Текст книги "Командир (СИ)"

Автор книги: Олег Чупин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

  Великие Луки– Москва. Курковский обоз. 24 декабря по новому стилю 1552 года РХ – 05 января по новому стилю 1553года РХ.

   В пути хотя и шли после основного обоза, но нехватки в припасах не испытывали. Карпинские люди хорошо справлялись с порученным делом и отрабатывали полученное хозяином серебро. Вот на одной из ночевок на трактовом постоялом дворе к Черному и подошла Куркова и завела с ним разговор, имевший в последствии далеко идущие последствия.

  -Мечеслав Владимирович – она в отличии от мужа ни когда не называла Черного Командиром. – Здесь на постоялом дворе я заметила троих беспризорников.

  Черный, озабоченный медленным, по его мнению, движением обоза и желанием побыстрее догнать, и соединится с основной частью переселенцев ответил несколько резковато:

  – Я их тоже видел Ирина Викторовна. И что из этого?

  Та не обращая внимание на несколько не дружелюбный ответ Мечеслава, продолжила:

  -Так вот их необходимо забрать с собой.

  -Ирина Викторовна, мы не приют для сирот. Нам бы самим выжит. Вот закрепимся, встанем на ноги. Тогда и про сирот вспомнит и поможем. Откроем приюты, накормим, обогреем.

  -Да как вы не понимаете, это же дети, если на то пошло это русские дети. Вдруг кто-то их этих двух мальчиков или девочка будущие гении, вроде Ломоносова. А вы их бросаете на произвол судьбы. Практически на смерть. Да какой вы русский воевода. Вы, Вы просто какой-то янычар непомнящий своих корней.

  -Ирина Викторовна да не можем мы всем помочь, да и какой из меня янычар я свой род до прапрапрадедов назвать могу, не заглядывая в шпаргалку. Я. Как вы меня назвали Викторовна. Янычар. Говорите двое мальчиков сирот. Сколько им лет?

  -Да откуда я знаю. Заморенные. На вид не больше восьми. Но фактически возможно и больше.

  -Янычары. Ирина Викторовна да Вы гениальная женщина, умница. Мы тут голову ломаем, где взять обученных преданных людей. А они вот по дорогам валяются. Нужно просто взять собрать, обогреть, накормить, отмыт, одет, обучит. И максимум через десять лет готовый грамотный и главное преданный воин или мастер. Согласен. Забирайте их. И собирайте по дороге всех беспризорников, кого увидите. Вот Вы по старой доброй армейской традиции и будете отвечать за исполнение своей инициативы. Эй боец! – окрикнул он проходящего паренька из последнего псковского призыва боевых холопов. – Быстро найди и пригласи к нам с боярыней хозяина этого двора.

  Паренёк гордый полученным от самого воеводы поручением метнулся с быстротой ветра и через пять-шесть минут действительно притащил, буквально за шиворот, хозяина постоялого двора. Тот покорно семенил туда, куда тащил его молодой воин, не пытаясь, не то что сопротивляется, а даже возмутиться. На лице хозяина двора явно читался страх, чем он не угодил грозному воеводе и строгой боярыне. Который еще усилился, когда с ним заговорил воевода:

  – Как зовут?

  -Тимохой кличут господин.

  -Тимоха в округе кроме троих мальцов, что у тебя на дворе обитают еще сироты без отца и матери есть?

  -Есть, как не быть.

  – К утру, до нашего выезда собери их к себе. Будем уезжать, всех с собой заберем. За каждый пяток мальцов плачу талер. Да больных не вздумай подсунуть. Помрут по дороге, спрошу.

  На лице хозяина двора отразилось облегчение.

  – Исполним господин.

  -Свободен, иди, исполняй.

  Дождавшись ухода Тимохи и отпустив бойца, притащившего Тимоху, Черный обратился к Курковой.

  -Вот уважаемая Ирина Викторовна прямо сейчас забирайте этих троих сирот, с утра готовьтесь к принятию еще, наверное, не менее десятка. Своих вдовушек привлеките. Пусть в пути приглядывают за ними, вместе со своими. Да предупредите их, чтобы не обходили их в питании и присмотре.

  На этом беседа закончилась, и собеседники разошлись по своем еще не доделанным в эти сутки делам.

   К отъезду Тимоха привел одиннадцать детишек на вид в возрасте от четырех до девяти лет. Да кроме него еще три вдовы привели по одному своему дитя. Четвертая вдова просила забрать её и всех её детей в холопство. Как поняли Чернов и Куркова иначе ни она бы ни её дети не пережили бы этой зимы. Забрали всех. Честно рассчитавшись с хозяином постоялого двора за поставленный 'товар'. С этого дня и до конца русских земель обоз собирал по пути попадавшихся сирот и поручал их заботам приставших к переселенца вдовам.

   На каком-то не приметном при трактовом постоялом дворе попаданцев и застал Новый год, который они и встретили в своём узком попаданцеском кругу. Без лишнего шума и фейерверков распили припасенную Курковой бутылочку шампанского, закусили, чем бог послал, а послал он даже не смотря на дорогу не плохо. По вспоминали предыдущее своё житьё-бытьё, пофантазировали о будущем, по планировали его под рюмку первачка, опять таки выгнанного, настоянного на травах и прихваченного в дорогу запасливой четой Курковых.

   К Москве подошли 5 января, обошли её с запада и выйдя на Болвановскую дорогу, пошли на Коломну, на соединение с основным обозом. Черный с 'витязями' отделились от обоза, направившись в Заяузску. Слободу, где на постоялом дворе их дожидался Золотой с остальными 'витязями' и боярскими детьми. Обоз в Коломну повела Куркова.

  Москва и её южные окрестности, Болвановская дорога. 05 января -10 января по новому стилю 1553 года РХ.

  Кавалькада всадников шла рысью по Болвановской дороге со стороны Калуги на Москву. Пока же в окрестностях Москвы, кроме темного бора, небольших деревушек и отдельных домишек, ничего не было видно. Широкая дорога, обросшая ельником и соснами. Деревья высокие, столетние. По бокам мелькают болота, раскиданные в беспорядке избы, копны сена на засыпанных снегом полянах, кусты можжевельника и тальника. Мечеслав удивлялся – чего ради в окружении такого низкого, грязного, болотистого места построили Москву? Пока к городу подъедешь, по болотинам намаешься ехать. Сосен да елей, можжевельнику да тальника и в других местах навалом. Да и комарья по лету тоже дай боже. Вот ведь Питер и вовсе в болото засунули. Нет это наверное судьба такая, российские столица в болотинах да их окружении строить. Но вот лес кончился, слава богу! Дорога пошла по открытому месту в гору; на взгорье – ветряная мельница, поодаль – кучка бревенчатых избушек, деревянная остроконечная церковь, все засыпано снегом. Над некоторыми крышами, выглядевшими по справнее домиками, вьется дымок. Хозяева видать при деньгах и удобства любят, печи по белому в избах поставили. Видимо это начались посады. Вскоре дорого выбежала к реке. Здесь встретили толпу ребятни, – катались на прародителях санок с береговой кручи на лёд.

   – Какая река? – спросил Граббе. – Москва скоро ль?

   – Река – Яуза. Москва тут и есть. Вон, глядите!

   И впрямь, сквозь деревья открылась чудесная картина раскинувшегося на холмах златоглавого Кремля с его дворцами, зубчатыми стенами, соборами, башнями, а вокруг большое пространство, застроенное бревенчатыми домами и церквами, утопавшими в белизне. Очарованные видом громадного, для данного времени, города, попаданцы и ливонцы долго, молча, любовались им.

  -А что тут впереди за этим частоколом? – продолжал опрос Граббе.

   Тот же видимо самый старший и бойко мальчуган ответил:

   – Слобода, а вона – Китай-город, а уже тот – Кремль.

  Удовлетворившись полученной от паренька информацией, путники двинулись дальше. Энциклопедист Граббе и тут не удержался, сообщив, что, скорее всего это Гончарная слобода. Свободно проскочив через ворота, устроенных в вале с установленным по верху частоколом, всадники продолжили путь. Слобода ширилась, строений становилось все больше и больше, а вокруг них огороды и пустыри; такие же мужики и бабы, как и в Гдове, Пскове, Великих Луках или Великом Новгороде. Которые при встрече отвешивают проезжающим в броне и при оружие боярам низкие поклоны, оборачиваются, смотрят вслед. Впереди них по дороге поскрипывала снегом вереница саней, а около обоза тихо следовали верховые. Издалека, да еще со спины и пока плохо разбираясь в местной 'моде', трудно разобрать: не то татары, не то еще какие-то. В косматых шапках, в цветных штанах, обвешанные оружием, они невольно внушали страх всем горожанам и крестьянам, попадавшимся им навстречу, отражавшийся на лицах и в поклонах. Страх перед вооруженным татарином, вошедший в них с детства вместе с материнскими песнями. На поклоны всадники в косматых шапках не отвечали. Слышен был благовест многих церквей, говор снующих по улице людей, звуки свирели. Нарядные хоромы мешались с мелкими бревенчатыми избенками; некоторые из них были курные, срубленные прямо на подзавалье, с волоковыми окнами под потолком для пропуска дыма, похожими более на щели, чем на окна. На крышах кое-где торчали деревянные дымницы. Из подворотен выбегали псы. Всадники отгоняли их плетьми, оберегая ноги скакунам.

  Большие и малые деревянные избы кое-где стояли, укрывшись в палисадниках и в серебристых от инея березовых рощицах. Почти у каждого пятого дома под боком ютилась часовня. И всюду бесчисленное множество колодцев, "журавлями".

  Не доехав до проезжей каменной башни, почти у самых ворот Граббе нагнувшись с седла, спросил волосатого человека с подбитыми глазами, стоявшего в компании подобных ему личностей у покосившейся избенки, как проехать в Разрядный приказ. Волосатый плюнул, гадко изругался, покраснел от злости и ничего не ответил. Из кучи тряпья, лежавшего около дырявого тына, донесся бабий голос:

   – Ищи дыру в ограде под Миколой... Блажной! Нищий!

   Псы затявкали, взбеленились. Бродяги лениво повернули головы в сторону 'витязей'. В их глазах было мутно, невесело. Однако язык шевельнулся, чтобы сказать непотребное. Едущий с ним в паре Брусилов потянул из ножен саблю. Бродяг как ветром сдуло. Вот только, что были здесь, гавкали, а теперь их нет. И только куча какого-то рванья указывает, что они не морок, а живые люди, только, что валявшиеся на земле.

  Впереди – высокий вал, на нем красного кирпича стена, на которой виднеются бревенчатые стрельницы; в конце дороги кирпичная башня со сводчатыми воротами, в глубине которой видна поднятая решетка, бородатый невысокий плотненький страж, обняв бердыш, стоит тут же, на утоптанном снегу, у подошвы вала, дремлет. Прохожие спокойно проходили мимо стража ворот. Но когда отряд стал приближаться к воротам, дремавший встрепенулся, обернувшись, что-то крикнул в арку ворот. Оттуда споро вышли еще трое бородатых крепеньких, вооруженных бердышами стражников. И встали парами по сторонам воротного проезда.

  -Здравы будьте бояре. – обратился один из вышедших стражников.

  -И вам здоровья– ответил за всех ехавший в передовой паре Граббе.

  -Откуда путь держите и к кому на Москве едете? -продолжал опрос стражник.

  Из псковкой земли едем, в Разрядный приказ на смотр. Переезжаем на новые дачи. – опять ответил Граббе.

  Как не странно это было для попаданцев, но вопросов более не последовало. Махнув рукой, дескать, проезжайте, стражник потерял к ним интерес.

  Проехав под аркой ворот кирпичной башни, колона всадников выехала на улицу Москвы 16 века, очутившись на тесно застроенном месте. И справа, и слева лари, часовни, церкви. Деревянная, из бревен, мостовая. Вдоль стены ходят стрельцы, в железных шапках, в красных кафтанах, с пищалями в руках. Молча следят за проезжими и прохожими. Улицы постепенно становились чище и оживленнее. На каждом перекрестке столб с иконой, а около него нищие, дети, голуби. Сновали метельщики, прихорашивая деревянные мостовые, поднимали тучи пыли, вспугивали голубей и ворон. За канавами по бокам дороги вытянулись длинные ряды лавок, харчевен. Пахло жаренным мясом, салом и рыбою. Конные стражники разгоняли плетьми компании кабацких ярыжек, пьяниц (зашедших в Китай-город из слободского кабака), любителей поиграть в зернь-кости. Чем ближе становился Кремль (уже ясно были видны широкие золоченые купола соборов и башен), тем больше стало попадаться воинских людей, особенно стрельцов. Монахи бродили по улицам робко, с опаской оглядывались и поминутно крестились. Царь строго-настрого повелел приставам и стрельцам следить за монахами, чтобы "не чинили порухи уставу Стоглавого собора и не предавались бы пиянственному питию и вину бы горячему". Даже сквернословить было запрещено. А ходить нагими, мыться вместе с бабами и вовсе каралось плетьми. В Китай-городе курных изб почти не встречалось. Окруженные огородами с плодовыми деревьями и ягодными кустами, сейчас засыпанных снегом, высились нарядные бревенчатые хоромы. Широкие сени и выкрашенные узорчатыми рисунками лестницы. В маленьких окнах виднелась слюда или небольшие, часто разноцветные стекла. Путники с любопытством старались заглянуть внутрь подворье. Увы! Высоко, не дотянешься до верха заплота. Старушка-нищенка, просившая милостыню под окнами, пояснила любопытному Граббе, после получения от него целого серебряного талера: в Китай-городе живут бояре, князья да богатые купцы. А вот и Кремль! Грозный, неприступный, с высокими в несколько рядов зубчатыми стенами и еще более высокими башнями и соборами. Вблизи Кремль совсем не походил на привычный для человека 21 века. Первое, что бросалось в глаза другой цвет кирпича, на вид намного новее. Второе наличие многих фортификационных сооружений, не дошедших до 21 века. В третьих отсутствовал на своём месте собор Василия Блаженного, без которого для попаданцев и Красная площадь на Красную площадь не похожа. Соответственно не было и знакомых Мавзолея с ГУМом и Историческим музеем, которые ни кто из попаданцев и не наделялись лицезреть, в отличии от собора. В четвертых и на месте самой не большой Красной площади, находилась обширная торговая площадь, называемая "Пожаром", загромождена палатками, ларями, распряженными лошадьми и телегами. На площади-рынке клокотала пестрая толпа. Гудошники, блинники, сбитенщики, медвежатники-поводыри сновали в толпе наехавших в Китай-город принарядившихся крестьян. Крики, свистки, ржанье коней, колокольный звон оглушали. По торговым лоткам раскинуты шелковые материи, алтабасы, турецкие ткани, узорчатые ширинки, кружева. В каждом ряду торговали особым товаром. В сурожском – привозными изделиями. Купцов, торгующих с зарубежными странами, часто называли сурожанами, от названия крымского города Сурожа (в 21 веке попаданцы знали его под названием – Судак), где издавна русские купцы встречались на торжищах с генуэзцами. Были суконный, сапожный, рукавичный, кафтанный ряды. Галантереей торговали в завязочном и в женском рядах, старье продавали в ветошном ряду, изделия из металла – в железном и в серебряном. Были ряды: житный, медовый, солодовый, масляный, ветчинный, хлебный, калашный– в каждом продавался товар о котором говорило само название рядов. Здесь можно было купить не только еду или одежду. Возле Спасских (тогда Фроловских) ворот Кремля продавались книги, а в иконном ряду – обменивались на деньги иконы. Как пояснил находящийся рядом доброхот – называть продажу иконы продажей было не прилично, так говорить считалось грехом. Вот 'витязи' и обменяли серебряные талеры на четыре десятка икон. Чем вызвали небольшой ажиотаж у монахов 'обменивающих' иконно на серебро. Такие покупатели, скупающие 'обменный фонд' чуть ли не оптом, довольно редки и произвести с ними 'обмен' нашлось немало желающих. На главном торжище возле Кремля и на уличных торжках можно было купить не только изделия москвичей. Сюда привозили товары из разных областей страны. Москвичи тоже вывозили свои товары в другие города.

   Слепила белизна снежных шапок на шатрах башен и тесовых навесах стен Кремля, освещенных ярким солнечным светом. Налево, надо рвом – мост, ведущий в кремлевские ворота. Вскоре вся неполная сотня воинов, въехали во Фроловские ворота, почти беспрепятственно. Стоявшие в арке ворот стрельцы поинтересовались, кто едет и к кому. Получив ответ, что вновь принятые на государеву службу бояре едут в Разрядный приказ. Потеряли к ним интерес и даже как могли, пояснили путь до приказной избы.

   С трудом, не смотря на пояснения воротных стражей, по минутся спрашивая, уточняя дорогу у встречных, кавалькада, наконец, добралась до избы Разрядного приказа. На вид здание местного министерства ни разу не походило на избу. Рубленное в два жилья строение, украшенное вырезанными по дереву разукрашенными яркими красками узорами, оно скорее подпадало под определение терем. Спешившись и привязав транспорт к имевшимся рядом коновязям, приехавшие большей частью остались во дворе, а полтора десятка во главе с Черным чинно поднялись на невысокое крыльцо и вошли в здание. Из сеней прошли в первую комнату, где и поинтересовались у тройки писцов, сидя на лавках, что-то строчивших на листах бумаги, положенных на дощечку. Где здесь можно найти Максима Венюкова, они приехали из Гдова и им необходимо передать ему письмо от его братана. Писцы, подняв головы и разглядев в свете, падающего из двух небольших оконцев, что перед ними стоят воинские люди, привстали, поприветствовав их. Один из писцов, на вид постарше предложил обождать, пока найдут искомого. После чего не громко произнес:

  – Прошка сейчас найди Максима и приведи сюда. Скажи, бояре из Гдова приехали, его ищут.

  После его слов молоденький писец вскочил с лавки, положив на неё свои орудия производства, и метнулся из комнаты куда-то вглубь 'министерских коридоров'. А сам говоривший, сел на лавку и продолжил что-то писать. Вскоре не прошло и десяти минут в комнату забежал посылный и обращаясь к пожилому писцу проговорил:

  -Дядька Андрей, нашел, идет.

  Произнеся этот монолог, паренек сел на лавку. Не успел он взять в руки дощечку с бумагой, как в комнату быстро вошел мужчина не высокого для выходцев из 21 века роста, довольно упитанный, чем-то неуловимым глазу похожий на гдовского знакомого 'витязей', Кузьму. Оглядев находящихся в комнате, он безошибочно определил старшего и обратился к Черному:

  -Слушаю тебя боярин, я Максим Венюков.

  Оглядев еще раз собеседника, Мечеслав ответил:

  -Раз ты Венюков, то получи грамотку от твоего братана подьячего Кузьмы из Гдова.

  С этими словами он протянул Венюкову скученный с трубочку лист бумаги. Взяв лист, Максим развернул его и углубился в чтение. Прочитав послание в течении двух-трех минут, он молвил:

  -Пойдем со мной бояре, сполним все, что вам нужно.

  Выйдя из комнаты, компания бояр, ведомая Венюковым прошла на второй этаж. Пока шли, Золотой передал Максиму небольшой кожаный кошель-мешочек с пятнадцатью серебряными талерами. Который, старший писец не глядя на содержимое, ловко спрятал за пазуху.

   Не будем описывать все бюрократическую процедуру, ибо это муторно и скучно. Просто заметим, что хотя Максим и отработал свой гонорар на все 100% и то из Разрядного приказа вновь поступившие на службу воины освободились к вечеру следующего дня. Еще пару дней, даже с учетом помощи Венюкова и 'подарка' в сумме десяти талерам местному коллеге Максима, у новых помещиков ушло на улаживание дел в приказе Казанского дворца. Так и прошли пять дней. Выезд из столицы состоялся только после полудня 10 января 1553 года Рождества Христова по Григорианскому календарю.

   Пока Черный, Золотой и иные 'витязи' из руководства занимались улаживаем дел в приказах. Остальные попаданцы и новики из боярских детей, пройдя смотр и получив серебро в Разрядном приказе, были относительно свободны. Чем и не преминули воспользоваться. В основном ходили по городу и просто смотрели на здания, людей, быт. Фактически это был первый крупный город, который попаданцы могли осмотреть в спокойной обстановке. Ранее либо врываешься в город с боем, либо проезжаешь его проездом.

   Вечером 6 января на постоялом дворе, Граббе отозвал Черного в сторону и завел разговор.

  -Мечеслав Владимирович мы еще одну ошибку допускаем.

  Увидев вопросительно вздернутую бровь собеседника, продолжил.

  – Сейчас на Руси православие является не только религией, можно назвать, что оно и идеологией России в это время. А мы? С грехом пополам крестимся, и то частенько забываем. На окраину везем кучу католиков или скрытых язычников. А православных священников нет. Если кто захочет, то может причинить нам кучу неприятностей. Вот я и предлагаю пока находимся в Москве подобрать хотя бы пару попов.

  – Я смотрю, у тебя уже и кандидатуры имеются? – спросил полковник. – Но смотри попы они народ глазастый, в каждую щелочку заглянут. Не дай бог, что увидят лишнего. А оно нам надо. Тут подбирать и отбирать батюшек нужно со всем старанием и тщанием.

  – Сегодня был на Пожаре, познакомился с прелюбопытным попом. Отец Герасим. Хожу смотрю, слушаю. Вдруг вижу, стоит попик, худущий, бороденка редкая торчит, самому на вид лет двадцать, одет в какой-то армячок старенький, заштопанный, из под него виднеется подол затрепанной, со штопкой рясы, на ногах сапожки сильно поношенные, залатанные. Стоит на купол ближайшую церковь смотрит, что шепчет и крестится. Любопытно мне стало. Привык я, что у нас, попы с ряхами во-оо какими, что здешние, от наших только ростом и отличаются. А по справности телесной не далеко ушли. А тут такой персонаж, прямая им всем противоположность. Не выдержал, подошел поздоровался с батюшкой, разговорились. Оказывается не зря. Батюшка оказался из числа 'лишенцев', сняли его с сельского прихода примерно год назад. Вот с тех пор и перебивается с семьей с воды на воду. Вот и решили, он и ещё пара таких же 'лишенцев' в Москву к митрополиту поехать пожаловаться. Собрались с женами, детьми и приехали. Но как говорится, жалует царь, да не жалует псарь. В Москве уже четвертый месяц живут, так до митрополита и не дошли. Поиздержались в конец, последние три дня только детишек и подкармливают. Благо в монастырях, когда ни когда кой-какой еды дадут. Тем и живут. Сам батюшка приход имел в селе за Белоозером, а пара его приятелей еще севернее службу правили. А пострадали они по идеологическим мотивам, можно сказать диссиденты. На данное время имеется в Русской православной церкви два основных течения. Так называемые иосифляне и нестяжатели. Дальше рассказывать про церковные дрязги или пропустить?

  -Я тебе пропущу. Это на настоящее время не церковные дрязги, а полновесная политика. Так что просвещай дальше.

  -Так я продолжая Командир. Иосифляне получили свое название по имени своего отца – основателя Иосифа Волоцкого. Волоцкий доказывал полезность монастырского землевладения, отстаивал необходимость украшать храмы красивыми росписями, богатыми иконостасами и образами. Главным оппонентом иосифлян в церкви было возглавляемое Нилом Сорским движение нестяжателей, требовавшее возвращения к коллективизму и аскетизму раннего христианства и соответственного отказа от церковного имущества, в общем, и феодального землевладения монастырей в частности. Первая открытая стычка между ними произошла на соборе 1503 года. Иосифляне выступили с резким осуждением нестяжателей и временно поддержавшего их князя Ивана III Васильевича, отстаивая монастырское землевладение. В результате полемики на соборе и интриг со стороны последователь Волоцкого Иван III перешёл на позиции Иосифа. Но особо иосифляне закрепили свои позиции при сыне Ивана III, Василии, отца нынешнего государя. Когда Василий решил жениться на маме нынешнего царя, у него уже была жена Саломея. Князь хочет жениться, а церковь уперлась и не даёт развод. Вот тогда иосифляне и подсуетились. Нашли основания для развода, и пробила разрешения. А противники развода как раз относились к лагерю нестяжателей. Вот Вася и осерчал на них. Как результат возвышение первых и опала вторым. И уже на Стоглавом соборе прошлого года, иосифляне доминировали. На соборе они вновь отвергли программу ограничения церковно-монастырского землевладения, выдвинутую приближённым к Грозному протопопом Сильвестром. На что последний очень сильно обиделся. Но сам Грозный хоть они и отвергли выгодную ему программу, иосифлян опале не подверг. И все из-за их идеологии. Доктрина иосифлян строится на теологическом обосновании возникновения государства и 'божественного происхождения' царской власти, а также на утверждении преемственности Русского государства, оставшегося единственным оплотом православия после падения Константинополя в 1453. 'Москва – Третий Рим и четвертому не бывать'. На этом основании иосифляне требуют предоставления Московской митрополии статуса патриархии (это произойдет только в 1589). Иосифляне выступают за открытость монастырей. По их воззрением главной задачей монастырей являлась миссионерская деятельность и обеспечение населения продовольствием во время неурожая. Как видишь нынешнему царю, она подходит как нельзя лучше. Вот и царский духовник Сильвестр, хоть и скрипит зубами от обиды, а ни чего в открытую сделать не может. Ибо царь не даст своих идеологов в обиду. А наш батюшка в купе с двумя другими бедолагами, имели смелость или дурость, обратиться с амвона к пастве с проповедью обличающей златолюбие монастырских обитателей. Я хочу особо подчеркнуть, что нестяжательство как монашеское движение возникло и сформировалось в среде братии Кирилло-Белозерского монастыря. А наши попики с тех краев. Каким образом дошло до церковного руководства весть о проповедях наших батюшек, но дошла. И пришло реагирование в виде запрещения им службы в приходах, а вскоре и сменщики в села пожаловали. Если дадите добро, то их можно забрать с собой в качестве священников. Нестяжательство вообще-то интересное для нас течение. Ведь нестяжательство это не только как аскетическая норма для христианина, но и как этический принцип, характерный русскому менталитету и развивающийся под влиянием старчества. Значение проповеди нестяжания как составной части монашеского аскетического идеала – в её влиянии на 'мирское' общество, на такую черту русского национального менталитета как отношение к собственности и к использованию чужого труда. Ведь недаром основы нестяжательства вошли в русские поговорки. 'Запасливый лучше богатого', 'Скупой копит – черт мошну тачает', 'Лучше нищий праведный, чем богач ябедный', 'Бедность не порок, а несчастье'.

  -Ну Вы Александр Эдуардович и выдали. Вы последнюю часть, на каком языке говорили. Я ведь простой мент, мне таких слов не по чину знать. А если серьезно. Народные поговорки это хорошо. То нестяжатели, это как я понял церковная оппозиция. Если мы пригреем церковников входящих в неё, то можем получить недоброжелателя в лице официальной церкви. А нам это надо.

  – Командир, да не будет ни каких не доброжелателей. Наши священники ни в какую оппозицию не входили. Высказали то, о чем сами думают. Да и попали под очередную компанию. А нам если слить нестяжательство с иосифлянством, в его части 'Москва – Третий Рим и четвертому не бывать' и социальной роли монастырей. То получим не плохую идею-идеологию с социальной направленностью. А что бы церковь не обиделась на нас за то, что мы якобы их оппозицию пригреваем. Предлагаю действовать не самим, а выйти на Сильвестра и мотивировать его на отправку данной тройки с нами. И в дальнейшем подобную публику пускай к нам отправляют, как в ссылку. С глаз долой из сердца вон.

   -Идея не плохая. Можно попробовать. А кто конкретно назначает попа на приход?

  -Так ты и назначаешь, а соответствующий епископ утверждает.

  -Не понял? А Сильвестр тут нам, зачем нужен?

  -Так кто-то должен же наехать на епископа, что бы он изгнанного уже один раз с прихода священника, повторно на иной приход утвердил. Вот тут-то царский духовник нам и нужен.

  -Хитро придумал. Мы вроде и не причем. Нам царский духовник указал их с собой взять и на приход назначить. Вот мы и исполняем его указания. Берем всех троих и их семьи. Если есть другие пусть и их оповестят, и их позже заберем. Приходов на всех хватить.

  -Мечеслав, Сильвестру ещё можно про миссионерство намекнуть, а лучше в открытую сказать. Вот тогда он точно этих 'лишенцев' на Урал загонит.

  -Как выйдем на него, так и намекнем. Воротынскому поручу контакт с Сильвестром. А ты с попами решай. Что там из икон, кадил, лампад и другой церковной утвари и оборудования необходимо будет. Пока в Москве пусть затарятся. На Урале негде будет взять. Комплектов по два-три пускай каждый берет, с запасом.

  -Так я завтра с утра и займусь этим вопросом.

  -Займись, займись.

  С этими словами собеседники расстались.

  И до самого выезда Черный с вопросами веры и окормления паствы не сталкивался.

  Перед выездом, утром 10 числа, довольные Воротынский и Граббе подошли к полковнику и предъявили ему грамотку, в которой духовник царя предлагал боярину Черному взять с собой на реку Яик, для проповедования диким язычникам троих пресвитеров. Организовать для них приходы и назначить в эти приходы данных священников.

  Это что– начал рассказывать Граббе. – Когда нас с Михаилом свели с Сильвестром и мы обсказали ему нашу проблему в отсутствии священников, то он сильно призадумался. Да и понятно. Где он возьмет для назначение в даль тмутараканскую попов, тем более и земли не принадлежать московскому царю. Вот тут Михаил и намекнул, что присмотрели мы на Пожаре троечку пресвитеров потерявших приход, но сами мы не местные и не можем решить, принимать их к себе или нет. Вот и решили посоветоваться с умным и знающим человеком. Как он присоветует, так и сделаем. Как попик раздулся от удовольствия, это надо видеть было. Тут же мы и предложили ему с этими 'лишенцами' встретится. Он согласился. Мы эту троицу пригласили. Сами вышли. Ждем за дверью. Часа четыре не менее эта четверка 'опиума торговцев' о чем-то беседовала. Вышла наша троица, по рожам вижу довольные. Значить все в порядке. Нас с Мишей назад пригласили. Сильвестер и предложил на следующий день после полудня всем пятерым к нему опять зайти. Зашли, что не зайти, если по-хорошему приглашают. Вот итог идешь. Грамотка тебе. По грамотке нашим попикам на миссионерскую деятельность у язычников и обращению их в веру христову. Так, что если, что, то от митрополита прикроемся. И иосифляне не возмутятся. Не сами мы по предложения царского духовника пригрели 'лишенцев'. Да и они в пасть к чудищу языческому едут, а не пироги трескать. Вот, что значить бумажка. Без бумажки ты букашка, а с бумажкой человек.

  На этой оптимистической ноте, если это можно назвать оптимизмом, Граббе и закончил своё повествование.

   Из Москвы попаданцы вышли без помех и происшествий, с увеличившимся обозом за счет священников, дюжины разных специальностей подмастерьев, вернее даже еще учеников и трех десятков сирот обоего пола в возрасте от пяти до девяти-десяти лет. И согласно расчетам через четыре дня соединились в Коломне с ожидавшим их объединенном обозом.