Текст книги "Маргарита Наваррская"

Автор книги: Олег Авраменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

– Великолепный воин! – с искренним восхищением сказала Маргарита. Наверное, при одном его виде иезуиты здорово оробели.

– Еще бы! – ответил Филипп, с трудом пряча улыбку. Известие о нападении иезуитов на поезд гасконцев уже успело облететь пол Испании, но конфуз, что приключился с Эрнаном, как-то прошел незамеченным.

– А вам известно, что Родриго де Ортегаль уже смещен с поста прецептора Наваррского, арестован и вскоре предстанет перед судом ордена? Его преемник, господин д'Эперне, вчера заверил моего отца, что господин де Ортегаль действовал самовольно и вопреки уставу, за что понесет суровое наказание.

– Гм... Если его и накажут, то не за нападение на нас, а за то, что он потерпел неудачу.

– Я тоже так думаю, – согласилась принцесса. – Но вот вопрос: зачем иезуиты напали на вас?

– Как зачем? Чтобы уничтожить нас – меня и отца.

– Ну, это понятно. Но с какой целью? Ведь не ради мести же. Инморте на такие мелочи не разменивается.

– Нет, конечно. У него имелся тонкий расчет. Он надеялся, что мой брат Робер, унаследовав благодаря иезуитам Гасконь, не останется перед ними в долгу и отменит запрет на деятельность их ордена.

– Он что, всерьез рассчитывал на это?

– Инморте? По-видимому, да. Впрочем, я не думаю, чтобы Робер, пусть наши отношения с ним и далеки от теплых, потакал убийцам отца и брата.

Как ни старался Филипп, говоря это, скрыть свою неуверенность, Маргарита все же почувствовала ее.

– Однако вы сомневаетесь, – заметила она.

В ответ он лишь рассеянно пожал плечами. Его внимание уже переключилось на группу из трех человек, мимо которой они как раз проходили. Это были Симон, Габриель и Матильда. Признав в Габриеле земляка, девушка бойко тараторила по-франсийски; тот страшно смущался и отвечал ей односложными фразами. Симон, как мог, старался приободрить друга.

– Что это вы так смотрите на Матильду? – подозрительно спросила Маргарита.

– Очаровательное дитя, – сдержанно ответил ей Филипп.

– И, боюсь, вы уже положили на нее глаз, – вздохнула принцесса. – Да и она явно неравнодушна к вам. Когда пришла от вас, была так взволнована, а глаза ее как-то странно блестели... Впрочем, не ей одной вы вскружили здесь голову.

– А кому еще?

– Мне, например.

– Это следует понимать как комплимент?

– Ну... Можете считать это авансом.

Филипп шутливо поклонился.

– Благодарю вас за комплимент, сударыня. Я принимаю ваш аванс.

Маргарита кокетливо взглянула на него и томным голосом произнесла:

– Давайте присядем, мой принц. Я немного устала.

Она расположилась на обитом мягким плюшем диване и взмахом руки отогнала прочь карлика-шута и двух фрейлин, не нашедших себе кавалеров. Филипп сел рядом с ней – и, как бы невзначай, гораздо ближе, чем это предписывалось правилами приличия. Но Маргарита не отстранилась. Мало того, она еще чуть-чуть придвинулась к нему, и их ноги соприкоснулись.

– Ну, так я жду, – сказала она млея.

– И что вы ждете?

– Ответа на мой комплимент.

– А разве я обязан отвечать?

– Разумеется, нет. Но правила хорошего тона требуют...

– Ах, уж эти мне правила хорошего тона! Так что же вы хотите услышать?

– Что я тоже вскружила вам голову. Что вы чуточку влюблены в меня.

– Но ведь это неправда!

– Как?! Неужели я не нравлюсь вам?

– Нет, почему же, нравитесь. Но я не влюблен в вас.

– Однако намерены жениться на мне.

– Не намерен, а просто женюсь. Без всяких намерений. Вас что-то не устраивает?

Маргарита раздраженно хмыкнула.

– Да нет, что вы! – саркастически произнесла она. – Все прекрасно. Вы не любите меня и, тем не менее, собираетесь жениться. Ведь это в порядке вещей – вступать в брак без любви.

– Конечно, в порядке вещей, – с непроницаемым видом ответил Филипп. И я не вижу здесь повода для сарказма. В нашем кругу все браки заключаются по расчету, а что до любви, то затем и существуют любовники и любовницы чтобы любить их и чтобы они любили вас. Вот поманите к себе виконта Иверо и спросите у него о любви – так он сразу же бросится целовать ваши прелестные ножки, которые, сдается мне, вполне заслуживают того, чтобы их целовали, – последние его слова сопровождались откровенно раздевающим взглядом.

– Вот нахал-то! – покачала головой Маргарита. – И не просто нахал, а исключительный нахал.

"Ага, попалась, пташечка! – удовлетворенно подумал Филипп. – Не так страшен черт, как его малюют. Те, кто говорил о крутом нраве принцессы, ничегошеньки не смыслят в женщинах. На самом же деле она агнец Божий..."

Он крупно ошибался на этот счет – но ошибка его была вполне объяснима. Чуть ли не впервые за многие годы Маргарита оробела перед мужчиной и не смогла проявить свой, уже ставший притчей во языцех, вздорный характер. Да, собственно говоря, и не хотела этого. Хищная пантера втянула острые когти и превратилась в безобидную кошечку, которая нежно жалась к хозяину, прося его о ласке.

– Кстати, о любви и любовниках, – сказала вдруг Маргарита. – Вы только посмотрите! – И она украдкой кивнула в сторону шахматного столика.

Подавшись вперед, Бланка что-то шептала Монтини. Тот внимательно слушал и ласково улыбался ей. Взгляды обоих сияли, а выражения лиц не оставляли места для сомнений насчет характера их отношений.

– Он ее любовник?

– Хуже.

– Хуже? – переспросил Филипп. – Как это понимать?

– Боюсь, она всерьез увлечена этим парнем. И ни от кого не скрывает своей связи с ним.

– Вот те на! – изумленно произнес Филипп. – Скромница Бланка, и вдруг... Уму непостижимо! Вот уж никогда бы не подумал, что она отважится на такое. – И он бросил на Монтини завистливый и, следует отметить, немного раздраженный взгляд.

– Вы огорчены? – с улыбкой спросила Маргарита.

– Чем? – покраснел Филипп.

– Сознайтесь, принц: вы считали, что раз она устояла перед вашими чарами, уже никто не совратит ее с ПУТИ ИСТИННОГО. А тут появляется какой-то неотесанный провинциал и добивается успеха там, где вы получили от ворот поворот. Ясное дело, это бесит вас, чувствительно задевает ваше самолюбие, и сейчас вы, вольно иль невольно, перебираете в уме различные способы расквитаться с этим парнем за якобы нанесенное вам оскорбление.

– Да, нет, – в замешательстве ответил Филипп; Маргарита будто прочла его мысли. – Просто я знаю Бланку больше пяти лет и, казалось бы, неплохо изучил ее характер. Поэтому – не спорю – для меня явилось настоящим откровением, что она завела себе любовника, да еще, по вашему утверждению, выставляет это напоказ.

– Вот именно, – кивнула Маргарита. – Вы нашли очень подходящее выражение: выставляет напоказ. Я подозреваю, что таким образом она выражает протест против своего положения при дворе – при МОЕМ дворе. Сама же Бланка говорит, что скрывать свои чувства, значит признать, что поступаешь предосудительно.

– А так, на ее взгляд, она поступает добропорядочно?

– Ну, если не добропорядочно, то, по крайней мере, она не считает свое поведение греховным.

Филипп в растерянности покачал головой.

– В таком случае, раньше я знал СОВЕРШЕННО ДРУГУЮ Бланку. – Он испытующе поглядел на Маргариту. – И я, кажется, догадываюсь, кто поспособствовал этой перемене.

– Ну-ну! – обиделась принцесса. – Чуть что, всегда виновата я. Вы, кстати, не оригинальны в своем предположении. Почему-то все осуждают меня, а что до Бланки, так ей лишь вменяют в вину, что она, наивное и неопытное дитя, не смогла противостоять моему дурному влиянию. К вашему сведению, все это чистейшей воды измышления. Во всяком случае, не я учила Бланку называть Монтини милым в присутствии моего отца.

– Да что вы говорите? – недоверчиво переспросил Филипп. – Не может этого быть!

– И все-таки было. Однажды, недели две назад, у нее вырвалось это словечко, разумеется, неумышленно. Отец мой не знал, куда ему деться от смущения – так ему было неловко. Он ведь порядочный ханжа, правда, совершенно безобидный, не такой агрессивный, каким был покойный дон Фернандо. И тем не менее после этого инцидента у отца появилась идея велеть господину де Монтини убираться восвояси и впредь не переступать порог королевского дворца; но, в конечном итоге, нам с Бланкой удалось урезонить его. Бланка попросила у моего отца прощения и пообещала ему, что остепенится. В общих чертах она сдерживает свое обещание и не рисуется с Монтини на людях, не то, что раньше.

Филипп снова покачал головой.

– Право слово, принцесса, вы меня шокируете... То бишь поведение Бланки меня шокирует. Кто бы мог подумать! Ай-ай!.. Ну, а как относится к этому граф Бискайский?

– Еще никак. Все это время он был в Басконии, лишь только вчера вернулся и, вероятно, еще ничего не знает.

– А когда узнает? Я немного знаком с ним; мы частенько виделись, когда в прошлом году, поссорившись с вашим отцом, несколько месяцев кряду прожил в Толедо. Так что я могу представить, как он разозлится.

– Ну и пусть он подавится своей злостью, – с неожиданной враждебностью произнесла Маргарита; глаза ее хищно сверкнули. – Все равно ничего не поделает.

– Вы думаете, что граф так просто смирится с тем, что его место на супружеском ложе занял кто-то другой?

– Ха! Супружеское ложе! Да к вашему сведению, он с конца февраля близко к ней не подходит... – С некоторым опозданием Маргарита прикусила язык и опасливо огляделась вокруг. К счастью, ее никто не услышал, кроме, конечно, Филиппа, у которого так и отвисла челюсть от изумления.

– А?!!! – Этот короткий возглас (который мы снабдили тремя восклицательными знаками, хотя Филипп вымолвил его sotto voce – еле слышно) в сочетании со сладострастным взглядом, брошенным им на Бланку, стоил целой поэмы.

Маргарита смотрела на опешившего Филиппа и криво усмехалась, мысленно браня себя за несдержанность.

– Черти полосатые! – выругался Филипп, едва лишь обрел дар речи. Неужели граф... Да нет, это смешно! В Толедо он вместе со своим дружком Фернандо Уэльвой вел довольно разгульный образ жизни, имел кучу любовниц, а к мальчикам, как мне кажется, никакого влечения не испытывал.

– С этим у него все в порядке, – подтвердила Маргарита. – То есть к мальчикам он равнодушен, и за добродетель своих пажей я спокойна. Другое дело, горничные...

– Он что, спит со служанками?!

– Да... В общем, да. – Маргарита мельком взглянула на Жоанну. Главным образом со служанками.

– А что же Бланка?

– Ну... Она... Просто она...

– Так что же она?

– Она не пускает мужа к себе в постель, – скороговоркой выпалила Маргарита.

– Но почему? – удивился Филипп.

– Он ей противен.

– Вот как?

– Это правда, мой принц. Поверьте, я не лгу, Бланка испытывает к своему мужу глубочайшее отвращение.

– Так какого же черта, – раздраженно произнес Филипп, – она вышла за него замуж?

Маргарита пытливо взглянула на Филиппа и вкрадчиво осведомилась:

– А разве у нее был выбор?

– Да, был.

– И альтернативой ее браку с кузеном Бискайским был брак с вами, я полагаю?

– Да.

– И кто же виноват в том, что ваш брак не состоялся?

– Отчасти я, отчасти она, отчасти покойный дон Фернандо... – Тут Филипп недоуменно приподнял одну бровь. – А разве Бланка вам ничего не рассказывала?

– Почти ничего.

– А мне казалось, что вы с ней близкие подруги, – заметил он.

– Да, мы подруги, хорошие подруги, но не настолько близкие, как мне хотелось бы. Свои самые сокровенные тайны Бланка предпочитает поверять кузине Елене; вот с ней они действительно близкие, даже слишком уж близкие подружки. – В голосе Маргариты Филиппу почудилась ревность. – Они такие милашки, я вам скажу. Вечно шушукаются о чем-то, секретничают друг с дружкой и никого, в том числе и меня, в свою компанию не принимают. Обидно даже... А вам, дорогой принц, вижу, очень нравится Бланка. Верно?

– Еще бы! – с готовностью признал Филипп.

– А я?

– Мне нравятся все красивые женщины, моя милая принцесса. А вы не просто красивая – вы непревзойденная красавица.

– Следовательно, есть еще надежда, что вы полюбите меня?

– Оставьте все ваши надежды, сударыня.

– Какая категоричность, принц! Какая жестокость!

– Жестокость?

– Да! Разве не жестоко разговаривать так с женщиной, которой вы очень и очень нравитесь.

– Для меня это большая честь, ваше высочество, – с серьезной миной ответствовал Филипп. – И за какие же заслуги я ее удостоился?

– Прекратите жеманничать, дорогой кузен! – огрызнулась Маргарита. Единственная ваша заслуга состоит в том, что вы наглый, бесцеремонный, самоуверенный, самовлюбленный, – тут она тяжело вздохнула, – и крайне очаровательный сукин сын.

"А ты, милочка, похоже, влюбилась в меня, – подумал Филипп, – Ну и дела! Определенно, сегодня вечер сюрпризов..."

4. ВЕЧЕР СЮРПРИЗОВ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Филипп возвратился в свои апартаменты около полуночи. Он устало развалился в кресле, закрыл глаза и принялся было анализировать события уходящего вечера, но вскоре оставил это занятие. Мысли лениво ворочались в его голове, а если и ускоряли свой бег, то неслись совершенно не в том направлении. Так что Филипп просто сидел, отдыхая, загадочно улыбался сам себе и делал вид, что не слышит приглушенного шепота, время от времени доносившегося из маленькой комнатушки по соседству, предназначенной для дежурного дворянина.

Минут через десять-пятнадцать в комнату вошел Габриель. В руках он держал поднос с ужином. Филипп раскрыл глаза, взглянул на него и удивленно спросил:

– Почему ты? Я же велел тебе прислать лакея, а самому отправляться спать.

Габриель что-то невнятно пробормотал, накрывая небольшой круглый столик рядом с креслом.

Филипп хмыкнул, безразлично пожал плечами и пересел с кресла на стул.

– Да, кстати, – сказал он, отпив глоток вина. – Кто сегодня дежурный по покоям?

– Д'Аринсаль.

– А между тем его нет. Запропастился где-то, негодник. Утром передашь ему, что это его предпоследний проступок у меня на службе. В следующий раз он может не возвращаться – пускай сразу сваливает в свое имение.

Габриель кивнул.

– Хорошо, так я ему и скажу.

Он сел в кресло и нервно забарабанил пальцами правой руки о подлокотник, явно порываясь что-то сказать или о чем-то спросить, но, видимо, никак не мог решиться.

– Угощайся, – предложил ему Филипп.

– Благодарю, я не голоден, – хмуро ответил Габриель.

– Что ж, воля твоя. Можешь идти, дружок. До утра ты свободен.

– Но ведь д'Аринсаль...

– Черт с ним, с д'Аринсалем. Пусть себе гуляет.

– Так, может, я подежурю вместо него? – с проблеском надежды спросил Габриель.

– Не надо. За покоями присмотрит Гоше, а я... – Филипп не закончил и принялся ожесточенно расправляться с зажаренной куриной ножкой. Его грозный аппетит свидетельствовал о том, что он собирается провести бурную ночь.

Габриель тяжело вздохнул и поднялся с кресла.

– Пойду проверю, приготовлена ли постель.

Филипп отложил в сторону обглоданную кость и самодовольно усмехнулся.

– Не стоит беспокоиться, сегодня она мне не потребуется. Одна очаровательная девчушка намерена предоставить мне уютное местечко в своей кроватке.

В соседней комнате раздались сдавленные смешки. Но Габриель не расслышал их. Лицо его исказила жуткая гримаса боли и отчаяния, он резко повернулся и почти бегом вышел из комнаты, даже не пожелав Филиппу доброй ночи.

Филипп проводил его озадаченным взглядом и покачал головой.

"Однако! – подумал он, возвращаясь к прерванному ужину. – Какая же муха его укусила?"

Основательнее поразмыслить над странным поведением Габриеля Филиппу было недосуг. Наскоро, но сытно перекусив, он тщательно вымыл руки в серебряном тазике с уже остывшей водой и вытер их полотенцем. Затем вынул из канделябра зажженную свечу и вошел в комнатушку, откуда перед тем доносилось хихиканье. На первый взгляд она была пуста, однако при более внимательном осмотре бросалось в глаза очень слабое, но весьма подозрительное покачивание задернутого полога кровати.

– Марио!

Молчание.

– Я знаю, что ты здесь, – сказал Филипп. – Отлуплю.

Из-за полога высунулась голова д'Обиака.

– Ах, простите, монсеньор, я малость вздремнул.

Филипп усмехнулся.

– Ладно, дремли дальше. Останешься здесь до возвращения д'Аринсаля, добро?

– Добро, монсеньор, – кивнул д'Обиак. – А что до д'Аринсаля, то он вернется утром.

– Так ты знаешь, где он?

Лицо пажа расплылось в улыбке.

– Что делает – знаю, а где – нет.

– Понятно, – сказал Филипп. – А тебя, стало быть, он попросил подежурить вместо себя?

– Да, монсеньор. Впрочем, мне и деваться было некуда.

– У твоего соседа тоже девчонка?

– Угу.

– Ну, вы даете! В первую же ночь как с цепи сорвались... Кстати, не возражаешь, если я взгляну на твою кралю?

Не дожидаясь ответа, Филипп подошел к кровати и отодвинул полог.

– Мое почтение, барышня.

– Добрый вечер, монсеньор, – смущенно пролепетала хорошенькая темноволосая девушка, торопливо натягивая на себя простыню.

– А у тебя губа не дура, Марио, – одобрительно заметил Филипп. – На какую-нибудь не покусишься.

– Ваша школа, монсеньор, – скромно ответил парень, польщенный его похвалой.

– М-да, моя школа. А это, – Филипп указал на девушку, – школа госпожи Маргариты. Тебе сколько лет, крошка?

– Тринадцать, монсеньор.

– Черти полосатые! Да тебе впору еще с куклами спать, а не с ребятами... Вот развратница-то!

Девушка покраснела.

– О, монсеньор!..

– Это я не про тебя, крошка, а про твою госпожу, – успокоил ее Филипп. – Гм, а ты и в самом деле красавица. И ножки ничего, и личико смазливое, и губки, – он наклонился и поцеловал ее, – сладкие у тебя губки. Ты, случаем, не обижаешься, Марио?

– О чем речь, монсеньор? – запротестовал паж. – Конечно, нет.

– Ну, тогда всего хорошего детки. Приятной вам ночи. – С этими словами Филипп отпустил полог и направился к выходу.

– Взаимно, монсеньор, – бросил ему вслед д'Обиак. – Барышня де Монтини тоже лакомый кусочек... Ага! Насчет господина де Шеверни.

Филипп остановился.

– Да?

– Он... Ах! Прошу прощения, монсеньор, не могу. Нельзя выдавать чужие секреты... во всяком случае, если за молчание щедро заплачено. Вы уж не обессудьте...

– Да нет, что ты! Напротив, я рад, что, наконец-то, ты научился молчать... Хотя бы за деньги.

В передней Филипп разбудил своего камердинера Гоше, велел ему убрать со стола в гостиной и погасить все свечи, а сам вышел в коридор. Два стражника, охранявшие вход в покои, приветствовали его бряцанием оружия.

Следуя указаниям Матильды, Филипп спустился этажом ниже, прошел по коридору до первого поворота, свернул и очутился в галерее, соединявшей главное здание дворца с более поздней пристройкой, где находились летние покои принцессы и где, соответственно, в данный момент обитал штат ее придворных.

Галерея была пуста и неосвещена, что поначалу несколько обескуражило Филиппа, но вскоре он сообразил, что поскольку это вспомогательный ход, ведущий на этаж фрейлин, а смежный коридор главного здания надежно охраняется, то в его особой охране нет никакой необходимости.

Однако он ошибался – охрана была. При выходе из галереи от стены внезапно отделилась мужская фигура и решительно преградила ему путь. Филипп резко затормозил, чтобы не столкнуться с нею, и едва не потерял равновесие.

– Ч-чер-рт! Кто это?

– Я, монсеньор, – прозвучал в ответ тихий голос.

– Габриель! – воскликнул Филипп, одновременно узнав голос и разглядев в потемках лицо.

Тот молча стоял перед ним, положив руку на эфес шпаги.

– Ты-то что здесь делаешь, дружок?

– Жду вас, – как можно спокойнее ответил Габриель, но дрожь в его голосе выдавала волнение, а глаза его лихорадочно блестели.

– Зачем?

– Чтобы проводить вас.

– Что?! Проводить меня? – Филипп глуповато ухмыльнулся. В его воображении тотчас возникла довольно идиотская картина, как Габриель, два пажа по бокам и разряженный герольд сопровождают его на ночное свидание с любовницей. – Перестань дурить, Габриель, это вовсе не смешно.

– А я не дурю.

– Тогда пропусти меня, – нетерпеливо произнес Филипп и попытался обойти Габриеля, но тот снова преградил ему путь.

Филипп всплеснул руками и встревожено воззрился на него.

– Послушай, братишка, – ласково спросил он, – с тобой все в порядке?

– Да.

– По твоему виду этого не скажешь. Может быть, ты переутомился? Так ступай отдохни, а утром мы поговорим обо всем, что тебя тревожит. Ты уж прости, но сейчас у меня времени в обрез, не гоже заставлять девушку ждать. Ну, как, по рукам?

– Нет! – мелодичный тенор юноши сорвался на пронзительный фальцет. Он отступил на шаг и выхватил из ножен шпагу.

Из груди Филиппа вырвался сдавленный крик, вобравший в себя целую гамму чувств от искреннего изумления до неподдельного ужаса. Он испуганно отпрянул.

– Нет, монсеньор, – с жаром произнес Габриель. – К НЕЙ вы не пойдете.

Филипп громко застонал и прислонился спиной к стене.

– Понятно! – выдохнул он. – Боже, какой я недотепа!

– Это уж точно, – подтвердил Габриель с какими-то странными интонациями в голосе. – Догадливостью вы впрямь не блеснули.

– Извини, братишка, я не заметил... Вернее, не обратил внимания. Ты с самого начала вел себя очень странно, но я как-то не придал этому значения.

– Еще бы! Ведь вы только и думали о том, как бы поскорее соблазнить Матильду.

Между ними повисла неловкая пауза. Филипп не собирался возражать или оправдываться. Габриель был настроен слишком агрессивно, чтобы воспринять его доводы.

– Ну ладно, – наконец, произнес он. – Здесь не самое подходящее место для серьезных разговоров. Пойдем ко мне, там и потолкуем. Добро?

– Нет, – сказал Габриель. – Не пойду.

– Почему?

– Это мое дело, монсеньор.

Филипп насторожился.

– Что ты задумал, братишка? – обеспокоено спросил он.

– Это мое дело, монсеньор, – повторил Габриель.

Какое-то время Филипп сосредоточенно молчал, словно что-то считая в уме. Затем произнес:

– Боюсь, не слишком умная мысль пришла тебе в голову, друг мой любезный. Чует мое сердце, наломаешь ты дров! Сейчас ты не в состоянии трезво оценивать свои поступки; не ровен час, такую кашу заваришь... Послушай моего совета, обожди до завтра – утро вечера мудренее. Я обещаю поговорить с принцессой и с этим наглым молодчиком Монтини, и если у тебя серьезные намерения, то я чин-чином попрошу от твоего имени руки Матильды...

– Вам невтерпеж сделать из меня второго Симона? – неожиданно грубо огрызнулся Габриель.

Филипп печально вздохнул.

– Пожалуйста, не сыпь мне соль на рану. Второго Симона из тебя не выйдет хотя бы потому, что Матильда – ты уж прости за откровенность – ну никак не тянет на вторую Амелину. Поверь, мне больно видеть страдания Симона; я и сам из-за этого страдаю, но ничего поделать не могу – мы оба безумно любим одну и ту же женщину, лучше которой нет никого на свете... твоя сестра, разумеется, не в счет. Амелина в равной степени дорога нам обоим, и я, право, не знаю, хватит ли у меня сил сдержать свое обещание и не спать с нею впредь. Скорее всего, нет... А что до Матильды, то я обещаю и пальцем ее не касаться. Твоя любовь для меня священна; ты брат Луизы, и оскорбить твою любовь все равно, что оскорбить ее светлую память. – Он положил руку ему на плечо. – Насчет этого будь спокоен, братишка. Пойдем ко мне, ладно?

Габриель упрямо покачал головой.

– Нет, не пойду.

Филипп раздосадовано крякнул.

– Ну что ж, поступай как знаешь. Но если напортачишь, пеняй только на себя. Я тебя предупредил и дал тебе дельный совет, однако ты не захотел последовать ему – воля твоя, безумец этакий. Учти: Матильда девушка порядочная, застенчивая и крайне впечатлительная. Одно твое появление среди ночи и в таком возбужденном состоянии, несомненно, оттолкнет ее от тебя... А, черт! Вижу, все это без толку. Дай-ка я пройду.

– Куда? – Габриель снова напрягся.

Филипп задержал дыхание, подавляя внезапный приступ раздражения.

– Самым разумным выходом было бы сейчас же позвать стражу и велеть ей взять тебя под арест. На моем месте Эрнан так бы и поступил. Боюсь, я еще пожалею, что не сделал этого. Горько пожалею. – Он отобрал у Габриеля шпагу и швырнул ее вглубь коридора. – К твоему сведению, Матильда далеко не единственная хорошенькая девушка, что живет в этом здании. Не к ней я иду, не к ней! Да буду я проклят вовеки, если когда-нибудь трону ее. Такая клятва тебя устраивает?

Не дожидаясь ответа, Филипп решительно отстранил Габриеля и быстрым шагом вышел из галереи в коридор, мысленно ругая Матильду, что влюбилась в него, Габриеля – что влюбился в Матильду, а себя – что положил на нее глаз. Это было нелогично, и тем не менее несколько умерило его досаду. Так или иначе, он только что потерпел поражение тем более сокрушительное, что не рассчитывал взять реванш. Матильда перестала существовать для Филиппа как женщина – ее любил Габриель, брат Луизы. Но несмотря ни на что, горький привкус неудачи оставался, и он чувствовал настоятельную потребность чем-то его заглушить.

5. МЫ ВМЕСТЕ С МАРГАРИТОЙ УЗНАЕМ, ПОЧЕМУ ФИЛИПП ОТВЕРГАЕТ

ДОГМАТ О НЕПОРОЧНОМ ЗАЧАТИИ СЫНА БОЖЬЕГО

Хотя было уже далеко за полночь, Маргарита никак не могла уснуть. Укрытая до пояса легким пледом, она лежала под роскошным балдахином на широкой и низкой по восточной моде кровати и, заложив руки за голову, со скучающим видом слушала монотонное чтение своей фрейлины. Ночной туалет принцессы отличался особой изысканностью. Она была одета в очаровательнейшую отороченную изящными кружевами ночную рубашку белого с пепельным оттенком цвета из такой тонкой, воздушной, почти невесомой ткани, что при желании можно было сжать ее в комок, который уместился бы в маленькой женской ладошке.

– Господь с тобой, душенька! – в конце концов, не выдержав, оборвала фрейлину Маргарита. – Ну, разве можно так? Бормочешь себе под нос, словно монах десятую молитву. Это же тебе не псалтырь.

– Прошу прощения, сударыня, – с лицемерным смирением произнесла юная девушка. – Но мне в самом деле милее Священное Писание, чем вся эта светская писанина.

Принцесса криво усмехнулась:

– Ах, да, конечно. Чуть не забыла! Ведь ты у нас ханжа.

– И вовсе я не ханжа, – запротестовала девушка. – Просто порядочная женщина, вот и все.

– А женщина ли? – усомнилась Маргарита. – Внешне будто похожа – и сиськи у тебя на месте, и дырочка между ног есть, порой даже месячные случаются, – но все это лишь внешние признаки. А как там внутри? Чувствуешь ли ты себя женщиной? Держу пари, что нет. Ты просто маленькая засранка, Констанца, страсть как любишь выпендриваться и корчить из себя степенную и крайне набожную даму. У всякого нормального человека есть что-то от распутника, а что-то от ханжи – но только не у вас с Беатой. Верно, вы еще в материнской утробе крепко поцапались и не смогли разделить между собой эти два качества, поэтому ты взяла себе все ханжество, а твоя сестра – всю распущенность. И вот результат: ты бросаешься на каждого встречного попа с просьбой о благословении, а Беата ложится под каждого встречного парня, который ей приглянется... И это в ее-то годы!

– Потому она и ходит у вас в любимицах, – обиженно заметила Констанца. – В отличие от меня, что, впрочем, не удивительно. Ведь порядочность при вашем дворе почитается чуть ли не за преступление.

Маргарита приподнялась на локте.

– Эге-ге, птичка певчая! Ну-ка живо перемени песенку, она мне что-то не по нутру. Советую тебе заткнуться по-хорошему.

– А я не могу больше молчать! – в праведном пылу отвечала девушка. Совесть не позволяет...

– Совесть, говоришь? – хищно прорычала принцесса. – Сейчас мы потолкуем с твоей совестью!

Она бросила с ног плед, в глазах ее зажглись недобрые огоньки. К счастью для незадачливой фрейлины, в этот критический момент дверь спальни приоткрылась и внутрь заглянула горничная Маргариты.

– Госпожа...

– В чем дело, Лидия? – недовольно отозвалась Маргарита. – Опять притащился Рикард? Так вели охране гнать его в шею и не тревожь меня понапрасну.

– Простите, сударыня, но это не господин виконт.

– А кто же?

– Монсеньор Аквитанский. Младший, разумеется.

– Ого! – Глаза Маргариты вновь заблестели, но уже от сладкой истомы, что в мгновение ока охватила ее. Поджав под себя ноги, она села в постели. – Чудеса, да и только!.. Что ж, пригласи его.

Горничная с сомнением поглядела на полупрозрачную ночную рубашку Маргариты, которая почти не скрывала ее прелестей, лишь окутывая их легкой туманной дымкой.

– На вас что-нибудь надеть, госпожа?

– Разве я голая? – раздраженно бросила Маргарита. – Пригласи принца войти, говорю тебе.

Горничная повиновалась, и через минуту в спальню вошел Филипп. Он оценивающе поглядел на принцессу и улыбнулся. Ее ночная рубашка произвела на него самое приятное впечатление, и где-то на задворках памяти он сделал себе заметку непременно раздобыть пару таких же рубашек для Амелины.

– Добрый вечер, кузен, – сказала Маргарита приветливо. – То бишь доброй ночи... Представьте себе, – быстро заговорила она, не давая Филиппу времени не извинения. – Это негодная девчонка едва не вывела меня из себя. Так что вы явились очень кстати.

Филипп внимательно присмотрелся к фрейлине, на которую поначалу бросил лишь беглый взгляд. Его брови изумленно взлетели вверх.

– Вот так сюрприз! Ты уже здесь, крошка! Но как ты успела?

Девушка удивилась не меньше его.

– Прошу прощения, монсеньор?

– Да брось притворяться! – отмахнулся Филипп. – Эка лицемерка! Будто я не разглядел тебя, когда ты нежилась в постельке с Марио...

Фрейлина подскочила, как ужаленная.

– Монсеньор! – негодующе воскликнула она.

– Ах ты проказница! – Филипп игриво погрозил ей пальцем. – Пытаешься скрыть от своей госпожи, что лишила моего пажа невинности? Ну, нетушки, ничего у тебя не выйдет.

Тут Маргарита разразилась громким хохотом и принялась лупить кулаками подушку.

– Ой, умора! Ой, не могу!..

Смеясь, она выглядела еще соблазнительнее, и волей-неволей Филипп переключил все свое внимание на нее.

– Вы обознались, дорогой принц, – наконец, объяснила она, немного успокоившись. – Констанца здесь ни при чем. В постели с вашим пажом вы видели ее сестру Беату. Они близнецы.

– Так вот оно что! – рассмеялся Филипп. – А я уже не знал, что и подумать, даже растерялся – ведь негодование было так искренне. – Он повернулся к фрейлине: – Виноват, барышня. Извините, что спутал вас с сестрой. Впрочем, это не мудрено; вы с ней похожи, как две капли воды.

– И ступай спать, золотко, – добавила Маргарита. – Ты свободна.

Девушка молча поклонилась им обоим и вышла из спальни, наградив Филиппа напоследок далеким от восхищения взглядом.

– Никогда еще не встречала столь похожих и в то же время столь разных людей, как Констанца и Беата, – задумчиво промолвила Маргарита ей вслед.

– А кто, собственно, они такие? – поинтересовался Филипп.

– Племянницы его преостервененства нашего драгоценнейшего епископа Памплонского. Он боготворит Констанцу, что не удивительно, и весьма прохладно относится к Беате, что тоже не удивительно. Только вот незадача – постоянно путает их... Ну, все, довольно об этих чудо-сестрицах. Присаживайтесь, кузен, не стойте как истукан. Можно и на кровать – коль скоро вы явились ко мне среди ночи, а я приняла вас в своей спальне, то к чему нам заботиться о всяких условностях.