Текст книги "Семь свитков из Рас Альхага, или Энциклопедия заговоров"

Автор книги: Октавиан Стампас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 40 страниц)

– Я преклоняюсь перед вашей отвагой, сударыня, – сказал ей Великий Магистр, чуть опустив голову, и вновь обратился ко мне: – Как видите, граф, людьми могут двигать разные помыслы: любовь, обогащение, власть, наконец обретение магических способностей. Все эти разнообразные помыслы в конечном итоге сливаются в одну реку, сила которой вращает мельничное колесо некого необъятного заговора. Я признаю, граф, что этот заговор существует. И однако же я готов без всякого колебания признать, что никакого заговора нет и никогда не было.

– Но ведь кто-то знает, в какой день и в какое из деревьев, рассаженных по краям света, должна вонзиться стрела, – принялся нарочито недоумевать я. – Этот некто знает, что должно быть начертано на пергаменте, прикрепленном к древку. Наконец, таинственные стрелки исполняют чье-то повеление. Не пишут же они сами, что им вздумается. По крайней мере, им должен присниться какой-то демон, повелевающий затеять всю эту игру.

– Заметьте, граф, каждый из Великих Магистров не опускается с Небес на вершину орденской иерархии, – с особым вниманием выслушав мои слова, сказал Фульк де Вилларэ, – Он начинает «простым неграмотным воином», восходит снизу, проходя через сумрак и минуя крохотные бойницы, подобно нам. Поэтому каждый из них обязан подчиняться «священному преданию», хотя оно может показаться на первый взгляд неким языческим суеверием. Да, граф, я подтверждаю ваши слова: эта сила есть. Королевские дворцы и цитадели Орденов опутаны ею. Я не в силах раскрыть ее источника, и полагаю, граф, что вы, хотя бы ради устройства своей счастливой семейной жизни, тоже должны остановиться не на самой последней ступени.

Мы оба вздохнули и вновь посмотрели на Фьямметту. Я понимал, что мудрый Фульк де Вилларэ прав.

– И все же, граф, – улыбнувшись с необычайным добродушием, тут же сердито напустился на меня Великий Магистр, – вы очень удивляете меня своими тяжелыми вздохами. Я вовсе не вижу поводов для огорчений. Вы, граф, человек непоколебимой воли и теперь страшитесь какой-то таинственной силы? К чему ее страшиться, если она не страшнее рока? Если бы она действительно правила всем миром, ей не потребовалось бы посылать десяток убийц из всех известных государств, чтобы покончить с вашим братом. И при всем том, у меня лично до сих пор нет никаких подтверждений того, что Эд де Морей мертв. Было достаточно одного часа вашего откровенного неповиновения, чтобы дело основательно запуталось, а все подосланные убийцы, даже ассасины, оказались беспомощны. Не кажется ли вам это странным, граф?

Я признал, что результаты нашего с Эдом сопротивления, на первый взгляд, несколько превзошли расчеты «золотых голов», управляемых демонами.

– Действия этой таинственной силы порой весьма противоречивы, – продолжал Фульк де Вилларэ, – а смысл заговора, длящегося уже более двух веков, попросту невозможно разгадать. Я разгадать его не могу. Может быть, это удастся сделать вам, граф, но я вам по-прежнему не советую углубляться в эту бездну. Можно считать, что весь смысл заговора заключается в бесконечном перемещении золота, или в обладании какими-то магическими реликвиями, или во владении Святой Землей. Вы желаете возыметь власть над каким-то из упомянутых предметов?

Я только молча покачал головой.

– Вы стремитесь узнать свое имя, – заметил Великий Магистр. – Это – цель, достойная благородного человека. Но я вижу, что вам не терпится пойти дальше. Зачем?

– Я обещал своему брату переломать рычаги в этом проклятом механизме, который угрожал его жизни, – быстро проговорил я на франкском наречии, дабы Фьямметта, не слишком ясно понимавшая по-франкски, не успела уяснить до конца смысла моих слов.

– Не понимаю вас, граф, – развел руками Великий Магистр, – не постигаю вашей гордыни. Вы, песчинка, попавшая в механизм и уже одним своим падением в него основательно попортившая все рычаги и колесики. Вам мало этого даже теперь, когда механизм, по всей видимости остановился, исполнив свое предназначение. Орден Соломонова Храма растаял, как мираж. Золото Египта и Вавилона переместилось туда, куда должно было переместиться. Дьявольская голова перелита в мелкую монету французской казны. Вам не кажется, граф, что все кончилось? Что же теперь может угрожать вашему любимому брату-тамплиеру, кроме его собственной доблести? Ведь он тоже имеет право на свободу от ваших хлопот, не так ли? У этой истории – хороший конец, граф. Вы сделали свое дело и обрели все, что нужно благородному человеку – титул, богатство, прекрасную невесту. Имя вы вольны избрать себе сами. Вам остается только, как поют менестрели жить долго и счастливо.

– Я обрел все, кроме памяти, – вновь назло Великому Магистру вздохнул я.

– Спросите у прекрасной госпожи Фьямметты Буондельвенто, – предложил мне проницательный Магистр, – сколь необходимы ей ваша темная память, хранящая какие-то ассасинские тайны, и ваше имя, которое, возможно, вам дали где-то в горах сарацины, а вовсе не благородный флорентийский нобиль.

Очаровательные глаза Фьямметты светились любовью, не победимой никакими злыми духами, и я сказал себе: «Довольно! В самом деле пора выбросить из головы всю эту чепуху!»

– Я боюсь только одного, монсиньор, – сказал я вслух. – Того, что некто произнесет это тайное слово или имя. Вдруг я превращусь в послушное орудие?

– Насколько я помню, вас просветил на этот счет некий восточный мудрец, привидевшийся вам во сне, – сказал Великий Магистр.

– Это так, – кивнул я, – если не считать тайного слова, произнесенного некогда Сентильей и тайного слова, которое унес с собой в могилу Старый Жак.

– Мне кажется, что все эти стрелы, появляющиеся из стволов священных кипарисов подобны тем стрелам, которые убивали вас, граф, во сне, тем самым, так сказать способствуя вашему появлению наяву, – предположил мудрый предводитель иоаннитов. – Полагаю также, что Старый Жак или не знал никакого тайного слова, а только пытался обвести вокруг пальца короля, или же произнес десяток самых страшных, тайных слов, очень удивившись результату их действия, а вернее, полного бездействия.

– Что вы имеете в виду, монсиньор? – пожалуй, не менее Старого Жака удивился я.

Тут Великий Магистр коснулся указательным пальцем своих губ и вкрадчивым тоном проговорил:

– Чуть позже, граф, чуть позже. Позвольте вам показать один предмет, уже видимый с той высоты, которой мы достигли.

Поднявшись еще на пол-оборота, мы оказались у южной бойницы, и я увидел за крепостной стеной, посреди морского простора, островок, украшенный изящным замком, что горделиво возвышался на скалах.

– Посмотрите и вы, госпожа Буондельвенто, – любезно предложил Великий Магистр моей Фьямметте. – Прекрасный вид, не правда ли? Вскоре вы по праву сможете стать эгейской герцогиней.

И с удовольствием принимая наши недоуменные взоры, Великий магистр Ордена иоаннитов, «черненьких» рыцарей, весьма торжественно изрек:

– Доблестный граф! Настал тот час, в который я обязан вернуть вам долг чести. Я, Великий Магистр Ордена Святого Иоанна Иерусалимского, приношу вам искренние извинения за ущерб, нанесенный вашему дворянскому достоинству на корабле флорентийской торговой компании Большого Стола Ланфранко. К сожалению, в ту пору мы были вынуждены поступать в соответствии со сведениями, полученными с Востока. Все ваши последующие действия, даже те, которые мы не могли предсказать заранее, пошли на благо Ордену и его христианнейшей миссии. Я с уверенностью могу утверждать, что Удар Истины достиг цели, пронзив непостижимое хитросплетение тайн и недомолвок. Посему ныне я ввожу вас, граф, во владение наследством вашего отца, принадлежащим вам по праву. Оно перед вами, граф: остров, замок и две тысячи флоринов золотом ежегодного дохода.

Фьямметта ахнула и едва не лишилась чувств. Я поддержал ее за талию и, вдохнув неземной аромат ее волос, шепнул ей в ухо:

– Радость моя! Не пугайтесь. Может быть, перед нами – мираж.

Гранитная пустота башни усилила мой шепот, подобно иерихонской трубе, но Великий Магистр вовсе не обиделся, а, напротив, весело рассмеялся.

– Ваше остроумие, граф, мне очень по нраву, – сказал он.

Чему удивился я, так – известию о том, что Жиль де Морей, которого я теперь без сомнения считал своим отцом, имел желание и возможность столь усердно выслужиться перед иоаннитами. В моем воображении несметное богатство никак не вязалось с образом этого отважного рыцаря, бедствовавшего почти всю свою жизнь и славно окончившего свои дни посреди осажденной Акры.

Я так и признался Великому Магистру в своем недоумении:

– Вот еще одна жгучая тайна, монсиньор: ни в каких анналах не обнаружил я свидетельства великих заслуг рыцаря-тамплиера Жиля де Морея перед могущественным Орденом рыцарей-иоаннитов. И кроме того, я полагаю, что мой доблестный брат Эд де Морей тоже оказал вашему Ордену невольные услуги, каких он, скорее всего, не собирался оказывать. Однако, он не раз спасал мою жизнь и несомненно имеет право на часть наследства. Своего второго брата, Тибальдо Сентилью, я не упоминаю теперь по понятным причинам.

– Жиль де Морей? – задумчиво проговорил Великий Магистр и, немного помолчав, странно хмыкнул. – Это было бы любопытно. Вы уверены, граф, в своем линьяже?

— Полной уверенности нет, монсиньор, – ответил я, – как нет ее во всех остальных моих прозрениях и открытиях,

– В таком случае, давайте поднимемся на самую вершину Истины, граф, – сказал Фульк де Вилларэ, – и там, под вечными небесами, еще раз оглядим земные пределы от края и до края.

Поднявшись еще на два оборота гранитной змеи, мы, наконец, выступили из темного жерла под величественный купол вечернего небосвода, окрашенного ангельскими цветами: успокаивающим дух – синим, утешающим душу – весенне-зеленым и возвращающим ясность утомленному рассудку – матово-золотистым. Я возрадовался, увидев, что вавилонский столп Ордена не достал своей варварской твердью до просветленных сфер.

Солнце уже опустилось за гористый край острова Родос, и нам не пришлось щуриться, как летучим мышам, целый день просидевшим в своей убогой пещере. При том все пределы земли были еще хорошо видны.

Далекий край Азии теперь густо чернел на востоке между синим бархатом неба и синей парчою моря. Какие-то звездочки мерцали в той стороне, не выше темных, чужих берегов, но, как я ни приглядывался к ним, так и не смог различить, что это за раннее созвездие отразилось на спокойных эгейских водах.

Фьямметта, как завороженная, смотрела вдаль, на «замок Чудесного Миража», что возвышался на скале, внезапно ставшей моей родовой собственностью, до которой, однако, еще трудно было дотянуться рукой.

– Так вы, граф, признаете своим отцом Жиля де Морея? – с явным подвохом спросил меня Великий Магистр иоаннитов.

– Я не отказался бы от такого линьяжа, монсиньор, – осторожно ответил я, уже полностью, как мне показалось, приготовившись к любым неожиданностям. – Он был доблестным рыцарем и, полагаю, вовсе не ярым врагом вашего Ордена. О том, что именно он являлся моим отцом, мне указывали хартии из архивов морейского князя и Ордена Соломонова Храма. Впрочем, признаю, что эти указания довольно туманны.

– Вероятно, вы огорчитесь, граф, вновь потеряв такого отца? – как бы с искренней грустью проговорил Фульк де Вилларэ.

– Вероятно, так оно и случится, – выдавил я из себя, чувствуя, как неведомая сила сжимает мою грудную клетку.

– Я покажу вам, граф, хартии с более достоверными сведениями, – теперь уже твердым, повелительным голосом изрек Великий Магистр. – Наверно, вы удивитесь, узнав, что отцом Жиля де Морея был не кто иной как Умар ибн-Хамдан аль-Азри, сарацин, владелец несметных богатств Египта, а затем – умалишенный бродяга, ставший одним из ассасинов в Аламуте?

– Удивлюсь, – подтвердил я, борясь с ознобом, хотя до последнего мгновения вечер казался мне удивительно ласковым и теплым. – Хотя, по чести говоря, теперь больше удивляюсь тому, что эта догадка не пришла мне на ум раньше. Ясно, как Божий день: раскаленная пустыня и благородная госпожа-христианка, пересекающая этот безжизненный простор со своим маленьким сыном, гонимая неведомой силой неведомо куда.

– Однако нам известна конечная цель ее пути, – сказал всезнающий Магистр. – Флоренция.

– Вот только знала ли госпожа Иоланда об этой цели? – усомнился я.

– Нет, не знала, – кивнул Великий Магистр. – Однако вынужден признать и наше неведение того, что доблестный рыцарь Гуго де Ту, сын графа Робера де Ту, попытается стать нашим врагом.

– Вы, монсиньор, намекаете на то, что граф Робер де Ту был тайным иоаннитом, преданным вашему Ордену, и на то, что именно этой тайной миссией объяснялись его поступки, включая константинопольский мятеж? – вывел я.

Тем временем, очертания земных пределов – азиатского берега на востоке и возвышенностей острова Родос на севере и западе – стали постепенно таять и пропадать в сгущавшихся сумерках.

– Я не устану повторять, граф: вы удивительно прозорливы, – усмехнувшись вновь, заметил Фульк де Вилларэ. – Однако неумолимое время стало нашим союзником. Гуго де Ту был убит при взятии Аламута и, возможно, был сражен стрелой того самого ассасина, возлюбленную которого он похитил из Флоренции. Но это был, так сказать первый Удар Истины. Второй пришелся прямо в сердце сына Гуго де Ту и госпожи Иоланды. Этот человек исправил все ошибки отца. Он оказал неоценимые услуги Ордену, хотя, как ни странно, предпочел окончить свои дни под знаменем своего отца. Этот рыцарь носил красивое имя. Его звали Милон.

– Всемогущий Боже! – прошептал я, а не будь рядом Фьямметты, воскликнул бы в полный голос. – Жиль де Морей и Милон Безродный были братьями и, погибая плечом к плечу в осажденной Акре, не знали, что они братья!

Мне уже начинало казаться, что все земные пределы вот-вот растают в моих глазах.

– Знали они об этом или нет, сказать трудно, – почти равнодушно пожал плечами Фульк де Вилларэ. – Во всяком случае у них появился повод скрывать друг от друга многое, когда они узнали, что с разницей всего в четыре года посещали один и тот же дом во Флоренции.

– Непостижимо! – только и выговорил я, ожидая от судьбы любого подвоха и любого совпадения, но уж не столь немыслимого, как это.

– Полагаю, граф, что вы уже догадались, кто ваш отец? – учтиво осведомился Великий Магистр иоаннитов.

– Но ведь у Милона Безродного родилась девочка! – теперь уже громко воскликнул я, не в силах сдержать своего смятения.

– Девочка? – искренне изумился Фульк де Вилларэ. – Еще и девочка? Неужели в Акре?

– Именно так, монсиньор, – подтвердил я, немного успокоенный ни чем иным, как изумлением Великого Магистра. – В Акре. За год или два до ее падения.

– Поздняя новость, – глубокомысленно изрек Великий Магистр, подняв взор в темнеющие небеса. – Что и говорить, рыцарь Милон был непредсказуемым человеком. Как, впрочем, и все вы – из рода Ту.

Я вдруг почувствовал сильную усталость. Ночь поглощала землю и море, и, хотя изящный замок, властвовавший над грозной скалой, был еще хорошо виден, мне вовсе не хотелось опираться – даже взглядом – на этот поздний пьедестал рода Ту.

– Итак, монсиньор, вам известно имя моего отца, но до сих пор не известно мое собственное имя, – подвел я очередной итог своего беспросветного дознания.

– Увы, граф, так оно и есть на самом деле, – развел руками Великий Магистр и в своем черном плаще стал еще больше похож на ночную птицу. – Это довольно странная история, граф, и не мы ее придумали. Во всяком случае Флоренция недаром показалась вам родным местом, граф.

– Сударыня! – тихо позвал я Фьямметту, учтиво отстранившуюся от разговора мужчин; она стояла немного поодаль, все еще любуясь замком, морем и темными небесами. – Сударыня! Перед вами стоит безымянный граф де Ту, сын Милона Безродного. Любопытное сочетание, не правда ли? Вроде как глухой сын немого.

Сделав шаг навстречу и посмотрев мне в глаза, Фьямметта протянула ко мне руку и, не стесняясь, погладила меня по щеке своими божественными пальчиками.

– Успокойтесь, мессер, — сказала она, – и не преувеличивайте.

Я поцеловал ее руку и, осторожно сжав ее пальцы в своей руке, снова обратился к Великому Магистру, ибо не мог больше медлить с ответом, которого он ожидал.

– Это действительно странная история, монсиньор, – согласился я с ним. – У меня с моим братом Тибальдо Сентильей одна мать, но разные отцы, которые погибли в один день и на одном и том же месте, в Акре. У меня с моим братом Эдом де Мореем одна бабка, но разные деды, которые, вероятно, тоже погибли в один день и на одном пятачке земной тверди, в Аламуте. Неужели еще можно сомневаться в существовании всевластного Ордена, столь искусно свивающего петли судеб?

– Как раз в этом-то сплетении судеб я и не вижу ничего странного, – покачал головой Великий Магистр. – Оно – итог противоборства двух сил, соразмерных друг другу. Белого плаща и черного плаща. Несуществующего Ордена Соломонова Храма, который можно уподобить хаосу морских вод – хотя чередование волн прибоя и представляется одним из воплощений строгого порядка, – и Ордена Святого Иоанна Иерусалимского, подобного крепкому замку на скале, омываемой грозными волнами. Я имею желание сообщить вам, граф, кое-какие подробности, многие из которых могут быть подтверждены древними пергаментами, хранящимися там. – И с этими словами Великий Магистр указал перстом себе под ноги, намекая на подземелья Ордена, отдаленные от нас высотою, как бы увеличенной невидимым зеркалом вдвое.

И вот мое необыкновенное наследство пополнилось кое-какими подробностями, бережно хранившимися до того дня в тайниках Ордена иоаннитов.

Эти драгоценные – а может, и поддельные — сведения я собрал в отдельную небольшую «шкатулку».

РАССКАЗ ФУЛЬКА ДЕ ВИЛЛАРЭ, ВЕЛИКОГО МАГИСТРА ОРДЕНА СВЯТОГО ИОАННА ИЕРУСАЛИМСКОГО

Граф Робер де Ту тайно принял обеты и присягу нашего Ордена в году одна тысяча двести четвертом от Рождества Христова, незадолго до дня взятия Константинополя.

Нет сомнения, что на этот поступок его подвигли именно богохульные ритуалы и безобразия, насажденные среди тамплиеров их предводителями, среди которых к тому времени появилось немало ассасин-исмаилитов.

Мы убедили графа не менять плаща и оставаться, так сказать нашим «посланцем в земли проклятых».

Орден имел договор с властителями Рума: мы обещали им выкрасть и переправить в Конью сельджукскую принцессу, бывшую пленницей в Константинополе, а в качестве платы мы ожидали получить новую румскую крепость, расположенную на восточной границе государства, совсем недалеко от Палестины. Мы надеялись, что цитадель станет для нас важной ступенью к Святой Земле. Всемогущий Господь судил иначе, но это уже отдельная история.

Мы поручили графу Роберу похитить принцессу, и он блестяще исполнил наш замысел, к тому же прихватив из Константинополя кое-какие древние реликвии известные вам, граф, и целый отряд преданных ему воинов.

Дальнейшие обстоятельства оказались уже во власти не хладнокровного расчета и выгоды, а любви.

Да, граф Робер де Ту всем сердцем полюбил сельджукскую принцессу, и у них родился сын, который был назван франкским именем Гуго. Можете догадаться, граф, какие сложные переговоры нам пришлось вести с правителями Рума по этому деликатному поводу, и все же цитадель, которую возводили мы, нам удалось сохранить.

Спустя двадцать лет началась война, так сказать, война за «египетское наследство», потребовавшая от нас неимоверных усилий. В году одна тысяча двести сороковом мы надолго потеряли Жиля де Морея, а спустя четыре года нам изменил тот, на чью верность мы возлагали самые большие надежды.

Когда мы направили Гуго де Ту во Флоренцию, к госпоже Иоланде, он уже был сорокалетним молчуном, седобородым и невозмутимым, немало повидавшем на своем веку. Мы были обмануты его внешним видом. Необходимо было помнить о слабостях его отца.

Он без ума влюбился в Иоланду, саму ее свел с ума и пропал вместе с ней. Каким приворотным зельем опоили его тамплиеры и на каком летающем ковре унесли они эту парочку из Флоренции, мы, признаюсь честно, так и не смогли узнать.

В Рас Альхаге бывший тайный иоаннит, а затем тайный тамплиер Гуго де Ту больше не появился.

Мы начали трудные поиски обоих: Жиля де Морея, которого тамплиерам удалось услать на край света, и самого рыцаря Гуго. В конце концов нам пришлось обратиться за помощью к дервишам из разных суфийских орденов, с которыми мы имели давние связи на Востоке и которые неоднократно служили нам посредниками в переговорах с Румом и Египтом. Замечу, что шейхи этих суфийских орденов были очень обеспокоены распространением ассасинов.

Жиля де Морея мы разыскали и сами вернули в доступные области. Юношу Милона дервиши обнаружили у подножия Аламута. Его отец сражался с ассасинами – не известно, по велению сердца или же по какому-то расчету: рыцарь Гуго был способен круто менять свои духовные устои, – а его сын был неплохо осведомлен о «внутреннем круге» тех, кто убедил или опоил отца.

Нам же хватило только силы убеждения. Милон де Ту вернул свой род на путь истинный и поклялся быть верным Ордену.

За свои услуги дервиши потребовали довольно необычную плату.

Этой платой стали вы, граф.

Мы не слишком доверяли Жилю де Морею, чем-то он напоминал нам своего дядю Гуго. С другой стороны, дервиши признались нам, что стремятся во что бы то ни стало сокрушить «внутренний круг» тамплиеров, состоящий из ассасин и скопивший богатство, размер которого уже стал чреват земным могуществом.

Именно дервиши-джибавии, «целители безумия», раскрыли перед нами замысел, в средоточии которого оказалась племянница госпожи Иоланды.

Ее сын от Жиля де Морея, он же внук Умара аль-Азри, Тибальдо Сентилья, стал главным наследником египетского золота, а вы, граф, будучи внуком, увы, Гуго де Ту и сыном его сына, Милона де Ту, по велению дервишей не получили при рождении никакого имени и были переданы им в руки. Как повествует «священное предание» вы были завернуты в тамплиерский плащ, когда вас принимал старый дервиш, быстро унявший ваши младенческие рыдания какой-то диковинной восточной песнью.

Дервиши клятвенно обещали Ордену, что сын Милона де Ту вернется в христианские земли с великой миссией: он сокрушит не только «внутренний круг» опасных ассасинских магов, но и весь Орден, в своей гордыне отступивший от Единого Бога.

Дервиши не солгали, граф.

«Здравствуй, Хасан Добрая Ночь!» – мысленно приветствовал я тьму, окончательно покорившую весь мир вокруг башни.

– Стрелам не дают имен! – вырвалось у меня.

– О чем вы, граф? – в третий раз за этот вечер удивился Великий Магистр.

– Лук порой получает имя, стрелы – никогда, – безнадежно усмехнулся я. – Полагаю, монсиньор, что вам более не придется навещать заветный кипарис на заднем дворе. Вы видите перед собой последнюю стрелу, пущенную искусной рукой некого суфия-джибавии, «целителя безумия». Оперение этой стрелы кажется постороннему глазу то белым, то черным. Это зависит только от того, с какой стороны смотришь. Где стоит тот кипарис, в который я должен был попасть? Вот что остается для меня загадкой.

– Вы, граф, выражаетесь куда изысканней всех придворных поэтов, которые мне известны, – с неким сомнением проговорил Великий Магистр.

– Это от усталости, – сказал я, ничуть не покривя душою. – С вашего позволения, монсиньор.

– Разумеется, я не могу удерживать вас более, граф, – теперь уже огорченно произнес Фульк де Вилларэ. – Но сожалею об этом. Я пригласил вас сюда не только для того, чтобы показать вам ваши владения и провести время в очень приятной беседе с вами, но и для того, чтобы вы вместе с госпожой Буондельвенто смогли стать свидетелями редкостного зрелища.

Увы, мне ничего не оставалось, как только проявить любезное любопытство. Великий Магистр иоаннитов подвел нас вплотную к мощным зубцам башни и предложил обозреть с высоты орлиного полета то, что происходило далеко внизу, на краю родосского берега.

Если Великий Магистр, подобно ночному хищнику, был способен разглядеть все мелочи кипевшей там муравьиной возни, то мы с Фьямметтой ясно различали только мельтешение каких-то багровых огоньков и по доносившимся звукам могли догадаться, что вся эта суета связана со стоявшими у пристани кораблями.

– Мы получили сведения, граф, что венецианским толстопузам не терпится прибрать к рукам Родос, – сообщил Фульк де Вилларэ. – Представьте себе, они тешат себя надеждой, что нас можно согнать отсюда, как ворон. Рума больше нет, граф. Сельджуки выродились. Они растащили свое царство по кусочкам и стали продавать толстопузам из Венеции и Генуи. Теперь венецианцы снарядили двадцать пять кораблей, посадили на них этих варваров и, пообещав им пару тысяч золотом, отпихнули от румского берега в сторону Родоса.

– То самое золото? – усмехнулся я.

– Возможно, – невозмутимо ответил Великий Магистр. – Оно живет своей собственной жизнью. Итак, граф, мы ждем гостей. С часу на час флот сельджуков подойдет достаточно близко, чтобы получить достойный прием. Мы готовим для них смесь китайских огней с греческим огнем. С высоты этой башни вы увидите незабываемое зрелище. Наступает добрая ночь, граф. А кроме того, вы увидите исход последних тамплиеров в адскую бездну пламени и воды. Замечу особо, граф: последних настоящих тамплиеров, тех, которые двести лет вподряд не снимали со своих белых плащей алого креста, очень похожего на изображение китайского дракона.

– Что с вами, мессер? – испуганно прошептала Фьямметта, почувствовав, как весь я содрогнулся и тут же застыл, словно окаменев на месте.

– Каких тамплиеров вы имеете ввиду, монсиньор? – большим усилием придав своему голосу непринужденный тон, вопросил я Великого Магистра.

– Кого же, как не тамплиеров Румской капеллы, – отвечал Великий Магистр иоаннитов, – этих древних титанов, уже отчаявшихся взять приступом божественные высоты и теперь готовых воевать со всем миром. Венеция надеется на силу этой дюжины больше, чем на силу трех тысяч сельджуков.

– Вам дурно, мессер? – еще сильнее испугалась Фьямметта.

– Там мой брат, – шепнул я ей, взметнув своим порывистым дыханием прядь ее волос.

Ровно одно мгновение молчала Фьямметта.

Ровно одно мгновение я оставался пленником «Доброй Ночи».

Взор Фьямметты воспламенил мою душу. С этим жгучим пламенем не сравнился бы никакой греческий огонь, и никакая китайская смесь не смогла бы вспыхнуть ярче.

– Значит, мессер, мы будем вдвоем спасать вашего брата, – тихо, но непоколебимо проговорила Фьямметта.

– Я вынужден предположить, монсиньор, – обратился я к Великому Магистру, вздохнув с нарочитой грустью, – что мой брат Эд де Морей никогда не был тайным иоаннитом.

– Однако, в отличие от своего дяди Гуго, он никогда не надевал сразу два плаща, один поверх другого, – разгадав мое настроение, сказал Великий Магистр.

– Хочу передать своему брату эти ваши слова, монсиньор, – сказал на это я.

– Вот как! – последний раз удивился Великий Магистр.

– Клянусь вам, монсиньор, тем, что у меня нельзя отнять никакой силой, – торжественно изрек я, опустившись перед Великим Магистром на одно колено. – Я клянусь, что не подниму руку ни на одного из ваших братьев-рыцарей.

Огромная ночная птица безмолвно замерла надо мной.

Спустя несколько мгновений я услышал голос Великого Магистра, донесшийся словно бы издалека:

– Вам что-либо еще будет угодно, граф?

– Если позволите, монсиньор, – отвечал я, поднимаясь. – В счет моего годового дохода: лодку, парус, двадцать пять локтей пеньковой веревки, один боевой топор, пару бурдюков пресной воды, два десятка простых лепешек, два щита и кольчугу. Две кольчуги, монсиньор. Самого маленького размера.

И вот мы с Фьямметтой, окруженные мельтешением факелов и живых светляков, устремились во тьму – сверху вниз.

В сотне шагов от пристани, кишевшей воинами и их оружием, мы снарядили свой собственный флот и наконец, укрывшись между грозными тушами боевых галер Ордена Святого Иоанна Иерусалимского, покинули родосский берег.

Договорившись пред тем с одним из знатных рыцарей, я прицепил лодку веревкой к корме корабля, и мог теперь без всяких забот копить силы для главного дела и любоваться при свете звезд и молодой луны моей прекрасной невестой, красовавшейся, как самый настоящий рыцарь-крестоносец. Мерцание ее кольчуги и равномерный плеск весел на галере убаюкивали меня, и я, стараясь не заснуть, начинал-таки грезить наяву. Перед моими глазами вдруг проносились кони, потом я различил и всадников, пестрых, белых, черных. И вот в хаос этого безмолвного, призрачного сражения ворвался доблестный Эд де Морей, предводительствуя своими верными братьями-тамплиерами. Их белые плащи парили над полем битвы, их алые кресты рассекали ряды неприятеля, а впереди возвышался голубой дворец, «украшенный» безобразной черной башней, что дерзко упиралась в небеса.

– Мессер, положите голову мне на колени, – раздался ласковый голос Фьямметты. – У вас будет тяжелая ночь. Я разбужу вас, как только что-нибудь начнется.

«Боже мой! – обомлел я, очнувшись, как от удара. – Куда же я потащил это хрупкое создание?! Что же я делаю?!»

– Боже мой! – воскликнул я вслух. – Как же у меня хватило ума посадить вас в лодку! Вы просто околдовали меня своей отвагой! Ведь мы можем погибнуть оба! Но если погибнете вы, я буду обречен на вечную муку! Не будет мне прощения ни на земле, ни на небесах!

– Успокойтесь, мессер! – твердо сказала Фьямметта. – И не преувеличивайте.

– Еще не поздно, Фьямметта! – встрепенулся я. – Повернем! Я высажу вас на берег и благополучно успею туда и обратно.

– Одного я вас больше не отпущу никуда, – по-королевски властно изрекла Фьямметта. – Жизнь нужна мне только для того, чтобы видеть вас, мессер. Если вы хотите от меня отделаться, то бросьте меня в воду немедля.

Я схватился за голову, зарычал, подобно загнанному льву, и принялся учить Фьямметту, как следует обращаться с широким пехотным щитом и как укрываться им от падающих сверху стрел.

Не прошло и часа, как мы покинули земную твердь и углубились в морской сумрак, – и вот на возвышавшихся над нами кораблях начали раздаваться тревожные голоса и команды, а весельные рывки стали сильнее и беспокойней.

Кровь застучала у меня в висках. Я ополоснул лицо соленой водою и до боли вгляделся в сумрак. Оттуда, из тьмы, со стороны азиатского берега, на нас надвигалась какая-то невидимая тяжесть, и вскоре мне показалось, что мы приближаемся к развалинам крепостной стены. Так выглядел издалека, в ночной тьме, флот сельджукских наемников. Вскоре я смог различить паруса, ибо слабый ветер тянул нам навстречу с востока.

Неверные тоже заметили нежданных противников, и с их кораблей донеслись гортанные крики и звон оружия.