Текст книги "Человек из пробирки"

Автор книги: Олег Лукьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Масса производила жутковатое впечатление. Неужели из этой отвратительной слизи получится человек?

Следующие снимки были еще страшнее. Масса увеличивалась в размерах, у нее появилось некое подобие лица – скулы, лоб, глазные впадины. Дальше обозначились руки, ноги. Масса росла, становясь все больше похожей на взрослого человека. Лидочка листала альбом, и с каждой новой страницей сходство увеличивалось. Володино лицо... Ужас!

А вот он уже лежит на черном медицинском топчане – громадный, голый, руки по швам, с закрытыми глазами – не то труп, не то просто уснувший человек. Даже на снимке ощущается мертвенная неподвижность его тела. Лидочка отложила альбом.

Фотографии произвели на нее сильное впечатление.

Одно дело – просто знать, что твой бывший муж гомункулус, и совсем другое – видеть, хотя бы на фотографии, как он постепенно появляется из отвратительной слизи, из мертвечины, растворенной в ванне. Бр-р!

За столом Лидочка некоторое время не могла начать есть торт, который положил перед ней на блюдечке Гончаров, только прихлебывала горячий душистый чай.

Гончаров заметил это и сказал: – Кажется, я немного поторопился с альбомом? Нужно было после чая показать.

– Да нет, ничего...

Лидочка внутренним усилием подавила неприятное чувство и откусила немного торта. Какая прелесть! Торт, хотя и покупной, оказался очень сочным и душистым.

Лидочка вспомнила, с каким равнодушием муж съедал кулинарные шедевры, которые она готовила первые месяцы после свадьбы, и как она тогда, не понимая, обижалась на него.

– Неужели он совершенно ничего не чувствует? – спросила она Гончарова.

– Совершенно ничего.

Лидочка задумалась.

– Не понимаю... Ведь он – точная копия Володи.

– Точная, да не совсем. Помните, мы говорили, что он состоит из симметричных, то есть искусственных, белков?

– А какая разница?

– Как видим, огромная. В природе ничего просто так не делается, тем более в живом организме. Тут иногда мелочь может иметь решающее значение.

– А что, собственно, удивляться? – заметил Володя. – Есть же люди, от рождения лишенные тех или иных чувствований. Что же говорить об искусственном человеке!

– Вот именно, – сказал Гончаров. – Видимо, путем простого подражания природе невозможно создать полноценное живое существо, а только вот такую бесчувственную биологическую машину. Жизнь – это тайна, как глубоко ни влезай в нее.

Гончаров налил себе чаю, который настаивался на какой-то душистой травке в отдельном чайничке.

– Я в связи с этим еще кое о чем хотел бы вас расспросить, Лидия Ивановна.

– Да, пожалуйста.

Гончаров отпил немного из чашки и поставил ее.

– Тут такое дело. Будучи существами, лишенными психического мира, гомункулусы, следовательно, должны быть лишены и источника побудительных сил, которые движут нормальными людьми, вообще всеми природными существами. Однако, как мы знаем, он чрезвычайно деятелен и умеет двигаться к поставленной цели. Как вы считаете, Лидия Ивановна, откуда это у него? По идее, он должен быть равнодушен к тем радостям, которые сулит жизненный успех.

– Мы с Володей тоже об этом говорили, – сказала Лидочка. – Да, добиваться своего он умеет, еще как умеет! Только я сама теперь ничего не понимаю. Ни разу не было, чтобы он радовался удачам или огорчался от неудач. Мне кажется, он действует как машина – методично и безошибочно, как будто кто-то завел его.

– Интересно... – проговорил Гончаров, внимательно слушавший Лидочку.

– Похоже на работу по программе, – сказал Володя.

– Но кто вложил ее в него? Мы с вами, кажется, делали обратное.

–Зачем обязательно-"вложил"? В конце концов, вся наша физиология работает по программе, программе выживания.

– Это физиология, бессознательное. А на уровне поведения? Для того чтобы выживать, ему достаточно было оставаться на прежнем месте. Кто заставлял его двигаться вверх по служебной лестнице?

– Инопланетяне, – не то в шутку, не то всерьез сказал Володя. – А что? Решили с помощью гомункулусов захватить землю, эксплуатируя любознательность земных ученых. Как только появляется очередной гомункулус, ему тут же программу из какого-нибудь секретного излучателя – лезь наверх поближе к власти.

– Это было бы ужасно, – сказала Лидочка. – Знать, что где-то во Вселенной есть разумные существа, желающие людям зла.

– Можете быть спокойны, Лидия Ивановна, таких существ быть не может.

– Это почему же? – с шутливым упрямством возразил Володя.

– Потому что цивилизация, одержимая злой волей, неустойчива. Она либо уничтожает эту волю, либо самоуничтожается. Кроме того, я не верю ни в каких инопланетян. Убежден, что палеопамирцы сами научились делать гомункулусов. Это было общество нетехнологического типа. В области биохимии они на несколько голов превосходили современных ученых.

– Тогда что же им движет?

– А я почем знаю? – добродушно усмехнулся Гончаров. – Думать надо.

Они просидели у Гончарова до вечера, и все это время разговор шел о гомункулусе Колесникове. Лидочка опять отвечала на вопросы Дмитрия Александровича, которых у него накопилось достаточно за прошедшую неделю. Поговорили и об инциденте в редакции. Гончаров дружески побранил Володю за излишнюю горячность и попросил не повторить подобной ошибки в Григорьевске.

С двойником ему лучше вообще в контакт не вступать, а если все-таки придется, то вести себя предельно сдержанно. Может быть, стоит предупредить его насчет Стулова, чтобы при случайной встрече уходил от всяких разговором о проекте. Не хватало еще, чтобы Стулов догадался, что их двое. В общем-то, гомункулуса необходимо взять под Кoнтроль, но этим займется попозже сам Гончаров. Договорились также, что в случае каких-либо непредвиденных осложнений они позвонят ему в Москву.

Гончаров проводил Лидочку и Володю до станции метро, пожелал им удачи, после чего они расстались.

И снова Павелецкщй вокзал – оживленная толкотня у вагонов, окрики грузчиков, катящих тележки, белый свет фонарей на столбах, говор, шум, суета...

У входа на перрон Лидочка остановилась.

– Вот здесь все и началось, – сказала она. – Нужно было повернуть налево, а я пошла направо.

– Почему же ты пошла направо? Слева вокзал, там, по идее, должно быть метро. Так рассудил бы каждый на твоем месте.

– Не знаю... Что-то толкнуло, и пошла.

– Что-то толкнуло? А что, не помнишь?

– Не помню.

Володино лицо, освещенное светом неэновых фонарей, приобрело выражение задумчивости.

– Что-то толкнуло... Это ты точно выразилась. А меня толкнуло, когда мы с Гончаровым шли по улице Горького, и я предложил зайти выпить кофе. А потом тебя толкнуло еще раз, и ты пошла пешком вместо того чтобы сесть в троллейбус.

– Ну и что?

– А то, что мы с тобой, кажется, нашли ответ на вопрос, какие силы им движут. Понимаешь, в чем тут дело...

– Эй, берегись! – закричали сзади.

Володя дернул Лидочку за руку, и они отступили, пропуская тележечный поезд, груженный продуктами для вагона-ресторана.

– Пойдем, там договорим... – сказал Володя.

Они вернулись к этому разговору часа через полтора, когда Москва была далеко позади и поезд шел на полной скорости по подмосковным лесам. За окном в густой синеве бежали чередой голые стволы сосен, проплывали величавые островерхие ели, а над ними в сером небе висел мутный светящийся шар луны. Лидочка и Володя сидели одни за столиком у окна и пили чай. Соседи по купе, двое подвыпивших мужчин, ушли в ресторан, и можно было говорить о чем угодно, не боясь, что тебя услышат.

– Ты что-то хотел сказать, – напомнила Лидочка.

– Про тезку-то? Да... есть одна интересная идея. Гончаров правильно говорит, что сущность человека прежде всего в эмоциях, чувствах. Именно они делают его иррациональным существом, а знаешь ли ты, что сие означает?

– Знаю, – сказала Лидочка. – Я это почувствовала, пожив с ним. Мне очень трудно планировать будущее, потому что все время что-то сбивает. Никак не получается по задуманному. А он на год вперед знает, что будет делать в такой-то день. Даже гордится этим.

– Все правильно, – кивнул Володя. – У нас, у людей, так: ум строит свои скучные, логически верные цепочки, а чувство то и дело ломает их, и черт его знает почему так происходит. Какой делаем вывод?

Он облокотился о стол, глядя на Лидочку с загадочной улыбкой.

– Какой вывод? – Лидочка задумалась. – Такой, что у него никаких помех не бывает и он... – она запнулась, соображая.

– ...катит по жизни, как этот поезд по рельсам, – договорил за нее Володя. – Нашел себе линию – делать карьеру и катит по ней.

– Ну почему с такой настойчивостью?

– А потому, что ум, освобожденный от коррекций чувств, неизбежно зациклевывается. Так и с людьми бывает. Включается в голове некий бессмысленный логический механизм, и человек гнет свою линию, не глядя по сторонам, а внешние помехи только усиливают его упорство. Феномен из области психиатрии.

– Как здорово! – воскликнула Лидочка. – Его действительно невозможно ни в чем убедить. Помню, я пыталась объяснить ему, что он поступил неумно и жестоко по отношению к Тане Коптеловой, да только зря старалась. Чем больше ему говорила, тем больше он сопротивлялся. На каждое слово – десять. И так спокойно, не раздражаясь. Я тогда не выдержала и роботом его назвала. Так он потом полчаса нудил, доказывал, что это комплимент, что роботы, хотя и проще устроены, в главном совершеннее людей.

– Ну вот и разобрались, – с, удовлетворением сказал Володя.– Теперь будем знать, как вести себя с ним. Главное – ни в чем ему не перечить, а если придется столкнуться, нажимать на логику. Это он поймет.

Глава 7.

Григорьевcк. Первые хлопоты

Поезд подходил к Григорьевску. Окутанные серым зимним туманом, тянулись пригороды – дачи, частные дома, какие-то железнодорожные постройки, будки. Потом пошли бетонные многоэтажки новых кварталов, промелькнул наверху троллейбусный мост и стали появляться большие дома старой архитектуры, свидетельствуя о приближении вокзала.

...А вот и вокзал. Тонет в тумане город, мокро блестят чугунные решетки привокзальной изгороди. После морозной, солнечной Москвы Григорьевен кажется тусклым и невзрачным.

Володя с Лидочкой быстро пересекли кишевший людьми перрон и вышли в город. Володя с любопытством разглядывал площадь и уходившую в туман улицу Вокзальную.

– Всего раз тут был, думал, не попаду больше.

– Ты же говорил, что вы с Дмитрием Александровичем навещали его, сказала Лидочка.

– Нет, это Гончаров один ездил. Меня сюда никакими благами мира нельзя было заманить. Я еще в Верхнереченске наелся им по горло. Не очень-то, я тебе скажу, приятно видеть живую карикатуру на тебя самого.

Представь себе, что Дмитрий Александрович в самом деле изготовил бы для него вторую Лидочку, а точнее, Лидию Ивановну Колесникову, этакую говорящую куклу.

– Я бы теперь ни за что не согласилась, – сказала Лидочка. – Это то же самое, что добровольно согласиться родить урода, зная, что будет урод.

Она тем временем всматривалась в туман, чтобы вовремя свернуть, если появится кто знакомый.

– Постой вон там в подъезде, а я пока позвоню, – сказала она, останавливаясь у телефона-автомата.

– Ему?

– Нет, подруге школьной. Развелась недавно и живет одна. Можно у нее остановиться. Она его ни разу не видела.

...Повезло, и сразу. Подруга оказалась дома, но сооиралась уезжать на несколько дней в командировку, упаковывала чемодан. Договорились, что Лидочка с мужем поживут у нее три-четыре дня. (Причины Лидочка объяснять не стала, да подруга по деликатности не спрашивала.) Застать ее они уже не успеют, так пусть возьмут ключ у соседки, она предупредит ее. И пусть чувствуют себя как дома, не стесняются.

– Огромное тебе спасибо, Леночка, – ты нас так выручила! – сказала Лидочка. Попрощалась и, улыбаясь, повесила трубку.

...Ехать было далеко, в микрорайон, но такси, как водится, взять не удалось. Лидочка предложила идти через пустырь к троллейбусной остановке. Так даже лучше, гораздо меньше шансов налететь на знакомых мужа.

– Все-таки непонятно, зачем палеопамирцы делали таких уродов? говорила она, пробираясь с Володей среди куч мусора, оставшегося после сноса домов. – Неужели действительно на запасные части?

– Ну уж нет! Гончаров давно отказался от этой вeрcии. Наверняка у них была первоклассная медицина, обходившаяся без хирургического вмешательства. Может быть, они даже вообще не болели, как-то умели подавлять в себе болезни. Есть тут один любопытный факт, наводящий на размышления. Гончаров в свое время установил, что искусственная плоть значительно долговечнее естественной. Ты, надеюсь, заметила, что он выглядит немного моложе меня?

– Заметила. У него лицо гладкое и нет морщинок в уголках глаз, как у тебя.

– Дмитрий Александрович предполагает даже, что гомункулусы в принципе бессмертны. Выражаясь языком кибернетики, это системы с ограниченным числом связей в отличие от живых, бесконечных по своей сущности. Они проще и потому устойчивее. Потрясающая драма, Лидочка! Живое расплачивается смертью за бездну, которую в себе носит.

Лидочка остановилась, поворачиваясь к Володе, потому что в голове у нее родилась идея, которой нужно было немедленно поделиться с ним.

– Слушай! Тогда понятно, зачем они делали копии.

– Чтобы стать бессмертными?

– Ну да! Это было общество очень эгоистичных людей, которые не захотели больше продолжать человеческий род... Почему ты улыбаешься?

Володя перехватил чемодан и взял Лидочку под руку с другой стороны.

– Ничего не выходит, моя милая. Ну, подумай, что это за бессмертие, если останется только копия моего тела, а мое уникальное, неповторимое "я", то, что именуется душой, погаснет?

– А может быть, они умели пересаживать душу?

– Как помидорную рассаду? Да еще в бесчувственную плоть? Нет, Лидочка, душа – это не помидорная рассада. Это что-то крепко привязанное к конкретному телу.

– Значит, надо еще подумать, – сказала Лидочка.

– Подумай, подумай. Буду просто счастлив, если что-нибудь придумаешь.

– А вон троллейбус идет. Бежим!

Подругу они уже не застали и взяли ключ у соседки, как договаривались. В гостиной на столе лежала записка, сообщавшая, где что лежит и еще раз приглашавшая чувствовать себя как дома.

– Сразу видно, хорошая женщина, – сказал Володя, прочтя записку.

– Очень хорошая. Только в семейной жизни ей тоже не повезло. Чего-то у них с мужем не склеилось. И человек вроде бы неплохой...

В комнате было чисто прибрано, стоял диван-кровать, книжный шкаф, обеденный полированный стол. На окнах висели тюлевые гардины. Лидочка подошла к окну и раздвинула гардины. Впереди, в редеющем тумане, виднелась полоса лесонасаждений, а за ней в поле слабым темным пятном выделялось Новое кладбище. Там была могила тети Веры, а родители лежали на старом кладбище за вокзалом. "Надо завтра сходить туда и туда, а то неизвестно, когда теперь придется", – подумала Лидочка.

Володя подошел к ней сзади и обнял за плечи.

– О чем задумалась, птица небесная?

– Так, ни о чем. Скорее бы разобраться с ним и уехать в Москву.

– Разберемся...

– Еще выкинет что-нибудь. Никогда не знаешь, чего от него ожидать.

– А что он может выкинуть?

– Не знаю... Вдруг расскажет, что вас двое, с него хватит.

– Это совершенно исключено. Дмитрий Александрович об этом в свое время позаботился. У него выработан специальный поведенческий рефлекс, запрещающий какие бы то ни было действия, которые ведут к раскрытию тайны.

– Отдал бы только книги, больше мне ничего не надо, – вздохнула Лидочка.

– Не отдаст – сами возьмем.

– А вдруг он замок на двери сменил?

– Сломаем замок к чертовой матери, – засмеялся Володя.

– Какой ты храбрый! – покосилась на него Лидочка...

После завтрака Лидочка уехала в город, а Володя остался в квартире. Решили, что без особой необходимости в городе ему лучше не появляться.

К великой радости Лидочки, на работе все устроилось самым лучшим образом. Заведующая безропотно подписала заявление об увольнении, не потребовав положенной по закону отработки. Видно, у нее была подходящая кандидатура на Лидочкино место. Договорились только, что завтра Лидочка выступит перед сотрудницами с сообщением о семинаре, а во вторник после выходного представит письменный отчет о командировке.

Выйдя из библиотеки, Лидочка зашла в телефонную будку. Нужно было позвонить Владимиру Сергеевичу, сказать ему, что приехала, и попробовать договориться по-доброму. С минуту она стояла перед телефонным аппаратом, набираясь духу. Вот так всегда – как серьезный разговор с мужем, так ее всю трясет. Ну что она его боится!

Лидочка сунула в щель монетку и решительно сняла трубку.

...Словно заговорил телефонный робот, произнося знакомую формулировку: – Главный инженер Колесников слушает.

– Здравствуй, это я, – сказала Лидочка. – Я приехала.

– Здравствуй, Лидия. Рад, что ты одумалась.

– Ничего я не одумалась, – сказала Лидочка. – Я приехала, чтобы забрать книги.

Владимир Сергеевич секунду-другую молчал, переваривал сообщение, потом заговорил в обычной своей манере, не повышая голоса и не раздражаясь: – Ты ведешь себя необдуманно и глупо, Лидия. Этот легкомысленный человек сбил тебя с истинного пути.

– Никто меня не сбивал с истинного пути. Я сама не маленькая, терпеливо возразила Лидочка.

– Подумай, кто я и кто он? Какой-то жалкий дворник.

– Озеленитель, – поправила его Лидочка.

– Не имеет принципиального значения. Разве можно нас сравнивать? Я выпускаю нужную государству продукцию, приношу доход в миллионы рублей, а он сажает цветочки. Хорошенькое занятие!

– Он озеленяет целый район, – сердясь, заговорила Лидочка. – Его работа приносит людям здоровье и радость. Это гораздо важнее твоих бездушных железок!

– Лидия, я не узнаю тебя. Откуда этот дерзкий тон? Ты возбуждена и не отдаешь отчета в собственных словах. Приезжай домой, мы здесь обстоятельно побеседуем, и ты поймешь, что была не права.

– Я не хочу ни о чем беседовать. Мне нужно взять свои книги. Книги, надеюсь, ты мне отдашь?

Снова молчание.

– Книги я отдать тебе не могу.

– Как "не могу"! Это тетины книги. Ты к ним не имеешь никакого отношения, да они и не нужны тебе.

– Имущество супругов по закону считается общим, – хладнокровно возразил Владимир Сергеевич.– Ты доставляешь мне большие неприятности, уходя к нему, следовательно, я имею моральное право воздействовать на тебя с помощью...

– Боже, какой... дурак, – не выдержав, вспылила Лидочка, прикрыла рукой трубку, да поздно.

– Можешь оскорблять меня как угодно, но книг ты не получишь. Возвращайся домой, если действительно ценишь свои книги.

На глазах у Лидочки выступили слезы. Она хотела сказать еще что-нибудь резкое, но сдержалась и повесила трубку.

...Лидочка ехала назад в мрачном настроении. Было ужасно жалко книг. Академическое издание Пушкина, Гоголь, Толстой, Достоевский, Андерсен... целая библиотека! Хоть впору возвращайся к нему. В квартиру, конечно, не попасть – наверняка сменил замок на двери, иначе какой смысл в его согласии или несогласии? Ну что теперь делать? Неужели действительно на время вернуться? Нет, нет... это невозможно... жить с человеком... с существом, о котором знаешь такое, даже неделю... нет!

Лидочка хмуро смотрела в окно троллейбуса на пробегавшую мимо улицу. По улице шли люди. Мальчишка, разбежавшись, заскользил было по ледяной дорожке, да споткнулся и побежал: отсырела дорожка. Из ворот дома вышла женщина, толкая детскую двухместную коляску. Двойняшки... только настоящие. Интересно, растут ли гомункулусы? Может быть, и нет, если не стареют.

Надо спросить Володю... .

Володя довольно спокойно отнесся к сообщению Лндочкн. Успокоил, сказав, что если не сейчас, то через месяц, через полгода, но книги они заберут. В конце концов, Гончаров сам с ним поговорит. Но сначала надо сходить к нему домой в его отсутствие. Если он не сменил замок, то стесняться нечего – упакуют книги и отвезут на вокзал на попутной машине и все дела. Можно даже на всякий случай мешки купить, в мешках проще везти.

На том и порешили...

В воскрсенье утром Лидочка поехала в библиотеку и пробыла там до обеда – выступила с докладом о семинаре и передала числившийся за ней отдел новенькой – белокурой симпатичной девушке, недавно закончившей библиотечный техникум. После обеда они встретились с Володей у вокзала и пошли через тоннель на старое кладбище.

...Старинная каменная арка, венчающая вход, бабуськи с ядовито-яркими бумажными цветами, разложившие свой товар на деревянных ящиках, въезжая аллея с рядами деревянных старых домиков по обеим сторонам, а дальше живописное столпотворение: могилы, изгороди, памятники, кресты и деревья, деревья... Ничего не видно за деревьями.

...Постояли перед могилой Лидочкиных родителей. Лидочка почистила тряпкой скромный каменный памятник, смахнула снег с бугорка и положила букетик живых гвоздик, купленных в киоске на вокзале.

– Это тебе всего четыре года было? – сказал Володя, прочтя дату на памятнике.

– Да... Я их почти не помню. Помню только, как тетя Вера привела меня к себе и сказала, что мама с папой уехали далеко-далеко и не скоро вернутся и теперь я буду жить у нее. Сначала ждала, а потом привязалась к тете и не заметила, как отвыкла. Вот когда тетя умерла, мне было очень плохо...

– А я смерть Юры тяжело переживал. Ты не представляешь, что это был за человек! Я по сравнению с ним грубиян неотесанный.

– Ну какой же ты грубиян!

– Нет, правда! У меня из-за этого и к двойнику отвращение появилось. Понимал, что глупо, несправедливо, но не мог спокойно его видеть. Пока молчит, все кажется, что передо мной Юра, а как заговорит – тошно становится.

Они постояли еще немного и пошли назад к выходу.

– Вот если бы в самом деле можно было пересаживать сознание! – сказала Лидочка. – Тогда бы вы пересадили в него сознание твоего брата.

– Но он все равно не дожил до того времени, когда появилась копия. Да если бы и дожил... Где его искать, сознание? Как отделить от тела?

– Я понимаю, – сказала Лидочка. – Но может быть, разберутся когда-нибудь.

– И наступит эра бессмертия, -улыбнулся Володя.У каждого человека будет нетленное запасное тело. Только собралась душа в мир иной, а ее раз и в это тело.

Володя вдруг задумался и стал серьезным и до автобусной остановки шел молча, о чем-то размышляя. Потом, когда они ехали в автобусе на Новое кладбище, он сказал: – Слушай, а мы с тобой, кажется, родили интересную идею.

– Какую идею?

– Объясняющую, зачем палеопамирцы выращивали копии.

– Ты думаешь, они умели пересаживать сознание?

– В том-то и штука, что нет!

Они стояли на задней площадке автобуса и, опершись о перильца, смотрели на прыгающую ледяную дорогу.

Шум мотора заглушал слова, и Володя говорил, наклонившись к уху Лидочки.

– Мы с Гончаровым искали ответ на уровне социальности, а тут вопрос религиозный. Тот автор писал, что их религией был культ предков, а. она предполагает, что мертвые буквально продолжают жить после смерти. Культ предков был почти у всех первобытных народов, отсюда и обряд погребения идет. Иначе зачем хоронить тело? Палеопамирцы ухитрились сохранить ее в циливизованной фазе, но с существенной поправкой. Они поняли, что погребение – это фиктивное оживление, и занялись настоящим. Тела делать научились, а душу, сознание вдохнуть не смогли.

– Почему ты так уверен, что не смогли?

– Да потому, что в таком случае дожили бы до наших дней. Была бы сейчас на земле этакая каста бессмертных.

– Верно... – сказала Лидочка, задумываясь. – Только зачем же они их тогда делали?

– А это неизвестно, делали или нет. Может быть, попробовали раз-другой да остановились. Уж я-то могу их понять. Вместо дорогого для тебя человека – бесчувственный биоробот.

– Я их тоже понимаю, – сказала Лидочка.

Автобус мчался, подпрыгивая на ухабах, громыхала оторвавшаяся железка над дверью. Из водительской кабины сквозь шум в салоне слышалась музыка. Известный баритон пел песню из кинофильма про ослепительный жизненный миг, за который надо цепко держаться человеку.

– Вот тебе и вся философия, и не надо думать ни о каких предках, смеясь, сказал Володя.

Лидочка не сразу сообразила, что это он о песне.

Новое кладбище произвело на Володю тягостное впечатление, в чем не было ничего удивительного. По сравнению со старым, с его причудливыми лабиринтами из могил и разнообразием кладбищенской архитектуры, оно являло собой образец современного рационализма. Могилы здесь располагались в строго геометрическом порядке, одна к одной и не имели изгородей – для них просто не оставалось места. На могилах стояли стандартные сварные памятники в виде вытянутых вверх неправильных трапеций. Эти-то ряды черных железных трапеций и не понравились Володе.

– Какая бездушная математика! – сказал он, обозревая обширное кладбищенское поле. – Так только картошку сеют... И ни одного дерева!

– А ему оно нравится, – с неодобрением сказала Лидочка, разумея бывшего мужа. – Их завод как раз выпускает на ширпотреб этих... пингвинов, – она кивнула в сторону одного из памятников. – Обеими руками за них держится. Говорит, выгодно для плана. Делать их просто, а цена на них приличная.

Они постояли у ворот, глядя на уходившие в степь ряды могил.

– Да-а, – пробормотал Володя, – если и дальше так дело пойдет, то в недалеком будущем похоронами, пожалуй, будет заниматься ассенизационная служба.

Лидочка покосилась на Володю, хотела сказать, но не сказала, чтобы лишний раз не возбуждать его. Уже не в первый раз она замечала, что оба двойника, словно настроенные в унисон, размышляют об одних и тех же явлениях, но дают им совершенно разную оценку. Прошлым летом Владимир Сергеевич ездил сюда на склад похоронных принадлежностей разбираться с партией забракованных памятников. Лидочка, воспользовавшись случаем, поехала вместе с ним, чтобы прибрать могилу тети Веры.

Ей пришлось присутствовать при знаменательной сцене, когда директор похоронной фирмы, плотный коренастый мужчина с быстрыми глазами, доказывал Владимиру Сергеевичу, что памятники слишком грубо сварены, а тог методично и хладнокровно отвергал его претензии, говоря, что покойникам все равно, грубо сварены памятники или чисто и стоят ли они вообще. В конце концов, заявил он, обряд похорон, если взглянуть на дело трезво, всего лишь глупый предрассудок, отнимающий массу средств. Можно еще понять наших невежественных предков, веривших в загробную жизнь, но нам, людям эпохи НТР, пора расстаться с этим предрассудком и поручить похороны ассенизационной службе. "Ну, это вы загнули, товарищ Колесников, – сказал ему директор, человек по виду далеко не сентиментальный. – Похороны нужны живым, а не мертвым. Люди есть люди". Однако Владимира Сергеевича убедить было невозможно.

Он принялся нудно и долго доказывать, что мертвое тело принципиально ничем не отличается от камня, песка или любого другого вещества, иначе покойников не зарывали бы в землю, и поэтому с таким же успехом можно хоронить гроб, наполненный камнями. Что же касается того, что похороны якобы нужны живым, то это тоже ошибочное мнение. Смерть, как известно, сильно меняет черты лица, и если уж быть до конца последовательным, то гораздо логичнее хоронить хорошую фотографию покойного, изготовленную при жизни, нежели его тело. И так далее в том же духе...

Лидочка помнила, с каким недоумением смотрел на него директор, и ей было ужасно стыдно за мужа. Она тогда ушла, не дождавшись конца их спора, и домой вернулась одна на автобусе.

– Пойдем, нам сюда, – сказала она, трогая Володю за рукав.

...Нет, даже на неделю, на день она не сможет вернуться к мужу... даже если книги совсем пропадут.

По кладбищу то здесь, то там маячили у могил фигуры людей, их было видно далеко, далеко...

Глава 8.

Посещение квартиры Владимира Сергеевича.

Гром среди ясного неба!

В понедельник утром Лидочка позвонила из автомата внизу в приемную завода "Металл" и узнала, что главный инженер находится на совещании у директора, где пробудет до одиннадцати. На вопрос, собирался ли он в течение дня куда-нибудь уезжать, незнакомый мужской голос не без иронии ответил, что главный разъезжать не любит, а руководит заводом, сидя в кабинете.

– Это его стиль работы, – сказала Лидочка стоявшему рядом Володе. – Он очень гордится тем, что не бегает по заводу, как другие главные, а заставляет бегать подчиненных. Весь день в кабинете сидит. Домой съездит пообедать и опять в кабинет.

– Что ж, тем лучше. Значит, по крайней мере до обеда мы можем быть уверены, что он не приедет и не устроит скандал. Времени более чем достаточно.

– Только бы замок не сменил.

– Думаю, что не сменил.

...Володя оказался прав. Замок на двери стоял старый. Это и обрадовало и обеспокоило Лидочку. В квартиру она вошла со смутным чувством тревоги. Что бы это значило? Может быть, он изменил своим правилам и решил в течение дня наведаться домой, чтобы застать ее врасплох? В таком случае нужно успеть все сделать до одиннадцати. С совещания-то он не уйдет...

– Так и знала, – с огорчением сказала Лидочка, подходя к цветам, стоявшим на окне в гостиной. – Ни разу не полил.

Земля в горшках была твердей, как камень, листья пожелтели и свернулись. Лидочка постояла над цветами, как над покойниками, и, вздохнув, стала раздеваться.

Одно утешение – не нужно теперь думать, к кому пристроить цветы.

Володя расхаживал по квартире, с любопытством разглядывая обстановку.

– Да-а, давно я таких хором не видел. Иностранные делегации принимать можно. Не пойму только, откуда у вас деньги? Он ведь главным всего второй год работает.

– Деньги у него есть, только я сама не знаю откуда. Мне кажется, он какие-то комбинации с памятниками проворачивает.

– Да ты что! Вот это для меня новость. А ну-ка, расскажи.

Он подошел к Лидочке и стал помогать ей выгружать книги из шкафа.

– Это он только для окружающих такой принципиальный и честный, говорила Лидочка, – а для собственной выгоды на любую махинацию пойдет. У него даже своя философия есть. Как-то весь вечер доказывал мне, что пословица "Не пойман, не вор" очень умная и правильная, что воровство можно называть преступлением только после того, как оно обнаружится. С его точки зрения, все непойманные воры кристально честные люди, даже если хапают большие суммы. Он у себя там такие порядки навел! Таня рассказывала...

Володя неревязал первую стопку книг и положил ее в мешок.

– А пожалуй, все закономерно. У большинства людей есть инерция души, именуемая совестью, и человек продолжает оставаться честным, даже если есть все условия для воровства. Ну, а он безынерционная система. Бессовестный, так сказать, по происхождению. Представляешь, что началось бы на нашем шарике, если бы все люди стали такими?

– Представляю...

...В подъезде послышался собачий лап, застучали шаги по лестнице.