Текст книги "Воин-Врач II (СИ)"

Автор книги: Олег Дмитриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 7
А мы пойдем на север

За этими безусловно важными и наверняка судьбоносными событиями и разговорами подготовка к вояжу на родину не родившегося пока в меру упитанного мужчины в штанах с пропеллером, который жил на одной из крыш не существовавшего пока Стокгольма, шла незаметно. Но неуклонно, как лава тяжёлой конницы. Хотя, скорее, как зачернённое лезвие кривого степняцкого ножа, что точно в отведённое время появлялось из непроглядных сумерек и обрывало жизнь врага без лишних звуков и суеты, мгновенно. Когда за делом стояли два нетопыря, старый да молодой, грех было сомневаться в неизбежном безжалостном успехе. Пусть даже стоял из них фактически только молодой, а старый сидел в кабине своего «шагохода», который за эти два месяца, кажется, даже похудел. И зарос ещё больше, хотя это вряд ли было возможно, конечно – дальше косматому Гарасиму, пожалуй, просто некуда было.

Когда Рысь выстроил два десятка, в которых преобладали чернявые смуглые бойцы, в одежде и бронях которых ярко, будто нарочно бросаясь в глаза, выделялись нездешние покрой, выделка и вышивка, Всеслав обошёл строй из конца в конец дважды. Штурмовая разведгруппа была набрана из Гнатовой сотни вразнобой, по два-три ратника из десятка, но на слаженности действий это вряд ли бы отразилось. Воевода и в свободное от боевой работы время часто «перемешивал» подразделения, так что каждый в сотне знал друг друга прекрасно.

Бойцы стояли молча, пережидая этот «княжий смотр». Подумалось, что знакомые мне по прошлой жизни ребята-«каскадёры» на крайне редких торжественных построениях выглядели точно так же. Дескать, «ну надо командованию полюбоваться на нас, красавцев – что ж поделать, пусть любуется. Лишь бы работать не мешало». Память Всеслава говорила с полной уверенностью – эти не подведут. Но мы с князем сходились в том, что проверить и испытать перед важным делом нужно было обязательно. Ведь и работёнка для парней намечалась необычная.

Та же чародеева память показывала, как вели себя эти бойцы в деле. Скрытному передвижению и уничтожению живой силы противника их учить точно необходимости не было – такие сами кого хочешь научат. Про них ходили очень неприятные слухи у торков, латов и ятвягов. И правды в тех слухах было меньше, чем страха, суеверного, парализующего. Вот только предстоявшая задача была сложнее, чем привычная «появились – всех убили – исчезли». Поэтому Всеслав не жалел времени, сил и слов на то, чтобы картина у каждого из этих двадцати сложилась максимально полная и яркая. И не ошибся. Прониклись бойцы и важностью, и интересом новой работы. Та пара ночных тренировок, где отрабатывался захват тяжёлого груза, на которых присутствовал князь, прошла идеально, на каком-то, кажется, даже хорошем, правильном кураже. Хоть со стороны и смотрелась ужасно: ехал себе санный поезд с конвоем по ночному лесу, и вдруг – бац! Тишина, только лошади испуганно всхрапывают, а весь конвой и весь обоз лежит себе смирненько «условно уничтоженный».

Вспомнились и другие картинки из прошлого дружины. И лишь подкрепили уверенность в навыках и умениях Гнатовых нетопырей. Если представить вражье воинство, как, предположим, поле кукурузы, то Ждановы «тяжёлые» влетали в него, как фура, съехавшая в кювет – мгновенно выкашивая здоровенную просеку за собой. Но быстро останавливаясь, завязнув во врагах. Атака Рысьиных же походила на широкую, веером, очередь из автомата. По падавшим друг за другом стеблям-ратникам было понятно, куда разлетелись со свистом железа злыми остроносыми пулями серые тени. И это тоже часто пугало противника гораздо сильнее привычных и простых копий и стрел. А ещё они чуяли друг друга, действуя слитно, как пальцы на руке. И переговаривались в бою. Волчьими воем и рычанием. Это пугало ещё сильнее.

По обмундированию вопросов не было. Княжья память не нашла, за что зацепиться – кольчуги и шлемы, кафтаны и сапоги были вполне себе болгарскими. Как и палаши вместо привычных мечей. И как щиты чуть иной формы и «не нашей» выделки и раскраски. Инвентарь был не новым и выглядел родным и привычным, прошедшим не одну битву.

– Веруешь ли ты во Христа? – спросил Чародей у одного из ратников по-гречески.

– Да, князь русов! – отозвался тот на языке ромеев с заметным южным выговором. И кивнул головой, подтверждая свои слова.

Всеслав едва не плюнул. Вот как сердце чуяло, что надо бы лишний раз проверить! Ставр же, наблюдавший за смотром «из рюкзака», не удержался и сплюнул-таки, помянув чью-то болгарскую матушку.

– В тех краях, братцы, народ тоже наш, славянский, нам родня, но дальняя. Давно уже своим укладом живут. И некоторые привычные нам вещи у них от наших здорово отличаются. К примеру, они, когда соглашаются, не кивают головами, как мы, а качают из стороны в сторону, вот так, – показал Всеслав. – А когда «нет» говорят или показывают, наоборот кивают сверху вниз.

– Затвердить накрепко всем! Сам проверю! – Рысь выглядел явно раздосадованным. Надо думать – до отправки всего пара недель, а тут начальство выявило пробел в подготовке.

Гарасим прошёл перед строем, и Ставр с высоты перебросился с каждым бойцом парой фраз на болгарском.

– Вы двое лучше молчите больше, – прохрипел он из короба, завершив краткий срез на знание языка. – «о́каете» уж больно приметно, по-нашему, по-северному. Свеи, норги да датчане купятся, а коли с юго́в кто будет на торгу – может и насторожиться. В том краю, где окажетесь, случайных людей мало. Любой – или подсыл, или торгаш, или розмысел-доглядчик вражий, а то и всё вместе сразу. В четыре глаза глядеть надо, сынки, да наперёд думать, вон, как князь-батюшка ваш. Никак нельзя задумку его по простоте, лени или глупости испортить. Сами знаете, не шутки задуманы, так ведь?

Бойцы слушали внимательно, сосредоточенно. А в конце одновременно закрутили головами из стороны в сторону. На душе потеплело. Первые в известной нам с князем истории специальные подразделения «нелегальной разведки» схватывали налету.

Лёд на Днепре стоял крепкий. Наступила та пора, когда Русь из дремучего лесного края, в котором путных дорог было раз-два и обчёлся, превращалась в более пригодную для путешествий территорию. Покрытые толстым слоем льда реки становились здешними автострадами. Жаль только, что путешественники в эту пору были не безобидными балаболками-тревел-блогерами и не увлечёнными исследователями вроде моего одногодки Юры Сенкевича, с кем мы в своё время были пусть не близко, но знакомы. Сейчас путешествовали преимущественно опытные и вооруженные дядьки, группами, с общей и до боли прозрачной целью: отнять побольше и унести подальше. Средневековье, что возьмёшь?

Подарки родне Яна ушли в срок. Год в тех краях выдался сырым и холодным, с хлебом было туго. Зерно, что отправил дружественному племени Чародей, должно было помочь дожить до весны многим. Крепкие ткани и солонина тоже лишними не были бы. Обратно лодьи вернулись с мехами, янтарём и копчёной рыбой, дух от которой стоял головокружительный. Но главное – с заверением в том, что латгалы слово держат, волю князя выполнят, людей его своими и соседскими землями проведут так, что ни одна живая душа не заприметит. «Читая» узелковое письмо от родных, Янко то и дело поднимал глаза на князя. И в них были заметны уважение и гордость. С его слов, ни с кем в последние лет двести вожди его племён так не разговаривали. И это было очень хорошо. И очень вовремя.

Группа ушла вверх по Днепру в конце ноября, который здесь называли листопадом. Листьев почти не осталось, снегу навалило от всей щедрой Божьей души. Днями напролёт гомонила на Подоле шумная ребятня, то крепостицы потешные ледовые ладили да захватывали, то в снежки сходились улица на улицу, то с визгом и криками катались на шкурах да плетёных ковриках с крутых горок. Смотреть на звонких, румяных, живых ребятишек было здорово.

На Рысь со Ставром же глядеть удовольствия не было ни малейшего. Стоило уйти отрядам, как вместе с ними будто бы ушли и покой с хорошим настроением от нетопыриного начальства. Гнат изводил себя и своих тренировками, рубясь поочерёдно, а то и одновременно, с целыми десятками. Инвалид доставал всех остальных. Кажется, при одном взгляде на него у любой коровы молоко мгновенно скисало в кефир, а то и сразу в творог. Ненадолго помогло подключение его к тренировочному процессу – теория, как и практика в метании ножей, работе с удавками и пращами, были и вправду интересными, пару раз даже Всеслав задерживался послушать и посмотреть.

Ясно, что ожидание изматывало. Как говорил один механик из замечательного фильма моего времени: «самое тяжелое в нашей работе – ждать». Но соваться со спецами за кордон было нелогичным и неразумным что князю, что Гнату, что Ставру. Это было понятно. Но легче с того не становилось, конечно.

Спасала, как и всегда, работа. И, поскольку нас было теперь двое, её тоже стало кратно больше. Учась друг у друга, мы успевали до изумления многое. Всеслав освоил несложные операции, вроде иссечения фурункулов, именуемых здесь чирьями, и неплохо накладывал швы. В травах, кореньях, грибах и ягодах я теперь разбирался значительно лучше, и с удивлением заметил, что нужные их сочетания давали вполне заметный эффект и результат, сравнимый с некоторыми препаратами из моего времени. А кроме этого поднаторел в международной торговле и логистике. Планируя с Глебом цепочки поставок от Скандинавии до Византии, или, как здесь говорили, «из варяг в греки», мы спорили и обсуждали многое. Но результаты первых же сделок по возвращении торговых экспедиций-караванов давали ясно понять: это значительно выгоднее, чем грабёж и убийство себе подобных. Отмечали это и добрые соседи половцы, передавая с каждым торговцем памятные, но непременно дорогие подарки. Особенно порадовала резная деревянная лошадка, что была адресована малышу Рогволду. Украшенная массивными медными и золотыми элементами, игрушка смотрелась произведением искусства. Такие знаки внимания о многом говорят и достаются не каждому из соседей. Очень хотелось надеяться, что в этой части внешней политики удастся обойтись без ненужных сюрпризов. Пусть лучше все будут такими приятными, как эта лошадка. Или редкого изящества монисто для Дарёны, которое она теперь носила, не снимая.

Свен и Фома, казалось, бывали на княжьем подворье чаще, чем у себя дома. Однажды поутру по этому поводу пришли обе их жены, родные сёстры, и, уперев кулаки в богатые бока, принялись костерить мастеров так, что даже Ждановы громилы прервали тренировку, заслушавшись. Спасла кузнецов Домна. Выйдя на крыльцо, она оформила такой этюд «срыв базарной истерички», что заткнула обеих болтушек разом с первых слов. Разевая рты и бледнея, те слушали звонкую отповедь о том, как алчные куры, что привыкли в дерьме копаться, режут крылья соколам-мастерам, которые, вон, с самим князем-Чародеем удостоились чести за одним столом сиживать! Да таких заказов, что им батюшка-князь даёт, днём с огнём не сыщешь! Да они на одних тех лекарских придумках столько денег заработают, что и не снилось никому! А вы, дуры жадные, бестолковые!… Шумная перепалка «в одну калитку» завершилась уверенной победой зав.столовой. А притихшие бабы на следующий день принесли на подворье домашней еды, и с радостным румянцем принимали похвалу от удивлённо-довольных мужей. Молча. А у Домны через неделю появилось чудесное, тонкой работы, ожерелье и чеканные серебряные браслеты-наручи.

Перегонный куб, что сладили-таки мастера, выдавал вполне пригодную продукцию, а не мутную вонючую жижу. Помимо спирта, наладили практически промышленное производство скипидара. Мази с ним, которые составлял удивившийся эффекту Антоний, разлетались на торгу «на ура» – мышечные и суставные боли здесь, в этом простом и суровом времени, не мучали, пожалуй, только детей да покойников.

Эффект от самогонки поразил и сотников, и стариков, которым выпало дегустировать первую партию. Ими же наутро было принято решение, что выпускать и тем более торговать лекарским снадобьем с таким серьёзным действием, должны только проверенные единицы. И стоить лекарство должно изрядно. Память Всеслава ничего не говорила о подобных ограничениях в прошлом на ставленые меды или брагу. Государственная монополия на спиртное пришла на Русь значительно раньше, делом оказалась вполне прибыльным, а, значит, могла сыграть немаловажную роль в укреплении страны. Это вам не виноградники рубить, тут головой думать надо. А поставленные в глиняных корчагах пять настоек на смородине, меду, перце, хрене и калгане, давали необъятный простор для фантазии и крайне широкий ассортимент для экспорта. Приглашённые к экспертизе Иван с Антонием признали горючее вино делом сугубо богоугодным и до крайности пользительным. Настоятель Печорского монастыря тут же навскидку предложил едва ли не три десятка рецептов, которые высшая комиссия из великого князя, патриарха, воеводы и волхва немедленно решительно одобрила, повелев инициатору, в соответствии с известным правилом, не откладывая приступить к изготовлению чудо-эликсиров.

Раздобыв через третьи руки в разных местах серы и селитры, добрались и до пороха. Само собой, не в тот же вечер, когда дегустировали «всеславовку», как на днях обозвал-нарёк напиток патриарх. Увиденное настолько ошарашило Рысь, что он враз забыл бубнить и жаловаться, что, мол, «какая нужда была в таком секрете эти камни да вонючие тряпки искать?». Поняв и правильно оценив этот самый секрет. И пообещав отобрать двух-трёх верных людей, чтоб продолжить необходимые опыты. Мои рассказы про фугасы и огнестрельное оружие его заинтересовали так, что аж дышать перестал. Я рассказал всё, что смог вспомнить: и про деревянные пушки, обтянутые мокрой кожей, и про бронзовые и медные. И отдельно – про последствия разрывов некачественно выделанных стволов орудий, от которых живых и даже просто целых людей не оставалось на несколько шагов вокруг. Медную трубку, которую от греха подальше запаливали с длинным фитилём за стеной из обхватных брёвен, разворотило в «ромашку». Грохот и вонь сбежавшимся ратникам и дворовым Рысь, не моргнув, объяснил тем, что из Пекла вылез бес, но князь-батюшка немедленно спровадил нечистого обратно, предварительно настучав тому по сусалам. Ибо у нас тут Русь святая, церковь православная и Боги Старые, а чертовщину да паскудство всякое мы на своей земле не потерпим. Эта неожиданная, но искренняя импровизация задрала наши с ним авторитеты и вовсе до небесных высот.

В делах, хлопотах и беседах минул листопад-ноябрь и половина груденя-декабря. Из важного можно было упомянуть, пожалуй, открытие санэпидемстанции при том же монастыре. В обязанности специально обученных монахов входила проверка общепита, торговых рядов и хранилищ припасов. За нарушения ввели строгие штрафы, отрядив следить за этим монахов под руководством самого патриарха. Результаты не заставили себя ждать. Число отравлений снизилось кратно, очень заметно. Особенно важно это было по отношению к отравлениям спорыньёй, грибком, поражавшим злаки. Пара заражённых колосков, обнаружить грибок на которых было под силу только тем, кто знал, что и где искать, могли отравить целую семью. Здесь это называли «Антонов огонь» – мучительные боли, лихорадка, галлюцинации. В тяжёлой форме отравление приводило к гангрене конечностей и гибели. Лекции из истории медицины говорили о целых деревнях, что вымирали от спорыньи и наводили ужас на проезжавших путников. Европейцы считали «Антониев огонь» Господним наказанием за грехи. Горожане же, увидев и почувствовав на себе результаты работы церковной СЭС, не уставали благодарить Бога, патриарха и великого князя. А одного носатого торгаша, что принялся скандалить, когда дюжие монахи выгребли у него из ларей ядовитое зерно, и отказался платить штраф, избили до равномерной синевы и пинками выкатили из городских ворот. Проникся, словом, народ. А мы со Всеславом искренне радовались, что смогли помочь людям. После акушерок, это было второй важной победой на ниве средневекового здравоохранения. Которого в моей истории не было, как такового. По крайней мере, сведений о нём в памяти точно не сохранилось.

– Загнал ты себя совсем, Всеславушка, – посетовала жена.

Волька крепко спал, свесив ножку из люльки. Интересно, надо новую покупать, или пора уже ему на лавке спать, как большому? Он рос, как говорится, не по дням, а по часам, неуклюже бегал, не хотел сидеть на ручках.

– Потом отдохну, Дарён. Пока, сама видишь, некогда. То одно, то другое, – развёл руками князь.

– Береги себя, любый мой. Ярко светишь, не сгорел бы. Знаю, что не смогу тебя удержать или остановить, да и браться за то не буду. Не след бабам в мужские дела лезть. Ты – князь, тебе виднее, – мудрая она, хоть и молодая. Бывает же.

– Просто помни, милый, что за тобой жена да четверо детей, – закончила она мысль, опустив чудесные пушистые ресницы чуть смущённо.

«Трое же, где четверо-то?» – удивился про себя Чародей. «Женщинам, друже, тут совершенно точно виднее, чем нам, да на ранних сроках тем более. Вряд ли она нечаянно ошиблась, вместо трёх насчитав четырёх» – подумал в ответ я.

Глава 8
Наш ответ Гильдебранду

Перемену отношения к жене со следующего утра заметила первой внимательная Домна. Ночью мы с князем много говорили о беременности и родах, не самых, надо признать, распространённых темах в разговоре двух мужиков, пока тело бережно обнимало во сне жену. Я рассказывал о прямой связи между самочувствием, настроением и питанием матери и жизнью и здоровьем будущего малыша. Чародей признавал, опираясь на собственную память, что было много случаев, когда нерождённых детей теряли даже княгини, просто по незнанию или по воле неизменных Богов: то застудятся, то оступятся, то угорят, то ещё что. И мы пришли к выводу, что и в этом случае поможем Высшим силам сделать так, чтобы дочка или сынок родились в срок и здоровыми.

Поэтому когда Всеслав впёрся с раннего утра на кухню, опять напугав Маланью, потребовав кипятку и посмотреть, что готовят на заутрок для княгини-матушки, зав.столовой сперва всполошилась и решила было кликать монахов из обители, что женские болезни ведают. А после корявых, неумелых и на диво смущённых объяснений князя сложила два и два. И неожиданно твёрдым, командирским почти тоном велела не тревожиться и не переживать зря – это, дескать, бабы в тягости чувствуют и сами беспокоиться начинают. В общем, выкупила нас с Чародеем на раз.

– Мой-то, добрая ему память, тоже как увидит, что я с пузом несу чего, так враз подскочит, отберёт и давай квохтать, как наседка, – с напускным легкомыслием поделилась она. – А чем ближе срок роди́н, тем хуже. Аж с крыльца сходить не велел, да всю работу по дому на себя взял.

– Мудрый муж у тебя был, Домна, – ответил князь. – Берёг тебя, потому и детки здоровенькие народились. Вот и я того же хочу. Но гляди мне, ни полслова чтоб никому!

– Да уж ясное дело, про такое не говорят всякому. А ну как с дурным глазом попадётся кто? Или завистник? Но и ты уж, батюшка-князь, не только за ней, но и за собой теперь внимательнее гляди.

Сошлись на том, что она присмотрит сама, да покличет одну из братовых сестёр, того самого Грача жену. Та родила и выходила своих семерых, а уж у родни детишек приняла и вовсе без счёту. Ясно, что разговор шёл уже после того, как толстую повариху Домна выперла за дверь, велев принести с ледника творогу да сметаны свежих. Говорю же – толковая. Не стала великого князя уму-разуму учить на людях.

С утра за столом непривычно пустовало место Гната. Всеслав поспрашивал у сотников, но про то, где Рысь и с какого форс-мажора пропускает приём пищи, никто из них не знал. Зато порадовал Алесь, доложив, что прилетели вести из Полоцка. Сообщали, что груз с провожатыми уже шёл по льду Двины к городу. Судя по тайным словам, без проблем и без потерь. Это радовало несказанно, и наверняка радость была бы сильнее, доведись разделить её с Гнатом.

Но тот влетел лишь к самому окончанию трапезы, знаком дал понять, что всё в порядке, и накинулся на еду так, будто голодовал минимум неделю. Ухитряясь и радоваться вестям с севера, и незаметно для других давая князю понять, что есть о чём переговорить с глазу на глаз. И что Ставр бы при том разговоре не помешал.

– Ну? – нетерпеливо привалился грудью к столу князь, едва закрылась дверь за Гарасимом, выбиравшимся последним. Ему было явно тесно в тереме, а как они в коридорах расходились со Ждановыми, я и представить себе не мог.

– Поутру постучался в ворота монашек один, Слав, – спешно дожёвывая, начал еле понятно из-за набитого рта Гнат.

– Да прожуй ты уже, бесова душа! – не вытерпел и убийственный дед. – Да говори по делу!

– Так я и говорю, – буркнул друг, едва не подавившись спешно проглоченным куском, – монашек, поутру, у ворот. Звал меня.

– По имени, или просто просил старшего кликнуть? – Ставр мгновенно насторожился, став ещё сильнее похожим на чекиста.

– По имени и должности, звал Гната Рысь, воеводу великого князя Всеслава Брячиславича. – шутки за столом явно кончились.

– Дальше, – тихо не то каркнул, не то гавкнул старик.

– Представился он братом Сильвестром. Сказал, что послан Великой католической церковью из самого́ Рима, и прибыл с посланием от кардинала Гильденбра́ндина. Что ещё за кардинал такой – я не знаю, – покосился Рысь на него.

– Не Гильденбрандин, лапоть, а Гильдебранд, – медленно, явно крепко задумавшись, отозвался Ставр.

– Да хоть Вильгельмина Бургундская! Что хоть за чёрт он? – удивил Гнат.

– Говорят люди, у католиков там свары какие-то вокруг папского престола. Сидит на нём, вроде как, Александр Второй, а хотел бы сидеть другой, со срамным именем Гонорий. И вот тот срамной всю Европу ихнюю объездил, ища помощи да поддержки. Сперва за него, вроде как, стояла матушка самого́ Генриха Четвёртого, императора. А потом что-то не заладилось у них промеж собой, – дед явно больше и гораздо быстрее думал, чем говорил.

Глядя на Рысь, было можно, кажется, прямо услышать все невысказанные им, но очень громко и отчётливо продуманные слова о старых интриганах, что тянут кота за всякие Гоно́рии. И не произнёс он слова те вслух исключительно в силу профессиональной выдержки и уважения к сединам.

– Вот, что он сам просил для князя передать, – не дождавшись пояснений от старого нетопыря, молодой вынул из-за пазухи свёрнутую тряпицу, положил на стол и развернул бережно.

На грубой ткани оказалась пластина размером с ладонь взрослого человека, по виду не то медная, не то бронзовая. В центре её сходились крест-накрест два сложной формы ключа, золотой и серебряный. А под ними был не то отчеканен, не то при отливке формы сделан крест. Странный, с тремя поперечинами. И перевёрнутый основанием вверх.

Я насторожился очень. В девяностых, когда в стране творился под видом демократии и прочей гласности опасный беспредел и откровенный бардак, даже в нашем, относительно тихом районе, творились жуткие и необъяснимые для меня, взрослого советского человека, вещи. Например, группа подростков сперва жгла живьём кошек на кладбищах, а потом прибила к кресту какого-то бродягу-бича, их тогда только начинали называть бомжами. И тоже сожгла. И крест тот был перевёрнутым. Толя Кашин, начальник милиции и мой хороший товарищ, присутствовал на вскрытии вместе с какими-то хмурыми и мятыми москвичами из уголовного розыска. Оказалось, что случаев таких по области было уже с десяток. Тогда я и узнал, что крест вверх ногами, три шестёрки и пятиконечная звезда – символы и знаки, вырезанные изуверами на живом ещё человеке – используют в своих ритуалах слуги дьявола. И, точно помню, прямо оторопел. В нашем тихом и спокойном городе – такое? Что должно было произойти со страной и мозгами людей, чтобы они превратились в опасных сумасшедших? Парни, что оканчивали ту же школу, куда ходил мой сын, стали призывать демонов, убивая живых людей? В ту пору вообще очень многое менялось быстро. Слишком уж многое, и очень уж быстро.

– Кажись, и не врёт гость нежданный, – проговорил старый непростой воин. И, к нашему с Гнатом счастью, снизошёл до пояснений. – Старая вещица, не всякому такие доверяют. Сам я подобную единожды лишь видел, давно. Тогда тот, кто такую же показывал, именем Бога и папы римского два во́йска развёл сторонами. Точнее, своих увёл, за нами поле оставив, без боя. Послушались его тамошние князья без разговоров.

– Что означают символы? – уточнил князь, не сводя глаз со странной таблички.

– Это, – ткнул тёмным узловатым пальцем дед, – от ихнего Ирия, царствия небесного, ключи. Их, как поясняли, Бог апостолу Петру выдал, чтоб тот за воротами там следил. Странное дело, рыбак тот сына Его три раза предал – а он его поставил за хозяйством приглядывать…

– А чего два их, ключа-то? – хмуро спросил Рысь.

– Да кто ж их разберёт-то? Поди, крепко запираются, чтоб не пёрся на небеса кто ни попадя, – задумчиво отозвался старик, почесав щёку.

– А почему крест вверх ногами? – не удержавшись, влез я.

– А это когда Петра распинать притащили, по воле тогдашнего скомороха-императора, он сказал, что, вроде как не по чину ему висеть так же, как учитель его, Христос, висел. Те ува́жили просьбу. Вниз головой приколотили. Добряки.

Дед смотрел на табличку ещё некоторое время. А потом продолжил, собираясь, видимо, с какими-то мыслями:

– Гильдебранд, говорят, как-то связан был с тем, что папой выбрали именно Александра. Чуть ли не за ручку его на престол возвёл. Вот же дикари лицемерные – как можно толпе стариков избирать наместника Бога на земле? – Ставр вряд ли отвлекался на посторонние темы и риторические вопросы по старости. Скорее, продолжал обдумывать что-то крайне важное, а времени катастрофически не хватало. Так же, как нам с Гнатом той информации, которую он выдавал слишком медленно для нас.

– Так же, как давеча люд киевский патриарха русского выбрал, – без эмоций ответил князь. Лишь бы подтолкнуть деда к продолжению разговора.

– Да ну ты скажешь тоже! У нас не так всё было, по-другому вовсе, – будто бы взаправду возмутился ветеран. – Весь народ в один голос «Любо!» кричал, это тебе не десяток попов за закрытыми дверями!

Ну да, конечно, именно так всегда и было, и будет. У них – шпионы, у нас – разведчики. Они плохие, мы хорошие. Если так рассуждать, то политика становится простой и приятной игрой, забавой. Жаль только, что жизнь по-прежнему сложнее, чем многие стараются её представить. Хотя, с другой стороны и проще она тоже бывает. Мы с князем промолчали на эмоциональный всплеск Ставра. И он продолжил, не дождавшись нашей реакции.

– В общем, непростой человек тот Гильдебранд. Сила за ним, мыслю, больша́я, много бо́льшая, чем за Александром, да и за Генрихом, пожалуй. Откуда взялась – не скажу, не знаю. Но всегда так было, что главный – не тот, кто на потеху толпе пляшет да кривляется на телеге скоморошьей. А тот, кто за верёвочки дёргает. Вот от кого к нам посланник прибыл, княже, – со значением посмотрел на Всеслава старик. Ставший вмиг ещё загадочнее.

– Где он, Гнат? – командовать князь не спешил.

– Проводил на подворье, в тепло. Обыскали его внимательно, как дедко Ставр учил. В рот только не лезли, вроде, повода пока не было. Поснедать дали да питья горячего. Вид у него уж больно намёрзшийся был, – ответил друг.

– Как прибыл в город? – теперь чекистом, задающим короткие, но важные вопросы, был не дед.

– С торговцами венгерскими. Спустились по Дунаю до Русского моря, там берегом до Днепра, и сюда. Каждый год в Киев приходят, лет десять уж, у них и лавки тут свои есть, – кратко и по делу доложил Гнат, подобравшись.

– Сколь долог путь их был? И известно ли, откуда с ними шёл монах?

– Седмицы четыре в пути были. Монах присоединился там, где речка тамошняя Сава в Дунай впадает, в Белиграде. Сразу сказал, что с посланием от папы римского на Русь пойдёт, деньги уплатил изрядные. И предупредил, что как пристанут к Киеву – будут их расспрашивать про него, велел не запираться и всю правду говорить. Они, вроде, и не врут.

Белиград – это Белград, наверное. По крайней мере, в «моей» школьной географии Сава впадала в Дунай именно там. Не бывал в том городе. А он, оказывается, вон какой древний.

– Значит, из Рима или окрестностей выбрался монах седмиц пять-семь назад. К тому времени, пожалуй, уже и Изяслав успел до Польши добраться-нажаловаться, да и до Рима вести могли дойти. У них там дороги круглый год хорошие, – задумчиво проговорил Всеслав. Я только кивнул внутри.

– Думаешь, и вправду посланник папский? – прищурившись, спросил Ставр.

– Кто угодно может быть, дедко. И от папы, и от противника его, и от Генриха, и даже от самого́ Романа Диогена. Они тоже уши да глаза имеют, тоже головой думать умеют. И любой из них может как за нас кости раскинуть, так и против нас, – ещё медленнее ответил князь. – То, что этот приехал после того, как мы со степняками замирились, вроде как, может ему всю картину испортить. И про болгар в Сигтуне он не знает. И не должен знать. Говорить с ним надо, думаю. И готовиться к тому, что этот – только первая ласточка. Засуетились, во́роны, заёрзали. Гнатка, проводи монаха в ту горенку на нижнем поверхе, где стол большой вощёный стоит, да оставь рядом Лютовых двоих-троих. Сюда не веди – нечего ему по терему шляться. Посидит малость, а мы пока подумаем. Полезное это дело…

Гнат вышел бесшумно, а Ставр только головой кивал, соглашаясь со всем, сказанным Всеславом.

Вошли в горницу сперва Гнат, следом Немой, за ним я и Вар. Последним согнувшись в три погибели влез Гарасим, снова перевесив короб со стариком на грудь. Если пришелец и удивился или напугался, то виду не подал. Только рассматривал каждого из вошедших внимательно, с живым интересом, но без страха. Ему было за со́рок, волосы и борода оттенка перца с солью, с перевесом в пользу соли – седины, особенно в бороде, было прилично. Верхушка правого уха была странно, на косую, срезана, на лбу кривой шрам от рваной, видимо, раны, уходивший под волосы. Голубые глаза изучали нас так, будто это мы к нему припёрлись домой с непонятными целями. А мне он чем-то напомнил именно этим оттенком глаз того английского актёра, что играл в последних, виденных мной, фильмах про Джеймса Бонда. И аналогия эта сперва насторожила. А потом ещё сильнее насторожила…

Мы с Рысью обошли незванного гостя, рассевшись напротив него на лавке, через широкий – руке с ножом не дотянуться – стол. Вар с Немым встали с торцов, а Гарасим замер в углу, возле окошка, где падавший свет, рассеянный натянутым в раме бычьим пузырём, как-то удивительно скрадывал габариты лесного великана. Лютовы ребята вышли, да снова так, что я и не заметил: только что стояли вдоль стен с равнодушными, будто деревянными лицами – и нет их. Мастера́.