Текст книги "Угроза вторжения"

Автор книги: Олег Маркеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 48 страниц)

Глава двадцать девятая. Я знаю, что ты знаешь, что я знаю

Неприкасаемые

Бригада оперов Службы надежно обложила профилакторий. Машины перекрывали три возможных пути отхода: на Москву, через аэропорты и отвилку на Лобню. Ни Самвел со своими ребятами, ни упаси господь Кротов с Максимовым не смогли бы вырваться из невидимого кольца. Подседерцев, как всякий здоровый мужчина, любил риск. Но рисковать собой, наслаждаясь пьянящим чувством опасности, одно удовольствие. Рисковать, передоверив собственную судьбу и операцию другим, даже если их жизни держишь в кулаке, – удовольствие ниже среднего. А если честно, мука адова.

«Шереметьево-1» готовился к ночи. Пассажиры сворачивались калачиком на неуютных диванах, затолкав под них распухшие чемоданы и фантастической вместимости баулы. Неприкаянно маялись между рядами киосков те, кому не досталось места, а здоровье – или воспитание не позволяли разлечься по-цыгански прямо на полу. Мужики, столпившись под козырьком подъезда, дымили сигаретами и похлебывали пивко из импортных жестянок. Какие-то подозрительные личности в спортивных штанах нервной шакальей походкой сновали между пассажирами, сбивались в кучки у входа в зал и опять растворялись в сумерках.

Подседерцев наблюдал эту муравьиную суету из припаркованного в самом углу площади «мерседеса». В который раз поймал себя на мысли, что уже необратимо оторвался от этой толпы, пропахшей потом, дешевым табаком и непроходящей усталостью. Он вспомнил горбачевские «хождения в народ», от которых вся охрана погружалась в предынфарктное состояние, а этот самый народ, глядя в телевизор на счастливого, как ребенок, генсека, плевался и матерился от души.

«Ни они нам, ни мы им не нужны. Так на Руси испокон века повелось, – вздохнул Подседерцев. – Со своими делами сами разбираются, а в царских копаться – душа не лежит. Хочешь на русском пахать – не лезь к нему в душу и не погоняй, упаси боже! Все сам сделает, и вспашет, и посеет, да еще оброк на барское подворье сам принесет. Живут в счастливом неведении, пусть так и живут. Больше чем уверен, что никто так ничего и не понял. А газетки покупают каждый день!»

Никто из этих людей, готовящихся коротать ночь в аэропорту, как никто в большой, мерзнущей в осенней хляби стране еще не знал, что война уже началась. До первых сообщений в газетах о победоносном марше по установлению «конституционного порядка» в мятежной горской республике была еще неделя-другая. Но ни остановить, ни повернуть вспять вторжение уже было невозможно. Все, кто хотел войны или не смог отказаться от участия в ней, уже сделали ставки. А подставлять горбы и грудь придется вот этим – неведающим.

Он еще раз поднес к свету газету. На всю первую полосу красовались «волкодавы» Службы, уложившие в грязный снег банковских охранников. Скандал вышел изрядный. Газеты и телеканалы второй день смаковали подробности и строили глубокомысленные версии. На судьбу банкира, на которого наехал Шеф, на будущее чекиста-демократа, бросившего на выручку оперов Московского управления, столичным журналюгам было, естественно, наплевать. Всех заботило собственное будущее. За скандальным ражем статей сквозила истеричная нотка: а вдруг действительно допрыгались, дотрепались, пришла пора закручивать гайки и отворачивать головы, и где-то на Краснопресненской пересылке уже прицепили к составу тот самый вагон Жириновского, тот, что «последний на Север».

Ближе всех подошел к истине тот писака, что родил статью «На „Мосту“ выпал первый снег». Люди Службы напряглись, готовые по первой же команде затравить слишком догадливого. Но дальше рассуждений о горбачевской «оттепели», хилых ростках демократии, погибающих под ударами бутсов спецназа, и грядущих «холодных зимах» тоталитаризма дело не пошло. То ли автору не хватило фантазии, то ли смелости.

А ведь, подлец, почти угадал. Стоило немного продолжить аналогию, вспомнить школьный курс истории, и все становилось ясным, как божий день.

«Над всей Испанией безоблачное небо» – кодовая фраза, ставшая сигналом к мятежу генерала Франко. «В Сантьяго идет дождь» – условный сигнал к началу переворота в Чили, сделавшего генерала Пиночета президентом на целых пятнадцать лет. «Падает снег» – из тех же «метеосводок», предвещающих долгосрочную политическую бурю. Шеф, надо отдать ему должное, полез в драку с открытым забралом. Пусть теперь не говорят, что не предупреждал. «Метеосводки» читать надо, господа доморощенные политики.

Подседерцев скомкал газету, бросил рядом с собой да сиденье. Водитель пошевелился, таким нервным, рвущим вышел звук, но не повернулся.

«Наверно, я единственный в Службе, кто не испытывает радости. Там все стоят на ушах и чешут кулаки. А я сижу здесь, и мне тошно. Что радоваться, хана нам, ребята!» – Подседерцев достал сигарету, размял подрагивающими пальцами.

Бессмысленной на первый взгляд демонстрацией силы на эстакаде бывшего здания СЭВа Шеф убивал двух зайцев сразу. Вынужденный уступить давлению ратовавших за силовой вариант в Чечне, он лично организовал такой «барраж»[9]9
  В военном деле так называется подвижный заградительный огонь, как правило, артиллерии, под прикрытием которого продвигаются наступающие части. В идеологической войне – один из приемов воздействия на массовое сознание. В целях прикрытия важного события организуется скандал по совершенно иному поводу, что отвлекает внимание журналистов и общественности. В результате общественность оказывается перед свершившимся фактом, и никакие обсуждения и осуждения не способны повлиять на изменившуюся политическую ситуацию.


[Закрыть] в прессе, что для информации о развертывании боевых частей, случись такая утечка, просто не найдется места. Тем самым он еще раз подтвердил, что готов до бесконечности колебаться вместе с «линией Президента».

С другой стороны, отлично осведомленный о степени разложения армии и о мере готовности Дудаева к длительной партизанской войне, Шеф начинал свою игру на перспективу.

Ни о каких выборах в условиях затянувшейся карательной экспедиции и возмущения провинции, которую очень скоро завалят цинковые «грузы-200», речи быть не может. Как раз к сроку выборов державное кресло под Дедом в который раз закачается, а в такие моменты, когда расхлябанная телега Российской империи норовит опрокинуться в кювет и похоронить горластых пассажиров вместе с суровым возницей, Дед так тянет вожжи на себя, что только летит в разные стороны кровавая пена. Само собой, придется искать и наспех карать виновных в «саботаже демократических реформ» и «компрометации Президента». Вот тогда Шеф и укажет недрожащим перстом опричника на зарвавшихся и зажравшихся живчиков из «молодых демократов», уже отхвативших пол-Белого дома и нацеливающихся на Кремль. Вот тогда всем все и припомнится, и отрыгнется кровью.

«Зря это он. Только дурак считает себя умнее всех! – Подседерцев осторожно поднес к сигарете зажигалку, пытаясь удержать ее в ходящих ходуном пальцах. – Те, против кого попер Шеф, просчитали все на пять ходов вперед. Они сожрут его с потрохами. У мальчиков-демократиков кулаки не с пивную кружку, но зубки поострее будут! А я тоже хорош, знаю весь расклад наперед, но и знаю другое – с Александром Васильевичем я до конца. И когда он уже не будет Шефом, а к этому все и идет, я останусь рядом. Такой уж я идиот!»

– Мене, текел, упарсин – жизнь твоя взвешена и признана слишком легкой, – сказал он, выдохнув дым.

– Что, Борис Михайлович? – Водитель повернулся.

– Это я так. – Подседерцев потер широкий лоб. Эти слова, в библейские времена написанные огненными буквами на стене и предсказавшие конец царя Валтасара, всплыли из памяти сами собой. «Вот голова! До последней минуты работать будет», – невольно усмехнулся Подседерцев. – Дай-ка мне Гаврилу.

Водитель потыкал в кнопки радиотелефона, дождался ответа и передал трубку Подседерцеву.

– Это я. – В этот момент по взлетной полосе с ревом пронесся самолет. Подседерцев проводил взглядом его сигарообразное тело, прошитое строчкой ярко светящихся иллюминаторов. – Слышишь меня? Давай к «Ш-1», пошушукаемся.

Он передал трубку водителю. В рации, укрепленной между сиденьями, трижды тихо пискнул зуммер.

– Отстрелялись, Борис Михайлович, – облегченно вздохнул водитель.

Через минуту по шоссе от профилактория пронеслись два джипа, аккуратно прикрывающие зажатый между их литыми буйволиными телами серебристый «мерседес».

– Дай команду, пусть бригада сворачивается. Всем на базу. – Подседерцев откинулся на кожаный подголовник. – А мы остаемся.

Когти Орла

В маленьком чуланчике, заваленном некогда белыми халатами и пустыми коробками из-под лекарств, было душно, нос резал концентрированный запах больницы. Еще до приезда Ашкенази Максимов тщательно осмотрел их будущее убежище и, верный правилу – никогда никуда не входить, не подготовив путь отхода, первым делом перекусил медицинскими клещами шапки гвоздей на решетке, закрывавшей маленькое оконце. Теперь сорвать ее было делом одной секунды. Протиснуться в узкий проем ему труда не составило бы, с Кротовым пришлось бы помучиться. На самый крайний случай, если времени будет в обрез, Максимов решил попросту выбить раму самим Кротовым, конечно, не совсем вежливо по отношению к пожилому человеку, зато быстро и эффективно. Оставаться на линии огня, пока Кротов, кряхтя, будет забираться на подоконник и возиться с заклинившими шпингалетами, желания не было.

Кротов вытер взмокшее лицо и вздохнул:

– Скоро они там?

– Терпение, доктор Менгеле, – усмехнулся Максимов, Кротов так и не успел снять белый халат. – Мама не хотела, чтобы вы стали врачом? Вам бы пошло.

– Я сирота, Максим. – Нервное напряжение, наконец, сказалось, пальцы Кротова заметно дрожали. – Покурить бы.

– Поставят к стенке – дадут сигаретку, – ровным голосом произнес Максимов.

– У вас юмор могильщика.

– А у вас оптимизм возницы катафалка.

– Сколько нам еще сидеть? – Кротов осторожно поправил под собой коробку. – С меня уже семь потов сошло! – Он рванул верхнюю пуговицу рубашки, оттянул вниз узел галстука. – Не могу больше! Чего мы ждем?

– Не дергайтесь. Кротов, дайте ребятам свернуть бригаду обеспечения.

– Какую еще бригаду?

– А вы думали, нас без присмотра оставят?!

– О, господи! – тяжело вздохнул Кротов. Максимов ждал: по всем признакам, у Кротова начиналась истерика, так и должно было быть, людей со стальными нервами в природе не существует, каждому положен свой предел, а Кротов уже давно жил за чертой. Он великолепно держался на даче, несколько минут назад виртуозно «сделал» Ашкенази, словно вместе с Журавлевым изучал тонкости вербовки в Высшей школе КГБ. Но в этой комнатенке, где сидеть пришлось, уткнувшись друг другу в колени, под заунывный вой мотора вентиляционной системы, дребезжащей в углу, Кротов не выдержал. Он до белых полос закусил губы, сцепил пальцы и уткнулся взглядом куда-то в потолок.

Максимов внимательно следил за глазами Кротова, и когда их подернула мутная поволока, резко выхватил пистолет и прижал холодный цилиндр глушителя к взмокшему лбу Кротова. Тот дернул головой, будто к нему прикоснулись каленым железом, Максимов двинул вперед руку и прижал голову Кротова к кафельной стенке.

– Тихо, Кротов, только тихо! – Максимов щелкнул предохранителем. – Быстро возьмите себя в руки. Или я разнесу вам голову.

Лицо Кротова на мгновение омертвело, на нем отчетливо проступили все до единой морщинки, уголки губ поползли вниз, веки дрогнули и плотно сжались, собрав в бугорки дряблую пергаментную кожу. Максимов с облегчением отметил, что у того чуть дрожат остро вырезанные крылья носа, значит, до обморока от спазма дыхания дело не дошло.

– Все. – Кротов повел слабой рукой, отстраняя пистолет от лба. – Я в порядке, Максим. – Он длинно выдохнул, как человек, еле вынырнувший из глубины, и потерся затылком о холодный кафель стены.

Максимов заглянул ему в глаза. Так делает рефери на ринге, когда хочет узнать, готов ли поднявшийся с пола продолжить бой. Кротов был готов, мути в глазах не было.

– Ты бы выстрелил? – Кротов проводил взглядом «Зауэр», нырнувший в кобуру.

– Да, – кивнул Максимов. – У меня приказ стрелять при малейшем признаке провала. Гаврилов вас ценит меньше, чем свою шкуру.

– Почему ты это мне говоришь?

– Откровения в камере смертников. – Максимов улыбнулся. – Простите за могильный юмор. Нет желания потрепаться?

– Под микрофон? – скривил бледные губы Кротов.

– Под эту громыхалку, – Максимов кивнул на надсадно гудевший мотор, – не работает ни одна аппаратура. Жить хотите, Савелий Игнатович?

– Хочу дожить, если вы понимаете, что это такое.

Максимов поразился, как быстро Кротов пришел в себя. Сейчас он опять напоминал старого лиса. Изнуряющий бег от судьбы закончен, лапу до хруста защемил капкан, а лай собак совсем близко. В черных умных глазах плещется боль, а лис все еще решает, то ли, повинуясь инстинкту, перегрызть лапу и бежать, отмечая путь красными горошинами крови, то ли затаиться и ждать, положившись на чутье, говорящее, что охотники бестолковы и с пьяных глаз вполне могут проскочить мимо.

– Даже не надейтесь. Кротов.

– Это почему же?

Максимов с трудом вытянул ноги, откидываясь к стене.

– Это мне можно было лепить, что вы выколачиваете какой-то долг. Никто вам ничего платить не собирается. Ни Гаврилов, ни Осташвили.

– Умозаключения профана, вы уж извините, Максим. – Кротов вскинул подбородок. – Вам не известно и сотой доли…

– Зато мне известно, что стоило вам засветиться в офисе, как на следующий день на нас спустили собак! И не делайте вид, что вы не связали эти события.

– У меня слишком мало фактов, чтобы делать столь категорические заключения, Максим.

– Тогда поделюсь. В то утро перед выездом Стас позвонил по одному телефону. Номер я из него выбил, а потом проверил через Костика. У него есть такая программка – даешь номер, в ответ получаешь адрес и прочие установочные данные. Номер принадлежит службе безопасности фонда Осташвили.

– Гога! – Кротов от бессилия застонал.

– Он самый, – удовлетворенно кивнул Максимов. – Почему, зная от Стаса, где находится дача, Гога до сих пор не удосужился прислать к нам гонцов с автоматами, я понять не могу. Хотя версия есть.

– Вы сейчас на Стаса можете навесить все, что душе угодно. – Кротов вновь успел взять себя в руки. – Человек уехал, как с него спросишь?

– Вчера я убил его. Кротов. – Максимов выждал, пока Кротов поймет сказанное. – По приказу Гаврилова, но больше из инстинкта самосохранения. Точно так же, как минуту назад пристрелил бы вас.

По обреченным глазам Кротова он понял – этот удар был последним.

Неприкасаемые

Мимо длинного ряда припаркованных на площади машин второй раз медленно проехала серебристая «Ауди».

«Дожили, черт! „Мерс“ теперь у нас самая незаметная машина. – Подседерцев поморщился. – Вот приехал бы я на убитом „жигуле“, сразу бы нашел!»

– Слушай, посигналь ему фарами, – обратился он к водителю. – А то этот придурок до утра здесь крутиться будет.

Водитель кивнул стриженым затылком и дважды мигнул фарами. «Ауди» посигналила в ответ и лихо газанула к дальнему краю стоянки.

– Слава богу, дошло! – Подседерцев прикурил новую сигарету от окурка. – Так, а ты пойди погуляй.

Водитель, по совместительству выполнявший работу охранника, «погуляй» понял своеобразно. Послушно вышел, аккуратно прикрыл дверцу и замер, как часовой, у переднего бампера.

Гаврилов распахнул дверь, и в салон ворвался промозглый ветер.

– Привет, Боря. С почином тебя! – Лицо Гаврилова светилось искренней радостью. Он уселся поудобней и азартно потер ладони. – Не знаю, как ты, а я весь изошелся. Нервы уже совсем ни к черту. Кротов уделал этого Ашкенази, как Мохаммед Али дистрофика. Десять минут общения, и клиент готов!

– Не тарахти! – поморщился Подседерцев.

– Не понял. Ты что, недоволен?

– Я не баба, чтоб удовольствие испытывать. Сделали дело, и хрен с ним.

Гаврилов обиженно засопел, полез в карман за сигаретами.

– Что-то я не пойму…

– Работаем дальше, только и всего, – сбавил нажим Подседерцев. – Рано радоваться, Никита.

– Все шло нормально, пока не вмешался Генштаб. Я угадал? – Гаврилов вытащил из-под себя скомканную трубочку газеты. Похлопал по колену.

– Нет, это из другой оперы. – Подседерцев прикрыл глаза, знал, что они сейчас могут его выдать. Гаврилов не зря корпел в Пятом управлении: как и зачем организуют ажиотаж в прессе, знал не понаслышке. – Знаешь, зачем Гога за бугор подался?

– Откуда мне знать? – пожал плечами Гаврилов. – Я же только наружку за ним пустил да группу Журавлева содержу, остальное ты себе оставил.

– Тогда слушай. В Вену Гога для конспирации полетел. Там уже арендован самолет. На один день слетает на Кипр. Туда же завтра вылетает председатель МИКБ. По моим данным, документы для регистрации банка в безналоговой зоне уже готовы. Новый банк через подставное лицо будет принадлежать Гоге, МИКБ купит тридцать процентов акций и откроет кредитную линию. Выводы? – Он повернулся, чтобы лучше видеть лицо Гаврилова.

– Элементарно, Ватсон. – Губы Гаврилова растянулись в саркастической ухмылке. Он опять похлопал газетой по колену. – Будет война. Только не делай страшное лицо, Боря, я же не совсем дурак. Гога об этом уже знает. Предполагает, что вы начнете прижимать каналы финансирования Горца, вот и выводит свои деньги из-под удара. Я не прав?

Подседерцев вмял окурок в пепельницу на подлокотнике. Только открыл рот, как в кармане Гаврилова протяжно запищал пейджер.

– Извини. – Гаврилов прочел сообщение на светившейся зеленым светом панели. Нервно покусал губы и сунул пейджер в карман.

– Тянуть с Гогой больше нельзя. Завтра же начинай крутить депозитарий банка. Гога возвращается через три дня, к этому времени там не должно быть ни копейки. Без наркоты я его оставил. Посмотрим, как с него крутизна пластами сходить начнет!

– Послушай, Борис, может, не гнать коней? Дадим ситуации устаканиться. Пусть еще недельку-другую посидят безвылазно на даче. А я тем временем все подготовлю. Да и с наездом нужно до конца разобраться.

– Кстати, что там произошло?

– Навел кое-какие справки через блатных. Сведения подтверждаются. Похоже, действительно залетные беспредельщики ошиблись адресом. Кто же знал, что нарвутся на этого отмороженного Максимова! – натянуто хохотнул Гаврилов. – Между прочим, имеем шанс предъявить претензии и потребовать компенсации. Если ставить вопрос в таком ключе, то тех, кого Максимов не успел подстрелить, сдадут в два счета, как Павлик Морозов. Как предложение? Еще надо установить, кто вкладывает деньги в Гогу.

– Расслабься, Гаврилов. Нахватался, блин, на вольных хлебах бандитских замашек. «Претензии предъявить»… Тебе что – денег на жизнь не хватает? Твое дело собирать информацию и при этом не совать голову туда, куда не влезет остальное.

– Кстати, о деньгах, – оживился Гаврилов. – Зачем гнать коней, если мы еще не знаем, откуда Гога берет деньги. Я же считал, вернее, читал анализ Кротова, на одной наркоте и импортной водке, пусть и трижды разбавленной скипидаром, таких денег не сделаешь. Значит, есть у Гоги где-то за бугром добрый дядя.

– А это уже не твоя забота, – как мог спокойно сказал Подседерцев.

– Естественно, но все-таки не грех знать, у кого такие бабки конфискуем.

– Делай свое дело и не лезь в высшие сферы. Завтра же начинай.

– Боря, сам подумай, зачем гнать?

– Я сказал – завтра!!! – неожиданно сорвался Подседерцев.

Гаврилов вздрогнул, лицо сразу же заострилось.

– Вот только орать не надо, – прошептал он.

– А ты не доводи! Короче, заканчиваем операцию ударными темпами и ложимся на грунт. Под банк мы уже подкопались, теперь снимаем деньги, гасим липовый филиал и подставляем Гогу под ножи авторитетов. Все! – Подседерцев прикрыл глаза и откинулся на подголовник.

Опять запищал пейджер. Подседерцев поморщился, словно по виску провели раскаленной спицей.

– Да засунь ты его, блин, в жопу! – прошипел он.

Гаврилов быстро пробежал глазами сообщение и нажал кнопку сброса. Медленно убрал пейджер в карман и сказал:

– Может, туда и всю остальную технику засунуть? Предупреждаю, моя задница не безразмерная.

Подседерцев покосился на него, но промолчал. Понял, на что намекает Гаврилов. С финансами, как у всякой государственной конторы, у Службы была вечная напряженка, а аппетиты аховые. Если удавалось добыть деньги через «фирмы друзей», то легально потратить их было сложно. Спецтехнику закупал Гаврилов, беспроблемный пропуск через границу организовать было несложно, ставил на баланс своей фирмы и безропотно передавал в вечное пользование Службе. Неделю назад через него как раз прошла партия подслушивающей аппаратуры.

– Я от этой операции только геморрой имею, – проворчал Гаврилов. – А деньги на жизнь зарабатывать надо. Мне агент срочную встречу назначает, трудно догадаться, да?

– Женского рода агент?

– Успокойся, мужского.

– Трудоголик! – Подседерцев с трудом повернул голову, невесть откуда взявшаяся боль сверлила висок. – Ты меня понял, Гаврилов, или еще раз повторить?

– Понял, не дурак. Три дня так три дня. – Он нервно забарабанил пальцами по свернутой в трубку газете. – Кстати, Журавлев на встречу с тобой напрашивается.

– Что ему надо?

– Хочет обсудить перспективы. Что-то там связанное с Кротовым.

– Не будет перспективы, – коротко бросил Подседерцев как о давно решенном. – Заканчиваем с Гогой и рубим концы.

– Кстати, я возил анализы Журавлева своему специалисту. Стресс без последствий не прошел. Спец утверждает, что рак сейчас начнет прогрессировать. Обследования в клинике дали бы точную картину, но и по анализам ясно, что Журавлев уже не жилец. О трех месяцах речи уже нет, жить ему осталось недели, так сказал мой спец.

– Тогда тем более, – немного помолчав, сказал Подседерцев. – Пора рубить концы.

– Хозяин – барин, – проворчал Гаврилов, покачав головой.

Он ждал, что Подседерцев протянет на прощание руку, может быть, очнувшись от своих забот, все-таки поздравит с успехом. Не дождался. И молча выбрался из машины, аккуратно прикрыв за собой дверь.