Текст книги "Любовь и ревность. Хроники"

Автор книги: Олег Быстров

Соавторы: Кай Каренин,Михаил Акимов,Юргин Слатвинский,Орли Элькис,Рене Маори,Ольга Воликова,Ирина Редькина,Леонид Старцев,Владимир Аникин,Геннадий Лагутин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

– Понимаете, вопрос такого… деликатного свойства. С деятельностью этой конторы никак не связан. В общем, в женщину я одну влюбился. По уши. Насмерть. Она здесь работает, я её несколько раз незаметно досюда провожал. Как-то так… не могу пока придумать, как познакомиться. Да и не знаю про неё ничего… Вы не могли бы мне подсказать, кто такая, я её вам опишу.

Не был бы в таком истеричном состоянии, обязательно бы отдал должное его мимике. На протяжении короткой моей фразы лицо охранника прошло последовательно стадии надменно-пренебрежительного внимания, искренней заинтересованности, полного мужского понимания и, наконец, зафиксировалось на покровительственно-сочувствующем.

– Можешь не описывать, – он похлопал меня по плечу. – Лена это, Воронова. Больше некому.

Всё точно. Но чтобы не вызвать у него подозрений, решаюсь на уточняющие вопросы: наверняка человек, который не знает ни её имени, ни фамилии, так бы и поступил.

– Густые светлые волосы до плеч, белая короткая юбка, кофточка оранжевая?

– Говорю же тебе! – кивает он. – Я сразу вычислил. Думаешь, ты один такой? – усмехается охранник. – Да у нас все мужики вокруг неё увиваются. Как работа заканчивается, все наперебой предлагают до дому отвезти! Так что плохо твоё дело, парень. Решай-ка ты вопрос со своими ушами, воскресай и влюбись в кого-нибудь другого. Да и замужем она.

Очень оригинально! Сначала про ухажёров, а в конце так, вскользь, о том, что и муж у неё есть. С чего бы это такая последовательность?

– Да я, вообще-то, не о женитьбе думал… Мне бы познакомиться. Как она в этом плане? Мужики-то ваши попусту стараются или у кого-то с ней получается?

Охранник докурил сигарету, затушил её об урну, бросил в неё и стоит, полуотвернувшись от меня: извини, дескать, но мне работать надо, некогда тут с тобой. Сейчас уйдёт. А вопрос мой, видать, не из тех, что на ходу через плечо ответить можно: он какой-то разговор предполагает. Нужно срочно предпринимать что-то сильнодействующее.

– С меня коньяк, – твёрдо говорю я ему.

– Ишь ты, и вправду здорово тебя зацепило, – снова усмехается он и испытующе смотрит на меня. – Не обманешь?

Молча лезу в карман, достаю пятисотку, подаю ему и взмахом руки показываю: забирай всё.

Он смотрит на меня с уважением.

– Слушай, давай так, – он бросает короткий взгляд на часы. – Мне нельзя тут больше, начальница меня и так за перекуры ругает, я тайком выхожу. Через два часа у меня дежурство заканчивается – я тут на неполном рабочем дне, – вот тогда и подходи. Если что – я тебя подожду.

– А есть здесь рядом какое-нибудь кафе или пивбар?

– Есть пивбар, – на его лице полнейшее удовлетворение и предвкушение. – Вот по этой стороне иди, и недалеко от перекрёстка он и будет.

– Я вас там буду ждать, – киваю ему и ухожу.

Иду всё-таки в пивбар, хотя можно уходить совсем. Всё и так уже ясно. Фразу «Да нет, зря они все стараются, наша Лена не такая! Так что и у тебя не выйдет» можно бросить и на ходу. А у него, значит, есть, что рассказать.

В пивбаре беру не пива, а водки. Бутылку. И два бутерброда с чем-то. Водку пью понемножку и через большие паузы: нельзя, чтобы охранник увидел, что я напился. Сразу смекнёт, кто я такой, и чёрта с два тогда от него что-то узнаешь.

Вопрос об измене уже можно считать решённым. Осталось выяснить, с кем. И снова, как в троллейбусе, мелькает мысль – не делать сейчас ничего! Никаких выясняловок, разбирательств, сцен – и Лена от меня не уйдёт. Это ведь очень трудно сказать мужу: «Я от тебя ухожу». Вот и оставить всё, как есть, как было, пока не знал… Да нет, как было, уже не будет. Ведь теперь знаю. Скажет: «Я к Наташе!», а я буду знать, к кому. И истекать кровью внутри, пока не придёт. И всё это время в деталях представлять, чем она занимается с этим рыжим… или с кем-то другим. А работать как буду? Да какая к чертям свинячим работа, если в глазах будут только он и она?

Заскрипев зубами, всё-таки не выдерживаю: наливаю сразу полстакана и выпиваю одним махом. Ничего. Я сейчас на таких нервах, что водке меня не взять.

Охранник появляется очень аккуратно – пять минут второго. Увидев меня, кивает, подходит и садится за мой столик. Молча наливаю ему четверть стакана, подвигаю второй бутерброд. Спохватываюсь, что молча нельзя, да и с лицом надо что-то делать: ведь он мне сейчас скажет что-то очень по моей легенде для меня приятное: что женщина, на которую я положил глаз, вполне доступна, значит, не робеть – и вперёд! Где один любовник, там и два! Где два, там и куча!

С трудом строю на лице что-то вроде улыбки.

– Ну, давайте с устатку! За конец смены!

И, не дожидаясь ответа, подаю пример. Мой собутыльник следует ему охотно. Понимаю, однако, что долго такого напряжения не выдержу, проколюсь на чём-нибудь обязательно, поэтому сразу беру быка за рога. Рога – это сейчас для меня очень символично. И главное, актуально.

– Так что вы хотели мне рассказать? Ведь есть же что!

– Значит так, слушай. Похоже, что действительно крутит она. Но начала недавно. Раньше приходила на работу в строгом костюме, а недели полторы назад стала приходить в такой юбочке! – он даже причмокивает, – не захочешь, да глаз не отведёшь! Особенно сзади! Но и спереди есть на что посмотреть! На кофточке такой вырез – я думаю, когда она за столом сидит, если рядом встать – всю грудь до основания увидеть можно! А грудь у неё! – на этот раз он не только причмокивает, но даже крутит головой. – Сам однажды видел, когда к ним в отдел заходил. Мужики наши и до того на неё заглядывались, а тут вообще сразу всеми копытами землю рыть начали!

Очень, конечно, хочется дать ему по башке, но за что, собственно? Ведь это не он заставляет её так одеваться. Но я – идиот! Куда смотрел? В телевизор. А надо было – на жену!

– И всё? – даже сам не могу понять своей интонации. – Мало ли кто и для чего так одевается!

– Да ты подожди. Вот дня два назад прохожу я по коридору мимо архива…

Архив! Твою мать! Конечно же, архив! Вот тебе и комнатка!

– … и тут как раз изнутри ключ в замке щёлкнул, дверь открывается, и выходит – да нет, пожалуй, даже выскакивает – оттуда она, а за ней следом Геннадий Петрович, старший юрисконсульт. И сразу понятно, чем они там занимались: у неё вся причёска порушена, лицо в красных пятнах и спереди – представляешь! – как положено, кофточка поверх юбки, а сзади – в юбку заправлена! А у него тоже рожа вся красная и тоже пятнами – неплохо, видать, поработал, – галстук набок и спереди рубашка из брюк торчит…

– Геннадий Петрович – это рыжий такой? – я уже плыву, но надо испить чашу до дна.

– Да-а, – на его лице мелькает подозрение, – а ты откуда знаешь?

Ещё во времена институтских экзаменов усвоил: мозг в состоянии стресса реагирует мгновенно и извернётся в любой ситуации.

– Я один раз видел, они на работу вместе шли.

– А-а, – кивает он, – так вот, он хотел ей что-то сказать, но увидел меня и осёкся. Так молчком оба и ушли. Так что, парень, – он подмигивает, – есть у тебя шанс…

Я встаю и иду к выходу. Наверное, он сейчас догадается и всё поймёт. Но мне уже всё равно. Потому что я понял главное: не смогу я с этим жить. Не смогу жить с ней, зная, что она мне изменяет. И развестись не смогу. Ведь это значит, что я её больше никогда не увижу, никогда не обниму…

По улице иду, чёрт знает, куда, совершенно об этом не думаю, но на светофоре автоматически останавливаюсь. Красный горит уже довольно давно, сейчас его сменит жёлтый, потом зелёный, и можно переходить. С левой от меня стороны, чтобы успеть проскочить, несётся КАМАЗ.

Я где-то читал, что за секунду до смерти, перед умирающим успевает промелькнуть вся его жизнь. Не знаю. Но я за эту секунду понял всё и прокрутил всё. Так вот же оно, решение всех проблем! Человеку больно, только когда он живёт! А смерть списывает всё и излечивает всё! Как это здорово! Изменять можно только живому мужу, а мёртвый – он мёртвый и есть. Он вне пределов досягаемости для всего. Над ним нельзя посмеиваться в постели с любовником – его же нет! И на кой чёрт это нужно: мучиться, переживать, страдать? Ломать себе голову, как поступить, если так не могу и этак тоже? Всего один шаг – и никто на свете больше не сможет тебя унизить, обмануть…

В одну секунду я понимаю всё это и, с радостной улыбкой на лице, делаю этот шаг.

В комнате сидят две молодые женщины. На столике перед ними открытая бутылка вина, два бокала и никакой закуски.

– Ну, почему он это сделал, почему? – навзрыд рыдает та из них, что в строгом сером костюме. – Ох, какая я дура! Это он из-за меня!

На секунду она останавливается, но тут же истерически кричит:

– Но почему?

– Перестань, Ленка! – строго говорит её подруга, эффектная женщина в довольно смелом по открытости платье. – С какой стати ты решила, что он покончил с собой? Это был просто несчастный случай!

– Нет! Мне следователь зачитывал показания водителя! Тот говорит, что Юра всё видел. Он даже смотрел на него и улыбался! И шагнул нарочно!

– Да водитель ещё и не такое расскажет, чтобы ответственности избежать! Говорю тебе, несчастный случай! И перестань себя обвинять. Тебе и без того тяжело, не тяни на себя лишнее!

– Наташа, я чувствую, что это так! Это я виновата в смерти Юры! И ты тоже! Советчица нашлась!

– Вот тебе раз! – всплескивает руками Наташа. – А я-то с какого боку? Ты же мне сама всё жаловалась, что Юра совсем на тебя внимания не обращает, в телевизор уставится или с друзьями куда-нибудь упрётся. А про тебя только в постели вспоминает. Вот я тебе и посоветовала сделать так, чтобы он тебя приревновал. Тогда спохватится и отходить от тебя даже на шаг не будет. Хочешь сказать, это он из-за того, что ты на работу стала мини-юбку и открытую кофточку надевать? Чушь! Сама же говорила, что он этого и не заметил!

– Да! Полторы недели не замечал, а именно в тот день заметил! И вёл себя как-то странно: просто глаз от меня не отводил. А уж, сколько я из-за этой своей одежды натерпелась! Даже шеф один раз мне юбку задрал и за задницу ущипнул! А Сорокин тот вообще, когда я в архиве была, следом за мной туда зашёл, дверь на ключ запер и на меня накинулся! Лапал, целовал, юбку с меня стащить пытался… Я ему по морде дала и кое-как вырвалась. Но Юра про это ничего знать не мог: конечно же, ему не рассказывала! И тогда решила: всё, хватит, только костюм! Но обидно стало, что Юра ничего мне не говорит, вот и продолжала… Когда же, думаю, наконец, заметит? Вот и заметил!

Она снова сотрясается в рыданиях.

– Ленка, ну, ты и дура! – осуждающе мотает головой Наташа. – Сама-то подумай, раз ты ему не изменяла, то с какой стати он под машину бросился? Из-за юбки твоей дурацкой? Думай, чего говоришь! Нет, подруга, несчастный случай это!

– Ты думаешь? – с надеждой поворачивает к ней Лена заплаканное лицо.

– Да! Уверена! И перестань себя изводить страшными сказками!

– А почему всё это случилось рядом с моей работой? Как он здесь оказался?

– Да мало ли! Ну, пошёл к тебе зачем-то, что-то сказать хотел, да вот…

Она вздыхает. Несколько минут они сидят молча, только Лена продолжает всхлипывать. Затем Наташа решительно выливает в бокалы остатки вина, и они, молча же, выпивают.

Потом открывают вторую бутылку.

Юргин Слатвинский: Крест, камень и цветок

Глава 1. Дах и Бэла

«Помни, ласточка моя, наступит день, когда ты покинешь наш дом. Об одном лишь молю Творца – пусть это будет праздник для всех нас!» – голос отца вновь болью отозвался в сердце Бэлы и слёзы ручьём хлынули из больших карих глаз. Покрывало, которым она была накрыта, похожее на арабистанскую паранджу, насквозь пропиталось её горькими слезами. Боль пронзала её тело: «Сколько дней в седле? Пять? Семь?». Сознание постоянно покидало её. Лишь кожаные ремни на стременах спасали от падения с лошади. Всё чего желала она – быстрой смерти, конца этих невыносимых мучений. В глазах стояли горящие крыши домов, изрубленные людские тела и смерть отца. Лишь молитвой спасалась она от безумия.

Остались позади три месяца скитаний по горам Гурджистана. Дах, молодой абадзех двадцати семи зим отроду, из знатного рода Асерет возвращался домой, довольный своей удачей и богатой барантою. Всё благодаря лихому набегу купом в тридцать сабель на имение хавсурского князя. Особенно грела его тщеславное сердце пленённая дочь князя красавица Бэла. Он, наконец-то, утолил своё давнейшее желание найти женщину, которая была бы достойна стать его женой.

Ещё полдня, и за мохнатыми отрогами Чёрных гор покажутся родные белые сакли. Джигит замечтался о своём триумфальном возвращении. Отец будет гордиться им! Асерет Дах смелый и сильный, словно Нарт! Он привёз себе в жёны красавицу Бэлу! Нет её краше на всём белом свете!

Радостные фантазии Даха прервало глухое бормотание со всхлипами за спиной. Он постоянно слышал их. Поначалу думал о колдовских заклинаниях, но позже понял: похищенная им княжна Бэла просто молится своему богу на кресте. Это единственное что у неё осталось – вера!

Он оглянулся: дрожащая фигурка гурджийской красавицы со сцепленными в молитве руками вызвала у молодого горца желание обнять и согреть. Поравнявшись с ней, он одним взмахом скинул с себя бурку и накинул на плечи девушки.

Она сразу не поняла, что произошло, так глубока была её молитва: сжалившись, ангел спустился с небес и накрыл своими крылами? Нет. Это был её похититель! Она почувствовала его дыхание и взгляд. Сердце наполнилось смесью страха и ненависти, и сознание вновь провалилось во тьму.

– Ну, что, удачливый, прощай! – стукнул по плечу Даха широко улыбающийся бородатый джигит. – В этом месте наши пути расходятся!

– Прощай, Есхот! Славно сходили купом за барантою!

– Да, славы мы с тобой отопьём полную чашу! Сколько ясырей, злата, коней привели! А тебе с такой невестой петь славу все джеуаги станут!

Дах засмеялся. Они обменялись рукопожатиями.

– Одна просьба, Есхот, среди твоих ясырей есть девчонка, сестра моей Бэлы – не спеши продавать её – придержи у себя.

– Тогда у меня тоже просьба! – сощурил глаз Есхот. – На свадьбе своей будешь наливать мне бузы полный рог!

– Даю слово!

– Всё! Договорились! Отцу, матери моё почтение!

«Верь тому, кто носит Христа в себе!» – голос отца выдернул Бэлу из забвения, она очнулась. Всё тот же дремучий лес окружал их. Узкая горная тропка сменилась широкой дорогой чернеющей среди густых развалов папоротника. Вскоре они нагнали крытую арбу, в которую сам Дах перенёс её и уложил в волчьи шкуры. Бэла стонала от телесной боли – двенадцать дней в седле тяжело даже для мужчины – всё гудело и кружилось. Сознание вновь оставило её.

Глава 2. Тот, кто носит Христа в себе

В кунацкой, за маленьким треногим столиком Дах похвалялся своим пятым набегом перед отцом, главой семьи Асерет седовласым Чаком и младшим братом Аюбом. Рассказал всю историю пленения Бэлы. Признался, что желает взять её в жены.

– Жаль только не понимает она нашего языка, – заключил Дах, – не объяснить наших традиций и правил, да и слов любви не поймёт.

– Твой брат Аюб знает слова греков, – предложил Асерет Чак, – пусть попробует заговорить с ней.

– Твоя правда, отец! Аюб, брат, попробуешь?

– Слова говорить, не глину месить! Попробуем!

Три дня Бэла провела в бреду. Телесные и душевные терзания превратили редкой красоты девушку в измученное бледное существо.

Иногда приходя в сознание, она видела, что находится в богатом доме, вокруг неё суетились красивые ухоженные женщины. Одна из них постоянно держала её за руку, гладила по волосам, обтирала лицо мокрой тряпицей и что-то шептала на непонятном языке. В беспамятстве же виделось ей детство, разговоры с матерью и сёстрами, но чаще страшная смерть отца, зарубленного на её глазах.

На пятый день Бэла полностью пришла в себя. Вернулся румянец на щёки, чёрные волосы, заплетённые в две длинные косы, вновь заблестели.

Молодая женщина, которая не отходила от неё все эти дни, представившаяся Тлетенай, дала новую одежду и помогла облачиться. Жестом она пригласила покинуть комнату. Бэла с интересом рассматривала обстановку дома, осторожно ступая по глиняному полу.

Тлетенай подошла к дубовой двери и отворила её. Дневной свет больно ударил Бэле в глаза. Она осторожно сделала шаг за порог, полной грудью вдыхая свежий воздух.

«И в правду богиня!» – первое, что пришло в голову Аюбу увидевшего Бэлу. Такой красавицы он ещё не видел. Немного понаблюдав, он подошёл и обратился на греческом:

– Здравствуй, Бэла! Меня зовут Аюб! Ты понимаешь этот язык?

Бэла окаменела. Признаться или нет? Он так похож на её похитителя, только моложе. Щеки вспыхнули огнём, и она отвернулась, прикрывшись прозрачной фатой, стекавшей на спину с островерхой шапки. Поглаживая её по плечу, Тлетенай с широкой улыбкой что-то казала на абадзехском.

– Она говорит, что не стоит меня бояться, – перевёл на греческий Аюб, – я её брат.

Бэла опустила фату и, сверкнув очами, гордо подняв подбородок, презрительно ответила:

– Ты похож на него!

– Да, он мой брат. Его имя Дах. Я хочу помочь тебе. Я тоже христианин, как и ты. К тому же, я иерей, правда, пока без храма, но если твоя душа потребует таинство исповеди или евхаристии – я могу помочь.

– Иерей?

– В это трудно поверить… В четырнадцать лет меня похитили и продали генуэзским работорговцам. Те продали меня в Афинах. От новых хозяев я сбегал трижды, но каждый раз меня ловили и жестоко наказывали. Но однажды сбежать удалось. Убежище я нашёл в монастыре Дафни. Там, увидев подкупольный образ Спаса Вседержителя, я навсегда впустил его в своё сердце и крестился с именем Михаил. Первым моим духовным уроком стало прощение своих обидчиков: похитителей, работорговцев, бывших хозяев. И я их всех простил. Выучил греческий язык, научился читать и писать. В молитве пролетели десять лет и, став иереем, я решил вернуться домой – принести свет истины на родную землю. И вот с Божьей помощью я здесь. В начале нового пути.

Бэлу поразил его рассказ. Она спрятала свою гордость и презрение, впервые за эти дни почувствовав облегчение.

– Аюб сказал, что она просто ненавидит тебя, сын. – Асерет Чак рассматривал оружие награбленное Дахом.

– Это из-за её отца! Выскочил на меня с мечом! Что мне оставалось делать?

– То, что сделано – сделано! Теперь думай, как свадьбу играть? На цепи пред гостями водить не будешь!

– Есть у меня один ключик! У Есхота сестра её младшая. Ради неё она на всё пойдёт.

– Этого мало! Аюб говорит тебе стоит принять крещение! Станешь с ней одной веры! Да обряд пройдешь, дабы грехи снять! Хоть зла на тебя держать не станет.

– Я не против!

Ежедневно Аюб и Бэла стали встречаться под пристальным взором Тлетенай. Был Аюб, который рассказывал о местных обычаях, законе – адате, учил абадзехскому языку и этикету. И был Михаил, который стал её пастырем, выслушивал и советовал, скорбел и понимал. Постепенно молитвой и исповедью ему удалось очистить сердце девушки от зла и горя. Слова отца, услышанные ей в бреду стали пророческими: «Верь тому, кто носит Христа в себе». И она верила.

Глава 3. Шхагуаше

Во дворе возводилась новая сакля, для новой семьи рода Асерет. Бэла с ужасом смотрела на неё – это «клетка» предназначалась ей.

Постоянно присутствовал страх встречи с Дахом. Но Михаил успокоил её, объяснив, что по обычаю после умыкания невесты жених до свадьбы не видится с ней.

Дах поделился с Аюбом слухами, привезёнными генуэзскими купцами. В них говорилось о неком гурджийском князе, искавшем свою дочь Бэлу у работорговцев. Аюб принял эту ложь и не смог не поделится новостью с Бэлой. И хотя она не поверила этому, так как смерть отца стояла перед глазами, но в сердце зажегся огонёк надежды.

В женской половине хозяйского дома, который день, кипела работа: одни трудились над свадебным нарядом жениха, другие над нарядом невесты. Каждый раз, когда тончайшая золотая нить рвалась, и приходилось начинать всё с начала, Тлетенай пускала слезу: гуащэ, хозяйка дома, жена Чака по имени Гошемаф наказала своей дочке успеть к сроку, иначе отдаст свой наряд. К Бэле Гошемаф относилась, как и ко всем остальным женщинам в доме, над которыми имела беспрекословную власть, строго, но доброжелательно.

Аюб свершил таинство крещения над Дахом. Его радости за спасенную душу брата Бэла не разделила. Но ненависть окончательно покинула её сердце. Узнав об этом от Аюба, Дах принялся одаривать её подарками через Тлетенай: украшениями, цветами, сладостями.

Отношения между Аюбом и Бэлой крепли с каждым днём. Она перестала видеть в Михаиле только своего пастыря. Теперь у неё появился настоящий друг. Ей нравилось его открытость, честность и глубокая вера во Христа. Он поделился с ней своим прошлым, настоящим и будущим. Особенно Бэлу восхитило желание крестить всех абадза – спасти их души. Он даже хотел построить небольшой каменный храм в честь Богородицы.

Аюб поначалу радовался её появлению. Открыл Бэле свою душу, стремясь сблизится с ней и угодить отцу с братом, но постепенно Бэла завладела его сердцем. И он стал страдать, стал бороться сам с собой: гнать думы и грёзы о ней, рвать в клочья глупые мечты. А когда их взгляды сталкивались, и сердце переставало слушать разум, он избивал его выдуманным калёным прутом адата. На каждую вспышку чувств, прут адата отвечал безжалостной поркой. И это помогало не сказать лишнего, не подарить Бэле неоднозначного взгляда, не сорваться в бездну страстей, облачив себя позором.

По совету своего отца счастливый Дах отбыл к своему другу Есхоту в Хачецоко-хабль заранее договориться о судьбе сестры Бэлы по имени Квели. Узнав о его отъезде, Аюб уговорил Бэлу сбежать со двора подальше от глаз домочадцев и покататься на лошадях в окрестностях аула. Особенно хотелось показать место, которое он присмотрел под закладку храма. И вот, во второй половине дня, после обеда, когда, следившая за ними, Гошемаф уснула, они взяли двух жеребцов и отправились на прогулку.

Слишком многое ты ему позволяешь, слишком много времени они проводят вместе! – ворчала, прозевавшая парочку, Гошемаф.

 – Опять начала! – махнул рукой Асерет Чак.

– Смотри!– погрозила та в ответ пальцем. – Дах далеко! Аюб рядом! Спутаются их веретёнца – не распутать!

– Замолчи! Вечно ты не довольная Аюбом! Друга себе девочка нашла в горе.

– Нет между мужчиной и женщиной дружбы! Лучше меня это знаешь!

– Потерпи! Выучит наш язык, а там и свадьба не за горами.

– Чует моё материнское сердце – добром это не кончится!

Бэла впервые покинула пределы Асерет-хабля. Соломенные крыши выбеленных саклей прятались где-то внизу среди густой листвы диких яблонь, груш и алычи. Кони по узкой тропке несли их все выше и выше.

Молодой абадза помог девушке спешиться и провел её в центр небольшой поляны. Где-то рядом грохотала река.

– Вот это место, о котором я говорил! Место, где будет воздвигнут мой храм! Место, где исполнится моя мечта!

– Здесь так красиво.

– Я думаю, к следующему лету первые прихожане зажгут свечку у иконы Пресвятой Богородицы!

– Каждый день буду молиться за твои богоугодные дела!

Аюб испугался этого искреннего восхищения, которым были полны слова и глаза Бэлы. Прут адата заколотил по сердцу, сбивая нарастающие ответные чувства, последствий которых он очень боялся.

– Ты должна её увидеть! – он резко схватил Бэлу за руку и потянул к краю пропасти.

– Кого? – удивилась красавица, не отрывая глаз от скрещенных рук их первого телесного соприкосновения, отдававшего пылким жаром в её сердце.

– Шхагуаше!

Ощутив сопротивление, Аюб обернулся: раскрасневшееся лицо и тяжелое дыхание Бэлы отрезвили его. В своём желании потушить огонь чувств он совершил недопустимый, по-детски глупый, необдуманный поступок – коснулся её открытого тела, тела чужой женщины. Оба понимали, что произошло, но никто не отстранил руки. Его сердце вновь полыхнуло с неведомой ранее силой, и уже никакой каленый прут адата не мог остановить его. Взгляд вновь вернулся на прекрасный лик Бэлы. Веки её дрогнули, большие глаза медленно поднялись и встретились с ним. Где её Михаил? Пастырь? Друг? Нет! Влюбленный юноша – вот кто затаился в глубине голубых глаз.

– Прости! – прервал он молчание отпуская руку и потупляя взор, пряча поглубже своё драгоценное чувство от её испепеляющего взгляда. – То, что я сделал…

– Прошу не надо! – Бэла прикрыла рукой свои уста, словно бы не желая этого произносить, но понимая если этого не остановить, то водоворот эмоций затянет их слишком глубоко.

– И, все же, позволь показать Шхагуаше.

Они подошли к краю обрыва и, облокотившись о коряво-изогнутую сосну бесстрашно разросшуюся прямо в пропасть, и заглянули вниз. Глаза Бэлы расширились, а из груди вырвался вдох-удивление:

– Как глубоко, страшно, но безумно красиво!

Мутная пенная река яро билась среди узкой теснины, поднимая столпы брызг. Бой воды и камня. Тысячелетний труд необузданных потоков, проточивших себе в тверди земной дорогу к свободе. Аюб не смог заставить себя отвести глаз с поглощённой лицезрением реки красавицы Бэлы, любуясь каждым волоском каждым взмахом длинных ресниц.

Почувствовав его всепоглощающий взор, она вмиг забыла о реке, и щеки её залились румянцем.

– С этого места издревле сбрасывают в реку людей нарушивших законы адата. И если сброшенный выживал, то ему прощался любой проступок.

По спине девушки пробежал холодок и она, отскочив от края, попятилась назад.

– Прости, Бэла, я не хотел тебя напугать. Я хочу рассказать легенду об этой реке… Постой… Послушай… Давно жил в этих краях богатый уорк и была у него невиданной красоты дочь Шхагуаше. Вот пришло время выдавать её замуж. Но дочь и слышать об этом не хотела. Все женихи отвергались ею. Как не старался отец – все впустую! Сердце девушки было непреклонно. Но однажды среди ночи услышал он, как стукнула дверь в гинекей, встал, вышел во двор и увидел, как его дочь разговаривает с кем-то у плетня. Подкравшись ближе старый уорк узнал своего пастуха. Утром он держал строгую речь перед дочерью. Та призналась, что влюблена в пастуха, и от этой любви ей нет отказа. То же самое сказал ему пастух. Гневу отца не было предела. Он приказал зашить обоих в кожаный мешок и сбросить в реку. Слуги так и поступили, но один из них успел скрытно передать пастуху нож. И, когда река отнесла их ниже по течению, юноша воспользовался им, и влюбленные выбрались на берег. Возвращаться они не стали. Построили шалаш в лесу и остались наедине друг с другом. Воду давала им река, еду давал им лес. Со временем Шхагуаше приручила лесных оленей и стала доить их молоко. Шли годы. Заболел уорк. Посоветовал ему один знахарь пить оленье молоко. На его поиски были посланы слуги. Один из них волей случая набрел на стоянку пастуха и Шхагуаше, рассказал им о хвори, настигшей его хозяина. Дочь его, не имея более в сердце злобы, лично принесла ему молока. Увидев Шхагуаше живой, уорк благословил их брак с пастухом. С тех пор все абадза зовут реку Шхагуаше в знак уважения перед женщиной, не предавшей своей любви, и перед всепрощающим её сердцем.

Они стояли рядом друг с другом, и лишь голова лошади, на которой приехала Бэла, разделяла их. Рука девушки нежно гладила мускулистую шею зверя, а мысли её были глубоко в рассказанной легенде.

Аюб вновь любовался её красотой, всё сильней и сильней терзая своё сердце. Наконец, бурлящие чувства юноши выплеснулись из котла запретов и ограничений его нравственного воспитания – он решил открыться Бэле. В голове загудело, взор затуманился, но он заговорил:

– Я словно этот пастух полюбил девушку, которая так далека от меня – от моей мечты быть рядом с ней! Как сложно говорить мне эти слова, но я не могу более обманывать, ни тебя, ни себя! Ты рядом со мной каждый день, но я не могу прикоснуться к тебе, не могу говорить слова о любви! Да и всё это скоро кончится: ты станешь женой моего брата, и мне запретят даже смотреть в твою сторону. Для Даха ты трофей, очередной оселок на его поясе, дающий ему славу и уважение! И в твоем сердце, я знаю, для него нет места! От этого мне ещё больней! Если бы в ваших сердцах была хоть капля любви друг к другу, я бы не говорил сейчас этих слов! Я вижу в твоих глазах нежность и тепло, когда ты смотришь на меня. Скажи, о чём говорит твоё сердце, когда видишь Михаила?

От всего сказанного у Бэлы заныло в сердце, глаза намокли и воздух встал комом в груди.

– Да! Оно говорит о любви! Но разум говорит, что влюбленные идут до конца только в легендах…

Слеза скатилась по щеке девушки. Повисло долгое тяжелое молчание. Оба понимали невозможность показать свои чувства, видели позор, осуждение, гнев и злобу. А Бэла даже представила себя летящей в кожаном мешке на дно Шхагуаше. Но и эти тёмные мысли не смогли остудить пыл их сердец.

– Я рада и благодарна тебе за эти чувства ко мне… Я очень дорожу ими. Я счастлива, что Господь послал мне тебя и твою любовь. Это испытание для нас! Мы не смеем просто закрыть на все глаза и отказаться от Его дара.

– Что бы ни случилось, – Аюб смело взял её за руку,– я буду хранить свою любовь, пока бьётся моё сердце!

– Нам надо обдумать всё сказанное здесь. Я помолюсь за нас! Возможно, Господь даст ответ, что нам делать дальше. А сейчас отвези меня обратно.

Глава 4. Влюбленные идут до конца только в легендах

После возвращения Бэла забилась в своей комнатке. Не с кем было поделиться своим счастьем, поэтому она как никогда искренне молилась, благодарила Создателя за великий дар – любовь. Весь оставшийся день она прибывала в сладких наивных грёзах, думая о Михаиле, о словах, выпорхнувших из его сердца, о взглядах полных страсти. И снова молилась. И снова грезила.

Ещё засветло сморил её сон. Снился ей отец, лежащий на смертном одре бледный и похудевший. Она поила его оленьим молоком. А из темноты раздавался задорный смех Квели: «Тяжела твоя доля, сестра! Крест у ног! Камень в воде! Любовь между ними! Оставь! Оставь цветок!» Бэла огляделась – никого. Жутко стало ей. Отец повернул голову и сухими устами прошептал: «Благословляю вас, дочь моя, благословляю». Она проснулась, да так и не смогла более уснуть. Всё думала, думала, думала.

– Второй день молится своему Богу, – шёпотом причитала Гошемаф, – даже во двор не выходит!

– По ночам мается, а днем глаза на мокром месте! – вторила Тлетенай.

– Говорила я тебе за ним глаз да глаз нужен! Надеюсь, этот богомолец не обидел девочку.

– На что зубы точишь! – рявкнул Асерет Чак. – Аюб на такое не способен! Пойду, потолкую с ним.

Глава семьи Асерет увидел своего сына на коленях среди опилок в сарае, где он в последнее время трудился над большим деревянным крестом. Он молча прошёл и сел на старый ларь, дожидаясь окончания молитвы. Наконец, Аюб трижды перекрестился и повернулся к отцу.