Текст книги "Тотальная война"

Автор книги: Олег Маркеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 40 страниц)

– Представляю, как вы удивились, когда увидели его вновь, – зашел с другой стороны Максимов.

– Я уже ничему не удивляюсь. Предопределенность… Предопределенность во всем! – Профессор вскинул костлявый палец. – Как я уже говорил…

«Так, сейчас его понесет!» – с легкой паникой подумал Максимов и поспешил задать следующий вопрос:

– Как выглядел человек, который принес брактеат? Профессор осекся. Морщины долго плясали на его лице, пока дряблая кожа не сложилась в недоуменную гримасу

– Это… Это вопрос полицейского, а не ученого, – справившись с волнением, произнес он.

Максимов вновь подался всем телом вперед, выложив руки на стол. Выдержал паузу, чтобы в подсознание профессора проник угрожающий смысл позы.

– Уважаемый господин Брандт, – начал Максимов ровным голосом. – Это вопрос коллеги, а не полицейского. Коллеги, попавшего в трудное положение. Речь идет о чести ученого и добром имени моего деда. Не могу себе представить, что вы откажете в помощи профессору Арсеньеву.

– Ах, вот оно что! Простите, не знал… А в чем проблема?

– Позвольте не посвящать вас в подробности. Скажу лишь, что мой дед попал в двусмысленную ситуацию. Прояснить которую поможет встреча с тем, кто обращался к вам за консультацией.

– И никаких комментариев?

– Увы, – вздохнул Максимов.

Кофейные пятна за стеклами очков пропали – профессор закрыл глаза. Выйдя из оцепенения, стал лихорадочно перебирать папки и ворох разрозненных бумажек на столе. Что-то бормотал себе под нос по-немецки. Максимов уловил лишь пару ругательств, знакомых по военным фильмам.

– Да что это я! – Профессор шлепнул себя по лбу. – Зачем искать, если все помню.

Он схватил первую попавшуюся ручку и стал выводить неровные строчки в блокноте Максимова.

– Зовут его Нуаре. Аккредитован при Ассоциации независимой прессы в Париже. Здесь берлинский адрес и телефон.

– Он живет в Берлине? – переспросил Максимов.

– Там у него берлога, как он выразился. – Брандт протянул Максимову блокнот. – Почерк разберете? Сам он, кстати, похож на медведя. И еще у него глаза фанатика. Не какие бывают у ученого. Вы понимаете?

– А какие же? – Максимов оторвался от записей. Брандт помолчал, подбирая наиболее точное определение.

– Моджахеддина. Да, я знаю, что он француз! – профессор перехватил недоуменный взгляд Максимова. – Но на ум пришло именно это слово. Не знаю, может быть, из-за перстня. У него на пальце старинный перстень с арабской вязью.

– Занятно, – обронил Максимов, сделав пометку в памяти. – Он как-то объяснил, откуда у него брактеат?

– Ха! Я даже не стал спрашивать. Такой мог снять его даже с трупа. Не улыбайтесь. Увидите этого Нуаре, поймете, что я прав.

Максимов убрал блокнот в карман.

– Если хотите, я не стану ссылаться на вас, когда меня спросят, у кого я раздобыл адрес.

– Сделайте одолжение!

Максимов приготовился встать и попрощаться.

– Момент. – Брандт вскинул руку. – Чуть не забыл. Вам это может пригодиться. Подлинность брактеата проверить очень легко. Он либо жжет пальцы, либо ощутимо холодит. Чем это вызвано, я не знаю, но факт остается фактом. Стоит подержать его в руке, как он меняет температуру. В ту или иную сторону, но всегда аномально с точки зрения канонов физики. Чудо, одним словом!

– Магия, – тихо, для себя уточнил Максимов. Профессор встал, протянуть руку через стол у него бы не получилось, поэтому обежал его. Встал вплотную к успевшему подняться Максимову.

– Я надеюсь, что хоть чем-то помог моему другу.

– Не сомневайтесь. Огромное вам спасибо, профессор. Максимов пожал протянутую ему сухую стариковскую руку

– Хильда! – крикнул профессор в запертую дверь. – Где эта радикалка, черт ее возьми? Постойте, совсем вылетело из головы! Я же не угостил вас кофе.

– В следующий раз. – Максимов вежливо улыбнулся. При мысли о бурде в кофеварке желудок свело в спазме.

– Вы же еще побудете в Гамбурге, не так ли?

– Пару дней, не больше.

– Прекрасно. Предупредите о визите заранее, я сварю настоящий кофе.

Морщины на лице профессора поползли к вискам. Улыбка печального мима держалась на его лице до тех пор, пока за Максимовым не закрылась дверь. Потом складки опали, глубокими бороздами залегли вдоль носа. Уголки губ загнулись книзу, и на лице Брандта образовалась презрительная гримаса.

Он вернулся к столу. Разгреб бумаги, вытащил из-под них телефон. По памяти набрал номер.

– Здесь Брандт, – отрывисто, перейдя на немецкий, бросил он в трубку. – Он был у меня. Я сделал все, что вы хотели. И не надо меня благодарить, герр Блюм! Лучше дайте старику спокойно работать, мне не так уж много осталось.

Он. швырнул трубку на рычаг.

Максимов пересек лужайку. Игроков на ней уже не было, лишь в дальнем конце в кружок расселась группка студентов. Карина ждала его там, где он ее оставил, – на скамейке под старым вязом. Он специально пошел к ней не по прямой, а по дуге, надеясь, что за это время у скамейки покажется новая знакомая Карины, блондинка, которую он не успел разглядеть из окна.

– Пошли, галчонок, – сказал он, подойдя к скамейке сбоку.

– Ой! – встрепенулась Карина, уронив на колени книжку. – Так и заикой оставить можно, Максим!

– А ты время от времени смотри по сторонам.

– Что-то ты злой. – Карина внимательно посмотрела ему в лицо.

– Просто устал. Не скучала?

– Не-а. Побросала диск с ребятами.

– С теми? – Максимов кивнул на группку в дальнем углу лужайки.

– Нет, они уже ушли. Такой рыжий-конопатый Ганс и фроляйн а-ля Клава Шиффер. Тебе бы она понравилась.

– С чего ты взяла?

– А на таких все мужики западают.

– «Если все, то не я». Не помню, кто сказал. – Он сел рядом с Кариной. – Они тебя пригласили или ты сама подошла?

– Диск рядом упал. Я им бросила, ну и само собой получилось… Слушай, а что ты такой подозрительный? Знаешь, шпиономания – одна из форм паранойи.

– Галчонок, я ходил в школу в те года, когда в нашей стране шпиономания не считалась болезнью. Только не надувайся, как мышонок на крупу.

Он потрепал ее по макушке.

– Ты французский не забыла? Нужна твоя помощь. – Максимов достал мобильный и стал набирать берлинский номер Нуаре.

– Рада стараться, ваше высокоблагородие! – Карина отдала честь, прижав ладонь к виску.

– Вольно, боец. – Максимов усмехнулся. – Сейчас к трубке подойдет человек по имени Леон Нуаре. Он журналист. Поболтай с ним. Представься парижской знакомой, Вряд ли он их всех помнит. Попробуй узнать, можно ли с ним завтра встретиться. Если клюнет, сразу прерывай разговор.

Карина пожала плечами. Взяла трубку. Максимов суеверно сжал кулак.

Соединили быстро. Карина, услышав в трубке мужской голос, показала большой палец и хитро подмигнула. Дальше пошел беглый разговор на французском. «Молодец, не переигрывает. Впрочем, разводить мужиков они теперь умеют чуть ли не с пеленок. Жестокое время, и детки растут зубастые, как волчата», – думал он, следя за Кариной.

– Але, але… Але. – Карина все дальше относила трубку от губ, потом нажала кнопку отбоя. – Вуаля! – Она протянула трубку Максимову. – Клиент готов. Смешные вы, мужики, ей-богу!

– Ага, обхохочешься, – из мужской солидарности проворчал Максимов. – Что он сказал?

– Ну, мадмуазель Мари он помнит, но смутно. – Карина хихикнула. – В Париже Мари, как в Москве Маш. А если серьезно, до. конца недели будет в Берлине. Связаться можно в любое время по этому телефону.

Максимов закурил. Время от времени бросал взгляд на то узкое окошко под самой крышей, где по его расчетам находилась каморка профессора.

Карина ждала, положив рюкзак на колени. Молчание затянулось, и она, придвинувшись, положила голову на плечо Максимову.

Черное солнце

Срочно

Конфиденциально

г-ну Хиршбургу

Этап «Архивариус» успешно завершен.

«Мангуст» и «Вольхен» срочно покинули гостиницу. На арендованной машине «опель-вектра» ВС497СА выехали на федеральную автостраду Гамбург – Берлин. В силу этого подводка к «Вольхен» агента «Мисти» продолжения не имела.

Передвижение «Мангуста» контролируется, попыток оторваться от наружного наблюдения до настоящего времени не предпринимал.

Иоганн Блюм

Глава семнадцатая. Сотрясение мозга

Совершенно секретно

Берлинская резидентура СВР,

т. Забелину

Получена достоверная информация о тесных контактах Леона Нуаре с руководством группы «Аль-Джамаа» (Алжир).[36]36
  Исламская вооруженная группа численностью в несколько тысяч человек. Финансируется алжирской диаспорой в Европе, из Ирана и Судана. Руководитель – Хасан Хаттаб. Террористы «Аль-Джамаа» обвиняются в убийстве президента Алжира Моххамеда Будиафа в 1992 году и взрыве в том же году аэропорта в столице Алжира.


[Закрыть]

При дальнейшей разработке объекта присвоен псевдоним «Легионер», прошу получить дополнительную информацию по следующим вопросам:

– маршрут движения группы;

– особенно: интервалы на марше (короткий привал с маскировкой каждые 80 минут является признаком противодействия спутниковой разведке);

– состав группы, с целью установить возможное участие в операции Исламского движения Узбекистана;[37]37
  Основано в 1996 с целью создания исламского государства в Ферганской долине. Штаб-квартира – Кандагар (Афганистан). Лидеры ИДУ поддерживают тесные контакты с разведками Пакистана и Саудовской Аравии. Отряды ИДУ, насчитывающие несколько тысяч человек, оснащены современным вооружением, включая установки «Град» и средства ПВО.


[Закрыть]

– судьба оставшихся в живых членов группы. Для дальнейшей разработки объекта признано целесообразным переместить операцию на территорию России.

Специальные операции

Берлин, конец августа

Ярослав Садовский в третий раз выполнил проверочный маневр, прокатившись по переулкам. Немецкая или чья-то там еще «наружка», наверное, в этот час пасла других. Во всяком случае, «хвоста» не наблюдалось. Правда, могли ждать в конечной точке маршрута, но на этот случай у кафе Ярослава уже страховали. Сегодня в обеспечении вновь работал Витек. Вспомнив о молодом опере, Ярослав улыбнулся. У парня наверняка поджилки тряслись от страха и потная рубашка прилипла к спине. Подробностей операции он, конечно, не знал, но проникся ответственностью момента после часового инструктажа у и.о. резидента.

Вспомнив о Крысе, Ярослав болезненно поморщился. И его Крыс мурыжил не меньше часа. При этом сделал такое лицо, будто страдал от недельного запора. Провожал на плевое, по мнению Ярослава, мероприятие, словно речь шла не о возврате раритетной бляхи, а о передаче капсулы с концентратом бактерий дизентерии, чтобы усадить на горшок всю штаб-квартиру НАТО.

Причину кислой мины на лице Крыса Ярослав знал, поэтому во время инструктажа тихо злорадствовал. Москва дала санкцию на дальнейшую работу с Эрикой и Леоном, усмотрев в этом тонкую политическую интригу с далеко идущими последствиями. И сам Глаголев ради такого дела срочно прервал отпуск и на днях должен появиться в родной резидентуре. О последнем Крыс еще не знал, потому что не имел папы, находящегося на короткой ноге с половиной Ясенева. А Ярослав такого папу имел, поэтому чуть не рассмеялся в лицо Крысу, когда тот в заключение часового занудства потребовал для пущей надежности вербануть Эрику.

«Нет, если человек дурак – то это надолго, – злорадно усмехнулся Ярослав. – Так подставился! Я же Глаголеву обязательно доложу. Вот старик обхохочется. Нет лучше способа завалить операцию, чем подрулить к Эрике с вербовочным предложением. Пошлет открытым текстом. И еще по роже даст».

Ярослав стал размышлять, не является ли требование вербануть красивую и свободную женщину проявлением подсознательного желания ее унизить за недоступность. В психоанализе он был не силен, но пришел к выводу, что Фрейд умер несчастным человеком, потому что так и не дождался своего коронного клиента – подполковника Забелина, по прозвищу Крыс.

Он притормозил, уступая дорогу мамаше с коляской. Подобная вежливость по отношению к пешеходу в Москве стоила бы ему помятого зада машины. Но в цивилизованном Берлине считалась нормой. Мамаша послала ему благодарную улыбку, на которую Ярослав ответил не менее лучезарной. При этом он мимоходом оценил экстерьер немки, выставив ей три балла. Себя сегодня перед зеркалом он оценил на все пять. Как всегда бывало, кураж от рискового мероприятия придал дополнительный шарм его благородно костистому лицу. Даже глаза много повидавшего сорокалетнего мужчины сегодня приобрели азартный блеск. Он еще раз убедился в этом, бросив взгляд в зеркало заднего вида.

Ярослав въехал на маленькую улочку, в центре которой находилось арабское кафе, в твердой уверенности, что выглядит прекрасно и «хвоста» за ним нет. Виктор поднял солнцезащитный щиток своей машины, дав сигнал, что все в порядке.

Уверенной пружинистой походкой Ярослав вошел в кафе. Как и в прошлый раз, здесь царил полумрак, затемненные стекла не впускали внутрь солнечный свет, и приятно пахло кофе по-турецки. Его Ярослав и заказал, как старому знакомому кивнув хозяину.

Заказ был выполнен в кратчайшие сроки, и кофе появился на столе со всей причитающейся порцией вежливости. На хмурой родине, как привык считать Ярослав, царило бытовое хамство, усугубленное всеобщей нищетой, а здесь, в привычно сытой Европе, деньги водились у каждого, а значит, каждый был потенциальным покупателем, и только сумасшедший будет хамить тому, за чьи марки и пфенниги он содержит себя и семью.

Хозяин оглядел пустой зальчик и с грустной миной на оплывшем лице удалился в подсобку. Судя по всему, заведение не процветало.

Ярослав достал бумажник, сделав вид, что проверяет, не забыл ли положить в него мелкую наличность. Незаметно вытащил пластиковый пакетик и вытряхнул из него золотой кругляшок. Брактеат со змейками беззвучно упал на мягкую обшивку дивана рядом с бедром.

Как сообщалось в сопроводительных бумагах Центра, брактеат оказался подлинным, и Ярослав счел за благо не держать в кармане кругляшок стоимостью в сотни тысяч. В случае опасности, тьфу-тьфу-тьфу, можно сделать круглые глаза и заявить, что вещь не его. В качестве подстраховки в кармане лежала собственноручная расписка Эрики фон Вестарп, но, как известно, береженого бог бережет.

Он бросил взгляд на часы. Сам пришел за десять минут до назначенного времени. Насколько знал, Эрика на свидания никогда не опаздывала. Да и Леона в его Иностранном легионе должны были приучить к точности.

Ярослав закурил и стал снова анализировать ситуацию. Больше всего его и Центр, кстати, беспокоил самостийный журналист с диверсионно-разведывательным прошлым.

Если пишешь об искусстве, сам бог велел клубиться в розово-голубой тусовке, клепаешь статьи о спорте – не вылазишь из раздевалок; о финансах и прочем экономическом бандитизме – дружишь с беловоротничковой плесенью из кондиционированных офисов. Но если рыщешь по местам боев и в районах спецопераций, будь готов к встрече с холодноглазыми ребятами из спецслужб. На каких условиях тебе позволят блуждать в запретной зоне – вопрос отдельный. Но договариваться придется непременно. Спецслужбы и их визави независимых собирателей информации не жалуют. Там, где стреляют, взрывают и беззвучно суют нож под ребра, извечный вопрос «быть или не быть» перефразирован в «свой или чужой». И не дай бог ответить неправильно. Журналистское удостоверение – не бронежилет, от пули не спасет.

Центр, прокачал Леона через все компьютерные архивы. Кого именно снабжает информацией Леон Нуаре, делать вывод еще рано, но в том, что журналист подрабатывает шпионажем. Центр не сомневался. Все это привносило в предстоящую операцию острый привкус опасности, как мексиканский перец в хорошо поджаренное мясо.

Ярослав отметил, что пальцы отбивают по столу марш матадоров из «Кармен». Именно им, матадором, готовым к смертельно опасной игре с быком, он себя сейчас и чувствовал.

К кафе подъехал приплюснутый «Порше». Из ярко-красной машины выскочила женщина. И у Ярослава екнуло сердце.

Сегодня на Эрике были облегающие брючки и короткая кофточка, открывающая плоский загорелый живот. Эрика стала возиться с замком, очевидно, заел, и ей пришлось прижать дверь коленкой. Она вскинула голову и помахала рукой черным стеклам кафе. Знала, там ее уже должен ждать этот русский, абсолютно не закомплексованный и уверенный в себе.

Ярослав похотливым взглядом ощупал ее с головы до ног и глубоко затянулся сигаретой.

На стол упала тень. Ярослав начал поворачивать голову, но тут в ней миллиардом искр взорвалась боль…

…Он открыл глаза и первое, что увидел, была коричневая лужа. В ней плавали мутные блики, извивались, как светящиеся червячки. Завороженный их танцем, Ярослав не сразу сообразил, что измененным ударом зрением видит пролитый кофе. И сразу же почувствовал характерный сладкий запах. Рот был забит чем-то вязким и соленым. Ярослав попробовал оторвать голову от стола. Но тут же сверху обрушился новый удар…

* * *

Сов. секретно

Москва, Центр

Докладываю, что при проведении оперативного мероприятия в рамках операции «Музей» неустановленными лицами совершено нападение на сотрудника резидентуры подполковника СВР Садовского Я. К.

В порядке обеспечения мероприятия мною была организована оперативная видеосъемка подступов к кафе «Измир». Анализ видеозаписи и показания офицера, обеспечивающего спецмероприятие, позволяет утверждать, что нападавшие воспользовались черным входом. Нападение произошло в момент прибытия объекта «Княжна». Практически следом за ней на месте встречи появился объект «Легионер». Они оказали первую помощь потерпевшему и вызвали полицию.

Доподлинно известно, что предмет, предназначенный для передачи объекту «Легионер», в личных вещах Садовского не обнаружен. Пропала также расписка объекта «Княжна».

В настоящее время Садовский Я.К. находится в нейрохирургическом отделении. Врачи оценивают его состояние как средней тяжести, транспортировка потерпевшего в ближайшие дни исключается.

И.о. резидента Забелин К. П.

* * *

За окном выгоревшее за день небо медленно наливалось вечерней синевой.

Ярослав, не отрываясь, смотрел на шпиль телебашни. Глаза время от времени застили слезы, картинка начинала расплываться, и, казалось, что луковица берлинской телебашни начинает плавиться, как свечка. Тогда он быстро смаргивал слезы и вновь упрямо утыкал взгляд в шпиль. Это был единственный доступный ему способ удержать сознание от скатывания в полуобморочный сон. В голове было пусто, мозг, отравленный ударными дозами обезболивающих препаратов, отказывался работать. Да и думать, если честно, не хотелось до тошноты. И так все ясно – провал.

Вежливые дяди из «крими» сочувственно покивали, почеркали что-то в своих блокнотиках и удалились, сдав Садовского на попечение врачей. А те приступили к работе сноровисто и педантично. Немцам, как понял Садовский, без разницы: чинить «фольксваген» или латать человека. Работают, как роботы, четко и без лишних эмоций. Когда его наконец оставили в покое, Садовский стал смотреть в окно. И ждать визита сострадательных сослуживцев.

Знал, кто-то из резидентуры непременно должен навестить боевого товарища.

Дверь бесшумно отворилась, и на пороге возник Крыс.

«Твою маму… Не удержался, зараза, лично заявился», – подумал Ярослав, заставив себя улыбнуться.

Забелин ощупал взглядом палату, надолго задержал его на вентиляционной решетке. С глубокомысленным выражением лица перемалывал челюстями жвачку.

По легенде Крыс вполне мог посетить попавшего в беду соотечественника: атташе по культуре не мог не проявить участия к судьбе представителя российских электронных СМИ. Но и.о. резидента безусловно мог послать в больницу кого-нибудь из подчиненных. Раз пришел сам, значит, усмотрел в этом некий смысл.

«Ну прямо Штирлиц пришел проведать радистку-роженицу!» – Ярослав закрыл глаза. Сил терпеть этот дешевый спектакль не было.

Крыс сел в кресло у кровати, похлопал Садовского по колену

– Как ты, дружище?

– Как видишь, – процедил Ярослав. – Понатыкали в меня трубок, как в космонавтку Белку. Только скулить и остается.

Судя по злорадному выражению лица, увиденное Крыса порадовало.

– Ты что-нибудь помнишь?

– Пил кофе. Подъехала Эрика. Дальше – темнота. Били дважды.

– Возможно, больше. Полюбуйся.

Крыс достал из кармана зеркальце, чем очень удивил Ярослава. Но собственное отражение удивило его еще больше. Из прямоугольника зеркала на него глянула пунцовая образина с расплющенными губами и с фиолетовыми кругами под глазами.

– Сотрясение мозга. Подозревают трещину основания черепа, – добил Крыс. – Так что ты уж поосторожнее. Резкие движения тебе сейчас противопоказаны.

Ярослав тихо застонал. Врачи оказались куда гуманнее и не позволили ему взглянуть на себя в зеркало. И только законченный садист Крыс мог в такой ситуации ввернуть фразочку с двойным дном: «резкие движения», которые противопоказаны больному, – это тонкий намек на то, что больничную палату следует считать камерой предварительного заключения до тех пор, пока резидентура не подберет погорельцу более подходящее место для неторопливых бесед.

Крыс указал глазами на решетку вентиляции.

– Полиция сказала, что увидев тебя валяющимся под столом, девушка выскочила на улицу и подняла крик. Как раз подъехал твой знакомый Леон. Отважный человек – он сразу бросился в погоню за нападавшими. Но никого не поймал. Задняя дверь в кафе оказалась запертой снаружи. Хозяина нашли связанным в подсобке. Ты часто бывал в этом кафе?

– Второй раз, – нехотя ответил Ярослав, включаясь в «игру на микрофоны».

– А кто предложил встретиться в кафе? – с иезуитской улыбочкой задал вопрос Крыс.

– Эрика. Эрика фон Вестарп.

– Дай-ка я подушечку поправлю. – Крыс наклонился над ним и в самое ухо прошептал:

– Как тебя она поимела, а?

– Да иди ты! – Ярослав поморщился, когда его окатило ментоловым дыханием Крыса.

– Бумажник, документы, все пропало. Все, – подчеркнул Крыс, дав понять, что брактеат так и не нашли.

– Надежда умирает последней, – попробовал настроиться на оптимистический лад Ярослав. В конце концов, подобрать брактеат могли Эрика или Леон. Если так, то еще не все потеряно. Еще сохранялся шанс продолжить игру.

– Мне другая поговорка нравится. Что с возу упало, то пропало. – Во взгляде Крыса ясно читалось брезгливое презрение к проигравшему.

Садовский заставил себя думать. В который раз просчитал возможные варианты. Их было всего три: подставила Эрика, подставил Леон или кто-то вел эту парочку задолго до их встречи с Ярославом. Так или иначе, но все, что напланировал Центр, можно пустить на туалетную бумагу. Брактеат исчез. И виноват в этом тот, кто так безответственно подставился. Глаголев, само собой, Крысу клизму вставит, но главным виновником все равно назначат Ярослава, который сразу не раскусил провокацию. А значит, выгонят пинком под зад, как пса, потерявшего нюх. Но перед этим прогонят через все адовы круги служебного расследования.

Ярослав понимал, что надо собраться и начинать биться за свое будущее уже сейчас, пока лежит в относительной безопасности больничной палаты. В Следственном управлении на Лубянке ему не дадут в тиши и покое выработать линию поведения. Там будут прессовать по полной программе, вытягивая всю подноготную. Но он чувствовал, что воля к сопротивлению слабеет с каждой секундой.

Как всякий человек, у которого вырвали почву из-под ног, – а изуродованное лицо лишь усугубляло шок, – Ярослав желал одного – забыться и уснуть, втайне надеясь, что, проснувшись, он обнаружит, что все было лишь сном. Вялость внутри он списывал на действие лекарств. Думать иначе не позволяло самолюбие. И лишь оно сейчас не давало разрыдаться в голос прямо на глазах у ненавистного Крыса.

– Слушай, Костя, шел бы ты… Башка у меня раскалывается. И спать хочу.

– Конечно, поспи. Торопиться тебе некуда. Раньше, чем через неделю, тебя отсюда перевезти не позволят.! Но мы что-нибудь придумаем.

Намек был достаточно прозрачный, участие в голос! Крыса не обмануло. Правила Ярослав знал: если бы травма черепа и неподкупность немецких врачей, стоят сейчас Ярославу на первом допросе.

В палату вошла медсестра. Сделала строгое лицо и постучала пальчиком по часам на руке.

– Господин атташе, пять минут истекли! Больному нужен покой.

«Больному нужны мыло и веревка», – мелькнуло в голове у Ярослава. Юмор был совершенно могильный, но точно соответствовал моменту и тому, что творилось сейчас у него в душе.

Крыс бодренько вскочил, вскинул кулачок в пролетарском приветствии, пробормотал что-то ободряющее и выскользнул из палаты.

Медсестра пшикнула дезодорантом, наполнив палату цветочными ароматами. Подоткнула простыню под Ярославом. Пощупала пульс и успокаивающе кивнула. Глаза при этом она слишком быстро отвела в сторону.

Ярослав ужаснулся. Впервые за всю его взрослую жизнь молодая женщина не стала пристально, как завороженная, смотреть ему в лицо. И это стало самым верным и жестоким знаком краха. Окончательного и неумолимого.