Текст книги "Михайлов или Михась? (СИ)"

Автор книги: Олег Якубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 29 страниц)

Михайлов и Аверин, а также их семьи переехали в Вену летом 1993 года. Две семьи (8 человек) прилетели на самолете и привезли с собой огромное количество багажа. Понадобилось несколько машин, чтобы погрузить весь багаж. Я думаю, что я знаю, почему Михайлов и Аверин выбрали Австрию. Кажется, все преступные организации договорились не прибегать к враждебным действиям в Австрии, это было что-то вроде неприкосновенной территории.

Я подтверждаю о себе, что родился в Югославии 25 мая 1963 года.

Когда мне было три года, моя мама и я уехали из Югославии в Австрию, в Вену.

Я закончил среднюю школу в Австрии и выучился на слесаря.

С 1981-го по 1983 год я был в армии, затем я работал портье в общественных учреждениях. В дальнейшем я был служащим или работал сам на себя. Я был агентом службы безопасности и телохранителем, чем я занимался до моего отъезда из Австрии в США 14 августа 1996 года.

В перерыве репортеры вяло обсуждали только что прошедший допрос. Все ждали настоящего боя, а боя-то, по сути, и не было. Уже второй из основных свидетелей обвинения, по сути, признался в том, что ничего фактически сообщить суду не может. Игорь Седых, вынужденный коротать время в коридорах Дворца правосудия, ожидая своего вызова в качестве свидетеля обвинения, все же счел нужным высказать свое мнение.

– Плохи дела у Михайлова, – многозначительно заметил он. – С такими деньгами, как у него, мог бы нанять адвокатов и получше.

– А чем тебе эти не угодны? – поинтересовался кто-то из сидевших за нашим столиком в кафе коллег.

– Эти? – переспросил Игорь. – Да у них же нет никакой стратегии защиты, просто отбивают удары, и все. Поверьте, во время прений они станут легкой добычей Кроше. Вы что же думаете, прокурор молчит потому, что ему нечего сказать? Да ничего подобного. Мне известно точно, Кроше бережет свои козыри для решающего боя. А адвокаты наивно проглотили этот крючок для простаков и знай дуют свое – задают многозначительные вопросы и радуются, когда свидетели не могут на них ответить. Да прокурору только этого и надо. Вот увидите, что начнется, когда прокурор выступит с основной речью. Адвокаты окажутся загнанными в угол, но выбраться из него они уже не смогут. Я совершенно твердо в этом убежден и не понимаю, как этого не видят сами защитники. Кстати, старик, – обратился Игорь ко мне, – я видел, как ты треплешься в перерывах с этим толстым переводчиком. Как его фамилия-то? Так вот, ты бы не мог посодействовать, чтобы через этого Хазова получить у адвокатов заключительную речь Ми-хайлова?

– А с чего ты взял, что эта речь Михайловым уже написана, и почему думаешь, что она есть у Хазова?

– О святая простота! – усмехнулся Седых. – Да кто тебе сказал, что Михайлов будет писать заключительную речь? За него речь написал, насколько я знаю, Дрейфус, и речь эта рассчитана на полтора часа. Со своей стороны, могу пообещать, что моя газета напечатает эту речь без каких-либо искажений. Может быть, не полностью, но без искажений.

– А почему бы тебе самому не обратиться к Хазову, он милейший человек и тебя не слопает, ручаюсь.

– Да я с ним не знаком, мне просто неловко к нему обращаться.

– Ох, Игорь, темнишь ты. Тебе – и неловко обращаться. Скажи уж прямо, боишься, что Хазов тебе откажет. Ладно, давай я тебя ему представлю, и излагай свою просьбу сам.

– Согласен, – быстро ответил Седых и поторопил нас: – Отправляйтесь, а то опоздаете. Сейчас Шранц будет выступать. Вот это, наверное, интересно. Эх, жаль, мне нельзя.

Корреспондент РИА «Новости» Игорь Седых не ошибся. Вечернее заседание было не просто интересным, оно было настолько неожиданным, что наверняка войдет в юридические анналы. По привычной уже процедуре председательствующая суда отправилась в комнату, чтобы убедиться в личности свидетеля и удостоверить ее суду, адвокатам и подсудимому. Прошло уже минут пятнадцать, как госпожа Сталдер покинула зал, а ее все не было. Наконец она вернулась и не скрывала, что обескуражена.

– Дело в том, господа, – произнесла она, – что юридическое лицо по имени Майкл Шранц отсутствует. Есть господин, который утверждает, что он приехал из США, что раньше он назывался Майкл Шранц, однако и имя и фамилию из соображений безопасности сменил. По мотивам все той же безопасности этот человек отказался назвать мне свое новое имя.

Что творилось в зале! Всеобщий гомерический хохот вызвал адвокат Маурер. Смешно подобрав полы своей роскошной мантии, Паскаль Маурер забрался под стол и начал истошно вопить:

– Шранц! Где ты, Шранц, отзовись! Я не вижу Шранца, куда девался Шранц?

Смеялись присяжные, слезы смеха утирала судья, хохотала публика, и даже охрана улыбалась. Лишь прокурор Кроше хранил непроницаемое надменное выражение лица. Эту вакханалию прекратила судья.

– Достаточно! – воскликнула она. – Если адвокаты немедленно не приступят к допросу свидетеля, я вынуждена буду принять специальное решение.

– Госпожа судья, мы бы с удовольствием приступили к допросу, – заметил Маурер, – но мы просто не знаем, кого допрашивать. А потому не теряйте времени понапрасну, принимайте решение, – с торжеством закончил он.

Антуанетта Сталдер второй раз за короткое время покинула зал и вернулась через двадцать минут.

– Учитывая, что юридическое лицо, вызванное в суд в качестве свидетеля обвинения под именем Майкл Шранц, отсутствует, допрос свидетеля отменяется. Все расходы по проезду из США в Женеву и обратно, а также по пребыванию в Швейцарии отнести на счет гражданина, прибывшего для дачи показаний, но не пожелавшего назвать свое имя. Сегодняшнее заседание на этом считаю закрытым. Завтра заседание начнется в 9 часов.

Женева, гостиница «Амбасадор», 2 декабря 1998 года. Вечер.

Хазов явился ко мне в номер ближе к полуночи, позвонив предварительно по телефону и удостоверившись, что я еще не сплю. Был он возбужден и весел, я впервые увидел его без галстука.

– Ты, кажется, на днях грозился меня виски угостить. Сейчас бы я выпил стаканчик.

– Чего это ты такой веселый?

– Так есть с чего. Видел бы ты, как запрыгал этот бывший Шранц, когда ему прочитали решение Антуанетты отнести на его счет все расходы. Он тут же согласился назвать свое новое имя и вообще был согласен на все. Но судьиха – тетка твердая. Она ледяным голосом произнесла, что суд дважды решений не принимает, и удалилась. Крючок, который при этом присутствовал, чуть зубами не скрипел. Он этого Шранца сожрать был готов. Ты понимаешь, что на этом на свидетелях обвинения можно поставить точку?

– Ну да? Завтра будет Левинсон, потом еще целая куча людей, а ты говоришь «поставить точку».

– Да ерунда все это, – отмахнулся Хазов. – Упоров и Абрамович показали свое истинное лицо, Шранц вообще сам себе свинью подложил, хотя его и без того бы разделали под орех. А уж Левинсону-то и вовсе сказать нечего, так что никто его всерьез и не воспримет.

– Слушай, Андрей, мне не нравится такое благодушие. Оно, видно, исходит от адвокатов. А процесс еще только начался, и коекто считает, что все происходящее – это лишь тактическая уловка прокурора, а судьи на эту уловку попались.

– Чушь собачья. Ты же сам два года этим делом занимаешься, и не ты ли меня пару дней назад убеждал, что дело это инспирировано, высосано из пальца и вообще никакое не уголовное, а чисто политическое. Чего ж ты теперь ноешь?

– Во-первых, я не ною, а делюсь услышанным. Во-вторых, я тебе уже говорил, что мое мнение о невиновности Сергея Михайлова основано на изучении документов, а не чьих-то мнениях и соображениях. И если сейчас во время суда будут представлены какие-то документы, то я так об этом и напишу. Но речь сейчас не обо мне, а об адвокатах.

– Кесарю кесарево, слесарю слесарево, – флегматично заметил Андрей и, зевнув, поднялся.

– Погоди, – остановил я его. – Мне сказали, что готова речь Михайлова, которую написал Дрейфус. Ее уже просят московские газетчики, честно говоря, и я бы взглянул. Поможешь?

– Мне рассказывали, что в любой газете есть одно сообщение – чистая правда, одно – полуправда, а все остальное – вранье. Правда – это число, полуправда – прогноз погоды, а во всем остальном тебя твои газетчики обманули. Речь Михайлову действительно написана, но ее писал не Дрейфус, а Реймон, да к тому же это не сама речь, а как бы проект, и нет никаких данных, что она Сергею понравится и он именно ее произнесет на суде. Он вообще ведет себя как хочет, с адвокатами мало считается, и у нас, кажется, назревает конфликт.

– О чем это ты?

– Михайлову кажется, что он сам себя способен защищать, и он лезет со своими вопросами, путая карты адвокатам. У них ведь своя стратегия, хотя тебя и убеждали, что ее нет. А Сергей не понимает, что своим вмешательством сам себе и мешает.

– Я тоже не заметил, чтобы он себе сильно помешал. Наоборот, его вопросы были логичны, мне показалось, что именно он помог развенчать этих лжесвидетелей. Во всяком случае, он был очень убедителен.

– Типичное мнение дилетанта, – буркнул Андрей и, не слушая моих возражений, удалился.

От первого лица

Сергей МИХАЙЛОВ:

Впервые за два года у меня было почти хорошее настроение. Я не позволял себе все это время выходить из берегов, держался в рамочках, но подчас ровное поведение давалось мне с усилиями. А тут я не прикидывался, не играл, мне действительно хотелось улыбаться, и я даже запеть был готов что-нибудь такое-этакое. Наконец я получил возможность высказаться, задавать те вопросы, которые считал нужным. Я, конечно, сорвался, когда попросил судью меня не пере-бивать. Но она, видно, чуткий человек, и она меня поняла, помоему, даже не очень обиделась, хотя действительно мои слова прозвучали резковато. Я готов был к этим допросам, и поэтому все вопросы били в цель. Ни Упоров, ни Абрамович ничего не смогли ответить вразумительного. Я чувствовал себя победителем. Немного мне испортили настроение адвокаты. Они считают, что я задаю свидетелям слишком много вопросов и этим мешаю защите. Но я не согласился с их мнением. Я считаю, что я достаточно хорошо знаком с материалами дела, чтобы активно участвовать в защите самого себя. Это не бахвальство человека, который вмешивается в чужие дела, считая себя знатоком во всем. Вовсе нет.

Я отдаю должное юридическим знаниям этих людей, их опыту, видению всяких подводных процессуальных камней. Все это так, я их за это ценю, я в конце концов им за это и плачу немалые деньги. Но ни один адвокат в мире не способен влезть в шкуру своего подзащитного. Тем более что никто из этих людей не знает ничего о России, о психологии русских людей. Да они просто не в состоянии запомнить все те детали, которые хранятся в моей памяти и выплывают наружу именно тогда, когда это необходимо. Нет-нет, я считаю, что должен и дальше защищать себя сам. Разумеется, при их помощи, но обязательно сам.

Глава восьмая

СКАЗКИ-РАССКАЗКИ

Женева, площадь Бург де Фур, 1, Дворец правосудия, 3 декабря1998 года. Утро – день.

Едва судья объявила о начале очередного дня заседаний, как к свидетельской трибуне, почти по-военному печатая шаг, прошел высокий широкоплечий мужчина. Он аккуратно сложил плащ, сцепил руки «замком» за спиной и не расцеплял их уже до самого окончания допроса. Этот супермен, так похожий на героев всех американских боевиков, вместе взятых, и был бывшим специальным агентом ФБР Робертом Левинсоном. Впрочем, отвечая на обычные анкетные вопросы, господин Левинсон пояснил, что в ФБР больше не служит и в Женеву прибыл как частное лицо, а посему давать показания от имени этой мощной спецслужбы не уполномочен. Такое заявление было тем более странным, что Левинсон рассказывал только о том периоде, когда служил в ФБР и занимался, по его собственному признанию, тем, что собирал в России данные об организованной преступности.

– А говорите ли вы на русском языке? – спросил Левинсона адвокат Маурер.

Левинсон извинился перед судом, что вынужден повернуться к столь уважаемым господам спиной, и, обращаясь к защитнику, ответил на английском языке, что по-русски говорит совсем немного, и добавил для иллюстрации: «Шуть-шуть». Затем, снова обернувшись к суду, продолжил свой рассказ о «Солнцевской» преступной группировке. И этот бывший разведчик блистал своей памятью, называя десятки фамилий, приводя в пример множество преступлений, якобы совершенных солнцевскими. Его повествование было гладким и скорее напоминало пересказ бестселлера, нежели свидетельские показания. Лишь в самом конце своего выступления Роберт Левинсон заметил, что работал с весьма разветвленной сетью секретных информаторов, а при таком большом количестве агентов издержки, увы, неизбежны. В этом самом месте господин экс-агент позволил себе слегка улыбнуться, этакой извиняющейся улыбкой, как бы при-зывающей суд войти в его положение. Но суд в положение не вошел. Суду уже, похоже, надоело выслушивать вместо конкретных показаний устные пересказы неумело сочиненных, да к тому еще и на одну тему, криминальных романов. Вопросов Левинсону почти не задавали: просто не было смысла, так как он в самом начале своего выступления поведал, что вся полученная им информация является строжайшей тайной ФБР и никто не вправе претендовать на разглашение этой тайны.

Документы уголовного дела № Р998096

Судопроизводство Перевод материалов дела Дело: Михайлов

Дата брошюрования 15 мая 1997 года

Номер 523

Перевод статьи в журнале «Едиот ахронот» (на самом деле

«Едиот ахронот» – крупнейшая ежедневная газета Израиля. —

О.Я.), самом популярном журнале Израиля.

«Шеф русской мафии арестован

На днях полиция Швейцарии выступила с обращением к полиции Израиля, полиции США и стран Европы с просьбой предоставить все сведения о незаконной деятельности Сергея Михайлова, одного

из “крестных отцов” русской мафии. Недавно в Цюрихе Михайлова арестовали. Он подозревается в серьезных экономических преступлениях. Сейчас, после задержания Михайлова, власти Швейцарии собираются наложить арест на его счета в местных банках. Общая сумма, обнаруженная на указанных счетах, равна 20 миллионам долларов.

Ури Авнери».

ПОЛИЦИЯ ИЗРАИЛЯ

Центр автоматической обработки данных полиции Кому: посольство Швейцарии,

консульский отдел, Тель-Авив. СВИДЕТЕЛЬСТВО

Настоящим свидетельствую о том, что израильская полиция не располагает криминальными данными относительно указанного ниже гражданина.

ID № 30998226

Господин Сергей Михайлов

Место и дата рождения: 07.02.58, СССР Фотография прилагается ниже

Проверка проведена в реестре криминальных данных о преступниках, созданном в 1981 году.

Начальник центра автоматической обработки данных полиции.

Иерусалим.

Следом за Левинсоном свидетельское место занял еще один рассказчик – инспектор криминальной полиции Израиля Рувен Раскис. В свое время именно он подверг Михайлова в женевской тюрьме Шан-Долон двенадцатичасовому изнурительному допросу, методично повторяя одни и те же вопросы, суть которых сводилась к одному: каким образом Михайлову удалось получить израильское гражданство. Но сейчас, выступая в качестве свидетеля перед судом, израильский полицейский был предельно лаконичен. Он поведал суду, что Михайлов гражданства государства Израиль лишен и против него возбуждено уголовное дело.

– Если против меня возбуждено уголовное дело, то вы, наверное, можете представить соответствующие документы, свидетельствующие об этом, – сказал Сергей Михайлов, обращаясь к свидетелю. – И еще один вопрос. Есть ли у вас утвержденное Высшим судом справедливости Израиля решение о лишении меня гражданства?

– Признаться, я полагал, что все эти документы уже имеются в деле, и потому с собой не взял никаких материалов. Впрочем, я должен проверить, – забормотал полицейский, водрузив прямо на свидетельскую трибуну свой портфель, открыл и на глазах у всех стал перетряхивать его содержимое. Потом он захлопнул портфель, беззвучно пошевелил губами, снова портфель открыл и извлек оттуда несколько скрепленных листков бумаги с текстом, напечатанным на иврите. Эти листки господин Раскис издали продемонстрировал сначала судье и присяжным, затем прокурору, после чего проворно убрал их в портфель, напыщенно заявив, что в случае надобности суд может рассчитывать на получение данного материала.

Что же произошло на самом деле? В свое время следователь Зекшен несколько раз посетил Израиль. Многократно перечитав протоколы допроса Михайлова израильским полицейским, Зекшен не приобщил к делу полной стенограммы допроса, а повыдергивал из нее лишь те страницы, которые, как ему казалось, могли впоследствии скомпрометировать Сергея Михайлова. Но все подозрения рассыпались, словно песочный домик, под напором волны, и Зекшену, в конце концов, не оставалось ничего иного, как вовсе изъять из дела израильский эпизод. Не пригодились ему в том числе и банковские документы. Дело в том, что Израиль не раз заявлял во всеуслышание, что не собирается выдавать банковские тайны тех вкладчиков, дела которых по тем или иным поводам разбираются следственными органами других стран. Однако по поводу Сергея Михайлова Израиль позволил себе необъяснимое отступление от общего правила. Из банка в адрес следователя поступила бумага, в которой не только указывались количество денег, помещенных на счет, и их прохождение, но даже и многочисленные детали, так сказать, частного порядка. Так, например, в присланном из Израиля документе содержались показания банковских служащих, которые рассказывали, как, например, был одет господин Михайлов в тот день, когда явился в банк, какие люди его сопровождали. Но в итоге даже Жоржу Зекшену стало понятно, что появление в банке Михайлова в сопровождении переводчика, одинаково хорошо знающего как русский язык, так и иврит, еще не является криминалом.

Впрочем, Зекшену и в голову не пришло проинформировать своих израильских коллег о том, что материалы по Израилю за полной их бездоказательностью им из дела почти полностью изъяты. Так что Рувен Раскис, явившись в суд в качестве свидетеля обвинения, оказался перед председательствующей и присяжными, как говорят в Израиле, с опрокинутым лицом.

Услышав, что вопросов к нему больше нет, полицейский из Израиля поспешно удалился. А госпожа Сталдер объявила, что на сегодня допрос свидетелей закончен и она приступает к чтению документов, приобщенных к делу. Оглашение этих документов продлилось до позднего вечера, и это был единственный день процесса, когда пресса позволила себе передышку. Впрочем, на следующий день выяснилось, что отдыхали далеко не все журналисты. Ежедневная газета «Трибюн де Женев» решила и на этом безрыбье поймать щуку. С утра весь город был завален листовками с кричащим заголовком

«Специальный агент ФБР разоблачает “крестного отца” русской мафии». С помещенной в центре листовки фотографии глядело строгое, неулыбчивое лицо Роберта Левинсона. Но, несмотря на призывную листовку, выпущенную, совершенно очевидно, для поднятия тиража, «Трибюн» все же не рискнула исказить суть свидетельских показаний Левинсона и ограничилась лишь броским заголовком, суть которого никак не соответствовала содержанию статьи.

От первого лица

Сергей МИХАЙЛОВ:

У меня действительно были планы, связанные с развитием бизнеса в Израиле, но почти с самого начала все в этой стране не заладилось. Не получились деловые контакты, да и личные отношения не сложились. Мне бы не хотелось в подробностях говорить об этом неудачном и довольно скоротечном браке. И вовсе не из-за нежелания ворошить грязное белье. Я вообще считаю: не по-мужски обсуждать поступки женщины. Ну, если говорить совсем коротко, то скажу лишь то, что это был роман, быстро вспыхнувший и также быстро угасший. Уже вскоре я понял, что мою избранницу не устраивает участь жены, которая верно ждет мужа, мотающегося по всему белу свету. Я не стал препятствовать ее

«новому счастью», мы официально развелись, и я полагал, что на этом поставлена точка. Но когда началось следствие в Женеве, израильтяне повели себя по отношению ко мне, мягко говоря, некорректно. Будучи гражданином Израиля, я не получил никакой поддержки от консула Израиля в Швейцарии, газеты публиковали обо мне всякие небылицы. Дошло до того, что ведущая израильская газета напечатала заметку о том, что в одной из гостиниц были обнаружены трупы Михайлова и Аверина. Когда же адвокат припугнул редакцию, что обратится в суд, газета опубликовала поистине идиотское опровержение. В газете было сказано, что в Тель-Авиве были действительно обнаружены трупы Аверина и Михайлова, но оба убитых являются лишь однофамильцами Виктора Аверина и Сергея Михайлова. И хотя израильская полиция прислала официальный документ о том, что я никаких преступлений на территории этой страны не совершал, израильские банки обошлись со мной так, как они не обходятся даже с преступниками: следствию были предоставлены все данные о моих счетах, хотя всему миру известно, как израильские банки свято оберегают тайну своих вкладчиков. Мои счета не были засекречены, эта информация из Израиля ничем мне повредить не могла, но меня оскорбило само отношение.

Не менее оскорбительным был и процесс по лишению меня израильского гражданства. Материалы по этому поводу готовил чиновник Министерства внутренних дел Израиля – некий Йосеф Тов. Вскоре после того, как он отправил все материалы в суд, появились публикации о лишении меня гражданства, хотя дело еще на тот период даже и не рассматривалось. А спустя буквально неделю-две сам Йосеф Тов стал героем газетных публикаций. Его уличили в получении взяток и выдаче разрешительных удостоверений на работу в Израиле палестинцам. Разразился страшный скандал. Я читал в газетах отчет о судебном процессе, и меня поразило то, что даже адвокат Това практически отказался его защищать. Защитник сказал, что у него нет оснований убеждать суд в невиновности своего подзащитного. Адвокат лишь просил сделать снисхождение при вынесении приговора, учитывая возраст подсудимого (Тов – весьма пожилой господин), какие-то особые семейные обстоятельства, о которых газета предпочла умолчать, и тот факт, что Йосеф Тов выразил желание добровольно сотрудничать со следствием. В результате тюремное заключение суд заменил ему крупным денежным штрафом, условным сроком наказания и принял решение запретить Йосефу Тову когда-либо работать в органах внутренних дел Израиля. Разумеется, мои адвокаты поставили под сомнение материал, подготовленный столь недобросовестным человеком. К тому же судья, ведущий мое дело, высказал мнение, что окончательное решение о моем гражданстве может быть принято только при моем непосредственном участии, когда я смогу ответить на все инте-ресующие суд вопросы. Но, несмотря на это, многие газеты поспешили опубликовать сообщения о том, что Михайлов-де лишен израильского гражданства.

Но газеты газетами, к их лжи я уже привык. А то, что позволил себе откровенную ложь на суде сотрудник полиции, приведенный к присяге, меня немало удивило. Собственно, я вообще не предполагал, что израильтяне пришлют на суд свидетеля обвинения. О чем можно было свидетельствовать после того, как из информационного центра полиции поступил официальный документ о моей полной непричастности к какой-либо криминальной деятельности? Впрочем, как я уже убедился, ложь границ не имеет, видно, и израильтяне решили внести свой вклад в борьбу с «русской мафией».

В поисках ненайденного

Женева, площадь Бург де Фур, 1, Дворец правосудия. 4 декабря 1998 года. Утро – день.

В этот день вся пресса с нетерпением ожидала допроса свидетеля обвинения – аккредитованного в Женеве корреспондента российского информационного агентства «Новости» Игоря Седых. Журналист-свидетель – такое встретишь нечасто, к тому же Игорь знаком с большинством журналистов, освещавших процесс Сергея Михайлова. Одним словом, все предвещало если не сенсацию, то по крайней мере репортажи, полные достаточно острых моментов. Сразу после того, как судья объявила о свидетельствовании Седых, с протестом обратились адвокаты. Паскаль Маурер заявил, что господин Седых все эти дни постоянно находился в здании Дворца правосудия, судя по всему, внимательно следит за ходом процесса и потому не может быть официальным свидетелем. Игорь сам дал повод адвокатам для подобного протеста. После того как в первый день суда его попросили покинуть зал, он сделал еще одну попытку – пришел на очередное заседание, уселся не в ложе прессы, а среди посетителей, но снова был замечен и снова удален. Тогда Игорь обосновался в одном из многочисленных фойе Дворца правосудия, а нужную ему информацию собирал в перерывах, настойчиво донимая вопросами коллег. Все же Антуанетта Сталдер сочла, что Седых может свидетельствовать в суде, и обратилась к нему с вопросом, какими языками свидетель владеет.

– Я говорю на французском, но мой родной язык русский, и я бы хотел говорить именно на родном языке, учитывая, что здесь необходима предельная точность формулировок, – заявил Седых. – Вскоре после одной из публикаций о Сергее Михайлове ко мне в дом пришли двое швейцарских полицейских и сообщили, что они получили из России факсовое сообщение, в котором содержится информация о моем предполагаемом убийстве, – продолжил Игорь Седых. – Незадолго до этого в моей женевской квартире раздался телефонный звонок. Звонивший мужчина представился мне как Виктор Аверин. Подчеркиваю, я не могу утверждать, что вел по телефону разговор именно с Виктором Авериным, я лишь утверждаю, что человек назвался этим именем. Когда ко мне пришли полицейские, они поинтересовались, был ли у меня телефонный разговор и с кем. Я рассказал, что разговор с человеком, который представился Виктором Авериным, шел о моей статье, опубликованной в газете

«Московские новости» 7 января 1997 года. Разговор этот был долгим, достаточно жестким и шел на повышенных тонах. Мой собеседник выражал недовольство статьей, говорил, что она содержит клевету и тем самым наносит урон не только самому Михайлову, но и его семье, друзьям. Человек, с которым я беседовал, излагал свою версию происходящих с Михайловым событий, называл факты в подтверждение этой версии. Я ответил, что я и не собирался обвинять в чем-либо Сергея Михайлова, а лишь изложил ситуацию с точки зрения обвинения и защиты. Я повторил, что в статье нигде не сказано, что Михайлов – преступник и вообще нарушитель закона. Но человек, назвавшийся Авериным, убеждал меня в том, чтобы я написал новую статью. Я согласился встретиться с адвокатами Михайлова и взять у них интервью. Вскоре после этого разговора я встретился с адвокатом Ральфом Изенеггером и взял у него интервью. Вот, собственно, и вся история.

– В деле содержатся данные, что все было несколько иначе – не вы связались с адвокатом Изенеггером, а он с вами и предлагал встретиться.

– Нет, все было так, как я сейчас рассказал.

– Знакомы ли вы с прокурором Кроше? – спросила свидетеля судья.

– Еще до дела Михайлова я встречался с господином Кроше и вел с ним разговор о борьбе с организованной преступностью в целом.

– Что вы ответили полицейским, когда они сообщили вам об угрозе, исходящей из России? – задала еще один вопрос судья.

– Я ответил, что мне об этом ничего не известно.

– А у нас есть данные, что вы ответили иначе. Вы сказали, что хотели бы подумать, прежде чем дать официальный ответ, – резко возразил прокурор. – А теперь я хочу задать вам вопрос. Были ли в ваш адрес сделаны угрозы во время телефонного разговора с господином Авериным?

– Прямых угроз не было, – ответил Седых. – И вообще, смотря как воспринимать. Если меня спросят, было ли на меня оказано давление, я отвечу – да. Но если меня спросят, были ли угрозы, я отвечу – нет.

– Значит, вы утверждаете, что угроз в ваш адрес в телефонном разговоре не содержалось? – уточнил адвокат Реймон.

– Я утверждаю, что угроз в мой адрес не содержалось, – подтвердил Седых. – Более того, когда разговор уже подходил к концу, мой собеседник извинился за то, что, возможно, сказал что-то не так.

– Вы утверждаете, что нити от меня и «Солнцевской» группировки тянутся к убийству Листьева и Слабынько? – спросил свидетеля Сергей Михайлов.

– Нет, я этого не утверждаю и никогда не утверждал, – ответил Седых. – Мои материалы в большей степени носили компилятивный характер, я пользовался в качестве источника информации газетными публикациями, обобщал их. Лично мне о том, кто убил Листьева и Слабынько, ничего не известно. Да, я знаю, что была такая версия, которая связывала с этим преступлением господина Михайлова, но мне также известно и то, что эта версия отпала.

– Спасибо, у меня больше нет вопросов к свидетелю, – сообщил Сергей Михайлов.

Во время перерыва Игорь был оживлен, делился с коллегами подробностями. Он рассказал, что полицейские, которые явились к нему в дом, пытались его убедить в том, что его жизни угрожает реальная опасность и если он сделает соответствующее заявление, то к нему немедленно приставят вооруженную охрану.

– Я им тоже сказал, что ни о какой угрозе мне ничего не ведомо, если что-то узнаю, то сообщу непременно. Вот что на самом деле я им сказал. А не то, что утверждает Кроше, будто я хотел подумать, прежде чем сделать официальное заявление, – рассказывал Седых.

Закончился перерыв, и все снова поспешили в зал, где должен был сейчас давать свидетельские показания бывший адвокат Сергея Михайлова, отбывший несколько месяцев тюремного заключения Ральф Освальд Изенеггер.

* * *

Документы уголовного дела № Р998096

Женева Дворец правосудия 16 марта 1998 года

ПОСТАНОВЛЕНИЕ О ПРОВЕДЕНИИ ОБЫСКА И ИЗЪЯТИЯ

Рассмотрев уголовное дело № Р129798, на основании заявлений и собранных на сегодняшний день признаков по делу, в связи с тем, что были приняты значительные меры для того, чтобы средствами, противоречащими праву, сорвать следственные действия, предпринятые судебным следователем по делу № Р998096 в отношении господина Сергея Михайлова,

что выражается, в частности, в том, что из места содержания под стражей в Женеве господин Сергей Михайлов продолжает руководить своей организацией и вмешивается с тем, чтобы изменить доказанные признаки путем отдачи словесных приказов, а именно письменных распоряжений, адресованных членам своей организации,

что также, находясь в тюрьме Шан-Долон, господин Михайлов даже получает письменную информацию и сообщения,

что установлено, что эти передачи происходят, в частности, через господина Ральфа Освальда Изенеггера, родившегося 17 февраля 1967 года, одного из женевских адвокатов, осуществляющих защиту господина Сергея Михайлова по делу № Р998096,

что необходимо расследовать всю информацию, не относящуюся в строгом смысле к деятельности защитника по делу № Р998096, переданную через господина Ральфа Освальда Изенеггера, которая может быть, в частности, представлена в виде рукописных документов господина Сергея Михайлова, записок господина Ральфа Освальда Изенеггера или третьих лиц или любой другой поддержки, которая может содержать эти сведения.