Текст книги "Превосходящими силами.Дилогия"

Автор книги: Олег Герантиди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 37 страниц)

Но не успели бойцы, отправленные прикрывать въезд в деревню, добежать до конца улицы, как им навстречу выехала «полуторка», под завязку набитая солдатами в форме Красной Армии. Один из бойцов выскочил на середину улицы, призывая водителя остановиться. Грузовик тормознул, и длинные автоматные очереди из кузова положили всех, не дав возможности сделать ни одного ответного выстрела. Из кузова соскочили трое солдат, сразу же принялись добивать раненых, а грузовик рванул вперед, к. госпиталю.

Пашка, пригнувшись, вдоль забора рванул к соседнему дому, брошенному хозяевами перед вступлением сюда наших войск. Дернул дверь сарая – закрыто! Перебежал через двор, дернул дверь дома – замок! Забежал за угол, увидел окно в подвал. Чуть не крича, когда случайно задевал больной рукой за что-нибудь, протиснулся вниз, по лесенке поднялся в комнату, огляделся – никого. Подбежал к окну и, сквозь щели меж занавесками, выглянул на улицу.

Немцы, облаченные в советскую форму, уже согнали во двор госпиталя всех «ходячих». Чуть в стороне, с руками на затылке, на коленях стояли комендант и еще один боец. Рядом, лицом в газон, не двигаясь, лежал пехотинец – тот, что приехал предупредить. Чуть далее билась на земле его лошадь. Один из нацистов, присев, осматривал мотоцикл.

Из госпиталя раздались выстрелы, одиночные, не как в перестрелке!

Пашка не поверил своим ушам: да они же лежачих раненых убивают!

К коменданту подошел немец, пригнувшись, о чем-то спросил у него, потом наотмашь дал ему в ухо и, достав пистолет, выстрелил ему в затылок. Также расправился и со вторым пленником.

– Не могу поверить! Пленных расстреливают! – у Осадчего вообще помутилось в голове. – Как такое может быть! Этого же нельзя делать! Никто никогда не должен так поступать! Это же война, а не убийство какое-то в темной подворотне! Здесь же есть свои законы, и главный – поступай с пленными так, как хочешь, чтобы с тобой поступали. А уж с ранеными тем более!

Он уже не удивился, только закусил губу, чуть не прокусив ее от злости, когда немцы согнали «ходячих» к каменной стене госпиталя и расстреляли из «шмайсеров».

Из госпиталя раздался женский крик, несколько Гансов торопливо забежали внутрь. Чуть позже из здания вытащили главврача и его зама. Семена Венедиктовича застрелили сразу, отбросили его тело на тела расстрелянных ранее. Лиду Гевлич, находившуюся в глубоком шоке и стоявшую как кукла, здоровый рыжий ганс сначала избил, потом выстрелил ей в лицо.

Из дверей госпиталя вышли два немца, один демонстративно застегнул штаны, другой повесил на ручку дверей женские трусики в горошек.

Подъехал штабной «Опель», следом по улицам затрещали мотоциклы, загромыхали гусеницы танков. Офицер, вышедший из «Опеля», увидев трусики, спросил что-то, но в ответ ему захохотали, он забежал в госпиталь, там что-то прокричал, и через секунду в госпитале вновь прозвучали выстрелы.

– Сестрички... – скрипнул зубами Пашка.

К офицеру подбежал немецкий мальчонка, что-то сказал ему. Тот сразу отдал команду, и его подчиненные похватали оружие, выбежали с госпитального двора.

Пашка метнулся к другому окну, увидел, как вся группа вбежала во двор соседнего дома. Они встали полукругом перед дверями каменного сарая, что-то гортанно прокричали. Ответом им был одиночный пистолетный выстрел. Никто из нацистов не упал, только присели. Один за другим, трое немцев приблизились к сараю, и в слуховое окно над дверью забросили три «толкушки». Крыша сарая подпрыгнула, дверь слетела с петель, и они заскочили внутрь, поливая помещение из «шмайсеров». Вскоре вытащили за ноги тела двух наших солдат – мотоциклиста и бойца комендантского взвода.

Мальчишка, притаившийся за забором, указал офицеру на дом, в котором был Пашка.

– Ну, вот и крантец! – Пашка заметался по дому. Куда спрятаться? Он на секунду остановился, взял себя в руки. Только не паниковать! Мы еще поживем! Надо обязательно добраться до своих, чтобы все узнали, что здесь произошло и что такое немецкая армия. Он задвинул под большой обеденный стол две табуретки, подлез под крышку стола, лег на них. Свисающая бахрома скатерти закрыла его, со стороны видны лишь ножки табуреток, и ясно, что под столом никого нет. Во дворе снова грохнули взрывы. Потом немцы из пистолета расстреляли замок, по-хозяйски вошли в дом. Пашка лежал ни жив ни мертв на своих табуретках, молился всем богам сразу и Христу в отдельности.

Гансы бегло осмотрели жилье, заглянули под кровать в спальне, но их внимание было больше поглощено содержимым шкафов и кладовки. Что-то выбрали себе в качестве трофеев и ушли, наподдав по шее своему юному помощнику.

А Осадчий после всего пережитого понял, что твердо, раз и навсегда поверил в Бога и чудеса Его.

– Картофельланд... – Игорь усмехнулся, обозревая с башни танка пролетающие мимо картофельные поля.

Зачем-то их бригаду сняли с Нюрнбергского направления, отдернули назад почти на полста километров и повернули на север. А ведь только самое интересное начиналось! Перед уплотнившейся обороной гансов остановилось движение передовых частей. К ним подтягивались все большие резервы. Последними подошли тяжелые гвардейские минометные бригады. Это специальные формирования, вооруженные мощными 160-мм минометами, огонь которых сметает все на своем пути. Недаром еще на стадии формирования этим подразделениям как бы авансом присваивается звание гвардейцев. Они его с лихвой оправдывают.

Вот бы шибанул «Бог войны», а следом «кэвэшки» с «тридцатьчетверками» прорвали бы оборону, и пошла бы работа! Нет! «Опять на зимние квартиры»...

Но первые признаки надвигающейся беды не заставили себя ждать. Сначала покружила рядом «рама». Что характерно, наши истребители так и не появились. Зато прилетели немецкие штурмовики. Хищные, поджарые, они на бреющем полете сбросили несколько бомб. Не попали, зато из пушек да пулеметов щедро полили танковую колонну 12-й бригады. Народ успел захлопнуть люки. Жертв не было, но все равно неприятно. Чуть позже обогнали роту Т-28. Длинные, неповоротливые танки, не торопясь, словно им чужда суета, неторопливо, словно бронтозавры, ползли туда же. Коротков переговорил с их командиром, с удивлением узнал, что они приданы ему в подкрепление. На карте обозначили место, где тихоходные, но вооруженные до зубов машины должны догнать 12-ю бригаду, поехали дальше.

Стариков снова уселся на башню и теперь, правда, более внимательно вглядываясь в небо, обозревал свое подразделение. Ротный. Командир 1-й роты 1-го батальона 12-й Гвардейской танковой бригады.

Пять Т-34 плюс одна новая, Т-34М с 57-мм пушкой ЗИС-4, даже более длинной, чем 76-мм орудия на старых «тридцатьчетверках». Правда, в бою еще ни разу ее не опробовали. Игорь с Коротковым решили, что в первом бою, особенно, если против них двинутся танки, Т-34М будет держаться чуть сзади и выбивать их. Командиром на этот танк посадили Шеломкова. Соображает быстро, опыт есть. Ведь новый танк – он и есть новый. Чего от него ждать, кто знает? Хотя изменения вроде в лучшую сторону. Командир сам теперь не стреляет, из командирской башенки дает целеуказания наводчику. Пусть эта башенка и слабое место, но все равно – удобно. Экипаж увеличился до пяти человек. Лобовая броня опять же усилена. Катки чуть другие. Да мало ли чего удумают конструкторы, когда можно неспешно обобщить опыт боев, штампануть несколько танков, испытать их в бою. Вдумчиво послушать мнения бойцов и командиров. Эта Т-34М, кстати, харьковская. В соседнем батальоне две похожие, но другие, сталинградские. Катки, как и прежде, в башне тоже все по-старому, но лобовую броню сделали по типу щучьего носа. Теперь механик и радист на свои места садятся через башню, потому как люк механика ликвидирован как класс. А если танк загорится, то на этот случай предусмотрен увеличенный «люк героя» в днище. Пушка такая же – грабинская 57-миллиметровая ЗИС-4. Прошивает все, как хорошая иголка тонкую ткань.

Игорь вспомнил свою первую реакцию, когда увидел Т-34М: ну, командирский же танк, просто создан для него! Коротков рассудил иначе. Может, он и прав. Тем более с «батей» сильно не поспоришь. Глазами сверкнул, снизив голос, сказал: «Стариков! Ты меня знаешь, я когда нормальный, а когда и беспощадный!» В общем, снял все вопросы.

Игорю стало чуть стыдно перед своей старушкой, посеченной осколками, с искалеченной, кое-как выправленной надгусеничной полкой. Ведь она уже не один месяц и боевой друг, и конь, и дом со своей семьей – экипажем...

Чуть позже навстречу стали попадаться советские машины. Легковушки умело маневрировали между воронками и танками и, не останавливаясь, проезжали мимо. Одна остановилась, но уж совсем бред какой-то нес седой капитан-связист – говорил, что немцев тучи, все на танках и с черными крестами на броне. Мол, мотоциклы без выхлопных труб, гудят, страх нагоняют. Движутся сюда...

Коротков остановил колонну, попытался тормознуть пролетающую мимо «эмку» с офицерами-тыловиками. Куда там! Те даже не притормозили, лишь помахали руками.

Комбриг подозвал к себе комбатов и ротных. Офицеры столпились у «радийного» танка, с которого Коротков пытался связаться со штабом корпуса. Ничего у него не получалось, и он обратился к офицерам:

– Мужики. Дело ясное, что дело темное. Тыловые крысы в таких количествах зря не побегут, а то их добро без них разворуют. Обидно, знаешь! Опять же, нет связи ни сзади, ни спереди. И гансы в воздухе. Ничего не напоминает? Чует мое сердце, раздолбали наших соколиков черные вороны! И рации раздолбали.

Два варианта вижу. Либо из окружения гансы откуда-то прорвались, бегут к своим, а те им с небес помогают. Второй вариант посерьезнее будет – наш фронт попал под фланговый удар. В этом случае мы скоро лоб в лоб столкнемся с нацистами. Схема у них простая и всегда одна и та же: впереди диверсанты в нашей форме на нашей технике, сзади мотоциклисты и танки, если это танковая дивизия. Или броники и грузовики с пехтурой, если дивизия моторизованная. В любом случае – сигнал для нас: грузовики, наши или германские, до отказа набитые пехотой. Всем смотреть в оба, быть в секундной готовности к бою. Пушки расчехлить, с жесткого стопора снять. Теперь ваши предложения, замечания.

Старикову, как самому младшему, начинать.

– Засады, товарищ майор?

– Это вряд ли. Если они думают, что начали чистый прорыв, засады им ни к чему, это потеря темпа и инициативы. Про нас они уже знают. Зря, что ли, «рама» над нами крутилась. Тем не менее не верю я в засады.

– А все же? – еще раз спросил Черенков, комбат-2.

– Они не смогут тащить за собой свои зенитки-88. Всю остальную шелупонь я бы не принимал во внимание. Хуже будет, если вместо «мессеров» они пришлют «лаптежников». Кто-нибудь видел поблизости какой-нибудь завалящий зенитный артдивизион? – Все пожали плечами.

– Еще вопросы?

– Пока нет.

– Штаб? – Коротков обратился к начштаба. – Вопросы.

– Я думаю, стоит собрать этих засранцев, что от Гансов тикают, и поставить к нам в строй. Машины у них есть, оружие. Куда намылились? А кто воевать будет? А у нас с собой прикрытия пехотного нет.

– Понял. Черенков, выдели кого-нибудь толкового, пусть родит мне пехоту. Что со связью? И что по соседям?

– Соседей нет. По связи – сделаем.

– Делайте! И вот что. Давайте-ка перестраивайтесь ближе к концу колонны. Звягин, выдели им танк. В него перенесите Знамя, всю штабную макулатуру, ну все, что надо. В бой его не пускать. – Он вперился глазами в начштаба. – Коля, тебе, бля, лично говорю. Если начнется бой – ты вместе с тем танком, главное – со Знаменем бригады сматываешься. От тебя никакого геройства не требуется. Твоя доблесть – в спасении бригадного флага. Никто не посмеет тебя осудить, даже если мы все там поляжем, – он махнул рукой вперед. – Если Знамя бригады цело, значит, и бригада жива. Я лично проверю. Никакого – в бой! Понял?

Тот махнул головой.

– Далее. Еще вопросы, предложения.

– Нужно обговорить порядок развертывания, если внезапно столкнемся с Гансами и не будет времени согласовать...

– Что согласовывать? – Коротков дернулся было, ведь тысячу раз все согласовано, проверено и на полигоне, еще в мирное время, и в бою, но понял, что не прав, и принялся подробно разбирать будущую схему развертывания.

Решили сделать так: Т-34М, вооруженные новыми противотанковыми пушками, поставить впереди, в голове колонны. При встрече с противником они должны оседлать шоссе и начать громить вражескую колонну. Усиленная броня им в помощь, а более мощные пушки позволят перебить все передовые машины. Все остальные делают поворот вправо и по дуге начинают правый охват противника. Проходимость немецких танков не позволит им соскочить с шоссе и вести бой на картофельных грядках. Нам же бездорожье не помеха, а изгороди позволят нам ближе подойти к немцам на выстрел. Далее – выход во фланг и расстрел всей колонны. Конечно, при таком маневре мы все подставляемся под огонь всей колонны, но, во-первых, нам помогут наши более мощные пушки и более толстая броня. А во-вторых, когда задние машины выйдут во фланг, другие с трехчетвертного ракурса должны повыбить никак не менее половины танков противника, если, опять же, это будет танковая дивизия.

Огромный вопрос – воздух. Здесь решили, что, кроме активного маневрирования, крыть нечем. Для танка начштаба – своя задача. Как только начнется заваруха, он должен оттянуться на два километра назад, а далее – по обстановке.

Снова прозвучала команда «По машинам!».

Коротков, мотивируя тем, что у Т-34М старшины Шеломкова есть в наличии командирская башенка и более мощная рация, пересел в этот танк, отправив Шеломкова командовать его собственным. Комбриг, как в старые времена, на новом боевом коне возглавил свою бригаду. Снова газу, снова грязь из-под гусениц. Странное дело! Была недавно, пусть и гравийная, но все же приличная дорога, а вот после пятого-шестого танка появляются колеи и ямы, словно специально выкопанные супостатом. Дождик из низких туч заливает их желтой жижей, и следующим сзади механикам-водителям сложно не «поймать дельфина», не окатить свой танк по башню волной этой грязи.

Стариков, как командир первой роты, шел пятым, вслед за танками комбрига и комбата и после сталинградских Т-34М. Следом за ним разбрызгивали грязь из луж на обочины танки его роты плюс танк комбрига, руководимый Шеломковым. И далее все остальные танки бригады, всего 47 машин. Еще дальше старались не отстать от танковой колонны три «Захара», в кузовах которых восседали пехотинцы, «рожонные» Гладковым. Тоже срывались на юг, к нашим. Под чью защиту? Благо что из-под комбеза не видно погон, благоприобретенная гвардейская наглость позволила Гладкову подчинить себе этот пехотный отряд, остатки разбитой пехотной роты. Старлей, бывший политрук, который брел среди пехотинцев, давно сообразил, чем может окончиться возглавляемое им «отступление», и даже с радостью (не разделяемой, впрочем, его солдатами) примкнул сначала к танку Гладкова, а потом и к танковой бригаде. По дороге завернули еще две «полуторки» и одну «Эмку», которые быстро наполнились бредущими по обочинам дороги солдатами. Еще через несколько километров пересеклись с разведгруппой штаба фронта. На трех Т-40 и одном плавающем «Кюбельвагене» с рацией. Для Игоря это был сюрприз. В молодом майоре он узнал своего старинного знакомого, еще той, довоенной поры, Чернышкова. Как звать-то? А, Саша.

Коротков обменялся с ним позывными и бывшие «осназовцы», а теперь разведчики, взяли на себя обеспечение правого фланга. Хотя что могут обеспечить десять человек и три легких танка? Разве что засаду вовремя разглядеть, а ведь мы договорились, что засад быть не должно. Чернышков на вездеходе и три его танка унеслись прочь и теперь шли где-то восточнее, у подножия невысоких холмов, покрытых лесом.

Машину, под завязку набитую переодетыми в нашу форму немцами, вычислили по «шмайсерам» и расстреляли из пулеметов. Собрали пленных, раненых, выделили охрану, отправили в тыл, вернее, назад.

У городка Байернфельд столкнулись с танковым полком эсэсовской дивизии «Череп».

И уделали его, как Бог черепаху.

Фридрих Мария фон Левински, более известный как Эрих фон Манштейн, любил находиться в передовом отряде наступающих войск. Наиболее тупым генералам он четко и доходчиво объяснял, что он там делает. Ведь по старой прусской традиции полководцу не принято на белом коне скакать впереди эскадрона. Адепты этой школы считают, что настоящий полководец, как шахматист, должен сначала на карте выиграть сражение у противника. И только после этого, победу в жизнь должны воплотить кнехты, у которых в свою очередь есть свои капитаны и майоры. Пусть они скачут впереди эскадронов. Пусть и цветы им. Цветы забываются, а мировая слава никогда не проходит...

Не таков Манштейн. Как бы смог его заметить Фюрер, если бы он не летел на крыльях Победы, первым вступая в освобожденные города? А для тупых служак всегда можно придумать объяснение. Такое, например: в эпоху мобильных войн обстановка меняется стремительно. И, несмотря на помощь радиосвязи, как точно и вовремя нарисовать стрелки на картах? Пока штабисты это сделают, противник может разгромить твои войска или, чего доброго, сбежит! Поэтому я и руковожу боем, до батальона включительно, ведь исход дела может решить и введенная в бой последняя хлебопекарная рота.

«В общем, подменяю майоров и капитанов, – логично продолжил он свою мысль и усмехнулся, – кому какое дело. Да, жалко было смотреть на старину Рейхенау, но уж больно заигрался старик. Разговоры неправильные ведет. Правильно его Фюрер погнал, я здесь на своем месте и в своей стихии. Как в прошлом году на Западе».

Конечно, Манштейн слукавил Гитлеру, что прорыв фланга противника прошел успешно. Не было никакого прорыва. Русские, уже привыкшие к тому, что немцы под угрозой окружения бегут, не смотрят по сторонам. Дилетанты! Как им Сталин в Кремле стрелки на картах нарисовал, так они по этим стрелкам и чешут. Он представил себе Жукова с географическим атласом и компасом, разбирающего каракули Сталина на карте. Сначала посмеялся, но, когда вспомнил о ситуации с Гитлером и Вермахтом, снова погрустнел. В любом случае, мы уже вышли на оперативный простор! Долины сзади перекапываются бойцами Тодта да евреями из концлагерей. Саперы, которые выискали где-то несколько сотен мин, минируют огневые позиции противотанковой артиллерии, а мы прем на юг. Уже где-то рядом и штаб Жукова, Рокоссовского, кого-то там ещё. Будете у меня на суку висеть, комиссары! Устрою вам мировую революцию!

Манштейн всегда по вечерам делал записи в свой дневник. Но дневник он вел не для себя, не для потомков, а в надежде, что когда-нибудь он попадет на стол к Гитлеру. Поэтому Манштейн старался не упускать возможности в свободное время (ах, как его не хватает!) придумывать «гениальные» мысли, шлифовать их и только после этого записывал на бумагу. Понятно, что Гитлер – гений, кто ж еще? Понятно, что неудачи временные, а нападение было внезапным и вероломным! Понятно, что Германия воспрянет, кто в это не верит?

А сейчас следует обдумать мысль о комиссарах. Пришлось их немного пострелять. Законы войны! Ведь комиссары, с точки зрения международного права, не могут пользоваться привилегиями, распространяемыми на военнослужащих. Они, конечно, не солдаты. Я ведь не буду рассматривать как солдата гауляйтера, приставленного ко мне в качестве политического надзирателя. Но их также нельзя причислить к не участвующим в боях, как капелланов и медперсонал. Напротив! Не будучи солдатами, они являются фанатичными борцами, деятельность которых незаконна и, следовательно, должна караться расстрелом.

Правда, среди расстрелянных комиссаров много людей как раз в форме медперсонала и тыловых служб. Но это ничего не меняет! Эти крысы всегда умели хорошо маскироваться. Под медперсонал, например.

Так, в раздумьях (а чего по сторонам глазеть, туман вокруг, водная взвесь, проникающая даже в подмышки) в колонне бронетранспортеров он въехал в Байернфельд, где уже сутки приводил себя в порядок один из его авангардов – мотодивизия СС «Мертвая голова».

Манштейн переговорил с обергруппенфюрером СС Георгом Кеплером, недавно назначенным командиром дивизии вместо погибшего в Польше Эйке – конечно, все готово, мой командир. Что? Госпиталь? А, ерунда! Комиссары организовали раненых на бессмысленное и провокационное сопротивление. К несчастью, все погибли.

Здесь же, прямо на улице, валялись трупы четырех полячек, восточных работниц. Эти курвы примкнули к русским, выдали им старого нацистского деятеля, которого комиссары сразу же отправили в Сибирь убирать снег.

Корреспонденту «Сигнала», предварительно проинструктированному, Манштейн дал гневное интервью, в котором заклеймил позором зверства большевиков и азиатской солдатни. Трупы полячек на фотографиях выдадут за тела добродетельных немок, которые жизнь отдали за свою честь, будучи женами и матерями доблестных солдат Вермахта.

Чуть после, посоветовавшись с Кеплером, Манштейн решил не ждать. Впереди хорошая долина, в ста с небольшим километрах – Регенсбург. Для Австрии сил, конечно, маловато, что бы ни кричал там вождь-эпилептик в Берлине. Но рассечь коммуникации Жукова – по силам. А там посмотрим, кто кого. Раз пошла маневренная война, вы мне, Георгий, не соперник.

3-й танковый полк и батарея самоходок дивизии «Мертвая голова» начали движение по шоссе. В городе остался зенитный артдивизион, мелкие пехотные части, рота связи, ну и, естественно, штаб Манштейна.

Манштейн тем временем расположился в апартаментах местной гостиницы, в специально для него приготовленном номере. Бедновато, конечно. Что ж, придется потерпеть, захудалый городишко, понимаю.

И тут же в номер буквально ворвался его адъютант, обер-лейтенант Шуман, имеющий в свите будущего фельдмаршала прозвище «Пепо». А как прикажете называть миловидного, стройного как девочка офицерика с такой соблазнительной попкой? Даром что бывший жокей, чемпион Берлина по скачкам.

– Мой генерал! – с порога закричал Шуман. – Там русские танки окружают Кеплера! Они разобьют весь наш полк!

– Откуда там русские танки? – удивлению Манштейна не было предела.

– Да! Я сам видел! Я поехал на окраину проводить их, и они лоб в лоб столкнулись с колонной русских танков!

Манштейн выбежал из гостиницы, за шиворот выдернул из моторного отсека своего водителя Нагеля, заскочил на сиденье «Мерседеса»:

– Вперед!

Следом гремел гусеницами БТР-радиостанция.

Когда автомобиль Манштейна миновал пригород, и генералу открылся вид на долину, он понял все. Дивизия СС «Мертвая голова» перестала существовать как танковая за 15 минут боя. Конечно, еще оставались два пехотных полка, но танковый...

Зажатый на шоссе, он методично избивался, охваченный полукругом советских танков. Панцеры, вытянувшиеся колонной, сначала не могли стрелять, потому что стоящие впереди машины закрывали им обзор,. а далее, когда русские стали двигаться вправо, дым от горевших передних машин не давал возможности вести прицельный огонь. Русские же маневрировали по картофельному полю, куда путь панцерам был заказан. Тем не менее несколько танков попытались спуститься в кювет, но хорошего из этого вышло немного. Так там и остались. Несмотря на это, несколько русских 20-тонных танков горели, заполняя воздух жирной черной копотью, а два даже взорвались, раскидав на десятки метров броневые листы. Но это было лишь слабое утешение Манштейну. Он схватил микрофон радиостанции, начал кричать в него какие-то команды, безусловно, важные. Но изменить ход боя уже не мог. Исход его был предрешен... Манштейн попытался связаться с Люфтваффе, ему ведь были прикомандированы две истребительные и одна бомбардировочная эскадры. Офицер связи с аэродрома Люфтваффе ничего толкового о возможности удара по русским не сообщил. Да Манштейн и сам видел, что погода не та, а ещё офицер связи передал, что истребители только что разгромили колонну русских танков, двигавшихся на Байернфельд, чем вызвал серьезный поток слов в свой, своих родителей, Люфтваффе, штаба Люфтваффе адрес.

Манштейн понял, что самое время готовить и здесь, на самом передовом рубеже прорыва, жесткую оборону. Зенитному артдивизиону, пехоте, всем прямо с окраины городка были отданы соответствующие приказы.

– А мне, похоже, здесь делать далее нечего, – решил для себя Манштейн. – Паулюс подставил меня. Зря я согласился на эту авантюру. Пусть бы он и разгребал это дерьмо, которое заварил. Я ведь не мастер позиционной войны, а тем более жесткой обороны. Я – стратег! А стратеги должны управлять подвижными армиями. А какое движение здесь? Местность-то явно не приспособлена для ведения маневренной войны, одни горы да буераки. Надо связаться с Фюрером. Он сможет понять меня. И сможет принять верное решение.

Манштейн, впечатленный разгромом 3-го танкового полка СС, словно забыл, что в тридцати километрах сзади подходит дивизия «Райх», вернее, остатки той, знаменитой, которая попала под первый удар русских в Польше.

Устал несостоявшийся фельдмаршал, замаялся.

Пашка и не понял, как сумел вырваться из городка, враз наводненного вражеским войском. Словно кто-то помог ему, отвел вражьи глаза. Он пролез вдоль каменного забора до конца огорода, нырнул в канаву, заполненную грязной водой. Долго полз по ней, под мостиком пересек одну из улиц, по которой громыхали гусеницами немецкие танки и самоходки. Так он добрался до парка, плавно переходящего в пригородный лес, а там – на карачках (хорошо, что больничный халат был грязно-коричневого цвета), все дальше и дальше. И ведь не увидел его никто. Ни вездесущие мальчишки, ни все замечающие старики. А может, и увидели, да пожалели... хотя вряд ли.

Он долго потом брел по лесу. Наступившая ночь радости не добавила. Ну и что? Сбежал сейчас, а попробуй, опереди танковые дивизии, которые, понятное дело, будут идти в том же направлении. И есть нечего! Да и во рту пересохло. Опять же, сломанная рука дает о себе знать.

Так и брел, придерживаясь края леса. Заморосивший к утру дождик решил вопрос с питьем, но превратил больничный халат в мокрую половую тряпку. А где-то к обеду Пашка услышал пулеметные очереди вдали, и узнал, нет, скорее почувствовал – наши!

Осадчий на коленях, на карачках, матерясь и соскальзывая вниз, взобрался на высокий крутой холм. Вдалеке, в нескольких километрах от него к городу шла колонна наших танков, а навстречу ей из города – колонна немецких. Пашка остановился. Добежать, предупредить невозможно, далеко, грязь, рука, да и ноги не держат после суточного блуждания по лесу.

Невдалеке раздался до боли знакомый шум наших легких танков, и Осадчий побежал на него. Первый, кого он увидел, был восседающий на броне Т-40 майор Чернышков.

– Гиацинт-один, я – Баку, прием!

– Я, Баку, прием!

– Вижу колонну бронетехники... до полка танков! Повторяю, танковая колонна... на встречном курсе, удаление до трех километров... я – Баку, прием.

– Понял, Баку. По нашей дороге? Прием!

– Да, движутся... встречным кур....

– Понял, Баку. Что окрестности? Прием.

– ...в норме... Баку. Прием.

– Не понял, я – Гиацинт-один, Баку, повтори! Прием!

– Окрестности... в норме... нет... повторяю, с флангов никого...

– Понял, Баку. Спасибо! Прием!

Коротков, получив эту информацию от Чернышкова, сразу же приступил к реализации своего плана, только что разработанного для действий против танковой колонны противника. В кюветы съехали Т-34М, перекрыли дорогу. 2-я рота 1-го батальона развернулась влево. Девять танков встали в готовности отразить маловероятный удар немцев слева. Осуществлению его на этом участке мешали крутизна вплотную подходящего к дороге склона и каменные осыпи. На холм слева отправили отделение пехоты с «Максимкой».

Основное внимание комбриг уделил развертыванию бригады в сторону правого фланга. Справа лежали поля, не необозримые, конечно, так, картошка. Разгороженные заборами, кое-где даже каменными. Видно не в чести у местных немцев межа, не могут договориться. Рота Старикова развернулась рядом с дорогой, под прикрытием одного из таких заборов. Чуть далее, в лощине, не видимой с дороги, в колонну выстроился 2-й батальон. Сзади пристроилась рота Гладкова. Гладков со своими танкистами после начала атаки и выдвижения вперед должен закрыть разрыв между 1 и 2-м батальонами. Пехоту оттянули на двести метров назад, под прикрытие каменного сарая возле дороги. Делать им во встречном танковом бою совершенно нечего. Если Чернышков ошибся, если немцев будет намного больше, то мы проиграем этот бой, и тогда они со спокойной совестью могут бежать, дальше. А если мы победим, то придется принять участие в зачистке поля после танковой свалки. Об этом еще раз напомнил Коротков пехотному политруку.

Все готово. Что же не идут, супостаты!

– Докладывайте, товарищ Жуков. – Василевский с недоумением смотрел на карту, на которой ни хрена нового с момента его отлета из Москвы не появилось.

– Немцы прорвались со стороны Пльзеня. Ведут бешеные атаки множеством танков и, похоже, уже вышли на оперативный простор. Сейчас перед ними у Байернфельда только 12-я бригада кантемировцев.

– Какими силами располагает противник?

– Предположительно, пять-шесть мехкорпусов, в том числе отборные эсэсовские части.

Василевский удивленно взглянул на Жукова. Ведь возможности удара со стороны немцев не исключали. Более того, на него рассчитывали. И вот на тебе, не ждали! Занавес!

– Товарищ Жуков! Вас предупреждали о возможности удара противника с этого направления. Что вами сделано для нейтрализации этой опасности?

– Рокоссовский, как я уже говорил, отправил туда Кантемировский корпус. Прикрываются другие направления.

– И все?

– А что вы хотите? Наш фронт с боями прошел уже почти четыреста километров! Войска выдохлись! Резервов нет! Коммуникации растянуты по всей Австрии и Баварии.

– Вам что, войск не хватает? По-моему, все части укомплектованы от и до! На подходе войска Второго стратегического эшелона! Что по боеприпасам и ГСМ?

– Этого добра хватает.

– Хорошо. Тогда почему не ведется разведка? Почему не вскрыты численность и состав группировки противника? Что еще за бешеные немцы и их мехкорпуса?

– Ну, это я образно. А почему не вскрыты, так нечем вскрывать. Они сосредоточили огромное количество истребителей и просто смели наши самолеты. Все. И разведчики в том числе. А что касается наземной, так мы отправили несколько разведгрупп, даже «Осназ». Связи с гарнизонами, там, где наступают нацисты, нет.

– Какую помощь может оказать Ставка?

– Нужно снова нам завоевать господство в воздухе. Я знаю, что есть опыт...