Текст книги "Краткая история белковых тел.(СИ)"

Автор книги: Олег Красин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

"Что за дела? Она думает, это смотрины? – удивляюсь я, – вертится, как на подиуме! Нет, некогда пялиться на неё. Пока-пока!" Издали прощально делаю ручкой, девушка отворачивается.

Словно играя в таинственный квест, перехожу в следующий поезд, затем на другую ветку. В голову приходит идея, что можно, пока я слоняюсь по подземным переходам, придумать целую игру, которая возможно носила бы название: "Найди ключ к разгадке в метро". Надо только закреативить сюжет, сочинить героев, заказать айтишникам программу, а потом поместить готовую игрушку в электронных магазинах Google и Apple...

Между тем, мои усилия оказываются тщетными – постеры испарились, будто их никогда и не было. Я уже устал таскаться по вагонам, и был расстроен: неприятно, когда тебя кидают, как несмышленого мальчика.

Поднимаюсь вверх на эскалаторе, чтобы связь была лучше, на мобильном набираю номер Евгения Ивановича.

– Привет, Данила! – отвечает без промедления человек с лоснящейся головой, – есть проблемы?

– Евгений Иванович, я сейчас был в метро, но наших постеров не видел.

– Да что ты говоришь! А где был, на какой станции?

– На двух, – называю места своего подземного путешествия.

– Ах, там! – Евгений Иванович говорит спокойно, уверенно, – ничего, мы еще не везде разместили. Эти курьеры такие ленивые!

– Так вы их вообще не клеили?

– Ну почему? Расклеили почти везде, сразу после оплаты заказа. Уже неделя прошла. Ты внимательнее посмотри, тогда найдешь. Окей? Извини, у меня сейчас встреча с клиентом.

Евгений Иванович быстро отключается, чем усиливает мои возникшие сомнения.

Я вернулся вниз, в подземное царство метрополитена, проехал в центре по всему спектру радуги – по красным, синим, зеленым, оранжевым линиям, но постеров не нашел. Возможно, их не существовало в природе, как не существует снежного человека или машины времени. Нет, не зря у меня присутствовало тревожное чувство – в воздухе явно пахло разводкой на бабки.

Мрачнее тучи, возвращаюсь в офис. Мне надо обдумать как поступить в этой щекотливой ситуации. Арсений Павлович, мой шеф, может заподозрить, что я замутил тему с постерами специально, чтобы наварить бабло, да еще подставить его. Ведь именно он, в конечном счете, согласовывал в «Голове» увеличение сметы.

Не успеваю опуститься в кресло, как Лиза поворачивается ко мне и внимательно ощупывает изумрудными глазами. Я чувствую себя словно на осмотре в аэропорту, где во время прохождения через рамку каждого пассажира просвечивают насквозь специальными лучами.

– Ты где был? Тебя шеф искал!

"Началось!" – думаю с тревогой, и вяло интересуюсь: – А что он хотел, не знаешь?

– Нет, не знаю, но голос у него был злой. Это точно! Ты не накосячил где-нибудь?

– Вроде нет.

Лиза глядит на меня с подозрением, но ничего не говорит. Машинально замечаю, что она сегодня серьезна – никаких шуток, никаких понимающих усмешек.

Арсений Павлович раздраженно стучит короткими пальцами по столу.

– Ты договор заключил, – интересуется он взвинченным тоном, – где постеры?

– Я разбираюсь, Арсений Павлович. Фирма еще не успела разместить наш заказ. Я только что разговаривал с директором...

– Мне это не интересно. Где результат? Денег нет, продукции тоже нет. Я начинаю думать, – Арсений Павлович недовольно смотрит на меня, – что ты присвоил средства банка. Вот, что я думаю!

– Я? Нет, вы ошибаетесь. У меня есть договор...

– Пустая бумажка!

– Нет, не пустая. Это... это юридический документ. Если они нас обманули, я пойду к юристам и нам всё вернут.

– Свежо предание! В общем, так Данила, если в течение недели не возвратишь уплаченные деньги банка, то ищи другую работу! Я воровства не потерплю!

– Я не вор!

– Называй это как хочешь: освоением бюджета, распилом бабок. Мне все равно! Если у тебя прилипает к рукам, значит, нам не о чем разговаривать! Всё, иди! Ты мои слова понял.

Выхожу из кабинета начальника. На душе дерьмово. Что же задумал этот скользкий тип, Евгений Иванович? Просто так меня кинуть не получиться, мы обратимся в суд, у нас есть все бумажки.

Остаток дня дорабатываю на автомате – читаю письма, что-то пишу в ответ, пытаюсь участвовать в общей болтовне с коллегами о погоде, свежих банковских новостях и тому подобной лабуде. Но в голове безотвязно болтается разговор с начальником. А ведь точно уволит! И еще заставит через суд возвращать потраченные бабки на рекламу.

После шести вечера в офисе никого не остается. Я жду, когда компьютер выключится, сижу в полумраке, поскольку окна здания выходят на теневую сторону. В сумраке хорошо думается, и я пытаюсь сообразить, как быстрее выскочить из ситуации, чтобы не получить по башке, но ни одно свежей мысли меня не посещает. Всё крутится вокруг мести, вернее, моего желания нагадить Евгению Ивановичу. При этом я допускаю даже привлечение бандитов в качестве коллекторов, которые за определенный процент выбьют из успешного предпринимателя-разводилы имеющийся должок. Однако понимаю, что таких же бандитов может нанять и он. Нет, этот аппендикс тупиковый.

Так ничего не придумав, встаю, и в одиночестве спускаюсь на лифте.

Летние улицы полны вечернего гомона, люди идут домой с работы, кто-то гуляет – в разгаре период отпусков. Многие рестораны окнами выходят на улицы города, окна не закрыты шторами, и я наблюдаю, что твориться внутри. Оказывается, много народа любит посидеть вот так, после работы вечером за бокалом вина, потрепаться за жизнь.

Девушки чаще сидят с молодыми людьми. Они беззаботны, весело щебечут о своём. Хотя попадаются иногда и столики занятые только женским или мужским полом, поскольку в тренде одногендерное общение.

Иногда компании состоят из солидных людей. Мужчины сидят в рубашках и галстуках, пиджаки аккуратно развешены на стоящих рядом вешалках с плечиками. Возле них, в расчете на щедрые чаевые, услужливо порхают молоденькие официантки.

Я равнодушно скольжу взглядом по этому изобилию ресторанного общения, впрочем, похожему на сияющие витрины магазинов с выставленными там манекенами. Только здесь манекены одушевленные – они жуют, пьют, смеются.

Медленно продвигаюсь по улице. Домой сегодня не тороплюсь, там нет для меня ничего интересного, тем более, что съемные квартиры всегда имеют особенную ауру – чужого, не своего дома. В них неуютно.

Под вечер жара спадает, дует свежий ветер, гоняя легкую пыль, еще не прибитую водяными струями поливальных машин. Поливалки поедут по дорогам города ночью, когда все уже спят, похожие в ночи на гудящих жуков с большими усами. Но это будет ночью. А сейчас мне приходится щурить глаза от пыли, иногда прикрывать их ладонью.

Впереди показывается очередной ресторанчик, небольшой, милый. Огромные окна освещены розовым светом, белые столики тесно расставлены в небольшом зальчике. Народу много – почти все они заняты. Я подумываю о том, чтобы зайти в этот ресторан, выпить виски и взбодриться.

Неожиданно обращаю внимание на столик, стоящий почти у самого окна. За ним сидит четыре человека, они активно общаются, не замечая мою изумленную фигуру, застывшую по другую сторону оконного стекла. Это мои коллеги с работы: Лиза, Алена и Иван, а с ними, как ни странно, Евгений Иванович. Они весело разговаривают, потягивают красное вино из больших фужеров, у них хорошее настроение. Вся компания, как я погляжу, приготовилась провести долгий приятный вечер. Вся, кроме меня.

Стою, как дурак, смотрю на них, медленно соображаю.

Я вижу, что Кравчук, бесспорно, знает Евгения Ивановича, ведет себя с ним, как со старым знакомым. Неужели их только что познакомила Соснина? Нет, не похоже – они знакомы давно.

И тут меня осеняет догадка: не с этим ли своим приятелем Иван хотел меня познакомить для заключения договора по рекламе, не с ним ли предлагал попилить бабки? Но в этом деле участвовала и Лиза. Именно она взяла меня на презентацию, она свела с Евгением Ивановичем. Значит, она с ними заодно? Наверное, и Алёна тоже.

Один я – лох, которого использовали втёмную.

Почему-то слово "втёмную", почерпнутое мной в одном детективе, показалось наиболее подходящим. Меня использовали втёмную, как грабители используют тёмную ночь, под покровом которой можно обтяпать грязные делишки. Наивная тёмная ночь!

8.

Мое вечернее открытие, совершенное на улицах города, не дает покоя. Я почти не сплю, ворочаюсь в темноте, представляя ту кару, которую обрушу на головы коварных интриганов. «Почему я? – думаю в полусне, – почему они выбрали меня?» И сам себе отвечаю: «Из-за бабок. Это же элементарно, Ватсон!» Вроде ничего личного, но все равно обидно. И Лиза с изумрудными глазами. Она ведь мне нравилась, а теперь...

История, начавшаяся со встречи с этой девушкой, не получит продолжения. Так я думаю сонной головой, так мне кажется. Или не так?

Все истории движутся своим чередом, имеют начало, конец, потом возникают снова. Они кружат нас в нескончаемой круговерти, как щепку в водовороте, прибивая то к одному берегу, то к другому. Сейчас я вижу, что водоворот относит меня далеко от Лизы, уже утнёс, и я на другом берегу. Но это еще не конец, на продолжение я надеюсь.

Если представить историю в виде пирамиды или круглой башни и смотреть изнутри, от основания, тогда взгляд затеряется в высоте, в бесконечности свода конуса. Там апогей каждой истории, там она заканчивается. "Я еще не достиг апогея, – эта мысль назойливо выносит мозг. – Еще не достиг!"

Переворачиваюсь на другой бок, чтобы отогнать от себя навязчивые мысли, но они возвращаются тем или иным образом. Одна картинка сменяет другую, заставляя плыть в вязком мареве полусна, путать реальное с вымыслом. Странные видения снова копошатся в мозгу, и я чувствую, что нахожусь не у себя в съемной квартире, в этой кровати, а в других координатах времени. Я мыслю, следовательно, не существую. Я анти-Декарт, но уже не белковое тело. И это странное ощущение – быть не белковым телом...

На ум приходит строфа, сочиненная бог знает кем. Можем мной самим когда-то?

   Я и здесь и не здесь, я в другом измеренье,

   Я в других городах и других облаках.

   Словно ветер кружусь под дождем настроенья,

   И усмешку Джоконды храню на губах.

Под утро проваливаюсь в короткое тяжелое забытье.

На работу еду с несвежей головой и едва открытыми глазами. Мысли, пришедшие прошлой ночью, продолжают возвращаться разрозненными кусками, несвязанными блоками. Вот, например, о конусе, как модели любой жизненной истории. Я думаю об этом, механически отслеживая сигналы светофоров.

"Неужели жизнь строится по правилам геометрии? Слишком просто!" И ещё. "Истории могут затягивать нас без наших желаний, когда понимаешь, что ущерб очевиден, но ничего сделать не можешь. Ничего не можешь противопоставить. Хотя на презентацию с Лизой я поехал сам, меня никто не заставлял. Я думал, что у нас завяжутся отношения". Глупый расчет! Как в одном мини-анекдоте: "Я женился по расчету, но он не оправдался".

Пока я предаюсь мизантропии, мой "Круз" медленно продвигается в толпе таких же машин, спешащих на работу. У одного из светофоров я отвлекаюсь, и рука случайно дергает руль. "Шевроле" вильнув, едва не наезжает на девушку-велосипедиста, остановившуюся с краю дороги.

В последнее время улицы города накрыла очередная мода – ездить на работу на велосипедах. Все было бы хорошо, если бы заранее оборудовали велосипедные дорожки. Но дорожек нет, бедняги-велосипедисты снуют между машин, как надоедливые мошки, которых хочется прихлопнуть рукой. Ну, некоторые не выдерживают и прихлопывают их капотами или дверцами машин.

Она была в пронзительно синей велокуртке, на спине болтался такой же синий рюкзачок, на голове желтая каска, и я невольно заподозрил в ней сторонницу незалэжной Украины.

Девушка поворачивается ко мне, небрежно стучит пальцем в перчатке по стеклу правой двери, и я его приспускаю. На меня смотрят злые глаза.

– Ты чего, козел, не видишь куда едешь?

– Извиняюсь, это случайно, – бормочу, невольно отодвигаясь назад и чувствуя врезавшийся в плечо ремень безопасности.

Лёд в голубых глазах девушки понемножку тает.

– В следующий раз будьте осторожнее, – произносит она, готовая сесть на велосипед и снова двинуться в путь.

По моим расчетам, скоро загорится зеленый, и вдруг я совершаю отчаянный поступок. Не знаю, что на меня накатило: виновата ли тёмная, невнятная история с Евгением Ивановичем или причина в моих неудачных поползновениях к Лизе.

– Девушка, а вы не хотите встретиться? – обращаюсь к ней с неожиданным предложением. – Можно ваш телефон?

Девушка колеблется. Она то глядит на светофор, то на меня, и мы оба понимаем, что сейчас поток машин рванет, и мы разъедемся в разные стороны. Случайное уличное знакомство, что может быть банальнее? В свое оправдание думаю, что старина Энгельс одобрил бы меня, раз я веду себя согласно его формуле, как простое белковое тело.

Желто-синяя велосипедистка из какого-то кармана достает тюбик, и я вижу, что на боковом стекле она пишет губной помадой свой телефон. Красные цифры выглядят празднично, похожие на художественную надпись на рождественской открытке. И еще девушка мелко приписывает имя: "Аня". Смотрю на её художество и не знаю, что делать – радоваться, что она решилась оставить свой контакт или возмущаться, что испачкала помадой стекло.

Зажигается зеленый свет. Пока я раздумываю, Ани уже нет рядом. Далеко впереди, меж легковых машин, мельтешит её желтая каска, точно кусочек кувшинки качается на темном пруду. Она вдруг напоминает мне, как я следил за Лизой у дома, где запалил её свидание с Евгением Иванычем. Тогда её синее платье тоже мелькало в толпе. Только напоминало не кувшинку, а поплавок, весело прыгающий на речных волнах.

Долго провожаю девушку взглядом, но догнать не могу – мой транспорт не позволяет так смело маневрировать в гуще железных насекомых, ползущих к неведомой цели.

Приехав на работу, в офис сразу не захожу. Странная девушка Аня, оставившая помадные цифры на стекле правой дверцы, заставляет меня задуматься о том, нужна ли мне такая коммуникация. На всякий случай фотографирую её номер на смартфон, а потом с трудом стираю жирные цифры. Это стоит мне измазанного помадой носового платка.

В офисе уже отирается Степан. Выглядит он беспокойно – ходит из угла в угол невольно, задевая сотрудников фирмы, громко рассказывает анекдоты, но сам не смеется. И я замечаю в глазах его тлеющий уголёк настороженности.

– Данила, привет! – бросает он. – Надо потрещать!

Мы отходим в сторону, останавливаясь в коридоре, недалеко от офиса. Степа затравленно озирается по сторонам.

– Ты нарыл чего-нибудь? – пытает он меня, взявшись за пуговицу моего пиджака.

Я запоздало вспоминаю о его просьбе проследить за Лизой и найти её любовников.

– Слушай, Степа, пока ничего нет, – говорю, чтобы быстрее избавиться от обманутого супруга и спокойно обдумать своё положение.

– Кажется, она беременная, но мне не говорит.

– Кто, Лиза? – я в замешательстве замолкаю, пытаясь собраться с мыслями.

– Да, да, Лиза! – подтверждает Соснин, – понимаешь, чувак, у неё тошнота по утрам и мне кажется, уже нет месячных. Так было с нашим первым ребенком.

– Да... – неопределенно мычу я, собирая в кучу заметавшиеся мысли, – а от кого забеременела? Не от тебя?

Степа морщится, будто хочет утаить нечто важное и сокровенное, но обстоятельства вынуждают.

– Мы с ней поссорились. Не спим сейчас вместе.

– Сейчас не спите, но спали раньше.

– Уже месяца три, – бурчит Степан. – Просек фишку?

– Да! – опять вынужденно соглашаюсь я с его умозаключением. – Как думаешь, кто отец?

– Если бы знал – морду набил! Я потому и просил тебя...

– Ладно, я постараюсь узнать быстро, мне пора в офис.

Мы возвращаемся. Однако сюрпризы, которые меня ожидали сегодня, оказались вовсе не исчерпаны утренними встречами с велосипедисткой и новостью, которую преподнёс Степан. Завидев нас, Лиза вдруг встает и подходит к нам, при этом обнимает и прижимается ко мне так, словно она моя девушка. Я заглядываю в её лицо и замечаю, что изумрудные глаза полуприкрыты, а на лице витает привычная усмешка.

Она отрывается от меня и громко обращается ко всем коллегам:

– Минуточку внимания! Хочу сделать объявление.

Движимые любопытством, головы моих коллег отрываются от компьютеров, замирают в ожидании, как пациенты перед гипнотизером. Мне, как и всем интересно. Сейчас она, видимо, скажет о своей беременности и уходе в декрет. Да, Ваня Кравчук явно заскучает без неё. С кем он теперь будет красоваться на презентациях?

– Мальчики и девочки, – продолжает Лиза, всё-также улыбаясь, – я хочу вам сказать, что ухожу от Степана к Даниле. Сюрпрайз! И еще. У нас будет ребенок – можете поздравлять!

Если бы за окном внезапно взорвалась бомба, выбив все стекла, если бы произошла техногенная катастрофа с нашим туалетом или в офисе появился председатель правления банка, эти события не вызвали бы столь неожиданного эффекта, как слова Сосниной.

– Я... мне... – пытаюсь что-то произнести в оправдание пересохшими губами, но не могу.

– Так это ты? Вот бл...дь! – слышу сбоку зловещий голос её мужа, и боюсь взглянуть в его сторону, представляя, что сейчас нарисовано на лице Степана.

Между тем Лиза, как ни в чем не бывало, отходит от меня, принимает робкие поздравления. На нас со Степой никто не обращает внимания, будто мы никого не интересующие статисты на этом спектакле, уже отыгравшие свои партии.

"Как же так, – мучительно думаю я, – зачем она врёт? Чтобы скрыть связь с Евгением Ивановичем и подставить меня?" Последняя мысль особенно горька, мне страшно хочется отомстить. Но как, и нужно ли? И не часто ли поддаюсь я этому жестокому желанию в последнее время? Сначала Евгений Иванович, теперь Лиза. Конечно, сами мысли о мести хорошо действуют на нервную систему – они успокаивают. Они как отложенное, и потому кажущееся неотвратимым наказание, которое я когда-нибудь ниспошлю на головы своих врагов. Но сейчас. Что делать мне сейчас?

9.

После обеда я в кабинете Арсения Павловича. Кравчук уже там, сидит за столом, ласково улыбается. Без сомнения, сегодняшний скандал с Лизой достиг его ушей, и он сполна упивается своим знанием.

– А Данила, молодой отец! Привет, привет! – говорит Иван, вроде в шутку, и весело вздергивает брови ко лбу.

Но мой начальник не настроен шутливо, он хмурится, постукивает короткими пальцами по столу.

– Так что, Изотов, договорился с клиентом, вернул деньги? Вот Иван Сергеевич, – Арсений Павлович кивает на Кравчука, – сейчас был в метро. Нашей рекламы там нет, как и не было.

Кравчук согласно опускает понятые брови вниз, и я понимаю, что он сам, этот хитромудрый Ванька, замешан больше, чем все другие, но делает вид, что происходящее его не касается. Будто он слышит о постерах впервые. Если бы я самолично не видел его за одним столом в ресторане с Евгением Ивановичем, то глядя сейчас на невозмутимо-наглую рожу Кравчука, подумал, что передо мной настоящий борец с мошенничеством в банковской среде. Почти чекист с холодной головой и потными руками.

– Так что Изотов? Будем увольняться? – гнет свою линию Арсений Павлович, и я не понимаю, чем ему не угодил, почему он торопиться от меня избавиться. Хотя причина может быть очевидна. Как-то недавно я разговаривал с нашими кадрами, и одна девушка сказала, что Арсений Павлович хотел бы пристроить своего племянника в банк. Не здесь ли собака порылась?

Я в растерянности.

Что делать? Увольняться или бороться? Хотя бороться практически бесполезно, если ты в немилости у начальства. Мало того, после увольнения могут дать негативную характеристику в другие места, куда я направлю свои стопы, выдать, как говорили раньше, "волчий билет".

Одно клеится к другому. Сначала Лиза всем врет, объявляет о своей беременности от меня. В это время Кравчук мутит тему за моей спиной и делает вид, что он невинный барашек. В придачу к ним Арсений Павлович, который хочет устроить племянника.

Я понимаю, что одинок в этой борьбе. Мне их не осилить, эту чудесную компанию.

– Я напишу заявление, – бормочу, виновато пряча глаза, и пячусь задом, чтобы выйти из кабинета.

– И деньги, деньги возвращай! – напоследок выкрикивает Арсений Павлович.

В кофе-пойнте сегодня пусто и это хорошо, потому что никого видеть не хочется. Кидаю монетки в щель автомата, забираю стаканчик с американо. Густой кофейный запах виснет в комнате, притупляя чувство обиды. У меня всегда от кофе поднимается настроение и сейчас, если оно и не поднялось, то хотя бы стало нейтральным.

С полным стаканом иду к себе, за свой стол, писать заявление об увольнении. Краем глаза вижу, как к Лизе подходит Кравчук, а потом присоединяется Алёна. Они стоят втроем, оживленно общаются, смеются. На меня не смотрят. Да и зачем им смотреть на лузера, на неудачника, не отвечающего их высоким стандартам? Правда Лиза, могла бы подойти ко мне, хотя бы для приличия, как к будущему отцу ребенка. Но нет, не подходит. Будущий отец её не интересует, так же как, возможно, и гипотетический ребенок. Никто ведь не видел справки от гинеколога, всё только с её слов.

На самом деле, я думаю, что это уже не важно, будет ребенок или нет и от кого он. Дело сделано, меня подставили, и Степан считает, что это я увел его жену. Я, а не Евгений Иванович.

Закончив разговор, Кравчук с Лизой отправляются из офиса, Алена возвращается к себе. Взяв со стола недопитый кофе, подхожу к окну, смотрю вниз. Из дверей выходят они – Кравчук и Соснина, улыбающиеся, довольные собой, удачливые менеджеры одного из успешных банков. Всё у них ладится, всё хорошо. Наверное, поехали на новую презентацию.

У меня возникает порыв, пуститься следом за ними, сесть в машину, догнать и...

Что делать дальше не могу придумать. Ударить сзади, помять бок? Но – это машина банка, не их личная, им будет все равно.

Расстроенный тем, что не придумал подходящую к этому случаю пакость, я поворачиваюсь и хочу бросить пустой пластиковый стаканчик в мусорную корзину возле своего стола. Поднимаю руку, прицеливаюсь, но в последний момент передумываю. Вдруг стаканчик полетит мимо и заденет кого-нибудь, а я никого не хочу задеть, хочу жить тихо и мирно.

Издалека вижу на своем столе белеющий лист. Это мое еще не написанное заявление. Легкая эйфория от кофе уже проходит и на меня наваливается гнетущая депрессия. Я сажусь, беру ручку, начинаю выводить буквы. Буквы слагаются в слова, слова в предложения. Пишу текст, который определит мою дальнейшую жизнь. История здесь, в этом банке подходит к завершению, чтобы начаться снова в другом месте.

И мне грустно от этого.

На улице постепенно темнеет, остаюсь в офисе совсем один. Экран компьютера смутно мерцает информационной заставкой, сообщающей о количестве лет нашему банку. Возраст не такой уж и большой – он соответствует годам юноши, только что окончившим высшее учебное заведение. И я думаю о том, что в двадцать два молодые люди еще не знают жизни, выглядят желторотыми птенцами, у них еще все впереди. Надежды и открытия... Но, похоже, не в моем случае, хотя я и немногим старше этого юноши. Надежд совсем не осталось, а все важные открытия уже случились.

Поздним вечером еду в машине по свободным улицам города. Мелькают фонари вдоль дороги, свет огней в фарах машин отражается от лобового стекла. Нога невольно давит на газ. Куда я лечу, зачем? Торопится мне некуда, никто меня не ждет. Но газ я не сбрасываю, все время ожидая услышать за спиной сирену машины ГИБДД.

Как ни странно, никто меня не преследует, ну и хорошо! Продолжаю жать на газ.

На одном из крутых поворотов, чувствую, что машина не повинуется, ерзает, ныряет из стороны в сторону, как пьяная. Мощная и неумолимая сила инерции тянет меня вперед и вбок, к перилам набережной, туда, в темную и быструю глубину реки.

"Шевроле" как будто вырывается из пут, связывающих руки, и стремительно прорубив железное заграждение, обрушивается на стекло воды, рассыпая по сторонам хрустальные брызги. Машина медленно погружается вниз, а я завороженно смотрю, как водяные струи проникают в салон, как постепенно заполняют его. Вот уже над крышей метровая толща воды и кажется, что она всем своим весом давит на "Шевроле", не давая всплыть на поверхность.

Ещё, кажется, что машину тянет на дно не только тяжесть воды, но и груз, невесть откуда взявшийся в багажнике – огромные, неподъемные камни или металлические балки. Как якорь надежно удерживает корабль, цепляясь за дно, как балласт уверенно тянет водолаза вглубь водяной стихии, так и этот груз не хочет отпустить меня на волю. А может это вовсе не металлический груз, что если это груз моих проблем?

Приборы на панельной доске продолжают гореть, показывая, скорость, заправку бензобака, время. Автоматически отмечаю, что сейчас уже вечер, почти половина девятого.

Эти приборы отчего-то интересуют меня. Я их внимательно рассматриваю, чувствуя, как холодная речная вода доходит до коленей, достигает груди, подступает к подбородку. Мои глаза фиксируют показатели бензина в бензобаке – его еще много, еще хватит, чтобы съездить на дальние расстояния, к примеру, в Крым.

Мне становится трудно дышать. Пора принимать решение, что делать дальше – спасаться или тонуть.

"Выплывать, пробиваться это для сильных, а я не такой, – думаю, словно в полусне, – я не сильный! И меня там, на поверхности, никто не ждет. Никто!"

Так я думаю, готовый умереть, но вдруг чувствую, что у меня освободились руки. Как будто до этого были связаны, а теперь развязались. И стало легко и свободно.

Это не могло закончиться по-другому. Что бы я ни делал – результаты всегда очевиден, он всегда плачевный. Поначалу всё кажется позитивным и многообещающим, а затем – пресным, скучным и обыденным. В конце концов, я бегу сломя голову от того, кем восхищался, на кого надеялся и в кого верил.

Ч асть вторая.

10.

На ветке липы сидит воробей. Серый, маленький. Он настороженно вращает головой по сторонам, готовый сорваться и улететь в любую минуту. Иногда его прикрывают зеленые листья дерева и мне не видно этой маленькой пташки. Тогда я переворачиваюсь на боку, подминая пожухлую от жары траву, и пытаюсь найти положение более удобное для наблюдения.

Мои маневры не всегда удачны – в бок впивается приклад автомата и больно давит на ребро. Я отодвигаю его в сторону, но не далеко, чтобы был под рукой на всякий случай.

Наш блокпост находится в километре от небольшого села Засечное, на асфальтовой дороге, соединяющей один из небольших городков Донбасса с Донецком. Собственно, блокпост – это груда мешков с песком, несколько бетонных балок и старые автомобильные шины. Украшает этот мешочный натюрморт небольшой флажок Донецкой республики из трех лоскутов черного, синего и красного цвета, воткнутый сбоку. Материя без ветра обмякла и висит как простая тряпка.

Преграда, собранная наспех из подручных средств вряд ли сможет остановить вражескую тяжелую технику, разные там танки и БТРы. Это понимаю я – не специалист в военном деле, это понимают ополченцы, несущие службу вместе со мной – мужики из ближайшего села.

Все всё понимают, но не уходят.

Надо мною висит южное солнце, намертво привязанное к зениту, стоит жара и тяжелая июльская тишина, разрываемая глухим буханьем орудий со стороны украинских военных. Канонада разносится далеко по окрестностям.

– Черти долбанутые, из "Градов" лупят, – добродушно сообщает мой "сослуживец" – толстый дядька без передних зубов, которые ему, якобы, выбили нацгвардейцы. Его необъятное пузо обтягивает майка зеленого камуфляжного цвета, на коленках пузырятся черные спортивные штаны. Обут он в кроссовки, бывшие когда-то белыми. Недостаток зубов приводит к небольшой шепелявости и поэтому мне слышится окончание фразы как: "Ишь Градов люпят".

Его зовут "дядька Никита". С рацией он обращаться не умеет и словосочетание "дядька Никита" превращается, в своего рода, позывной, как небезызвестная "баба Наташа" в Мариуполе.

Что я здесь делаю? Как сюда попал, после падения в реку на машине? Один бог знает! Я доброволец из России, оказавшийся в этом месте чисто случайно, по распределению в Донецке. Неделю со мной возились, обучали стрелять из автомата, дали пару раз подержать в руках гранатомет. Как обыкновенный офисный житель я, в свое время, откосил от армии по здоровью – военного опыта у меня никакого.

Но опыт здесь не главное – главное желание, настрой, боевой дух.

Воробей вспорхнул с ветки и куда-то улетел. Но куда? Небольшая стайка деревьев, росших возле блокпоста, своей густой листвой загораживает мне обзор. Дядька Никита несколько раз порывался их спилить, но сельчане не дали, пожалели – на юге деревьев мало, здесь горячие степи, низкорослая трава.

Нацгвардейцы, украинская армия, пока не движутся в нашу сторону. Мы целыми днями валяемся на траве, смотрим поверх мешков на теряющуюся вдали пустынную дорогу, которая ведет к другому селу, и никого не видим. Даже обычные в таких случаях сельские соседи перестали ездить друг к другу. Сейчас опасно, могут подстрелить за просто так.

Обед нам привозят на велосипеде. Молодая девушка, племянница дядьки Никиты Оксанка, цепляет два алюминиевых бидона на руль и везет из села. В одном борщ, в другом картошка с тушенкой. Вода у нас своя, стоит в большой фляге под ближним деревом.

Всё просто и неприхотливо. Да и какие разносолы, на войне?

Иногда я задумываюсь, зачем я приехал сюда, для чего взял автомат в руки. Ничего трагичного со мной не случилось, там, в моем городе. Ну, киданули на работе, ну, коллега обманула. Пустяки! Можно забить. И не такие вещи вытворяет жизнь. Пошел бы в другой банк или фирму – с работой проблем особых не было, постепенно все бы наладилось и устоялось, и я начал бы новую историю, историю белкового тела. Вместо Лизы появились бы другие девушки, например, велосипедистка Аня. Я, кстати, хотел её позвонить, встретиться.

Да, вариантов было много. Но я выбрал этот.

Прикрываю глаза, чтобы опуститься в летнюю полудрему, но уже слышу скрип велосипеда, позвякивание бидонов.

– А вот и шрачка! – радостно шепелявит дядька Никита, для которого еда не средство насыщения, а возможность скоротать время и чем-то себя занять.

Из кустарника подтягиваются еще два селянина – худосочные веснушчатые братья Безручко, парни молодые, беспокойные. Они в камуфляже и даже умудрились достать разгрузку. Младший Николай, надел на руки перчатки с вырезами для пальцев, картинно закинул на грудь автомат, рисуясь сам перед собой. Его черные ботинки-берцы начищены до блеска и выглядят красиво, но в такую жару ногам в берцах не позавидуешь.

Намного легче я чувствую себя в бежевых мокасинах, купленных еще дома. Они оказались на удивление крепкими, а мелкие дырки в них обеспечивают хорошую вентиляцию. Я перевожу взгляд вниз и довольный осматриваю свои ноги.