Текст книги "Вид с Лубянки"

Автор книги: Олег Калугин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

ИНТЕРВЬЮ. СТАТЬИ. КОММЕНТАРИИ.

Генерал-майор Олег Калугин:«КГБ ПОКА НЕ МЕНЯЕТ ПРИНЦИПОВ…»

(«Комсомольская правда», 20 июня 1990 г.)

Этого человека хорошо знают в «определенных кругах». Досье на него заведены в ЦРУ, Интеллидженс сервис, ДСТ и других разведках мира. Теперь с ним впервые познакомимся и мы. Генерал-майор Олег Данилович Калугин – в прошлом один из руководителей советской разведки в США, бывший начальник управления внешней контрразведки ПГУ КГБ СССР

– Олег Данилович, как становятся резидентом советской разведки в Америке?

– Я закончил филфак Ленинградского университета по специальности английский язык. После университета был взят на работу в КГБ. В 1958 году поехал на стажировку в Колумбийский университет (США). Это был первый послевоенный обмен между СССР и США на волне хрущевской оттепели.

– Вы были единственным сотрудником КГБ в этой делегации?

– Отнюдь. Но я хочу сразу предупредить, видимо, в нашем разговоре такие моменты возникнут еще не раз, есть ситуации, в которых я не могу называть цифр, фамилий, конкретных обстоятельств. Я хоть и нахожусь в^ запасе, но тем не менее являюсь профессиональным разведчиком и имею определенные обязательства перед страной и той организацией, в которой я работал. Надеюсь, вы меня поймете…

Так вот. По возвращении из США я был сразу же направлен в Комитет по радиовещанию. А затем через восемь или девять месяцев под "крышей" Московского радио поехал снова в Нью-Йорк. Четыре года я, как мне кажется, успешно совмещал журналистскую и разведывательную деятельность.

– Кстати, эти два вида деятельности совмещают все наши журналисты, работающие за рубежом?

– Нет, конечно. Среди журналистов не так уж много сотрудников КГБ. Другое дело, что многие помогают нам, выполняя некоторые наши поручения, так сказать, внештатно… Ну вот, в 1964 году я вернулся в Союз. Решено было сменить мне "крышу" на более надежную. И через год я вернулся в США уже с диппаспортом в качестве второго, а потом и первого секретаря посольства СССР в Вашингтоне. Был заместителем резидента советской разведки в США, а когда резидент уехал – довольно длительное время выполнял его обязанности.

– Чем занимается советский резидент в США?

– Надеюсь, вы понимаете, что об этом я сейчас могу говорить лишь в самых общих чертах. В обязанности резидента входит координация работы наших агентурных сетей…

– Вы сказали "сетей"?

– Да, их несколько. Разведуправление КГБ состоит из трех основных подразделений: политической разведки, научно– технической разведки и внешней контрразведки. Каждое имеет свою агентурную сеть и свои объекты работы. Скажем, объектами внешней контрразведки являются ЦРУ, ФБР, Управление национальной безопасности и т. д. А вот госдепом занимается уже политическая разведка. Резидент координирует работу всех этих сетей, сортирует и анализирует информацию. Ведь, в принципе, сбор информации, составление прогнозов о событиях, которые могут отразиться на нашей стране, – основная задача разведки. Естественно, эта информация черпается не только из газет. Зачастую мы ее получаем за деньги. В бюджете КГБ предусмотрена соответствующая статья валютных расходов.

– За время работы в Комитете госбезопасности у вас ни разу не возникали сомнения в правоте того дела, которому вы служите?

– Признаться, первый раз меня это сомнение посетило в 1968 году. Я тогда уже выполнял обязанности резидента. Из Москвы мне прислали телеграмму о том, что завтра состоится вторжение войск стран Варшавского договора в Чехословакию. Давалась установка приготовиться к возможной негативной реакции, кое-какие мелкие инструкции и указание ознакомить посла. Я был шокирован. Примерно такал же реакция была и у нашего посла Добрынина. Между тем в моем распоряжении имелись абсолютно надежные документы американской разведки, Пентагона, госдепартамента, которые подтверждали, что никакого участия ни ЦРУ, ни другие американские ведомства в подготовке чехословацких событий не принимали. Более того, они были даже застигнуты врасплох масштабами происходящего. И я как резидент информировал об этом свое руководство еще до вторжения. Но самое потрясающее, когда я через год приехал в отпуск в Москву, то узнал, что руководство КГБ распорядилось никому не показывать мои послания и уничтожить их.

– Судя по тому, что вы решились на этот разговор, это не последнее ваше разочарование?

– После окончания работы начальником управления внешней контрразведки я был направлен первым заместителем начальника УКГБ в Ленинграде, где составил себе достаточно полное представление о деятельности органов госбезопасности внутри страны. И пришел к твердому убеждению, что если мы хотим серьезно заняться перестройкой, то не можем опираться на методы организации, которая проникла во все поры нашего общественного организма, которая вмешивается по воле партии в любые дела государственной и общественной жизни, экономики и культуры, науки, спорта, религии. Да нет ни одной сферы жизни, в которой не присутствовала бы рука или тень КГБ. Все разговоры о новом лице КГБ, на мой взгляд, пока не более чем камуфляж. Я имею все основания утверждать, что в основе деятельности органов госбезопасности лежит старая сталинская выучка. Методика осталась во многом та же, что и 30, и 50 лет назад. С момента появления и по сей день органы госбезопасности выполняют функции политического сыска. Меняются только его объекты. Сперва были меньшевики и эсеры, затем троцкисты, зиновьевцы, космополиты, националисты, клерикалы, кришнаиты, неформалы и, наконец, стачкомы и новые политические партии.

– А нельзя ли поподробнее о том, какими методами работает КГБ, скажем, со стачечным движением?

– Да теми же, что и все полиции мира. Вербовка либо засылка в организацию своей агентуры, дискредитация активистов движения и, в конечном счете, разложение его изнутри. У нас ведь до сих пор активно используются составленные при начальнике царской охранки Зубатове наставления по работе с агентурой. Это изумительный документ, в котором в полной мере учтено то, что мы сегодня называем человеческим фактором: "Если вы хотите иметь хорошего агента, надо заботиться о его здоровье, семье, помогать продвинуться по службе… Офицер полиции должен заменить ему и мать, и отца…"

– Подобная работа оплачивается?

– У нас есть две категории нештатных помощников: агенты, которые дают соответствующие подписки и получают регулярно вознаграждение за работу, и, так сказать, доверенные лица, которые не имеют перед органами формально каких-то обязательств. Их услуги могут оплачиваться достаточно тактично, скажем, ценный подарок ко дню рождения, помощь в получении квартиры…

– Уж коли зашла речь об охранном отделении, то в его арсенале, помнится, были не только методы подрыва изнутри, но и создание целых организаций, работающих в нужном направлении…

– Не беспокойтесь, с этим у нас тоже все в порядке. Когда в начале 80-х годов любители рока заполонили ленинградскую эстраду, по инициативе КГБ был создан в городе рок-клуб. С единственной целью: держать это движение под контролем, сделать его управляемым.

– Скажите, а приходится ли органам КГБ испытывать какие-либо материальные затруднения?

– Нет, подобных проблем у КГБ никогда не было. Я не могу назвать вам сумму нашего бюджета, но поверьте: и рублей, и долларов мы получаем из государственной казны столько, сколько попросим.

– А кто утверждает бюджет КГБ?

– В ЦК партии, причем на уровне высшего руководства.

– Численность органов КГБ вы тоже назвать не имеете права?

– Да, но могу сказать, что она огромна и совершенно несоизмерима с уровнем внешней опасности или угрозой государственной безопасности внутри страны. В одном лишь центральном аппарате в Москве, насколько мне известно, работает гораздо больше людей, чем во всей системе ЦРУ и ФБР вместе взятых.

– Действительно ли в КГБ заведены досье чуть ли не на каждого человека?

– Досье – это термин из шпионских кинофильмов. А вот то, что на миллионы советских и иностранных граждан существуют материалы, это правда. Они группируются в определенных "делах". И я мог бы перечислить сейчас добрую сотню известных всей стране людей, на которых собраны такие "материалы". Эта практика началась еще в 1918 году.

– Осуществляет ли КГБ подслушивание телефонных разговоров?

– Законом это запрещено. Но я, будучи первым заместителем начальника ленинградского КГБ, мог санкционировать прослушивание любого телефона. Но должен заметить, что дело это достаточно дорогостоящее.

– А может ли кто-нибудь, ну, скажем, обком партии, попросить КГБ подслушать чей-то телефон?

– Однажды ко мне обратился с такой просьбой секретарь Ленинградского обкома. Я ему тогда отказал. Но не исключаю, что в других местах могут пойти навстречу…

– Существует ли в КГБ практика политических убийств?

– Не знаю, как сейчас, но некоторое время тому назад еще существовала.

– Простите за прямоту, а вам самому в бытность резидентом приходилось осуществлять или планировать подобные операции?

– Я знал о них…

– Скажите, а существуют у нас в стране зоны, закрытые для КГБ?

– Мне, по крайней мере, известна только одна такая зона: запрет на сбор и хранение любой негативной информации на номенклатурных работников. Когда я, скажем, работал в Ленинграде, у меня был специальный список этих лиц: секретари обкома партии, председатель Ленсовета и его заместители, даже, кажется, секретари обкома комсомола туда входили. В общем, вся руководящая верхушка…

– А от кого исходил этот запрет?

– Я, кажется, уже упоминал в нашем разговоре, что единственная организация, которая может давать какие-либо указания КГБ, – это ЦК партии. Я в данном случае не знаю, как точно именуется соответствующий документ, подписанный на Старой площади – секретная инструкция или закрытое постановление, – но в КГБ он трансформирован в служебную инструкцию. Там сказано, попытаюсь по памяти воспроизвести: запрещается проводить любые оперативные мероприятия в отношении… И дальше идет перечень должностей. Затем: в случае получения негативных материалов в отношении этих лиц они должны уничтожаться немедленно на месте. То же самое, если подобные материалы попадают к нам косвенным путем. Ну, например, если на магнитозаписи телефонного прослушивания случайно проскакивает хотя бы упоминание о таком лице, то это место на пленке должно быть немедленно стерто. Поэтому мне очень смешно было читать сообщение Прокуратуры СССР о том, что по заявлениям Гдляна и Иванова о высокопоставленных взяточниках она произвела дополнительную проверку и не обнаружила никаких подтверждающих материалов. Да не могла она их обнаружить, их в природе просто не существует. В свое время Н.С. Хрущев заявил, что органы встали над партией и это недопустимо. Верно, но с одним небольшим уточнением. С тех пор из-под контроля органов выведена не партия, а лишь ее руководящий аппарат.

– Применяет ли КГБ те формы работы с политическими противниками, о которых вы упоминали, в отношении нынешнего депутатского корпуса?

– Когда дело касается структур, оппозиционных КПСС, то тут, по крайней мере до последнего времени, все ограничения снимались. Не важно, что это: межрегиональная депутатская группа или какая-нибудь неформальная молодежная организация. Не важно, кто этот человек: член Верховного Совета СССР или рядовой колхозник. В ход может пускаться весь имеющийся арсенал, все, что способно дискредитировать и опорочить людей, ведущих себя не так, как кому-то бы хотелось. Я уж не говорю о дискредитации Ельцина и Гдляна. Незадолго до I съезда народных депутатов СССР на одном из закрытых совещаний в КГБ руководством давались по этому поводу прямые установки…

– Правда ли, что в составе КГБ существует специальное подразделение, занимающееся распространением дезинформации?

– Да, такое подразделение действительно есть. Оно-то как раз и занимается дискредитацией отдельных людей и организация, распространением анонимных листовок, ложных слухов. Под определенную версию подбираются, например, материалы и подсовываются западному корреспонденту, а потом мы читаем этот материал в наших газетах со ссылкой якобы на иностранные органы печати.

– Каково ваше мнение о роли КГБ в разгроме АНТ?

– КГБ немало способствовал появлению и укреплению АНТ. ведь там есть и здоровые, болеющие за интересы страны силы, и в то же время – парадоксальная ситуация – стал его могильщиком. То, что разоблачение АНТ инспирировано органами, – несомненно. Я лично усматриваю тут два варианта. Либо это результат нескоординированности или соперничества разных подразделений внутри КГБ, что крайне маловероятно, либо, что скорее всего, здесь завязаны противоборствующие политические силы. Вы знаете, на каком высоком уровне была санкционирована деятельность АНТ, и теперь прикиньте, каков должен быть уровень, позволяющий подключить КГБ к ее пресечению. В итоге – подножка правительству, а страна не получает импортных товаров на 35 миллиардов рублей. Вот вам цена политических игр.

– Каким же образом должен, по-вашему, быть реформирован КГБ?

– Прежде всего его надо деполитизировать. Госбезопасность должна – и будет – заниматься своим делом: защищать Конституцию и стабильность государственного устройства, безопасность граждан. А когда КГБ, как, впрочем, и любая другая полиция влезает в политику, то он неминуемо становится инструментом в руках различных групп и партий.

– И в заключение. Вы прогнозируете, какими будут для вас лично последствия этой публикации?

– Безусловно, неприятности меня ждут. Какого рода, пока сказать не могу…

– Неужели с вашим опытом это так сложно предвидеть?

– Знаете, эта организация достаточно творческая и изобретательная… Но и я не исчерпал своих возможностей.

Беседу велиИ. Сичка, А. Цацуев

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

Наш собеседник сидел в заваленной письмами редакционной комнате, мы несколько часов подряд забрасывали его вопросами, высыпая из диктофона садившиеся батарейки. Нам давно не хватало такого собеседника. Да, мы защищали (и защитили) парня, которого исключили из комсомола, притесняли в армии за то, что "доверенное лицо" – приемщица фотоателье – доложила "куда надо" о том, что на проявленной пленке он сфотографирован "под панка" – это 1988 год. Мы нашли в Баку энергетика телецентра, высказавшего версию: блок питания взорван, возможно, и не "экстремистами" – год 1990. Мы не раз говорили – еще перед XIX партконференцией – о необходимости деполитизации правоохранительных органов. Но разрозненные факты, рассыпающаяся порой информация на этот раз косвенно или прямо подтверждались профессионалом. Профессионалом признанным, со своей точкой зрения, которая будет, видимо, оспариваться, но – надеемся – тоже профессионалами, а не лицами с единственным угрюмым аргументом: "Вы вбиваете клин между органами и народом".

Система социального страха входила в систему "социального обеспечения". Мы понимали, что зависим не только от легального закона, но и от кадровика-отставника, от "объективки", не высказанного вслух неизвестно кем, но витающего в воздухе мнения. "Личное дело" было не личным, а наши поступки – это предполагалось – могли не оцениваться, а "профилактироваться" до их совершения, хотя не имели отношения к УК РСФСР.

Умный человек как-то сказал: "Общество вправе требовать от своих членов тот уровень смелости, безопасность которого может обеспечить". При системе неявного, но шкурой ощущаемого контроля уровень смелости на душу населения, смелости мышления и поведения мог быть лишь убогим. Парадокс: от существования где-то под боком дышащей машины "органов" было чувство не безопасности, а страха.

Наш собеседник не назвал для публикации фамилий и цифр. Мы понимали – он исходит из интересов страны. Так же, как исходит из интересов страны, вскрывая систему, мешающую созданию гражданского общества. В тот день, когда мы слушали генерала, Съезд народных депутатов РСФСР принял за основу "Декрет о власти", в котором сказано: "В РСФСР не допускается система партийно-политического руководства… в правоохранительных органах, КГБ…" Декрет еще не Конституция, но уже есть надежда – общество может требовать иного уровня смелости от своих граждан…

Д. Муратов,

член редколлегии «Комсомольской правды»

«ОТКРОВЕННОСТЬ ВОЗМОЖНА, ЛИШЬ КОГДА ЗА ТОБОЙ ЗАКРОЕТСЯ ДВЕРЬ»
ГЕНЕРАЛ КГБ О КГБ

('Московские новости", 24 июня 1990 г.)

Пять лет назад к руководству страной пришли новые политические силы. В той или иной степени это сказалось на всех государственных структурах, в том числе и на КГБ.

– Безусловно. Любые резкие перемены в обществе неминуемо затрагивают органы, охраняющие государственный строй. После февральской революции, например, новое правительство уже в марте полностью распустило царскую охранку, ликвидировало политический сыск. После прихода к власти Хрущев поднял руку и на органы: существенно сократил штаты, урезал многие функции. Некоторые изменения очевидны и сегодня, и об этом немало написано. И все же КГБ остался наиболее неприкасаемым в сравнении с тем, что обрушилось на МВД, прокуратуру, Комитет сохранил практически нетронутыми структуру и тот мощный потенциал, которые десятилетиями были главной опорой советских диктаторов. И через пять лет перестройки это – государство в государстве, орган, наделенный колоссальной властью, теоретически способный подмять под себя любое правительство. В его руках правительственная связь, погранвойска, разведка, контрразведка и военная контрразведка, следственные. подразделения, масса технических служб. Комитет практически имеет собственную, хоть и специализированную армию: военно-строительные войска, пограничные войска плюс войска правительственной связи. Председатель КГБ остается членом Политбюро, а это значит, что и после отмены 6-й статьи Конституции верхушка компартии была и остается главным и эксклюзивным потребителем информации, которой располагают органы.

– Но то, что мы привыкли называть словом "комитет", – это прежде всего люди, они живут не изолированно от общества, переживающего ломку стереотипов, демократические процессы.

– И неминуемо в КГБ отслоилась определенная часть людей, радикально мыслящих, готовых к реформам. Их не так мало. Но речь идет все же о военной организации со строгой системой подчиненности. Всего лишь несколько попыток сотрудников комитета опубликоваться на вполне невинные темы привели к изгнанию этих людей. Типичный пример: сотрудник комитета, написавший в журнале "Коммунист" о необходимости переосмысления режима секретности в новых условиях, был вынужден уйти за несколько месяцев до получения звания полковника…

– Означает ли это, что костяк комитета настроен достаточно консервативно?

– И это логично. Пять лет назад Горбачев провозгласил приоритет общечеловеческих ценностей, отказался от старых стереотипов и идей. Но на эти старые стереотипы, провозглашенные той же партией, работала масса сотрудников комитета. Партия говорила: "международный империализм". КГБ расшифровывал: иностранные разведслужбы, эмигрантские враждебные организации, центры идеологических диверсий, международный сионизм, Ватикан, радио "Свобода". На разработку этих направлений были задействованы целые структуры комитета. И было ясно, кто враг. Теперь – общечеловеческие ценности… А что делать с Ватиканом, со "Свободой"? Что делать людям, на глазах которых рушатся привычные стереотипы? В такой ситуации либо наступает деморализация, либо включается сопротивление. Последнее неминуемо перерастает в определенную политическую философию – консервативную. Хотите пример? Не так давно на практике одного из подразделений КГБ под гром аплодисментов осуждали Рыбакова, Шатрова, Гранина как отщепенцев, превозносящих предателей и ползучую контрреволюцию.

– С писателями, я надеюсь, мы больше бороться не будем. Пресловутое идеологическое пятое управление больше не существует.

– Знаете, в связи с активизацией забастовок, стачек было указание руководства комитетов, требующее обратить внимание на рабочее движение и проникнуть в него. Должен сказать, что опыт царской охранки по работе в политических организациях, ее подходы, система работы с агентурой не канули в Лету. Я бы не удивился, если бы узнал, что и сегодня неформальные организации пронизаны агентурой КГБ. Этим занималось бывшее пятое управление КГБ. Не думаю, однако, что комитет полностью отказался от этих функций – их можно передать другому управлению…

– Но совсем недавно бывший руководитель управления по защите конституционного строя на страницах "МН" заявил, что они не занимаются никакими неформалами…

– Совсем недавно начальник управления правительственной охраны Плеханов по телевидению сообщил, что в количественном отношении наша система охраны уступает многим странам. Вся наша система госбезопасности, начиная с охраны и кончая политическим сыском, в десятки раз больше, чем в любой западной стране, даже в США. Только один отдел охраны в нашем управлении, состоящем из нескольких отделов, может насчитывать более тысячи человек. В США после убийства Кеннеди потребовалось специальное решение конгресса (1963 г.), дабы увеличить на пару сотен человек охрану, которая до этого была порядка 500 человек. Это число включает и охрану Белого дома, и специальных агентов, заботящихся о безопасности президента и членов его семьи, а также бывших президентов и их семей.

– Ну хорошо. Нам, несведущим, можно преподнести любую информацию, даже искаженную: все съедим, потому что проверить не можем. Но, надеюсь, своего основного, во всяком случае до последнего времени, потребителя – высшую номенклатуру – комитет обеспечивал объективной информацией?

– Во всяком случае, о сознательной дезинформации "верхов" по каналам КГБ мне неизвестно. Но интерпретация информации возможна, как возможно и ее уничтожение на уровне комитета. Я приведу вам примеры из собственной практики. Не секрет, что КГБ играл существенную роль при принятии многих внешнеполитических решений. Это относится и к событиям 1968 года в Чехословакии. Именно комитет нагнетал страх в руководстве страны, что если мы не примем экстренных мер, то Чехословакия уйдет, станет жертвой НАТО, захвата, переворота… Приблизительно в это же время я прислал из Вашингтона документ, в котором сообщал, что ЦРУ не имеет отношения к "Пражской весне". Но объективная информация попросту не вписывалась в ту концепцию событий, которую разрабатывал комитет, а посему выхода из его стен и последствий не имела.

– А информация, которая идет по стране?

– Здесь свои сложности. В 1983 году, когда я был заместителем начальника КГБ по Ленинграду, в городе произошла небольшая забастовка на одном из заводов. По тем временам чрезвычайное происшествие, о котором нужно было немедленно информировать руководство комитета в Москве. Я подготовил текст телеграммы. Неожиданно позвонил Романов: "Что вы там отправили в комитет?" Я зачитал ему текст. Он: "Немедленно изымите телеграмму у шифровальщиков. Теперь возьмите карандаш, я продиктую вам текст телеграммы". Я подчинился, хотя романовский текст, прямо скажем, мало соответствовал положению вещей. Вообще должен сказать, что, как правило, секретари обкомов, как, впрочем, и наши послы за границей, стараются, чтобы их информация совпадала с информацией КГБ. Иначе в центре логично возникают вопросы: что там происходит, почему не могут найти общий язык?

– Такое ощущение, что созданная система ни в коей мере не гарантирует объективности поступающей информации…

– Вы правы, ложь заложена в самой системе, поэтому я и настаиваю, что информационная служба должна быть компактной и абсолютно независимой от политических трений и давлений. Ее дело – докладывать факты, исходя не из того, нравятся они высшему руководству или нет. Ведь в конце концов от этого зависит принятие государственных решения.

Сейчас некоторые вещи просто смешно вспоминать.

Из нашей информации о реакции общественности на XXVI съезд партии мой почти 70-летний ленинградский начальник выкинул фразу о том, что народ все одобряет, но беспокоится: не слишком ли старовато руководство…

– Любопытно, какими были ваши впечатления, когда после двадцати лет в разведке вы попали на внутреннюю работу?

– …Это оказалось даже полезным. Многое становится предельно ясно. КГБ, скажем, не имеет права держать компрометирующие материалы на определенный уровень номенклатурных работников. Для местных комитетов это уровень обкома партии. Например, когда Зайков стал первым секретарем Ленинградского обкома, было дано указание начальника КГБ Ленинграда немедленно изъять все материалы, которые касались Зайкова и были в делах, чтобы его имя нигде не упоминалось.

Я прекрасно знал, что в Америке, например, нужна санкция прокурора и суда для подслушивания телефонов. Там просто взять и поставить кого-то "на кнопку" – подсудное дело. У нас, как оказалось, это проще простого. Я как первый зам. начальника ленинградского КГБ мог санкционировать подслушивание кого угодно, кроме, опять же, определенного уровня номенклатуры. Это не значит, что номенклатуру обкома нельзя слушать, если есть такая необходимость. Но тут уже сама партийная власть решает, кого слушать.

– Я часто думаю, в чем причина некоторой идеализации Андропова, сыгравшей столь мрачную роль в борьбе с диссидентами?

– Андропов – неоднозначная фигура. Действительно, с его приходом в комитет борьба с диссидентством шла по нарастающей. Система политического сыска пережила в его бытность председателем период расцвета. Андропов был мастером аппаратной школы. Он умело лавировал между потребностями общества и капризами или прихотями Брежнева и Суслова. Вспоминаю одно совещание в августе 1979 года. Собрались руководители разведки и военной разведки. Обсуждались события в Иране и Афганистане… Прекрасно помню, что на тезис о возможном военном вторжении с целью оказания помощи Афганистану Крючков, возглавлявший тогда разведку, сказал: "Андропов против нашего военного участия". Шеф военной разведки Ивашутин настаивал на таковом. Как известно, Андропов впоследствии стал одним из соучастников принятия решения о вторжении. Он не мог отказать Брежневу и своему другу Устинову. В то же время Андропов, например, был противником политических убийств. Он всегда предлагал искать другие способы.

– Наше мнение о разведке носит естественный налет романтизма благодаря книгам, кинофильмам… Трудно, однако, представить, что брежневский период прошел безболезненно для этой сферы деятельности КГБ.

– Брежневский период пагубно сказался и на разведке. Здесь, как везде, шло вытеснение профессионалов партаппаратчиками, расцвело протежирование, появились "позвоночные". Плоды этого мы пожинаем и сейчас. За последние 10–11 лет изменило Родине в форме бегства за границу или же перевербовки внутри страны в несколько раз больше людей, чем за всю историю советской разведки с 1920 года. В то же время в ЦРУ, например, изменников, которые работали на СССР, можно пересчитать по пальцам одной руки. Что происходит? Думаю, в какой-то степени это результат разочарования, отражение процесса переоценки ценностей. И второе – слабый человеческий материал, который попадал в разведку по родственным критериям, по звонкам… Я вам приведу пример. Эта история во многом стала причиной моего перевода в Ленинград.

Мы решили отправить молодого выпускника нашего учебного заведения для начала в спокойную скандинавскую страну. Парень был протеже Цинева. Последнего называли цепным псом Брежнева в КГБ. Цинев, тогда первый зам. председателя, звонит мне и говорит: мальчик хочет в крупную европейскую столицу. Был конец 70-х. Ситуация в этой стране была тяжелой – незадолго до этого выдворили более сотни советских служащих. Я согласился, но схитрил. Предложил отправить туда парня на самостоятельную работу, со своей кассой, финансами… Я решил, что если парень толковый, то справится, нет – очень быстро полетит. Так и произошло. Он пробыл там около года. Разворовал возглавляемую им экспортную контору в буквальном смысле слова, вплоть до отвертывания ручек в старинном особняке. Все это он багажом отправлял в Москву. Врал безбожно. Через год, несмотря на высокое покровительство, мы его отозвали в Москву.

– А подобная нечестность в чисто бытовом плане частое явление?

– Не эпизодическое, к сожалению. Я знаю случаи, когда сотрудники разведки злоупотребляли финансами. Ведь определенная часть финансов неподотчетна.

– Скажите, вы 30 лет воспитывались в этой системе и вы же предлагаете ее разрушить. Как это произошло?

– Вы знаете, крупный агент КГБ Маклейн, в прошлом завотделом английского МИДа, на встрече с Крючковым, тогда еще возглавлявшим разведку, сказал: "Народ, который читает каждый день "Правду", непобедим". Согласитесь, есть в его словах злая ирония. Когда людей все время заставляют смотреть в одну сторону, когда они лишены информации, возможности сравнивать, они перестают думать. Информированные люди, информированные разносторонне, неминуемо начинают думать. Это во-первых. Во-вторых, для меня очень болезненным моментом стало убийство "Пражской весны". Я хорошо помню, как пришел к Добрынину и сказал: "Завтра в Праге высадится десант". – Мы оба были потрясены этим решением и не скрыли своей реакции… за закрытыми дверями. Я для себя тогда сделал вывод, что любые попытки что-либо изменить в сложившейся системе нереальны. Перестройка дала надежду… Впрочем, тогда же мне и предложили уйти на пенсию.

Наталия Геворкян