Текст книги "Композитный призрак замка Мальборк (СИ)"
Автор книги: Октавия Колотилина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)
Одо с подозрением всматривался в лицо рассказчика. У Греты был стальной взгляд. Не в том смысле, что им можно капусту рубить. И не в том, что его много раз совали в пекло, а потом дубасили молотом. Скорее в том, что его нельзя сломать, лишь согнуть немного, но он обязательно выпрямится и стукнет по лбу.
– Вижу, что не врёшь, – фыркнул Одо. – Но темнишь.
Послышались мерные шаги: из-за поворота показался Бриан. Густава он не нашёл. Бедный пьянчуга! Заблудился. Может, на обратной дороге его поискать?
Поля положили на плащ и понесли. Надо идти вперёд, письмо жгло грудь отца Антонио. Скоро рассвет. Если они выберутся засветло, то могут сразу наткнуться на татар, и тогда мейстер не увидит дым с Данцигской башни.
А потом что – снова сюда лезть? Бр-р, не хотелось бы. Но как же Густав?
Густав фон Шёнборн. Блеклая спутанная борода, отросшая намного длиннее, чем разрешено по Уставу, лиловые жгуты под глазами. В Орден старый вояка вступил после тридцати шести, когда жена с дочерью погибли от красной лихоманки. Если пиво заканчивалось раньше, чем наступало полное блаженство, он рассказывал о турнире при дворе императора Карла, о минаретах Акры.
Четыре года назад Густав участвовал в подавлении бунта под Щитно. Крестьянам запрещалось иметь дома жернова, новый закон предписывал возить зерно на тевтонскую мельницу и платить.
Кнехты вломились в хату под тростниковой крышей, перерыли тряпьё, кинули посреди земляного пола ручную меленку. Теперь следовало «изничтожить гнёздо ехидны», как выражался великий маршал.
Молодая полячка в красном платке прижимала к себе карапуза и двух светленьких девочек, которая постарше – с плетёным распятием на шнуре.
Густав потряс перед ними круглыми камнями:
– Твоё? Молола?
Баба замотала головой. Рыцарь выгнал кнехтов: «Ну, пошли, пошли отсюда. Не её, значит, меленка».
Всякий раз на этом месте он заливался пьяными слезами и требовал ещё пива. Потом шептал, как командир хоругви велел поджечь дом старосты, как за волосы волокли ту самую девочку с плетёным распятием. Как кинули её в огонь…
На Густава донесли, он лишился пояса и золотых шпор.
– Конечно, любое дело на пользу Ордена – благое, – обронила Грета, перехватывая поудобнее край плаща, – но жечь деревни католиков, костёлы? Детей убивать? После такого местные и обзывают немецких рыцарей псами.
– Своих баронов пусть обзывают, – возразил Антонио. – Шляхтичи сами-то – скажешь, мало деревень польских пожгли, которые под нашими были? А князь литовский католичество принял, да потом избил сотню младенцев во Пскове.
Он затянул на латыни: «Темна юдоль сия грешная, лишь за гробом утешение, и виноградная лоза протянется страждущему» …
– И войдёте в Царствие Небесное, – подхватила Грета, но тут же смолкла и нахмурилась. Перед глазами стояла стеклянная женщина.
Отец Антонио перекрестился, отвернулся, пошуршал рясой. Что-то булькнуло.
– Литовская истинная вера не совсем истинная, – встрял Одо, тряханув носилки. Поль взвыл. – Они самовольно крестились, а это не считается. На местной вере нет добротного немецкого клейма. Теперь Ордену предстоит их обратно раскрестить, и огнём и мечом пролить свет учения заново. Умники – берутся, за что не знают, переделывай потом. Великий маршал каждый раз это говорит, когда в строю стоим, у меня уже из ушей лезет. Ты, Генрих, чем слушаешь? Гульфиком?
– Язичьники! – вскричал вдруг Поль. – Мы им несиём эту, как её… кирест! Чьего они нас бьют?
– Сильно бьют, – заметила Грета. – Тысячи белых плащей устлали поле под Танненбергом.
– А уж сколько добра там осталось, – крякнул Одо.
Грета подозрительно покосилась через плечо. После сражения коротышки неделю никто не видел, думали – избавились. Когда же появился в замке, стал в два раза толще. Плюхнулся мешком с лошади, а из сапога вывалилась очень знакомая цепочка. Именно такая сверкала на груди погибшего маршала Куно Лихтенштейна.
Отец Антонио перехватил носилки и сказал:
– Это мы под землёю ползаем, аки гремлины. А братья с печального поля давно уж сидят за столами с угодниками, пьют вино и закусывают изюмом.
– Ага, и золото им ни к чему, – пробубнил Одо, разминая затёкшие руки.
Бриан вложил меч в ножны и сменил Грету. С потолка уже не сочилась вода, ход стал шире. Коротышка то и дело склонялся к раненому, который что-то шептал.
– Рана тяжёлая, вряд ли оправится, – вздохнул Одо.
Отец Антонио дернул плечом и тоскливо глянул на нечто, спрятавшееся под складками рясы. С носилок раздался хрип.
– Вы не доташите меня до Даньсига, – прошептал Поль, задыхаясь. – Отипустите в рай.
– Устав говорит нам заботиться… – начала Грета, но Одо зарычал:
– Проклятие, Генрих! Мы должны выполнить поручение мейстера, а тут чёртов призрак, и наверху куча клятых поляков. Отец, читайте отходную.
Плащ положили на землю, братья запели молитву. Неужели они вот так запросто добьют весельчака Поля де Сурте? Кто это сделает? Бриан? А если… если ей придётся? От правой кисти пошёл холод, словно рука уже заносила клинок.
Нет. Нет!
Умирающий подозвал Грету к себе, она стала на колени и услышала шёпот:
– Поселуй меня.
Грета прикоснулась губами к мокрому лбу, но Поль с неожиданной силой притянул к себе и впился в рот.
Она еле вырвалась, отшатнулась, спина клацнула о кирпичи. Отдышавшись, выдавила:
– Поль, ты чего? Содомский грех…
Бриан с подозрением рассматривал Поля, который пытался смеяться, зажав живот. Одо откровенно хохотал. Неужели это была шутка? Они вовсе не собирались никого добивать, просто разыгрывали? Вот идиоты.
– Да хватит тебе, Генрих! – выдавил сквозь смех Одо. – Мы-то знаем, что ты девушка.
Грете вдруг показалось, как будто она в кошмарном сне, где идёшь по улице, прохожие оглядываются, ты смотришь на себя и видишь, что забыл одеться. Она пробормотала:
– Но… Откуда? Четыре года без нормального мытья, переодевание у коня в стойле, чёртов гульфик натирает… Как вы могли догадаться? Вам комтур открыл?
Бриан отводил глаза и весь покраснел.
– Комтур скажет что-нибудь, жди, – ухмыльнулся Одо. Те семь зубов, которые у него остались, походили на болотные осины. Хотя нет – кривее и желтее, и ещё больше лишайника. – Это Поль ещё в прошлом году заметил, когда ты после тренировки стянула кольчугу и оказалась в мокрой рубашке. Не знаю уж, какие прыщики он там разглядел, я бы ни в жизнь не догадался, у Феда побольше будут. Но мы потом проверили в гданиско.
– Получается… – Грета попыталась сглотнуть, однако в горле совсем пересохло. Восьмиугольник навершия лёг в ладонь; даже он не успокаивал. – Весь замок обо мне знал?
– Почему это – весь? – оскорбился Одо. – Только братья. Ну и отец Антонио.
Грета взглянула в сторону священника: тот прятал улыбку и быстро-быстро перебирал чётки. Подняв плащ, снова двинулись в путь. Одо продолжал:
– Начальству мы не докладывали, полубратьям и кнехтам не говорили. Да кто бы проболтался, того бы Бриан сразу в гданиско утопил. Не представляешь, он с тобой как наседка…
«Гданиско» называлась башня, к которой ходили из Высокого Замка по длинной галерее с целью… гм… излить лишнее. Под башней протекал ручей, туда с большой высоты и валились все отходы. Поговаривали, что пол в гданиско откидывается, если потянуть за специальную верёвочку; именно из-за этого неугодные мейстеру люди бесследно исчезают. Якобы.
Каждый раз, когда Грета посещала данное удобство, она боялась потянуть не за ту верёвочку.
========== 7. Бой под землёй ==========
Стало суше. Коридор раздался вверх и в стороны, открылся небольшой круглый зал. У стен валялись тонкие доски и обручи – видимо, когда-то здесь стояли сундуки. Тайная сокровищница Ордена? Разбойничий схрон? Никто этого уже не мог сказать, и ни одной монеты давно не осталось.
От сапог поднимались облачка пыли. Нести плащ было неудобно, край так и норовил выскользнуть из ладони Греты. Шедший первым с факелом Бриан резко вскинул руку – все остановились.
И тогда стало слышно шаги сзади. Металлические, ритмичные, как будто идёт больше одного человека, но в ногу.
Поля устроили подальше, возле остатков сундуков, воткнули в щель факел. Отец Антонио присел рядом, сложил ладони перед носом. Все остальные достали из заплечных мешков шлемы, взвели арбалеты и прижались к стенам у прохода. Грета глянула во тьму: там плыли два огромных синих глаза, свет от них блестел на влажных стенах.
Двое.
Арбалет новенький, с железной дугой, с немецким воротом, по ручке вьются цветы. Он не подведёт.
Шаги ближе. Бриан покачивает головой – рано. Ближе… Кивает – залп!
Грета нажала рычаг, метя по светящимся кругам.
Её болт попал прямо в фонарь, тот погас. Остальные стрелы чиркнули по нагрудным пластинам, только поцарапав. Призраки остановились и нараспев сказали:
– Производится усовершенствование.
Второй залп пришёлся по фонарям. В этот раз болты отскакивали и бессильно валились. Неужели их светильники стали прочнее?
Бриан вжался в стену, скользнул к врагам, рубанул сбоку по шее – но клинок отскочил от латного ожерелья. Первый призрак ведь не носил такого? И из чего сделаны нагрудники, раз даже гесселен – отличный немецкий арбалет – не пробивает?
Золотые воины ударили кулаками в шлем и грудь так, что тяжёлый Бриан полетел на середину зала, словно чучело для тренировок. Враги устремились за ним.
Грета лихорадочно крутила ручку механизма. Отбежав, она прицелилась в пустую глазницу, чёрный круг с щелью возле переносицы.
Болт вошёл точно, на половину длинны.
Однако призрак не упал, он рывками согнул руку и выдернул стрелу, затем прошёл к раненому Полю и взвалил его себе на плечо. Второй в это время поливал всё кругом адским огнём, грохот стоял, как от пушек.
Грета бухнулась на пол, осколок кирпича чиркнул её по лбу.
Одо завопил, выронил взведённый арбалет. Грета перекатилась ближе, схватила оружие и пустила стрелу второму призраку в прорезь рта.
Тот выстрелил в неё, но девушка сжалась в клубок, луч пробил кольчугу, ожёг правое бедро.
Внезапно канонада прекратилась. Из потолка с шуршанием тёк песок, размеренная поступь затихала в отдалении.
Грета подняла голову, закашлялась от пыли:
– Ушли? Почему они нас не добили? Эй, есть кто живой?
Рыжая груда рядом зашевелилась, обломки разъехались и вылез Одо, весь серый.
С трудом поднявшись, Грета кинулась к Бриану. Тяжёлых ран она не нашла, однако привести в чувство удалось не сразу, пришлось стянуть шлем, зажать нос, полить из фляжки водой. Рыцарь сел и схватился за голову.
Отца Антонио в зале не оказалось. Грета услышала торопливый шёпот дальше по коридору, пошла туда с огнём и обнаружила потерявшегося – он лежал, прикрывая голову молитвенником.
– Вставайте, ради Пресвятой Девы, – попросила она, помогая. – Призраки забрали Поля. Интересно, зачем? И Густав исчез, а после их стало двое…
– Хочешь сказать, упыри превращают людей в своих? – Одо оттёр слезу. С прованцем они вечно устраивали каверзы, ходили везде вместе, даже над комтуром подшучивали. Он не раз грозился утопить друзей в гданиско. А теперь…
Грета кивнула:
– Помните ту штуку, которую подобрал Фед? Это не гривна была, а мокрица, просто свёрнутая. Они сворачиваются, когда спят, ну, когда зимуют или есть нечего. А у Феда за пазухой она пригрелась и укусила его, и такая же влезла в ноздрю Густава, и он тоже стал призраком.
Отец Антонио заскулил, в открытую достал фляжку и стряхнул в рот последние капли.
– Хм, откуда ты вот всё это знаешь? – Одо с ног до макушки оглядел Грету. – Или сама упыриха?
– Мне Святая Варвара шепнула, – объяснила та, потому что не знала слов «дедуктивный метод» и «женская интуиция». – Скорее! Тут осталось полчаса хода, если поспешим, успеем до рассвета.
К выходу почти бежали, постоянно оглядываясь – не покажутся ли синие огни. Сзади кралась бархатная темнота, в плеске и шуршании чудилось тиканье. Грета и Одо несли факелы. Бриан с трудом переставлял ноги, и Грета взвалила его руку себе на спину, помогая идти. Его мешок со шлемом пришлось бросить, дротик перевесить себе.
Правое бедро саднило. Комтур хотел, чтобы она осталась здесь. Обойдётся.
Они и письмо передадут, и сигнальный огонь на башне зажгут, и обратно ещё вернутся. Только не этим путём. Ох, не этим!
Трудно. Рука у рыцаря тяжелее, чем ствол большой пушки. Ну давай же, ещё шаг…
Стены раздались в стороны, потолок поднялся. Вон уже видно железную дверь, почти выбрались!
– Погоди, дай отдышаться, – с трудом выдавил Бриан.
Грета прислонила его к стене и посветила факелом: на бледном лице чётче проступили оспины.
Предки Бриана д’Артуа были из Лотарингии, прадед приехал на службу в Кёльн. За рвение ему было пожаловано поместье и пять деревушек, дед выстроил замок. Его сын Робер привёз сарацинку из похода, которая родила мальчика. Роберу вскоре сосватали дочь соседа, чтобы объединить земли. Все владения, замок, слуги отошли её отпрыскам, и едва Бриану исполнилось четырнадцать, бастарда с парой пажей отправили в Пруссию.
Он почти каждую неделю сражался с заезжими рыцарями, всякий раз получая своё количество палок: братьям разрешалось выходить на ристалище только по приказу начальства. Впрочем, комтур не наказывал слишком строго, ведь все трофеи шли в орденскую казну. А проигрывал Бриан не часто. Многие отказывались драться, только взглянув на мощную фигуру – дескать, пояса-то рыцарского у тебя нет. Но теперь, когда он у д’Артуа появился, все гости стали очень-очень вежливы с сыном сарацинки.
Он выйдет отсюда. Даже если придётся на себе нести, волочь – призраки не получат его, хватит с них Поля!
– Как тебя на самом деле зовут? – спросил Бриан мягко, как никогда не говорил.
– Грета.
– Грета… Надо же, и мою младшую сестру также. Знаешь, Грета, ты такая… Как оазис в песках Палестины.
– Идёшь, идёшь, а напиться нельзя?
– Да. То есть нет. Я о другом… Ты исключительная, вот. Не подумай обо мне ничего дурного. Поклоняются же святым ликам, молчаливо, издали…
Грета смотрела в глаза цвета гречишного мёда и от груди вниз опускалась блаженная слабость, разливалась до кончиков пальцев. Этот человек больше года хранил её, а она и не знала. Следовал всюду, защищал от нападок, урезонивал братьев. Предупредил о приказе, который отдал комтур. Если бы не он – как бы Грета спаслась?
Тайный ангел с рябым носом. Ближе…
Грешница, Лилит. Этот рыцарь давал обет целомудрия, а глупая девчонка совратила его с истинного пути, из-за её лжи чистая душа будет вечно страдать.
Нет, Грета д о л ж н а так думать. Но вместо этого она всем телом дрожит, и чёрную щетину на смуглых скулах хочется пригладить, и плечи у него широкие, надёжные…
Рыцарь протянул ладонь, чтобы прикоснуться к щеке Греты. Та замерла…
И отпрянула:
– Настоящий Бриан никогда бы мне не признался!
Указательный палец открылся, из кончика выползла золотая мокрица, шлёпнулась на пол. Тварь шмыгнула к ногам Греты, но девушка воткнула в неё меч. И сжала себя в кулак, пытаясь собраться:
– Говорила я тебе – не ходи за Густавом.
– Не беспокойся, у него там в штанах уже всё железное, – монотонно произнёс подошедший Одо. Левый висок коротышки отблёскивал золотом.
Он же во время боя закричал от боли, а ранен не был! Точно. Значит, его тогда укусили.
Одо кинул мокрицу, Грета отшвырнула её мечом и выставила клинок, тяжело дыша. На Бриана – бывшего Бриана – нацелилось копьё.
Братья синхронно сделали шаг назад.
Из пройденного коридора показалось трое золотых призраков, абсолютно одинаковых. Где толстый Фед, весёлый Поль, растяпа Густав? Кто из них кто?
Уже не узнаешь.
Неуязвимые, холодные, правильные. Не такими ли предписывает быть нам Устав?
– Бегите, отец! – крикнула Грета.
Спятивший от страха Антонио навалился на дверь, та поддавалась неохотно, видимо, снаружи занесло песком. Что за ней? Дикий лес – или лагерь татар? Пусть что угодно, лишь бы выбраться уже из подземного кошмара!
Призраки устремились к священнику, Грета преградила им путь. В глазницу среднего полетел дротик – однако из золотого лба выдвинулся щиток, наконечник звякнул об него, отскочил.
Они учатся, улучшают броню! Причём очень быстро. Растёт она у них, что ли?
Бесполезно сражаться с адским отродьем, всё равно проиграешь. Если Грета при жизни не могла одолеть Феда, Густава и Поля, как справится теперь, когда они стали демонами? Да при том троих разом?
Победа и не важна. Только бы задержать, дать время отцу Антонио.
Неуязвимые демоны? Ещё в прошлый раз заметила: доспех похож на миланский, но без латной юбки, ронделя – пластины, защищающей подмышку, налокотников. Есть набедренник, а налядвенника нет, между ногой и торсом зазор. Наколенник отсутствует.
Пригнувшись от белых лучей, Грета прыгнула, толкнула одного, второму воткнула кинжал в плечевой сустав. Тот, что был сзади, стал стрелять, задел своего же и прекратил. Меч с крестом впился ему в прореху повыше бедра, со второго удара почти отсёк ногу.
Призраки замерли:
– Улучшение, – сообщили они хором.
Однако Грета не стала дожидаться, когда враги отрастят себе рондели и наплечники. Она воткнула лезвие в зазор между грудными пластинами, где те сходились к фонарю, нажала, повернула. Из пролома забили молнии. Кинжалом рубанула крайнего по колену, пока тот заваливался, отсекла стреляющий наруч.
– Улучшение, – снова проговорили враги вместо того, чтобы драться.
Вот где их слабое место! Они совершенствуются прямо во время боя, все разом, и в это время ничего не делают. Показать вам, призраки, недостатки вашей защиты? О, работа как раз для Мастера по доспеху!
Мышцы болели. Грета рубила тугие, твёрдые сочленения – секунду промедлишь, и их закроет броня, которую невозможно пробить. «Гнад дир Готт», повторяла она про себя – «Да пребудет с тобой милость Божья».
– Иди сюда! – звал отец Антонио. Он уже приоткрыл дверь, протиснулся и теперь заглядывал, с тревогой наблюдая за боем. – Над входом скала треснула, висит на одних корнях, как бы не рухнула!
Снаружи ворвался влажный воздух, свет факела затрепетал. Повеяло летней ночью, восхитительно свежей, соснами и мятой. Птицы пробовали тренькать, звали солнце. Там, в нескольких шагах, между стволами бродят караваи тумана, небо зарумянилось, и на заросшую тропинку свешиваются спелые земляничинки. Тропинка бежит далеко, до самой дороги на Данциг, и хорошо по ней идти, оттряхивать серебристые кустики.
…Тысячи золотых воинов, которых невозможно ранить никаким оружием, подступают к стенам Нижнего Замка, проламывают лучами ворота, словно расплавленный металл, заливают Мариенбург…
Нельзя выходить. А то призраки тоже выйдут. Нужно оставить их здесь.
– Захлопните дверь, отец Антонио! – прокричала Грета, нажимая на меч, поворачивая его. – И завалите вход.
Спасительная щель со скрежетом закрылась. Факел потух. Всё-таки случилось так, как приказывал комтур: избавился он от девчонки в Ордене.
========== 8. Искушение ==========
Мертвенный свет сочился из кругов, которые ворочались на полу. Били молниями разрубленные куски, они снова сползались воедино. Откинутый в угол череп выпустил гибкие щупальца и пауком побежал к телу.
На Грету двинулись ещё двое. Одинакового роста, с золотыми черепами вместо лиц, в рясах и кольчугах, только одному кольчуга была мала и сковывала движения.
Почему они не стреляют? Пока не могут, не превратились до конца?
У правого наручи с клёпками, из-под рясы выбилась серебряная ладанка – Мария с младенцем. Это Бриан.
Если он сейчас призрак, почему не стать такой же? И они будут вместе, навсегда, как не могли быть раньше. Стоит ли сопротивляться? Или сложить оружие, пусть их тоже превращают?
Ведь т а м нет ничего. Ни рая, ни ада. Ради чего всё? Чтобы стеклянные тётки нацепили ободок?
Воин с ладанкой сделал выпад мечом – не Бриана удар, он бы сразу развалил противника напополам или голову снёс. Тем более Грета сейчас без шлема.
Ересь. Нельзя думать о нём, как о Бриане! Бриан умер, его душа отлетела на вечное пиршество, а здесь лишь дьявольский прислужник, который захватил тело рыцаря. Грета ускользнула, смела ударом «ручку от чайника».
Призрак замер.
Кисть с мечом сдавило – бывший коротышка впился в неё; по кожаной перчатке пробежала мокрица, шмыгнула в рукав. Запястье взорвалось болью, клинок звякнул о камни. Под кожей что-то зашевелилось.
Махнув кинжалом, Грета отсекла трубку на золотой голове. Это затормозило врага – на десяток секунд.
– Улучшение, – произнёс речитатив.
Два туловища уже собрались воедино, к ним пристраивались конечности.
Подобрав меч, Грета вертелась мельничным колесом, рубила и отбрасывала. Гнад дир Готт. Гнад дир Готт. Правая рука отказывала, она совсем онемела – внутри мокрица выпускала длинные щупальца, вгрызалась в мышцы.
Пещера содрогнулась, за дверью валились каменные глыбы. Как бы отца Антонио самого не придавило. Пожалуй, ни железная дверь, ни завал призраков не остановит. Может, они боятся солнечного света?
Что-то подсказывало: не боятся. Как же с ними справиться?
Грета скинула рясу, затянула её горловину верёвкой. Насаживая на кинжал головы, покидала их в «мешок». Из голов протягивались металлические щупы, впивались в ткань, разрывали.
Она накинула сверху свою кольчугу – и поволокла добычу вниз по туннелю, обратно во тьму, подальше от живых.
Правой половины тела почти не чувствовалось. Факела нет, почему всё видно? Словно тусклый синий свет заливает стены. Хор голосов звучал в голове.
«Грета, ты видела: нет никакой вечной жизни души. Мы же – бессмертны, здесь, во плоти. Тебя обманывали с детства, плели глупые сказки. Прими реальность, открой глаза».
На полотнище в трапезной распластался алерион – орёл без клюва, зато при ластах. Грета и старший брат Генрих сидят за столом, сложили ладони. Аромат гусиного паштета с миндалем охватывает и манит. Отец предпочитает размолотую пищу, в его преклонные сорок пять почти все зубы покинули своего сюзерена. Бернар, легавый пёс, тихонько-тихонько скулит под стулом и бьёт хвостом.
– Грефа, куфа ты смотфишь? – голос отца обжигает розгой. – Повтофяй: «истинно говофю тебе, ныне же бувешь со мною в раю».
Даже ослиные уши на колпаке шута торчат вверх, слушают Евангелие – Цыпка фон Таупадель приподнял их за кончики и свёл зрачки к переносице.
Камни под ногами казались хлебами, едва из печи, с хрустящей корочкой. Проломить её зубами и мять нёбом упругий кусочек, кисловатый, пахнущий дымком…
Грета шла мимо. Вот комната, где призраки утащили Поля.
Это же не обломки кирпичей, а жаренные колбаски! Солёные, с перцем, положишь на язык и брызнет сок…
Какие колбаски?! Пятница, да ещё и канун дня святого Джеймса, покровителя всех странников. Его образ появился на коре дерева в Ноттингеме…
Синие лучи метались по стенам, сзади топало пять безголовых тел. Голоса пели:
«Ты наша, ты с нами. У твоего мозга безграничные возможности. Ты будешь нашим мейстером, поведёшь нас в бой. Больше никто не нарушит Устав, больше нет места обжорству, пьянству, похоти. Посмотри, мы стали такими, как ты хотела, разве нет?»
Ноги налились тяжестью золота, идти казалось невыносимо. Слабое, глупое тело. Ты предаёшь меня, как всегда.
В уголках глаз мельтешили линии, сложные ломанные фигуры и надписи.
Грета сильнее сжала зубами губу, по подбородку текли тёплые струйки. Кровь – это хорошо. Это значит, что человек в ней ещё жив. Вниз.
«Остановись. Это мы, твои братья. Мы могли бы помочь замку, напасть на осаждающих с тыла. Ты приведёшь подмогу Ордену, хоругви, эшелоны. Не будет ни поляков, ни литвин, ни татар, ни русинов – только идеальные Рыцари Креста».
Она видела это: золотое воинство расшвыривает мерзких сарацин, отвоёвывает Гроб Господень. И не надо больше никому скрываться, прятаться. Мужчины, женщины, кнехты, мавры – все равны, все братья. Все народы. Вся Земля.
– Нет! – хрипло крикнула Грета. – Фед. Густав. Поль. Одо… Бриан – они были ЛЮДЬМИ. С их идиотскими шутками, с салом под подушкой, со вшами и шлюхами. Они не выдали меня, хотя должны были, не обидели, хотя могли. Вот кто мои братья, и души их в раю. Я иду к ним. А вы – вы просто пустые доспехи. И вы не ступите наверх!
Кирпичная кладка сменилась срубом. Здесь.
Сверху капала вода. Всего лишь прорубить гнилую древесину, проковырять песок…
Меч остался перед выходом. Неужели даже он покинул? Грета достала кинжал, но поскользнулась – и рухнула на брёвна. Силы кончились. Она приказывала себе подняться… Ничего не получалось.
Из продранной кольчуги выполз золотой череп. Грета ударом перевернула его. Чёрные щупальца извивались, вытягивались, ища опоры.
Собравшись, она стала на колени – и воткнула клинок между щупалец. Те обвисли.
– Смотрите, я сейчас уничтожу ваши головы, – кинула она призракам, которые показались в проходе. – Все, одну за одной. Не шучу. Вообще не люблю шутить.
Синий фон окрасился красным: угроза. На полу скрючился человек, и он опасен.
«Да, опасен, – согласилась Грета. – Только посмотрите получше, вы, безглазые: человек сидит не на полу, а на потолке».
Пять наручей извергли огонь. Брёвна лопнули, щепки застучали по кольчуге, ожгли миллионом стрел лоб, веки. Через мгновение мир обрушился, и тьма спасла от боли.
***
Густав. Фед. Одо. Поль. Бриан. В истории не осталось их имён, сохранилась лишь запись, что отец Антонио завалил тайный ход. Поляки поймали сумасшедшего монаха, болтающего что-то о подземном золоте и призраках, притащили к своему королю. Ягайло послушал бред несчастного и сам приставил ему провожающих через лес, потому что бесноватость в те времена считалась заразной, а тут была явная опасность для всего войска.
Отец Антонио добрёл до своих, огни на данцигской башне зажглись. Венгерский правитель Сигизмунд, получив расписку на 400 000 дукатов, нанял войска, и к Мариенбургу поспешило подкрепление. Замок выдержал два месяца осады, литовцы с поляками ушли. Но Тевтонскому ордену это не помогло. Его государство начало стремительно терять влияние, и меньше, чем через век, перестало существовать.
========== Часть II. 1. Рай ==========
Корни погружались всё глубже. Корни искали.
Около левого берега реки Ногат крутился водоворот. Течение нашло новый путь. Века он скрывался, выставлял щит из глины, а теперь поток смёл его, смешал обожжённые черепки и сырой пласт, нёсся вихрем, обрушивая туннель, как кротовый ход весной. Вода крошила каменные глыбы, строила курган для золотых тел и голов, заносила их щебнем.
Навечно ли? Кто знает.
Но корни боролись с потоком: именно здесь потерялось их сокровище. Самое ценное, что можно взять в этом мире. Сквозь плавуны и кости плиозавра, сквозь плиты песчаника, обходя обломки скал, принесённые ледником, сквозь остатки резных наличников – они пробирались, вытягивались, росли.
Корни опаздывали: сознание умирало. В его потухшем костре мерцал красным уголёк, только раздувать некому. Как жёсткий диск, который растерзан вирусами, выдран из компьютера и выброшен на помойку, всё ещё хранит дорогую фотографию.
Корни отдёрнулись: никак. Мощное течение отрезает путь, размывает груду обломков, сейчас найдёт тело и затащит под землю.
Набраться сил. Впитать влагу, солёные минералы и кислую органику.
Уголёк мигнул…
Корни ринулись наперерез быстрине – и впились в камни. Расшвыривая их, нащупали композитную броню с позолотой, отдёрнулись. Уголёк был рядом… Вот оно! Тело, истерзанное, переломанное, словно бумажное. Ничего, нужен только мозг, остальное есть в базе.
Однако и с мозгом беда: он полностью заражён кибернетикой.
Может, бросить его? В базе миллионы жизней. Что по сравнению с ними одна, полная мучений и смертей?
Каждый росток Древа уникален. Нет, Оно – не бросит.
Золушка перебирала два мешка проса и мака, смешанных злой мачехой. Хорошо – мыши помогли. Пустячное задание. Попробовала бы она отделить нейроны от микропроцессоров, которые растут из живого!
Но корни раздробили тонны гранита, чтобы сделать на Земле почву. Им для этого понадобились четыреста миллионов лет, однако справились же.
Думаете, у них не хватит терпения?
***
Грета вскочила. В трёх шагах рокотал водопад, казалось, небо валится на землю. Живот трепетал от гула, звенели пластины брони. Слева вверх поднимались уступы, которые затянула трава с листочками размером не больше пфеннига. Свешивались гибкие ветви, бугрились стволы плюща. Раздвигая лианы, пробивался ключ. Водяная взвесь закрыла небо.
И – никого.
Грета сняла шлем с навершием-ладонью. Веяло сладко и тонко: где-то рядом цветёт шиповник. Она обнаружила на себе полный боевой доспех, сюрко и ножны с мечом у пояса. Ничего себе, откуда? Отстегнула нагрудник, проверила внутренний карман куртки. Заветный папин мешочек! Пять волосков Святой Анны, их же отобрали перед казематом, как?..
Вспомнилось марево белого огня, грохот. Грета не могла выжить. Значит – это рай? Он всё-таки существует?
– Бриан! Одо! – позвала она. – Поль! Фед! Густав!
Ответа не было.
Звала снова, бросала и бросала имена с обрыва, как бросают гальку – нет, жемчужины по одной, единственную нитку перед тем, как кинуться в омут.
Ничего, найду.
Доспех давил на плечи, рубашка промокла, по подбородку стекал пот. А представь, как тяжело братьям Ордена сражаться в Палестине?
Терпи. Надо выяснить, что за место. Если это чистилище – где братья? Если рай – где святые?
Лязг отдавался эхом при каждом шаге. Перебираясь с уступа на уступ, Грета опустилась к самой воде. Квадратные валуны на поверку оказались гладкими брусками дерева, похожего на дуб, только гораздо крепче – кинжалом не проковырять.
Вода собиралась в чашу, похожую на сердце, перетекала вниз, к следующей купели. Каскад водопадов тянулся дальше и терялся среди зелени и облаков взвеси.
Четыре года Грета не плавала. Хотя река ластилась к самому замку, завлекала, как пышная цветочница, поглядывала из каждого окна.
Грета откинула кольчужный капюшон, развязала подшлемник, подошла к зелёной стене. Стену увивали старые лозы, душистый виноград свешивался гроздьями размером с барана. Каждая виноградина – словно яблоко, запотевшая, сизая.
Избавившись от перчатки, Грета сорвала одну, стёрла пальцем пушок из капелек и надкусила: сочно и сладко. Даже косточек нет.
Вторая перчатка угодила за пояс. Надо бы руки помыть.
Волны отражали зелень и сталь, качались, у дна скользили мальки. Каштановые волосы слиплись прядями, длинные не по Уставу. Где порез на лбу? Туда же угодил осколок кирпича? Правое бедро не болит…
А вода-то – тёплая!
Рвать виноград, пахнущий причастием, и нежные жёлтые груши с плотной корочкой, выплёвывать в ладонь твёрдые катышки. Длинные капли-плоды гнули к земле ветвь, которая росла прямо из гладкого уступа.
«Побеждающему дам вкушать от древа жизни, которое посреди рая Божия». Откровение Иоанна.
Значит, всё-таки это – райский сад? И что теперь, вечно питаться фруктами?
