Текст книги "Маргарита Наваррская"

Автор книги: Олег Авраменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

– Скажите еще спасибо, что не на позорище, – с издевкой ответила Бланка. – А это я могу сделать, вы знаете. И тогда плакали все ваши честолюбивые планы.

Александр тяжело вздохнул.

– Да уж, знаю. Крепко вы держите меня в узде, нечего сказать... Итак, сударыня, после этой словесной разминки, нам, пожалуй, пора переходить к делу.

– К какому такому делу? У меня, к счастью, нет с вами никаких общих дел.

– Речь идет об одном милом молодом человеке, который...

– Об этом милом молодом человеке я как-нибудь позабочусь сама, оборвала его Бланка. – Не смейте вмешиваться в мою личную жизнь, господин граф. Вы потеряли на это право.

– Но я хочу предложить вам полюбовную сделку, – настаивал Александр. – Надеюсь, она удовлетворит нас обоих... всех троих.

Однако Бланка была непреклонна:

– Ничего у вас не выйдет, милостивый государь. Я не собираюсь ронять свое достоинство, заключая с вами какую бы то ни было сделку. Довольно с меня и нашего брака – самого прискорбного события всей моей жизни... Коломба! – громко позвала она.

Тотчас дверь отворилась, и в спальню прошмыгнула молоденькая смуглолицая горничная Бланки.

– Что вам угодно, моя госпожа?

– Граф покидает нас. Проводи его к выходу, чтобы, случайно, не заблудился.

– Но, сударыня... – начал было Александр.

– Аудиенция закончена, сударь, – кротко произнесла Бланка. – Еще одно слово, и я велю страже вышвырнуть вас вон. Уразумели?

Граф все уразумел. Ему был хорошо знаком этот тон – ровный, сдержанный, чуть ли не ласковый. Таким вот тоном покойный дон Фернандо в былые времена объявлял смертные приговоры провинившимся дворянам и чиновникам. Таким же тоном в тот памятный февральский день Бланка запретила ему под страхом разоблачения впредь переступать порог ее покоев. В состоянии крайнего раздражения она производила еще более жуткое впечатление, чем даже ее отец, ибо произносила свои угрозы не только ласково, но и нараспев. Александр вновь вздохнул, поднялся с табурета и молча направился к двери.

– Ах, да! – в последний момент вспомнил он, вернулся к столику, вынул из подсвечника свою свечу, пояснив с мрачной улыбкой: – Чего доброго, еще швырнете мне в спину, – и лишь затем вышел.

– Интересно, о какой это сделке он говорил? – первым отозвался Монтини, когда горничная затворила за собой дверь. – Что он хотел предложить?

– Наверняка собирался дать тебе денег, – сказала Бланка, положив голову ему на грудь. – Полагаю, тысяч десять, не меньше. Вот негодяй-то!

– Но зачем? – удивился Этьен. – Чтобы откупиться от меня? Бланка, родная, неужели ты подумала, что я соглашусь? Да ни за что! Никогда! Ни в коем случае! Ты мне дороже всех сокровищ мира.

– Знаю, милый. Но он не то имел в виду. По-видимому, он хотел, чтобы ты прикупил себе земель и стал зажиточным сеньором. Чтобы он, видишь ли, не стыдился тебя как моего любовника.

– О! – только и сказал Монтини.

– Какая низость! – гневно продолжала Бланка. – Предлагать свои грязные деньги! Ну, нет! Пусть лучше я опустошу нарбоннскую казну, но сама, без его помощи, соберу нужную тебе сумму.

– Дорогая! – с горечью произнес Этьен. – Опять за свое? Пожалуйста, не надо. Мне и так досадно, что я вынужден брать у тебя на текущие расходы, а ты... Да пойми же, наконец, как это унизительно – быть на содержании у любовницы. Ты, конечно, прости за откровенность, но факт остается фактом: моей дружбы ищут лишь всякие лизоблюды, а те, с кем бы я сам хотел дружить, относятся ко мне свысока, пренебрежительно. Еще бы выскочка, содержанец. Вот если бы я смог как-то отличиться, завоевать себе положение...

Тут Бланка спохватилась и села в постели. Глаза ее радостно засияли.

– Ах, да, совсем забыла! Кажется я нашла тебе достойную службу.

– Правда? – оживился Этьен. – И какую же? Надеюсь, военную?

– Да, военную.

– Где?

– И ни где-нибудь, а в королевской гвардии.

– О-о...

– Несколько дней назад подал в отставку один из лейтенантов, объяснила Бланка. – Маргарита пообещала выхлопотать его патент для тебя отец ей не откажет. Так что ты уже, считай, лейтенант гвардии.

– Лейтенант?! – изумленно воскликнул Монтини. – Да это же курам на смех. Я – лейтенант! Ни единого дня в армии – а уже лейтенант!

– Эка беда! Пусть и курам на смех, зато при дворе ты будешь важной персоной.

– И опять же выскочкой.

– Ошибаешься, милый. Патент-то вручу тебе не я, а король – причем по просьбе Маргариты. Ты понимаешь, что это значит?

– Ну и что?

– Вот глупенький! Всем известно, что Маргарита не раздает милости направо и налево, она благоволит лишь к тем, кого уважает, это непреложный факт.

– Ты хочешь сказать...

– Сообразил, наконец? Когда при дворе узнают, что ты назначен лейтенантом по ее личной просьбе, то сразу поймут, что она не просто терпит тебя из-за Матильды и ради нашей с ней дружбы, как это утверждают злые языки, – ведь никакая дружба не заставит ее сделать услугу несимпатичному ей человеку. Этим Маргарита покажет, что ты у нее в фаворе, что она уважает тебя; а раз так, то и отношение двора к тебе в корне изменится. Я здесь чужая, – в голосе Бланки явственно проступила грусть. Для сторонников короля я, прежде всего, жена графа Бискайского, для сторонников графа важно то, что я с ним не в ладах, и моя благосклонность ни тем, ни другим не указ. А Маргариту обожают все – и друзья, и враги; и ее любимцы здесь в почете хотя бы потому, что они ее любимцы. Вот, к примеру, твоя сестра. Около Матильды увиваются не только льстецы; ее дружбы добиваются также и порядочные девушки из богатых и знатных семей, а многие весьма достойные молодые люди не прочь жениться на ней. Так и ты, как только станет известно о твоем назначении...

– Постой-ка! – вдруг всполошился Монтини. – Ведь я даже не рыцарь. Какой же из меня лейтенант?

Бланка улыбнулась.

– Будь покоен, за этим дело не станет. Хоть завтра я могу посвятить тебя в рыцари.

– Ты?!

– Ну да. А что тут такого? В конце концов, я графиня Нарбоннская, один из пэров Галлии, и мне уже шестнадцать лет.

– Это что, шутка? – спросил Этьен.

– Конечно, шутка, – сказала Бланка. – Я же не хочу, чтобы придворные насмешники измывались над тобой: дескать, заслужил рыцарские шпоры в постели. А если без шуток, то я попрошу кузена Аквитанского. Мы с ним добрые друзья, и он не откажет мне в этой услуге.

Монтини пристально посмотрел ей в глаза.

– А знаешь, дорогая, такой очаровательной женщине как ты опасно обращаться к Красавчику за услугой. Глядишь, он потребует благодарности на свой манер.

И они весело расхохотались.

9. ПОРУГАННАЯ

После ухода Габриеля Матильда долго лежала на кровати, тупо уставившись невидящим взглядом в потолок. Ее охватило какое-то жуткое оцепенение. Ей отчаянно хотелось заплакать, но, несмотря на все старания, глаза ее оставались сухими, она не могла выдавить из себя ни единой слезинки. Тугой комок, что подступил было к горлу, так и застрял там намертво, не желая ни возвращаться обратно, ни вырываться наружу, и от этого на сердце ей становилось еще горче, еще тяжелее.

Прошло довольно много времени, прежде чем Матильде удалось стряхнуть оцепенение. Она села в постели и медленно, будто в трансе, принялась сбрасывать с себя измятую, местами разорванную одежду. Раздевшись донага, Матильда тщательно вытерла кровь – и лишь тогда комок в ее горле, наконец, подался, слезы брызнули из ее глаз, и она безудержно зарыдала, горько оплакивая свою поруганную невинность, свои разрушенные иллюзии, свои безжалостно растоптанные мечты...

Когда начал заниматься рассвет, Матильда, выплакав все слезы и оттого немного успокоившись, встала с постели, надела на себя чистую нижнюю рубаху и длинный пеньюар, вступила босыми ногами в тапочки и торопливо покинула комнату. Она больше не могла оставаться там, где над ней так жестоко наглумились, ей было страшно наедине со своими мыслями, и она решила пойти к Маргарите. Матильда знала, что накануне принцесса рассорилась с Рикардом, и посему надеялась застать ее в спальне одну или, в худшем случае, с Констанцей де Арагон. В последние два года Маргарита плохо засыпала сама и обычно, когда у нее не было мужчин, брала к себе в постель дежурную фрейлину – но при всем том ее отношения с девушками были совершенно невинными.

По пути Матильда едва не столкнулась лицом к лицу с Филиппом и лишь в последний момент успела спрятаться в одной из неглубоких ниш в стене коридора.

Филипп прошел мимо, не заметив ее. Белокурые волосы его были всклочены, щеки пылали алым румянцем; одет он был явно второпях и очень небрежно, а на губах его играла самодовольная ухмылка ловеласа, только что одержавшего очередную победу. На Матильду повеяло тонким ароматом духов, которыми пользовалась Маргарита, и запах этот ударил ей в ноздри так резко и неприятно, точно нашатырь. Бедняжка с трудом проглотила комок, что вновь подкатился ей к горлу, и до боли прикусила губу, из последних сил пытаясь унять очередной приступ рыданий. Как она была глупа и наивна, поверив его лживым речам о любви! Как жестоко он обошелся с нею!.. В его глазах она была лишь игрушкой – красивое личико, черные кудри, длинные стройные ножки, гибкий стан – одним словом, лакомый кусочек, вполне пригодный для развлечений, но не слишком ценный, чтобы им дорожить. Он с легким сердцем уступил ее своему дворянину, тут же выбросил ее из головы и отправился искать любви у другой...

Когда Матильда вошла в спальню, Маргарита лежала ничком на кровати, уткнувшись лицом в подушку.

– Ты что-нибудь забыл, Филипп? – нежно промурлыкала она, услышав тихий скрип двери.

– Это я, сударыня, – дрожащим голосом отозвалась Матильда.

– Ты? – Маргарита перевернулась набок и озадаченно взглянула на нее. – Что с тобой, душенька? Почему ты не спишь? У тебя такой измученный вид.

– Ну... Да нет, ничего, сударыня. Просто... Просто я хочу побыть с вами.

Принцесса вздохнула.

– Боюсь, не к добру это, Матильда. Слишком уж часто ты набиваешься ко мне – смотри, как бы не начала всерьез интересоваться девчонками. Впрочем, ладно, оставим это. По правде говоря, я даже рада, что ты пришла. Иначе довелось бы будить Констанцу, а мне сейчас не шибко хочется видеть ее кислую мордашку. К тому же она пристает ко мне еще настойчивее, чем ты тоже мне порядочная!.. Ну, ложись, не стой, как вкопанная; только сперва подай мне рубашку, она должна валяться где-то там, возле тебя.

Матильда подобрала с пола сей кокетливый наряд, скромно именуемый ночной рубашкой, и отдала его своей госпоже. Маргарита облеклась в полупрозрачную дымку, делавшую ее еще более соблазнительной, нежели в голом виде, а Матильда тем временем сбросила с ног тапочки, сняла с себя пеньюар и быстро юркнула под одеяло. Обхватив Маргариту за талию, она крепко прижалась к ней.

– Ну вот! – с грустью произнесла принцесса. – Что я говорила! Пожалуй, тебе пора замуж.

– Нет, – прошептала Матильда, зарываясь лицом на ее груди. – Не надо... Не хочу...

– А что же ты хочешь? Остаться старой девой?

– Не знаю, сударыня, я ничего не хочу. Я... Я хочу в монастырь!..

– Ага! – выдохнула Маргарита с явным облегчением. – Понятненько! Она взяла Матильду за подбородок и подняла к себе ее лицо. – Коль скоро речь зашла о монастыре, значит ты влюбилась.

Матильда густо покраснела и опустила глаза.

– Так я угадала? – не унималась Маргарита. – И кто же он, этот счастливчик?.. Ну-ка, ну-ка! Ведь это Красавчик Филипп, верно? Отвечай!

Матильда утвердительно кивнула и вдруг разразилась громкими рыданиями.

– Да что же это такое, в самом деле? – растерялась принцесса. Прекрати реветь, успокойся. Объясни, наконец, что стряслось?

– Он... Он... – начала было Матильда, но слезы помешали ей говорить.

– Неужели он обидел тебя?!

– Нет, не... не он... Это... это не о... он...

– Не Филипп? А кто?

– Это его... господин де... де Шеверни.

– Господин де Шеверни? Тот приятный молодой человек, с которым ты проболтала весь вечер?

– Д-да... Он...

– И что же он сделал?

– Он... он... Он оскорбил... оскорбил меня.

– Оскорбил? Как?

– Ну... Он... Он взял... взял и... и меня... оскорбил...

– Боже правый! – вскричала Маргарита. – Он изнасиловал тебя?!

– Д-да... да... – ответила Матильда и разрыдалась пуще прежнего.

Разбуженная громкими причитаниями, в спальню заглянула горничная принцессы.

– Госпожа...

– Брысь! – прикрикнула на нее Маргарита.

Она села, оперевшись спиной на подушки, подтянула ноги и положила голову Матильды себе на колени.

– Поплачь, девочка, поплачь, милая, – нежно приговаривала она, гладя ее по спине и волосам. – Плачь, сколько можешь, постарайся хорошенько выплакаться, тогда станет не так больно... Ах, он негодяй, подонок! Мерзкий насильник! Да я ему... Я покажу ему, где раки зимуют, подлецу такому. Ой, и покажу – чтоб другим неповадно было. Он у меня попляшет, помяни мое слово. Так получит, что после этого ад ему раем покажется. Ублюдок поганый! Блудливый сын гиены и шакала... Нет, это уму непостижимо! С виду такой вежливый и обходительный, такой кроткий и застенчивый молодой человек – и на тебе! – Маргарита тяжело вздохнула. – Как плохо я знаю мужчин!..

Чуть погодя, Матильда принялась рассказывать принцессе о своих злоключениях, сдабривая каждую фразу обильным потоком слез, так что к концу повествования она наплакалась всласть и приутихла. Маргарита слушала не перебивая; затем, когда Матильда умолкла, она вновь легла и привлекла девушку к себе.

– Бедняжка ты моя глупенькая! Разве ты не понимаешь, что сама напросилась!

– О да, сударыня, прекрасно понимаю. Я полностью отдаю себе отчет в том, что эта справедливая кара Божья за мои грехи, за мою развратность.

– За что, за что?! – изумилась Маргарита. – Какие еще грехи? Какая развратность? Да ты в своем уме, детка?!

– Это правда, сударыня, – серьезно отвечала Матильда. – Я уже согрешила в мыслях, я поддалась соблазнам Искусителя. Я развратна своими помыслами.

– Бред собачий! Попридержи эту религиозную чушь для падре Эстебана, с ним вы разберетесь, что к чему, совершила ли ты грех или нет, а мне мозги не пудри. Не о том сейчас речь. Вы с господином де Шеверни оба хороши; я даже затрудняюсь определить, кто из вас больше виноват. Парень влюбился в тебя до умопомрачения, совсем потерял голову, а ты еще провоцировала его. Ну разве можно так обращаться с человеком, у которого крыша поехала? Вместо того чтобы посочувствовать ему, проявить жалость, сострадание, ты откровенно издевалась над ним, и, подозреваю, еще почище, чем рассказала мне. Уж если ты в чем-то и согрешила, так это нарушила заповедь господню не искушать ближнего своего. Филипп, кстати, тоже издевался надо мной, но с определенным умыслом – чтобы я сама бросилась ему на шею. У него и в мыслях не было довести меня до белого каления, а затем попросту отшить... Черт возьми! Да попытайся он отколоть нечто подобное, я бы живо позвала стражу, велела привязать его к кровати и... – Маргарита прокашлялась. Ладно, оставим это. Вернемся к нашим баранам... Гм, и в самом деле к баранам, вернее, к барашкам – к двум маленьким, глупеньким барашкам. Я, право, ума не приложу, что мне с вами делать – с тобой и господином де Шеверни. Во время приема, надобно сказать, он произвел на меня очень приятное впечатление...

– Он негодяй, – сонно промямлила Матильда, крепче прижимаясь к принцессе. – Господи, как я ненавижу его... И Красавчика ненавижу – он обманщик и подлец... Все мужчины подлецы... лжецы... Я их всех ненавижу...

– Ну-ну-ну! – посуровела Маргарита. – Ты это брось! Без мужчин жизнь была бы скучна. Кого тогда прикажешь любить? Девчонок? Нет уж, уволь... Ах, душенька, ну и наделала ты мне хлопот со своим неистовым поклонником. Как же теперь поступить с ним? Примерно наказать его, что ли? Можно, конечно, это напрочь выбьет дурь из его глупой башки – но ведь больно ударит и по тебе. Поди тогда найди себе приличного мужа. Как там ни крути, а ты у нас, почитай, из самых низов. Даже если я соберу для тебя царское приданное, вряд ли какой-нибудь уважающий себя барон позарится... Нет, вру! Один точно позарится. И не простой барон, а виконт. Но, боюсь, моя идея не придется тебе по нутру. А, Матильда?

Девушка не ответила. Измученная переживаниями столь бурной ночи, она, наконец, успокоилась и забылась в глубоком сне, тихо посапывая маленьким носиком; губы ее тронула слабая, еле заметная улыбка. Она была так восхитительно красива, что Маргарита не удержалась и поцеловала ее.

– Спи, моя детка, спи, дорогая. И пусть сон принесет тебе облегчение...

Принцесса закрыла глаза, мысленно возвращаясь в объятия Филиппа, тотчас кровать под ней будто провалилась, какое-то неведомое течение подхватило ее и быстро понесло сквозь густеющий туман дремоты в самую пучину сладких грез.

А за окном уже светало, и чистое безоблачное небо, веселое и жизнерадостное пение птиц предвещали наступление погожего солнечного дня.

10. ПОХОДЯ РЕШАЕТСЯ СУДЬБА МАТИЛЬДЫ, А ФИЛИПП НАЧИНАЕТ

ПОНИМАТЬ, ЧТО ЯВНО ПОСПЕШИЛ С ПЕРЕОЦЕНКОЙ ЦЕННОСТЕЙ

Молоденький паж провел Филиппа на крытую террасу с видом на дворцовый парк, где при хорошей погоде Маргарита имела обыкновение завтракать, а порой и обедать в узком кругу друзей. На этот раз за круглым обеденным столом компанию ей составляли две постоянные ее сотрапезницы – Бланка и Жоанна, а также Этьен де Монтини, занявший место своей сестры, которая по вполне понятным причинам сегодня отсутствовала.

Пустовало и кресло справа от Маргариты – с начала июня и вплоть до последнего дня его неизменным хозяином был Рикард Иверо, уже вошедший в историю наваррского двора как виновник самого продолжительного увлечения принцессы за все шесть лет ее сексуального "стажа". Но сегодня Маргарита не пригласила его к себе; также не предвиделось присутствие на обеде сестры Рикарда, Елены.

Когда появился Филипп, Маргарита, и до того несказанно удивившая Бланку и Жоанну бесконечными проволочками с началом обеда, отколола нечто вообще из ряда вон выходящее – она встала из-за стола и почти бегом бросилась ему навстречу.

– А вот и наш милый принц, – проворковала она, глядя на него с откровенным восхищением. – Вы уж не взыщите, что мы начали без вас...

– Э, нет, принцесса, – живо возразил Филипп. – Так не пойдет. Ведь это я должен просит у вас прощения, что опоздал. – Он галантно поцеловал ее руку и почтительным кивком приветствовал остальных присутствующих. – Во всем виноват мой паж. Я сказал ему, что меня ни для кого нет, имея в виду моих придворных. Но он понял эти слова буквально и целых полчаса заговаривал зубы вашему посланнику, в то время как я беседовал с... мм... с одним из моих дворян – о чем я рассчитываю потолковать с вами несколько позже.

– Да, – кивнула Маргарита. – Об этом мы непременно поговорим – но чуть позже. А пока, прошу вас к столу, кузен. Присоединяйтесь к нашей компании, отобедайте. Вы, кстати, почти не опоздали – только что нам подали первые блюда.

Бланка с трудом подавила ироническую улыбку: да, почти – если, конечно, не принимать во внимание получасовой задержки в связи с его "почтинеопозданием".

Филипп расположился в кресле Рикарда Иверо, первым делом отпил из кубка глоток вина... и тут же поперхнулся, когда Маргарита больно ущипнула его за бедро. Он, впрочем, ожидал какого-нибудь интимного знака внимания с ее стороны, наподобие нежного пожатия руки под столом или потирания ножкой о его ногу, но эта выходка принцессы прямо-таки потрясла его.

"Ты что, милочка, спятила? – будто говорил ей укоризненный взгляд Филиппа. – Умерь-ка свой пыл".

Маргарита зарделась и в смущении потупила глаза. На губах Бланки заиграла ехидная усмешка. По всей видимости, она догадалась, в чем дело, и уже открыла рот с явным намерением отпустить колкость в адрес кузины, однако Филипп был начеку. Он торопливо сказал:

– Направляясь к вам, я заметил на площади римские флаги и штандарты. Вы не знаете, с какой это стати, принцесса? Неужели прибыл император?

Маргарита с благодарностью взглянула на него и ответила:

– Нет, только консул Гай Орсини Калабрийский с известием о приближении императорского поезда. Самого Августа Юлия мы ожидаем к вечеру.

– Ах да, теперь вспомнил. Утром меня пытались разбудить по поручению отца, но спросонку я заявил, что и сотня консулов не помешают мне выспаться всласть.

– Еще бы! – едко заметила Бланка. – Ведь вы так утомились.

Филипп озадаченно уставился на нее. Эти симптомы были ему хорошо знакомы. В дурном расположении духа Бланка становилась крайне язвительной, и горе тому, кто подвернется ей под горячую руку (вернее, острый язычок), да еще и осмелится пререкаться с нею.

"Вот как! – подумал Филипп. – Вижу, ты очень привязана к Матильде."

– Вы правы, кузина, – с готовностью согласился он, лишая, таким образом, Бланку повода для дальнейших злых острот. – Я в самом деле чувствовал себя уставшим, и даже приезд императора не заставил бы меня встать с постели... Однако постойте! Коль скоро Август Двенадцатый лично приезжает за своей невестой, то и венчание должно состояться сразу же после передачи.

Маргарита пожала плечами.

– Ясное дело! Ведь в противном случае итальянские ханжи-патриции лопнут от негодования: ах, какое вопиющее нарушение правил приличия, подумать только! Венчание назначено на десятое число – на десятое сентября, разумеется...

– Очень существенное уточнение, – съязвила Бланка. – Не то кузен подумал бы, что на десятое декабря.

Маргарита бросила на нее быстрый взгляд и продолжала:

– Так вот, десятого сентября Август Юлий и Нора повенчаются здесь, в Памплоне, в соборе Пречистой Девы Марии, а уже на следующий день утром отправятся в Рим, где по их прибытии состоится коронация новой королевы Италии.

– Можно подумать, – вставила Бланка, – что до их прибытия.

– А можно подумать, – раздраженно ответила Маргарита, – что у тебя больше неприятностей, чем у меня, что я меньше твоего переживаю за Матильду. Что, в конце концов... Это же ребячество, кузина! Постыдись! Ты ведь не девчушка малая.

К удивлению Филиппа, Бланка не огрызалась и даже попросила прощения за несдержанность, хотя видно было, что она очень расстроена.

"Взрослеет", – отметил он с умилением отца, в один прекрасный день обнаружившего, что его дочь из нескладного подростка превратилась в очаровательную юную девушку.

После этого инцидента разговор за столом увял и лишь изредка молодые люди обменивались скупыми бессодержательными репликами. Когда, наконец, подали десерт, Жоанна, не любившая сладкого, молча поднялась со своего места.

– Ты уже уходишь? – спросила ее Маргарита.

– Пожалуй, да. Если я не ошибаюсь, у вас намечается разговор не для чужих ушей.

– А разве ты чужая? – не так чтобы очень настойчиво, скорее ради проформы, запротестовала принцесса. – Оставайся. Мы люди честные, откровенные, нам нечего от тебя скрывать.

– Однако я пойду.

Маргарита небрежно передернула плечами.

– Воля твоя, сестренка. И пожалуйста – про Рикарда никому ни слова. Передай Александру, что если он станет болтать...

– Не надо угроз, Маргарита. Я просто попрошу его молчать. Меня он послушается.

– Вот и хорошо.

Проводив Жоанну взглядом, Маргарита повернулась к Филиппу.

– Представьте, кузен! Этот бешеный идиот...

– Сиречь виконт Иверо? – усмехнулся Филипп, по достоинству оценив такую оригинальную характеристику бывшего любовника принцессы. – И что же с ним приключилось?

– Он едва не покончил с собой.

– Да что вы говорите?!

– Так оно и было. Этой ночью он пытался выброситься с восточной башни. Она у нас самая высокая, а внизу – вымощенный булыжником двор, так что почти наверняка он разбился бы насмерть.

– Но он не выбросился, как я понимаю.

– Только благодаря кузену Бискайскому. Порой у него бывает бессонница – вот он и шатался ночью по дворцу и случайно забрел именно в эту башню. Жоанна рассказывала, что он спокойно сидел на парапете меж двух зазубрин и дышал свежим воздухом, как вдруг появился кузен Иверо и, точно лунатик, не видя ничего вокруг, направился к краю башни. К счастью, кузен Бискайский вовремя сообразил, что к чему, и в самый последний момент помешал ему совершить эту глупость.

– М-да, невеселая история, – констатировал Филипп и пристально посмотрел Маргарите в глаза. – А как вы считаете, кузина, что могло толкнуть его к самоубийству?

– Наверное, долги, – смущенно ответила она. – Так он сказал кузену Бискайскому.

– Ой ли! – усомнился Филипп. – И в самом-то деле?

– Он задолжал памплонским евреям свыше восьмидесяти тысяч, – будто оправдываясь, сообщила Маргарита; щеки ее при этом сделались пунцовыми.

– Восемьдесят тысяч! – ошарашено произнес Филипп. – Ничего себе! Да ведь это, пожалуй, в три – три с половиной раза превышает годовой доход графства Иверо. И как только он ухитрился растранжирить такую уйму денег?

– Мало ли как! Этот остолоп на все способен.

Бланка сокрушенно покачала головой.

– Ты бессердечная, кузина. На кого же, как не на тебя, потратил он эти деньги. На все эти роскошные и безумно дорогие подарки... – Она вздохнула. – Да разве в деньгах дело?..

– Помолчи, Бланка! – вскипела Маргарита. – Мне и без твоих комментариев тошно.

– А меня тошнит от твоей черствости! – огрызнулась Бланка. – И от твоего самодурства. Такой закоренелой эгоистки, как ты, я еще не встречала. Ты любишь только себя, до всех других тебе нет никакого дела. Ради тебя Рикард готов был на все, а ты... ты попросту использовала его, играла с ним, как кошка с мышью, пока он тебе не надоел, а затем без колебаний и сожаления вышвырнула его прочь, едва лишь у тебя появился новый кумир. – Тут Бланка выстрелила глазами в Филиппа, и в ее взгляде тому почудилась ревность. – Тебе и в голову не приходило, что Рикард такой же человек, как и ты, а быть может, гораздо лучше тебя, и его боль не менее реальна, чем твоя. По мне, если кто и виноват в том, что случилось и что едва не случилось, так это ты со своею жестокостью.

– Нет, вы только поглядите, какая защитница нашлась! – с издевкой произнесла Маргарита. – Так что же ты здесь сидишь и попусту треплешь языком? Ступай-ка лучше к Рикарду, помоги Елене утешить его и заодно присмотри за нею самой – как бы она не перестаралась в своем рвении.

Дело явно шло к тому, что перебранка между принцессами грозила вылиться в крепкую ссору. Поэтому Филипп, не долго думая, стукнул кулаком по столу и громко сказал:

– Ну, все, дамочки, хватит! Что вы, как дети, в самом деле! – Он положил руку Маргарите на колено, что в корне изменило ход ее мыслей, придав им совершенно иное направление, и обратился уже непосредственно к кастильской принцессе: – Бланка, вам ведь хорошо известно, что я, как, собственно, и вы тоже, не люблю, когда в моем присутствии роются в чьем-то грязном белье. Я прекрасно понимаю, в чем действительная причина вашего раздражения, равно как и нервозности Маргариты. Мы здесь не на официальном обеде, где большой вес имеют всяческие условности и строгие предписания этикета, но в дружеском кругу. Так что давайте обойдемся без хождений вокруг да около и поговорим начистоту.

– Вот именно, – отозвалась Маргарита. – Поговорим, наконец, о Матильде.

Бланка кивнула.

– Это будет лучше, чем продолжать обмен взаимными упреками. Может быть, вы начнете, Филипп?

– Пожалуй, да. Прежде всего, я хотел бы принести свои извинения...

– И только? – осведомилась Маргарита.

– Нет, но это – прежде всего. Я очень сожалею о случившемся и признаю, что поступку господина де Шеверни нет оправдания. Однако, по моему убеждению, следует учесть и некоторые смягчающие его вину обстоятельства.

– А таковые присутствуют?

– Конечно, присутствуют. Я ни в коей мере не собираюсь оправдывать моего дворянина, но вместе с тем настаиваю на справедливом к нему отношении.

– А разве он заслуживает справедливого отношения? – не унималась Маргарита.

– Ну, разумеется, принцесса! Даже самый закоренелый преступник вправе рассчитывать на справедливый суд, – назидательно произнес Филипп, украдкой поглаживая ее ногу. – Тем более, что я не считаю господина де Шеверни преступником.

– Ах так! – не удержался от негодующего восклицания Монтини. – А кто же он тогда?

Филипп смерил его ледяным взглядом.

– К вашему сведению, милостивый государь, господин де Шеверни выразил готовность встретиться с вами в поединке и позволить вам без труда убить себя. Но, боюсь, это не будет выходом для вашей сестры, да и вам не сделает большой чести. – Он повернулся к Бланке: – Вас можно на пару слов, кузина? Наедине. Вы не возражаете, Маргарита?

Маргарита не возражала, а Монтини возражать не осмелился.

Немного удивленная такой просьбой Бланка все же согласно кивнула и поднялась из-за стола. Они отошли к краю террасы и остановились возле высокого парапета.

– Бланка, – заговорил Филипп, переходя на кастильский, – скажите по старой дружбе: вы, все трое, уже пришли к определенному решению?

– Да, а вы?

– Я буду просить руки барышни Матильды для Габриеля де Шеверни.

– Мы примем ваше предложение.

Филипп тяжело вздохнул.

– Вот и чудненько.

– По вашему виду не скажешь, – заметила Бланка. – Вы вздыхаете, как за покойником. В чем дело, Филипп?

– Не по душе мне этот брак, Бланка, ой как не по душе. С тяжелым сердцем я взялся за сватовство. По мне, лучше бы Габриель в тюрьме посидел, чем женился на Матильде.

– Вы тоже так считаете?

– А вы?

– Я – да. Но Маргарита и Э-э... господин де Монтини думают иначе. Они загорелись мыслью сделать Матильду виконтессой и не могут, вернее, не хотят понять, что это значит для самой Матильды. Какой бы там ни был господин де Шеверни замечательный человек, у нее уже сложилось весьма неприглядное мнение о нем, и вряд ли кто-то способен внушить ей уважение к нему, не говоря уж о любви. Ну а там, где нет ни любви, ни уважения... Одним словом, я очень боюсь, что их супружеская жизнь будет сущим адом.

Филипп испытующе посмотрел ей в глаза.

– Как я понимаю, вы судите по своему горькому опыту.

Бланка отвела взгляд и заметно смутилась.

– Не будем обсуждать это, Филипп.

"Что же, черт возьми, произошло между нею и графом?" – недоумевал он.

– Ладно, не будем. Я всецело разделяю ваше мнение, Бланка, и было собирался предложить Матильде отступную...

– Отступную?

– Да. Одно из моих личных поместий в Кантабрии, дающее право на баронский титул и около восьмисот скудо чистого годового дохода.

– О! Внушительная отступная. Пожалуй, это меняет дело – будучи баронессой, Матильда сможет найти себе достойную партию, даже если все произошедшее с ней получит огласку. Я почти уверена, что в свете ваших условий Маргарита и Этьен пересмотрят свое решение.

Филипп отрицательно покачал головой.

– Зато я не пересмотрю.

– Не пересмотрите? – озадаченно переспросила Бланка. – Боюсь, я не понимаю вас, Филипп.