Текст книги "Тотальная война"

Автор книги: Олег Маркеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 40 страниц)

Глава двенадцатая. Возьми меня с собой

Странник

Знакомый дизайнер, из бывших биологов, рассказал, что человечество зародилось во влажных тропических лесах, поэтому большинству импонирует матово-белая гамма с вкраплениями зеленого, а не аляповое разноцветье модерновых интерьеров. Он и предложил дизайн квартиры, гарантирующий уют при минимуме вещей.

Свет, просеянный сквозь жалюзи, наполнял комнату мягким белым свечением. От живой зелени пришлось отказаться ввиду беспокойного образа жизни хозяина. Вместо цветков в горшках по стеллажу полз пластмассовый вьюн. Обивка кресел была бледно зеленой, даже столик намеренно подобрали цвета бутылочного стекла, чтобы смотрелся крошечным озерком на фоне темно-серого ковра. Выбор картин дизайнер одобрил, только перевесил по своему вкусу. Максимов искренне был благодарен дизайнеру с дипломом биолога. Художник в нем не задавил человека, дом для него остался средой обитания, а не превратился в полигон для творческих экспериментов.

Стоило пять минут посидеть, разглядывая картины, как из тела незаметно исчезало напряжение и мысли текли неспешно.

Но сейчас Максимову никак не удавалось расслабиться.

В воздухе еще витал приторный запах чужого одеколона. Едва уловимый. Но и этого было достаточно, чтобы отравить уютную атмосферу дома.

Максимов научился по-звериному чутко улавливать запах болезни, идущий от человека. Липовый «майор», несомненно, был болен, и кислый запах уже нельзя было заглушить никаким одеколоном. Постоянный стресс и привычное лицемерие – вот два червя, что точат изнутри тело и душу оперов. Через десять лет службы, случается, от человека ничего не остается. Одна оболочка. И тогда днем они прячут свою ущербность за показным высокомерием, а вечером гасят водкой.

Бесшумно вошла Карина. Присела на подлокотник кресла, обхватила Максимова за шею. От ее мокрых волос пахло мятным шампунем. Капелька упала на щеку Максимову, и он открыл глаза.

– Менты настроение испортили? – тихо спросила Карина.

– А они ничего другого не умеют. – Максимов решил не посвящать Карину в подробности криминальной жизни родного района.

Он продолжал машинально поигрывать веером. Движения руки были нервными, словно кошка била хвостом.

– Можно посмотреть? – Карина протянула руку. Раскрыла веер, внимательно стала разглядывать рисунок по шелку. – Красивый. Журавлики на закате. Танцуют или дерутся… А что здесь написано? – Она осторожно провела пальцем по строчкам иероглифов. – Максимов не спешил с ответом. Ждал, когда внутри вызреет решение.

«А что тянуть? И так ясно, надо срочно уходить, пока не захлопнули капкан. „Майор“ не зря назвал фамилию Евсеева. Думал на испуг взять. Не получилось. Значит, обложит по всем правилам. Ясно дал понять, начнет копать с Калининграда. Я могу исчезнуть в любой момент. Но тогда в разработку возьмут девчонку. Выхода нет. Все равно, рано или поздно, пришлось бы начинать с ней работать».

 
– На закате гуляя с Лю Ши, мы увидали,
Как на вспаханном поле сражаются два журавля.
То черный бросался в атаку искусно, то белый брал верх.
Но солнце зашло, и ночь победила всех, —
 

прочел он по памяти.

– Здорово! Это китайский?

– Язык. конечно, не знаю. Знакомый перевел. – Он провел ладонью по спине Карины, привлекая ее к себе. – Веер относится к эпохе Цин. Времечко было интересное, не хуже нашего. Как сказал Конфуций, дай вам бог потерять всех родных и испить все несчастья, но упаси вас родиться в эпоху перемен. Династия Цин удержалась на троне только благодаря фантастической даже для Китая жестокости. Кстати, что главное в управлении большой империей?

– Не знаю. – Карина пожала плечами. – Это к моему отчиму вопрос.

– Главное, чтобы подчиненный в самом дальнем уезде знал, что кара за неисполнение приказа будет неминуемой и беспощадной. У Цин для этого была личная гвардия, способная выполнить любой приказ. Это были не банальные убийцы. Вначале они сдавали экзамены по живописи, поэзии, музыке, каллиграфии, истории, точным наукам и математике, медицине и искусству управлять государством. Затем приходил черед боя на мечах, верховой езды, стрельбы из лука, единоборств и стратегии войны. Лично император присваивал выдержавшему испытания титул «вень ву кван кай» – «Совершенный талант в науках и воинском искусстве». Днем они были утонченными придворными, а ночью превращались в безжалостных непобедимых воинов. В росписи по шелку, сложении сонетов и игре на цитре они могли поспорить с известными мастерами. И в технике боя им не было равных. Фильмы не врут, их мастерство граничило с магией.

Он взял из рук Карины веер.

– Я думаю, что такой человек мог сам изготовить и расписать веер. Обрати внимание: автор назвал имя спутника – Лю Ши. А иероглиф «ши» означает «воин». Конфуций использовал его в значении «ученый». Получается – «воин-ученый».

Карина, задумавшись, крутила мокрую прядку Не отрываясь, смотрела на грациозный танец журавлей.

– Слу-ушай! – глаза ее вдруг округлились. – Он же его убил, этого Лю Ши, да? А веер – память о поединке.

В свое время Максимов так же поразился, когда до него дошел зашифрованный в стихах смысл.

– Не только. Представь, душный вечер. Бабочка вьется у бумажного фонарика. Цикады приветствуют полную луну, желтую, как глаз тифа. В пиале, формой подобной цветку хризантемы, остывает чай Джу-Хуа.[27]27
  Чай из лепестков хризантем, обладает сладковато-горьким, мягким вкусом; в жару охлаждает тело; выводит токсины и улучшает зрение.


[Закрыть] Беседа течет неспешно, как река в ночи. Хозяин обмахивается веером, слушая гостя. С затаенной улыбкой демонстрирует роспись, как бы играя с противником, не умеющим принять сигнал об опасности. А потом… – Максимов сложил веер. Показал Карине дракона, свернувшегося на перламутровой рукояти. Надавил пальцем на голову дракона. Щелкнула потайная пружина. И спицы веера выскочили из пазов, превратившись в шакены. – Раз! – Максимов резко взмахнул рукой, и пучок из девяти острых стрел вонзился в торец стеллажа.

– Ай! – вскрикнула от неожиданности Карина.

– Гаснет лампа, стихают шаги. И вновь ночь победила всех, – закончил Максимов.

Карина вскочила, подбежала к стеллажу, пальцем дотронулась до еще дрожащих стрел.

– Они не отравлены? – спросила, оглянувшись.

– Сейчас уже нет. А в те времена, конечно, смазывались ядом. Метнув, убить такими стрелками сразу нельзя. Можно временно ослепить, чтобы потом добить. Но если хотели гарантированно вывести из строя, то в дело шел яд.

Он встал, по одной вытащил стрелы, вставляя в пазы на рукоятке. Натянул шелк. Веер вновь стал безобидной безделушкой.

Карина следила за его руками, покусывая нижнюю губу. Максимов улыбнулся, догадавшись, о чем она думает.

– Видела бы ты себя со стороны, галчонок!

– А что?

– Так дети смотрят на мороженое. Глазами съедают раньше, чем его положат в розетку. – Он протянул ей веер, как передают нож, рукоятью вперед. – Дарю. С днем рожденья!

Карина взвизгнула от восторга. Повисла не шее Максимова.

– Ну-ну, успокойся, – смущенно прошептал он. – Не новый мотоцикл, конечно. Зато – от всей души.

Карина отпрыгнула к окну. Замерла, приняв боевую стойку. Раскрытый веер пойманной бабочкой порхал в вытянутой вперед руке.

– Я похожа на мадам Му Джуинг?[28]28
  Легендарная женщина-воин из клана Янь стала символом преданности, храбрости и патриотизма.


[Закрыть]

– Откуда ты ее знаешь? – удивился Максимов.

– О! В нашей школе не знали, на что еще потратить деньги папашек. Выписали настоящего китайца, он у нас физкультуру вел. Ушу и прочие заморочки. Девчонки на лошадях катались. Особо продвинутые в крикет играли. А я с китаезой каждый день занималась, чтобы на теннис не ходить. Смотри!

Она развернулась, плавным пируэтом ушла в низкую стойку, сокращая дистанцию. Вынырнула вверх. Удар ветра, вызванный взмахом веера, взбил волосы Максимова. Он услышал, как щелкнула потайная пружина, отпрянул назад. Карина каким-то непостижимым образом успела оказаться у него за спиной. Он успел заблокировать ее руку, но пучок стальных спиц все равно коснулся тела.

– Все! – Карина дунула, сбивая упавшую на лоб челку.

– Один ноль в мою пользу.

– Отыграться можно?

– Не-а. Нашел дуру! – Карина резво отскочила, увеличив дистанцию до максимума. – Ты же мне кости переломаешь.

– Ладно, не бойся. Моряк салагу не обидит.

Карина настороженно следила за его движениями.

– Как учил наш китаеза: «Бой, которого ты избежал, – ты выиграл». – Она демонстративно убрала руки за спину. – Ну, нападай на беззащитную женщину.

– Два ноль в твою пользу, – усмехнулся Максимов. – Этот прием называется «пожертвованное положение». А по-русски – «подставься, чтобы победить». Все, галчонок, тренируйся, а я пошел приводить себя в порядок.

Только под струёй обжигающего душа он смог наконец расслабиться и полностью отрешиться ото всего. На какое-то мгновенье окружающий мир пропал за тонкой пленкой воды, и он увидел…

* * *

Из арки окна был виден только угол лужайки. Казалось, что оранжевый диск, плавно паря в воздухе, появляется из ниоткуда. Карина ловко ловила диск и резким движением вновь посылала в полет. В никуда. Странник подошел ближе к окну. Но угол обзора был слишком мал. Партнера Карины разглядеть не удалось.

– Все предопределено, мой юный друг. И ваше появление здесь, и мое ожидание. Предопределенность судьбы одних делает сильными, других – слабыми. Требуется изрядное мужество, чтобы позволить судьбе свершиться, не так ли?

Странник оглянулся и встретился взглядом с карликом с морщинистым лицом постаревшего клоуна. Под кустистыми бровями, белыми, словно заиндевелыми, прятались мутно-коричневые, цвета чая с молоком, глаза.

* * *

Голова еще чуть-чуть кружилась. Он повернул кран, и по распаренному телу ударили ледяные струи. Мышцы сразу же сделались тугими и упругими.

Он выключил воду, присел на край ванны. Закрыл глаза. Теперь никаких видений не было. Просто отдыхал, наслаждаясь ощущением разливающейся по телу силы.

Начал бриться, и едва успел намазать пеной щеки, как услышал трель телефонного звонка.

– Не заладился денек, с утра тормошат, – проворчал он своему отражению.

В дверь постучала Карина и спросила:

– Макс, тебя какая-то дама домогается. Послать или поговоришь?

– Я тебе дам послать!

Он быстро смыл пену, обмотал вокруг талии полотенце и вышел.

В кухне витал аромат свежесваренного кофе. На столе дожидались гренки с сыром. Карина сидела на уголке диванчика, явно ожидая комплимента.

Максимов взял трубку.

– Слушаю. А, доброе утро, Арина Михайловна. Уже имел честь пообщаться. Жутко, жутко, согласен. Не двор, а Гонконг, ей-богу. – Он прикрыл микрофон ладонью, обратился к Карине:

– Молодец, галчонок! Наливай кофе, это надолго.

– Не с работы? – спросила Карина.

– Нет, соседка.

– Голос приятный.

– При случае познакомлю, – пообещал Максимов, отметив, что мысль здравая, может быть, своднический азарт у Арины Михайловны хоть немного пойдет на убыль.

Арина Михайловна была из тех, кому светило разорение при введении повременной оплаты за телефон. Казалось бы, по профессиональной привычке она должна бы не доверять телефону, однако, напротив, общалась помногу и подолгу. Максимов знал, что проще подняться на седьмой этаж, чем пытаться дождаться, когда у соседки освободится телефон. И первые десять минут ее надо слушать, не перебивая, потому что все равно бесполезно пытаться вставить хоть слово.

Прижав трубку плечом к уху, отхлебнул кофе. Прикрыв глаза, посмаковал вкус. Горячая горечь, с едва ощутимой сладостью. Немного резко, но если сразу не выплюнуть, то от второго глотка уж не удержаться. Спрятав улыбку, посмотрел на Карину. Автор соответствовал произведению.

Арина Михайловна конспективно, но детально прорисовав ключевые моменты, изложила свою беседу с опером. Максимов терпеливо ждал.

Наконец Арина Михайловна выдохлась и спросила:

– Тебе он не показался несколько странным?

Вопрос был задан в лучших традициях советской нелегальной разведки. К тому же, Арина Михайловна была профессиональным лингвистом и интонацией владела в совершенстве. Только очень изощренный «слухач», подсевший сейчас на линию связи, мог уловить что-то подозрительное в едва заметной паузе перед последним словом. Оказалось, Арина Михайловна тоже раскусила «майора».

– Да, явно со странностями, – тем же шифром ответил Максимов.

– И что ты обо всем этом думаешь? – спросила Арина Михайловна.

– Было бы чем голову забивать! – Он мельком взглянул на Карину, занявшуюся новой порцией кофе. – У меня своих проблем предостаточно. Кстати, Арина Михайловна, мне придется ненадолго уехать. Точно не скажу, на сколько. Три дня – минимум.

– Так неожиданно? – удивилась соседка.

– Проблемы, о которых знаешь заранее, не проблемы, а планы. – Максимов подмигнул резко повернувшейся Карине.

– Хорошо, за квартирой я присмотрю. Тем более, с этими хлопотами…

– Арина Михайловна, еще раз примите соболезнования.

– Спасибо, Максимушка. Как вернешься, сразу заходи в гости. «Легерос» ждет, ты не забыл?

– Помню, помню. До свидания! Он положил трубку.

Карина поставила на стол дымящуюся турку с кофе. Села напротив, подперев щеку кулаком.

– У нее кто-то умер? – спросила она.

– Да. Старая подруга.

Максимов отвернулся к окну. Не глядя, нащупал пачку, выбил сигарету, прикурил. Ушел в себя, на минуту отключившись от окружающего мира.

Карина терпеливо ждала, потом не выдержала.

– Максим! – окликнула она его.

– А? – очнулся Максимов.

Карина сделала глоток кофе, слизнула коричневую пленку с губ и с невинной улыбкой заявила:

– Когда какая-нибудь баба треснет тебя сковородкой по башке, так ты, дорогой, не удивляйся.

– Это за что? – все равно удивился Максимов.

– А вот за это отстраненное выражение лица. Сидишь, общаешься, а потом – раз, как будто рядом пустое место. Обидно, между прочим!

– Надеюсь, это будешь не ты.

– Конечно, не я. Не мой стиль. Я лучше в кофе что-нибудь подсыплю.

– Учту, – усмехнулся Максимов.

Карина вдруг погрустнела, шмыгнула носом.

– Макс, а ты куда собрался, если не секрет?

Максимов откусил тост, прожевал, выигрывая время.

– В Германию, галчонок.

Карина сразу же посветлела лицом.

– Ну, тогда с тебя четыреста долларов.

Максимов от неожиданности поперхнулся.

– Не понял?

– Я заказала два билета до Гамбурга. Еще вчера. Как только ты позвонил, так и заказала.

– Так, наш пострел везде успел. – Максимов покачал головой. – И почему ты считаешь, что…

– Что ты все бросишь и начнешь решать мои проблемы, – передразнила его Карина, ввернув любимую присказку Максимова. – Сразу говорю, ты и не обязан. Только тут такое дело…

Она замолчала. Стала пальцем собирать крошки.

– Папу надо похоронить. Следствие закончилось, полиция готова выдать тело. Консульству все по барабану. У отца двойное гражданство, наши кивают на французов. А французская жена – Мари – три года с ним в разводе. Ей эти похоронные дела ни разу не уперлись. Мать, сам понимаешь, не поедет. Отчим удавится от ревности. Осталась только я.

«Да, Ваня Дымов, начудил ты! – с тоской подумал Максимов. – Всю жизнь бабам покоя не давал. Даже помереть умудрился в койке у тайской шлюхи. А оказалось, единственная, кто тебя любил, – дочка. Которую ты за год до смерти встретил».

Карина все мяла и мяла шарик из мякиша. Голову не поднимала. И вдруг на скатерть стали капать слезы.

– Я понимаю, у всех своя жизнь. У всех проблемы. А он там… – Она тихо всхлипнула.

Максимов глубоко затянулся. Поморщился от рези в горле.

– И ты, галчонок, сутки молчала?

– Ага. Если честно, даже жалею, что проговорилась. У тебя своей головной боли хватает. К тебе вон, с утра пораньше менты косяком идут…

– Ну и черт с ними! – Он раздавил сигарету в пепельнице. – На какое число билеты?

Карина медленно подняла голову, тыльной стороной ладони вытерла слезы.

– Без даты вылета. Есть рейс сегодня, в шесть вечера.

– А твои в курсе? Между прочим, приличия требуют позвонить и доложить, что жива. Наверно, уже устали на ушах стоять. Как считаешь?

Максимов придвинул к ней телефон, в душе надеясь на чудо: а вдруг возьмет и позвонит.

Оставить Карину в охраняемой усадьбе на Клязьме было куда предпочтительней, чем тащить за собой в Гамбург. Ничего страшного не случится, если посидит дома под надежной опекой дебелых телохранителей отчима. «Умереть от скуки» – выражение образное. На самом деле, ни одного летального исхода не зарегистрировано. А в том, что Карина, предоставленная самой себе, способна вляпаться в серьезные неприятности, он уже имел возможность убедиться.

– Не катит. – Карина покачала головой. – Лучше из Гамбурга. Дома сейчас не до меня. У отчима вчера был день рождения. Сегодня часть вторая. Гости оттягиваются ухой и начинают по новой.

– А ты, получается, сбежала. – Максимов дал себе слово ничему не удивляться, но никак не получалось.

– Знаю, что я неблагодарная скотина, но ничего не могу с собой поделать. Нет, он хороший. Не зажим, как большинство богатых. Вон, байк за десять штук подарил, не глядя. И еще… – Уголки губ у Карины по-детски потянулись вниз. – Знаешь, когда он появился, у нас дома было шаром покати. Помню, в первом классе три дня в школу не ходила. Сапоги лопнули, а новых купить не на что. Мама плакала. Сказала, что никогда такой униженной себя не чувствовала. И я тоже ревела, в знак солидарности. Глупо, да? А он пришел – и сразу все наладилось. И дни рожденья у меня стали не хуже, чем у девчонок. Только через три дня у него именины. Тебе, наверно, не понять, каково ребенку на дне рожденья отчима. – Она шмыгнула носом, но сдержалась и не заплакала. – Недоделанная я, да?

– Я бы не сказал.

Максимов подумал, что, возможно, и хорошо, что его самого усыновили двухлетним. Никаких проблем. Только на всю жизнь запомнил, как екнуло сердце, когда уже взрослому рассказали, кем был его отец. И что погиб в год рождения сына в далеком Парагвае. Оглядываясь назад, он теперь понимал, что кровь есть кровь. И прав был великий поэт, сказав: «Дороги отцов, они не выбирают».

– Я бы осталась, честное слово. Как всегда, в знак благодарности. Но ты позвонил. И еще папа… Роднее вас у меня никого нет.

Карина отвернулась к окну.

Максимов бросил взгляд на настенные часы. Начало двенадцатого.

– Собирайся, галчонок, – решился он.

Он не успел дотянуться до чашки, как Карина, издав радостный визг, оказалась у него на коленях. Обхватила за шею, прижалась так, что он почувствовал, как под ее майкой перепуганным птенцом бьется сердце.

– Максим, знаешь, как я тебя люблю? Я за тебя жизнь по кровинке готова отдать. Правда, правда!

– Ну, надеюсь, этого не потребуется, – смущенно пробормотал он.

И незаметно, чтобы не увидела Карина, суеверно скрестил пальцы.

Глава тринадцатая. Пять минут на размышление

Спецоперация

Ни один реформатор не посмел посягнуть на святая святых комитетской жизни – на «пятиминутки». Время на Лубянке течет, как смола, поэтому «пятиминутка» меньше часа не бывает.

Едва переступив порог родного управления, Николаев с Парамоновым угодили, как мухи в сироп, на очередное «пятиминутное» заседание. Что обсуждали битый час, Николаев не понял. А если честно, и не собирался забивать себе голову очередной актуальной ерундой. Как и большинство собравшихся.

Тертые опера сосредоточенно переваривали обед, состроив глубокомысленные мины. Нервничала только молодежь да те, кто не успел перекусить. Чудеса закалки демонстрировал старейшина отдела Лукьянов. Свесив пегую голову, он умудрился заснуть, но при этом старательно выводил строчки в рабочей тетради. Со стороны – полная иллюзия, что Лукьянов конспектирует особо ценные мысли руководства.

Николаев незаметно обвел взглядом своих соратников. Два бывших армейских офицера сидели с такими мученическими лицами, будто только что получили приказ заткнуть собой амбразуру дота. Гладышев – чемпион Вышки по дзюдо – тискал в руках экспандер. Двое друзей-отличников с невинным выражением лиц резались в «морской бой». Парамонов пребывал в гипнотическом трансе: глаза уставились в одну точку, и даже проблеска мысли в них не наблюдалось.

«Пора менять команду», – пришел к неутешительному выводу Николаев.

Он давно уяснил немудрящее правило карьерного роста – начальника делают подчиненные. Великое искусство собрать команду. Нужно обработать каждого: кого лестью, кого соблазнить перспективой, кого облагодетельствовать высоким доверием, кого припугнуть. И всех надо проверить-перепроверить, и на каждого собрать компромат. Еще надо воодушевить команду и направить коллективные усилия к общей цели. Только тогда подчиненные дружно понесут шефа к очередной ступеньке карьеры. Не меньшее искусство требуется, чтобы забраться на эту ступеньку, стряхнув с ног прилипших соратников. Но так, чтобы, упаси господь, не испортить отношения. Они всегда пригодятся, если решил жизнь прожить под много повидавшими сводами Лубянки.

На трибуне произошла рокировка. Докладчик попятился, уступая место новому глашатаю высоких чекистских истин. К ужасу аудитории, к трибуне двинулся известный борец за моральный облик, начальник отдела кадров Духонин. Под мышкой он держал увесистую папку Ее объем и суровый взгляд Духонина говорил, что оперов ждет смерть лютая от полного умственного истощения. Надвигалась процедура доведения приказов и указаний, родившихся в не обремененных другими заботами головах руководства. Эту макулатуру Духонин с чувством и расстановкой и собирался напоследок утрамбовать в ватные мозги оперсостава.

«Господи, только не это!» – с отчаянием приговоренного к четвертованию подумал Николаев.

Начальник управления и его зам потянулись к дверям, одергивая на заду помятые брюки. В зале заскрипели кресла, опера принимали более удобные позы. На секунду все утратили бдительность. Это был шанс.

Николаев решительно, как солдат перед штыковой атакой, выставил челюсть.

Ткнул в бок Парамонова.

– За мной! – шепотом скомандовал он. Парамонов мигом вышел из сомнамбулического состояния и выскочил в проход следом за начальником. Николаев решительно направился прямо к трибуне.

– Денис Гаврилович, извините, оперативная необходимость, – скороговоркой выпалил он.

Расчет на неожиданность полностью оправдался. Духонин, как многие, достигшие известного возраста и положения, соображал с трудом. К тому же, он был весь поглощен раскладыванием бумажек в папке.

– Э-э, – протянул он, пяля мутные глаза на Николаева. – Оперативная необходимость? Как же, понимаю. Дело серьезное.

К оперативной работе хранитель личных дел имел касательное отношение. Но толк в ней, конечно же, знал. Его личный агентурный аппарат пронизывал все управление сверху донизу.

Николаев счел, что разрешение получено, и на средней скорости бросился к дверям, увлекая за собой Парамонова.

Выскочили в коридор и, переглянувшись, дружно рассмеялись.

– Фу, блин, – выдохнул Парамонов. – Помяни мое слово, когда-нибудь на «пятиминутке» копчик заклинит, и тело примет форму стула. Так и будем ходить!

Он враскорячку прошелся перед Николаевым, чем вызвал новый приступ смеха.

Перед тем как зайти в свой кабинет, Николаев для порядка толкнул соседнюю дверь. В «Шанхае», как прозвали опера свой кабинет, в одиночестве сидел Заварзин. Ему сегодня выпал счастливый жребий остаться «на вахте», пока оперсостав отдела во главе с начальником просиживал штаны на «пятиминутке».

Николаев мимоходом отметил, что Коля Заварзин, вопреки ожиданиям, не гадает кроссворды, а стучит на машинке, обложившись томами литерных дел. И что отрадно, вскочил, едва заметил на пороге начальника.

– Как дела, Николай? – для проформы поинтересовался Николаев.

Заварзин подхватил со стола тонкую папочку.

– Первое, Юрий Андреевич. По линии УГРО пришла информация: снова дернули «Успение». На этот раз из реставрационных мастерских Рублевского музея.

Стоявший за спиной Николаева Парамонов, не сдержавшись, гыгыгнул.

– Да пошли они! Надоело уже. Пора кражу этой доски переквалифицировать в злостное хулиганство, – предложил он.

Икона северного письма «Успение Богородицы» костью в горле оперов стояла не один год. Первый раз ее явление в оперативных сводках произошло еще в восьмидесятых. И, надо сказать, никакого благоговейного восторга у оперов не вызвала. Так, кража заурядная. Ну, почистили малолетние нехристи пару заброшенных храмов на Печоре, ну, погорели на продаже. Тоже мне – чудо господне! В те времена специализированные отделы в МУРе и на Лубянке под потолок были заполнены иконами. И на появление очередного «вещдока» никто не обратил внимания. Чудеса начались позже. Икону признали представляющей музейную ценность и передали по назначению – в запасники. Оттуда она стала с вызывающей подозрение периодичностью пропадать. Трижды ее изымали на воровских малинах, дважды конфисковывали на таможне, один раз отыскалась в собрании «черного» коллекционера, представшего перед Господом в результате пролома черепа.

«Успение» стала своеобразным переходящим вымпелом в криминальном соревновании: только ее изымут и торжественно передадут музейщикам, как через месяц-другой опять приходится объявлять в розыск. Не спасло и то, что последний раз икону лично председатель ФСБ России передал самому митрополиту всея Руси. Дернули ее из резиденции митрополита через неделю. Ну, ничего святого у воров нету! Очевидно, за кордоном кто-то очень хотел заполучить именно это «Успение» и денег не жалел. После последнего конфуза икону совместными усилиями с белорусскими коллегами извлекли из тайника в бензобаке австрийского трейлера. Пришлось многострадальную отправлять на реставрацию. Откуда, как сейчас выяснилось, ее очередной раз украли.

«Держались на свою голову!» – проворчал Николаев. Сердце тихо екнуло, предчувствуя еще одну напасть.

– Что еще?

– В таможенное управление я, на всякий случай, звонок продублировал. Они уже в курсе. Икону поставили на непропуск через границу. – Коля Заварзин перевернул листок. – Срочное сообщение от «наружки». Объект «Миша» проследовал в Шереметьево. В настоящий момент проходит регистрацию на рейс «Москва – Гамбург». Вылет через сорок минут. С ним некая Карина Ивановна Дымова.

– Кто-кто? – переспросил Николаев.

Заварзин быстро подхватил следующий листок. На его лице заиграла лисья улыбочка соискателя должности серого кардинала отдела.

– Юрий Андреевич, я инициативно эту Дымову «пробил» по учетам. Восемнадцать лет, родилась в Москве, в этом году окончила частную школу во Франции. Но не это важно. Кажется, я установил цель их поездки.

– Молодой, если кажется, крестись! – вставил Парамонов.

Николаев, не оглядываясь, ткнул его локтем.

– Продолжай! – обратился он к Заварзину

– Отец Карины – Иван Дымов, тридцать семь лет, уроженец Калининграда, окончил Строгановское училище, в девяносто первом году выехал на ПМЖ во Францию, имеет двойное гражданство, вернулся в страну в январе, до июня проживал в Калининграде, – скороговоркой прочитал Заварзин. – В июле этого года погиб в Гамбурге. Я уточнил через Интерпол. Дымова убили в борделе на Рипербан.

– Да, семейка! – проворчал Николаев, вспомнив явление Карины в дверях спальни.

– Следствие закончено, труп разрешено выдать родственникам. Думаю, на похороны летят.

– А наш-то тут при чем? – шепотом спросил Парамонов.

– Удочерил он ее! – в сердцах выпалил Николаев.

– Да иди ты! – удивился Парамонов.

– Шуток не понимаешь? – огрызнулся Николаев.

– Ты учти, я после «пятиминутки» пребываю в состоянии дебильности средней тяжести. Мне сейчас нагрузки на мозг противопоказаны.

– Хватит хохмить. Наржались уже! – зло процедил Николаев.

Прошел к столу, взял у Заварзина папку, буркнул: «Молодец».

Парамонов подпирал собой косяк.

– Ну что выстроился, пошли ко мне!

Николаев мимоходом огрел стол тощей папкой. Не полегчало.

Запершись в своем кабинете, Николаев сначала долго смотрел в окно.

На улице вечерело. Фасад здания напротив сделался грязно-серым и пупырчатым, как шкура дохлой лягушки. Только ярко горела жесть на крыше, отражая лучи закатного солнца. Этот дом тоже раньше принадлежал их ведомству. И на нем лежала невидимая печать проклятия. Там, где сейчас помещалась редакция журнала «Фото», во времена обострения классовой борьбы за дверью без вывески работала лаборатория Майрановского. Этого советского варианта доктора Менгеле. Яды профессора Майрановского были высочайшего качества, в чем, не подозревая того, смогли убедиться некоторые ярые противники советской власти.

«Может, оттого у нас тут такой дурдом, что живем, как на кладбище. Сколько крестных ходов ни проводи, а Лубянку уже ничем не вылечишь. На сто метров под землю трупным ядом пропитана», – подумал Николаев.

Спохватился и заставил себя переключиться с моральных проблем на суровую действительность.

Первым делом пометил в памяти, что следует получше присмотреться к Заварзину. Парень служил второй год, пришел в контору после истфака МГУ. Сразу в центральный аппарат так просто не попадают, требуется до желтых мозолей потопать «землю» в райотделе, в лучшем случае – в Московском управлении. У Заварзина имелась «рука», придавшая необходимое ускорение в его карьере. Но вопреки ожиданиям Николаева, парень оказался работящим и толковым. За ним уже числились две удачные вербовки. Агенты были хлипенькие, но на общем фоне смотрелись. У отставных вояк даже и таких не было.

«На перспективу он, конечно, лучший вариант, чем Парамонов. Если перетянуть Заварзина в УРПО, то на радостях пахать он там будет как проклятый. И стучать, как пионерский барабан. А Леша, кажется, весь выдохся. Тащить его за собой из дружеских чувств глупо, а по рабочим качествам – нет смысла».

Николаев исподтишка бросил взгляд на Парамонова. Тот размешивал кофе в кружке и о своей грядущей участи не подозревал.

«Однако сейчас работать придется с Лехой. Молодой не потянет», – решил Николаев.

Прикурил сигарету, зло покосившись на запертую дверь.

– Козлы геморройные! – процедил он. – Полдня угробили. Темп держать надо, темп! А не задницами стулья давить. А потом с нас спрашивают, почему по хвостам бьем. Вот ты, Леха, помнишь хоть один случай, когда мы на упреждение сработали?

Парамонов осторожно отхлебнул горячий кофе и покачал головой.

– Не-а. Зато мы догоняем классно. Особенно, если скипидаром соответствующее отверстие смажут. Ты, кстати, у Максимова не поинтересовался, не собирается ли он уезжать?

– Он вежливо попросил предъявить подписку о невыезде.

Парамонов хмыкнул.

– Грамотно ответил. И сорвался грамотно. Залегендировал, не придерешься. – Он понизил голос до шепота. – Юра, надо было не в ментов играть, а в бандитов, понял? Накрыли бы клиента, вывезли за Кольцевую, провели бы профилактическую беседу…

– Ага! С контрольным выстрелом в голову, – криво усмехнулся Николаев.

– Ну, зачем же доводить до крайностей? Мы же не звери, все-таки.

– Мы, допустим, нет. А за клиента не поручусь.

Николаев потрогал свою кружку, стенки еще жгли пальцы. Подумал немного и развернул кресло к сейфу. Зазвонил местный телефон.