Текст книги "Композитный призрак замка Мальборк (СИ)"
Автор книги: Октавия Колотилина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)
Одо повёл носом, схватил с ближайшей полки бутылку, отхлебнул – и поперхнулся:
– Тьфу, уксус! Герман Ганс в тот же вечер Бриана по плечам мечом стукал и всё приговаривал: «Славно врагов когтил! Кречет, истинный кречет!» Небось, загордишься теперь, на нас, сержантов, поплёвывать станешь?
Бриан во время рассказа стыдливо морщился, теребил свою ладанку. Услышав подколку, он пихнул Одо в бок и отвернулся.
Надо же – в девятнадцать лет стал рыцарем. Крупные губы, пушок вместо бороды.
И он должен убить «брата Генриха».
Убьёт? Конечно, ведь таков приказ. Потом, может, всплакнёт, помолится – да забудет.
У Греты закололо в боку, будто холодная сталь уже входила между рёбер. Бриан не только силён, он быстрее волка, не увернёшься, не отобьёшь.
Надо, чтобы Конрад отменил приказ. Но как заставишь старого палача сжалиться?
Комментарий к 3. Весёлые убийцы
(1) Поварята в жизни не встречали фрау с именем Санэпидемстанция. В лучшем случае – Констанция или Прострация. Один раз их посещала Абстракция, а затем – Абструкция. Это когда котёл со свекольной похлёбкой взорвался и пришлось оттирать потолок. Ну задолбал уже секретарь со своей ночной алхимией, хоть бы после себя посуду мыл!
(2) В скобках здесь и далее – примечания автора.
========== 4. Великий Магистр ==========
Комнатка с потайной дверью располагалась в дальней части кухни, за полкой с крупами. Сводчатый потолок нависал настолько низко, что Бриан то и дело прикладывался лбом и ойкал, коротышка Одо переводил это ойканье на «человеческий» язык. От его стараний в кувшинах скисало молоко, а отец Антонио крестился.
Толстяк Фед спорил с Полем из Прованса, что лучше: улитки или сало. Поль лез в драку за улиток.
Грета заставила братьев снять сюрко и надеть монашеские рясы, подпоясанные верёвками. Если поляки заметят вылезающих из-под земли служителей бога, они не начнут стрелять сразу. Наверное. И процессия успеет подойти к врагу поближе для рукопашной.
Рыцарь Ордена не должен показываться без своего плаща, однако Конрад оценил идею Греты. Кнехт принёс его слова: Магистр разрешил маскарад.
Поль не пожелал оставлять свою любимую бригантину – куртку, на которую нашиты латные бляхи, и натянул рубище поверх неё.
– Зачем? – встала перед французом Грета. – Для нас главное – скрытность, а у тебя пластины топорщатся сквозь ткань. И тяжело. Пешком до Данцига долго идти, отстанешь. Или прихватишь орду оруженосцев и пажей?
– Не бояйся, бригантина у менья вольшебиный, сам себя несьёт.
– Ага, волшебная, как пояс Афродиты, – заверил Одо. – С ней ты не такой глист, так что все городские девки твои, и мысли об этом несут тебя над землёй. Ещё гульфик нацепи, авось тогда и меня на горбу потащишь.
(Гульфик – деталь одежды, призванная защитить самое дорогое. Мастера из Толедо выполняют его очень натуралистично, а то и с мифическими преувеличениями).
– Брат Одо, какие девки! – в ужасе отшатнулась Грета. – Вспомни о нашей Клятве и прекрати болтать, до утренней молитвы молоть языком – грех.
В ответ она услышала такую сложную конструкцию, что рядом с ней кафедральный собор в Кёльне казался палаткой.
На улицах священного Рима растут шишки размером с ведро. Если такую заколотить в рот Одо, поток скабрезностей остановится – но на пару минут, не больше. Командир хоругви не раз советовал Одо взять меч языком, тогда точно ни одного поляка не останется у стен Мариенбурга.
У всех под рясами скрывались кольчужные рубахи и мечи, в дорожных мешках – шлемы и арбалеты. Бриан пристегнул за спину короткое копьё. Если наткнутся на вражеский дозор, отбиться можно.
Но нет, страшны не шляхтичи и не татары.
Одо смаковал байки об упырях, а Поль вспомнил, что старый литейщик рассказывал про духов литвинов. Магистр фон Валлеронд, когда кончался, приказал зарезать всех пленников в подземелье, и некрещёные души с тех пор бродят под башнями, светят синими глазницами. Увидишь синий огонёк во тьме – беги и не оглядывайся! Не забудь только след свой толчёной купавницей посыпать. Чтоб не догнали.
Купавницу никто не взял, отчего настроение неумолимо портилось.
Грета некстати помянула бурый свиток. Лица стали морковного цвета. (Имеется ввиду обычная сейчас морковь, бледно-зелёная, с палец толщиной и на вкус не слаще редьки).
– А если, – бас Феда сорвался на тоненькое блеяние, – языческие боги притаились там, глубоко, и только ждут, чтобы к ним кто-нибудь спустился? Отомстить хотят?
Свечи еле тлели, тьма колыхалась. Боевой дух отряда заполз под стол и тихонечко подвывал.
Вошел комтур, потирая ладони и мурлыкая «тантарадай». Он подозрительно глянул на жмущуюся в углу троицу:
– Брат Фед, брат Бриан! Почему вы стоите так близко к брату Густаву?
– Да здесь же тесно очень, мой комтур, – повёл плечами Бриан и пару раз толкнул стену, показывая, что ему тут просто негде развернуться.
Так, подумала Грета, Густав выбыл, сейчас комтур отправит его кормить ворон, или под палки. Одним меньше. Кажется, братья получили приказ убить её?
Одо не посмеет напасть в открытую. А прирезать исподтишка? Да запросто. Он гроссмейстер подлого удара. Никогда не упустит случая пнуть лежачего, но лишь когда убедится, что тот без головы. Собираешься сражаться с коротышкой – надень гульфик.
Поль. Яростный фехтовальщик, как и многие французы. Однако Грета два года зарабатывала от него синяки на тренировках, и все хитрые прованские приёмчики уже выучила. Последние пару раз победа оставалась за ней. Можно выстоять.
Если пройдоха не припрятал обоих джокеров в рукаве.
Фед не особо ловкий. Главное, не дать ему припереть тебя к стенке, а то навалится – не дёрнешься. Где же слабина?
Он из разорённого герцогского рода, мечтает выдать младшую сестру за барона. Как-то ходил на жмудь, и к нему попал янтарный божок с глазами из рубинов, так нет чтоб сдать казначею – утаил.
Пожалуй, от Феда можно откупиться. Отец и половины своих деревень не пожалеет ради Греты. Ах да, отец…
Встретимся ли теперь? Есть ли на самом деле – рай?
Рукоять просилась в ладонь. Восемь граней, когда меч при тебе – ничего не страшно. Так, собраться, думать о деле.
Бриан. Бриан!
Зубр, громада мышц, которая сносит дубовый частокол. На зимней охоте такой бык одним движением курчавого лба разодрал загонщика от пупа до подбородка, двоих затоптал копытами. Ни арбалетные болты, ни дротики не замечал, пёр и пёр на стрелков, пока секирами не перерубили ему шею.
Но зубр – степенный, неповоротливый. Бриан не такой: он словно демон, бесшумно окажется у тебя за спиной, стоит моргнуть.
Нет, с Брианом не совладать. Он и откупа не возьмёт, приказ же.
– А почему, – принюхался комтур, – здесь слышится запах вина? Ну-ка разойтись!
Братья шагнули в стороны. Бедняга Густав чуть не свалился. Он пошатнулся – и повис на дружеской руке. Его голова в капюшоне завалилась набок, с присвистом всхрапнув.
Взбешенный комтур издал звук, услышав который хозяйка сразу же хватает поварёшку и кидается спасать кашу. И не миновать бы брату Густаву палок, но тут в дверь вошли двое солдат, стали по краям прохода. Это были личные слуги мейстера, в идеально белых плащах и без языков.
Комтур мигом загородил выпивоху: если узнается, палок не миновать уже брату Конраду.
За слугами протиснулся сам Великий Магистр (1). Крылья мясистого носа подрагивали, – похоже, что-то учуял. На груди главы Ордена, в середине креста, чёрный орёл занёс когти.
– Воины Христовы, – возвестил он. – Сегодня на вас возлагается дело, от которого зависит исход осады. Нет, от него зависит судьба всего Братства, судьба нашей веры в этих языческих землях… Хаускомтур, не вином ли здесь пахнет?
– А-а-а, это всё повара. Зайца мариновали, к столу…
– Зайца? – чёрная бровь поползла вверх. – Брат Конрад, мы месяц сидим за стенами, как утка в решете, где вы достали зайца?!
– Ну-у, он сам перепрыгнул, то есть подрыл…
– Завтра… нет, в субботу – чтобы мне подали этого зайца. С черносливом.
– Конечно, мой мейстер! – радостно пообещал Конрад.
Теперь ему придётся где-то добыть ушастого: Магистр был злопамятен, как десять свиней. (Кстати, они уже здесь. Не оборачивайся, хрю).
– Какова длина туннеля?
Глава Ордена посмотрел прямо на Грету. Похоже, ему всё известно. Уж не он ли заставил комтура передумать насчёт помилования?
– Меньше двух миль, – отвечала Грета. – Если Пресвятая Дева поможет, затемно вылезем под Большим Ставом, и к вечеру завтрашнего дня будем в Данциге. Там на башне зажгут огни – сообщат об успехе.
Она замерла перед властными очами. Генрих фон Плауэн не хуже палача умел разбирать людей, только делал это без крючьев и лезвий. Низенький, с кустистыми усами и опухшими веками, не сравнить с предыдущим магистром, который на поле один стоил целой хоругви. Но тот допустил разгром при Танненберге. Именно нынешнему хозяину Мариенбурга пришлось собирать рассеянные силы, уговаривать союзников, строить оборону замка.
Фон Плауэн был хитрее хорька, и умудрялся присутствовать сразу везде. Ходили слухи, что в его покоях есть система ходов, по которой он мгновенно проникает хоть в спальни братьев, хоть в костёл, хоть на конюшни. Грета знала – ход только один, жутко пыльный, ведёт в комнату совещаний. Вряд ли им пользовались.
Никто не мог переиграть Грету в гляделки. Не смог и фон Плауэн. Он отвёл глаза, начал прощупывать остальных – и понял, что боевой дух братьев лежит в луже да пускает пузыри. Поэтому вскричал:
– Сержанты! Если вы доставите отца Антонио в Данциг, я сам посвящу вас в рыцари.
От такого посула боевой дух отряда поднялся на карачки, как от запаха пива.
– И меня? – с надежной вылез вперёд Одо.
Фон Плауэн глянул вниз так, словно учуял тухлое яйцо.
– Э-э, – протянул он, – нет. Только не тебя.
Кустистые усы подрагивали. Магистр ещё раз скосился на Одо, передернул плечами и решительно сказал «нет». Потом кивнул в сторону Греты:
– А это что за былинка, сквозняком унесёт? Хаускомтур, кого вы подобрали на выполнение задания! Получше людей у нас не нашлось?
Брат Конрад потёр руки, будто моет, и шепнул:
– Получше – жалко. Туннелем этим полвека никто не ходил, лишь угодники знают, что там. А расписку для короля можно и новую состряпать.
От этих слов боевой дух отряда провалился в преисподнюю.
– Время, время, Конрад! Каждый час промедления близит падение замка. Король Ягайло теряет войска от голода и болезней, он зол, строит новые осадные башни. Нам нужна подмога, и вы, – шипастый взгляд проехался по жалкой компании, – дойдёте до Данцига.
Если бы папский престол пошатнулся, голос фон Плауэна мог бы его подпереть. Боевой дух вздёрнули на ноги и дали ему хорошего пинка.
– Что ж, вознесу за вас молитвы. Брат Конрад, жду зайца.
Великий Магистр осенил путников крестом и удалился.
Когда шаги солдат затихли, Густав свалился носом в пол. Комтур погрозил кулаком Бриану с Федом, потом повернулся к Грете:
– Генрих, вот бумага, нарисуй подпись. Да, и притащите мне зайца. Где хотите берите.
Свиток гласил, что всё полученное от отца наследство Генрих фон Таупадель передаёт в тевтонскую казну.
Грета никогда не стремилась чем-либо владеть, да и Устав это запрещал. С радостью отдала бы последний пфенниг на общее благо, но из ума не шло: её убьют, как только покажется выход из туннеля.
– Давайте я подпишу, когда вернусь? – предложила она.
Комтур выхватил меч и приставил ей под подбородок:
– Подписывай! Сейчас.
– Не могу, – проговорила Грета, стараясь не сглатывать. – Собственность следует передавать в присутствии нотариуса и комиссии из шести уважаемых граждан, не являющихся членами Братства. Ваша бумага ничего не стоит без этого, мои родственники с лёгкостью её оспорят. А вы же не хотите на ночь глядя бегать, созывать комиссию, огорчать задержкой Великого Магистра? И, заметьте, необходимо приложить личную печать, которую я ещё не успел выписать из Нюрнберга.
Меч убрался в ножны. Комтур отозвал Бриана в угол, что-то сказал ему. Так же шепнул нечто каждому, кто шёл с Гретой, не исключая отца Антонио.
Отлично. Теперь можно не опасаться удара в спину, её постараются вернуть в замок целой и невредимой… Ну, или хотя бы способной водить правой рукой.
Комментарий к 4. Великий Магистр
(1) Строго говоря, Генрих фон Плауэн не стал ещё настоящим, избранным главой Ордена – какие выборы при осаде? В бумагах значилось «м.б.» – местоблюститель. Как многие тихонько шутили, «может быть» Магистр. Только кто ж такое вслух-то произносит?
========== 5. Тайный ход ==========
Грета нажала на выступающий кирпич, кусок стены рядом отъехал с отвратительным скрипом. С той стороны за ним тянулись занавесы паутины: пожалуй, первым пусть идёт Большой Фед.
Пахнуло холодом, плесенью и мышами. Сразу от входа вниз вели ступени, вырезанные в известняке.
– Давайте, во имя Девы Марии! И не забудьте про зайца, – комтур толкнул во тьму коротышку Одо.
Тот мигом стал похож на привидение в саване из паутины.
Когда все зажгли факелы и спустились по лестнице в гулкий и тесный ход, сзади донеслось:
– Хотя бы кошку притащите!
Воздух слипался от сырости, дышалось с трудом. Ход словно мышь выгрызала, рясы цеплялись за неровные стены. Скоро ступеньки кончились, пол шёл с уклоном вниз. Что там, в затхлой тьме? Жуть змеилась со всех сторон, тянула бескостные пальцы.
Однако братья будто на волю вырвались. Переругивались, шутили, Бриан смеялся так, что эхо разносилось на милю вперёд. Он склонился к Грете и прошептал:
– Молодец! Здорово выкрутился.
– Комтур отменил приказ меня убить?
– Ага!
Хорошо, конечно, что выкрутилась. Но не заподозрят ли в ней стяжательство?
Поль помахал факелом перед лицом Греты:
– Месье, смотьрите, какая у нашего ‘еньриха рожя кислий!
– Он в тоске, – откликнулся Одо. – Ветхий Завет запрещает в сторону зайца даже смотреть, а тут тащить надо. Послушание – прежде всего, брат Генрих, теперь без зайца в замок ни-ни.
– Говорят, кто зайца сиесть, у того детей мьного будет.
Коротышка захихикал:
– А то у мейстера их маловато, всего парочка!
– Прекратите! – в ярости оборвала их Грета. – Что за сплетни? Нет мне дела до зайцев. Впереди туннель может, обвалился, да и сзади – не обрушится ли?
Бриан сначала нёс Густава, через сотню шагов дал ему хорошего пинка, и пьянчуга заковылял сам. От его песни (1) с потолка падали пауки и ползли за шиворот.
– Устав в главе восемнадцатой предписывает хранить молчание после Повечерия, – заметила Грета, шедшая первой. За ней семенил отец Антонио. – Заткните кто-нибудь брата Густава ради спасения его души.
– Он не виноват, что в замке не найдёшь нормальной закуски, – возразил Фед. – А на закуску лучше всего сало. Моя мамочка делала так: топила смалец, прибавляла к нему розмарин, мелко-мелко резала укропчик, да макнуть туда солёный огурец…
– Нет, я с яблоком люблю, – перебил Одо. – А ещё взять такой огромный ломоть ветчины, на хлеб его, только лепёшку надо чтоб прям из печи, хрустящую, в подсолнечных зёрнышках…
– Уже почти пятница, пост, – тон Греты окунал в прорубь и придавливал сверху кованым сапогом. – О каком сале вы, братья? Только «Отче наш», прочтенный девятикратно, отчистит греховные помыслы.
– Да, именно! – встал, как на грабли наткнулся, отец Антонио, словно его озарил свет истины. Остальные врезались ему в спину. – Смалец едят с луком, без лука – всё насмарку.
Грета не стала приводить строки из Устава о воздержании, не стала цитировать Пророка Исайю. Она отметила в себе ярость и желание съездить в рожу хохочущему брату Одо. Это грех гордыни. Следует сечь спину бичом не менее пятнадцати раз после вечерней молитвы.
Она поёжилась – раны от палок только-только зарубцевались. Но послушание есть послушание, и бич не залежится. Если, конечно, удастся вернуться в замок.
Прогрызенный пекарями коридор вышел в другой, пошире. Его стены обложили кирпичом, пол промазали глиной – видимо, этот туннель строили вместе с башнями.
Судя по плану, который она сожгла, сейчас нужно свернуть направо. Грета подняла факел повыше: слева виднелась куча обломков. Возле завала что-то блеснуло.
– О, чур моё! – кинулся туда Фед.
Он сцапал с пола золотой обруч, поднёс факел и принялся рассматривать, остальные сгрудились вокруг. Обруч казался массивным и состоял из плоских пластин, нанизанных внахлёст, как чешуйки.
– Ливониская гривьна, – определил Поль. – В ней униций восемь! Мон шер, тонько сработано: одна к одной плястинки, иглю не вьставишь.
– Брось! – отпрянула Грета с презрением, – Брату Ордена ни к чему золото, особенно языческое. Здесь же кланялись поганым богам!
– Ну нет, в Данциге у меня намечаются большие расходы, – довольно улыбнулся Фед и запихнул золото за пазуху.
Остальные начали обшаривать все углы, переворачивать битые кирпичи.
– Пойдёмте! – взывала к ним Грета. – Чувствуете, как трудно дышать? Здесь мало воздуха, а у нас огонь. Надо скорее выбираться.
Больше никто ничего не нашёл, и братья двинулись вниз по туннелю. Одо выспрашивал Феда, какие-такие расходы ему предстоят, и подсчитывал, сколько шлюх можно нанять, продав одну пластинку от гривны.
– Послушайте, – взмолилась Грета, – вы же рыцари Марии, вы Воины Христовы! Вспомните о целомудрии!
Коротышка посмотрел на неё неопределённо, как будто потерял нить рассуждений. Потом обрадовался, вспомнил:
– А за два шиллинга она нарядится монашкой и отпустит вам все грехи. Все, все, досуха, – заверил он под дружный гогот.
Уши Греты снова начали полыхать. Число вечерних ударов бичом превысило полсотни.
И тут Фед завопил, начал колотить себя в грудь. С него стащили рясу и кольчужную рубашку, расстегнули куртку. Справа на груди сочилось кровью отверстие, будто от штыка, только полукруглое.
– Где моя гривна? – взревел Фед, отпихнул отца Антонио с повязкой и принялся перетряхивать свои вещи. Золото пропало. Он бросился с кулаками на Одо, известного воришку, Поль вступился. Густав был рад подраться, и уже вскипала потасовка, но выручил Бриан. Его мощная фигура вклинилась между братьями, как ядро в стаю голубей, и разом их раскидала.
С помощью молодого рыцаря Грета кое-как успокоила отряд и заставила-таки читать «Отче наш», после чего повела дальше. Через десяток шагов ход уперся в огромный чёрный булыжник, который словно в печи оплавили.
Древние строители туннеля пытались пробить глыбу, но она оказалась слишком твёрдой. На месте скола виднелся отпечаток мокрицы величиной с ладонь.
Здесь коридор сворачивал, огибая неожиданное препятствие, потом снова пошел на северо-запад.
– Братья, вы когда-нибудь видели, чтобы Генрих чесался? – задумался Одо, просовывая руку себе под кольчугу. – Генрих, тебя вши вообще не берут?
– Месье, они бояться подихватить занюдство, – Поль сложил губки бантиком и начал повелительно водить пальцем.
– Нет, его кусают, а он терпит, как святой Макарий, которого комары загрызли, – решил Одо. – Когда умрёт, его порежут на мелкие кусочки и растащат по всем христианским городам, чтобы лечить понос.
– О, дай-ка ухо, мне для ляданки! – пристал Поль.
– Чур мне ножку! – выкрикнул Густав и тыкнул кинжалом «святому» пониже спины.
Грета отпрянула в сторону, заломила руку с клинком и нацелила его пьянчуге в глаз.
– Ну, Генрих, – похлопал по плечу Бриан. – Парни шутят, чего ты.
От смуглого лица исходило что-то доброе, как тепло от очага.
Грета опустила кинжал. Кивнув, она двинулась вперёд.
Сто ударов.
Стоп. Их только шестеро вместе с отцом Антонио, куда подевался Фед? И… какой странный звук!
Тип-тип-тип. Сзади слышался тихий скрип и мелкое тиканье (2), как будто сверчок.
Отряд повернул назад, широко поводя факелами. Одо обнажил меч, за что схлопотал кличку «барсук с морковкой наперевес».
Тип. Тип. Что это? Там, близко, за поворотом. Обогнули оплавленную глыбу и…
От увиденного даже Густав протрезвел.
Брат Фед ел камни. Стоял у булыжника, подбирал осколок и пихал себе в рот, словно сдобный крендель. Зубы его скрипели и крошились, глаза бездумно смотрели перед собой. Тип-тип-тип – падали песчинки, скатываясь по бороде на живот.
– Сава бьен, брать Федь? – спросил Поль как-то слишком вежливо. – Ти… Ти как себя чувишвуешь? Э… Зубов не жалько?
– Розыгрыш, да? – недоверчиво скривился Одо. – Пойдём уже, хочется наружу поскорей.
Отец Антонио на всякий случай осенил Феда со всех сторон крёстным знамением, приложил ко лбу распятие. Пробовал заставить помолиться, но тот упрямо продолжал жевать, хотя за остальными побрёл.
По стенам сочилась влага, капли падали с каменных сосулек, которые связками торчали над головой. Сапоги хлюпали в воде – путники шли сейчас под самой рекой.
Кирпичная кладка впереди оборвалась, брёвна кое-как подпирали потолок. Грета жестом остановила отряд: неизвестно, насколько они прогнили. Потыкав просмоленное дерево мечом, решила, что пройти можно, если аккуратно.
Ещё бы объяснить братьям слово «аккуратность». Поль выводил его от «кура».
Когда опасный участок миновали, снова показались кирпичные стены, пол пошёл вверх. Посреди него тянулась тёмная полоска ила. Грете показалось, что Фед шагает очень странно: высоко поднимает ногу, как на плацу, сгибает, чётко ставит, поднимает в ритм движению ладонь с прижатыми пальцами.
– Фед, с тобой всё хорошо? – уточнила она.
Тот рывком повернул голову – как шею не вывихнул! – и монотонно произнёс:
– Скоро всё будет хорошо.
– Генрих, где ты был две недели? – спросил Бриан и смущённо улыбнулся. – Как тебе удалось выжить, пробраться снаружи в замок? Трое парней видели, что ты упал со стены, в спине у тебя торчал арбалетный болт, к тому же внизу копошились литвины, которые не упустят отличные доспехи и меч.
– Да! – Одо забежал вперёд, загородив проход. – С места не сдвинусь, пока не расколешься. Мы с Густавом на шиллинг поспорили, что ты продался полякам. А Поль говорит, что ты упырь.
Братья сгрудились вокруг Греты, требуя объяснения. Грета вздохнула. Кому ещё рассказать, если не им?
– Я падал, грудь разрывало болью, – начала она. – И тут боль прошла. Оказалось, что я стою посреди высоченного круглого зала с арочными нишами, которые рядами уходят в небеса. Впереди громоздилась мраморная лестница, я поднялся по ней к трону. Трон словно сплели из загнутых под углами стержней, он сиял синими звёздочками.
– Ого! – восхитился Одо. – А на троне сидел старец с белой бородой? Или женщина с младенцем на руках?
– Ничего подобного. На нем возникла женская фигура, прозрачная, как из воды, без одежды и волос. Она сказала: «Мы – Свидетельство. Мы те, кто поджидает окончания каждой человеческой жизни, берём память и возвращаем вас в момент смерти… Фу, вы из Средних веков, что ли? Эй, сделайте кто-нибудь дезинфекцию, тут дышать невозможно!»
Ко мне протянулись странные металлические руки и окружили облаком, от которого я почувствовал во всём теле небывалую лёгкость. Был такой странный запах… Будто вообще все запахи исчезли, и ничего не осталось.
– Как зимой в лесу?
– О, зимой в лесу пахнет снегом, мокрой корой, морозец щиплет. А там словно и нет никого, хотя кругом полно этих, стеклянных. И других ещё людей, в смешной одежде или почти голых, даже мавры стояли с медными ободками на кудрях. Я заметил Флоренца, моего оруженосца, помахал ему. Он казался очень бледным, напуганным. Прозрачные создания окутывали его голову верёвками, такими чёрными и гладкими.
Стеклянная женщина на меня тоже попыталась одеть ободок с верёвками, помянула ангелов Энцифалограмма с Синапсом. Я увернулся и спросил: «Вы от бога или от дьявола?» – «Нет ни того, ни другого, – отвечала она, – И души у человека нет, от вас останутся только терабайты данных. Мы – ваши отдалённые потомки, путешествуем во времени, собираем снимки воспоминаний и вносим в базу. Будете уже одевать сканер?»
– А кто-нибудь взвешивал на огромных весах твои хорошие и плохие поступки?
– В том-то и дело, что не взвешивали! Даже не спросили, почему на прошлой неделе пропустил утреннюю молитву. Нацепили ободок, пожужжали чем-то, – и вот я снова падаю со стены, боль невыносимая. Земля воткнулась в меня, как копьё. Уже теряя сознание, я заметил, что к моему животу ползёт толстый корень, сам ползёт, вылезает из грязи, и другие за ним…
– М-да, – протянул Одо. – Кто бы другой рассказал подобное – я бы в рожу плюнул. Но брат Генрих вообще не умеет сочинять. Он даже детей своих назвал бы Первый, Второй и Третий, если бы они у него завелись.
Внезапно Фед повернулся к Густаву и вцепился тому в щёку латной перчаткой. С чего, зачем?! Густав врезал наотмашь кулаком, звук раздался такой, словно не по груди человека бьют, а по пустой бочке.
Капюшон сполз с головы толстяка, и все увидели, что у него золотой шлем. Шлем, похожий на череп – без забрала, с круглыми отверстиями для глаз и прорезью на месте рта. Сверху шла квадратная ручка, как у чайника. Странно!
Самое странное то, что щекастая голова Феда просто не влезла бы в этот шлем, хоть ты прыгай сверху.
Латная перчатка тоже оказалась золотой. Из её указательного пальца выбежала жёлтая мокрица с длинными усиками и заползла Густаву в открытый рот.
Первым очнулся Бриан. Он схватил за шкирку Феда и отбросил, тот ударился о стену. Густав принялся кататься по земле, держась за горло.
«Откуда золотые доспехи? – пыталась сообразить Грета. – Нашел? А когда успел переодеться? И перчатки какие узкие, неужели в них помещаются эти пальцы-сардельки?»
Но пока мозг ещё барахтался, пытаясь выплыть из потока непонятных впечатлений, тело действовало. Грета выхватила меч и рубанула по плечу того, кто раньше был Федом, а теперь стал сверкающим призраком.
Хорошо замахнуться в туннеле не получилось, однако такой удар мог разрубить до пояса человека в лёгкой кольчужной рубахе. В призраке меч только завяз, погрузившись на ширину клинка.
Раненый встал, разогнулся. Движения его стали прерывистыми, какими-то неживыми. Он отбросил застрявшее оружие, схватился за прореху и содрал с себя кольчугу, рясу и ремень, словно всё это было из бумаги. Кожаная куртка и штаны тоже полетели на пол.
– Ничего себе силища, – прошептал Одо, крестясь.
Комментарий к 5. Тайный ход
(1) Густав пел старинную балладу о лорде, который вернулся с охоты жутко усталый, но обнаружил, что его тёплое место занято. Лорд вежливо спрашивает:
«Мягка ли, Мэтт, моя постель, удобна ли кровать?
Пришлось ли по сердцу на ней с моей женою спать?
И припев: «О ла-ла-ла – ла-ла-ла, о ла-ла-ла».
Окончание баллады в разных местах переделывали по-разному. По одной из версий над кроватью развешаны старинные мечи, секиры и чеканы – молоты с клювами. Лорд долго выбирает, чем приложить гостя, чтобы и в руку хорошо легло, и дедовское оружие не опозорить. Мэтт в это время сбегает.
На просторах Лотарингии пели, что гость прячется в сундуке, а лорд закидывает туда свои носки. К утру неудачника находят мёртвым, «завязавшегося в узел, с посиневшим лицом». По итальянскому варианту лорд возвращается с охоты, кладёт на постель зайца и читает проповедь парню. Потом оглядывается на супругу и видит, что та делает с зайцем. В результате Мэтт отпущен, а жена сожжена на костре.
(2) В туннеле тикало, как… Механические часы изобретут ещё только через два века. Так что тикало, как сверчок-заика.
========== 6. Мертвец ==========
На месте солнечного сплетения горел синий фонарь – или глаз? Весь рыцарь оказался золотым, причём, где и из чего сделан его панцирь, Грета не взялась бы сказать. Она всмотрелась в разрубленный край: черный материал, слоистый, сверху только блестит. Изнутри били маленькие молнии.
– Производится усовершенствование, – монотонно произнёс призрак.
Он замер. Прореха срасталась волшебным образом.
– Алонсо! – крикнул Поль и кинулся вперёд, выставив узкий меч.
Призрак тут же очнулся, завертел головой, как сова – выворачивая лицо даже назад – и в прованца ударила струя белого пламени. Поль согнулся, схватился за живот.
Бриан был выше Греты, замахнуться ему оказалось ещё сложнее. Но помогла то ли данная богом сила, то ли ярость – полуторный клинок прочертил горизонтальную полосу и смял шею врага. Голова с ручкой звонко врезалась в стену, полетели искры.
Кровь не шла. Безголовое тело продолжало плеваться огнём, лучи выскакивали из правого наруча. Все попадали носами в ил. Бриан же прыгнул в бок, ударом кулака свалил призрака на пол, упал на колени и рассёк туловище на две половины.
Из обрубка били молнии. Внутри не оказалось кишок, лишь диски с угловатым узором и гладкие верёвки.
Мертвец.
Адский огонь продолжал поливать потолок, кирпичи от него взрывались, осколки чиркали по спинам, пока Бриан не разрубил колдовской наруч.
– Как бы потолок не обвалился! – крикнула Грета. – Прочь отсюда.
Они с отцом Антонио подхватили под мышки Поля и оттащили подальше. Тот очнулся, завыл от боли.
– А где Густав? – спросил вдруг Бриан.
Одо видел, как пьянчуга бежал назад, во тьму: похоже, призрак свёл его с ума.
– Пойду приведу бедолагу, – бросил молодой рыцарь и метнулся вниз по коридору.
– Стой, надо выходить наружу! – закричала Грета, но широкая спина уже скрылась за поворотом.
Грета достала из сумки плащ, на него положили Поля. Отец Антонио заохал, осматривая рану: что за небывалое оружие? Адский огонь прожёг пластины бригантины и кольчугу насквозь, слева под рёбрами зияла дыра. Раненый настаивал, дескать, это был сам дьявол, и черти здесь повсюду.
– Типичный упырь, – возразил Одо. – Нам бы серебра и чеснок!
Он начал, брызжа слюной, перечислять повадки вурдалаков да как те любят нападать из темноты.
– Мол-чать, – раздельно произнесла Грета и так прищурилась на болтуна, что на полминуты действительно наступила тишина.
Вода журчала совсем рядом, и журчание это складывалось то в тиканье, то в нечто, похожее на шарканье. Вернётся ли Бриан? Зря он пошёл один.
– А ты, Генрих, случаем не из них? – подозрительно спросил Одо. На всякий случай он обходил «упыря» кругом, крестил и плевал в пол. – Ведь не рассказал, как с того света вернулся. Говоришь, валялся под стеной и помирал? Почему же очутился у конюшен через две недели?
Грета помогала отцу Антонио ворочать Поля, чтобы наложить перевязь. Она сказала:
– Я помню лишь корни, которые окутали меня с головы до пят. После вокруг оказался просторный коридор со светильниками. Его оплели лозы, веяло грушами и земляникой. Я пошевелил рукой в перчатке, под ней что-то звякнуло: рядом валялся арбалетный болт.
От ран не осталось и следа, мне удалось встать, поднять меч. Мимо пробегали странные белые насекомые, как капля по форме, но с муравьиными ножками. В стене напротив открылось круглое окно. За ним серел наш оружейный склад, кнехт вёл под уздцы взнузданного коня, пахло сеном. Я влез в это окно и очутился в замке. Мне показалось – прошло не больше десяти минут после падения, куда девались две недели – понятия не имею.
