Текст книги "Дойти до ада"

Автор книги: Олег Игнатьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

29

Дистанционный взрыватель с усиком-антеннкой Климов нашел сразу – под вторым газгольдером. Это был небольшой магнитный кругляш, величиной с хоккейную шайбу. По виду – безобиднейшая штука, но по сути – адская машина. Огромные ребристые цистерны, в которых находились тонны сжиженного удушающего газа под большим давлением, в доли секунды разнесли бы на куски, на клочья стали и титана. Стоило бы только радиосигналу привести взрыватель в действие. И – все. Мгновенная агония и смерть.

Из восьмой штольни надо было уходить. Климов спешил.

С лихорадочной тщательностью он обследовал соединение цистерн, обнаружил под одной из них противотанковую мину, вывернул и спрятал у себя в кармане детонатор. Обшарил с фонарем все укромные места гибельной штольни, убедился, что нигде больше взрывчатки нет, и вновь захлопнул кодовую дверь.

Теперь он стал опасен для людей, но в первую очередь для самого себя.

Когда Климов довел девочку Федора до лестницы, к которой был прикован Медик, из бомбоубежища раздался бас Петра:

– Юра, мы здесь!

Климов поспешил в бомбоубежище, и вскоре они обнялись.

– Как ты?

– Жив.

– А ты?

– Живехонек!

Петр еще раз хотел обнять Климова, но тот посторонился:

– Осторожно, детонатор.

– Давай его сюда, – протянул руку Петр и возбужденно произнес: – Сейчас мы его… мигом.

Он рванулся к двери бомбоубежища, открыл ее, швырнул со всего маху детонатор в туннель, и до слуха Климова донесся короткий, с присвистом, хлопок взрыва или выстрела. Как будто кто-то сказал: «Б-э-к!» – и сразу же добавил: «Эс».

Федор, подхвативший дочку на руки, глянул на Климова.

– Бэк-с, бэк-с, – с твердым присвистом ударили два выстрела, и Петр начал оседать на землю.

Стреляли из пистолета с глушителем.

Когда Климов с Федором склонились над Петром, раздался третий выстрел, Климова словно ударили по спине ломом. Спас бронежилет.

Мгновенно выкатившись из бомбоубежища, Климов выстрелил в метнувшуюся тень. Вскочил и побежал. Пустил вдогонку убегавшему две пули, свалил наземь.

– Федор! – Голос Климова сорвался от удара.

Нападавших было двое. Били прицельно. Нож поранил шею, вспорол кожу.

Рванувшийся вбок Климов успел, не целясь, выстрелить. Наверное, попал в пах или в бедро.

Отбил второй нож. Покатились. Вскочил на ноги и опять упал – сбили подсечкой.

Выстрелить не удалось: патронов в пистолете не было. Блок и выпад. Немыслимый прыжок, винт и серия ударов.

– На! На! Й-е!

Удар в челюсть, в лоб – и противник отлетел к стене. Откуда появился третий, Климов так и не понял. Стоял «спецназовец» крепко, спружинив колени, словно влитой. В руке его поблескивала сталь. Шум за спиной заставил третьего рвануться, сделать выпад, поднырнуть под локоть Климова и перекинуть нож из руки в руку.

– Ха!

«Спецназовец» дернулся, упал и затих. Бесшумный хлопок с присвистом свалил Климова на землю.

– Федор!

Предупреждающий зов Климова немного запоздал. Федор упал. В него всадили сзади сразу две короткие очереди. Подхваченный им пистолет с глушителем ударился о землю.

– Где они? – внезапно для себя заорал Климов и тотчас отскочил к противоположной стене. – Глуши ментов, братухи! – Он взъярился. Выдернул из-под убитого бандита автомат и полоснул огнем потемки. – Бей легавых!

Выкрикнул и отступил назад. Нарочно начал пятиться, стреляя.

– Глохни, кореш.

Климов обернулся. Рожу, которую он увидел перед собой, можно было назвать зверской, но обижать какого-нибудь зверя не хотелось.

– Фу! – Климов демонстративно отер пот со лба и радостно улыбнулся. – Всех морганули?

– Вроде, – просипел «кореш» и приставил автомат к голове Климова. – Кликуха и пароль? Да поживее.

– Падлы! – вместо ответа выругался Климов. – Оперсосы! Чистого смарали, Чифаря, братана Гойду! – Он скривился, пустил слюни, загундосил, мелко и припадочно трясясь: – Да я за Чистого, да я… всех вас, суки!.. – Кровь текла по шее, и у Климова невольно голова валилась на плечо, прижимала рану. – Ненавижу!

Он пару раз ударился лбом о стену и неожиданно нанес противнику удар ногами в пах.

Выбил автомат из рук, провел захват и оказался сверху. Через мгновение он вытирал нож о куртку.

Федор задыхался, хватал ртом воздух, ничего уже не видел. Взвалив на себя, Климов оттащил его в бомбоубежище и громко крикнул:

– Врач! Есть здесь врач?

Передав на руки доктору Федора и объяснив всем, что «неизвестные бандиты обезврежены», Климов склонился над Петром, которого уже перевязали. Он сидел у стены, упираясь в нее затылком, и смотрел усталыми глазами.

– Все путем, – поспешил он успокоить Климова, когда тот взял его за руку проверить пульс. – Кость не задета. Не волнуйся.

– Куда тебя?

– В плечо и в ногу.

– В голень?

– Нет, в бедро. – Петр попытался сесть повыше и поморщился. – А что там с Федором?

– Думаю, плохо дело, – вздохнул Климов и глянул на часы. Время бежало. – Две автоматных очереди в спину.

– Сволота, – процедил Петр, и судорога искривила его губу. – Если бы не Федька… – Левая рука его, упирающаяся в пол, была спокойна, а пальцы правой, висевшей на перевязи, слегка подрагивали. – Не было бы меня, Юр, уже в живых…

– Взяли на мушку? Петр усмехнулся:

– Сели на уши.

– И как же ты их стряхнул?

– Федор выручил. Крошил их, как капусту.

– И я обязан Федору по гроб, – признался Климов. – Только бы он выжил.

Петр уперся лопатками в стену, тихо застонал и вытянул простреленную ногу.

– Взрыватель у тебя?

– В кармане.

– Тогда дуй. Освобождайся от него и возвращайся.

– Хочу найти их центр тяжести, – имея в виду террористов, сказал Климов. – Слишком много они взяли на себя. Наверняка их кто-то поддерживает.

– Там? – Петр поднял глаза и посмотрел на потолок.

– Не исключаю, – вздохнул Климов. – Ну, я пошел.

Выйдя из бомбоубежища, Климов обыскал убитых, отобрал для себя еще один «Макаров», набрал патронов, снова приковал к себе очухавшегося Медика и двинулся в туннель.

Фонарь дал нести Медику.

Свернув в узкий вентиляционный ход, который уводил их от газгольдеров, Климов протянул Медику его японский телефон:

– Свяжись с Зиновием и говори с ним всю дорогу. Взрыватель у меня.

Глаза у Медика стали большими, ясными и глупыми. Рот приоткрылся.

– Выбрось. Выбрось его где-нибудь. Зачем он нам?

– Гарантия успеха, – сказал Климов. – Включай.

– Это конец, – промямлил Медик, – он поймет.

– Не должен, – обещающе подбодрил его Климов. – Все ведь хорошо. Могильщик мертв, Шило убит, в городе тихо, все заложники сидят в бомбоубежище, а три десятка «спецназовцев» их охраняют, ждут от тебя приказов.

Медик понял, что может расстаться со своей жизнью, и тотчас стал докладывать Зиновию о «проведенной акции».

– Могильщик убил Чистого и Слакогуза. Предпринял вместе с Шило штурм рудника. Оба убиты, разорваны гранатой. В остальном – все тихо.

– Еще потери есть? – поинтересовался Зиновий, и Медик поспешил признать, что есть: – Четыре человека.

– Мало, – неожиданно сказал Зиновий. – Думай, как избавиться от лишних. В принципе, ни Чистый, ни его блатная шваль нам не нужны. Они загон нам обеспечили, свою игру сыграли, больше они нам не понадобятся.

– Контора крутит?

– Еще вертят… вола за хвост, – сказал Зиновий и добавил: – Отбой.

Климов толкнул Медика:

– Пошли.

Пройдя метров пятьсот, они свернули резко вправо и протиснулись в довольно узкую трубу тайного лаза. Если Климов ничего не перепутал, изучая карту-схему горных разработок, Медик провел правильно. Это был один из тех вентиляционных ходов, который выводил наверх, за Ястребиный Коготь, на противоположную сторону горного хребта. Если идти и преодолевать скалы, времени уйдет не менее двенадцати часов, а то и больше. А через вентиляционный ход можно было дойти часа за два.

Климов разомкнул наручник, дальше нужно было идти по одному, и пропустил Медика вперед.

Климов снова глянул на светящиеся стрелки циферблата и засек время, без четверти три. До истечения срока ультиматума осталось пять часов.

– Свяжись с кем-нибудь из постовых, – сказал он в спину Медику, – и прикажи собраться всем в «дробильне». Скажи, что в руднике все заминировано, заложников больше расстреливать не стоит, все они и так взлетят на воздух, если что.

Медик четко выполнил приказ, пообещав собравшимся в «дробильне» четыре крупных вертолета.

– Абвер согласился, и контора подписала, – обрадовал он главаря оставшихся бандитов. – Все будет о'кей!

«Естественно», – подумал Климов и похлопал Медика в знак одобрения.

Идти с фонарем было легко, глаза не уставали. Медик постоянно говорил с Зиновием, докладывал о том, что «все нормально», шутил, смеялся, даже хохотал, описывал какую-то шалаву, которая «в постели – просто клад, не баба – луна-парк с качелями».

«Если что, буду стрелять», – всякий раз говорил себе Климов, как только Медик останавливался. Но тот, после минутной передышки, шагал дальше. Не верить ему было глупо: на идиота он не походил и самоубийцу не напоминал. Скорее, Климов действовал как смертник. С того момента, как приехал в Ключеводск.

Думая о тех, кто замыслил чудовищный спектакль и провокацию теракта, Климов пришел к убеждению, что в их преступной решимости чувствовались сила и недюжинность характеров. Такая одержимость – дело редкое, хотя захват заложников – одно из древних правил войны. Но подобные злодейства раньше были редки, а теперь становились каждодневным делом. Да и вообще, если раньше убийство преследовалось по суду, то сегодня оно само стало законом. Убийство перестало быть проблемой. Мир сошел с ума. Безумие и смерть – непоправимы. Неистовство желаний – крест безумных, путь злодеев и убийц. Одни чувствуют, что обстоятельства изменяют направление их мыслей, а другие и в своих размышлениях противятся очевидному. Климову казалось, что суть террористического акта заключалась не в том, чтобы удовлетворить свою алчность и свои амбиции, стать притчей во языцех в коридорах власти, а в том, чтобы столкнуть в могилу – разом – как можно большее число людей. «Но для чего? Какова цель?» – все время мучился вопросом Климов и не находил ответа. А если мозг и находил ответ, он был довольно краток: провокация.

Задумавшись, Климов не сразу понял, что произошло: его качнуло, он ударился о стену, и какая-то неведомая сила подняла его, встряхнула и перевернула. Ноги стали разъезжаться, а фонарный свет разом исчез. Зловещий гул и непонятный грохот, усиленные непроглядной тьмой, казалось, раскололи его череп надвое. Сознание померкло, и он полетел в неведомую бездну.

30

«Ты был слишком строг с ними», – раздался чей-то голос, и Климов мучительно попытался вспомнить, кто бы это мог быть. «Зато справедлив», – заметил кто-то голосом Петра, и в его тоне прозвучала похвала, если не гордость. Этот кто-то постоянно щурил глаз, словно прицеливался. Его искаженное ненавистью лицо и мрачные звериные глаза выдавали одержимость и безумие маньяка. Он следил за каждой мыслью Климова, и это угнетало. Заткнутый за пояс пистолет таил в себе опасность. Климова бил нервный озноб, дыхание срывалось.

Тени от прожекторов, как на футбольном поле, крестом ложились на землю. Главное, чего хотелось избежать Климову, это ненужной встречи с Медиком. От постоянного вранья все превратились в идиотов. Человечество, как часовая стрелка, кружится по циферблату глупости. А дело в том, что все – наоборот. Чем меньше доза яда, тем скорее он подействует. Только любители старых вещей умеют жить прошлым. А кто живет прошлым, тот знает будущее. Это нельзя не чувствовать.

Кулак Петра в ударе напоминал железный лом. Петр крушил охранников маньяка яростно, умело, беспощадно. Выхваченные автоматы он просто разбивал о стены. Или наступал ногой на ствол и гнул его, как ветку. Климов уже выходил из комнаты, когда труп охранника медленно сполз по стене и улегся вдоль плинтуса. Улегся и подмигнул Климову. «Кто не видит снов, тот бредит наяву», – глухим голосом проговорил он в потолок и вновь прищурил водянистый глаз.

Напольные часы в старинном деревянном корпусе размеренно отстукивали время, и перед глазами Климова снова возник Медик. Он задумчиво теребил левую бровь и, ссутулившись, разглядывал носки своих туфель. Сидевший рядом с ним Зиновий поглаживал ствол пистолета с глушителем. «Мафию при свете не увидишь, – ласково сказал он Климову и тихо засмеялся. – Только в тени. – Его пальцы побродили по лицу Климова, ущипнули за нос и вцепились в дистанционный пульт взрывателя. – И то, когда ослепнешь». Климов отодвинулся подальше, попытался сесть на корточки. Медик грыз спичку и ковырял ею в зубах. Остатки мяса, выковырянные из зубов, Медик снял со спички двумя пальцами и вытер их о подбородок Климова. Проверил языком, не осталось ли еще чего во рту, – смачно сплюнул. Климов уклонился. «Ничего, – сказал он сам себе и успокоился. – Собор колокольней высок, а не ее забором».

Климов не был уверен, что это сказал он, возможно, это сказал тот, кто был с ним рядом. Тот, у которого был жесткий взгляд и мягкие черты лица. Голова Зиновия дернулась, и он прогавкал: «Ты кто, сука?» Около Климова тотчас закружились рожи бандитов, хари уголовников. Это были нелюди, способные на все. Отпетый сброд. В уши плеснулся дикий хохот, вой и лай собачьей своры: «Каюк менту! Спалился, зухер! Амба!» Климов отвернулся и увидел лицо Юли с чуть подрагивающими губами и молящим взором. Она смотрела на Климова глазами его жены, его Оксаны, тем нежным взором, который так легко принять за жалость. Смотрела и прижимала к себе сыновей. Прижимала и не могла переступить через труп Слакогуза. «Что мне теперь будет?» – вопросительно поднимая глаза на Климова, спрашивала она в страхе за детей. Он никогда не видел столько ужаса в одних глазах. Как будто ее душу вывернули наизнанку. «Ничего», – ответил чей-то голос, и Климову показалось, что он принадлежит ему. «Ты следишь за моими словами?» – спросила Юля пустоту, в которую провалился Климов, и ему пришлось громко ответить: «Да». «А за временем?» – вопросительная интонация окрасилась сарказмом. «Да», – снова ответил Климов. «Так чего же ты медлишь?» – Покрасневшие от слез глаза Юли наполнились слезами, и Климов направил луч в лицо Зиновия. Ослепил и, выключив фонарь, ударил рукоятью пистолета ниже уха. Сразу же перед глазами появилась дверь, ведущая к газгольдерам. Наборные кнопки замка с расплывчатыми цифрами. Поди пойми, какую комбинацию надо набрать, чтобы проникнуть внутрь или выбраться наружу. Климов скованно пошевелил пальцами и попытался пройти в дверь. Ему не удалось. Кто-то придавил его тяжелым камнем. Придавил и начал сыпать на лицо песок. «Что-то мертвяком воняет, – брезгливо произнес Зиновий и стукнул Климова по голове. – Псиной воняет». «Он же легавый. У него натаска «по крови», – подсказал Медик и добавил: – Другим ему не стать». Климов постарался сдвинуть с груди камень и услышал голос Петра. «В одной яме два раза не прячутся, – сказал он Климову и повалился на пол. – Когда не с чем бороться, Мы летим в пропасть». Этого он мог и не говорить.

Климов цеплялся, хватался за светлый край сознания и вновь срывался в пустоту, в провал небытия. Крутящаяся мгла в мозгу все время выбивала из-под ног точку опоры. А тут еще запавшие глаза, прямой с горбинкой нос, костистое надбровье, звериный взгляд маньяка…

Климов чувствовал, что ему пора очнуться, выплыть, выбраться из обморочно-бессознательного омута к свету, но темнота провальной памяти была сильнее. Телеграмма о смерти, шепот жены, зубная боль и швейцар на пороге кафе – все зримо облекалось в цвет и увлекало за собой. Он клал на могилу холодные и пахнущие мокрым дубом хризантемы, сидел у гроба, смотрел на Ключеводск в бинокль… Видения провальной памяти были такими властно-цепкими, что Климов застонал. Затем пошевелил плечом и вновь увидел грустные глаза жены: «О детях ты подумал?» Мысль о сыновьях заставила встряхнуться. Климов приподнялся и, ухватившись за поручни, рывком перебросил тело на лестницу, мигом взбежал по ней, подтянулся и, оказавшись наверху, побежал по балке к железобетонной опоре, державшей угол здания. Поближе к выходу, где должен быть Зиновий… Заметив внизу длинную доску, лежавшую на бочке с солидолом, он высоко подпрыгнул, перевернулся в воздухе и сразу же двумя ногами приземлился на торчавший край доски. Длинный конец ее резко ушел вверх и сбил с ног террориста, угодив тому под челюсть. Раздался хруст ломаемых костей, и вязкое чувство бессилия исчезло.

Климов лежал, придавленный камнями, в полной темноте. Болезненно ныло плечо, гудела голова, лицо было присыпано каменной пылью. Он выплыл из небытия, стряхнул с себя налет оцепенения. Проверил руки, ноги. Пошевелил пальцами. Выбрался из-под завала.

«Если это не взрыв, то явно землетрясение», – сказал он сам себе и специально громко повторил:

– Землетрясение.

Медик не ответил. Климов осторожно двинулся вперед и неожиданно отдернул руку – в боковой стене хода зияла дыра. Он ее не видел, только чувствовал. В нее затягивало руку. Климов отодвинулся назад. Все его тело сковал немыслимый, потусторонний страх. Медика не было, зато была дыра – неотвратимый, как судьба, путь в преисподнюю.

Климов понял, что дыра всосала в себя Медика – гора проснулась. Это был ее провальный вдох. Климов столкнулся с тем, о чем рассказывал Иван Максимович, с загадочным и, в общем-то, объяснимым явлением природы. В одной из горных пустот образовался вакуум, и туда теперь затягивало воздух. Сколько этот «вдох» продлится, сказать было трудно. Иван Максимович считал, что «протяженность вдоха» может достигать нескольких суток. Никогда не знаешь, что случится на земле, а под землей – тем более.

Темнота, стоявшая перед глазами, была слепящей.

Пальцы рук покалывало, как с мороза, но в завале становилось душно, словно в ноздри, в горло, в сами легкие набился тополиный пух.

Надежды на спасение не было.

Сзади – завал, а впереди – дыра.

Могила для живого.

Ад.

Климов дошел до ада.

Оставалось медленно, неотвратимо умирать. До пепла выгорая изнутри от жажды жить.

Климов знал, что лучший способ пересилить страх – это нагнать его на своего противника, но… врага не было. А нагонять страх на то, чему название бездна, – сумасшествие.

Климов опустил лицо в свои ладони и тоскливо застонал.

Безвыходность страшила больше смерти, доводила до безумия.

Скорее бы все кончилось, скорее.

Климов поймал себя на мысли, что боится не момента умирания, не самой смерти, а возможности осознавать жизнь  п о с л е. Созерцать, но не участвовать. Не чувствовать. Не сострадать. Только свидетельствовать… и не больше.

Климов сглотнул ком в горле и подумал, что мистические страхи подземелья тоже наводят ужас.

Чтобы не сидеть и не скулить, он начал разбирать вокруг себя завал, стараясь не производить резких движений. Трещина в любой момент могла расшириться.

Всматриваясь в темень своей каменной ловушки и досадно сознавая, что чернее ночи может быть лишь только ночь под землей, он через какое-то время начал различать сдвигаемые им в сторонку камни и острые края огромной дыры. Все камни, подвинутые к ней, исчезали в пустоте, как будто их всасывал гигантский пылесос. Надеяться на то, что им дыра пренебрежет, не приходилось, но и отступать было некуда: сзади тупик – стена гранита. Климов обнаружил ее, когда разбирал завал и отправлял камни в дыру. Зря только ссадил пальцы, выворачивая глыбу. Туннеля больше не существовало. Если он где и остался, так только впереди. В полутора метрах от Климова и в полуметре от дыры.

Климов почувствовал во рту солоноватый привкус, подсосал и сплюнул кровь. Вот уж влип так влип. Между молотом и наковальней.

Трещина, которую Климов обнаружил под ногами, была небольшой, но, как она поведет себя в следующее мгновение, понять было нельзя. Землетрясение сдвинуло с места тысячи тонн камня, расслоило сотни метров гранита, перепутало все ходы-выходы, связало штреки, штольни, вентиляционные ходы в один гигантский лабиринт, в котором каждый шаг таил опасность, вероятность гибели.

Одним из первых желаний было угостить дыру взрывателем, вытащить его из кармана десантного комбинезона и зашвырнуть в провал, но после секундных колебаний Климов все же не сделал этого. Он испугался, что не выберется из лабиринта и тогда будет мучительно и долго умирать среди камней без пищи и воды, бездумно вглядываясь в черноту провала. Лучше уж сразу – без боли. Он даже не успеет осознать мгновение смерти. Взрыватель был у сердца.

– Много хочешь, мало получишь, – выговаривающим тоном произнес вслух Климов и кое-как в тесноте лаза снял автомат, висевший за спиной. Вынул из ножен штык и защелкнул его на ствол. Осторожно переменил позу, улегся на живот и пополз вперед, толкая перед собой камни и придерживая автомат левой рукой. С помощью камней, которые дыра не поглотила, он забил трещину и, уперев приклад и лезвие штыка в края провала, соорудил подобие мостика, чувствуя, как его мощно тянет в отверстие дыры, напряг все свои силы. Если приклад или штык соскользнут – он полетит в бездну. Они упирались в выступы гранита, в рваные края дыры. Климов начал медленно продвигаться вперед.

«Только бы штык выдержал», – почувствовав, как завибрировала сталь, подумал Климов и колоссальным напряжением всех своих сил продвинулся еще немного вперед. Миновал трещину и жуткий зев провала. В самый последний момент штык соскользнул, его рвануло вбок, но Климов резко подтянул к животу ноги, перевернулся на спину и уперся ботинком в стену лаза. Автомат он чудом удержал в руке, даже не понял, как это случилось. Оттолкнувшись ногой и штыком от стены, отполз от гибельного места, перевел дыхание.

Дальше камней было меньше, но трещины встречались, правда, уже не такие большие, как первая. Спасало и то, что вентиляционный ход, по которому двигался Климов, весьма заметно сузился, и он, преодолевая участок очередной трещины, сам превращался в распорку: ногами и руками упирался в стены и так продвигался дальше. Тело слушалось, и это радовало. Мешала только резь в глазах от пыли и от напряжения. Да еще частые завалы, которые он разбирал. Пальцы кровоточили, а сорванные ногти беспощадно ныли.

Расчистив очередной завал, Климов вытянул ноги и попытался дать измученному телу отдых.

Часы показывали четверть пятого. Перед глазами плыли круги.

Хотелось пить.

«Если я и дальше буду продвигаться столь же медленно, я никогда не выберусь отсюда», – измотанно подумал Климов и впервые пожалел себя. Ему хотелось сделать то, что он задумал, но обстоятельства были против него. Держа взрыватель у сердца, он превратился в камикадзе, в фанатика-самоубийцу.

Климов давно мог выбросить взрыватель. Имел на это право. Но не сделал это. Не избавил свое сердце от опасного соседства, хотя пальцы и нащупали уже взрыватель.

«Оставь, – холодным тоном сказал он сам себе и укоряюще добавил: – Мы не в «поддавки» играем, а в «пятнашки».

Метров через десять он опять был вынужден остановиться. Вентиляционный ход раздваивался. И, соответственно, сужался. Один лаз резко поднимался в гору, другой уводил в сторону. На ощупь оба были рукотворными. Выдолбленными под землей сверлами, взрывчаткой и отбойными молотками.

Упершись в развилку, Климов задумался. Легче сосчитать спицы в катящемся колесе, чем определить, какой ход верный – уводящий сразу под Ястребиный Коготь, к «каменному столу».

Закрыв глаза, Климов снова представил карту-схему, мысленно определил, где он находится. Той развилки, у которой он застрял, на схеме не было.

«Ловушка, – обожгла мозг страшная по своей сути мысль, – начало лабиринта».

Худшего нельзя было придумать.

Сдвинувшийся пласт горной породы, просверленный людьми в десятках мест гранитный монолит спутал все карты. Поменял местами ходы-выходы, нарушил логику подземных разветвлений.

Климов уронил голову на руки и застонал.

Сознание решительно подсказывало выбросить взрыватель и не мучиться больше над выполнением своего плана. К черту эту спешку, эту страшную необходимость быть на нужном месте в нужный час! Воля и мужество впервые в жизни дали слабину. А часы так беспощадно-мерно, так легко отсчитывали время, что можно было взвыть от своего бессилия. Климов никак не мог определить, куда ползти: в сторону или же вверх. Ему казалось, что оба хода приведут в тупик. Выбора не было. Землетрясение его похоронило.

Поддавшись сумрачной игре воображения, он ощутил на своем горле пальцы, спазм страха и пронзающего ужаса.

– Господи, помоги мне! – прошептал Климов и перекрестился. Неведомая доныне часть его существа молила о спасении. К горлу подкатил комок, и навернулись слезы.

Через некоторое время удушье отпустило его шею, Климов перевел дыхание и пополз в лаз, который уводил в сторону.

Спустя полчаса Климов ощутил легкий сквозняк. Измученный предельным напряжением, с неимоверно учащенным пульсом и прерывистым дыханием, полуживой от душной тесноты неведомого лаза, он нашарил пальцами скобу, вмурованную в стену, и понял, что он держится за нижнюю ступеньку лестницы. Желоб лаза круто поднимался вверх.

Сознание того, что выход близко, придало Климову решительности и ускорило все его действия.

Если в человеке живет жажда жизни, он вынесет любую боль, любое испытание.

Поднимаясь по скобам, Климов боялся одного: что выберется на поверхность перед Ястребиным Когтем, в стороне от каменной площадки, на которой должен быть Зиновий. Тогда придется лезть на скалы, а силы его были на исходе.

Вскоре вентиляционный лаз расширился, и Климов снова почувствовал легкий сквознячок. На какое-то мгновение он даже потерял сознание. Вцепился рукой в скобу лестницы и прислонился к ней щекой. Дышал он с присвистом, надсадно-тяжело, дрожа всем телом. Ему все больше не хватало воздуха. Казалось, что еще несколько минут, и сердце остановится, не выдержит удушья, темноты и напряжения сил.

Последним усилием воли Климов заставил себя подтянуться повыше, глотнуть влажного воздуха.

Расшатанная ржавая лестница, приваренная к металлическим штырям, торчащим из стены, ходила ходуном.

«Если сорвусь, уже не встану, – обреченно подумал Климов и уперся головой в тупик. – Я на пределе».

Если бы не влажный холодок, который он почувствовал своим лицом и грудью, Климов бы отчаялся, подумал, что уперся в стену. Он поднял руки и пальцами нашел узенькую щель над головой. Нащупал камень и, напрягшись, сдвинул его в сторону. Выход был найден. Зловещее безмолвие туннеля осталось позади.

Над головой было небо, сыпавшее мокрым снегом и дождем, прохладой и ощущением жизни.

Часы показывали пять минут седьмого.

И все же утра не было. Была осенняя ненастная ночь, замешанная на дожде со снегом и предзимнем глухом ветре, раскачивавшем кроны горных вязов. От свежего воздуха и чувства свободы немного закружилась голова, и Климову вдруг показалось, что утро было таким же мрачно-угрюмым, как и горы, как отвесные скалы Ястребиного Когтя за спиной Климова.

«Нет, все же кто-то помогает одиноким», – с благодарностью в душе подумал Климов и выбрался наружу. Судя по тому, что скалы были за спиной, а горная вершина уходила дальше вверх, он выбрался к нужному месту. Где-то впереди была площадка.

Климов потер виски, вдохнул прохладный ночной воздух и в этот миг услышал журавлей. Крик их был таким сиротским, отчаянным, что он невольно запрокинул голову.

Поднял глаза и вдруг увидел их – этих предвестников утраты. Они расталкивали крыльями промозглый мрак у него над головой, а он, вцепившись в сдвинутый им камень, не мог понять, о чем они кричат. Они взывали к своему неведомому богу, и Климову казалось, будто кто-то звал его несчастным журавлиным плачем.

На голове зашевелились волосы, ему показалось, что он слышит плач и стоны душ расстрелянных заложников. И в том, что он коснулся тайны мира, убеждала неожиданно сгустившаяся темень. Горы исчезли, их уже нельзя было увидеть. Все поглотила кромешная тьма.

Преодолев мистически-ужасное оцепенение, Климов поежился и вновь потер виски, как бы отгоняя от себя видение.

Мокрый снег, вперемешку с дождем, холодяще таял на лице, и Климов, превозмогая гнетущее чувство усталости, уверенно поднялся на ноги.

Он уже знал, куда ему идти и что ему делать.