Текст книги "Михайлов или Михась? (СИ)"

Автор книги: Олег Якубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц)

– Я не верю австрийской полиции, к тому же в Австрии, если бы я дал показания по делу Михайлова, моя жизнь подверглась бы опасности. В США более совершенная юридическая система, к тому же я решил, что в этой стране я буду в безопасности.

Несмотря на весьма слабую логику такого утверждения свидетеля, следователь тем не менее пояснениями Шранца вполне удовлетворился, и в деле № Р 998096 появились очередные, не подтвержденные никакими документами, свидетельские показания. Вот что поведал Майкл Шранц. В Вене он работал в службе охраны одной из крупных фирм, возглавлял которую бизнесмен, говоривший на русском языке. В фирму частенько наведывались приезжие из России, один из них сразу привлек внимание Шранца. Это был человек высокого роста, крепкого сложения, и глава фирмы всегда встречал его с подчеркнутым радушием. Как выяснилось, это и был Сергей Михайлов. На первом допросе Шранц утверждал, что разговоры Михайлова со своим шефом он слышал только тогда, когда находился в приемной. Именно из подслушанных разговоров Шранцу стало ясно, что гость, то есть Михайлов, несомненно, принадлежит к российским криминальным структурам.

– Откуда такой вывод? – поинтересовался следователь. Шранц охотно пояснил: существуют в русском языке слова,

которые употребляются лишь людьми, принадлежащими к криминальным структурам, и эти слова, дескать, ни с какими другими не спутаешь. Свое знание русского языка новоявленный свидетель объяснил тем, что его мать по происхождению югославка, а так как русский и югославский языки по звучанию очень похожи, то для него, Шранца, не представляло никаких проблем понять суть разговоров, которые велись между главой фирмы и господином Михайловым.

Поначалу следователя вполне удовлетворили такие показания, но во время заседания Обвинительной палаты, когда женевцы ухватились за нового свидетеля, как за спасательный круг, стало ясно, что полученные следователем сведения имеют, мягко говоря, массу логических неувязок и фактических изъянов. И потому во время последующих допросов Шранц «поднапряг память» и «вспомнил» массу иных деталей, делающих его показания более «убедительными».

Дописав эту фразу, я обратил внимание на большое количество кавычек в тексте. Но избежать этих кавычек можно только в том случае, если все показания Шранца закавычить целиком. Даже не адвокатам, а просто человеку стороннему, вовсе не знакомому с делом Михайлова, и то становится ясно, что все сказанное бывшим австрийским подданным не просто ложь, а какой-то бред, сочиненный в угоду следователю. Итак, в своих последующих показаниях Шранц уже не ссылался на то, что он слышал разговоры Михайлова со своим шефом, находясь в приемной. Майкл теперь утверждал, что он был непосредственным участником переговоров. Наверное, им обоим, и следователю и свидетелю, представлялось более естественным присутствие охранника на переговорах главы фирмы с крупным зарубежным партнером. Шранц утверждал, что именно во время этих переговоров ему удалось познакомиться с Михайловым ближе, настолько близко, что Михайлов, проникшись доверием к Шранцу, даже позволил себе обратиться к нему с некоторыми мелкими поручениями. Такими, как, допустим, убийство каких-то ставших неугодными компаньонов. Шранц, разумеется, это поручение не выполнил, и это стало, по его словам, одной из причин, заставивших искать приют и защиту от Михайлова в США.

Майкл Шранц продолжал утверждать, что все разговоры с Михайловым велись исключительно на русском языке, когда же следователь попросил его воспроизвести несколько наиболее характерных для Михайлова фраз, Шранц, нимало не смутившись, заявил, что русский язык забыл. Сказались, вероятно, волнения, связанные с событиями последнего времени. Еще год назад, утверждал свидетель, он русский язык знал достаточно хорошо, чтобы полностью понимать все, о чем говорил Михайлов, а вот теперь начисто забыл. Ну настолько забыл, что ни одного слова вспомнить не может. Поверить в эту ахинею не захотел бы даже ребенок. Зато охотно поверили взрослые и искушенные юристы – следователь Жорж Зекшен и прокурор Жан Луи Кроше, признавшие и утвердившие Майкла Шранца официальным свидетелем обвинения.

Гражданин России Александр Абрамович и гражданин Австрии Майкл Шранц совершили преступление на своей родине. И тот и другой бежали в США в надежде найти там пристанище. И тот и другой были свидетелями обвинения, давая показания против Сергея Михайлова. Параллель в их действиях проводится сама собой – уж больно эти действия одинаковы, и невольно складывается впечатление, что оба этих типа действовали по какому-то сценарию, написанному одним лицом. Вполне возможно, что автором этого сценария был Роберт Левинсон в бытность свою спецагентом ФБР. Но даже если это и не так, то и у Абрамовича, и у Шранца были все основания стремиться к тем самым «вратам великих возможностей», которые охотно открывает перед людьми такого толка Америка.

Я, конечно, далек от мысли обвинять правительство Соединенных Штатов в том, что оно осознанно создает благоприятные условия для жизни в своей стране всякого рода лжецам и мошенникам. Но существующая в США программа борьбы с «русской мафией» весьма существенно начинает заботить американского налогоплательщика. А он, налогоплательщик, не прощает никому, когда в его карманах шарят столь беспардонно. Нельзя несколько лет кряду твердить простому обывателю об эфемерной угрозе русских бандитов, которые угрожают его благополучию. Он, обыватель, должен получить подтверждение тому, что эта угроза реальна. Американцам не меньше, чем европейцам, нужен был громкий процесс, связанный с русским именем. Арест Сергея Михайлова в Женеве, возбужденное против него уголовное дело могли в итоге оказаться именно таким процессом. И каждый, кто свидетельствовал против Михайлова, мог твердо рассчитывать на благосклонность американских властей. Абрамович и Шранц прекрасно это понимали, когда принимали решение скрыться от правосудия своих стран именно в Америке. Лжесвидетельство против Михайлова становилось для них не просто щитом, но той волшебной палочкой, которая сулила безбедное существование в будущем. Ведь недаром все русскоя-зычные газеты Америки вот уже несколько лет пестрят платными объявлениями-призывами к тем русским, которые готовы поделиться имеющимися у них сведениями о российской организованной преступности. Обращаясь к властям, эти источники информации могут твердо рассчитывать, что право на жительство в США будет предоставлено не только им самим, но и их близким, а иногда даже и не очень близким родственникам. Разумеется, спецслужбы обязаны проверить любые сообщения, но, как правило, эти проверки заключаются не в сборе документальных подтверждений, а лишь в сопоставлении, так сказать, внешнего ряда показаний.

Александр Абрамович, обратившись в ФБР, дал показания о том, что «бандиты» из «Солнцевской» преступной группировки обложили его непомерным налогом и он бежал в Америку, «спасаясь от вымогательства и опасаясь за собственную жизнь». Проверка, предпринятая агентами ФБР, могла подтвердить, что Александр Абрамович действительно жил в России, действительно занимал видный пост в одной из московских фирм. Наличие серьезного капитала подтверждало, что Абрамович на самом деле являлся крупным российским предпринимателем. Таким образом, Абрамович автоматически переходил в разряд свидетелей, заслуживающих доверия. Внимание, которым дарил Абрамовича приезжающий для допросов в США швейцарский следователь Зекшен, лишь усиливало предположение о важности Абрамовича как свидетеля.

Практически точно так же осуществлялась и проверка сведений, предоставленных ФБР Майклом Шранцем. Факт его работы охранником в фирме, которую посещал Михайлов, не вызывал сомнений, все остальное, выдуманное Шранцем и преподнесенное весьма топорно, тем не менее не вызвало никаких сомнений.

И все же американцы, понимая, что Михайлов на территории их страны не совершил никакого преступления, не собирались требовать его выдачи. Их вполне устраивали деятельность швейцарского следователя и та ответственность, которую Зекшен в итоге должен был нести перед юстицией своей страны за показания свидетелей. Зекшена же, как уже не раз было сказано, совершенно не смущали ни логические неувязки в показаниях Шранца, Абрамовича и Левинсона, ни полное отсутствие доказательств в виде каких-либо документов. Ни один из экспертов, знакомясь с делом Михайлова, даже и предположить не мог, что с такой базой доказательств, вернее, с полным их отсутствием Зекшен и Кроше решатся составить обвинительное заключение и передать дело в суд.

* * *

Эта фотография обошла страницы газет чуть ли не всех стран мира: улыбающийся Сергей Михайлов рядом с Президентом Коста– Рики Хосе Мариа Фигуэросом. Однажды в Америке мне пришлось наблюдать такую сценку. Мэр Нью-Йорка приехал на Брайтон-бич и прогуливался по знаменитой дощатой набережной. Русские эмигранты тут же оставили свои шахматы, отложили костяшки домино и даже на всякий случай припрятали карты, в которые дуются здесь с утра до поздней ночи. Один из смельчаков подошел к мэру и на своем ужасном языке попросил разрешения сфотографироваться с ним. Неожиданно для всех мэр легко и с видимым удовольствием согласился, положил руку на плечо эмигранта и с улыбкой глянул в объектив. После этого началось настоящее паломничество – чуть ли не каждый, кто в этот час оказался на Брайтоне, пожелал запечатлеть себя рядом с мэром. Он никому не отказывал, терпеливо позировал перед фотоаппаратами, а тем, у кого при себе оказался

«полароид», даже оставлял автограф на моментальном снимке. Интересно, думали ли русские эмигранты, фотографируясь с мэром Нью-Йорка, что этот снимок может быть когда-нибудь использован в качестве компромата? Во всяком случае, Сергею Михайлову, когда он стоял перед объективом рядом с Президентом Коста-Рики, такая идиотская мысль даже в голову не приходила. А даже если бы и пришла, вряд ли он отказался бы от предложения Хосе Мариа Фигуэроса запечатлеться рядом с русским бизнесменом.

Предложение стать почетным консулом поступило Михайлову от правительства Коста-Рики в 1993 году. До этого момента об институте почетных консулов ему мало что было известно. Пришлось полистать справочники, специальную литературу. После этого Сергей Михайлов отправился в Министерство иностранных дел, где во время встречи с заместителем министра подробно рассказал о сложившейся ситуации. Поведал и о том, что костариканцы, сделав ему такое предложение, прежде всего рассчитывают на укрепление и расширение экономических связей с Россией. Ничего необычного высокопоставленный мидовский чиновник в этой ситуации не усмотрел и, как говорится, дал «добро» на оформление Михайловым соответствующих документов. Нужно было собрать кучу самых разнообразных справок, в том числе и о состоянии здоровья, заполнить множество анкет. Через несколько месяцев после того, как Михайлов отослал все документы, он получил паспорт Коста– Рики, в котором было указано, что податель сего документа является почетным консулом данного государства в России. А буквально через несколько дней из Сан-Хосе на имя Михайлова пришло приглашение прибыть в столицу в качестве почетного гостя и принять участие в инаугурации президента.

На инаугурацию Хосе Мариа Фигуэроса в Сан-Хосе собралось множество народу, прибыли главы государств, дипломаты, известные политики, звезды мирового кино. Вряд ли за те несколько дней, что проходили торжества, президент Коста-Рики мог выкроить хоть несколько часов для сна. Но каждому из почетных гостей он уделил внимание. Дважды встречался с президентом и Сергей Михайлов. Первая встреча была короткой, сугубо протокольной – новому президенту представили нового почетного консула в России. Наслышанный о Михайлове, Хосе Мариа Фигуэрос изъявил желание побеседовать с ним подробнее, и через несколько дней состоялась еще одна встреча. На сей раз разговор шел исключительно о перспективах экономических отношений двух стран, возможных в ближайшем будущем взаимовыгодных контрактах. Судя по реакции, президента вполне удовлетворили те коммерческие планы, которые представил ему российский бизнесмен, и он попросил Михайлова незамедлительно заняться осуществлением этих проектов. Фигуэрос, правда, посетовал, что из российского МИДа до сих пор не поступило сообщения о том, что господин Михайлов может приступить к исполнению своих обязанностей почетного консула, но президент отнес это на счет неповоротливости бюрократической машины и обещал направить в МИД соответствующий запрос. На прощание он сказал Михайлову, что хотел бы посетить Россию и намерен осуществить этот визит в ближайшие месяцы.

Вернувшись в Москву, Михайлов первым делом стал подыскивать помещение для нового представительства. Установив дипломатические отношения с Россией, Коста-Рика открыла в Москве консульство, однако ютилось оно в какой-то запущенной квартирке. К приезду президента Сергей Михайлов решил подготовиться должным образом. Однако МИД России по-прежнему безмолвствовал. Так по крайней мере считали в Коста-Рике. Однако сам Сергей Михайлов получил иную информацию. Высокопоставленный чиновник МИДа, пригласив его к себе, с раздражением заявил, что внешнеполитическое ведомство Коста-Рики буквально атакует россиян запросами по поводу Михайлова, но утверждение господина Михайлова почетным консулом в ближайшее время вряд ли возможно. Ему дали понять, чтобы он сам, добровольно отказался от этой должности, дабы не способствовать международному конфликту между странами. Сергей Анатольевич счел за благо не усугублять конфликт и направил в костариканский МИД соответствующее письмо, в котором с извинениями сообщал о невозможности исполнять обязанности почетного консула в России.

После ареста Михайлова в Женеве история с коста-риканским паспортом была интерпретирована в прессе самым вольным образом. Большинство репортеров сошлись во мнении, что Михайлов попросту купил себе паспорт почетного консула, дабы на всякий случай обзавестись дипломатической неприкосновенностью. Если бы авторы этих измышлений сочли за труд заглянуть в соответствующие справочники, они бы легко убедились, что дипломатический иммунитет на институт почетного консулата не распространяется. Большинство газет оповестило своих читателей, что, получив паспорт Коста-Рики, Михайлов принял гражданство этой страны, что также являлось чистейшей воды вымыслом. О коста-риканском гражданстве Сергей Михайлов даже и не помышлял, более того, в его дипломатическом паспорте черным по белому было записа-но, что он является гражданином России. Но суть всех публикаций сводилась к выводам, ради которых, собственно, эти публикации и появились на страницах многочисленных газет.

А выводы сводились к тому, что дипломатический статус именно Коста-Рики понадобился Михайлову для того, чтобы через эту страну наладить еще более прочные связи с… колумбийской наркомафией. Вот уж действительно: в российском огороде бузина, а в Коста-Рике – дядька. Только воспаленный мозг мог родить мысль о том, что президент Хосе Мариа Фигуэрос способствует укреплению чьих бы то ни было связей с наркомафией. Но в подавляющем большинстве публикаций история с коста-риканским паспортом и должностью почетного консула была запутана таким образом, что выявить истинную суть было просто невозможно. Но я далек от мысли обвинять своих коллег в том, что они запутались в фактах или не сумели в них должным образом разобраться. Скорее всего, репортеры действовали по принципу, что все непонятное внушает подозрение.

Нет никаких сомнений, что и в данном случае спецслужбами была хорошо организована утечка информации. Следственное досье Сергея Михайлова было, как известно, засекречено. Засекречено так строго и надежно, что ни сам Михайлов, ни его адвокаты долгое время не имели доступа к материалам дела. Каким же, спрашивается, волшебным образом попадает в прессу изъятая в швейцарском доме Михайлова его фотография с Президентом Коста-Рики? Кто этот изощренный в интригах «мыслитель», который подкинул в прессу версию о причастности Михайлова к колумбийской наркомафии? Уж не Роберт ли Левинсон совместно с Жоржем Зекшеном занимались стряпней этой газетной «утки»?

Но, кто бы они ни были, конструкция, хотя и топорной работы, получилась лихая. Любопытно, как замкнулись в итоге звенья цепи. В свое время, еще на процессе Япончика в Америке, Левинсон пытался доказать связь Иванькова с колумбийскими наркобаронами. Работая некоторое время в отделе по борьбе с незаконным оборотом наркотиков ФБР, Левинсон утверждал, что одну из сходок колумбийские наркобароны провели в Майами. Тогда конструкция Левинсона рухнула, не успев подняться: выяснилось, что Иваньков впервые приехал в США намного позже того времени, когда, по утверждению агента ФБР, в Майами собирались колумбийские наркобароны.

Во время одного из самых первых допросов после ареста в Женеве Михайлов подробно рассказывал следователю о своих зарубежных коммерческих поездках. У него не было никаких оснований скрывать, что во время пребывания в США он несколько дней провел и в Майами. Понятно, что напрямую обвинить Михайлова в том, что в Майами он отправился для встречи с наркодельцами, даже такой изощренный подтасовщик фактов, как Зекшен, не мог. С таким же основанием следовало бы обвинять в причастности к наркомафии каждого туриста, который провел несколько дней на этом всемирно известном курорте. И вот тогда-то в прессу и попадает неведомыми путями фотография, на которой Сергей Анатольевич Михайлов снят рядом с Президентом Коста-Рики Хосе Мариа Фигуэросом, и на свет извлекается в совершенно извращенном виде история с несостоявшейся должностью почетного консула. Логическая цепь: почетный консул – Президент Коста-Рики – колумбий-ская наркомафия – становится достоянием журналистов, полученная, вероятно, из тех же самых источников, из каких попала к ним пресловутая фотография. Ну а дальше дело пошло по накатанной колее. Газетные публикации по этому поводу анализируются в Интерполе и заносятся в «досье» Михайлова как данные о его причастности к распространению наркотиков, а затем уже сам Зекшен, ссылаясь на Интерпол, допрашивает Михайлова по этому эпизоду. Ну прямо-таки «у попа была собака…».

Не хотелось бы опережать события в этом повествовании, но трудно удержаться. В первый же день судебного процесса над Сергеем Михайловым его адвокаты сделали официальное заявление, что против их подзащитного было создано мощное общественное мнение отрицательного характера. И произошло это из-за утечки информации, которую допустило следствие. Смею утверждать, что формирование отрицательного имиджа в прессе было лишь побочной целью следствия. Не лишней, конечно, но и далеко не главной. Используя вслепую прессу, следствие преследовало куда более практические цели. Специальный отдел Интерпола занят только тем, что отслеживает публикации криминального характера. И если какиелибо данные повторяются в печати несколько раз, то они вносятся в соответствующие файлы Интерпола и рассылаются полициям разных стран мира в виде служебных сообщений. Придумывая все новые и новые обвинения в адрес Михайлова, Зекшен, вероятнее всего, и действовал этим проверенным методом. Журналисты набрасывались на просочившуюся «из достоверных источников, близких к следствию», информацию, а следователю потом оставалось лишь набраться терпения, пока запущенная им же «утка» прилетит к нему из Интерпола и ее, то бишь «утку», уже со ссылкой на Интерпол можно будет предъявить Михайлову в качестве обвинения.

Разумеется, магистр юриспруденции Жорж Зекшен не был столь наивен, чтобы полагать, что суд примет в качестве доказательств подобные обвинения. Но ведь он, формируя образ мирового злодея, все эти годы любовно и трепетно создавал и еще один, на самом деле куда более важный для него имидж – борца со всемирным злом. И имя этого борца должно было стать известно всем на свете – Жорж Зекшен.

* * *

Мы обманываемся видимостью правильного.

Гораций

Александр Грант – ведущий криминальной рубрики в американской газете «Новое русское слово». В качестве эксперта по проблемам русской преступности Александр Грант часто выступает на страницах американской англоязычной печати, по телевидению, с лекциями на различных международных семинарах по правовым вопросам. Он автор нескольких книг, в том числе и книги «Процесс Япончика», которая получила широкое распространение в США, России, Германии, Израиле и других странах.

На протяжении двух лет Александр Грант регулярно освещал на страницах американской печати и по телевидению США ход дела Сергея Михайлова, его перу принадлежит также серия репортажей о судебном процессе, которые были объединены рубрикой «Кантон Женева против Сергея Михайлова». Надеюсь, мнение Александра Гранта о событиях, описанных в данном издании, будет небезынтересным для читателя.

«Америка вообще привыкла жить под угрозой так называемой красной опасности. Лозунг “Красные идут!” впитывался многими американцами чуть ли не с молоком матери. Это началось с отработки учений атомной тревоги в конце 1940-х – начале 1950-х годов, и, в общем, пока они жили, они боялись. Причем эта боязнь носила намного более искусственный характер, чем в Европе, потому что Европа боялась коммунистов по-настоящему: советские танки были за границей, но в пределах одних суток пробега, что было доказано. А в Америке красная опасность стала эдаким голливудско-книжнофилософским мифом. И когда Советский Союз распался, русская преступность гармонично и достаточно плотно заняла место “красной опасности”. Нужен был новый страх, ибо все мощности – и экономические, и психологические, и интеллектуальные – для этого были готовы. Русскую преступность на три четверти придумали, и на одну четверть она существовала на самом деле, хотя тоже далека была от опять-таки выдуманных и приписываемых ей характеристик. Сегодня я, занимаясь этой проблемой уже более десяти лет, могу сказать, что русская организованная преступность в Америке действительно была, но она занимала настолько микроскопическое место по сравнению с той преступностью, что творится в США, что на это смотрели не очень серьезно. Когда же в распавшемся СССР было продемонстрировано полное отсутствие надежных структур власти, американцы начали нервничать. Они увидели, что на огромной территории, которая некогда называлась Советский Союз, происходят процессы, не управляемые привычными категориями. То есть нет политиков, с которыми можно разговаривать, нет банкиров, с которыми можно договариваться, нет бизнесменов, за которыми стоит государство, а есть какие-то непонятные люди. И вот тогда Америка, другого слова не подберу, начала психовать. Она испугалась не преступников в привычном понимании слова “криминал”, а людей с деньгами, которые не хотят или не могут объяснить происхождение этих денег.

Ну вот типичная картина. Приезжает в США честнейший человек, хочет открыть бизнес, вложить несколько миллионов долларов. У него спрашивают, откуда вы взяли эти деньги, а он вместо вразумительного, на взгляд американцев, ответа начинает либо смотреть себе под ноги, либо говорить вещи, которые невозможно проверить. В результате отказываются иметь с ним дело. Замечу, что в Америке, как и в других западных странах, вообще не принято интересоваться происхождением частного капитала. Никому бы и в голову не пришло приехавшего в США английского или, допустим, швейцарского бизнесмена спрашивать, где он взял деньги. Страх перед русскими позволил нарушить это правило. Разумеется, никто из русских предпринимателей не обязан был отвечать на столь бестактный вопрос, но в итоге это привело к тому, что с русскими бизнесменами по большей части предпочитали априорно, как я уже сказал, дела не иметь. Вот что страшно. И произошло это потому, что страх перед русской организованной преступностью, нагнетаемый прежде всего журналистами, стал распространяться на честных бизнесменов тоже.

Спроси сегодня любого американца, и он с удовольствием перескажет своими словами миф о том, что три четверти российской экономики управляется организованной преступностью, сорок девять процентов российских банков контролируется мафией и так далее. Американский бизнесмен, наслушавшись этих ежедневно муссирующихся ужасов, боится брать себе в партнеры русского, ибо он боится примерно следующей ситуации. Они будут честно работать, честно зарабатывать, а потом выяснится, что русский партнер часть своей прибыли передал кому-то из “мафии”, и таким образом американец как бы содействует развитию русской организованной преступности. Поэтому русским банкам отказывают в представительстве, и сегодня в США не аккредитован ни один русский банк. Разрешают проводить какие-то отдельные незначительные операции, но на официальном уровне – табу.

Разумеется, Запад пугают не только русской организованной преступностью в целом, но и отдельными личностями, которые стали как бы олицетворением этой самой преступности. На самом деле этих одиозных личностей немного, но информация о них муссируется самая разноречивая, способная сбить с толку кого угодно. Среди этих людей – певец Иосиф Кобзон, Сергей Михайлов, покойный ныне Отари Квантришвили, отбывающий наказание в американской тюрьме Вячеслав Иванов, он же Япончик, ну и еще, пожалуй, несколько человек. Все эти люди так или иначе были созданы журналистами, их биографии представляют собой одну линию, а созданный имидж – совершенно другую, и эти две линии нигде даже, как правило, и не пересекаются. Если говорить, к примеру, конкретно о Сергее Михайлове, то не раз уже было сказано, что его дело почти целиком “создали” не сыщики, а журналисты. И так происходит не только с Михайловым. Но откуда взялись эти люди, откуда они выплыли – вот что забыли объяснить российские журналисты. А может быть, не забыли. А не хватило им честности, знаний объяснить это. Допускаю мысли, что могло не хватить смелости, ибо для того, чтобы объяснять правду, тоже нужна смелость, нужно тоже идти на какой-то риск. Почему российский певец Кобзон, любимец миллионов зрителей, вдруг стал миллионером и бизнесменом? То, что не говорит об этом сам Кобзон, это понять можно. Он оберегает свою коммерческую тайну – и правильно делает. Но журналисты-то, этой тайны не зная, выдумывают черт-те что. Тысячи певцов, актеров Запада занимаются бизнесом, но для их поклонников главным является их талант. Российским журналистам таланта Кобзона оказалось маловато, надо найти что-то “жареное”, а когда не находится, то в ход идут откровенные вымыслы.

Приведу в пример работающего ныне в Венгрии бизнесмена Семена Могилевича, который тоже попал под обстрел журналистов. Кто-то когда-то написал, что Могилевич продал пятнадцать ракет типа “земля—воздух” и сорок бронетранспортеров. Во всех досье ФБР, во всех файлах ФБР можно прочесть, что Могилевич продал пятнадцать ракет и сорок бронетранспортеров. Но ведь ракеты и бронетранспорте-ры – это же не иголка. Ведь такая сделка легко отслеживается спецслужбами. Должен быть какой-то конкретный российский генерал, у которого Могилевич это вооружение купил, и должен быть какой-то конкретный, допустим, саудовский шейх, которому Могилевич все это продал. Но нет, в природе не существует ни продавца, ни покупателя. Есть только Могилевич, оказавшийся в центре этой истории благодаря, мягко скажем, безудержной фантазии журналистов. И уж если журналист решил раскопать историю, к примеру, с продажей вооружения, то почему он не копает вглубь, почему он не ищет того, кто продал, почему не ищет адреса, по которому оружие отправлено? Ответ на этот риторический вопрос, мне кажется, очевиден – нет этих адресов, а есть выдуманная от начала до конца сенсация.

Аналитики, я имею в виду тех, кто стремится серьезно разобраться в ситуации, часто задаются вопросом, откуда в России внезапно появилось такое количество богатых людей. Мне ситуация видит ся такой. Когда распался Советский Союз и оказалось бесхозным огромное количество материальных ценностей и просто живых денег, нашлись люди, которые сумели эти ценности не прибрать к рукам, но разумно их использовать, не поддавшись общему разгиль-дяйству и всеобщей растерянности. Вполне вероятно, что именно эти люди обладают каким-то особым складом ума, и это их отличает от общей массы, именно это качество делает их настоящими бизнесменами. Ведь общеизвестно, что деньги – это самостоятельная сила, которая сама живет, притягивая к себе людей и одаривая тех, кто разумно этой силой распоряжается, какими-то благами. И вот эти российские деньги, оказавшись бесхозными, начали двигаться. Собственно говоря, они не возникли ниоткуда и никуда не исчезали. Просто раньше, при Советском Союзе, эти материальные ценности существовали как нечто эфемерное, работая в так называемом безналичном коридоре. А потом в силу сложившейся политической и социальной ситуации уже наполненный мешок лопнул и материализовавшаяся масса сама стала искать себе выход. И тогда нашлись люди, которые, пользуясь своими знакомствами, связями, умением убеждать, могли открыть какую-то дверь, зайти к высокопоставленному чиновнику и получить от него подпись, позволявшую переместить определенные ценности, скажем, из пункта А в пункт Б. И никакого криминала в этом нет и не было. Эти деньги, как ни фантастически звучит такое утверждение, никому не принадлежали, потому что не было государства – в привычном понимании. И, разумеется, когда новоявленные миллионеры, не считавшие нужным скрывать свое богатство, выплыли на поверхность, они вызвали ненависть окружающих, и толпа завопила: они же мироеды! Но так было в 1917-м, так было во время восстания Болотникова, так было всегда… Гнев плебса всегда выражается примитивной формулой: мироеды наживаются на бедных. А никто ни на ком не наживался. Никто ни у кого денег не воровал. Но сейчас у этих самых миллионеров возникает оторопь. Не объясненная в свое время ситуация, когда использовались связи, личные отношения, склад ума и так далее, теперь работает против них. Россия выходит на второй этап развития капитализма, когда основой становятся инвестиции. Эти люди начинают страдать от необъясненности. И вот тут уже можно проводить селекцию между тем, кого считать уголовным преступником и кого считать реальной движущей силой общества, а не сваливать их в общую кучу.

Я далек от мысли и желания утверждать, что все, без исключения, российские журналисты не сумели осмыслить всю глубину происходящих процессов. Вовсе нет. Были и серьезные исследования и искреннее желание скрупулезно во всем разобраться. Но российская пресса перестраивалась вместе со всем обществом, появилась целая категория журналистов, которые свои публикации стряпали лишь в угоду обывателю. В обиход вошли такие термины, как “рэкет”, “мафия”. Хотя сами эти понятия, вернее явления, были с правовой и даже смысловой точки зрения предельно искажены. Ведь что такое рэкет даже не в западном, а просто в юридическом понимании? Рэкет – это и есть понятие организованной преступности. В России же рэкетом стали именовать вульгарное вымогательство, движение так называемой крыши. Несколько лет назад здесь создался совершенно не защищенный класс новых предпринимателей. С одной стороны, этот класс всячески выталкивался наверх новой властью. Это была опора и надежда общества, новые российские капиталисты, на которых делала ставку власть. Но, с другой стороны, это были совершенно бесправные люди, интересы которых не были представлены ни юридически, ни экономически, ни нормативными актами. И эти люди вынуждены были создавать соответствующие защитные структуры. Обладающие более или менее серьезным капиталом создавали собственные структуры, кто помельче, предпочитали создавать не собственную структуру, а обращаться в уже существующие. И то, что сейчас в российской печати говорится о рэкете, надо строго дифференцировать. Наверняка какая-то доля правды в общем сложившемся мнении есть. Никто не говорит, что в России рэкета не существует. Рэкет стал одной из основных форм отъема денег у преуспевающих людей. Если у какой-то части населения появилось больше денег, то появилась другая часть, которая эти деньги захотела отнять. Среди защитных структур были и такие, которые занимались открытым бандитизмом, вымогательством, но были и те, кто попросту защищал свой бизнес от влияния извне. Их же в глазах общества, иными словами, формируя общественное мнение, никто не разделял.