоже почти пустой – на переднем сиденье был всего один пассажир. И опять это никого не удивило. Лидочку тоже. Участники рейда продолжали разговаривать между собой, а Лидочка села рядом с Володей и положила ему на плечо голову.

– Спать хочешь? – ласково спросил Володя.

– Ага.

Лидочка зевнула и закрыла глаза. Веки у нее отяжелели и слипались сами собой.

– Потерпи, еще немного осталось.

До нужной остановки они не доехали. В кабине водителя внезапно вспыхнуло синим огнем, раздался приглушенный взрыв, и троллейбус остановился.

– Приехали. Короткое замыкание, – объявил Семен Миронович.

И действительно, вслед за его словами из кабины высунулся молодой водитель с висячими усами и возвестил: – Выходите, граждане. Троллейбус дальше не пойдет.

– Безобразие! – возмущенно сказал Стулов.

– Я что, нарочно, что ли, аварию устроил? – сердито ответил водитель.

– Не переживайте, тут недалеко. Так дойдем, – успокоил всех Дмитрий Александрович.

Они вышли из троллейбуса и под предводительством Гончарова двинулись пешком по улице. И здесь, в центральной части города, было безлюдно. Вдалеке у перекрестка маячили две человеческие фигуры, вышла из хлебного магазина напротив старушка в платке и валенках и мышкой юркнула в соседний подъезд, словно испугавшись незнакомой компании. И все. Больше никого не было видно.

"Определенно какой-то интересный фильм показывают, – подумала снова Лидочка. – Уж не "Сагу ли о Форсайтах"?" Почему ей пришло в голову именно про "Сагу", фильм, давно показанный по телевидению, она и сама бы не могла объяснить.

Проходя мимо освещенных окон кафе "Арлекино", они услышали приглушенные звуки и увидели наконец людей. За примороженными стеклами окон двигались человеческие фигуры, доносились глухие, однообразные удары, словно там работала какая-то машина.

"Свадьба", -прочитала Лидочка табличку, вывешенную за дверным стеклом. Дверь была заперта изнутри нa длинный крючок. Люди в кафе пели и танцевали, и не было им никакого дела до проходившей мимо окон странной компании с ее странными проблемами.

– А теперь сюда, – сказал Дмитрий Александрович входя в ворота, находившиеся сразу за кафе. – Тут есть короткий путь через проходной двор.

Они прошли через подъезд, освещенный тусклой лампочкой, и оказались в большом полутемном дворе. Стояли тут какие-то грузовые машины, помойные ящики, тара из-под бутылок и пахло пищевыми отходами. Лидочке неудержимо хотелось спать, она плелась рядом с Володей.

Посреди двора три молодых человека гоняли консервную банку. Грохот банки и крики молодых людей немного пробудили Лидочку. Она увидела, что игроки, несмотря на мороз, одеты очень легко. Двое были в костюмах, а третий вообще в одной рубашке. "Со свадьбы", – догадалась Лидочка, заметив прямоугольник света в темноте двора. Там находился черный вход, ведущий на кухню кафе.

– Протрезвляются ребятки! – смеясь, сказал кто-то.

Один из игроков, тот, что был в рубашке, разогнался в погоне за банкой и, не рассчитав, налетел на Стулова.

Оба, сцепившись, проехали по ледяной поверхности, чуть не упав.

– Извините, папаша, больше не повторится, – с пьяным добродушием сказал парень.

– Кретин! Алкоголик! – заорал на него Стулов и сильно от себя оттолкнул. Парень поскользнулся, взмахнул руками и упал на спину, ударившись затылком об лед. Это было так неожиданно и так безобразно, что Лидочка вскрикнула, словно ее саму стукнули по затылку.