Текст книги "Угроза вторжения"

Автор книги: Олег Маркеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 48 страниц)

Неприкасаемые

Гаврилов был так поглощен воспоминаниями, что едва успел среагировать на подрезавший его машину тупорылый «форд». Красные габариты были у самого бампера, когда он успел вырулить вправо, вспугнув маршрутное такси. Сзади кто-то отчаянно засигналил, и Гаврилов до отказа вдавил педаль в пол, старясь побыстрее уйти от опасного места. Можайское шоссе в этот вечерний час было запружено машинами, хлещущими друг друга по бокам холодной жижей, вылетающей из-под колес.

Так на полной скорости, время от времени ныряя в крайний левый ряд, он и пролетел ярко освещенные окна китайского ресторанчика, где обычно стояла машина ГАИ, едва расслышав трель милицейского свистка. Послушно принял к обочине и даже вежливо сдал задом, подрулив прямо к насупившемуся гаишнику.

Дел было на одну минуту. Он уже достал из нагрудного кармана удостоверение внештатного сотрудника Службы, еще раз помянув барскую щедрость Подседерцева. Машинально отметил, что он не единственный, кого тормознули гаишники. Вдоль обочины выстроились еще три машины, две иномарки и желтый газовский фургон. Водители, переминаясь с ноги на ногу, в меру таланта и опыта разыгрывали сценку «Да не виноват я, товарищ сержант».

Гаврилов приспустил стекло, но выходить из машины не стал. Знал, что эта пришедшая из-за границы мода доводит гаишников до белого каления, но с таким удостоверением можно ничего не бояться.

Гаишник поправил на груди белый ремень и подошел к машине.

– Старшина Петренко. – Он небрежно козырнул. Выражение его лица, красного от холодного ветра, ничего хорошего не обещало. Гаврилов отметил, какие невыразительные у него глаза, как две стальные пуговицы. – Документы – пожалуйста.

– Я спешу, старшина! – Гаврилов высунул в окно полураскрытое удостоверение.

– А это что у вас там? – Старшина указал жезлом в салон.

– Где? – Гаврилов невольно повернул голову. Старшина ткнул жезлом ему в плечо, Гаврилов вздрогнул всем телом, до хруста закинул голову, но крика не получилось, из горла с кашлем вылетели белые хлопья пены.

Гаишник распахнул дверь, перевалил Гаврилова на соседнее сиденье и сам сел за руль. Сзади дружно захлопали двери машин. И «гаишники», и «водители» занимали свои места.

* * *

Он пришел в себя от нестерпимого жжения в левой руке. Первое, что увидел, были глаза. Напрочь лишенные какого-либо выражения, словно два стальных шарика. Гаврилов рванулся, но тут же застонал от боли.

– Сиди спокойно. От электрошока еще никто не умирал, – спокойно сказал тот, кого Гаврилов запомнил в форме старшины ГАИ.

Гаврилов осмотрелся. Неизвестно как он оказался внутри фургона и намертво прикрученным кожаными ремнями к креслу. В кресле напротив сидел успевший переодеться в черные джинсы и свитер «старшина». В фургоне еще кто-то был, но Гаврилов разглядеть не смог. Мощный фонарь бил прямо в лицо.

На банальных беспредельщиков похитители похожи не были. Да и сняли его профессионально. Странно, но удостоверение не произвело на них никакого впечатления. Даже очень странно, круче «ксивы» в России просто не существовало.

– Эй, отмороженные, а вам не кажется, что вы нашли приключения на свою задницу? – Гаврилов пошевелил кистями рук, пытаясь ослабить ремни. – За меня же отвечать придется.

«Старшина» с минуту молча разглядывал Гаврилова, потом резко выбросил руку. Острый, твердый, как гвоздь, палец впился в мякоть под правой ключицей. Гаврилов изогнулся от боли, кто-то стоявший за спиной широкой ладонью закрыл ему рот.

«Старшина» опасной бритвой вспорол рукав гавриловской куртки до самого локтя. Гаврилов вытаращил глаза, пытаясь разглядеть, что будет дальше. Тонко пискнул, когда лезвие, вспоров рубашку, холодом царапнуло по коже. Из-за спины свесилась рука со шприцем. Гаврилов что было сил уперся ногами в пол, выгнулся дугой. «Старшина» небрежно ткнул его кулаком в живот. Гаврилов сипло выдохнул и согнулся от боли, насколько позволили ремни.

Прямо перед глазами увидел шприц, уткнувшийся стальным жалом в вену. В стеклянном цилиндрике бурые водоворотики крови смешивались с прозрачной жидкостью. Укол «старшина» делал профессионально.

– С ума сошли, гады? – прошептал Гаврилов.

Руку со рта убрали, но кричать он не рискнул.

«Старшина» передал кому-то в темноту использованный шприц, достал из кармана часы на цепочке, щелкнул крышкой.

– У тебя есть две минуты подумать. – Голос у него был такой же невыразительный, как и глаза. – Потом начнет действовать препарат, и станет больно. Очень больно. Почувствуешь, как от жара плавятся нервы и мышцы отслаиваются от костей. Будешь врать или в молчанку играть, введу еще дозу.

– Что вам надо, сволочи?! – Гаврилов уже почувствовал первый удар жара, показалось, кровь превратилась в кипяток, и сердце теперь гонит по венам обжигающие струи.

– Все о Подседерцеве, Самвеле Сигуа, Максимове и Журавлеве, – как автомат произнес «старшина», уставившись своими стальными глазами в мокрое от пота лицо Гаврилова.

Ад оказался рядом слишком неожиданно, не было мучительного ожидания, бессонницы, требовательного звонка в дверь. Не было медленно распахивающихся створок ворот. Он еще не умер, еще отчетливо помнил жизнь, но уже необратимо проваливался в бездну. И геенна огненная, растекаясь по венам, уже жгла изнутри взмокшее от боли и страха тело.

«Конец! Это не проверка Подседерцева… Это чужие. Долго выжидали, а в оборот взяли в самом конце. И „жучок“ они в машину сунули, они, а не Подседерцев! Суки, вывернут же наизнанку, но своего добьются». – Гаврилов прислушался к себе и вдруг понял, что можно не играть в героя, ни сил, не желания сопротивляться не было, он уже сломался, его сделали.

По ожившим глазам «старшины», смотревшим теперь с нескрываемым интересом, понял, что сейчас его собственное лицо мертвеет, как у того скрипача перед воротами Лефортова.

Он знал, что по его заострившемуся лицу, уже ставшему безжизненной маской, крупными градинами текут слезы, смешиваясь с липким потом. Живот свело от спазма, Гаврилов машинально сдвинул колени, не удержался, да и не хотел сдерживаться, и тонко, по-бабьи завыл.

Глава сорок шестая. Как охотятся старые львы

Неприкасаемые

С простыми людьми работать проще. С агентурой из дворников лучше всего встречаться в пивной. Интеллигента-технаря сам бог велел окучивать поближе к библиотеке. Собачника – на собачьей площадке. Если напряг с конспиративной квартирой, снятой в многоэтажке, можно посидеть в парке на лавочке, простой человек не обидится. А где тихо и неспешно побеседовать с людьми непростыми, обремененными связями в элитных кругах и привыкшими к тонкому обхождению? Не в кабак же его тащить, тем более что у него и там, наверняка, все знакомые – от бармена до последней шлюхи. «Коронные» агенты, поставляющие уникальную информацию из высших сфер, требуют, как диковинные оранжерейные цветы, особой атмосферы и микроклимата.

На контакте у Подседерцева были два таких агента. Кое-кто в службе имел и больше. Сам собой возник вопрос: где с ними работать. От идеи закрытого клуба отказались сразу, денег не напасешься. Как всегда, выручил случай.

На таможне погорел мало кому известный галерейщик. Ему бы, глупому, сначала стать купцом первой гильдии, как Третьяков, а потом уже открывать галерею. А он все сделал с точностью до наоборот. Пришлось крутиться, связываться с «черным налом», лебезить перед крупными клиентами, трястись от страха перед перекачанными «братками», из всей живописи больше всего ценившими портреты американских президентов на соответствующих купюрах, играть на самовлюбленности художников и при этом безбожно их обсчитывать. Немудрено, что в его багаже бдительная таможня обнаружила пять тысяч незадекларированных долларов и колье старинной работы – жить-то как-то надо.

Эту историю Подседерцев услышал на выставке, куда его затащила жена, питающая слабость к творческой среде.

Украшением выставки было печальное лицо галерейщика Никодимова. Он с достоинством принимал сочувственные рукопожатия, хмурил лоб и тяжело вздыхал. Всклокоченная бородка и мировая скорбь в глубоко посаженных глазах делали его похожим на Солженицына во время нудных телепроповедей.

Подседерцев обратил внимание, что Никодимов все ближе и ближе смещается к столику, за которым блудливого вида девица из неистребимого племени «подруг художника» разливала сухое вино в пластиковые стаканчики. Что последует после того, как согбенная фигура Никодимова нарисуется на расстоянии вытянутой руки от столика, Подседерцев примерно представлял и решил не тратить времени зря.

Пока гости сосредоточенно разглядывали голых девиц, шлепающих босыми пятками по паркету в неком подобии вальса, и пытались найти сокровенные знаки в разноцветных разводах краски, заляпавших тела натурщиц (это действо назвали «боди-арт», хотя, если честно, кроме доступного нескромным взглядам женского «боди» присутствующих больше ничего не интересовало), Подседерцев взял под локоток Никодимова и увел в дальний угол зала. Там, под некой абстракцией из мутно-зеленых и оранжевых пятен, и состоялась их приватная беседа. Через два дня мечта идиота обрела реальные контуры.

Прежде всего одним звонком в Таможенный комитет дело Никодимова из злостной контрабанды было переквалифицировано в нарушение таможенных правил. Штраф заплатил кое-чем обязанный Подседерцеву предприниматель. Он же снял двухкомнатную квартиру в «сталинском» доме. После косметического ремонта на стенах развесили картины, оптом скупаемые Никодимовым у пока никому не известных художников. Теперь квартира на последнем этаже высотки получила звучное наименование «Салон Петра Никодимова», она же в секретных документах Службы фигурировала под кодовым обозначением «Прадо», в честь известного музея в Испании.

В квартире постоянно находилась дочка одного из сотрудников Подседерцева, получающая зарплату у Никодимова. В ее обязанности входило регулярно появляться на работе к десяти утра и закрывать двери в семь вечера. Категорически запрещалось трепаться по телефону больше получаса и приводить в салон знакомых обоего пола. Никодимова же предупредили, что при малейшей попытке подкатить к сотруднице и использовать служебное положение и свободное помещение в интимных целях его ждет кастрация без наркоза.

Но ему было не до этого. Никодимов воспрянул духом и затрепетал крылышками. Гаврилов, не откладывая в долгий ящик, прихватив с собой вооруженных автоматами охранников, встретился с прежней «крышей» Никодимова и вежливо объяснил, что в их услугах неизвестный меценат, прикормивший галерейщика, больше не нуждается. Осмелев и даже временно бросив пить, Никодимов развил такую бурную деятельность, что упитанные клиенты косяком пошли в салон, безропотно меняя классическую зелено-черную графику производства Казначейства США на модерновую живопись русских самородков. Даже предприниматель, добровольно-принудительно повесивший на шею ярмо мецената, повеселел. Усвоивший азы российской предпринимательской культуры, Никодимов регулярно приносил ему пухлый конверт с долларовым процентом от выручки.

О том, что салон нашпигован спецтехникой, никто не знал. Солидные дяди, выходящие из лифта, так примелькались, что вычислить, кто из них пришел по приглашению Никодимова, а кто – по вызову Подседерцева, было невозможно. Чтобы не запутаться, «своих» Служба приводила по нечетным дням. Если требовалось срочно встретиться с агентурой, не страдающие комплексами опера, играющие в сотрудников предпринимателя, посылали Никодимова «погулять на свежем воздухе», безбожно ломая ему график встреч с клиентурой.

Сегодня Подседерцев поступил именно так. Никодимов, узнав, что салон на вечер нужен «предпринимателю» для приватной беседы с партнером, только посопел в трубку. Дочка сотрудника, осоловевшая от безделья, радостно пискнула, узнав, что ее отпускают раньше положенного. Исчезла через минуту, оставив за собой шлейф французских духов, видно, и ей кое-что перепадало от богатеньких дяденек Никодимова.

Оставшись один, Подседерцев отключил всю прослушивающую и фотографирующую аппаратуру, проверил запасной выход, за дверью стоял опер, его он отослал в машину. Ни электронных, ни живых глаз и ушей в этот вечер быть не должно.

Было что-то странное в предстоящей встрече. Днем к нему в кабинет вошел сотрудник Управления делами, вежливый пожилой человек, доставшийся новым хозяевам Кремля в наследство от аппарата ЦК. Он никогда ничем не выделялся, в крупных подковерных сражениях, насколько знал Подседерцев, не участвовал, тихо и добросовестно «тянул свой участок работы», как выражались его прежние работодатели. На пенсию он давно уже наработал, может, поэтому им и решили сыграть. Он передал просьбу о срочной встрече от некого бывшего сотрудника ЦК, желающего проинформировать Службу о деле государственной важности. От себя лично, от имени просителя и серьезных людей, готовых подтвердить это письменно или устно, тихий сотрудник гарантировал полную серьезность просьбы и надежность неизвестного заявителя.

Подседерцев сделал было кислую мину, срочно выстраивая фразу вежливого посыла куда подальше: времени было в обрез, ко вторнику требовалось подготовить отчет об операции. Но услышав: «Вы его могли видеть на Ленинградском шоссе, дом 41», – понял, дело серьезное. Тренированная память тут же выдала справку – в этом доме посаженный «под колпак» Белов встречался с неустановленными личностями. Такие пересечения никогда не бывают случайны. Его мягко ставили в известность о степени осведомленности, позволяющей не просить, а требовать встречи.

Проводив ветерана аппаратной работы до дверей, – старик наверняка прямо от него пошлепал в кадры, подавать заявление об увольнении, свое дело сделал, можно и на покой, – Подседерцев запросил данные наружного наблюдения. «Наружка» снимала всех, входивших и выходивших из дома, пока в нем находился Белов. Он быстро нашел нужные фотографии: двое солидного вида мужчин шли к поджидающему их «вольво». В их фигурах не было затаенной неполноценности и суетливости «новых русских», по всему чувствовались солидность и неспешность, наработанные годами истинной власти.

Подседерцев от души выругался, влепив кулаком по холеным лицам на фотографии. Потом взял себя в руки, вызвал зама и четко и спокойно, как о давно решенном, отдал приказ:

– Подготовь «Прадо» для срочной встречи. Явка нужна мне лично. Если кто-то там крутится – гони в шею. Разбросай «наружку» вокруг дома. Второй бригадой «наружки» блокируй все подступы к Войковской. «Технарям» взять эфир на жесткий контроль. При малейшем признаке работы дистанционного слухового контроля – пеленговать и блокировать силами специальной группы. Хоть всех радиолюбителей с крыш посбрасывайте, мне все равно. Не дайте записать даже слова из «Прадо», ясно?

Зам вышел, и Подседерцев набрал номер телефона, оставленный ветераном ЦК.

– Приемная господина Салина, – раздался приятный женский голос.

– Здравствуйте, говорит Подседерцев из Службы Безопасности Президента.

– Минутку, соединяю!

«Господи! А ведь я даже не „прокачал“ этого Салина по оперативным учетам, – вдруг с ужасом подумал Подседерцев. – Даже имени-отчества не знаю! Совсем голову потерял. – Он покосился на фотографии, все еще лежавшие на столе. – Интересно, кто из двоих он?»

– Назовите адрес и время, – раздалось в трубке.

В голосе за интеллигентной мягкостью сквозила жесткость привыкшего отдавать распоряжения.

– Космонавта Волкова, три, квартира сто семнадцать. «Салон Никодимова». Через два часа.

– Хорошо, буду. И гудки отбоя.

* * *

Подседерцев внес поднос с кофейным сервизов Девчонка перед уходом из салона, как учили, успела сварить кофе. Гость прибыл вовремя, минута в минуту.

Окинув взглядом посетителя, удобно расположившегося в кресле, Подседерцев сразу понял, с кем предстоит иметь дело. Наследственный партократ. Сейчас, как и на фотографиях, глаза гостя были спрятаны за дымчатыми стеклами. Очки были по старой цековской моде монументальные, в тяжелой роговой оправе.

– Слушаю вас. – Он поставил поднос на стол, сел, заглянул в лежащую на столе визитку.

– Салин Виктор Николаевич, – подсказал человек, сняв очки. – Ныне представляю фонд «Новая политика». – Он чуть улыбнулся. – Кстати, до сих пор так и не понял, что в политике может быть нового.

– Действительно, – усмехнулся в свою очередь Подседерцев, успев вскользь глянуть на настольные часы – ампир производства подмосковного кооператива, один из «шедевров» Никодимова.

– Да, не будем тратить время. – Салин успел перехватить его взгляд. – Рекомендатели у меня были надежные. Иначе я бы к вам не пришел, а вы бы меня не приняли. О моей прошлой работе информированы?

– Комитет партийного контроля. Последняя должность – оперативно-ответственный по особо важным делам. – Подседерцев выложил на стол кулаки. – Надеюсь, не на работу пришли проситься?

– Упаси боже! – наигранно ужаснулся Салин. – С компрадорской-то властью, как изволят выражаться Зюганов и компания? Меня же ампиловские бабки подловят в темном углу и побьют. – Он согнал с лица улыбку. – Компроматом интересуетесь?

– Этого добра у меня – во! – Подседерцев взмахнул ладонью над головой.

– Зря. Компры много никогда не бывает. – Салин положил на стол папку. Накрыл ее полной холеной ладонью. – Вот здесь материал на одного человечка. Маленького, но жадного. Если помните скандал с АНТом, была такая аферка в девяностом году. Что это было, активный зондаж, тонкая провокация тогдашнего правительства, хамство почувствовавших свободу воришек, сейчас уже не важно. Дело старое, быльем поросло.

– Пока не понял, в чем суть. – Подседерцев нахмурился. Он точно знал, что уж к пресловутому АНТу, первым в перестроечном бардаке наладившему оптовую торговлю бесхозными танками, он никакого отношения не имел и по тогдашнему рангу иметь не мог. Неумелая работа комитетских «коммерсантов» выжала скупую большевистскую слезу у тогдашнего премьера Рыжкова и вышибла из высоких Совминовских кресел пяток полковников КГБ. По сравнению с основными фигурантами разразившегося скандала, Подседерцев, руководивший тогда отделом в Аналитическом центре, был попросту никем.

– Все просто. Расследуя это дело, мы зацепили Гохран. Помните, попытка продать неограненные алмазики? Вот-вот. Вроде бы хищение или глупость, но под удар поставили договор с фирмой «Де Бирс». Ни одно правительство, будь то коммунисты или монархисты, не может себе позволить ссориться с людьми, контролирующими мировой рынок алмазов. За такое можно нарваться на неприятности в международном масштабе,

Салин выждал, «считав» реакцию собеседника, удовлетворенно кивнул и продолжил:

– Пока стоял шум, некто, краешком повязанный в этом деле, получил в руки два мешочка с алмазами и небольшую шкатулку с побрякушками. Перед самым арестом этот некто Васильев успел спрятать присвоенное добро у своей любовницы. Бедняга умер в тюрьме и так и не узнал, что у него был помощник по интимной части. Когда припекло, барышня быстренько сплавила камушки второму любовнику. Он, пользуясь служебным положением, вывез камушки в Швейцарию, где они, будем надеяться, и лежат до сих пор. Странно, но любовница, не дождавшись ареста, почему-то выпала из окна. Супостата мы вычислили, но с большим опозданием. Маленькими людьми, как понимаете, не занимались и не занимаемся. А когда доселе незаметный человечек вдруг пошел в рост, сдуру же и не такое бывает, он сразу же попал в поле нашего зрения.

– И кто он? – не утерпел Подседерцев.

– Фамилия у него невыразительная. Плебейская, прямо скажу. Гаврилов. – Салин протер очки уголком галстука и водрузил их на нос. – Ныне директор сыскного агентства «Слово и Дело». Сразу же оговорюсь, что мы не успели к нему подойти вплотную. Беднягу окрутил некто Самвел Сигуа, вор в законе. Уточню – друг Гоги Осташвили.

– Ясно. Что еще есть? Выкладывайте. – Подседерцев по-бычьи наклонил голову.

– Давайте сразу поставим все точки над «i». – Салин погладил черную кожу папки. – Здесь убийственный компромат. На вас в том числе. И дело не в контакте с мелким воришкой Гавриловым. По сути дела, вас поимел, простите за резкость, плохо образованный уголовник Сигуа. Под угрозой операция государственного масштаба. Давайте смотреть с этой позиции, если вы не против. Именно – с государственной. То есть ничего личного и идеологического.

– Запись ведете? – быстро спросил Подседерцев.

– А вы? – парировал Салин.

– Нет.

– И я – нет. Есть шанс договориться, как считаете?

– Смотря о чем.

– О деньгах, о чем же еще! Остальное – детали.

– Давно знаете об операции?

– С самого начала. Засветились вы на интересе к Кротову. О Гаврилове, как я уже говорил, мы знали раньше. Можно было сразу щелкнуть вас по носу, но решили подождать. Оказалось, не зря. Выигрывает умеющий ждать, или вы не согласны?

– Вы всегда загребаете жар чужими руками? – усмехнулся Подседерцев. Спрашивать, откуда такая информированность о секретных делах Службы, было просто глупо. Проиграл так проиграл.

– Обычно нет отбоя от желающих таскать для нас каштаны из огня, – в тон ему ответил Салин. – А вы мне нравитесь. Прекрасно просчитали ситуацию и не играете. Правильно, Борис Михайлович, у вас нет ни времени, ни единого шанса. Придется договариваться.

– Условия?

– Для начала уточним, откуда идут деньги для режима Горца? – Салин задал вопрос тоном зануды-экзаменатора, уставшего от невнятной околесицы нерадивых студентов.

– Отовсюду понемногу. – Подседерцев пожал плечами. – Часть через банальный рэкет собирает диаспора. Кое-что вложил криминальный мир. Большую часть просто откачивают из финансовой системы страны через банки, подконтрольные чеченской группировке. Приторговывают нефтью и оружием…

– Создается впечатление, что я разговариваю не с высшим офицером СБП, два года сидевшим на этой проблеме, а с журналистом-недоучкой из «Московского комсомольца», – не скрывая раздражения, оборвал его Салин. – Вам разве не известно, что через три крупнейших банка в Чечню перекачали деньги боливийского наркокартеля? Вы разве не вычислили Осташвили, как ключевое звено в сети «отмыва» этих денег здесь, в Москве?

– Работа еще не закончена…

– Нет, Подседерцев! Ваша уже закончена. Дальше будет действовать наша Организация. Меня не интересуют воровские «общаки», рэкетирские и контрабандные копейки. Весь этот грязный ворох можете оставить себе. Организации нужен миллиард с небольшим, вложенный в «Чеченский проект» боливийскими наркобаронами. А за ними, да будет вам известно, стоит «Черный Орден СС», после падения рейха вложивший капиталы в наркобизнес. Вот откуда идут деньги. Надеюсь, хоть теперь вы представляете, с кем решили померяться силами? – Салин понизил голос. – Итак, мы предоставляем канал для откачки денег Горца, номера счетов я вам дам. Прокрутим по счетам подконтрольных нам фирм так, что потом следов не найдешь. Себе оставляем две трети. Остальное тратьте, как хотите. Будет чем отчитаться перед шефом. Не беспокойтесь, баланс сведем правильно, никто и не узнает, что вы принесли в клюве денег меньше, чем их было на самом деле. И не надо смотреть на меня волком. – Салин улыбнулся одними губами. – Третья часть лучше, чем ничего, разве нет?

– А если я не согласен?

– Ваше право. – Салин пожал плечами. – Сейчас же демократия, каждый волен сходить с ума так, как ему хочется. Но вот незадача! – Салин скорбно вздохнул. – Мы только что взяли Гаврилова. Носился по городу, как угорелый, еле поспевали. А после его визита на известную вам дачу прищучили стервеца. Гаврилова вы знаете не хуже меня, и в то, что он уже раскололся, надеюсь, поверите без доказательств.

– Блефуете, Виктор Николаевич! – Подседерцев отвалился назад и скрестил руки на груди.

– Понимаю, понимаю. – Салин похлопал себя по карманам. – Вы же по воспитанию материалист. Верите только в осязаемое. Вот пощупайте. – Он наконец нашел, что искал. Небрежно бросил на стол красную книжечку удостоверения.

Подседерцев потянулся, раскрыл. С фотографии на него смотрело напряженно застывшее лицо Гаврилова.

– Удостоверение внештатного сотрудника Службы. Допустим, подлинное. Допустим, Гаврилов его не терял. Что из этого следует?

– Уже забыли, что презумпция невиновности на служебные расследования не распространяется? – с нескрываемой иронией произнес Салин. – Это вам придется доказывать, что вы не верблюд. И не только своему шефу.

– Не понял, это намек или угроза?

– Понимайте, как хотите. – Салин налил себе кофе, сделал маленький глоток, покачал головой и отставил чашку. – От Гаврилова вам так просто не отмазаться. Мне кажется, что сейчас он уже говорит под видеокамеру все, что знает. Само собой, не преминет упомянуть о снайпере.

– О каком еще снайпере?

– О том, что скоро выстрелит в Осташвили, поставив точку в этой обреченной на неудачу операции. Ведь Гога самой сутью операции обречен, я прав?

– Никакого снайпера я не подключал! – задохнулся от возмущения Подседерцев.

– Да? – Салин чуть дрогнул губами, обозначив улыбку. – Возможно, это инициатива Гаврилова. Или Самвела Сигуа.

– Или ваша, – вставил Подседерцев, уже успевший взять себя в руки.

– Возможно, моя, – с готовностью кивнул Салин. – Но Гаврилов скажет то, что ему велят. А мне хочется, чтобы снайпера наняли именно вы. Слишком уж логично получается. В такое легко поверят. Смерть Гоги Осташвили вызовет резонанс в определенных кругах. Версия о «руке спецслужб» возникнет первой. А люди имеют склонность верить в то, во что они хотят верить. Зачем же их разочаровывать? – теперь он уже не таясь широко улыбнулся.

– Чего вы добиваетесь?

– Только не служебного расследования и вашего увольнения «с волчьим билетом», упаси боже! В бюрократические игры давно не играю. Сейчас время дикое, требует новых подходов. – Салин согнал с губ улыбку. – Кассету с исповедью Гаврилова мы передадим скорбящим друзьям Осташвили. Что будет с Вами и вашей семьей, объяснять, надеюсь, не надо.

Подседерцев вцепился в подлокотник кресла так, что побелели ногти. Боль была дикой, казалось, в подушечки пальцев вогнали раскаленные иголки. Она, хлынувшая через руки в голову, застучавшая острыми молоточками в висках, помогла сдержаться, вытеснила успевшую закипеть красным водоворотом ярость. Еще мгновение, и он бы бросился на этого вежливого, обходительного человека, умеющего так тонко пытать словами.

Салин, внимательно следивший за его реакцией, кивнул и облегченно вздохнул:

– Очень хорошо. Физически вы намного сильнее меня, но какой от этого сейчас прок? Вас переиграли на интеллектуальном уровне, давайте на нем же и искать выход. Мне говорили, что вы неплохой аналитик.

– Чем же я вам так насолил? – Он с трудом разжал пальцы, потер горящие до боли виски.

– Вы, как все нынешние кремлевские хозяйчики, не ведаете, что творите. Вы, простите, подготовишки от политики. Сознаю, что поступаю жестоко, но тут уж не до сантиментов. Своей бестолковой операцией вы разбудили силы, о существовании которых даже не подозреваете. По собственной глупости вы вторглись в сферы, причастности к которым не имеете. Хуже – даже не можете иметь! И за вторжение придется платить по полному счету.

– «Я часть той силы, что вечно жаждет зла и вечно совершает благо», – через силу усмехнулся Подседерцев. – Так у Гете?

– Вот вы уже и превращаетесь в мистика. Если я скажу, что не вам решать, как поступить с деньгами, в нарушение всех договоренностей проникших на территорию, за которую мы до сих пор несем ответственность перед определенными кругами, вы потребуете доказательств или поверите на слово?

– А вы можете их предоставить?

Салин снял очки, долго, тщательно протирал стекла, потом посмотрел в глаза Подседерцеву и с расстановкой произнес:

– Тайны существуют только для чужих.

– Это предложение?

– Нет, Борис Михайлович. Это ультиматум. Или работаете на меня, или лучше застрелитесь после моего ухода.