Текст книги "Превосходящими силами.Дилогия"

Автор книги: Олег Герантиди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 37 страниц)

Париж. Ноябрь 1941 года.

Объявление войны Советскому Союзу вызвало во всей Франции настоящий шок. Еще недавно французские обыватели по скупым сообщениям радио и газет следили за продвижением Красной Армии, гадали, как скоро падет ненавистный фашистский режим, и Франция наконецто станет свободной. Свобода для француза превыше всего, и мысль о том, что милая страна находится под пятой вековечного врага, приносила невыносимую боль каждому гражданину республики. Сколько проклятий было обрушено на голову безголового маршала за год оккупации, никто не сможет подсчитать. И теперь этот старый паяц еще и объявил войну освободителям.

Франция решилась. Постепенно, в ответ на мобилизацию, в самых разных уголках страны стали подниматься красные флаги. Рабочие, и объединенные коммунистами, и по собственному почину, начали воздвигать на улицах баррикады.

Кризис – это не растянутый во времени процесс, это мгновенное изменение ситуации. И при таком калейдоскопическом изменении всегда появляются новые вожди. Приходят, сметая и старых лидеров, и старую эпоху. И вот тогдато и прозвучал с новой силой призыв известного до того лишь в узких кругах генерала де Голля: «К оружию!»

С этого момента во Франции развернулась самая настоящая, уже позабытая гражданская война. Немецкие оккупационные силы, совместно с коллаборационистской французской армией пытались и сражаться против Красной Армии, и вести контрпартизанскую войну, и обеспечивать людьми мобилизацию. И как всегда, когда ктото пытается делать несколько дел сразу, результат оказался плачевным.

С де Голлем, скрывающимся в подполье, встретился один весьма приметный молодой человек. С тех пор Шарля де Голля иначе как «Президент» никто уже не называл, и сам Сталин в интервью Советскому радио отметил его несомненные успехи в борьбе против человеконенавистнической идеологии нацизма. А Президент в ответном интервью «Свободной Франции» поблагодарил Председателя Совнаркома СССР за огромную помощь и неоценимое боевое содружество в деле освобождения Европы от Гитлера.

Генерал Шарль де Голль, нескладный, длинный, носатый мужчина, глава французского Сопротивления, ехал на свою, может быть, самую важную в жизни встречу. Он мысленно прогонял в памяти события последнего времени. Это ведь он, а не хваленые немецкие генералы, выстроил теорию применения подвижных, и тем более танковых войск. Это он теоретически обосновал и проверил на многочисленных маневрах использование танкового кулака против наступающих дивизий противника. Во время Великой войны противники столкнулись с так называемым позиционным тупиком. Стороны встали в позиционную оборону, перекопав поле боя многочисленными траншеями, загородившись минными полями и колючей проволокой. Пулеметы, способные скашивать даже траву на целых гектарах, сделали невозможным преодоление таких препятствий славной атакой, да и артиллерия, спрятанная за спиной обороняющейся пехоты, помогала уничтожить любого наступающего противника, сколько бы его ни было. Противоядие нашли быстро. К месту предполагаемого прорыва стаскивалась вся артиллерия, начиная с осадной и заканчивая самыми малыми калибрами гранатометов и минометов. На оборону противника обрушивался шквал огня и в течение нескольких часов выжигал все живое. Потом по полям, изрытым воронками, в бой шла пехота с винтовками наперевес. Если в огненном аду выживал какойнибудь пулеметчик, то он мог положить много пехотинцев, но судьба его, как правило, была предрешена. А дальше, после того, как была прорвана первая линия обороны, наступающая пехота упиралась во вторую, но ведь для ее преодоления нужно по изрытым воронками позициям протащить артиллерию, а командованию противника уже известно направление атаки. И он подтягивает, пользуясь достижениями индустриального века, войска. И зачастую может перебросить гораздо большее количество войск к месту прорыва, чем прорывающиеся войска. После этого наступающий отбрасывался в исходное положение, и уже противник искал счастья в другом удобном для себя месте. Выход из «позиционного тупика» и предложил де Голль. Нужно рвать фронт не столько артиллерией, сколько специально подготовленными группами саперов. Они должны сделать проходы в минных полях, снять проволочные заграждения и, прикрываясь дымовой завесой, взорвать бетонные колпаки дотов. А после этого в прорыв должны идти подвижные войска и громить по очереди подбрасываемые резервы.

Франция не оценила интеллектуальный подвиг своего генерала, нет пророка в своем отечестве, тем более пророка из военных. Но написанная геи книга явно попала в немецкий генштаб. Так это или нет, но немцы все сделали в соответствии с рецептами Де Голля. Штурмовые группы саперов громили любые оборонительные линии, а потом в прорыв устремлялись стальные кулаки танковых групп, сминая тылы и раскатывая подкрепление. Ведь одно дело, когда ты наступаешь, даже на легком танке на зарывшуюся в землю оборону. И совершенно другое, когда в чистом поле встречается пехотный полк и несколько танков. Судьба пехотинцев часто предрешена еще до первого выстрела...

Но более всего де Голля ошеломило то, как быстро подняла лапки кверху его «свободолюбивая» Франция. Он поверить не мог, что всего лишь после двух недель боев, потеряв только одного бойца из тысячи, Франция сдалась, плюнула и на свободу для себя, и на будущее для своих детей, отдав их в вечное рабство гитлеровцам. Когда сопротивление оккупантам и вишистам, которое образовалось вокруг него, назвали «Свободной Францией», Шарль даже не смеялся. Он убеждал соратников, что нельзя так называть их организацию, что французы недостойны даже произносить слово «Свобода». Народу, который столько лет только и мог болтать о Свободе, а на самом деле предал ее сразу же, нужно вообще запретить произносить это слово. Соратники убедили его, что следует простить и народ, и правящую элиту, и помочь им забыть этот позор, не напоминать народу о его предательстве, но де Голль не мог сломить себя. И когда от Сталина, признаваемого всей Европой жестоким тираном, поступило приглашение к переговорам, генерал, не думая ни секунды, согласился.

Он сначала пробрался по подложным документам в Швейцарию, и только потом, войдя в контакт с советским посольством, сел на самолет советских ВВС и полетел в Москву. На московском аэродроме его, как полномочного представителя французского народа, встречал сам Молотов, глава внешнеполитического ведомства СССР. После того как вишисты объявили войну Союзу, посольство Франции переехало через советскоманьчжурскую границу в Японию, и остановиться стало негде. Де Голля поселили в отеле «Метрополь», расположенном всего в двух шагах от Красной площади, и уже на второй день, после очередной встречи с Молотовым, Шарль де Голль, руководитель «Свободной Франции», ехал на аудиенцию с самим Сталиным.

Гавр. Франция. Декабрь 1941 года.

Теперь ее звали Эрика фон Брокдорф. Девушка, втиснувшись в толпу, пробивалась к трапу одного из последних пароходов, отправляющихся в Америку. Билеты никто давно не проверял, теснившиеся беженцы прорвали все контрольные и таможенные препоны, считая, что только в тесном железном брюхе корабля они найдут спасение от волны краснозвездных варваров. Слухи, распространяющиеся со скоростью звука, одни страшнее других, будоражили обывателей, побуждая совершать самые нелепые и страшные поступки. То ктото видел советских десантников, выброшенных на парашютах в пригороде Бреста, то рассказывали о советских танках, которые прорвали позиции объединенных немецкофранцузских частей и приближаются к порту. Эрике все эти домыслы были внове, но она больше помалкивала. Надолго ли продлится такое немецкофранцузское единомыслие? Глядишь, и начнут французики, выслуживаясь перед Советским Союзом, арестовывать, а то и банально резать своих немецких союзников.

Весь север Франции уже захвачен войсками Красной Армии. Прорыв фронта в Арденнском лесу, осуществленный маршалом Рокоссовским, вновь, как и полтора года назад, привел к сотрясению всей системы обороны. Мехкорпуса, конномеханизированные группы, десанты – со всеми этими новыми методами ведения войны не научились бороться даже немцы, что уж говорить о французской армии, спешно восстановленной после заключения договора о взаимопомощи между Францией и Германией. Сталин не дал времени французам построить новую армию, а немцам – передать ей свой опыт, И советские маршалы успевали громить вновь сформированные дивизии быстрее, чем Европа успевала их одеть, обуть, вооружить. Громили по частям, до мелочей повторяя то, что здесь же проделали Манштейн и Гудериан полтора года назад. Рокоссовский вел свои войска, широким полукружьем обходя Париж, на Нант, имея задачу отрезать Францию от ЛаМанша, а введенные в прорыв вслед за ним войска Жукова, Конева, Павлова, Кирпоноса, круто развернувшись на юг, веером начали наступление в сторону Средиземного моря.

Там, в Марселе, Тулоне и Тулузе, французские коммунисты подняли народ против войны, многотысячные акции протеста остановили все производство, парализовали работу госаппарата. Полиция оказалась не в силах справиться с хорошо организованными, имеющими богатые революционные традиции отрядами рабочих, и поэтому на них махнули в сердцах рукой, не до того...

Эрика пыталась попасть на пароход «Святой Августин», который одним из последних уходил в Америку. Нормальные капитаны либо уже давно отошли, либо отказались от такой рискованной затеи. Вся прибрежная полоса уже простреливалась с расположенных вокруг города высоток, да и самолеты Советов разбомбили пристани пассажирского порта. Но капитану «Августина», видно, не хотелось иметь дела с комиссарами, а уходить с пустыми руками в другую страну и в другую жизнь не позволяли принципы, и он решил рискнуть. Погрузку начал в грузовом порту под прикрытием огромных ангаров, закрывающих вид на грузовой причал. По шатким сходням на борт устремились и буржуа в добротных костюмах путешественников, и оборванные солдаты немецкой армии, решившие, что американцы в любом случае – меньшее зло по сравнению с безбашенными красноармейцами, и все остальные. Эрику под руку поддерживали ребята из прикрытия, которые сносно, намного лучше немцев, владели французским, а изза ширины плеч и довольно уверенных взглядов исподлобья легко пресекали любую попытку проверить документы или встать на их пути. Последнего «прости» с ними не получилось, ее просто поставили на шаткий мостик, соединяющий корабль с землей, и толпа вознесла ее на пароход, а затем опустила в темный и сырой трюм.

Через неделю «Святой Августин» прошел под сенью факела статуи Свободы, которая была встречена с парохода вздохом облегчения, радостными криками и свистом.

Москва. Осень 1941 года.

Сталин встретил де Голля посреди своего кремлевского кабинета. Раскинув руки, по русскому обычаю приобнял, поддерживая под локоть, проводил до стола, на зеленом сукне которого были заботливо разложены карандаши, стопка бумаги, стояла бутылка боржоми и стаканы.

Не зная, с чего начать, де Голль замялся, но Сталин, на правах хозяина кабинета, начал разговор, вернее расспросы издалека:

– Как долетел? Как погода? Как де Голлю понравилась Москва? Как де Голль устроился в гостинице?

Постепенно разговор перешел и на более важные темы – о нуждах Сопротивления, о планах командования «Свободной Франции», о послевоенном устройстве Европы.

Вскоре Сталин сам перешел на французский и. отпустив переводчика, повел гостя в свою кремлевскую квартиру. Молодое вино, или, как называл его сам Иосиф Виссарионович, – «сок», наполнило бокалы. И не зря. Вождю Страны Советов нужно было решить ряд очень важных вопросов, таких, как царские долги Франции, оплата за поставки оружия повстанцам, и самое главное – гарантии для Советского Союза, что послевоенная Франция станет самым верным союзником СССР на западе Европы. Молодое вино помогло, подписание подготовленных секретариатом тов. Сталина документов назначили на следующий день.

САСШ, НьюЙорк. Декабрь 1941 года.

Толстый, рыжий, с неприятными оспинами на лице и с кислым запахом изо рта, американский таможенник довольно быстро растребушил небольшой саквояж Эрики и, вывалив на стол его содержимое, профессиональными движениями стал распределять, что конфисковать в «пользу» американского «народа», а что оставить беженке из разоренной Европы. В итоге из неплохого, по меркам ее запросов, гардероба в саквояж вернулись лишь пара белья, пудреница, чтото по мелочовке. От прелестных чулок, мечты любой нормальной девушки, от кружевных блузок и, самое главное, от двух австрийских платьев таможенник ее избавил, свалив их в бесформенную кучу около своего стола. Ей еще повезло. Одну немочку, которая начала было возмущаться таким подходом, бесцеремонно утащили в подсобку, куда по очереди, оставляя свои рабочие места, отправились несколько таможенников. С мужчинами вообще не церемонились. Всех молодых немцев и французов сразу же, под страшными угрозами, вербовали в американскую армию, и те, подписав контракт, без выхода из таможенной зоны, отправлялись на другой пароход, идущий в южные штаты. Северная Америка, которую атаковали японцы в ПерлХарборе, нуждалась в пушечном мясе. Беженцы из охваченной огнем войны Европы были как нельзя кстати.

На паспортном контроле пожилой американец повертел в руках австрийский паспорт Эрики, но, по его пониманию, такой страны уже или еще не было, и он предложил ей принять американское гражданство. В связи с принятием Закона «О желательных беженцах», по которому из Европы высасывались интеллектуальные и инженерные кадры, паспортная служба могла в некоторых случаях предоставлять беженцам американское гражданство без долгих проволочек. Непонятно, чем Эрика понравилась старому ирландцу, может, была похожа на его внучку, а скорее всего он просто вспомнил, как сам лет сорок назад прорывался в НьюЙорк. Только он безо всякой мзды, просто так, выписал ей паспорт на имя Эрики Фон, возиться с ее труднопроизносимой фамилией ему было недосуг, и новая гражданка Америки вступила на территорию СевероАмериканских Соединенных Штатов.

Так, почти без усилий с ее стороны, она прошла одну из самых сложных частей работы разведчиканелегала: внедрение и легализацию. Далее ей предстояла дорога в Вашингтон, столицу Штатов, но перед этим нужно было навестить некоего дядю Сему, немолодого еврея, содержателя маленького бистро на БрайтонБич.

НьюЙорк встретил ее неласково, словно предчувствуя, какую трагическую роль ей предстоит сыграть в его судьбе. Громада морского вокзала шипела в ее сторону струями пара из обветшавшей системы отопления. Нависающие со всех сторон, закрывающие не только солнце, но и само небо здания, острыми шпилями своими царапающие низкие фиолетовые тучи, словно стремились раздавить еще одну букашку, попавшую в паутину мегаполиса. Грохот отбойных молотков, рушащих очередной, отживший свое небоскреб, визг циркулярных пил, вибрация трамваев и паровозов, вторгающихся в самый центр огромного города. И поток людей, словно муравьи, топающих по дорожкам, прописанным миллионнолетним инстинктом, не поднимающих глаза и бегущих, бегущих, бегущих...

Эрика с несколькими пересадками сначала на старом дребезжащем трамвае, потом на ободранном такси, управляемом вертлявым итальянцем, добралась до кафе, название которого в переводе с английского звучало как «Вечерний Люблин». Там ее, казалось, ждали, но сделали паузу, и она сама тоже не торопилась. Заказала кофе и аппетитную булочку, посыпанную какимито крошками. На корабле с питанием было совсем плохо, но там новые впечатления притупили чувство голода, которое проснулось вновь, едва она переступила порог заведения, и из декабрьской ньюйоркской мороси попала в мир запахов свежего хлеба, чегото мясного и рыбного. Когда она насладилась чудесным кофе, осилила сдобу и сделала вид, что собирается уйти, к ней со счетом подошел кругленький толстощекий еврейский мальчик в переднике.

– Это ведь заведение дяди Семы?

– Да, мэм.

– А могу я переговорить с хозяином?

– Проблемы с расчетом, мэм?

– Что ты, малыш. Вот, возьми... – она протянула банкноту в сто долларов, явно озадачив молодого официанта. – Теперь вы позовете хозяина? И сдачу не забудьте!

– Легко, мэм.

Только вместо хозяина изза барной стойки вышел сам Павел Судостроев, чем вверг новоявленную американку даже не в изумление, а в панику.

Спустя несколько часов в купе экспресса НьюЙорк – Вашингтон они пили дорогущий коньяк, и Эрика вспоминала, каких ужасов натерпелась и по дороге в Гавр, и в морском путешествии, и особенно в поездке по НьюЙорку. Даже всплакнула. А Судостроев не очень утешал ее, но все равно рассказал, что из почти сорока разведчиков, которых он пытался забросить в Америку, пользуясь массовым исходом беженцев из Европы, она прошла первой. Остальные пока не смогли пройти. Несколько девчонок погибли на военных дорогах Франции. Одна была убита пьяным матросом на пароходе, когда попыталась оказать сопротивление при изнасиловании. Пожилую чету расшифровали американские контрразведчики. Молодых парней всех отправили служить в американскую армию, скорее всего они уже на пути к островам в Тихом океане. Поэтому он считает, что и у тех, кто пока не вышел на связь, шансов остаться в живых почти нет, и все силы будут направлены на обеспечение ее работы.

На следующее утро, после того как, прибыв в Вашингтон, они устроились в гостинице, Хорхе Родригес, так сейчас звался Судостроев, побывав в нескольких квартирных бюро, а потом за огромные деньги, по причине военного времени, взял в прокате автомобиль, и они поехали выбирать жилье в аренду для Эрики. Приглянувшийся домик в Арлингтоне, пригороде Вашингтона, Судостроев оплатил, не скупясь, за полгода вперед, обговорив обязательные комиссионные, как для «себя», так и для своей «юридической конторы», чем вызвал неподдельное восхищение маклера.

А для Эрики, выросшей в коммуналке НароФоминска, это жилье предстало как сказочный дворец. Вообще, на нее произвели впечатление и небоскребы НьюЙорка, и построенные в помпезном стиле неоклассицизма административные здания Вашингтона, но вот свое гнездышко – это не укладывалось в голове. Шикарная гостиная, кухня – на первом этаже, красивая лестница на второй этаж, две спальни с ванной наверху, уютный солнечный дворик, о таком стоило бы мечтать. Эрика побродила по дворику, не решаясь почувствовать себя хозяйкой такого богатства, но вскоре Хорхе закончил переговоры с маклером и пригласил ее в дом.

– А теперь о деле... – Судостроев устроился на диване в гостиной, придвинув журнальный столик к нему. – Вот на первое время. – Он достал из своего портфеля увесистый сверток. – Здесь сто тысяч, особенно деньгами не сори, помни, что ты бедная эмигрантка.

– Сто тысяч! Долларов?

– Больше пока не могу, это тебе на полгода, при разумной экономии можно спокойно прожить. Тем более что Америка вступила в войну, всякие крутые деликатесы исчезнут, так что соблазнов не будет.

– Павел Анатольевич, да куда такие деньжищи!

– Меня зовут Хорхе, Эрика, привыкай, здесь нет Павлов, а тем более, Анатольевичей. Далее, руководство пока задач разведывательного плана тебе не ставит. Поэтому – учи язык, привыкай к обычаям, вливайся потихоньку в жизнь «общества». Понимаешь, о каком обществе идет речь. Информации о профсоюзах и рабочих кружках у нас по уши. Нам нужен выход в самые верха. Как?

– Действительно, как?

– А вот на этот вопрос ты сама мне должна дать ответ в следующую встречу. Как вариант, предлагаю попробовать себя в чемнибудь интеллигентском, например в рисовании. В школе какую отметку по рисованию имела?

– Пять баллов, но ведь это же только школа...

– Открою страшную тайну, наша средняя школа, по сравнению с американской – как два московских университета. Попробуй, авось звездой станешь. Будут у тебя великие художники зависать, старого доброго Хорхе и не вспомнишь.

– Шутите все, товарищ Хорхе!

– Какие уж тут шутки. В общем, твоя основная задача – стать своей в столице. Ты под патронажем товарища Берии, поэтому любые, даже самые экстравагантные выходки в Союзе никого не смутят. Побольше хорошей, доброй наглости, американцы это любят. Если возникнут действительно серьезные проблемы – связь через дядю Сему. Но это – на самый экстренный случай. Помни, что девяносто девять процентов разведчиков провалились на связи. Эрика, постарайся решать свои вопросы сама.

– А какие вопросы могут возникнуть?

– Какие? Ну, например, откуда деньжишки?

– Наследство.

– А как ты его через границу перевезла, ведь в декларации его не было. Потом, а почему вы, фрау, не ходите в церковь, вы ведь представитель дворянского рода, должны соблюдать правила приличия...

– У нас, у нацистов... – в шутку начала оправдываться девушка.

– Забудь про нацистов! – Голос Судостроева вмиг приобрел жесткость и даже злость. – Забудь вообще про немцев. Если тебя и будут колоть, так это как раз та тема, к которой прицепятся. Никаких гансов в окрестностях! От любого бежишь к ближайшему полицейскому.

– Так серьезно?

– А ты что, до сих пор не поняла всю серьезность своей работы? Да то, что ты до сих пор жива – чудо! Ты думаешь, я от нечего делать трачу столько времени на твое устройство. Нет, наверно, действительно придется заняться тобою вплотную.

Решение ее вопроса Судостроев нашел поздно ночью, проведя несколько телефонных переговоров. В итоге «бывшая баронесса» пригласила к себе на службу некоего Вернера Штольца, «беженца» от режима Гитлера, который перебрался в США три года назад, но до сего времени так и не нашел себя на «земле обетованной», бродяжничая по южным штатам. На следующий день Вернер Штольц, сухонький старичок неопределенного возраста, появился в доме баронессы и сразу приступил к обязанностям мажордома.

А еще через день Судостроев покинул гостеприимный дом, и Эрика наконец понастоящему почувствовала себя хозяйкой своего гнездышка.