Текст книги "Караван счастья"

Автор книги: Оксана Булгакова

РОДОМ ИЗ ДЕТСТВА

 
И ПАУЧЬЯ СВАСТИКА ДРОЖАЛА,
ПОД ОГНЕМ УМЕРИВ МОТОПРЫТЬ.
НЕТ, НЕ РУР —
МАГНИТКА ВНОВЬ РЕШАЛА:
БЫТЬ РОССИИ… БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ?
 
 
МЫ, НАДЕВ ОТЦОВ ПОГИБШИХ РОБЫ
И К МАРТЕНАМ ВСТАВ В ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ,
СОКРУШИЛИ ПОЛЧИЩА ЕВРОПЫ
И ЖЕЛЕЗНЫЙ КРУППОВСКИЙ ХРЕБЕТ.
 

Вл. Машковцев

Утро спускается в Магнитогорск с горы Атач. Его первые гонцы, лишь на миг задержавшись на вершине – у памятного ковша с глыбой руды, стремглав летят через реку, на правый берег. Здесь под ранними всполохами зари словно оживают две гигантские бронзовые фигуры: молодой рабочий и солдат, которому вручает он меч; за его спиной во всю обозримую ширь – панорама, как декорация из дыма, металла, огня: из суток в сутки кипит главный металлургический котел страны.

Монумент этот поставлен на самом рубеже двух частей света – там, где обычно памятными обелисками помечают границу континентов. Но не союзу Европы и Азии посвятили свой труд скульптор Л. Головницкий и архитектор Я. Белопольский. Другой союз, что в кровопролитной тяжелой войне сокрушил фашистскую мощь, утвердили они здесь, в центре металлургической столицы страны, – союз тыла и фронта.

Лев Николаевич Головницкий, член-корреспондент Академии художеств СССР, лауреат Государственной премии РСФСР имени Репина и премии Ленинского комсомола, рассказал мне в дни работы над скульптурной группой, что первоначальный замысел его был иным: пожилой уральский мастеровой – символ всего работного Урала – должен был передавать с напутствием свой меч воину.

Но приехали авторы в Магнитогорск, поговорили с ветеранами, посидели в архивах, походили в музеи. И выяснили, что Магнитогорскому комбинату к началу войны едва исполнилось девять лет, что были тогда молоды и командиры производства, и рабочие, и сам город – первенец советских пятилеток. И еще один факт напомнил о себе: 32 тысячи металлургов ушли с комбината на фронт, их места заняли не только жены и деды, – особенно много в цеха пришло мальчишек и девчонок. Недаром уже в 1943 году за самоотверженный труд этих 14—15-летних на нужды обороны ремесленное училище № 13 наградили орденом Трудового Красного Знамени.

– Я мальчишкой был, когда началась война: 11 лет, – вспоминал Головницкий. – Родители почти не бывали дома: отец – машинист паровоза – водил составы с боевой техникой, людьми на фронт; мать сутками на заводе. Я видел неимоверное напряжение тыла. И эшелоны, что шли к нам в Челябинск с Запада. И старших своих товарищей – уральских, ленинградских, московских парнишек – после трудных заводских смен, смертельно усталых, голодных, плохо одетых. Казалось, я все испытал сам, пережил, глубоко сохранил в сердце. И вот спустя столько лет прошлое свое отношение выражаю сейчас. Помню: сказочных сюжетов мы не рисовали. Мы рисовали бои. И так жаждали победы на своих листках бумаги!

Через много лет эту мечту о победе, эту боль рано повзрослевшего мальчишки Лев Николаевич вложил сперва в «Орленка», а потом вместе с Я. Б. Белопольским завершил триптих о мече победы, найдя ему очень точное начало: солдат, вооруженный мечом, что выковал в тылу народ-мститель, погнал фашистов от Сталинграда и разрубил фашистскую свастику в Берлине.

– Брат у меня старший погиб в 18 лет на Курской дуге. Наш памятник и ему, и его товарищам, и всему народу, что в невероятных усилиях тыла выковал победу над фашизмом: на Магнитке ли, Уралмаше, в Танкограде, Нижнем Тагиле, Барнауле, Мотовилихе, – заключил рассказ Головницкий.

Мальчишки и девчонки военной поры. Всегда голодные, усталые, в ватниках на голом теле, в деревянных колодках, лаптях, дорогие мои сверстники, чьим трудом в немалой степени держалась страна. Сутками на маленьких ящичках стояли вы у станков, порой засыпали прямо в цехах, премию получали – кусочек хлеба с селедкой, в 16 лет вам вручали ордена, о вас слагали песни, снимали фильмы, – минуя юность, прямо из детства шагнули вы в большую жизнь, навсегда сохранив в глубине сердца тоску о недоигранном, недолюбленном, недопетом.

Мальчишки и девчонки военной поры…

– Вот такие молодые, 15—16-летние, значительную часть военного лиха вынесли на своих плечах.

Мой собеседник имеет право на такое обобщение, потому что среди тех, кто одевал в магнитогорский металл каждый второй танк и каждый третий снаряд, был и он, подросток, у которого Гитлер украл детство. Сегодня он Герой Социалистического Труда, лауреат Государственной премии СССР, делегат партийных съездов. А тогда…

– Первое естественное желание – пойти в армию, обязательно летчиком – осуществить не удалось. И вот с такими же, как я, ребятами – без отца, да и совсем без родителей – решил поступить в ремесленное.

Когда 25 августа 1941 года, на следующий день после приема в РУ № 1, перешагнул он порог проходной металлургического комбината, кто мог предположить, что пришел будущий директор?

Когда в группе таких же юных электриков на среднелистовом стане, что незадолго до этого прибыл с «Запорожстали», соприкоснулся он впервые с рабочей профессией, кто мог разглядеть в нем будущего министра?

– Нас прикрепили к опытным рабочим и учили прямо в цехе. Работали по 12 часов. А случалось, заболеет сменщик – сутками. Однажды я пробыл в цехе 48 часов, пошел домой и уснул на ходу.

Эту беседу с Дмитрием Прохоровичем Галкиным я записала в канун 50-летия Магнитки, сразу после встречи его с ветеранами комбината, когда в обостренную память о прошлом еще не вторглись заботы юбилейного дня.

– О наградах мы не думали. Но четко знали одно: задание – во что бы то ни стало, да не просто задание. Нужно нарастить производство. Были и награды. Например, сталевар Геннадий Рязанов получил орден Ленина – ему едва ли было 19 лет. А ведь высшая правительственная награда!

Мальчишки и девчонки военной поры… В год, когда страна отмечала свое 50-летие, в киноленте «Летопись полувека» увидели они себя у мартенов, сварочных аппаратов, токарных станков. В «Летописи полувека. Год 1942-й» есть такой момент: у горящего зева мартеновской печи ребята засыпают порог, потом крупно, во весь кадр – вереница улыбчивых мальчишеских лиц и – дикторский текст за кадром: «Всмотритесь в эти лица. Это ваши отцы и матери. Тогда, в грозном 42-м, их именовали Андрей Павлович Ящук, Иван Моисеевич Лешко…» И еще несколько имен, которые я, к сожалению, не помню.

В один из тех дней, когда буквально вся страна ежевечерне смотрела серии «Летописи», переживала, вспоминала, узнавала себя, знакомых на телевизионных экранах, на Магнитку приехала иностранная делегация. Первый мартеновский цех, который уже тогда один давал стали больше, чем металлургия всей царской России, показывал им секретарь партийного бюро Иван Моисеевич Лешко. В беседе гости поинтересовались, сколько лет он работает на комбинате.

– Двадцать шесть.

– А сколько же вам лет сейчас? – «этот русский явно преувеличивает», руководитель делегации решил уличить его.

– Сорок, – спокойно ответил Лешко.

– Но этого же не может быть!

И Иван Моисеевич, как на главное доказательство, сослался на эти кадры, что снимали кинооператоры в его смене для кинокартины «Здравствуй, Москва! (впоследствии, их использовали в кинохронике о жизни государства).

Кто из ребят той поры не знал этого фильма – «Здравствуй, Москва!» Кто вместе с героями его – мальчишками и девчонками из ремесленного училища – не бродил мысленно по московским бульварам, не волновался перед концертом на столичной сцене, кто не радовался, не печалился вместе с ними, не сопереживал их удачам. Кто не знал этой песни:

 
Мы идем, мы поем,
Мы проходим по бульварам и садам,
Мы идем, мы поем,
И Москва улыбается нам.
 

Целое послевоенное поколение выросло на фильме С. Юткевича. Завороженно следили мы за экранной, такой счастливой и красивой жизнью этих ребят, чуточку завидуя им.

Спустя много лет из уст участников съемок – магнитогорских РУ-шников времен войны – услышала я рассказ об этой «счастливой и красивой жизни»: о голодных, раздетых, потерявших родителей, напуганных войной, тяжело работавших в цехах детях, о том, сколько тепла сердечного, сколько такта и доброты потребовалось воспитателям, чтобы отогреть их оледеневшие сердца, заставить поверить в добро их, видавших смерть и горе, познавших голод и несправедливость, научить радоваться и смеяться.

Днем их величали по имени-отчеству, они заменяли ушедших на фронт мастеров, работали формовщиками, крановщиками, катали броню, варили сталь. Поздно вечером, захватив пайку хлеба, собирались вокруг печки-буржуйки, на которой в ведре варилась картошка, спорили, вспоминали, иногда танцевали под баян, и большая дружба постепенно возвращала израненные ребячьи души ко всему доброму, хорошему.

Центром этого рождающегося коллектива, подругой, матерью, наставницей ребят была молодая воспитательница, так же, как и большинство из них, эвакуированная с запада страны – Наталья Николаевна Карташова, балерина по довоенной профессии.

Разные пути приводили ребят в ансамбль, а следовательно, и ремесленное училище, на комбинат. Андрюшу Мистюкова Карташова, заслушалась у проходной. Чумазый, оборванный, он лихо играл на баяне все, что бы ни попросили. У него угадывался абсолютный слух. Поговорив с Андрюшей, Наталья Николаевна тут же определила его в пионерский лагерь, а затем в училище. Пройдет несколько десятилетий, и заслуженный артист РСФСР, композитор А. П. Мистюков с благодарностью напомнит ей об этих днях.

Гришу Галкина привезли из Днепропетровска, где в первые дни войны милиция «выловила» его по месту жительства – в трубах городской централи. Еще трех лет мальчик остался без родителей, его воспитали беспризорники, знаком был с финками, драками, кражами. В училище Гриша учился быть сталеваром, в фильме танцевал знаменитого «Гусачка». И это последнее определило его дальнейшую судьбу – до последних лет своей жизни заслуженный работник культуры РСФСР Г. И. Галкин работал балетмейстером вместе с А. П. Мистюковым в ансамбле песни и пляски Липецкого металлургического комбината.

В Днепропетровском драматическом театре имени Шевченко прошла творческая жизнь Владимира Тульчинского, в Брестском драматическом – заслуженной артистки РСФСР Лилии Баталовой, в Воронежском хоре – Николая Игнатова. Все они на профессиональную сцену вышли из фильма «Здравствуй, Москва!» Им всем подарила судьбу военная Магнитка, РУ № 13, как и тем из ребят, кто, подобно Владимиру Ломакину, не изменил своей первой рабочей профессии. С 1954 года, как закончил Ленинградский индустриальный техникум, и до пенсии варил он сталь в третьем мартеновском цехе Магнитогорского металлургического комбината.

На Челябинском металлургическом работала Любовь Ходоровская, осталась на Урале и Л. Ф. Докшина-Антонова, во многом повторив судьбу своей учительницы Н. Н. Карташовой.

Сама Наталья Николаевна – уже давно заслуженный деятель искусств РСФСР, орденоносец, много сил отдала она созданию еще одного хорошо известного в стране танцевального коллектива – на Челябинском тракторном заводе.

Наверное, уже не один читатель подумал, читая эти строки, до чего же все просто на бумаге: бывшие беспризорники, некоторые без пяти минут рецидивисты, во всяком случае наверняка входившие в категорию, ныне именуемую «трудными подростками», как в сказке, переродились в знаменитостей.

Конечно, трудно и сложно складывались судьбы людей. И, наверное, о каждом из них можно написать остросюжетную книгу.

Несколько лет назад у Натальи Николаевны Карташовой собрались ее воспитанники. Я была на этой встрече. И вот за праздничным столом, в самый разгар воспоминаний, Карташова спросила:

– Ребята, может быть, теперь вы мне признаетесь, кто же тогда, в 1944-м, в Большом театре «почистил» бутафорский цех?

И одна из гостей Натальи Николаевны, артистка, смущенно призналась:

– У меня до сих сохранилась пудреница Лепешинской.

Мальчишки и девчонки военной поры… Сегодня им чуть-чуть за пятьдесят. А но трудовым книжкам давно уже заработана пенсия – столько прожито, пройдено, сделано! Ранний опыт, жизненный, производственный, социальный, сформировал их характеры, судьбы.

Однажды разговорились на эту тему с председателем Челябинского областного совета профсоюзов. И рассказал Владимир Васильевич Колосок о своей дороге в уральский рабочий класс. Началась она с войной, с первыми километрами той тысячи, что прошел 16-летний мальчишка пешком, спасая от фашистов колхозное стадо: коров, овец и свиней. По пятам гремела канонада, а ночные зарева заставляли сокращать стоянки. Из Нежина вышел маленьким парнишкой – и по росту и по годам. А за три месяца пути стал взрослым и словно подрос.

Первую военную зиму в воронежском колхозе «Дружба» выхаживал он скот. Вторую – снежную, метельную, лютую – расчищал подъездные пути на Магнитогорском комбинате, с такими же, как он, ребятишками – в фуфайках прямо на теле и деревянных колодках на ногах. Учился на автослесаря у мастера Николая Григорьевича Христового. И учился успешно: лишь троим из 26 присвоили по окончании высокий 4-й разряд, среди них – и ему. Впоследствии парни из воронежской деревни Чулок, с которыми приехал Владимир Колосок в октябре 1942 года на Магнитку, – Коля Неретин, Алексей Иваников, Алексей Молибога, Николай Кулешов – человек семь-восемь, составили костяк автотранспортного цеха комбината.

В июне 1944 года коммунисты металлургического комбината приняли Володю Колоска, секретаря комсомольской организации автобазы, в кандидаты партии. А через два года он впервые участвовал в выборе городского партийного комитета, не подозревая, что в будущем именно здесь пройдет он 16-летнюю жизненную школу – от заведующего отделом до первого секретаря, станет членом бюро Челябинского обкома партии, делегатом Магнитки на партийных съездах.

Высокая ответственность без громких слов, служение Родине без малейшей корысти, скромность без завуалированной позы и – труд, труд, труд всю жизнь, – из таких черт лепила бы я социальный портрет тех, кто родом из детства 42—45 годов.

Несколько лет назад мне посчастливилось присутствовать на необычном пионерском костре. Тогда на станцию Потанино под Челябинском съехались из 40 городов и сел страны бывшие детдомовцы, эвакуированные сюда в самый разгар войны из Клязьмы. В школьном саду на торжественной линейке выстроились взрослые люди с пионерскими галстуками – алыми символами детства – на груди. Поочередно, делая шаг перед строем, каждый докладывал о себе:

– Сергей Рыжков – заместитель секретаря парткома фабрики, Фрунзе.

– Маша Орлова – ткачиха, Москва.

– Радий Юльский – рабочий Челябинского тракторного.

– Физа Быкова – главный агроном колхоза, Кировская область.

– Саша Петухов – кандидат наук, Донецк.

А потом Нина Степанова, главный инженер электростанции в Молдавии, а в тот день, как и много лет назад, председатель совета командиров, в рапорте «старшему пионервожатому» Василию Ивановичу Крутолапову подвела итог:

– Большинство из нас – коммунисты. Мы люди разных профессий: учителя, рабочие, инженеры, агрономы, партийные работники, деятели искусств. Нет лишь в наших рядах лодырей, тунеядцев, пьяниц, людей недостойных. На этой маленькой уральской станции нашли мы, дети расстрелянных, повешенных, сожженных, павших на войне, не просто приют, а надежный дом. Здесь в самые страшные дни научили нас труду, доброте, честности, справедливости, коллективизму.

Мальчишки и девчонки военной поры… На пропилеях Мамаева кургана в Волгограде, где стойкость, мужество и героизм нашего народа увековечены в бетонной летописи «Руин», есть рассказ и о тыле: и вновь рядом с женщинами и стариками – у станков Танкограда – фигурки подростков.

А на Большом Рельефе у входа в зал Славы союз фронта и тыла – как непобедимая сила государства – воплощен в двух силуэтах: рабочего с кувалдой и солдата с автоматом. И слова:

«Самоотверженный труд советских людей в тылу войдет в историю как беспримерный подвиг народа в защите Родины».

Во всей красоте подвига в бронзовом величии шагнули солдат и рабочий на берег мирной Урал-реки из самого священного места Родины.

Магнитогорск – Челябинск,

1979 г.

«НИЧТО НА НЕБЕ НЕ НАЧИНАЕТСЯ БЕЗ ЗЕМЛИ»

 
Я В КОСМОС НЕ ЛЕТАЛ,
НО ЭТА СТАЛЬ —
МОЯ.
А ЭТО ЗНАЧИТ,
ПОМОГАЛ И Я
ЗАГАДОЧНОЙ
ДОСТИЧЬ ТЕБЕ
ЗВЕЗДЫ,
КОТОРУЮ ДЕРЖАЛ
В СВОИХ ЛАДОНЯХ ТЫ.
Я В КОСМОС НЕ ЛЕТАЛ…
В ГРОХОЧУЩЕЙ НОЧИ
С ЛЮБОВЬЮ Я КОВАЛ
ПУТЕЙ ТВОИХ ЛУЧИ.
СИЛЬНА МОЯ ЛАДОНЬ,
СИЛЬНЕЕ, ЧЕМ МЕТАЛЛ,
ЧЕМ СТУЖА И ОГОНЬ…
Я В КОСМОС
НЕ ЛЕТАЛ!
 

Л. Татьяничева

Обе газеты принесли 29 января 1974 года, в один день.

На первой странице «Правды» говорилось об обращении сталеваров магнитогорской мартеновской печи № 35 (а вернее – недавно родившегося нового двухванного агрегата) к бригадам всех аналогичных печей страны с призывом помериться силами в соревновании за максимальную производительность. В «Комсомольской правде» студент Московского авиационного института, член бюро ЦК ВЛКСМ, лауреат премии Ленинского комсомола Борис Бахтин писал о том главном жизненном уроке, который преподал ему рабочий коллектив Магнитки.

Между этими двумя статьями существовала глубокая связь, и Борис Бахтин наверняка был самым взволнованным читателем информации в «Правде»: ведь речь шла о коллективе его 35-й печи, его близких друзьях, товарищах, с которыми связывали восемь лет не такой уж большой комсомольской биографии.

«…Горжусь, что мне довелось прожить эти восемь лет в полную силу… Не стаж перед вузом я зарабатывал, не службу отбывал! Я в эти годы жил! Я был в горячем деле, я чувствовал себя нужным для страны человеком. Близко к сердцу принимал радости и беды друзей».

И еще:

«Да, Магнитка преподала мне главный урок жизни: ничто в ней не дается человеку просто так, труд – и мерило ценностей человека, и средство его самоутверждения.

Но я запомнил и другой урок: ничто в жизни не дается человеку без знаний, много знать – это не только мое личное желание, но и мой долг перед людьми, перед государством.

Вот почему я считаю: в МАИ я пришел по комсомольской путевке Магнитки…»

* * *

Листаю блокноты с записями. И вновь представляю Бориса таким, каким увиделся он мне на Магнитке в октябре 1970 года, за три с половиной года до внезапной смерти.

В тот год мне часто приходилось бывать в Магнитогорске, в первом мартеновском цехе, где работал Бахтин. Но каждый раз другие дела отодвигали встречу с ним. А в день интернациональной плавки в честь 200-миллионной тонны магнитогорской стали, 15 августа, он оказался в отпуске. Правда, тогда же Константин Григорьевич Носов, начальник цеха, рассказывал мне, что они с Борисом подумывают о реконструкции большегрузной 900-тонной печи в двухванную, волнуются, как отнесутся к этому в бригадах…

О Борисе много писали в те месяцы центральные и местные газеты, публиковали его фотографии, сделанные на XVI съезде ВЛКСМ, с присуждением премии Ленинского комсомола поздравляли со всех концов страны. Он был в зените трудовой славы. И вдруг расстался с профессией. Не все его друзья приветствовали это решение. Не все понимали.

Вокруг его имени было много толков. И мне предстояло разобраться, что произошло с Борисом Бахтиным, почему погнался он за синей птицей. Разобраться, так и не познакомившись с ним, не повстречавшись…

«ИМЕННО РАБОЧИЙ КОЛЛЕКТИВ СДЕЛАЛ ИЗ МЕНЯ ЧЕЛОВЕКА»

«У нас на Магнитке говорили: если не «подымишься», настоящей стали не сваришь. Другими словами, если будешь работать по-настоящему, то будет горячо, очень горячо. Но только так, по-моему, и должен всегда жить человек, по каким бы дорогам ни довелось ему идти».

«Комсомольская правда» на строительстве 6-й домны Магнитки. Октябрь – ноябрь 1943 года. Знакомая фамилия, правда, в несколько ином написании – «Бахтинов», – почти в каждом номере газеты. Портрет ровесника Бориса, очень похожего на него. Через всю полосу – лозунги:

«Товарищи огнеупорщики, равняйтесь на Бахтинова!»

«С новой победой, Бахтинов».

«Комсомольский привет А. Бахтинову, преподнесшему матери Родине ко дню 25-летия ВЛКСМ достойный подарок!»

«Небывалый рекорд! Александр Бахтинов выполнил задание на 522 процента.

Кто его обгонит?»

И наконец:

«Принимай, Родина, комсомольскую домну».

И фото Александра Бахтинова с орденом «Знак Почета» на груди на фоне этой самой домны. И стихи Михаила Львова, тогда еще молодого поэта, на странице «Комсомолки».

 
Где в взрывах и вспышках кольцо горизонта,
Два брата Бахтиновых бьются на фронте.
На Западном фронте сквозь снег и туман
В саперной команде шагает Иван.
 
 
Он ранен был сильно, но снова в бою,
Как сын защищает отчизну свою.
И гонят гвардейцы врагов по лесам.
Трудом помогает им здесь Александр.
 
 
Не так ли вот нынче любая семья
В строю защищает родные края!
Чтоб новый металл устремился лавиной,
Кладет кирпичи Александр Бахтинов.
 
 
И щупом он пробует швы – и ведет
Стремительно кладку, и домна растет,
И домна зажжется, и свежий чугун
Ударит смертельным огнем по врагу.
 
 
Слава и тем, кто в атаку идет!
Слава и тем, кирпичи кто кладет, —
Кто помогает работой им здесь!
Слава Бахтинову! Слава и честь!
 

Газету с этим стихотворением Александр Афанасьевич послал на фронт брату. Сапер Иван Бахтин пронес ее в кармане гимнастерки рядом с постоянными 10 копейками, которыми раскручивал он шурупы немецких мин. Он строил переправы через Ловать, Буг, Вислу, Нарев. Разведчиком дошел до Данцига. И, взволнованно прошагав 24 июня 1945 года по Красной площади на Параде Победы, с орденом Красной Звезды и боевыми медалями на груди, вернулся в Магнитку. Рабочим на Магнитострой. Как талисман, сохранил газету со стихотворением.

Бахтиновы – рабочие, строители, земляне. С тридцатых годов, когда пятеро мальчишек-сыновей вслед за отцом вынули первые лопаты грунта на строительстве города, когда сложили первую трубу в бараке, первую стену цеха, обживают они землю, копают, стелют кровлю, кладут трубы, тянут проводку, штукатурят стены. Степан, Александр, Иван, Пелагея – всю жизнь на Магнитострое. Аполлон – огнеупорщик на комбинате.

Всю жизнь приходят они на строительство, когда такового в обычном понимании еще нет. Когда готовят только фронт работ. Качают воду из котлована, тянут проводку, возводят теплушки. «Качают, тянут, возводят» – это они, Бахтины. По 37, по 40 лет – всю свою жизнь. На праздниках, на пусках объектов в торжественных речах говорят о бетонщиках, монтажниках, а о тех, кто в «Земстрое», «Дорстрое», не говорят. Они к этому привыкли. Ни на кого не в обиде.

Сколько же построили Бахтины за свою жизнь? Сколько домов, кварталов, улиц оштукатурила Пелагея Афанасьевна за 40 трудовых лет?

В блокноте подробная запись лишь двух интервью – со Степаном Афанасьевичем и Александром Афанасьевичем. Они назвали свои жизненные улицы. И у меня не поднялась рука сократить этот перечень.

Степан Афанасьевич начинал землекопом на Пушкинской, тянул трамвайную линию там же, каменщиком возводил кварталы улиц Маяковского и Чайковского, кровельщиком работал на строительстве драмтеатра, оборудовал связь и сигнализацию во всех цехах металлургического комбината, вел электромонтаж на станах «250», «301», на аглофабрике, тянул проводку на планировочной отметке стана «2500» и цеха покрытий.

Александр Афанасьевич строил домны № 2, 3, 4, 5 и 6, работал трубоукладчиком на Коксохиме, строил все прокатные цехи, бригадиром огнеупорщиков возвел 34 мартеновские печи (34!).

Это труд лишь двоих из 30 – сыновей, дочерей, жен. Если бы все, что сделали эти люди, что построили, собрать в один поселок – целый район большого города мог бы носить их имя.

Что стоит за этим трудом? Любовь к профессии? Может, и не все Бахтины любили и любят ее. Но все они по-настоящему самозабвенно и честно относятся к своему труду.

Вот в такой семье воспитывался Борис Бахтин, сын Степана Афанасьевича, племянник Пелагеи, Александра, Аполлона и Ивана Афанасьевичей.

Он тоже мог стать строителем, электриком. Но при поступлении в техникум попал на факультет сталеплавления. Техникум кончил. Пять лет работал подручным, три последних – сталеваром. В 20 с немногим лет!

«Ни в рабочем коллективе, ни в жизни я не чувствовал себя транзитным пассажиром в зале ожидания… Чем бы ты ни занимался в данное время, ты не должен чувствовать себя случайным; временным, посторонним человеком в своем деле.

Только так можно стать не случайным, не временным человеком, когда наступит твой «звездный час», когда придет время заниматься главным делом твоей жизни».

«У МЕНЯ БЫЛИ СТРОГИЕ, СПРАВЕДЛИВЫЕ, НАСТОЯЩИЕ УЧИТЕЛЯ»

«Пожалуй, одно из самых ярких моих впечатлений от Магнитки – все вокруг меня учились и учили других».

Мы много говорим и пишем сегодня о влиянии трудового коллектива на молодого рабочего. И это вполне справедливо. Борис мог бы и не стать таким Борисом, приди он на другой завод, в другой цех. Ему повезло. Он работал на Магнитогорском металлургическом комбинате, который с первых месяцев существования стал «школой создания новых методов и форм социалистического труда, техники, подготовки кадров для дальнейшей индустриализации страны». Эти слова я взяла из постановления ЦК ВКП(б) от 25 января 1931 года. Они актуально звучат и сегодня.

Борис работал в прекрасном цехе, который известен на весь Союз не только тем, что один стали за год дает столько, сколько все металлургические заводы царской России. Его союзная известность складывалась и из другого. Сейчас, глядя сквозь годы назад – в прошлые пятилетки, можно сказать, что это был и есть коллектив новаторов, борцов на фронтах научно-технического прогресса.

Коллеги Бориса, его друзья и наставники, товарищи по комсомолу и партии впервые в истории отечественной металлургии взялись за уникальную реконструкцию мартеновской печи, которая дала рост производительности в два раза, дала в первый же год более миллиона тонн стали. Это не было просто. Даже видные специалисты со страниц всесоюзного журнала предсказали им крах, даже у себя на комбинате было много сомневающихся в превосходстве двухванных агрегатов. Они не советовали дергать «черта за бороду». Но «черта» победили, хотя он еще нет-нет да и напоминал о себе. И были случаи, когда Герой через месяц после высокого звания получил выговор, а те, кто послабее, уходили с двухванного и уезжали совсем.

Сегодня, отвлекаясь от недостатков, потерь и неприятностей, которые были в цехе, как при всяком новом деле, я вижу первый мартеновский как цех коммунистической настроенности в труде, социалистической сознательности.

Всесоюзную поддержку приобрела тогда инициатива сталеваров-коммунистов 29-й печи: «Каждому агрегату – план повышения эффективности производства».

Один из инициаторов этого почина – Василий Фомич Евстифеев рассказывал, что в ходу у них в коллективе было армейское правило – «делай, как я». Помочь товарищу, научить, вывести до уровня передового – негласный кодекс всех соревнующихся бригад. И не случайно в социалистических обязательствах коллектива 29-й печи было записано: подготовить сталеваров для нового следующего двухванного агрегата. И когда его пустили, лучшие сталевары ушли работать на него, вновь начиная с нуля. Затем была третья, четвертая печи. И вот сообщение еще об одной – пятой по счету – печи Бориса.

В те месяцы и годы, когда Борис был бригадиром комсомольско-молодежной бригады на «крупнейшей в Европе мартеновской печи», в цехе варилась самая дешевая в стране сталь, сталевары ломали голову над тем, как довести период между ремонтом печей с 600 до 1000 плавок; завершилась работа над фурмами для продувки кислородом своей конструкции, это сократило время плавки на 10 минут и дало годовой эффект в 201 тысячу рублей.

Сейчас на комбинате каждый день внедряется 20 рационализаторских предложений, каждый восьмой – рационализатор, а среди коммунистов – каждый четвертый. К этим цифрам приближались уже тогда. Все вокруг Бориса учились. Герой Социалистического Труда Михаил Андреевич Сорокин (тогда еще он не был Героем) приводил такие цифры по цеху: 33 человека учатся в институте, 32 – в техникуме, 209 – в школе. Общеобразовательный уровень за восьмую пятилетку возрос по комбинату на два-три класса. В 1975 году, по тем наметкам, в цехе он должен составить 9,4 класса.

Это требование научно-технического прогресса, который определяется знаниями, но и в свою очередь требует, чтобы процесс овладения ими был непрерывным.

Через три года, имея в виду все сказанное, Борис напишет: «Именно рабочий коллектив сделал из меня человека». Листая подшивки газет за 1970 год – май, апрель, июнь, июль, – слежу за информацией о бригаде Бориса Бахтина:

«За пять месяцев более трех тысяч тони стали сверх плана выплавил коллектив комсомольско-молодежной печи, на которой работает сталевар Б. Бахтин».

«В общий успех весомый вклад вносит бригада опытного сталевара Б. С. Бахтина».

«Б. Бахтин – лауреат премии Ленинского комсомола».

«Сталевар Бахтин – член ЦК ВЛКСМ».

А вот «техмаксимум» Бахтина, обращение его к молодежи:

«На Магнитке 30-х годов звучал комсомольский клич: «Молодежь – на Перекопы техники!» То было время освоения мощностей строящегося гиганта. Сегодня комбинат на пороге коренной реконструкции, и с минимумом технических знаний провести ее невозможно. Поэтому я призываю всех молодых металлургов, и в первую очередь сталеваров моей печи и цеха, начать движение «От технического минимума к техническому максимуму».

А через некоторое время Борис запишет:

«Я не знаю более богатого содержания, чем увлеченность трудом на благо общества, совершенствование, самовоспитание своей личности не ради усиленного «самосозерцания» и самолюбования, а ради того, чтобы полнее, ярче, глубже было твое взаимодействие с миром и с человеческим коллективом, преобразующим мир, чтобы больше пользы смог ты принести людям».

У поэта Михаила Пилипенко, автора «Уральской рябинушки», есть стихи, которые в моей памяти начинают звучать всякий раз, когда в первом мартеновском цехе иду по пролету, вижу усталые, потные, но озаренные большим подъемом души лица Василия Кирнева, Валерия Лысенко, Анатолия Романова, Антона Ракицкого. Представляю среди них Бориса: из-под каски – светлые кудри и веселые глаза, как на фото:

 
Говорят, половину на плавку идущего жара
Печь берет у сверкающих глаз сталевара,
Что тогда лишь получится сталь хороша,
Если сильная вложена в плавку душа.
Но еще, не шутя, сталевар мне однажды сказал,
Что хорошую песню кладет он в хороший металл.
 

Душу Борис, несомненно, вкладывал в свой труд. Отсюда и желание больше знать, не отстать от времени, а обогнать его, стремление совершенствовать производство. Так обстояло дело с душой. Ну, а песня? Какой она была у Бориса, о чем?

ВЫСОТА

«Мне иногда задают вопрос: почему я, сталевар, пошел в вуз не по профилю?.. Собственно, со своей мечтой я не расставался никогда. На книжной полке у меня можно было увидеть литературу об авиации и космонавтике (как, впрочем, сейчас можно увидеть тома по металлургии)».

За записями в блокнотах вижу фотографии. В доме по улице Правды их много, разных. Близнецы Игорь и Олег рассматривали тогда их вместе со мной. «Папа строит нам ракету», – поясняли. А на фотографиях кудрявый мальчуган с моделью самолета, он же с другими такими же авиамоделистами на поле. А вот уже юноша в комбинезоне, у самолета, на крыле его, и последняя – летчик, облокотившийся на фонарь своей машины.