Текст книги "Кешмарики от Иннокентия"

Автор книги: Олег Готко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

– Не знаю. Если бы он умирал, например, от рака... – в голосе послышалась мечтательность. Милый старикашка Кощей.

– Как все нормальные люди, – поддержал третий, засунув руки в карманы халата и перебирая там наверняка блестящие штучки, которые мерзко позванивали. – Где же этот чертов санитар?

– На обеде, – подсказал я, жалея о том, что слишком молод для склероза.

– Заметьте, коллега, синюшность не повлияла на его слух, – кивнул в мою сторону один из колпаков.

Вадим Иванович встрепенулся:

– А разве у него был музыкальный слух?

– Черт его знает, какой там был слух, – третий повар меня явно недолюбливал.

– Есть мнение, что он был глухим...

Скрип открываемой двери в палату и знакомый до дрожи голос:

– Да, вы совершенно правы. Он был глух. А также слеп и нем, как мороженная рыба.

Все обернулись к вошедшему. Теперь он был санитаром. Втащив за собой красный пластиковый стул, сигинор вальяжно уселся на нем и продолжил мысль:

– Все верно. Он был глух к гласу вопиющих в пустынях собственного одиночества, потому что и сам был одинок, – его голова повернулась ко мне, не так ли? Скажи, малыш, этим толстым дядям в беленьких халатиках, что ты прозрел.

Я не выдержал стального взгляда и смог лишь пробормотать:

– Не надо, сигинор...

– Ты прав. Статистам замысел ни к чему, ведь плач легко спутать со смехом, если не видеть глаз, стон отчаяния с оргазмом, особенно, если этого хочешь... ***

– ...Очень давно мне казалось, что я что-то знаю о ней. Я так думал до тех пор, пока не задался вопросом: "А испытывает ли она оргазм?" Глядя в зеркало, я прочитал ответ в этих глазах. Люди должны впитывать его с молоком матери, хотя бы потому, что он прост: "Жизнь – фригидная сука".

Я молча слушал эти откровения, за которые никто не дал бы гроша, если со здоровьем все в порядке. Молчание было моей платой. Я уже был должен слишком много.

– Я скажу тебе, почему мы встретились. Тебе осточертело суетное одиночество вокруг. Ты решил уйти из него. Уйти в себя, чтобы остановить вращение холостой жизни, в которую был вовлечен, смешно сказать, помимо своей воли. Умереть можно по разному и такой способ ничуть не хуже сверхдозы героина или дуэли с заведомо сильнейшим противником. Все они слишком человеческие, а следовательно, звериные...

Тут я до боли сжал челюсти. В выдуманные мной правила чужой игры затесалось понятие "долг чести"

– Да, я слышал, как ты твердил, словно попугай трагического актера, "я умираю, я умираю..." Ну и что? Это пока еще случается со всеми, – он отвернулся от зеркала в стерильном туалете, до одури пропахшего озоном. – Я пытался открыть тебе глаза, но... Ладно, я скажу тебе, почему мы встретились. Ты нашел меня, чтобы умереть в этом туалете. Дерьмо всегда плывет к дерьму, собираясь иногда в громадные стаи. Я скажу тебе, почему мать хотела тебя убить. Она не из тех, кто иногда собирается в громадные стаи, чтобы помурлыкать над своим дерьмом. Чего хочет женщина, того хочет бог! Еще я скажу тебе, почему жизнь – сука, не испытывающая оргазма!..

Окаменев, я смотрел на него, а он медленно раздавался в размерах. Его контуры, потеряв четкость, задымились серым туманом, густея по углам. И только глаза – две заиндевелые стекляшки, оставались тем, чем были. Паникующий инстинкт самосохранения взбаламутил сознание и с самого дна вдруг всплыло узнавание этих глаз. Я их видел в последнее время у матери. Вряд ли мать может сглазить свое чадо, но ее можно запрограммировать! Чего хочет бог – того же хочет и женщина!..

– Потому что только я способен испытывать настоящий оргазм. Я – его отец и мать, и святой дух!!! – губы расплылись в воздухе двумя кровавыми мазками, обнажив зубы, похожие на корни вывороченного дуба. – Бог есть оргазм!..

Вот и сюжет. Угораздило же мать нарваться на колдуна-педофила, ловящего кайф от сереньких мальчиков с синими ушами! Мне захотелось спрятаться.

В гробу. ***

...стоит перекошено трон. Две его черные ножки в пятнах ржавчины на треть провалились в землю, усыпанную гниющими листьями. Еще одна была наполовину отломана, а на последней в скупом свете серого дня бурела засохшая кровь. Всем видом он олицетворял отчаянность заброшенности.

Только двое знали о том, что так и должно быть. Форма ведь не всегда соответствует содержанию, не так ли, сигинор? Нет, здесь ты ни при чем. Можно пародировать мертвых, но нельзя стать от этого более живым. Всю оставшуюся жизнь моим партнером будет та, которую гнал вперед едва слышный шелест голосовых связок:

– Все должно быть хорошо, все должно...

И она стремительной тенью летела к трону. Маленькие, загнутые назад рожки делали её схожей с кометой. Все будет хорошо, если моя рогатая кошка успеет занять чужой трон первой.

Успеет ли? Где-то там, в Жутколесье?.. ***

– Скончался, – радостно выдохнул третий колпак.

– Санитар! – позвал Иванов. Его голос был полон ужаса.

Я открыл глаза.

На красном пластиковом стуле развалился мертвый идол. Пол вокруг был усыпан мелкими камешками.

– Мяу! – улыбнулся я.

Или не я?..

ПРОРУХА

Похороны были на редкость хороши. Длинная черная процессия чинно вливалась в ворота кладбища вслед за гробом мэра города. Даже немногочисленные детишки участников обряда брели в ногу со взрослыми, скорбно склонив головы. Апрельский ветер лохматил их непослушные вихры. На глазах могильщика Васи выступили слезы умиления. Не каждый день ему доводилось видеть зрелище, настолько соответствующее его профессии. Еще он любил футбол.

В кладбищенском храме состоялось краткое богослужение. Поп привычно бормотал заупокойную, а присутствующие переминались с ноги на ногу, не поднимая голов, чтобы скрыть искры безудержной радости в глазах. Они все еще боялись спугнуть обрушившуюся на них удачу. С виду все было чин чинарем, но только Вася полностью отвечал торжественности момента. Опершись на лопату, он внимал, почти не качаясь от выпитого.

– Аминь! – наконец выпалил поп и провожающие мелко перекрестились.

Процессия двинулась к могиле. Музыканты грянули последний марш. Вася неохотно расстался с мыслями о вечном и поплелся будить коллег. У него еще было время, которое обычно посвящается прощанию родных и приближенных с усопшим.

На кресте, недалеко от вырытой ямы, сидела ворона и долбила мощным клювом пасхальный сухарь. На тарарам вокруг птица, дрессированная звуками торжественной музыки, не отреагировала. Она знала, что до нее здесь нет никому дела и казалась себе символом места, где никому не говорят: "Собаке собачья смерть!"

Так было и на этот раз. Толпа плотным кольцом окружила могилу и гроб. Люди по одному проталкивались к покойнику и с сожалением бормотали о том, каким его так и не удалось увидеть при жизни. На глазах немногочисленных родных блестели слезы радости. И здесь нет противоречия, ибо мертвец был редким занудой и при этом еще вдобавок до тошноты честным. В детстве его прозывали Неугадайкой, потому что из двух вариантов всегда безошибочно выбирал наихудший как для себя, так и для окружающих, не забывая при этом доказывать свою правоту. С жалостью глядя на невезучего, даже учителя догадывались, что, если в самом деле в Природе все уравновешено, то где-то, например, среди эскимосов живет ужасно счастливый парень. Собственно говоря, поэтому он и сделал карьеру. Его постоянно повышали, чтобы не мешал обтяпывать дела тем, кто мог это делать. Та же честность была и причиной того, что он был выбран мэром. Избирателям прожужжали все уши об этом имидже и они понятия не имели, за что голосуют. И уже через три месяца он осточертел даже нищим, потому что, отстегивая копейки, мэр не забывал поинтересоваться, с какой целью они их берут. В буфете мэрии продавщица прямо заявила ему, что у нормального клиента, в отличие от придурка, всего одно желание: "Или ты пришел сюда пожрать, или толкать речь перед избирателями о норме уварки мяса!". В общем, его скоропостижная кончина в возрасте сорока шести с хвостиком лет была на редкость своевременной. Чувствовалось, что он надоел даже Всевышнему.

И вот, как-то ночью, воспользовавшись тем, что Сатану отвлекли ближневосточные террористы, Он послал мэру легкую смерть от остановки сердца во сне. Однако и тут зануда не оправдал Его ожиданий. Его мучила бессонница в связи с очередным темным проектом, где без его подписи было невозможно обойтись. Поворочавшись в кровати, он, под разочарованное вжиканье точильного камня о косу безносой старухи, оделся, вышел на улицу с целью подышать свежим воздухом, где и упал в открытый канализационный люк. Пролежав несколько часов с переломанной шеей и отбитыми внутренностями в холодном дерьме, несчастный только с рассветом все-таки испустил дух. Когда его достали, запашок от него соответствовал как характеру, так и занимаемой должности.

И вот теперь о нем говорили так, как он того всегда хотел – "с чувством глубокого удовлетворения"... а ворона продолжала беззаботно долбить сухарь. Стук этот грохотом далеких тамтамов разносился по кладбищу. Ораторы поневоле подстраивались под ритм и речи их под конец напоминали эхо идущего поезда. Неравномерное, то затухающее, то вновь усиливающееся. Наконец, ворона привлекла внимание одного из мальчишек. Он уже давно устал от непонятного праздника, где над дохлым дядькой говорят даже больше, чем мать над пьяным батей, и чувствовал потребность размяться. В роли развлечения пернатая была ничуть не хуже любой другой игрушки.

Протолкавшись поближе к вороне, пацан подобрал ветку потолще и со всей дури огрел наивную птаху промеж крылышек. Она глухо каркнула и попыталась взлететь, зажав сухарь в лапах. Однако, тут перед ней встал выбор – либо хлеб насущный, либо летать. Сухарь полетел вниз и упал как раз на сложенные руки покойника.

Мальчонка пролез еще ближе к гробу и с детской непосредственностью перебил очередного соболезнующего:

– Моя мама так и сказала: "Подох в дерьме среди белых булок хлеба!"

Это уже было слишком даже для фарса. Первой визгливо заржала мама-буфетчица. Затем громыхнули серьезные дяди и тети. Раскаты громового смеха пробудили от оцепенения и бригаду могильщиков.

– Судью на мыло! – истошно заорал Вася, путая действительность с поражением любимой команды на чемпионате мира.

– Тише! – цыкнули на него, как на чужака. – Так можно и мертвого разбудить!

Однако было уже поздно. Где-то в Ираке Сатана почувствовал неладное и поспешил из командировки на родину. Мэр разлепил глаза и привстал во гробе. Сел и тут же возмутился:

– А где красная бархатная обивка?! И что это за запах?

Толпа, давя неудачников и детей, отхлынула назад. Слабонервные леди от разочарования рухнули в обморок.

– А нечего кощунствовать, пока гроб не забит, – пробормотал поп, осеняя себя крестным знамением.

– И я не вижу национального стяга! – продолжал возмущаться зануда. – Всё пропили! Всё!

Окончательно выбравшись из идеального убежища для дураков, он, стряхивая со строгого костюма налипшие цветы, побрел прочь. На своё рабочее место.

– Что ж! И на безносую старуху, – философски заметил могильщик Вася вечером в кругу друзей, окончательно оправившись от шока, – бывает проруха!

Вот так Люцифер подсунул Всевышнему и городу очередную свинью. Судя по всему, в его ад-министрации вакантных мест не было, а всякая демократия и выборы – удел живых.

– И еще – футбол! – мог бы добавить могильщик Вася, но никто ему, как чужаку, слова не давал.

Огорченная чудом общественность по этому поводу выразилась кратко, но не матом:

– Станешь мэром, тогда и микрофон в руки, а пока работай, чем Бог послал. Надо ведь как-то бороться с безработицей! ***

Бог поморщился от незаслуженной обиды и впал в кому. В зубах Он, подобно медведю, зажал лапу. Реакции Его на оскобления, впрочем, как и пути, неисповедимы.

Хорошие мэры Всевышнему тоже только снятся.

СИДОРОЛОГИЯ

краткое знакомство с историей и болезнью

"Сидоров! Как много в этом слове..."

А. С. Сидоров-Пушкин

Ивановыми приходят, Петровыми уходят, а Сидоровыми остаются. Так уж повелось с тех пор, как первый мужик глянул на то, что можно сделать из обыкновенного ребра, поправил фиговый, совсем непотребный листок да и брякнул:

– Разрешите представиться – Адам Сидорович Сидоров.

И пошло-поехало. Пошло текло банальная вода, регулярно менялись вожди банановых племен, потому как курение трубки мира не исключает канцерогенных взглядов со стороны, а также зарождались и приходили в упадок цивилизации...

"У Падок", кстати, называлась первая таверна, которую содержали Сидоровы под чужой фамилией и подставным лицом, так называемой маской. Они же были первыми актерами, осознавшими, что быть самим собой в критические дни не всегда приятно, что бы там ни говорили.

Время, в общем, шло. Над головами Сидоровых сгущались тучи, на них грозно поглядывал "глаз" урагана, но они упрямо искали места под солнцем. Один из них – Моисей, дошел до того, что сорок лет шлялся с толпой однофамильцев по пляжу, стараясь идти в ногу со временем.

Такова легенда. Потом было много чего, но Сидоровы всегда вовремя платили налоги и оказывались под рукой у Господа Бога. Они были неистребимы, как солдаты, вооруженные ложками с инкрустацией: "Мое. Сидоров."

Так, например, в седую старину один из них забрел в настоящую глухомань.

– Кто таков? – строго спросили его.

– Сидоров, – от неожиданности не стал врать он.

– Чего? – переспросили аборигены.

– Сидоров, – уже спокойнее крикнул бродяга.

– Ась? – глухие манцы приставили к волосатым ушам розовые ладошки.

– Тьфу, урюки чертовы!

– А-а, Рюрикович! Так ну-ка бегом на престол! И чтобы шапка Мономаха не пустовала!

Любой первый-встречный историк подтвердит тот факт, что тому Сидорову от шапки Мономаха отвертеться не удалось. Так надолго прервались его связи с остальными одноплеменниками. И только много позже один из потомков, в меру оторванный от народа, наслушался семейных преданий и попытался восстановить связь путем вырубывания окон.

Чем это кончилось знают все. Страну, откуда можно было вылезти через форточку, затопила волна внебрачных детей. Были они разного роста, цвета и вероисповедания, но всех роднила общая черта – большая сума, от которой они советовали встречным каликам перехожим не зарекаться. В народе ее прозвали правильно – сидор. Позже это дало повод особо наглым Сидоровым претендовать на то, что баскетбол – их старая семейная игра, потому как предки издревле швыряли в сидоры все, что ни попадя, не исключая и мячей, ежели такие подворачивались проворным ручкам. Это так, к слову о полке Сидорова.

Дворцовые интриги и перевороты, революции и войны не обошли Сидоровых стороной, но они стояли насмерть, продолжая множиться, почковаться и распространяться. Наиболее морозоустойчивые представители бессмертного семейства первыми проникли на Аляску. Окинув хитро прищуренным оком неведомые дали, Сидоровы по-братски обнялись с алеутами и потащили флаг своей цивилизации вглубь материка. Там они, не мудрствуя лукаво, открыли фактории и принялись рассказывать эскимосам сказки о качестве товаров. Если кто не в курсе, то для исторической справки нелишним будет отметить, что с тех пор Сид – попопулярное среди шаманов имя. Западные исследователи загадочного феномена и катастрофической живучести данного субъекта неожиданно для самих себя пришли к выводу, что и после ядерной войны, на Земле наряду с крысами, тараканами и хамелеонами, останутся неистребимые Сидоровы. Поэтому и началось повальное разоружение, за что им низкий поклон и почетное членство в "Клубе родственников Сидорова".

Краткий обзор Сидорологии был бы неполным без детального знакомства собственно с самим героем – средним индивидуумом, гордо носящем фамилию Сидоров. Дабы не ударить лицом в грязь перед учением Дарвина, о настоящей фамилии которого догадаться совсем нетрудно, любой современный Сидоров не очень отличается от обезьяны. В целях маскировки он так же мало отличается и от других родов и семейств. Однако, в любой мало-мальски пестрой толпе, которую они любят за разноцветность, Сидоровых легко обнаружить. Нужно лишь бросить невзначай фразу: "Не вы ли обронили кошелек?" Если представители других пород начинают шарить у себя по карманам или притворяться, что у них никогда не было кошелька, глупо хлопая глазами, то настоящий Сидоров отреагирует моментально. В конце концов, ведь "новые русские" – хорошо забытые Сидоровы...

Анатомия среднестатистического Сидорова не представляет никакого интереса. В основном, он состоит из головы, лица, на лбу которого обычно ничего не написано, и остальных частей тела, как и все млекопитающие. Степень ворсистости варьируется в широких пределах. О способе размножения можно сказать, что, в целом, он традиционен, невзирая на слухи о капусте и аистах, усиленно распространявшиеся в свое время самими Сидоровыми. Сегодня можно с уверенностью заявить, что аисты такого не носят и в клюв не берут. Вот, пожалуй, и все о физиологии.

Любовь Сидоровых к животным, в отличие от их любви друг к другу, вошла в народный эпос. Кому не известно выражение: "Любил, как Сидоров козу"?! Сидорову козу не нужно путать с народной былиной "Коза-дереза", ведь любое совпадение фамилий, дат и событий следует считать случайным...

Подобно Господу Богу, с которым находятся в панибратских отношениях см. выше , Сидоров встречается единым в трех лицах – спящим, бодрствующим и с похмелья. Пьяный Сидоров никогда не носит свою фамилию из вредности и обычно оставляет ее жене, детям и первым-встречным. Наблюдая за ним в третьей ипостаси можно увидеть, как спорят между собой две первые, но это уже забота психиатров, у которых, кстати, тоже бывают свои профессиональные праздники. В такие торжественные дни они лечат Сидоровых, ведь, к счастью, не все психиатры.... Ну, вы меня понимаете?..

Чу! Я слышу мягкие шаги, потому как у них сегодня снова праздничный день!

На этой радостной нотке хотелось бы и закончить сантехнический осмотр генеалогического древа.

С уважением, ваш слесарь-ботаник Сидоров-Сидоров С.С.

НЕ ЗАБУДЬТЕ ВЫКЛЮЧИТЬ ТЕЛЕВИЗОР!

Томас Мор мечтал об идеальном обществе, Герберт Уэллс – о машине времени, а Сергей Шкуратюк уже тридцать пятый год смотрел телевизор. Жизнь доказала ему как несостоятельность наивных мечтаний, так и несокрушимую победу ящика с электронно-лучевой трубкой над другими средствами информации. Мрачная же действительность сделала Шкуратюка реалистом.

Последние новости были неутешительными. Террористы что-то взрывали, радикалы ради чего-то своего митинговали, депутаты решительно несли в народ чушь и все это вместе комментатор называл жизнью, которая не стоит на месте. Сегодня Сергей был реалистом трезвым, а потому ему отчаянно хотелось, чтобы такую жизнь разбил паралич. Только водке иногда удавалось примирить его с реальностью.

Был поздний зимний вечер. Новый Год, впрочем, как и море сопутствующей празднику выпивки, был позади. За окном завывал ветер, а в телевизоре очередная поп-звезда. Тошнило как одного, так и от другого. Он сидел в кресле и жалел о том, что не верит в оборотней. А как было бы здорово, чтобы и его, Шкуратюка, грустный вой присоединился к старой песне о жизни. Вздохнув, Сергей взял в руку пульт дистанционного управления и принялся перебирать кнопки каналов. На него обрушился блок рекламы лекарств и разнообразных прокладок-невидимок, заставив пожалеть о том, что он не женщина, подхватившая гнойную ангину в период своих критических дней.

– Ни дать, ни взять, – процедил Шкуратюк сквозь зубы описание трудностей такой оказии и переключился на следующий канал.

– Добрый вечер, – со старта соврала ему дикторша, вполне здоровая на вид. Рядом с ней стоял на костылях рахитичного вида черномазый юноша. – Сегодня в гостях у нашего ток-шоу "Помоги себе сам" гость из Сомали, почетный член "Клуба выживших после черной лихорадки". Вся его семья стала жертвой этого страшного недуга. Наверное, вам тоже интересно, как столь хлипкому негру удалось пережить всю родню. Что ж, об этом он нам сегодня и расскажет...

Сергея передернуло от отвращения. Кроме всего прочего, он еще был немножко расистом.

– Я был колдун своё племя, – заговорил черный гость. – Когда мой семья подцепить зараза, я ходить туалет. Там меня воровать туарег. Он возить меня пустыня – продавать гарем. Там я учить русский, только потому, что им разговаривать Лёня.

– О, какое удачное стечение обстоятельств! – оскалилась ведущая. Казалось, она вполне искренне одобряет извращенный вкус безымянного султана.

– Я по-прежнему хотеть туалет, – закончил исповедь Лёнин негр и на зрителя обвалилась очередная пауза имени Якубовича.

– Боже, помоги себе сам! – посоветовал Сергей Всевышнему и переключился на следующий канал. Выпить хотелось все больше и больше.

– ... день снова бастуют газовики. Служащие городского крематория выразили протест в связи с незаслуженными жалобами со стороны живого населения!

Шкуратюк нервно прикурил от газовой зажигалки и конвульсивно нажал кнопку выключения звука. На душе полегчало, но выпить все равно хотелось. Он принялся бездумно переключать каналы.

Словно стеклышки калейдоскопа мелькали перед глазами сюжеты. Их чередование завораживало. Разноцветные кляксы лиц и событий навевали оцепенение почти как стакан водки. Выражение "голь на выдумки хитра" подходило к Сергею как нельзя удачно.

Так он просидел до тех пор, пока на экране дружно не замелькали раздражающие глаз предупреждения: "Не забудьте выключить телевизор!" Они вывели его из транса и Сергей недовольно поморщился. Возвращаться в реальность не хотелось и Шкуратюк еще несколько раз нажал на кнопку.

Внезапно на одном из каналов картинка с предупреждением исчезла. На её месте из бездонного мрака экрана высунулась костлявая черная рука. Она сжимала такой же, как у Сергея, пульт дистанционного управления.

– Тебя ведь предупреждать, – раздался ленивый голос из динамика. – Теперь помогать себе сам! В ту же секунду по глазам зрителя ударил яркий луч.

Мозг адекватно воспринял команду на выключение. Сердце Шкуратюка дернулось в последнем ударе и остановилось. Остекленевшие глаза уже не видели, как изображение сменилось объявлением: "Не забудьте включить телевизор!"

И все погасло.

ЛЕШИЙ

Он был среди них всегда. Незнакомый – наверное, старик. Чужой всем и каждому в толпе – выживший из ума леший.

– Не пишите стихов, – умоляюще бормотал он, но серое асфальтовое великолепие старой площади оставляло людей глухим к странному совету.

Они брели, шли, бежали... Каждый в своей реальности. Кое-где из-под асфальта высовывались допотопными черепахами, напоминая о себе, камни старой мостовой. Давным-давно они победили траву, раздавив ее жестким панцирем. Ни одной символической травинке не было места под ногами. Старые камни знали об этом и честно служили людям, пока не пришла и их очередь исчезнуть с глаз долой.

– Не ходите по газонам, – шептал леший вслед автомобилям. Он один помнил болото и речку, которая брала из него начало. Трясина была побеждена камнями, а ручей покончил самоубийством, вернувшись к истокам.

Бесконечная грусть окаменевшей памяти светилась в бесцветных глазах, когда я впервые его увидел. Седые, клочковатые волосы покрывали тело, напоминающее обрубок дерева. Я подошел к нему вплотную и тронул за плечо.

– Оптовые цены никогда не убьют романтику ярмарок, – проскрипел леший, не оборачиваясь. Он привык к тому, что его толкают, пинают и сбивают с ног. Я для него был лишь еще одним исполнителем древнего проклятия.

– Я хочу писать стихи...

Эти слова заставили его вздрогнуть. Жизнь среди палачей давно убила в нем надежду быть услышанным.

– Не делай этого.

– Почему? Я могу, я умею... – мне не хватало слов. – Я хочу! Ходить по газонам!..

– Придет время, когда ты пожалеешь о том, что ты умеешь, – перебил меня леший, – и о том, что ты можешь. Оно обязательно настанет, когда ты не сможешь написать ни строчки. Жалость убьет тебя так же верно, как и остальных. Тебя, твои желания. Без травы нет ветра...

– Жалость?

– У нее много лиц. Посмотри вокруг! Все они – теперь лишь ипостаси жалости к себе и я – памятник им. Иди и слейся с толпой! Притворись, что ты один из них и никогда, слышишь, никогда не рифмуй слов даже мысленно, корявые руки оттолкнули меня. От них исходил запах гнилого дерева.

Люди по-прежнему проходили мимо. Каждый из них еще в детстве послушался проклятого совета. Течение толпы подхватило меня и понесло к вокзалу. Я был чужим в том городе. Я приехал на полчаса.

Издалека, обернувшись, я в последний раз увидел лешего. Он смотрел мне вслед и из щелей его глаз сыпались личинки, вываливались бледные черви и выпархивали бурые жуки-короеды.

Памятник плакал.

ДИАГНОЗ: НЕСОВМЕСТИМОСТЬ

– Ты рожден, чтобы быть убитым. Насмерть – вот слово, которое размажет тебя по стене. Оно – не воробей. Феникс – птица-приговор. Ты родишься снова, чтобы я смог убить тебя еще раз. Ты создан для того, чтобы я не остался без дела. Целесообразность – повод для убийства. Ты станешь бабочкой, чтобы умереть на игле. Возродишься в тысяче образов, чтобы я не спал. Сон слишком большая роскошь для бабочки-однодневки. Паранойя – девиз и закон существования. Я должен тебя убить, потому что ты есть. Взяться за нож, приняться за яд, схватиться за оружие и перегрызть горло. В моем мире тебе нет места. Мы никогда не разминемся. Сталкиваться лицом к лицу – наша судьба. Я прекращу это хотя бы сейчас! – с этими словами судья поднял резиновый молоток и разбил резиновое зеркало.

Посыпались резиновые осколки.

1 О. Готко & В. Сторожук

2 Ксенофилия – малораспространенная в наше время тяга к занятиям сексом с инопланетными формами жизни. Скорее всего, инопланетянин нуждается в ксенопсихиатре.  Прим. псевдоавтора .