Текст книги "Краткая история белковых тел (СИ)"

Ч асть первая.

1.

История эта, как и большинство таких же историй начинается одинаково – со встречи: ты встречаешь кого-то или тебя встречает кто-то – это неважно. Это, в сущности, детали. Любая встреча определяет дальнейший вектор событий, она начальная точка путешествия, которое зовется жизнью, поэтому она так важна.

К встречам с незнакомыми людьми я всегда относился с большим любопытством. Если каждый человек представляет свой отдельный, замкнутый мир, то этот мир содержит множество тайн, глубоко спрятанных от непосвященных. Это "Таинственный остров" Жюля Верна, скрытый в каждом из нас. Terra incognita.

Что я знал о девушке, сидевшей в офисе рядом со мной?

Всем было известно, что у неё есть муж и ребенок. Все знали, что она хорошо обеспечена: квартира, машина – всё это было. Наконец, весь офис был в курсе, что она любит зеленый чай и не любит кофе. Но только я один точно знал, что она мне нравится.

Хотя, на самом деле, нравилась она не одному мне, нравилась она многим моим коллегам, и это не было новостью. Она была привлекательной: её чуть удлиненные зеленые глаза были большими, и когда на лицо падал свет из окна, казались двумя огромными изумрудами. Волосы цвета спелой пшеницы она не закидывала за уши и прядки свисали по бокам, когда она склоняла голову над документами.

Эти локоны выглядели романтически, они, пожалуй, могли бы вдохновить какого-нибудь чувака из нашего офиса, подхваченного поэтической струёй, написать нечто вроде: "Ходит маленькая ножка, вьётся локон золотой". Но Пушкиных среди нас не водилось.

На мой взгляд лишь одна деталь портила её милое лицо – затаившаяся в уголках рта ироничная усмешка, точно она знала об окружающих некую тайну, не красящую последних и эта тайна была ведома только ей.

Человеком, которому она отдавала явное предпочтение в общении, был один из заместителей нашего директора – Иван Кравчук. Высокий, худощавый, короткостриженый. Он создавал впечатление человека одинаково любезного со всеми, не желающего ссориться с кем бы то ни было, короче, конформиста.

Его словесный ассортимент, который обычно называют словарным запасом, выглядел небогатым и однообразным. "Только ради Вас!", "Ради Вас готов на все!" – были обычными фразами, применяемыми им, практически, в любых обстоятельствах. Сюда же можно отнести словечки типа: "Солнышко", "Зайка", "Малыш", которыми он разбрасывался направо и налево.

Однажды я наблюдал как Кравчук, наклонившись у стола одной из девушек и проникновенно глядя ей в глаза, произнес небольшой стишок:

Я живу на чужой территории,

И домой невозможен побег...

Девица покраснела, видимо представив, как долговязый Иван все-таки совершит свой побег и побежит прямо к ней в постель. Ох уж мне эта чужая территория!

Девушка с изумрудными глазами, которую звали Лиза Соснина, тоже была чужой территорией, в смысле чужой женой. Однако Кравчука это обстоятельство ничуть не смущало. Я лениво созерцал начало их романа, в его середине проснулось любопытство: чем же всё кончится. Хотя, чем – понятно! Чем всегда заканчиваются служебные романы? Конечно расставанием. Ну, если и не всегда, то в большинстве случаев.

Так что я, словно умудренный мрачным жизненным опытом старец, предвидящий будущее, ожидал печального и закономерного финала этой банальной истории. Вопрос был лишь во времени. Как долго?

Один служебный роман я наблюдал в течение года. Он случился между моей бывшей начальницей и молодым человеком из другого отдела. Служебный роман кончился тем, что обоим пришлось уволиться и, насколько я знаю, больше они не встречались, будто работа для них являлась, своего рода, афродизиаком, виагрой, привносящей нездоровое возбуждение в обычно ровные и спокойные отношения. Нет работы – нет страсти, одна скука.

Да, жизнь такова, сделал я для себя неутешительный вывод, она, по большей части, отвратительно глупа, несправедлива и непоследовательна.

– О чем задумался? – прерывает мои недолгие размышления подошедшая Лиза. На её лице блуждает неясная усмешка, глаза лукаво блестят.

– Так, о всяком! – меланхолично замечаю я, скрывая мизантропические мысли.

– Слушай, ты чего делаешь сейчас, сильно занят?

– Не очень, а что, проблемы?

– Надо сгонять в одну фирму на презентацию, – с лица Лизы не исчезает усмешка, она легко перекатывает её по губам, как шарик из стороны в сторону.

Пожимаю плечами, стараясь изобразить пренебрежительно-недоуменный вид.

– А мне какое дело? Это твой функционал.

– Понимаешь, я всегда ездила с Ваней Кравчуком, но сегодня он не может. Надо его подменить, а у тебя дресс-код адекватный, как у топа.

Невольно вытянув руки на столе, смотрю на темно-синий цвет пиджачных рукавов, на выглядывающие из них светлые края манжет рубашки, на часы "Tissot" с чёрным кожаным ремешком. Да, одет я по ходу почти как наши пафосные топ-менеджеры. Ну и что с того? Ехать с Сосниной на презентацию?

Я задумываюсь о перспективах, и мне они кажутся сомнительными. Конечно, заманчиво оказаться с Лизкой наедине, почирикать о том, о сём: тыры-пыры, трали-вали. Можно выпить кофе – глядишь, и мне что-то перепадёт после её мужа и Ваньки. Не боги горшки обжигают!

Всем было известно, что Кравчук и Лиза по делам бизнеса ездили на эти самые пресловутые презентации, но там частенько не появлялись. Где они проводили время и как, об этом оставалось только догадываться. Впрочем, большая часть нашего женского коллектива догадывалась, и активно делилась с оставшейся частью мужского.

Когда же офис банка удостаивал своим посещением муж Лизы Степан, большинство девушек, бросив все дела, но для видимости печатая на клавиатуре, с замиранием дыхания следили за встречами двух соперников в любви.

"Стёпа!" – громко восклицал Кравчук, подходя к Лизиному мужу и широко раскидывая руки в стороны. Он горячо обнимал его, тесно прижимал к себе. Так могли выглядеть со стороны два брата после долгой разлуки, нашедшие себя в бурном житейском море.

"Рад, очень рад тебя видеть!" – продолжал говорить Кравчук, широко улыбаясь, чтобы не оставалось сомнений в его искренности.

"Я тоже!" – неуверенно соглашался Степан, оглядываясь на жену, словно ища поддержки у супруги. Но по лицу Лизы неуловимой тенью летала холодная усмешка. Это был банальный любовный треугольник и я в него никак не вписывался.

Ну и к черту! Пусть разбираются сами!

– Хорошо! – мямлю я, наперекор себе, своему желанию отделаться от поездки, – когда надо ехать?

Соснина смотрит на время.

– Через час. Успеешь?

– Наверное, успею!

Я отвечаю с многозначительным видом, хотя работы нет, и сегодня не предвидится – сижу и тупо убиваю время. Отвечаю ей так из вредности – пусть не рассчитывает, что буду бегать за ней, как щенок за хозяином, подпрыгивая и повизгивая от восторга.

Соснина отходит, а я фантазирую, как мы поедем на презентацию в некую фирму. Мне представляется, что поездка будет просто так, для вида, потому что Лизка хочет замутить что-то со мной, ведь муж ей уже надоел и Ванька тоже. Хотя, по большому счету, моё отличие от последних заключалось лишь в том, что я был относительно новым лицом в сонме многочисленных поклонников Сосниной. Свежее белковое тело. Кажется, так определил моё место в жизни классик Энгельс: "Жизнь есть способ существования белковых тел".

Да, я белковое тело, которое существует само по себе. Но у него, у Энгельса, было и продолжение фразы, вернее, один немаловажный момент: белковое тело осуществляет постоянный обмен веществ с окружающей средой.

Итак, я белковое тело, которому надо обменяться веществом с внешней средой.

Смотрю в сторону Сосниной. Она складывает вещи в сумочку, улыбается по сторонам легко, без всякой задней мысли. Насколько я её знаю, она никогда не циклилась на рабочих моментах, на мелочах; все у неё протекало ровно, без напрягов и избыточных карьерных усилий. Да и зачем ей пробиваться вверх, если муж или любовник могут обеспечить всем, что пожелает душа.

"Значит Лизка – внешняя среда, с которой надо чем-то обменяться? – мелькает у меня в голове. – Забавно! Только вот чем?"

Дальнейшие мысли в этом направлении меня вдохновляют, и я вырастаю в собственных глазах, словно поднимаю планку самооценки. Теперь я кажусь себе крутым любовником-мачо, которому не могут отказать все девчонки нашего банка. Моя карьера, словно мощная ракета с новенького космодрома, резко устремляется ввысь, оставляя позади неудачников типа Кравчука или мужа-рогоносца Степана. Я стремлюсь к звездам, которые видятся мне заветными миллионными бонусам, к месту в правлении Банка, к...

Но вовремя останавливаюсь. Хватит бредить! С Лизкой, скорее всего, ничего не замутится. Да и космодром, откуда должна стартовать моя ракета еще не достроен – строителям задержали зарплату, и они забили на это стратегически важное строительство.

Вообще-то в группе продвижения и поддержки продаж, я отвечаю за рекламный блок – договариваюсь о размещении рекламы в СМИ, на постерах, биллбордах, в интернете. Распространяю брошюры и буклеты. Работа не пыльная, мне нравится. Несколько таких рекламных буклетов с описаниями преимуществ банковского вклада «Доверие» завалялось у меня на столе.

Мой взгляд, давно привыкший к глянцевой праздничности подобных поделок, легко скользит мимо, почти не цепляясь и не парясь по поводу написанных на них слоганов. Читать эти тексты всё равно, что жевать безвкусный гамбургер – его хочется посолить, поперчить, залить кетчупом или горчицей. Тогда ещё можно употреблять.

Но в отношении рекламы так не делается. Нельзя! Ибо будет разрушена приторно-глянцевая гармония несуществующей жизни, в реальности которой нас пытаются убедить.

Не знаю зачем, но всё-таки беру в руки один из буклетов и рассматриваю, чтобы убить время. Из-за зелёного леса выглядывает улыбающаяся девушка, держащая в руках толстые пачки денег. Её гладкое лицо освещается озорными лучиками солнца, глаза широко раскрыты, полные губы приветливо изогнуты. Она будто подсказывает каким способом можно легко заполучить кусочек счастья в свое пользование, и способ этот на удивление прост – всего-навсего, открыть вклад в нашем банке.

Своим лицом привлекательная рекламщица отдаленно напоминает Соснину.

Пока я созерцаю в задумчивости рекламные буклеты и жду Лизу, в офисе наблюдается всеобщее оживление: девушки вскочили с мест, молодые люди поспешили к окну. До меня донеслись слова: "Кравчук", "Порше" и что-то ещё. А потом народ заторопился вниз, на улицу, почувствовав манящий запах халявы. Лиза вышла со всеми, и я остался в офисе один.

Поднявшись с кресла, встаю у окна. Отсюда мне удобно наблюдать как Кравчук, с небрежным видом открыв багажник черного "Порше", изображает из себя местного олигарха, упивается моментом, своим широким жестом. Он улыбается, глядя по сторонам, кивает свысока, не в силу своего роста, а в силу положения, кажущегося ему, действительно, значимым. Ведь кто, на самом деле, перед ним? Пигмеи офиса, рабы финансовых плантаций, не идущие ни в какое сравнение с белым менеджером-рабовладельцем по фамилии Кравчук. Только вместо колониального пробкового шлема у него престижный "Порше".

Иван барственно проводит рукой, указывая на багажник, где теснятся бутылки "Мартини", лежат коробки шоколадных конфет и разная пластиковая посуда. Судя по выражению лиц окружающих, по одобрительным взмахам рук, взрывам смеха, он слышит много приятного для себя. Как же! Рубаха-парень, свой в доску, человек, способный на широкий жест. Таких любят в компаниях, таким подражают.

"Тупое стадо! – злобно думаю я о своих коллегах, – на уме только пожрать, да потрахаться!" Но может во мне говорит одна только зависть? Они там внизу, на мини-празднике жизни, а я стою один у окна, словно лузер, отвергнутый офисным социумом.

Эта картина так действует на меня, что я опять погружаюсь в фантазии и вижу себя на месте Кравчука: как подъезжаю к подъезду, как открываю багажник, как ко мне с визгом и смехом несутся девчонки... Да, заманчивая картина! Только я не Кравчук, у меня нет его популярности, нет его денег, нет его должности.

Последняя мысль кажется обидной. Чем этот человек более креативен, чем я? Что он такого сделал, чтобы быть успешным, распоряжаться другими, получать бонусы? Я вполне мог бы его заменить, и, возможно, не только я. Как заметил один мудрый человек: "На этом месте может работать любой. Но занять само место любой не сможет".

Компания внизу веселится. Кравчук в своей обычной манере рассказывает какой-нибудь пошлый анекдот непременно с матерком, парни ухмыляются, девушки смущенно хихикают, тем не менее, продолжая попивать чужой "Мартини". Ради халявы можно и потерпеть.

Мне вдруг захотелось открыть окно и бросить в эту компанию бумажный пакет с водой – делал такие в безмятежном далёком детстве. Получи фашист гранату!

Тяжелый пакет упадёт с глухим стуком на асфальт, хлопок, треск, брызги во все стороны. Кравчук отвлечется от самолюбования, посмотрит наверх и увидит мою торжествующую физиономию. А что? Пусть видит! Я его не боюсь.

Иван продолжает рассказывать, и новый взрыв хохота долетает до меня даже через закрытое окно. Затем Кравчук поднял голову, посмотрел на здание нашего банка, на окно, за которым я стоял, увидел мое лицо. И вот тут не знаю, что на меня нашло – я поднимаю руку, машу ему, заставляя себя улыбаться и ощущая горожанином, послушно машущим флажком при виде лидера зарубежного государства.

Со стороны это выглядит приветливо, хотя на самом деле, все понимают, что толпа выстроилась по разнарядке, по прихоти работодателя, энтузиазмом здесь и не пахнет. По разнарядке же толпа машет, улыбается и иногда кричит: "Мы рады вас видеть!" На самом деле – всё фальшиво: их радостные глаза, приветливые взмахи рук, и добрые слова, вылетающие из открытых ртов. И, конечно, выражения лиц.

Наверное, такая же физиономия в данный момент у меня: жалкая, одеревеневшая в искусственной улыбке, физиономия офисного пигмея.

Кравчук пренебрежительно кивает и поворачивается к своим поклонникам и поклонницам.

2.

Мы с Лизой ещё не успели поехать на презентацию, как Иван появился в нашем офисе, подошёл к моему столу. Нерешительно потоптавшись, он наклонился, скособочив свою худую фигуру, и уставился в моё лицо.

Мне неприятно его видеть: перед глазами стоит недавняя сцена с подгулявшим барином-Кравчуком у "Порше", как он высокомерно кивает в мою сторону.

– Иван, ты на мне дыру протрешь! – меланхолично замечаю я, выудив из головы фразу комедийного фильма. – Тебе что-то нужно?

– Лиза сказала – вы едите на презентацию?

– Да, через час. А что? Ты хотел вместо меня?

– Рад бы в рай! Нет, чувак, не могу, занят. Езжайте уж вы с Лизаветой.

Кравчук нехотя отрывается от созерцания моего лица, будто не найдя там чего-то примечательного, выпрямляется. Однако он мнётся и не уходит, ему что-то надо.

– Ты вообще по делу или так, проветриваешься? – интересуюсь невинным тоном.

Признаться, вид нерешительного начальника ободряюще действует на меня. Я не люблю, когда начальники решительные – обычно их решительность ведет к глупым поступкам, за которые приходится расплачиваться подчиненным.

– Слушай, чувак, – Кравчук опять наклонился ко мне, почти нависая над головой, как изогнутый торшер и сразу пахнуло неприятным запахом изо рта.

"Хоть бы дезодорантом пользовался или мятным леденцом", – подумалось мне, и я слегка отодвинулся.

– Ты же у нас рекламщик, – продолжил Иван.

– Что с того?

– Давай замутим одно дельце. Как смотришь?

– Какое?

Кравчук быстро и воровато оглядывается по сторонам.

– У меня есть знакомый, у него фирма, связанная с размещением рекламы на биллбордах. Сделаем заказ, получим откат и всё пучком.

– Серьезно? А если запалят?

– Кто? – Кравчук ухмыльнулся. – Ты же сам себя контролируешь. Ведь так?

– Ну не совсем. Я сдаю отчеты в бухгалтерию.

– Знаю, знаю! – Иван с досадой махнул рукой. – Я не о том. На улице тебя ведь никто не проверяет. Загоним бабки под рекламу, а биллборды делать не будут. Потому отчитаешься, как будто висели месяц. Окей?

– Нет, – я упрямо качаю головой, – спалиться на таком как дважды два.

– Да ладно!

Лицо Кравчука разочаровано вытягивается – губа отвисает, глаза пустеют. Их веселый безумный глянец сменяется тусклым светом, что напоминает затухание ламп в кинозале, когда свет постепенно убывает перед началом сеанса.

– Тогда давай всё равно закажем. Если хочешь по-честному, пусть будет по-честному! – не унимается Иван. – Давай дадим парню заработать! Тебе же всё равно, где размещать заказ?

– Всё равно! – безучастно подтверждаю я. – Пусть отправит по электронке свои контакты.

– Окей! Я ему позвоню.

Кравчук выходит из офиса деловой, энергичной походкой, которая должна показать окружающим, что её обладатель – человек, призванный решать проблемы, а не создавать их, что он тот, кого в обиходе обычно называют: "Решала".

Я снова погружаюсь в созерцание экрана компьютера, на котором ничего нет кроме фоновой фотографии с логотипом банка и нескольких гаджетов вроде погоды и календаря. Пиво в хорошей компании, футбол – вот, от чего я бы сейчас не отказался и даже заманчивая поездка с Лизой кажется мне не такой уж и заманчивой. Она представляется мне скучной и геморройной, а я люблю лениться.

Подругу Лизы Сосниной, сидевшую от нас неподалеку, звали Аленой, фамилия у неё Василькевич. Она тоже часто ездила с Иваном на презентации, и года два назад у них случился бурный роман. Я слыхал, как Кравчук привычно, с проникновенной интонацией, читал ей незамысловатое двустишие:

Я живу на чужой территории,

И домой невозможен побег...

Следствием то ли этой декламации, то ли одной из презентаций, стало появление на свет девочки Анечки, очень похожей на Кравчука. Не желая делить любовника с женой, Алёна позвонила супруге и сообщила о своих отношениях с Иваном, однако это уже не имело значения. Иван из семьи ушел, но только не к Алёне – он охладел к ней, правда, деньги на ребенка давал ежемесячно.

Алёна была брюнеткой, милой, остроумной, говорливой.

– Ты сегодня с Лизкой поедешь? – поинтересовалась она, оторвав взгляд от экрана монитора.

– Да, вместо Кравчука.

– Понятно, – протянула моя соседка, и в интонации её голоса мне послышался намёк.

– А что? Это опасно?

– Для тебя? – Алена усмехнулась. – Вряд ли! Ты же у нас теленок, до тебя туго доходит.

– Ты, о чем?

Василькевич повернулась ко мне в кресле, закинула ногу за ногу. Она была в черных брюках, которые ей шли.

– Помнишь, в прошлом году у нас работала девочка, – начала Алёна, – сидела напротив тебя...

– Ну, помню, и что?

– Она на тебя имела виды, а ты, тупил, сидел как чурбан и ничего не видел.

– А что я должен был видеть?

– Вот-вот, ничего! Она тебе строила глазки, кокетничала, а ты даже её в кино не пригласил, на худой конец поужинать. С тебя бы не убыло, ведь так?

– Почему я должен был её куда-то приглашать? – с недоумением понитересовался я. – А если она мне не нравилась?

– Ты странный парень, Данила. Не нравилась, ну и что? Тебя никто не заставлял жениться, просто занялись бы сексом – тоже развлечение. А ты сидишь как сыч всё время один и один, пялишься на монитор, потому и останешься холостяком. Вечным!

Алёна отвернулась от меня к своему компьютеру, как бы показывая, что ей больше не о чем разговаривать, и что она потеряла ко мне всякий интерес.

– Ты сама-то на себя посмотри – от женихов отбоя нет!

Мою язвительную реплику Алёна пропускает мимо ушей, продолжая читать что-то на компьютере и не обращая на меня никакого внимания. Но затем какая-то мысль приходит в её симпатичную головку.

– Слушай, Даник, одолжи пару тысяч, край как надо!

– Ты же брала у меня на прошлой неделе пятерку. Кстати, до сих пор не отдала.

– Да ладно, не парься! Запиши на мой счет.

С недовольным ворчанием, протягиваю деньги. Что поделать, если не могу отказывать девушкам – так уж устроен! Но разбираемая внутри досада меня не оставляет. Я вяло замечаю:

– Пользуетесь моей слабостью.

Алена пренебрежительно хмыкает и вновь погружается в работу.

3.

Мое раздражение перекидывается на самого себя, и я решаю заняться широкими обобщениями. Хочется поразмышлять о чём-то таком вечном, глобальном и в то же время достаточно близком, чтобы задевало именно меня.

И я думаю о нас, о таких, как я. В самом деле, кто мы? Откуда?

Отчего-то в голову приходит, что мы – тупые, бесчувственные, белковые тела. Протеин в чистом виде. Нас любят поедать те, у кого острые зубы, кто следит за здоровьем, поддерживает спортивную форму. Мы, словно сельди в бочке, кильки в томатном соусе, лежим рядком, а консервной банке, готовые к употреблению. Как на карикатуре в одной из английских газет, изображавшей прибалтийских гастарбайтеров в виде мелких рыбёшек. Потом приходят вот такие Алены и Лизы, берут в руки нож с вилкой и съедают нас без остатка.

Почувствовав себя килькой, я невольно ежусь от этого неуютства: быть пигмеем еще куда ни шло, пигмей все-таки человек, хоть и маленький. Но вот килькой?

В это время появляется Лиза Соснина. Заметив на моем лице задумчивое выражение, она вновь цепляет на губы неприятную усмешечку.

– Готов? – уточняет она и, не ожидая ответа, добавляет, – поехали!

Автомобиль, везший нас, оказался служебным «Фордом». Мы вольготно расположились на заднем сиденье, но разговор не клеится, поэтому большей частью молчим. Я скучно посматриваю в окно, Соснина уткнулась в мобильник, и ведёт активную переписку с неизвестным корреспондентом. Подозреваю, что это Иван, а, впрочем, мне всё равно.

Соснина хотела презентовать наш банк одной из крупных полиграфических компаний, но мне до этого нет дела. Презентации – не моё, чисто женское занятие, где нужно много говорить, где полагается, чтобы язык был хорошо подвешен, где приходится много улыбаться и притворяться. Презентации как раз для таких девушек как Лиза, вот пусть и старается!

В сущности, я не очень понимаю, зачем оказался с ней в одной машине, сижу вместе на заднем сиденье. Если она на меня не обращает внимания, хотя я в тайне надеялся на другое, тогда для чего поездка? Как-то всё глупо!

– Смотри! – она ощутимо тыкает меня в бок. – Смотри, какую собачку выложили на фейсбуке.

Соснина поворачивает ко мне яркий экран сенсорного телефона, демонстрируя большую и добродушную мордочку собаки неизвестной породы.

– Не знал, что ты собачница, – удивленно бормочу я.

– Очень люблю собачек! А тебе кто больше нравится, кошки или собаки?

– Никто! – я отворачиваюсь к окну.

– Да, ладно! – Соснина смеётся сухим смешком. – Хочешь, я тебя приласкаю?

От неожиданности я смущаюсь, не зная, что ответить. И всё же, хотя её слова и прозвучали довольно игриво, в их фривольности чувствуется фальшивость – ничего она не собиралась со мной делать: ни ласкать, ни ругать. Похоже, ей всё равно, как если бы рядом сидел манекен в мужском костюме, с которым можно общаться безо всяких напрягов, ведь от манекенов не ждешь подвоха.

Тем не менее, слова прозвучали, и я с беспокойством поглядываю на седой затылок водителя, на его сосредоточенное лицо, отражающееся в зеркале заднего вида, которое кажется невозмутимым. Кто его знает, может он слышал и не такие слова, видал сцены похлеще?

Соснина в это время протянула руку к моей коленке, и стала гладить её, тихо приговаривая:

– Хорошая, хорошая!

Голос Лизы звучит с теми ласковыми интонациями, с тем выражением, с которым обычно хозяева гладят своих домашних питомцев. Только я не был её собачкой или цепным псом, я был сам по себе. По крайней мере, мне так казалось.

– Убери руку! – попросил я не очень убедительно.

– Тебе неприятно?

– Я... мне...

Лиза продолжает гладить молча, но затем, видимо, ей надоело, и она смеётся.

– Видишь, какими вы бываете ручными.

– Глупости! – раздраженно бросаю я, чувствуя глухую обиду от несбывшихся ожиданий и в голову приходит, что Лиза взяла меня с собой просто от скуки, как берут в дорогу планшет или ноутбук, чтобы скоротать время.

Генеральный директор компании, Евгений Иванович, был лет на десять старше нас, имел спортивный вид и вообще выглядел так, как обычно выглядит менеджер сорокалетнего возраста, регулярно посещающий фитнес-центр. В отличие от Кравчука он был среднего роста, круглолицый, с пышной копной черных, едва тронутых сединой, волос. Его глаза блестели, словно в них были вставлены линзы.

Глаза Сосниной тоже поначалу затеплились странным светом, и я подумал, что она запала на этого директора, однако затем профессионализм взял верх, её глаза погасли, а лицо сделалось вполне официальным. Вероятно, роман с Евгением Ивановичем в ближайшие в планы Лизы не входил.

Директор пригласил нас в свой офис, усадил за стол. Соснина рассыпала перед ним буклеты, документы, положила рядом сотовый телефон и принялась обрабатывать клиента. Я смотрел на неё со стороны и удивлялся тому, что эти презентации так походят на уговоры уличных цыганок. Те обычно предлагали: "Дай погадаю, позолоти ручку!" и если ты рискнул, отдавая свою ладонь, то, считай, что тебя уже облапошили.

Здесь, примерно, то же самое. Клиенту говорят: "Наш продукт самый лучший. Возьмите, попробуйте!" А когда тот заглотит наживку – дело сделано: ему впарят самое ненужное, самое отстойное из того, что только есть в линейке банковских продуктов. Но я поощрительно улыбаюсь, киваю, будто целиком и полностью поддерживаю доводы Лизы, её внешне убедительную болтовню. В конечном итоге, банку нужны состоятельные клиенты, VIPы, и каждый просто делает своё дело как умеет. Она умеет хорошо говорить, а я...

А что умею я? Я оформляю сделки по размещению рекламы.

Опять всплыла в голове фраза, что на моем месте мог оказаться каждый. Мог, но работаю я.

Евгений Иванович слушает терпеливо, оценивающе щупает глазами фигуру Лизы. "Щупай, щупай, – злорадно думаю я, – вряд ли тебе что-то обломиться! Место уже занято". А Лиза продолжает говорить с упоением и с удовольствием слушает звук своего голоса.

В эту минуту она напоминает мне раннего Горбачева, дорвавшегося до телекамер. На него, помнится, все взрослые поначалу глядели с восхищением и пиететом, но эта уважуха закончилась довольно быстро, когда выяснилось, что за шелухой умных слов у перспективного генсека ничего нет, одна пустота. Как там у Пушкина? "Властитель слабый и лукавый"...

В одну из пауз, вызванных тем, что Сосниной потребовалось найти нужную бумажку, неожиданно зазвонил её мобильный телефон, лежащий на столе.

– Извините, мне надо ответить! – она встаёт, отходит к окну офиса и поворачивается к нам спиной.

Тут Евгений Иванович, наконец, обращает внимание на меня.

– А вы, о чем будете рассказывать? – небрежно осведомляется он, и я чувствую, что вопрос он задаёт только из вежливости. Ему пофигу, кто я такой, чем занимаюсь, и мне вспоминается Соснина в машине, её фальшивый тон, её плохо скрытое равнодушие.

– Я рекламщик. Заключаю договоры на размещение рекламы.

– Серьезно?

Евгений Иванович вдруг неподдельно оживляется: он ёрзает в кресле, его блестящие глаза, кажется, блестят ещё более ярко. Странно! В глубине души я удивляюсь тому, что скромная профессия рекламщика может вызвать такой горячий интерес.

– Мы размещаем рекламу на уличных биллбордах, в газетах, на телевидении, – продолжаю я более уверенно.

– А на постерах? Размещаете на постерах?

– Конечно! Только надо сначала договориться где, в каких местах. Знаете, как сложно согласовать вопросы с городской администрацией.

– Знаю, знаю!

Евгений Иванович бросает взгляд на Лизу, всё еще занятую разговором.

– Слушайте, – произносит он приглушенным голосом, – у меня к вам предложение. Вы заказываете нам постеры, а мы их разместим в метро, в вагонах. У меня есть связи.

– Было бы здорово! – удивляюсь я открывшейся возможности. Вот это нежданно-негаданно! Я всего лишь сопровождал Лизу, но, похоже, первую скрипку будет играть не она. – Когда сможем обговорить условия?

Ловко проведя рукой по черной шевелюре, блестящей после специального геля, Евгений Иванович тянется к влажным салфеткам, лежащим в коробке, вытирает длинные артистические пальцы.

– Об условиях не беспокойтесь, я пришлю их по электронке. Окей?

– Окей! А у вас есть мой электронный адрес?

– Обижаете! У меня больше связи, я же говорил!

Закончившая разговор Соснина подсаживается к столу. По её лицу не могу прочитать, кто звонил и по какому вопросу, только опять эта усмешечка на лице, словно ей всё заранее известно.

– Итак, продолжим, – произносит Лиза с апломбом и открывает папку с документами. – Наша линейка продуктов универсальна, подойдёт как для вашей компании в целом, так и для любого работника...

Я замечаю, что пока она стояла у окна – расстегнула верхнюю пуговицу белой блузки, приоткрыв шею и краешек груди. Всё-таки ненавязчивое внимание Евгения Ивановича от неё не ускользнуло, и Лиза решила воспользоваться своим женским оружием. Для привлечения клиента все средства хороши!

"А если бы он был голубым? – вдруг мимоходом посещает мою голову шальная мысль, – тогда мне пришлось бы снять галстук и расстегнуть верхние пуговицы?" И я представляю свой голый торс, совершенно плоский, без мышц, с жидкой растительностью на груди, наверное, с точки зрения геев, совершенно не сексуальный. И тогда облом – мне нечем было бы завлечь Евгения Ивановича!

4.

Обратный маршрут пролегает мимо нескольких гостиниц. Я подозреваю, что в них можно снять номер на час – собственники сейчас этим не брезгуют, всем нужны деньги. Искоса посматриваю на Лизу, свободно откинувшуюся на спинку заднего сиденья – должна же она в конце концов подать знак, намекнуть на Это.

Как у них происходило с Кравчуком? Кто был инициатором, от кого шло предложение? Мне интересно.

Между тем Лиза занята смартфоном, полностью погрузившись в переписку на фейсбуке. Её лицо сосредоточено, по нему не блуждает неясная усмешка как обычно. Напротив, я с удивлением замечаю, что она улыбается лёгкой, задумчивой улыбкой, какую я у неё никогда не видел.

За окном машины резво пробегают дома, разогретые июньским солнцем, течет река машин, медленно бредут пешеходы. Жарко. В нашем авто работает кондиционер, поэтому я в своем костюме чувствую себя вполне комфортно, чего нельзя сказать о Сосниной. Прохладный ветер из кондиционера стелется по дну "Форда", холодит ноги, и она машинально натягивает короткую юбку на колени. Да и пуговица на блузке уже застегнута.