Текст книги "Человек из пробирки"

Автор книги: Олег Лукьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Некоторую неожиданность являла собой неподвижная человеческая фигура, стоявшая в углу, неподалеку от двери. Это был макет того самого робота Чарси, которого показывали на международной выставке. Лидочка узнала его сразу. Розовощекий, улыбающийся, синеглазый, со скульптурно-рельефными мышцами на голом, отливающем желтизной теле, он стоял чуть подавшись вперед и подняв руку, словно неся людям благую весть о скором пришествии эры антропоидных роботов. Входя в кабинет, Лидочка его не заметила и теперь только окинула беглым взглядом и больше старалась не смотреть на него...

Присутствующие разбились на маленькие группки и негромко переговаривались, как бывает, когда ждут главное лицо, без которого дело не начинается. Соселия сидел маленький и серьезный рядом с грузным Гринько, который держал на коленях черную папку и что-то ему говорил, наклонившись над ним, как над ребенком. Лидочке показалось, что один раз, глянув на них, Соселия чуть заметно им улыбнулся. Оба работника милиции были в штатском.

Очень не понравился Лидочке Стулов, который разговаривал у окна с непроницаемо-холодным Владимиром Сергеевичем. Прилизанный, розовощекий, он то и дело бросал в их сторону быстрые взгляды, словно проверяя, на месте ли они.

– Замышляет, поросенок! – насмешливо проговорил Володя.

– Какой он все-таки отвратительный! – тихо сказала Лидочка.

Курчавый брюнет в очках взглянул на наручные часы и подошел к окну, высматривая что-то внизу сквозь стекло. Через минуту он сообщил: – Эрен приехал.

– Роман Николаевич, – расшифровал его коллега, тоже вставая. – Сейчас придет.

И действительно, через несколько минут дверь отворилась, и в кабинет вошел среднего роста моложавый мужчина в коричневом, отлично скроенном костюме.

– Здравствуйте, – сказал он сразу всем присутствующим и, не задерживаясь, прошел к письменному столу мимо застывших в почтительных позах сотрудников, – Прошу извинить за опоздание, – сказал профессор, усаживаясь.

Голос у него оказался почти такой, каким его Лидочка слышала по радио – высокий, слегка приглушенный, с той ласкающей слух интонацией, какая вырабатывается у людей, довольных жизнью, любящих и умеющих нравиться окружающим.

Оба сотрудника уселись по обе стороны стола, в непосредственной близости от профессора.

– Можно поближе, товарищи, – пригласил остальных курчавый.

– Ничего, мы здесь посидим, – сказал капитан. – Так виднее.

Володя с Лидочкой остались на своих местах, зато Стулов и Владимир Сергеевич воспользовались приглашением и сели в середине стола. Профессор вынул из кармана мундштук и вставил в него торчком сигарету.

Двумя льдинками блеснули светлые глаза, задерживаясь на Лидочке.

– Не возражаете?

– Нет, – сказала Лидочка, покачав головой.

Иконников очень заинтересовал ее – тем уже, что внешне никак не походил на профессора. Голова у него была маленькая, крепенькая, ладно приставленная к туловищу, волосы уложены в аккуратную прическу с ровным пробором. Пожалуй, его можно было бы принять за спортсмена, если бы не гладкий выпуклый лоб с легкими залысинами и умные, проницательные глаза, свидетельствующие о том, что их обладатель принадлежит к интеллектуальному сословию. Вообще профессор с первого взгляда производил впечатление человека умного, уравновешенного и знающего себе цену. Лидочка верила первому впечатлению, и теперь оно ей говорило, что Иконников, кроме того, человек порядочный, с принципами, в которых, по-видимому, очень тверд. А это означало, что с ним может быть и легко и трудно. Многое зависит от того, как будет вести себя Володя. Только бы не настраивался заранее против профессора.

– Интересный мужик, – негромко сказал Володя. – Сразу видно самородок.

Лидочка сжала ему руку и тоже тихо сказала: – Ты поосторожнее с ним.

– Не волнуйся, -шепнул Володя.

Иконников сквозь сигаретный дым разглядывал двойников. По добродушно-ироническому прищуру его светлых глаз Лидочка поняла, что он и не думал верить сообщению об искусственном человеке, если только его вообще вводили в подробности. Иного отношения к подобной идее от серьезного ученого нечего было и ожидать.

– Ну что ж, будем знакомиться, – сказал профессор дружелюбно. – Меня зовут Роман Николаевич, а это мои коллеги – Семен Миронович (брюнет в очках кивнул) и Виктор Иванович (широколицый с бородкой тоже кивнул).

– Вы, если не ошибаюсь, работники милиции? – обратился он к Гринько и Соселии.

Те, по очереди привстав, представились.

– А вы, значит, и есть герои нашей встречи? – сказал он двойникам.

Те также поднялись и назвали каждый полное имя, вызвав улыбки на лицах ученых.

– А вы, простите, кто будете? – спросил профессор Лидочку.

– Жена, – несколько робея, сказала Лидочка. – Колесникова Лидия Ивановна.

– Простите, чья жена? – любезно осведомился Семен Миронович.

– Вот его, – простодушно сказала Лидочка, кивнув на Володю, и смутилась еще больше, увидев новую улыбку на добродушной физиономии Семена Мироновича.

Усмехнулся и профессор, стряхивая пепел в бронзовую пепельницу.

– Кто будет делать сообщение? – спросил он.

– Разрешите мне, – сказал капитан Гринько, поднимаясь.

– Пожалуйста, – кивнул профессор. – Да вы сидите, – сказал он, махнув рукой с сигаретой. – Я думаю, товарищи не будут возражать.

Капитан сел, не торопясь раскрыл папку с листками и, откашлявшись, начал читать протокол – ровным голосом, негромко, не прерывая чтения и не поднимая головы. Протокол был написан простым слогом, точно и по существу без ненужных подробностей и в то же время с сообщением главного, без чего картина событий была бы неполной. Можно было подумать, что составляли его сами задержанные, а не работники милиции. "Наверное, Соселия писал", решила Лидочка, глядя с симпатией на погруженного в думы следователя. "Переживает за жену". Она уже поняла, что Соселия не сердится на них за отказ, и теперь очень на него рассчитывала.

...И снова, как в милиции, когда говорил Володя, Лидочка стала потихоньку наблюдать за присутствующими, пытаясь догадаться, кто как относится к сообщению капитана.

Иконников сидел с безучастным видом, попыхивая сигаретой. Курчавый Семен Миронович, чтобы лучше слышать, специально повернулся к капитану, облокотившись о спинку стула. На его лице с самого начала появилась улыбка неопределенного значения, да так и держалась все время, пока читал капитан.

Виктор Иванович, наоборот, сидел серьезный, даже хмурый ж двумя пальцами методически поглаживал свою шкиперскую бородку. Время от времени его рыхлое белое лицо с щербинками передергивала легкая гримаса, как у знатока музыки, услышавшего фальшивую ноту в музыкальном произведении. Было видно, что слушает он с большим вниманием. Лидочка подумала, что человек он, наверное, въедливый, любящий точные формулировки, и, наверное, будет придираться больше всех.

Стулов, кажется, совсем не слушал капитана, только стриг глазами собравшихся и часто шептал на ухо Владимиру Сергеевичу. Все это Лидочке не понравилось.

Очень не понравилось...

Капитан захлопнул папку и поднял голову, глядя на ученых. Некоторое время в комнате царило выжидательное молчание. Виктор Иванович все поглаживал свою бородку, а Семен Миронович, поблескивая очками, посматривал на окружающих. Глянул на шефа и, поймав что-то там такое в его глазах, весело заговорил, обращаясь сразу ко всем собравшимся: -Товарищи, я очень ценю юмор и должен отметить, что все сделано блестяще. Но скажите, пожалуйста, кто из вас режиссер и где находится скрытая камера? Насколько я понял, идет съемка какого-то оригинального фильма. Может быть, это что-то, связанное с нашим Чарсп? – он кивнул в сторону макета.

Стулов поднял руку, как школьник, и, не дожидаясь разрешения, встал.

– Товарищи!-заговорил он своим резким сорочьим голосом, обращаясь к сотрудникам профессора. – Насколько я понял, Роман Николаевич решил не посвящать вас в подробности нашей предварительной беседы (он стрельнул глазом в сторону профессора). Никакой мисстификации нет. Мы не из кино. Все, что сообщил товарищ милиционер, соответствует действительности. У двойников совершенно одинаковые паспорта и одинаковые отпечатки пальцев. Товарищ капитан, покажите товарищам отпечатки.

Вместо Гринько поднялся Соселия с дипломатом в руках. Он положил чемодан на стол и вынул из него листки с отпечатками и лупу, присовокупив: "Если сомневаетесь в подлинности, можно повторить при вас".

– А вы садитесь, вы не нужны, – довольно резко сказал он Стулову.

Пока ученые разглядывали отпечатки, он обратился к Колесниковым: Придется еще раз раздеться.

– Еще так еще, – послушно согласился Володя, а Владимир Сергеевич нахмурился и, ничего не сказав, стал расстегивать пиджак. Через пять минут двойники стояли голые по пояс перед учеными, которые после знакомства с отпечатками сразу посерьезнели.

– Давайте-ка еще по отпечатку с большого пальца и шрама, – сказал Иконников, остро и цепко разглядывая двойников.

Повторные отпечатки окончательно изменили настроение ученых.

– Что бы это могло значить? – задал вопрос Иконников, глядя на сотрудников.

– Исключение, подтверждающее правило.

– В самом деле, один раз в мире отпечатки имеют право повториться.

– А шрам?

– Пластическая операция.

– Эту версию можете отбросить, – вмешался Соселия в разговор ученых. Современная хирургия не в состоянии добиться такой идентичности.

– Пусть тела осмотрят, – сказал со своего места капитан Гринько.

– Да, пусть осмотрят трупы, это кое-что прояснит, – с насмешливой серьезностью прибавил Володя.

Профессор блеснул нa него льдинками глаз и поднялся из-за стола. Встали и сотрудники. Все трое внимательно разглядывали неподвижно стоявших двойников.

– Там у них на спинах целая география, – снова сказал капитан Гринько.

...Иконников стоял с серьезным лицом, скрестив на груди руки.

– Надеюсь, можно одеваться? – не теряя достоинства, сказал Владимир Сергеевич.

– Да, пожалуйста.

Профессор постоял еще с полминуты, и, повернувшись на каблуках, пошел к своему столу. Здесь он снова закурил свою сигарету, пыхнул дымком, глядя на сотрудников, севших на свои места.

– Какие будут идеи?

– Близнецы, – с некоторой резкостью сказал Виктор Иванович. – Ничего лучшего предложить не могу.

– А шрамы?

– Мне легче допустить возможность подделки шрама, чем целого человека.

– Логично! -сказал Семен Миронович, блеснув очками.

– Но неплодотворно, так как не приближает к решению проблемы. Вот товарищ следователь выразил сомнение в возможности такой точной имитации (профессор указал трубочкой на Соселию), и я полностью разделяю его мнение.

– Тогда мы заходим в тупик! – пожал плечом Семен Миронович.

В разговор вмешался Володя.

– Никакого тупика нет, – сказал он, натягивая свитер.– Все, что написано в протоколе,-чистая правда. Двойник изготовлен искусственным путем и представляет собой точную молекулярную копию оригинала, то есть меня.

При этих словах Стулов вскочил с места, намереваясь что-то сказать, по Соселия весьма решительно оборвал его: – Не нарушайте порядка! Что вы все время суетитесь, когда вас не просят?

Лидочка с благодарностью посмотрела на него. Какой молодец и как жалко, что Володя и Дмитрий Александрович не могут помочь его жене!

Иконников постучал мундштуком о край пепельницы и обратился к Володе, глядя на него с пытливым интересом: – Уточните, пожалуйста, что вы понимаете под выражением "молекулярная копия"?

– Это значит, что все до единой молекулы его тела расположены так же, как у меня, только он синтезирован из искусственных белков.

– Гомункулус, значит?

– Да.

– В таком случае хотелось бы знать, как вам это удалось? – ровным, спокойным голосом спросил Иконников. – В протоколе говорится о какой-то таинственной рукописи и сделанных на ее основе разработках.

– Правильно говорится, – подтвердил Володя. – Только ввести вас в подробности технологии биокопирования я не могу из принципиальных соображений.

Оба сотрудника профессора не отрываясь смотрели на Володю.

– Какие же это соображения, если не секрет? – спросил Виктор Иванович.

– Сугубо этического порядка. В протоколе о них мимоходом сказано. Мой друг и я считаем находку ненужной и вредной для человечества в его нынешнем неуравновешенном состоянии.

– Странная позиция! – с удивлением сказал Семен Миронович, выпячивая нижнюю толстую губу. – Впервые в жизни вижу чудака, который хоронит собственное открытие.

– Если оно действительно есть, – заметил остроносый Виктор Иванович.

Володя ничего не ответил.

– Нет, это в голове не укладывается! – горячо воскликнул Семен Миронович. – Как это так? Сделали открытие и молчат!

Со своего места поднялся капитан Гринько: – Товарищи, тут разговор пустой. Оба задержанных отказались раскрывать свою тайну, поэтому мы к вам и обратились. Предварительной экспертизой установлено что они не близнецы и не двойники. Похоже, и в самом деле один оригинал, а другой его копия. Вот мы вас и спрашиваем: если это так, то можно ли каким-нибудь образом определить, кто есть кто?

Ученые переглянулись.

– А что, интересная постановка вопроса!

– В самом деле, если допустить?

– Можно попробовать метод Тьюринга.

– Для начала можно.

"Что это за метод такой?" -с тревогой подумала Лидочка.

Вскоре, впрочем, все разъяснилось. Оба сотрудника подсели к профессору с двух сторон, и все трое стали негромко совещаться. Потом Виктор Николаевич что-то быстро записывал на листке бумаги, а Семен Миронович, обратившись к собранию, пояснил, что метод, или тест, Тьюринга позволяет установить наличие интеллекта у искусственных разумных систем, и применяется в роботехнике. Экспериментатор задает серию вопросов роботу и человеку, находящимся в соседней комнате. Если по ответам невозможно установить, кому они принадлежат, значит, робот имеет полноценный разум. В данном случае, пояснил далее Семен Миронович, тест можно упростить.

Только что выступавший двойник имеет интеллект, это ясно. Следовательно, остается проверить второго.

– Можете не проверять, – подал голос Стулов, покосившись на Соселию. Интеллект у Владимира Сергеевича очень высокий, иначе он не работал бы главным инженером.

– Почему же? Пусть проверяют, – сухо возразил Владимир Сергеевич. Все должно быть точно.

– Правильно. Все должно быть точно, – подтвердил Виктор Иванович. То, что товарищ работает главным, ничего не говорит. В принципе предприятием может руководить и ЭВМ.

Он откашлялся, потеребил бородку и стал читать вопросы, каждый раз поднимая голову и пристально глядя на Владимира Сергеевича.

Лидочка думала, что у Владимира Сергеевича будут спрашивать подробности его биографии, но ученые оказались хитрее. Вопросы, которые задавал Виктор Иванович, оказались забавными. Что общего у луны и голландского сыра? Почему у кошки нет рогов? Какая разница между гайкой и грушей? Кто умнее, негры или велосипедисты? И так далее – один другого смешнее.

Владимир Сергеевич держался уверенно и спокойно, самым серьезным образом отвечая на каждый вопрос, – иногда кратко, иногда в обстоятельной форме, пространно и с пояснениями. В конце эксперимента, когда Иконников спросил сверх списка, боится ли он смерти, Владимир Сергеевич ответил даже чем-то вроде шутки: – Не знаю, не умирал.

Его реплика вызвала оживление среди ученых, и Семен Миронович, обращаясь к коллегам, сказал: – По-моему, двух мнений быть не может. Интеллект налицо.

– И весьма высокий, – добавил профессор.

Наступила пауза.

– Ну и что же? – спросил капитан.

– А ничего, – улыбаясь, сказал Семен Миронович. – Круг замкнулся. Оба вполне разумны и могут быть отнесены к виду гомо сапиенс. Установить разницу между оригиналом и предполагаемой копией невозможно. Правильно я говорю, Роман Николаевич?

– Правильно, – благожелательно кивнул тот.

– Великолепно! – с нервным смешком воскликнул Володя. – Вот что значит система! Только вы, Роман Николаевич, глубоко заблуждаетесь, полагая, что игрой в вопросы и ответы можно решить проблему человека. Голой логистикой она не исчерпывается.

Это было произнесено таким решительным и бескомпромиссным тоном, что у обоих сотрудников вытянулись лица. Разве можно так разговаривать с профессором! Расстроенная Лидочка запоздало дернула Володю за локоть.

Она увидела, как чуть порозовел выпуклый гладкий лоб профессора Иконникова, как сузились его глаза, внимательно изучая неожиданного оппонента.

– Игра, говорите?– спокойно и медленно сказал он. – Ловлю вас на слове и попробую доказать вам, что логика – это не игра.

Он обратился к сотрудникам: – Наш гость несколько минут назад заявил, что двойник представляет точную его копию. Допустим, что это так, что все до единой молекулы тел двойников совпадают. Какой из этого допущения следует вывод?

Оба сотрудника задумались. Потом Семен Миронович ткнул себя пальцем в переносье, поправляя очки, и обрадованно воскликнул: – Ну да! Значит, у них должно совпадать и сознание. Сознание есть функция материальной организации мозга. Если совпадает организация, значит, должно совпадать и сознание. У них должно быть общее "я".

– Скажите, пожалуйста, – с улыбкой обратился он к Владимиру Сергеевичу. – У вас не возникает ощущение, что вы существуете одновременно в двух разных телах?

– Не возникает, – ответил Владимир Сергеевич.

– А у вас? – спросил он Володю.

– Не возникает и возникнуть не может, Семен Миронович, – сказал Володя. – Ваше понимание загадки человеческого "я" слишком механистично. Наше "я" не просто функция, как вы выразились, а нечто неизмеримо более сложное и таинственное. Ни при каком сколь угодно точном копировании воспроизвести его невозможно. Это точка, уходящая в неизвестную нам бесконечность.

– А это, простите, совершенно голословное утверждение, – сказал внимательно слушавший его Виктор Иванович.

– Кроме того, – продолжал Володя, пропуская мимо ушей реплику, – мой двойник, будучи хотя и сложной, но искусственной системой, этого глубинного духовного "я" принципиально иметь не может.

– Почему же? – поинтересовался Иконников.

– Потому что искусственная ткань состоит поровну из правых и левых форм, а живая – либо только из правых, либо только из левых. Все живое на земле асимметрично по своей структуре. Жизнь нарушает фундаментальный закон симметрии.

Иконников шевельнул бровью, и на его гладком лбу возникла коротенькая недоуменная морщинка, которая, впрочем, тут же исчезла.

– Ну и что же? – спросил он, помолчав. – Какое эта имеет значение?

– Думаю, что принципиальное. Асимметрию живого открыл Луи Пастер, пытаясь опровергнуть гипотезу о самовозникновении живого из мертвого. Он считал асимметрию главным отличием живого от неживого.

– Не совсем вас понимаю. При чем здесь принцип асимметрии?

– При том, что все симметричное оказывается вне загадки жизни, каким бы сложным ни было. А ее главная загадка, вершина эволюции – наше "я". Отсюда следует, что существо из искусственных белков "я" иметь не может.

– Вот так вывод! – насмешливо заметил Виктор Иванович. – Это похоже на самобичевание. Мы ведь только что установили, что ваш двойник и вы являетесь полноценными человеческими личностями. Между вами можно смело ставить знак равенства.

– Да ничего вы не установили, – с некоторым нажимом сказал Володя, потому что очень упрощенно понимаете феномен самосознания. Вы отождествляете его с интеллектом, со способностью к сложным логическим операциям.

– А как же иначе?! – воскликнул Виктор Иванович, но Иконников жестом руки остановил его.

– Вношу поправку. Виктор Иванович в самом деле несколько упростил проблему. Мы, конечно, далеки от подобного отождествления. Наше "я", самосознание, – феномен многосложный. Но согласитесь, что способность логически мыслить и выделять себя из окружающего мира – единственные объективные доказательства его наличия. Мыслю, следовательно, существую, как сказал Декарт.

– Правильно, Роман Николаевич. Именно это я и имел в виду, – вставил Виктор Иванович.

– Да неправильно! В таком случае получается, что ЭВМ имеет сознание, а собака даже примитивного не имеет. Где ей, бедной, сравняться с машиной по способностям к логическим операциям! К тому же машина, если ее запрограммировать, может говорить о себе "я", а собака не может.

Профессор сцепил у подбородка руки, на секунду задумавшись, и коротко пожал плечами.

– А что? Ничего слишком уж крамольного я в таком выводе не вижу. Интеллектуальные способности новейших вычислительных машин – это, если хотите, зародыш их будущего самосознания.

– Да что вы говорите, Роман Николаевич! – воскликнул Володя. – Никогда машины не обретут сознания. Хотя бы потому, что творение всегда на порядок ниже своего творца. Разве вы, как творческая личность, не ощущаете, что в глубинах вашего существа скрывается бесконечность?

– Подождите, – вмешался Семен Миронович. – Вы переходите на эмоции. Это некорректно. Нужно оперировать объективными фактами, а у вас их нет. Откуда вам известно, бесконечны вы или нет? В конце концов, человек пространственно конечен, он состоит из конечного числа элементов.

– Но его духовная сущность бесконечна, а ведь это главное в человеке. Этим он выделился в биосфере. Человек – открытая система, понимаете? Это не просто автономная единица, как робот. Он непонятным образом вписан в биосферу, в космос, привязан к каким-то другим неведомым источникам. А вы хотите обрубить все это.

Володя замолчал, и спор на некоторое время прервался. На крепком, волевом лице Иконникова появилось то неопределенное выражение, какое бывает у значительных персон, когда они встречают неожиданного и сильного противника в лице человека, которого до сих пор счптали не стоящим внимания. Неприятное испытание для чувства собственного достоинства! Давить авторитетом невозможно, уступить тем более. Сотрудники, понимая свсего руководителя, сидели, не вмешиваясь.

– Да-а, полемизировать с вами трудно, – сказал паконец Иконников. – У вас какая-то своя аксиоматика. Вы, кажется, задались целью внушить нам, что создать искусственным путем полноценное разумное существо невозможно.

– Конечно, нет! Эта наивная идея родилась в умах, которые не видят в человеческом "я" никакой тайны – только движение материальных частиц. Да вы оглянитесь, Роман Николаевич, и посмотрите, какая гигантская работа предшествовала появлению человека. Большой Взрыв, образование галактик, звезд, планетных систем, потом два с лишним миллиарда лет биологической эволюции и несколько тысяч лет эволюции социальной. Неужели вы думаете, что природа, нас создавшая, не нашла бы более короткий путь, если бы он существовал?

Раздался сухой, трескучий смех. Это Стулов заерзал в своем кресле.

– Интересно получается, – заговорил он, с ненавистью глядя на Володю. – Выходит, что Роман Николаевич и его коллектив – шарлатаны, которые зря тратят государственные деньги?

Володя криво усмехнулся и ничего не ответил. Наступило тягостное молчание, которое нарушил Иконников.

– Между прочим, одна из стратегических целей кибернетики как раз и заключается в создании искусственным путем разумных, сознающих себя существ. Я лично убежден, что за ними будущее. Далекое будущее, разумеется. В конце концов, человек – это лишь промежуточное звено в цепи существ, которые были до него и будут после.

Володя горестно вздохнул.

– Я знаком с вашими идеями, Роман Николаевич, и, простите за прямоту, считаю их порочными. Ни себя, ни людей, которых люблю, я не могу признать промежуточными звеньями. Каждая человеческая личность, которая жила, любила, страдала, представляет абсолютную ценность, и, полагаю, навечно заппсана в книге бытия. И не лучше ли вместо того, чтобы тратить духовную энергию на создание искусственного человечества, направить ее на совершенствование естественного? Поставить перед человеком какую-нибудь небывалую, глубоко нравственную цель и развивать беспредельно его способности. Это, конечно, потруднее, чем делать думающие машины, но перспективнее, благороднее, наконец.

– Странная постановка вопроса! – с удивлением воззрился на него Семен Миронович. – Как это – беспредельно развивать способности? Все на свете имеет свои пределы. Человек как вид тоже. Существуют объективные законы природы, которые устанавливают пределы и для человека. Потому-то Роман Николаевич и отстаивает идею искусственного человечества.

– Вот-вот, – покивал головой Володя.– Молимся на закон, как на идола. А многовековой опыт Востока, а индийские йоги? Йоги, между прочим, на практике доказали, что человек способен вырваться из-под власти физических законов. Вы когда-нибудь слышали о сеансах левитации?

– Ну-у знаете...

Со своего места поднялся капитан Гринько...

Глава 11.

Продолжение консилиума

Капитан вмешался как раз вовремя, потому что спор начинал приобретать опасную и совсем не нужную остроту. Семен Миронович выдвинул новый аргумент, его поддержал Виктор Иванович, и в повышенных тонах. Володя, тоже повысив тон, ответил.

– Минутку, – сказал в это время профессор Иконников. – Вот товарищ хочет что-то сказать.

Спорящие умолкли, обратившись к капитану. Гринько поскреб щеку и поморщился, покачав головой.

– Что-то мы не в ту стець заехали, товарищи. Вопрос стоял так установить, кто такие граждане Колесниковы. Либо они двойники, либо, в самом деле, один настоящий, другой искусственный. Если верно последнее, то ладо разобраться, кто есть кто.

Профессор Иконников вставил новую сигарету в мундштук и щелкнул зажигалкой.

– Ну что ж, разумная постановка вопроса, – сказал он, разгоняя рукой сигаретный дым. – Мы в самом деле несколько увлеклись теоретическими спорами и забыли о том, что у милиции есть своп интересы. Какие будут предложения?

Он сощурившись смотрел на сотрудников. Семен Миронович откинулся на стуле, принимая свободную позу, и распустил на шее галстук.

– Предлагаю тянуть спички, – сказал он, посмеиваясь.

– Семен, это несерьезно, – укоризненно бросил Виктор Иванович и повернулся к Гринько: – Чтобы дать ответ на ваш вопрос, нужны хоть какие-то факты, от которых можно было бы оттолкнуться. Между тем оба двойника хранят упорное молчание по главному вопросу: каким образом была получена предполагаемая копия? Именно поэтому лично я с самого начала усомнился в существовании таинственной технологии биокопирования. Мы оказываемся в совершенно нелепом положении.

– А при чем тут технология? – возразил Володя.– Вы же кибернетики. Воспользуйтесь принципом черного ящика.

– Вот именно, – снова влез в разговор Стулов. – С помощью принципа черного ящика можно понять сущность объекта, ничего не зная о его устройстве. Но в данном случае и этот принцип не требуется. Достаточно выслушать действительного творца гомункулуса и тех. кто его хорошо знает.

– Слушайте, что вы все время лезете не в свое дело! – рассердился Володя. – Уж вы-то не имеете к нашей истории никакого отношения!

– Володя! – тихо сказала Лидочка, дергая его за рукав.

Стулов всем корпусом повернулся к противнику. Его маленькие черные глаза загорелись злым огнем.

– Не имею отношения? Ошибаетесь, гражданин Неизвестно кто! Очень даже имею! Вы это прекрасно знаете и поэтому пытаетесь заткнуть мне рот. Владимир Сергеевич! – с пафосом воскликнул он. – Теперь вы видите, к чему может привести ложная скромность? Вы оплеваны, оклеветаны собственным произведением. А ведь я просил вас, убеждал взять с самого начала инициативу в свои руки.

– Вот стервец! – с удивлением проговорил Володя.

– Что вы сказали! – взвился Стулов. – Товарищ капитан, прошу занести его слова в протокол. Меня публично оскорбили!

– Занесем, занесем, – процедил сквозь зубы Соселия. – А сейчас не мешайте, дайте людям разобраться.

– А я и не мешаю! – повысил голос Стулов. – Что вы меня обрываете? Наоборот, хочу внести ясность, объяснить Роману Николаевичу и его коллегам, каково истинное положение вещей.

– Мы вас внимательно слушаем, – пригласил Иконников. – У вас есть что-нибудь сказать?

– Да, у меня есть, что сказать. Я работал с Владимиром Сергеевичем и хорошо его знаю. Он человек исключительной скромности и выдержки, чем часто вредит себе, как в данном случае. Но тогда я скажу за него. Вы позволите, Владимир Сергеевич?

Тот молча кивнул, сохраняя на лице выражение холодного достоинства.

– Товарищи, – заговорил Стулов, обращаясь к ученым, – лично для меня было большой неожиданностью узнать, что глубоко мною уважаемый Владимир Сергеевич Колесников существует в двух, так сказать, экземплярах. И в отделении милиции, и сегодня я внимательно, следил за полемикой. Как бывший сослуживец Владимира Сергеевича, я, поверьте, очень хотел бы узнать, кто из них настоящий, а кто искусственный, и мне это в принципе все равно. Однако, как показал ход дискуссии, объективно установить истину невозможно.

– Нет ничего проще, – перебил его Володя. – Нужно произвести микроскопический анализ тканей.

– Отрезать ногу? – насмешливо бросил через плечо Стулов. – Мы кажется, уже поднимали этот вопрос.

– А что это даст? – спросил Семен Миронович Володю.

– Как что? Я же говорил. Искусственные белки состоят поровну из правых и левых молекул, а природные только из правых.

Семен Миронович сделал скептическую гримасу.

– Если рассуждать строго, это тоже не доказательство. Вполне возможна аномалия.

– Совершенно верно, – поддакнул Стулов. – Необходима осторожность в выводах. Да и зачем нужны анализы, если существует сколько угодно косвенных свидетельств, убедительно показывающих, кто из двойников настоящий, а кто искусственный. Разрешите, я приведу их.

...Нет, не зря Лидочку мучили дурные предчувствия, не случайно ей сегодня под утро приснился дурной сон (был такой сон, будто они с Володей купаются в мутной воде). За минувшие дни Стулов основательно подготовился к консилиуму. Он вдруг сразу изменил поведение – стал спокоен, собран, говорил точно, убедительно. Он высоко отозвался о человеческих и деловых качествах своего бывшего подчиненного, кратко рассказал историю с проектом, поведал о злобных свойствах двойника, о том, как Владимир Сергеевич вынужден был покинуть институт и переехать в Григорьевск – обо всем, что уже говорил в милиции, только гораздо обстоятельнее, убедительнее, с привлечением новых фактов, не известных даже Володе.

...Стулов набирал круги, поднимаясь все выше и выше. Назвал Володю типичным примером разрегулированной системы, указал на откровенное невежество в понимании им сущности жизни, на антинаучность его суждений и так далее и так далее.

С волнением и гневом наблюдала Лидочка, как Стулов, ловко оперируя притянутыми за уши аргументами, выпячивая выгодные для Владимира Сергеевича мелочи и пряча важное, но невыгодное, рисует перед участниками консилиума образ честного, скромного изобретателя Владимира Сергеевича Колесникова, выпустившего из-под контроля собственное творение.