Текст книги "Формула счастья"

Автор книги: Олег Коряков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Олег Коряков
ФОРМУЛА СЧАСТЬЯ

 
Он устрёмлен вперёд. Ведь он искатель.
Такого же искателя он ищет,
Который ищет вдалеке другого
И в нём себе подобного находит.
Вся жизнь его – искание исканий.
Он будущее видит в настоящем.
В нём жажда бесконечных устремлений.
 

Роберт Фрост

ЗАДАЧА С ДВУМЯ НЕИЗВЕСТНЫМИ

Выйдя из воды, Ярослав пробежался по берегу, потом улегся на тёплых пластмассовых мостках. Пологие, плоские волны, взблёскивая солнцем, безостановочно катились из яркой, словно намалёванной сини озера. Собственно, это было не озеро, а пруд с давним, почти забытым названием Партизанский. Но все его звали просто Озером. Вдали бугрились чуть подёрнутые маревом невысокие Уральские горы.

Ветерок и солнце быстро сушили тело. Ярослав закрыл глаза. Волны плескались о берег мерно, и от этого шум сосен казался ритмически организованным. Ярославу почудилось даже, что он улавливает какую-то, пока неясную мелодию. В неё вплетался лёгкий сипловатый шумок пассажирских электролётов. Их стоянка была недалеко.

По мосткам мягко прошлёпали босые ноги и остановились. «Рано», – догадался Ярослав. Он представил, как она, чуть склонив голову, смотрит на него. Ему хотелось, чтобы взгляд был нежным.

– Дремлешь? – спросила Рано и села рядом.

– Слушаю мир, – сказал Ярослав, не открывая глаз.

– И что ты услышал?

– Многое. Плеск волн и шум деревьев. Стрёкот пассажирских козявок и грохот ракет, которые уходят в космос. И бесшумный лёт Земли и шорохи Юпитера. И то, как ты натягиваешь белую купальную шапочку.

– Как ты узнал, что белую?

– Она тебе идёт больше других. Золотистое тело, чёрные волосы и белая шапочка.

– Яр, тебе полезно валяться на солнце: оно будит в тебе поэта.

– Хо! – Ярослав стремительно сел. – Зачем его будить? Поэт всегда бодрствует во мне.

Светлые, коротко подстриженные волосы парня ещё не успели просохнуть и смешно торчали. Рано посмотрела на его стройное мускулистое тело и решила, что с завтрашнего дня («Почему с завтрашнего, а не сегодня?») заставит Андрея по два часа в день плавать. И в ту же секунду Ярослав спросил об Андрее:

– Где твой братец?

– С утра дежурил в школьной фонотеке.

– Это уже было три дня назад.

– Андрею нравится. Он хочет придумать какую-то новую систему программирования для киберучетчиков.

– Значит, придумает. – Ярослав сделал стойку на руках, потом опять сел. – Мой дед говорит, что характер мужчины определяется в шестнадцать лет. А у Андрея он определился в десять. Уже тогда – помнишь? – Андрей доказал, что он выполняет всё им задуманное.

– А у тебя характер определился? – улыбнулась Рано.

– Нет, ведь я нормальный человек. Подожду, когда исполнится шестнадцать. Ждать совсем недолго.

Рано опять улыбнулась чему-то своему, затаённо, и задумалась… Солнце медленно катилось меж высоких и лёгких перистых облаков. В парке было малолюдно. Кое-кто плавал в озере, другие отдыхали на мостках; на теннисных кортах глухо ударялись мячи.

– Ты будешь купаться? – спросил Ярослав.

– У тебя радик с собой? – вместо ответа поинтересовалась Рано.

– Со мной. Ты хочешь вызвать Андрея?

– Да. Он просил позвать его, если я встречу тебя. Что-то опять придумал…

Ярослав протянул ей карманный радиовидеотелефон. Пальцы Рано быстрыми лёгкими движениями прошлись по кнопочному циферблату настройки и вызова. Одна из плоскостей аппарата вспыхнула мягким фосфоресцирующим светом. Вскоре в ней появилось чуть одутловатое лицо Андрея. Угольно-чёрные волосы смешно топорщились, – видно, по обыкновению, он ерошил их. Андрей был недоволен: оторвали от дела.

Рано усмехнулась, но совсем не добродушно:

– Я не теряю надежды, Анд, что когда-нибудь ты приучишь себя начинать разговор с более приятным выражением лица.

– Это так важно?

– Разве ты живёшь вне общества? – Рано начинала сердиться.

– А я надеюсь, что когда-нибудь ты приучишь себя разговаривать со мной без нотаций.

– Не раньше, чем ты научишься вести себя.

– Это все, что ты хотела мне сообщить?

– Мы ждем тебя в парке, у главного эскалатора.

– «Мы» – это, надеюсь, с Яром?

– Конечно.

Лицо Андрея просветлело:

– Прости, я был неправ. Сейчас буду…

Рано возвратила радик Ярославу. И рассмеялась;

– Нет, характер Анда вовсе не определился. Во всяком случае, я его таким не приемлю. Потому что упорство – это ещё не характер. Анд не умеет уважать людей. Извиняться – не значит быть воспитанным. Быть воспитанным – значит не допускать того, за что необходимо извиняться.

– Ох и строгая сестра! – покрутил головой Ярослав.

– Справедливая, – поправила Рано.

Она была моложе их на год, и всё же они не могли не слушаться её. Может быть, потому, что она была почти безупречна и, значит, имела право на власть.

Их семьи издавна жили в одном микрорайоне, и ребята воспитывались в одном интернате. Рано для Ярослава была как сестра, Ярослав для неё – как брат. Она, пожалуй, любила его ещё больше, чем родного брата Андрея. Но, конечно, не показывала вида. Старалась не показывать. Ведь нехорошо, если мать отдает предпочтение одному из сыновей, а сестра – одному из братьев. Это древняя мудрость. В Рано она была.

В ней вообще было что-то древнее. Наверное, в глазах. Они были диковатые. О нет, не безумные и не бездумные, наоборот, в них светилась мысль, в её больших и темных, карих глазах. Но очень уж яркий, даже яростный огонь порой вспыхивал в них, хотя тут же, сдерживая себя, Рано тушила его. В том огне, думалось Ярославу, горят отблески великих страстей и бед, пережитых её далекими предками, и в кровавых битвах двадцатого века, и ещё раньше, в пламени народных восстаний, и ещё – в угрюмых походах и сечах полудиких азиатских орд.

А может, это только казалось Ярославу? Он любил думать о прошлом человечества. Его не переставала удивлять поразительная история людей – этих существ, которые в общем-то ещё совсем недавно ютились в пещерах и землянках, дубинками и камнями отбивались от четвероногого зверя, потом нелепо враждовали друг с другом и в то же время стремились к идеальному устройству общества.

Ярослав уже опубликовал две свои первые заметки в юношеском журнале археологов и не то шутя, не то серьёзно говорил, что когда-нибудь напишет труд, в котором обобщит закономерности общественного развития разумных существ Вселенной.

– Смотри-ка! – воскликнула Рано. – Мир меняется на глазах. Анд идёт по тропинке.

Ярослав оглянулся. Действительно, Андрей, на удивление, в этот раз не воспользовался эскалатором, бегущим к озеру, а спускался с горки, от остановки электролётов, по пешеходной тропе.

– Поздравляю, – с усмешкой встретила его сестра. – Ты, я вижу, решил-таки приобрести истинно спортивную закалку.

Андрей рядом с ней казался грузным и неповоротливым.

– Скажи, историк, – обратился он к Ярославу, девчонки всегда были такими? И в двадцатом веке, и раньше – в средневековье? Они такими будут и в двадцать втором столетии? Видимо, в них, где-то внутри, навечно запрятана мечта о восстановлении матриархата. Они хотят властвовать. Неистребимый пережиток древности.

– А тебе нужен патриархат? – сверкнула глазами Рано.

Ярослав усмехнулся:

– Ведь ты знаешь, Анд, что в переводе на русский имя Рано означает: шиповник, дикая роза.

Рано мгновенно повернулась к Ярославу:

– Ты хочешь сказать, что я похожа на розу или что у дикой розы есть колючки?

– Он говорит о колючках, – пожал плечами Андрей. – Видишь, историко-лингвистические данные помогли нам научно обосновать особенности твоего характера.

Глаза Рано блестели. Она любила перепалки.

– Ну, подождите, я свой характер покажу в воде!

Андрей присел под тент, сказал миролюбиво:

– К тому времени я тебя умаслю. Нет, серьёзно, Рано. Я должен признаться: кое в чём ты права. Сегодня я слушал запись последнего выступления профессора Беляева. Вообще он говорил о бионике, но между прочим привёл факты, которые заставили меня задуматься о себе. Как ни разумны люди и их образ жизни, человек как вид хиреет, если он слишком увлекается вот такими благами цивилизации. – Андрей кивнул на бегущую ленту эскалатора. – Беляев говорит, что совершенно необходимы постоянная закалка и тренировка.

– О люди! – с трагическим пафосом воскликнула Рано. – Но ведь именно это нам внушали с первых школьных лет.

– Я как-то не придавал этому значения, – признался Андрей.

Ярослав улыбнулся:

– До сегодняшнего дня Анд не слышал этого в своих ультрафонограммах.

То была шпилька. Книгам и лекциям Андрей предпочитал звукозапись. В их школе работала серия аппаратов, которые, преобразуя звуковые волны в электромагнитные определенной силы и частоты, позволяли воспринимать запись непосредственно мозгом. Усвоение «услышанного» было очень быстрым и прочным. Ярослав же больше любил чтение: оно позволяло наслаждаться самим процессом познания.

– Скоро и у тебя ультрафонограммы станут любимыми, – возразил Андрей другу. – Они у всех станут любимыми. Это неизбежно.

Ярослав смешно сморщился и тут же вскочил:

– Поплыли?

– Сядь, – попросил Андрей. – Я ведь по делу. Помнишь, я говорил, что предстоит диспут с парнями из Чили. О будущем. Я говорил об этом, как о задаче с одним неизвестным – грядущим. На самом деле неизвестных – два. Чтобы точнее представить будущее, необходимо знать прошлое. Это как функциональный график…

– Чем я могу помочь? – прервал Ярослав.

– Наверное, советом. Учебники истории, литература прошлого – это одно. Нужно глубже. Мне нужен… живой человек из прошлого. Из того времени, когда страна начинала выходить на магистрали коммунизма.

– Ой-ё-ёй, как он умеет говорить! – насмешливо кольнула брата Рано.

– А все-таки что хотел бы ты? – напомнил Ярослав.

– Понятия не имею. Но что-то такое, что можно… подержать в руках, ощутить, понять.

Ярослав что-то соображал.

– Надо посоветоваться с дедом, – наконец сказал он. – Он ждёт меня сегодня к обеду. Нагрянем вместе?

Рано пересыпала песок из ладони в ладонь.

– Интересно, – тихо сказала она. – И немножко страшно.

– Почему? – вскинул на неё глаза Ярослав. Она ничего не ответила, встала и пошла в воду.

ОБЕД У ДЕДА

Дед Ярослава родился в 1999 году и потому с усмешечкой говаривал, что он человек из прошлого века.

Его отец был астромонтажником и погиб при закладке лаборатории на Марсе. Юрий Крылов не пошел по отцовским стопам. Увлечённый поразительными успехами биофизики, он с молодых лет работал в пищевой промышленности, конструируя новые виды полезных бактерий, а позднее перенес опыты на растения и сейчас трудился на плодовой плантации. Свой досуг, кроме обычных развлечений, Юрий Игоревич посвящал историческим исследованиям, они стали его второй профессией, и, наверное, от него это увлечение перешло и к Ярославу…

Дед встретил внука и его друзей у своротка шоссе от элострады к плантации.

– Бездельникам легко узнать друг друга, – весело улыбнулся он. – До обеда ещё сорок минут, а вы уже здесь, и я встречаю вас. Выходит, все мы бездельники. Здравствуйте, юные!

– Добрый день, Юрий Игоревич!

– Мы не хотели опоздать, – добродушно схитрил Ярослав.

– Вы хотели, чтобы до обеда я обыграл вас в городки, – тут же принял решение Юрий Игоревич. – А Рано может поразмяться с Анной Александровной на теннисной площадке. Или с нами?

– Спасибо. С Анной Александровной.

Андрей склонился к уху Ярослава:

– Может, поговорить с ним сейчас?

– После, – отмахнулся Ярослав и повернулся к деду: – Ты даёшь нам с Андреем фигуру вперёд?

– Две, – коротко бросил дед и побежал впереди ребят. Впрочем, впереди он бежал недолго. Ярослав бурно обошёл его и, добежав до площадки, быстро начал строить городошную фигуру.

Через несколько минут возле дома стоял потешный гвалт. Выбежал дядя Ярослава, младший сын Юрия Игоревича, восьмилетний Иван. Он приехал из интерната навестить родителей. Сначала парнишка поощрял играющих только криками, потом потребовал, чтобы и ему дали биты.

– Помогай-ка, Ив, отстающей команде, – кивнул Юрий Игоревич на Андрея и Ярослава.

– Но их двое, – резонно возразил сын.

– Будет трое – я ещё эффектнее обыграю вас.

Биты он кидал с удивительной меткостью. Ни одна не пролетала мимо городков, почти каждый раз зацепляя несколько. Чуть прижмурившись, насупя густые, тронутые сединой брови, Юрий Игоревич, прицеливаясь, выбрасывал вперёд левую руку, а правая с зажатой битой медленно отходила назад и в сторону. Затем она замирала на мгновение и вдруг широким сильным движением устремлялась вперёд. С тонким шелестом тяжёлая, из особой пластмассы бита летела, чтобы обрушиться на городошную фигуру, с глухим звоном ударялась о рюхи, и они, кувыркаясь, вымётывались за грани квадрата.

Андрей бросал биты сильно, но не метко. Ярослав злился, но и горячась, всё же наверстывал упущенное другом. Иван, к удивлению старших, бил по городкам, пожалуй, не хуже Андрея. Правда, мальчонке разрешили играть с полукона, с расстояния вдвое меньшего, чем для остальных.

Юрию Игоревичу пришлось не очень-то легко. Но всё же старик выиграл и был этим очень доволен. В душевой, пофыркивая под сильными струями воды и энергично растирая тело, он пригрозил:

– В следующий раз дам три фигуры вперёд.

Обедали на открытой веранде. Мелкими глотками отпивая фруктовый коктейль, Юрий Игоревич поинтересовался, как сегодня молодежь отдыхала. Он недаром, хотя и в шутку, назвал их бездельниками. Учебное время в школах кончилось. Через несколько дней все они должны были лететь в юношеский лагерь на Памире.

Ярослав рассказал, что с утра отливал корпус для домашней справочной картотеки, читал, затем играл в водное поло. Рано сидела над своей серией музыкально-световых миниатюр, потом занималась на стадионе художественной гимнастикой. Андрей сказал, что дежурил в школьной фонотеке, а потом просто сидел и размышлял.

Крылов слушал их с внимательным и улыбчивым прищуром. Ему нравилась мальчишеская непосредственность Ярослава: паренёк не скупился на лишние слова и мимолетные эмоции, с подробностями рассказывая, как и почему перегрел пластмассу для корпуса и как потом, во время игры, нырнул и, увлёкшись красивой ракушкой, подвёл свою команду. Рано сложнее: в ней проступает уже зрелость, она учится сдерживать свой темперамент и её порывистость мягчает от доброй и туманной, ещё не раскрытой женственности. Наверное, она очень талантлива, эта девочка; надо послушать и посмотреть её последние миниатюры, ведь прошло не меньше года, как он познакомился с первыми вещами… Андрей, как всегда, на слова скуповат; он не очень-то любит рассказывать о своих увлечениях. Вот и сейчас чувствуется: не «просто сидел и размышлял», а что-то задумал, но, пока замысел не оформится до конца, едва ли расскажет.

– Странный у нас мальчик Андрей, – с какой-то особой, иронической и вместе с тем покровительственно-нежной улыбкой сказала Рано. – Ему, наверное, нравится быть непохожим на других.

Юрий Игоревич опустил глаза. Ему не хотелось, чтобы ребята заметили сначала удивленный (как совпали мысли!), потом прихмурившийся взгляд. Помолчав, дед сказал:

– Мы все непохожи друг на друга. А странные мальчики и девочки – это не так уж плохо. Те, кто придумал когда-то первое колесо, кто изобрел иглу, разработал теорию относительности, создал единую теорию поля, – все они были, наверное, «странными» и задумчивыми.

Анна Александровна решила переменить тему: зачем смущать Андрея?

– Никто не сообразил, – спросила она, – из чего приготовлено жаркое?

Все отложили вилки: ребята – задумавшись, Юрий Игоревич – с ожиданием наблюдая за ними.

– Да, – сказала Рано, – оно какое-то… оригинальное.

– Из рыбьей печёнки, – определил Ярослав.

– А ты, Анд, что скажешь?

– Я никогда не задумываюсь, что я ем.

– А я зна-аю! – радостно пропел Иван.

– Ну ещё бы ты не знал! – ласково усмехнулся Юрий Игоревич. – Эта «печёнка» растет у нас на плантации. Но – тут Яр прав – в воде. Совершенно новый вид водорослей, недавно выведен. Пойдем гулять – покажу. Хороший сюрприз нашим тихоокаянцам. – Он говорил о своем сыне и его жене, родителях Ярослава, которые работали сейчас в одной из тихоокеанских глубоководных экспедиций. У деда была такая привычка – понарошку смешно коверкать слова. Тихоокаянец – тихоокеанец.

– А что сообщают наши? – повернулась Анна Александровна к Андрею. – Хорошо им отдыхается?

– Отлично, – буркнул Андрей, не поднимая головы от тарелки.

И всё же минуту спустя Рано вернулась к прежней теме.

– Юрий Игоревич, – её большие, широко распахнутые глаза смотрели настороженно-строго, – вот вы говорили о «странных» и задумчивых. Это, наверное, правильно. Но я хотела вас спросить… Как-то с подругами мы зашли в проекционный зал Музея истории и посмотрели два фильма. Очень старые, им, наверное, больше ста лет. Изображение плоское и серое. Люди в смешных и неудобных одеждах. Машины неуклюжие, громоздкие, угловатые. Но не в этом дело – это всё понятно, – я о другом. Я подумала вот что. Середина двадцатого века, грозного века могучих революций и жестоких битв. Советский Союз только что пережил опустошительную, хотя и победную войну – Великую Отечественную. Разрушены многие города. В воздухе носится атомная пыль от бомб. Где-то в лесах и пустынях стоят ракеты со смертоносным грузом. Нацеленные, всегда готовые взлететь. Так ведь было? А люди – в фильмах они спокойные и весёлые – не говорят ни о войне, ни об атомной пыли, а говорят о своей любви, о каких-то бригадах, о мелких житейских делах… Я, видимо, слишком многословна? Я хочу понять: вот тогда, в начале социалистической эры, когда наши предки творили такие великие дела, – какими же они были сами, эти люди?

Юрий Игоревич заметил, что Андрей особенно внимателен и напряжен. Словно Рано задавала свои вопросы от его имени.

– Ты тоже задумывался над этим, Анд? – спросил Юрий Игоревич.

– По-настоящему пока ещё нет. Но мне это интересно. Зная прошлое и сравнивая его с тем, что есть, легче представить будущее. Я думаю о будущем. Мы как раз поэтому и пришли к вам.

Рано хотелось уточнить свою мысль. Она сказала тихо и тревожно:

– Они мне показались бездумными. Поэтому я удивилась, и поэтому меня взволновали ваши слова о задумчивых. Ведь люди, делающие великое дело, не могут быть бездумными. Да, Юрий Игоревич?

– Да, Рано, это так.

С тихой и мудрой улыбкой Юрий Игоревич взглянул на свою жену, словно говоря: «Она права, эта девочка, верно? Но в ней ещё столько наивности, и сейчас мы с тобой должны кое-что объяснить ей». Он откинулся на спинку стула и задумался.

– Это так, – повторил он, – и не так. Я не знаю, какие фильмы ты смотрела, но знаю, что по двум фильмам нельзя судить об эпохе. И ещё знаю, что фильмы того времени были очень далеки от совершенства. И всё же… Тебя удивило, что люди там изображены спокойными и весёлыми, они даже показались тебе бездумными. Но почему же им не быть спокойными и весёлыми, если в них живут сознание правоты и уверенность в будущем? Зачем им быть суровыми и задумчивыми? – Он пошевелил бровями. – Трудности? Да, трудности перед ними высились грандиозные, порой почти нечеловеческие. Но в том-то истинное величие, чтобы преодолевать их не ахая. Мы ведь тоже живём не без них. Изменился лишь их характер.

Юрий Игоревич положил руки на край стола и говорил тихо, раздумчиво.

– У каждой эпохи свои трудности, но они будут сопутствовать человечеству всегда, и, если бы они исчезли, их необходимо было бы создать. Впрочем, создавать не понадобится. От классового мира мы получили в наследство неплохую технику, но обезображенную, обедненную природу. Сейчас мы воссоздаём естественные ресурсы на суше, в первую очередь – лесные. Заканчиваем строительство гигантской сети очистительных сооружений. Идёт штурм океана. Вы знаете, как это нелегко. Настанет время широкого штурма космоса – будет не легче. Потом придут и всегда будут приходить новые трудности. Единственное, чего мы не ждём и за что должны быть благодарны предыдущим поколениям, – мы избавлены от самого трудного и злого – войны.

Он замолчал. Никто из них не знал войны – этого бессмысленного, противоестественного состояния, когда люди убивают людей, и всё равно он замолчал, и все молчали, невнятно ощущая душевный холод, повеявший из далёкого прошлого.

Первой заговорила Анна Александровна. Что-то похожее на извинение за нечаянную стеснённость прозвучало в её мягком, напевном голосе.

– И бездумными они, конечно, не могли быть. Вот Юрий Игоревич говорил о трудностях. А ведь именно в то время, после Октябрьской революции, люди сознательно взвалили на себя главную, до того времени не стоявшую перед человечеством трудность – переделать самих себя, очистив от скверны прошлых эпох, выковать нового человека. Как же тут можно быть бездумными?

– Аннушка, мы с тобой совсем старики! – вовсе не по-стариковски воскликнул Юрий Игоревич. – До чего же мы умные, всё знающие и страшно скучные. Ведь всё, о чем мы с тобой толкуем, им прекрасно известно и без нас. Не правда ли, юные искатели истин?

– Нет, – сказал Андрей.

– Да, – сказала Рано, – все это мы слышали в школе, но слышанного всегда мало. Как мне хотелось бы перенестись лет на сто назад, в то время – такое трудное и боевое! Поверьте, я стала бы совсем неплохой комсомолкой, и поехала бы на какую-нибудь стройку в самую глушь, и у меня появились бы мозоли на руках…

– …и ты стала бы мечтать о том, чтобы перенестись на сто лет вперёд, – закончил за неё Ярослав.

Рано сердито покосилась на него, чуть помолчала и… рассмеялась.

– Не знаю, – сказала она. – Ведь тогда я была бы иная… Анна Александровна, разрешите, я уберу со стола.

– Нет, это моя работа, – ревниво сказал Ив.

– Мы вместе, – успокоила его Рано.

– А мы потихоньку пойдем к прудам, – сказал Юрий Игоревич, – и по дороге побеседуем с Андреем. Ты догонишь нас, Рано.

Предвечерний покой лег на землю. Ветерок исчез. Над цветниками висел пряный аромат. Среди зелени фруктовых деревьев матово светились ажурные башенки солнечных конденсаторов.

Юрий Игоревич, выслушав Андрея, одобрительно похмыкал.

– Кое-что я могу посоветовать, – сказал он. – Идёт перестройка жилого массива «Вэ-двенадцать». Оттуда, из старого хранилища, перевозят в новое вспомогательные архивные фонды. Соображаете?

Юноши дружно закивали.

– На редкость сообразительны, – усмехнулся Юрий Игоревич. – Завтра в семь представьтесь Роберту Лацису, он занимается этим.

– Спасибо, дед. Лациса я знаю.

– Тем лучше… В этих фондах не все разобрано и учтено. Предстоит предварительный просмотр, может, и вам доверят кое-что.

– О, уж мы постараемся! Верно, Анд?

– Для этого и пойдем, – пожал плечами Андрей. Они и не подозревали, что ожидает их завтра…