Текст книги "Иванов.ru"

Автор книги: Олег Бажанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Олег Бажанов
Иванов. ru

I

… Следующий удар был очень сильным. Перед глазами поплыли жёлто-розовые круги, во рту появился солоноватый привкус крови. Иванов качнулся и потерял равновесие. Через мгновение ещё один удар – в челюсть, от которого Иванов не смог увернуться, сбил его с ног. В драке Иванов мог постоять за себя, и четыре предыдущих удара он держал, но сегодня реакция была не та – подвела выпитая за вечер водка. «Будут убивать», – понял Иванов, когда почувствовал затылком твёрдую неровность мёрзлого асфальта. Его били ногами. Больно и жестоко. Иванову ничего не оставалось, как сгруппироваться, вспоминая пройденную когда-то школу выживания: прикрыть коленями живот, локтями – грудь, руками – голову. Но спина оставалась открытой, поэтому Иванов, катаясь по земле, делал всё, чтобы убрать из-под ударов почки. Если бы ему противостоял один противник, то Иванов, раскрывшись, попытался бы вскочить на ноги, и тогда ещё не известно, как бы закончилась драка. Но врагов было трое. Трое крепких, хорошо тренированных, спортивных парней. Оставались только обида за свою беспомощность и задача – не дать себя изувечить, и только бы не отключилось сознание! С каждой секундой Иванов всё яснее чувствовал приближение рубежа, за которым уже не будет ничего – ни света, ни боли. Он уже почти не сопротивлялся трём парам ног, обутым в жёсткие ботинки, когда вдруг что-то изменилось.

– Хватит с него! – неожиданно прозвучал властный голос, и град сыпавшихся ударов прекратился.

«Сволочи! Сволочи!» – в ритм ударов сердца тупо стучало в голове Иванова, но он не произнёс ни звука, всё ещё не до конца понимая, что происходит.

Превозмогая боль во всём теле, Иванов попытался сесть. Рядом оказалась машина, на которой приехали нападавшие, и Иванов припал спиной к заднему колесу. Над ним нависли четверо верзил. «За что?» – возник в затуманенном сознании вопрос…

Иванов пришёл на тёмную безлюдную остановку, чтобы поймать такси. Эти четверо вышли из остановившейся иномарки, молча оттеснили его от остановки и неожиданно стали бить. Бить слишком жестоко…

– Сами справитесь или помочь? – издалека дошёл до сознания Иванова вопрос, адресованный троим верзилам. – Только не нужно никакого оружия, пацаны. С ним должен произойти случай справедливой мести. Это не мы – это «наци» его так отделали и грохнули. Ясно? На заборе там накалякайте что-нибудь в их духе, и листовочку их ему в пасть не забудьте запихать!

Иванов поднял глаза. Голос, остановивший драку, принадлежал четвёртому верзиле, – не участвовавшему в ней.

– Ехай, Хасан! Всё будет в масть, – заверил один из парней и пнул сидящего Иванова в грудь. Удар был не очень сильным, но сбил дыхание, и Иванов закашлялся, выплюнув кровь в грязный снег. Тот, кого звали Хасаном, нагнулся и, заглядывая в лицо Иванову, злобно проронил:

– Слышь, ты, стукач, а тебе, считай, не повезло…

Хасан не успел закончить фразу, Иванов схватил его за грудки, пытаясь дотянуться головой до ненавистного рта врага, но в этот момент сильный удар в висок отключил сознание…

…Группа вертолётов, разбившись на две пары, шла на высоте шестисот метров над пересечённым рельефом местности. Иванов держал максимальную скорость, так как на хвосте висели бронированные «двадцатьчетвёрки», имевшие по скорости больший запас. Справа и выше, обгоняя группу, в сторону гор проплыла пара штурмовиков «Су-25». Поднимавшееся в зенит чеченское солнце уже нагревало кабину, мешая Иванову осматривать левый сектор. Вертолёты держали правый пеленг.

Вызвав по радио ведомые экипажи, Иванов дал команду перестроиться левым пеленгом. Через минуту он уже сам наблюдал растянувшийся строй вертолётов по левому борту.

День выдался тёплым и солнечным. Даже на вершинах далёких гор не висели привычные облака. Видимость по горизонту составляла километров сто. «Сейчас бы оказаться на берегу моря!», – с улыбкой размечтался Иванов и представил себя на пляже с девушкой.

Когда правый лётчик дал отсчёт – пять минут расчётного времени полёта до цели, – Иванов уменьшил скорость по прибору и снова вышел в эфир:

– «284-й», я «282-й». Выполняйте задание.

– Понял, – отозвался в наушниках изменённый эфиром спокойный голос ведущего пары «двадцатьчетвёрок».

Увеличив скорость, вертолеты-штурмовики ушли вперёд. Пара транспортников шла за ними, не меняя скорость.

С высоты полёта у края леса уже хорошо просматривалась ферма – цель их задания. Иванов, включив блок вооружения, привел в готовность ракеты и пулемёт.

– Виктор! Быстров! – крикнул он в грузовую кабину, где разместились десантники.

– Цель вижу, – в проёме грузовой кабины появился командир спецназовцев в пятнистом камуфляже и стал всматриваться через лобовое остекление кабины вдаль.

Каких-либо передвижений у фермы они не заметили. Но Иванов знал, что видимое спокойствие на войне очень обманчиво.

– Внимательнее! Пулемёт к бою! – не отвлекаясь от управления винтокрылой машиной, скомандовал он борттехнику.

Ушедшая вперёд пара «двадцатьчетвёрок», уменьшив интервал между вертолётами, зашла в крутое пикирование, имитируя атаку. На высоте около двухсот метров, перед самой фермой, «двадцатьчетвёрки» стали выходить из пикирования, поднимая острые носы к небу. «Низковато», – подумал Иванов, хотя ферма и не подавала признаков жизни.

– «282-й», я «284-й», – в наушниках прозвучал голос ведущего вертолётов-штурмовиков, – над целью чисто. Захожу на повторный.

– Понял тебя, – ответил Иванов. – Разрешаю повторный.

Пока всё шло по намеченному плану.

– Ветер встречный, три-пять метров в секунду, – доложил правый лётчик.

Иванов посмотрел на командира десантников:

– Садимся?

– Давай! – коротко взмахнул рукой тот и вышел в грузовой отсек.

– «283-й», я «282-й», – вызвал Иванов командира ведомого транспортного вертолёта. – Заходим парой. Ветер встречный, три-пять метров. Быть внимательными.

– Понял, – отозвался ведомый.

– Ну, с Богом! – Иванов перевел вертолёт в режим гашения скорости до скорости планирования.

В это время в грузовой кабине разведчики приготовили личное оружие и, открыв дверь грузовой кабины, выставили пулемёт на шкворневую установку. В пилотской кабине снова появился Быстров.

– Ну, как там, тихо? – поинтересовался он, внимательно вглядываясь в приближающуюся ферму.

– Пока тихо, – ответил Иванов, плавным движением вниз рычага «шаг газа» уменьшая мощность двигателей и переводя вертолёт на снижение.

– Подходи ближе и садись справа, – приказал спецназовец.

– Сделаем, – ответил Иванов, подбирая место для посадки.

Прямо по курсу «двадцатьчетвёрки» правым крутым разворотом перешли в набор высоты. До места посадки «восьмёркам» оставалось меньше трёх километров. Вертолёт Иванова шёл по пологой траектории.

«Что-то не нравится мне эта ферма – слишком тихо, и скот тут точно не держат – очень чисто», – с усиливающимся чувством тревоги думал Иванов, вглядываясь в приближающиеся аккуратные одноэтажные строения барачного типа.

Правый лётчик ещё раз уточнил направление и силу ветра у земли. Голос «правака» заставил командира отвлечься от фермы и поймать себя на мысли, что он сам слишком напряжён, слишком сильно сжимает рычаги управления, ставшие будто каменными ноги почти не чувствуют педалей. «Всё нормально. Расслабься!» – приказал себе Иванов и мысленно проконтролировал расслабление мышц рук, ног и спины. Краем глаза он наблюдал, как с постоянной периодичностью усаживается поудобнее в пилотском кресле «правак», как мёртвой хваткой до белых кончиков пальцев вцепился в ручки пулемёта бортовой техник. Иванов понимал их. Ферма вполне могла оказаться с «сюрпризом».

– Держи её на прицеле, – напомнил он припавшему к пулемёту борттехнику, затем обратился к правому лётчику:

– Андрей, спокойнее. Всё нормально.

– Нормально… – механически повторил «правак», вглядываясь в приближающиеся строения.

Всё шло по плану. Иванов уже выбрал место для посадки и, уточнив расчёт, стал уменьшать мощность двигателей, приподнимая нос вертолёта и гася скорость.

В этот момент на ближайшей крыше мелькнула яркая вспышка, как будто там заработал сварочный аппарат. Как не ждал Иванов «сюрпризов», яркая вспышка молнии заставила весь его организм сжаться и на секунду, даже на мгновение перечеркнуть восприятие всего происходящего невозможно сильным желанием жить! Через секунду Иванов взял себя в руки. Ещё по Афганистану он знал, как работает крупнокалиберный пулемёт ДШК – страшное оружие против вертолётов и легко бронированной техники. Без сомнения, с крыши фермы стрелял ДШК.

– Пулемёт на крыше! – резко крикнул Иванов в эфир, прерывая заход на посадку и энергично давая двигателям дополнительную мощность.

– Всем на пол! – в следующую секунду крикнул он в грузовую кабину и успел заметить, как через растерявшегося борттеника к ручкам носового пулемёта потянулся Быстров.

Чеченский пулемётчик пытался достать в хвост «двадцатьчетвёрки», видимо зная, что эти вертолёты, при всей их мощи вооружения, с заднего сектора не защищены ни оружием, ни бронёй. Но пара вертолётов-штурмовиков, получив информацию об ожившей огневой точке, резко увеличила крен и с максимальным набором высоты уже уходила из-под обстрела крутым боевым разворотом. Пилоты-штурмовики пока не могли видеть пулемётную точку, и Иванов прикинул в уме, что им потребуется ещё не меньше минуты, чтобы выйти на боевой курс для повторной атаки. А вот положение «восьмёрок» становилось критическим: в этот момент расстояние от фермы до вертолёта Иванова составляло чуть больше километра, до ведомого вертолёта – около двух, и оно уменьшалось с каждой секундой. С такой дистанции ДШК легко доставал обе цели.

В мгновение в голове Иванова промелькнули несколько вариантов возможного противозенитного маневра, но в данной ситуации мог подойти только один, хотя и крайне опасный – боевой разворот с энергичным набором высоты. Иванов уже начал прибавлять мощность двигателям, и вдруг он понял, что сделает в следующую секунду. Вместо крутого боевого разворота, он направил нос вертолёта прямо на ферму.

– Атакую! – коротко бросил в эфир Иванов.

Сразу же после принятия единственно верного решения какое-то наркотическое состояние спокойствия и тупого упорства завладело Ивановым. В эту минуту для него перестало существовать всё, кроме ярких вспышек на крыше строения. «Убить!» – стучало в мозгу. «Убить!» – подчинённый только этому приказу, оставив страх и страстное желание жить за какой-то уже пройденной чертой, Иванов выводил, казалось, очень медленно набирающую высоту машину для атаки.

– Обороты! – истошно закричал «правак».

Но Иванов видел только прицел. Он не боялся, что тяжёло загруженная машина на пределе возможности, сорвавшись от напряжения, свалится, упадёт, потеряв обороты перетяжелённого несущего винта, так как в этот миг он и она слились в один организм, жизнь которого зависела теперь от них обоих. За долгие годы полётов на вертолётах Иванов научился всем телом чувствовать жизненные ритмы винтокрылого друга, и был уверен, что вертолёт не подведёт его в решающий момент.

Оба двигателя натужно выли на самой высокой ноте, выдавая мощность, необходимую для маневра.

– Высота 250 метров, – отрывисто сообщил правый лётчик.

«Теперь пора!» – подумал Иванов и плавным движением ручки управления вогнал ферму в сетку прицела. Понимая, что промахнуться никак нельзя, – пулемётчик уже перенёс огонь на атакующий транспортный вертолёт, – Иванов действовал, как на тренажёре. «Не спеши», – повинуясь внутреннему голосу, Иванов аккуратно подводил перекрестье сетки прицела на крышу фермы, откуда в глаза продолжала бить нестерпимо яркими вспышками молнии огневая точка противника.

– Держите, суки! – произнёс Иванов, нажимая кнопку пуска ракет, и почувствовал характерный рывок. Из каждого из четырёх подвесных универсальных блоков с обоих бортов вертолёта, оставляя дымные хвосты, вспыхнувшими стрелами вырвались по восемь ракет и двумя стайками, сливаясь впереди в одну большую стаю, пошли к цели. Ракеты первого пуска ещё не достигли земли, как за ними последовали тридцать две ракеты второго залпа. Успев заметить, как первые разрывы стали плотно ложиться перед строением, на крыше которого работал пулемёт, и как, захватывая всё большую площадь, фонтаны взрывов накрывают всю ферму, Иванов глубоким левым креном увёл вертолёт с боевого курса…

… Начало лета. Они с Наташей идут по вечернему парку. Девушка заходит вперёд, останавливается и смотрит ему в глаза:

– Знаешь, что я ответила вашему замполиту? – Наташа обнимает Иванова за талию обеими руками. Он чувствует живое тепло её рук. Она прижимается к нему всем телом и, глядя снизу вверх околдовывающим взглядом серо-голубых глаз, задаёт вопрос:

– А что бы ты ответил на моём месте?

– Не знаю, – говорит Иванов.

– А ты подумай.

– Не знаю, – пожимает он плечами.

– Я ему сказала: «Что в вас есть такого, чего нет у Саши?»

Она уже не смеётся, а доверчиво, как ребёнок, припадает к его плечу. Иванов чувствует себя самым счастливым человеком на свете…

…– Саня! – раздаётся предостерегающий крик Андрея Ващенки. Иванов резко разворачивается и принимает боевую стойку, ожидая удара, но видит другое: офицер в окровавленном камуфляже стоит на ногах и держит в запачканной кровью руке направленный на Иванова пистолет. Оцепенение проходит быстро. Страха Иванов не испытывает, он напрягается, готовый действовать по первому приказу внутреннего голоса. Откуда-то изнутри снова накатывается ярость. В голове стучит одна мысль: «Убить! Не ты его, он – тебя!» Противник резко передёргивает затвор, загоняя в ствол патрон. Иванову необходимо срочно что-то предпринять. Но что? Если этот бугай решил стрелять, то достать из кармана свой пистолет Иванову не успеть, а противник стоит слишком близко, чтобы пытаться бежать, и слишком далеко, чтобы успеть напасть до того, как он выстрелит, даже если использовать подкат. Остаётся только одна надежда – на Андрея Ващенку. Тот стоит неподалёку.

– Что, ссышь, летун? – тяжело говорит уверенный в своей победе окровавленный противник.

– Убери «игрушку», – как можно спокойнее, произносит Иванов. – Здесь детей нет, чтобы пугать!

Но голос всё же выдаёт волнение.

В этот момент, потирая затылок, приходит в себя лежащий на земле офицер.

– Валерка! Ты что, ох. л?! – кричит он и, поднявшись с земли, делает попытку подойти к своему окровавленному товарищу.

– Б..дь, всем стоять! Никому не шевелиться! – в припадке истерики тот быстро переводит пистолет на Ващенку, потом снова на Иванова. – Я с этим падлом сам буду разбираться!

Глядя на испачканный кровью толстый короткий палец на спусковом крючке, Иванов ожидает выстрела. Ващенка стоит справа, метрах в четырёх от противника. Краем глаза Иванов видит, как Андрей, оставаясь вне поля зрения психа, медленно вытаскивает из кармана куртки пистолет, затем резко вскидывает руку, досылая в ствол патрон, и падает на одно колено:

– Брось пистолет, гад, яйца отстрелю! – Для большей убедительности Ващенка стреляет в воздух. В вечерней тишине одинокий пистолетный выстрел звучит, как гром…

…Боль в голову, а затем и во всё тело возвращается по частям, вместе с коротким и отрывочным восприятием происходящего. Сознание медленно приходит откуда-то из глубины тёмной вязкой бездны прошлого, перемешивая его с настоящим. Постепенно стал заново выстраиваться мир звуков и ощущений. Иванов, почувствовав тело, понял, что нужно открывать глаза. Зачем? Сколько он здесь пролежал? Видимо, достаточно долго, чтобы успеть вспомнить свою жизнь. Его больше не били, и в тяжёлой гудящей медленно соображающей голове появилась первая мысль о спасении. Иванов разомкнул веки и, осторожно повернув голову, осмотрелся. Место показалось незнакомым: в отражённом от снега рассеянном свете одинокого прожектора в полумраке совсем близко виднелся забор из бетонных плит и слева от него – освещённая прожектором часть какой-то незавершённой стройки. На фоне светло-серого забора чётко вырисовывались три тёмных силуэта и время от времени там вспыхивали красные огоньки сигарет. После короткого раската смеха до Иванова долетел приглушённый обрывок фразы: «Сейчас кончим этого недоноска и – в сауну, грехи смывать!». Иванов понял, что говорят о нём. Эти трое уже списали его со счетов ещё живого.

Иванов пожалел о пистолете, оставленном дома в шкафу на полке с бельём. Сейчас бы он очень пригодился. От мысли – «Бежать!» Иванов отказался сразу. Если судить по тому, как дерутся эти тренированные парни, то далеко ему не уйти. А нужно выжить. И не просто выжить, а рассчитаться с теми, кто напал на него, кто так грубо и жестоко вторгся в его жизнь.

Имея возможность наблюдать за врагами, Иванов стал прикидывать свои шансы на успех. Сейчас в нём работал природный инстинкт, тот, что живёт глубоко в подсознании каждого человека – инстинкт самосохранения. и этот инстинкт говорил Иванову, что, несмотря ни на что, нужно вставать и действовать. Тёплое финское пальто, благодаря которому Иванов, наверное, был всё ещё жив, уже не грело – холод от промёрзшей земли проник сквозь лебяжий пух настолько, что спина совсем онемела и не чувствовала даже боли. Надо было подниматься.

Враги, казалось, никуда не спешили, продолжая курить, делая надписи на бетонном заборе и спокойно беседуя. Иванов даже смог разобрать часть слов и понял, что уже не о нём. «“Хайль, Гитлер!” ещё напиши», – донеслось до Иванова сквозь дружное мужское ржание. «Сволочи!» – ещё раз прикидывая свои малые шансы, мысленно выругался Иванов. И вдруг он почувствовал, как преодолевая обиду и безысходность, в его груди закипает злоба. «Гады!» – Иванов сел на земле и с ненавистью посмотрел на веселящихся верзил. «Всего трое!» – теперь Иванову стало безразлично, какой перед ним противник. Иванов почувствовал, что теряет контроль над собой. «Убить!» – пришла одна холодная мысль. «Убить! Убить! Убить!» – эта мысль всё больше и больше захватывала Иванова, отключая сознание от всего постороннего. «Убить!» – уже знакомо пульсировало в висках, точно так же, когда он вёл боевой вертолёт на чеченский пулемёт, изрыгающий навстречу смертоносное пламя и металл. «Убить!» – когда Иванов смотрел прямо в ствол направленного в лицо пистолета. «Убить!» – и теперь уже больше ничего не связывало его с настоящим и будущим. И это был уже не Иванов, а тот другой, кого Иванов боялся всегда, потому что это был не человек: ломая все запреты и заглушая боль, из тёмной бездны подсознания на свободу выходил зверь – жестокий и безжалостный. И теперь этот зверь с неумолимой беспощадностью подчинял себе тело и душу, придавая мыслям ясность, а мышцам силу.

«Убить!» – почти не чувствуя боли, Иванов поднялся на ноги. «Убить!» – в правом потайном кармане финского пальто пальцы нащупали твёрдую рукоять ножа. «Убить!». Этот настоящий горский нож с удобной роговой ручкой и с не очень длинным, но очень острым лезвием – подарок однополчан – всегда находился с хозяином, как талисман и как защита от возможных неприятностей. И хотя Иванову ещё ни разу не приходилось убивать человека ножом, обращению с этим видом оружия он был обучен. Ещё с офицерских времён Иванов знал, что когда-нибудь эта наука ему пригодится. Теперь оставалось только положиться на природу и инстинкт.

– Гляди, он ещё живой! – раздался удивлённый возглас, и голоса у забора смолкли.

От группы противников отделился один и стал медленно приближаться к Иванову:

– Щас мы это поправим…

У Иванова немного кружилась голова, во рту ощущался привкус крови, но он чувствовал себя уверенно и твёрдо стоял на широко расставленных ногах, держа руку, крепко сжимавшую нож, в правом кармане пальто. Сладостное предвкушение мести скрывало за внешним спокойствием готовую разжаться в любой момент пружину. И это видимое спокойствие обмануло противника – тот подошёл слишком близко. Со словами «Тебе мало!» враг нанёс удар кулаком с правой в челюсть, от которого Иванов даже не пытался увернуться. Молниеносным движением он с коротким замахом направил холодное лезвие в живот врага. По инерции тот ударил с левой в лицо Иванова, но этот удар уже был не таким сильным. Теперь, не таясь, Иванов отвёл руку по большой дуге и с размахом вогнал лезвие на всю длину в солнечное сплетение врага. «Не убивай!» – запоздало откуда-то изнутри дошёл до сознания Иванова слабо различимый приказ. Но было поздно. Противник, удивлённо глядя себе на живот, осел на колени, прикрывая ладонями место, из которого секунду назад вышло холодное лезвие, затем, не издав ни звука, повалился на бок, подтянув колени к груди и скручиваясь в калач. Не пряча нож, Иванов открыто двинулся на двоих оставшихся.

– У него «перо»! – с удивлённым криком один из стоявших парней запоздало кинулся к ближайшему дереву и стал обламывать толстую ветку.

Другой, самый крепкий на вид, смело пошёл навстречу Иванову. В отведённой вниз и в сторону правой руке он держал зажатый в кулаке кастет. Его металлический блеск на секунду привлёк внимание Иванова. Но только на секунду. Глазами Иванов нашёл место, куда будет бить. Под расстёгнутой курткой на широкой груди противника просматривался витиеватый рисунок свитера, и на этом рисунке Иванов наметил точку, куда следует ударить, чтобы попасть в сердце. В какой-то миг противники встретились взглядами – холодными и спокойными. Двое мужчин на мгновение остановились, оценивая друг друга. Два бойца по жизни велением судьбы оказались врагами. И выжить сейчас мог только один. И Иванов знал – кто!

Как разжатую пружину, Иванов бросил своё тело на врага, сбил того с ног и, почти обняв одной рукой, повалил на спину. Оказавшись сверху, Иванов не почувствовал момента, когда стальное лезвие сделало своё дело. Он лишь ощутил, что пальцы, сжимающие рукоять ножа, упёрлись в колючую шерсть свитера. Так и не ударив ни разу и лишь удивлённо глядя на Иванова широко раскрытыми глазами, лежащий на спине громила дёрнулся, как бы порываясь встать, потом, издав горлом стон, похожий на хрип, обеими руками, с висящим на пальцах кастетом, ухватил руку Иванова, сжимающую нож, будто хотел вытащить его из себя. Но не смог этого сделать, и лишь глухо застонал, когда Иванов, с усилием преодолевая сопротивление рук противника, выдернул лезвие из его груди. В горячке Иванов не попал в намеченную на свитере точку. Нож вошёл чуть ниже сердца, поэтому верзила был ещё жив.

Не испытывая никаких эмоций и не чувствуя почти ничего, кроме запаха крови, Иванов стоял на коленях возле поверженного противника. Всё происходящее казалось виртуальным, будто прозрачный толстый бронированный экран отделял сознание от действительности и будто кто-то другой сейчас умело и расчётливо убивал врагов. Лежащий человек поочерёдно сгибал и разгибал ноги, держась обеими руками за окровавленную грудь. Этот факт тоже не вызвал в Иванове никаких эмоций, он лишь отметил про себя, что тот ещё жив.

Иванов медленно огляделся. Оставался ещё один. Этот последний всё ещё ломал ветку дерева, которая гнулась и должна была вот-вот податься. Иванов вытер окровавленное лезвие о свитер лежащего верзилы и поднялся во весь рост.

Их разделяли метров двадцать, которые Иванову нужно было преодолеть как можно скорее, потому что гнущаяся под весом тела рослого мужика ветка трещала и готова была сломаться. Оставшийся в одиночестве противник нервно озирался на приближающегося Иванова и мог бы ещё спастись бегством, но почему-то ветку не отпускал. И когда между ними оставалось метров пять, сучковатая ветка, наконец, подалась и оказалась в руках парня. Но было поздно. Нож Иванова достиг цели – тот в подкате всё-таки достал противника, поднырнув под наставленную ему навстречу ветку. Первый удар ножом он нанёс в правую ногу между бедром и коленом. И когда враг, не отпуская только что добытого орудия, с диким криком навалился на него сверху, Иванов нанёс короткий удар в другую ногу.

– А-а-а! – дико взвыл раненый противник и разжал руки, пытаясь ухватить Иванова за шею. Но Иванов нанёс ещё один короткий удар в пах. Не прекращая орать, поверженный враг упал на землю. Иванов в припадке ярости бил и бил ножом в ускользающий орущий рот. Наконец, крик захлебнулся и смолк.

«Убить!» – ещё давило внутри, когда Иванов отпустил издающее хрипяще-булькающие звуки дергающееся тело.

Радости или облегчения от содеянного Иванов не испытывал. Ему было всё равно. Он защищался! Иванов огляделся – все трое лежали на снегу. «Кровь… Как много крови…» – отстранённо подумал Иванов. Эта мысль потянула за собой другую, заставившую начать оценивать произошедшее: «Надо быстрее уходить отсюда! и как можно быстрее!»

И тут Иванов почувствовал, что силы предательски покидают его, руки и ноги слабеют. От сладковатого запаха свежей крови начинает тошнить. Опасаясь потерять сознание, Иванов попытался сориентироваться, в какую сторону идти. Вдруг боковым зрением он уловил движение: к своему удивлению, Иванов обнаружил, что самый большой из противников пытается, встав на колени, подняться на ноги. Но это ему никак не удаётся. Иванов повернулся и стал смотреть на него. «Свидетель, – подсказал кто-то внутри Иванова. – Свидетель не нужен». Не оставляя тщетных попыток подняться, раненый верзила каждые несколько секунд бросал затравленные взгляды на своего палача. Иванов медленно двинулся к нему.

Понимая, что его ожидает, здоровяк, не сумев встать, попытался отползти. Окровавленные ладони он не отрывал от груди, поэтому ползти быстро не мог, и только судорожно сучил ногами по грязному снегу. «Не убивай!» – услышал Иванов то ли тихую мольбу, то ли стон раненого, но уже точно знал, что сделает в следующую секунду…

Почти без сил Иванов вернулся на остановку, где начался весь этот кошмар. На снегу он увидел свою меховую шапку, лежавшую с краю тротуара. Болезненно морщась, он нагнулся, поднял и осторожно натянул шапку на свою разбитую голову. Потом огляделся по сторонам. Ночная пустынная улица удивляла тишиной и спокойствием. Эта повисшая плотная тишина потрясла Иванова. Окружающему миру как будто не было никакого дела до разыгравшейся несколько минут назад трагедии. Лишь немые свидетели – фонари равнодушно лили в морозный воздух свой безразличный свет. Тёмные окна домов, спящих по другую сторону дороги, казались безжизненными, но это не означало, что оттуда не могли видеть драку. «Быстрее!» – подгонял себя Иванов, уходя всё дальше от страшного места.

Озираясь, Иванов прошёл два квартала. Его никто не остановил и не преследовал. На пустынном перекрёстке он перешёл на другую улицу и, завидев приближающийся свет фар, поднял руку.

Желающий подзаработать частник сам услужливо распахнул заднюю дверцу стареньких «Жигулей». Иванов, изображая подвыпившего гуляку, заплетающимся языком произнёс название улицы, куда ему надо доехать. В цене сошлись быстро.

В машине Иванов устроился на заднем сиденье и всю дорогу прикидывался спящим.

От тепла салона и звука мирно урчащего мотора нервное напряжение стало спадать. Насытившийся кровью зверь, так страшно вызванный к жизни, уходил в темноту подсознания. Вместе с ним уходили и остатки сил. И возвращалась боль…

Не доехав до нужного адреса пары улиц, Иванов расплатился и, стараясь не застонать, кое-как выбрался из машины. Он сделал вид, что собирается идти в обратную сторону. И только когда «Жигули» скрылись из виду, повернул к нужному дому.

Держась за стены, Иванов скорее полз, чем шёл. Любой встречный прохожий мог бы решить, что человек очень сильно пьян. На счастье Иванова, ему никто не встретился. Он двигался, превозмогая жуткую боль во всём теле, двигался, заставляя себя делать шаг за шагом на грани потери сознания. Тошнило. Кружилась голова. Там, куда так стремился сейчас Иванов, его ждали. Но в сложившейся ситуации эта квартира становилась опасным местом для всех её обитателей.

Ему не сразу удалось открыть кодовую дверь подъезда – не хотели слушаться дрожащие пальцы. По лестнице, опираясь на старые толстые перила, он медленно поднялся на третий этаж. Вот наконец и квартира! Он всё-таки дошёл. Искать и доставать ключи – на это не было сил. После двух длинных и нескольких коротких звонков Иванову ещё пришлось постоять у железной двери. Секунды ожидания казались вечностью. Иванов ещё раз успел нажать на кнопку звонка прежде, чем послышались мягкие шаги и, хотя в двери имелся глазок, знакомый и родной голос спросил:

– Кто?

– Лена, это я, Саша… Открой… – прохрипел Иванов.

– Саша? Что с тобой? – в голосе за дверью послышались нотки тревоги. – Ты пьян?

– Да нет же. Посмотри в глазок! – Силы и терпение были на исходе. Иванов чувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Он прислонился спиной к двери, стараясь не упасть. Снова подкатывался к горлу приступ тошноты.

– Одну минутку, – отозвалась женщина, и послышался звук открываемых замков.

– Ох, Господи! Ты весь в крови! – открывшая дверь молодая женщина явно испугалась вида представшего перед ней ночного гостя, которого качало из стороны в сторону.

– Попал в аварию, – Иванов пробурчал первое, что пришло в голову.

– Входи, входи, – пропустив ввалившегося Иванова, Лена стала суетливо закрывать дверь на все замки.

– Ты извини, что так поздно… – начал оправдываться Иванов. – Задержался… Не предупредил…

– Саша, тише, дочка спит, – смутившись, прервала его хозяйка. – Ты всё-таки пьян. Пойдём на кухню.

Только теперь, сконцентрировав расплывающееся внимание, Иванов разглядел, что дверь, ведущая в спальню, не плотно прикрыта, и через образовавшуюся щель голубой лентой выливается неяркий свет ночника. Иванову вдруг стало очень тоскливо – всё, что он создавал с таким трудом: весь этот уют, дом, семья, – всё это теперь может разрушиться, исчезнуть, пойти прахом! И виноват в этом только он сам, потому что ошибся! А ошибаться ему было нельзя! И теперь ему самому нужна была помощь. Но вызов «скорой» или поездка в больницу – исключались.

– Нам срочно нужно уезжать! Я только немного отлежусь… Лена, никаких больниц, ты слышишь?.. – попытался предупредить он.

Но супруга остановила его протестующим жестом:

– Всё нормально, Саша. Идём! – и бесцеремонно схватив за рукав, потянула Иванова на кухню. На возражения не оставалось сил. Снимать пальто и ботинки он не стал. Сев на табурет возле стола, Иванов осторожно стянул с разбитой головы окровавленную шапку. Лена в ужасе запричитала:

– Господи! Да Боже ж ты мой! Что с тобой сделали! Живого места нет!..

– Молчи и слушай! – перебил Иванов, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание. – Наташку завтра в садик не води… Из дома – ни ногой! Никому не открывай…

– Что случилось? – в глазах жены стояли слёзы.