Текст книги "О пользе проклятий"

Автор книги: Оксана Панкеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Домой, придурок, вскричал внутренний голос. Скорее, пока стоит, бегом тащи её домой и продолжай!

Пошёл на…, возразил Кантор, скорее из чувства противоречия, чем из несогласия. Этого ещё не хватало.

Дубина ты, она же хочет!

Да мало ли чего женщина хочет спьяну и с перепугу, снова возразил Кантор и вслух сказал:

– Извини, я немного… забылся… Мы, кажется, собирались пойти выпить.

Он всерьёз полагал, что таким образом им удастся отвлечься и забыть о внезапном порыве, толкнувшем их в объятия друг друга прямо посреди улицы. Ошибся, товарищ Кантор. Катастрофически ошибся. Не надо было шляться по забегаловкам… Вернее, пить больше не надо было, вот из-за чего все случилось, но когда уже слегка пьян и когда уже бросил вожжи, разве придёт в голову считать выпитые рюмки да ещё и думать о возможных последствиях?

Они что-то пили в подозрительной забегаловке, закусывая дымом и традиционными солёными орехами, и где-то после третьей он забыл о своих робких намерениях вести себя, как подобает достойному кабальеро. Уже не смущаясь и не удивляясь себе, он вслух рассказывал ей, как она ему нравится и какая она необыкновенная и удивительная… Даже, кажется, о том, как безумно он её хочет, но на этой стадии поручиться за точность своих воспоминаний он уже не мог. А она сказала, что ей с трудом верится в происходящее, поскольку все происходит, как в кино. Потом она объясняла ему, что такое кино, но он плохо понял, поскольку был уже слишком пьян, чтобы понимать всякие умные вещи. Потом он рассказывал ей мистралийские политические анекдоты – нашёл же, что рассказывать даме! – и уже дошёл до того, что начал исполнять в лицах фрагменты из запрещённой в Мистралии пьесы «Путь наверх». Правда, политика ему быстро надоела, видимо, потому, что дама понимала в ней ровно столько, сколько он в кино, и Кантор плавно перешёл на любовную лирику. Начал, кажется, с классики, а потом, забывшись, декламировал вслух на все заведение любимые когда-то стихи на всех языках континента, в том числе, кажется, на хинском… Его понесло настолько, что он начал было даже петь, решив почему-то, что раз в Ольгином мире барды с такими голосами сходят за певцов, то почему бы и ему не попробовать. Неизвестно, до чего бы он ещё дошёл, но в краткий момент просветления вдруг заметил, что все наличные дамы почему-то собрались у их столика, а все мужчины начали на это неодобрительно посматривать. Провоцировать драку у него не было никакого настроения, поэтому он напомнил даме о том, который час и предложил проводить её домой.

Они шли в обнимку по пустым улицам, распевая во весь голос:

 
Зажав в руке последний рубль,
Идём туда,
Где нам нальют стакан иллюзий
И бросят льда…
 

И по сравнению с безголосыми бардами Ольгиного мира он казался себе просто непревзойдённым певцом.

Разумеется, вместо того, чтобы, как подобает порядочной девушке, попрощаться с ним у подъезда, она пригласила его зайти на чашку кофе. Учитывая, что никакого кофе у неё в доме не было, а особенно учитывая, как она при этом стеснялась, не понять истинной сути приглашения было сложно. И, разумеется, разгулявшийся товарищ Кантор, вместо того, чтобы отказаться, как подобает благородному кабальеро, и опять же попрощаться, с радостью согласился и чуть ли не бегом рванул вверх по лестнице.

Дома она поставила в шкатулку кристалл для него и исчезла из комнаты. Наверное, в ванную или на кухню. А он остался сидеть в своём кресле в состоянии, близком к падению в Лабиринт. Потому что от этой музыки вполне можно было сойти с ума. Наверное, у него что-то не то было с лицом, потому что Ольга, войдя в комнату, даже испугалась.

– Ты что? – спросила она. – Тебе плохо?

– Что это? – вместо ответа спросил он, кивая на шкатулку.

– Это? «Пинк Флойд». Нравится?

– Это сколько же фанги надо было сожрать, чтобы такое написать? – восхитился он, поскольку этот «Пинк Флойд» почему-то вызывал у него ассоциации именно с наркотиками. – Полную горсть, наверное.

– А что такое фанга? – тут же спросила она. И надо было ей спрашивать? Не могла так догадаться? И он тоже, не мог на словах объяснить? Непременно надо было достать, показать, ещё и объяснить, как её едят. Как будто они мало выпили… Как будто недостаточно было этой безумной музыки… Как будто он и без того не разрывался от желания…

– А это надо жевать или глотать? – спросила Ольга, катая по ладони шарик фанги и с любопытством его рассматривая. – Или их надо горстями употреблять?

– Да ты что! – спохватился он. – По одному. Тебе и половинки хватит, если хочешь. А от горсти можно навеки расстаться с этим миром. Не то что от горсти, а даже от пяти-шести штук.

– Хочу, – решительно сказала она, и они разделили пополам шарик, после чего последние несмелые проблески здравого смысла покинули Кантора, смытые волной сладкого забвения. Исчезли дурацкие сомнения, исчезло удивление и недоверие к реальности происходящего, и само происходящее стало казаться естественным и правильным. Последняя более-менее осознанная мысль, посетившая его, вообще ему, кажется, не принадлежала, а была очередным советом внутреннего голоса: «Не торопись! Только не торопись!»

Он посадил её на колени и запустил руки под свитер, в мягкое гладкое тепло. Она не носила ни корсета, ни рубашки, и под свитером было только тело, тоненькое, изящное, живое. Оно отзывалось на ласку легко и естественно, чуть вздрагивая от каждого прикосновения… О небо, как же это восхитительно – упругое женское тело в объятиях, нежная тёплая кожа под кончиками пальцев, эта сладкая дрожь желания… Он наклонил её ближе к себе и нашёл её губы, одновременно скользя руками все выше, пока не наткнулся на маленькие упругие груди, совсем маленькие пологие холмики, легко умещавшиеся в ладонь. Девочка моя, да кто тебе сказал такую глупость? Как это – нет? Где же она плоская? Что бы они понимали в женских прелестях, ценители долбаные…

Её руки, лежавшие у него на плечах, казалось жгли кожу сквозь ткань рубашки. А когда они зашевелились и скользнули за ворот, распахивая его и опускаясь на грудь, он не выдержал и застонал, весь напрягаясь, как струна.

– Сними, – задыхаясь, сказал он, дёрнув её за свитер, и стал спешно сдирать с себя рубашку, чтобы прижаться к ней, слиться в объятиях, каждой клеточкой кожи ощутить живое прикосновение женского тела.

– Может, сразу переберёмся на кровать? – предложила она, восхищённо любуясь его обнажённым торсом. – Все равно ведь придётся.

– Да… – простонал он и, не в силах удержаться, припал губами к маленьким твёрдым соскам.

Ах, женщины… Как же я жил без вас эти пять лет? Как я не умер за это время? Разве можно жить без ваших ласковых рук, без ваших нежных губ, без ваших глаз, чуть тронутых безумием страсти, без вашей главной тайны, скрытой за грубой тканью голубых штанов…

Она развязала шнурок, которым были стянуты его волосы, и сказала, что так красиво. Может быть, но ведь мешать будут… На кой они ему, в самом деле, такие длинные? У неё и то короче… Расплети свои косички, пусть тоже будет красиво. Вот так, расплетай, а я буду целовать тебя везде, где смогу достать… Да, на кровать… конечно… Можно бы и в кресле, но раз дама желает… И зачем ты носишь эти косички, у тебя такие чудесные волосы… и тело… и вся ты… Кожа твоя нежнее хинского шелка, коснувшись её губами, невозможно оторваться, как жаль, что у меня только одна пара губ… А как вздрагивают тугие вишенки твоих сосков, когда их касаешься языком, как легко поддаются твои колени, когда их разводишь в стороны… Твои руки, ласковые и зовущие… вот только почему они такие суматошные, словно не знают, что делать? Либо твои прежние мужчины были полные идиоты, либо их просто было слишком мало, чтобы успеть научиться… Но это не важно, правда, совершенно не важно… А уж что у тебя там, под этими штанами… стоит подумать, и становится невозможно сдержать стон…

Торопливо дёргая ногами, он выбрался из штанов, спихнул их с кровати и вдруг остановился, застигнутый врасплох её смехом, которого совершенно не ожидал и не представлял себе, что вообще могло быть смешного в настоящем моменте.

– Почему ты смеёшься?

– Ничего… – захихикала она, протягивая к нему руки. – Это у тебя трусы?

– Что в них смешного?

– Я никогда не видела, какие у вас мужские трусы. А зачем они такие длинные?

– А у вас какие?

Она сказала, какие. Интересно… Возможно, это не лишено смысла, особенно летом… Да ну их, эти трусы, на кой они вообще нужны, когда тут…

– Ух ты! Можно потрогать?

– Что за вопрос? Нужно. Свет будем гасить?

– Не надо. Мне нравится на тебя смотреть. Ты красивый.

– Скажешь тоже! А у тебя какие?

– Что?

– Ну… трусы, наверное… панталоны же под такие штаны не влезут.

– Сними и посмотри.

Дразнится она, что ли? Верхняя пуговица есть, а остальные где? Металлическая полоска из мелких звеньев… Нет, это действительно издевательство – в такой момент заставлять умирающего от страсти мужчину думать о технологии пошива одежды и конструкции застёжек в сопредельных мирах!

– Это что, застёжка?

– Ну да. Расстёгивай. Или ты не умеешь?

– Знаешь, мне все доводилось снимать с женщин – и платья, и штаны, и хинские драпировки, даже доспехи, но такой застёжки ещё не видел.

– Потяни вниз.

– Ух ты!

– Нравится?

От одного вида этих… того, что она громко обозвала «трусиками», можно было сойти с ума на месте. Даже, если ты не мистралиец. Две узкие полоски тонкой ткани и кружевной лоскуток, сквозь который все видно… И они чёрные!

– С ума сойти!

– Что ж, снимай.

– Жалко…

Тонкий скользкий шёлк, прозрачное шершавое кружево, мягкие пушистые волосики, влажная горячая плоть…

Ах, женщины, что вы с нами делаете… Кружится голова, не хватает воздуха, сердце колотится бешеным галопом, гулко стучит кровь в висках. И тёмное небо за сжатыми веками взрывается ослепительными звёздами, которые рассыпаются алмазными искорками и гаснут…

Когда угасла последняя искорка, он открыл глаза, все ещё вздрагивая, и наткнулся на её взгляд, изумлённый и немного испуганный.

– Что с тобой? – встревожено спросила она, убирая рассыпавшиеся волосы с его лица. – Ты плачешь?

И только тут он почувствовал, что по его щекам катятся слезы, и задыхается он уже не от страсти, а от подступивших к горлу рыданий. Он уткнулся лицом в её волосы и разрыдался вслух, не в силах удержать все то, что пять лет носил в себе, в самом тёмном уголке души, на самом дне, и что прорвалось сейчас наружу горькими горячими слезами.

Утро началось с головной боли. В основном. Во всяком случае, перед ней меркли и жажда, и противное ощущение во рту, и лёгкая тошнота, и резь в глазах, и прочие неизбежные последствия сочетания водки с фангой.

Кантор с трудом оторвал голову от подушки и открыл глаза, пытаясь вспомнить, где находится. О небо, это же… Это всё было на самом деле. Белые кроссовки, чёрные трусики… и он действительно… о, нет, только не это…

Головная боль тут же померкла перед охватившим его ужасом. Как же… что же… он же… она же… твою мать, герой-любовник выискался! Что теперь ей сказать?

– Что, хреново? – спросили у него за спиной. Он осторожно повернул голову, стараясь не наткнуться на её взгляд. Он не находил в себе сил смотреть ей в глаза. Но она тоже сидела, опустив глаза и стараясь не встречаться с ним взглядом. Сидела в кресле, сжавшись в комочек и закутавшись в халат, грустная и поникшая. Выглядела она ужасно, оставалось только надеяться, что это отходняк от фанги, а не последствия его ночных подвигов.

– А тебе? – простонал он, чуть приподнимаясь.

– Есть немного. Будешь вставать или ещё полежишь?

Её голос тоже очень не понравился Кантору. Усталый, безучастный голос, ясно и беспощадно говоривший о её впечатлениях от прошедшей ночи.

Пьяница несчастный, сказал вдруг внутренний голос. Стыд и срам. И это живая легенда континента!

Кантор, который искренне полагал, что наутро этот голос исчезнет, считая его одним побочных действий колдовства или же следствием выпитого, слегка ошалел. На мгновение его охватило желание подхватиться и бежать отсюда, в чём есть, и он тут же вспомнил, что именно это ему и надлежит сделать, только, разумеется, одевшись.

– Я же… – спохватился он. – Я должен уезжать!..

– Ну, попробуй, – безучастно сказала Ольга и чиркнула спичкой, прикуривая.

Он осторожно приподнялся и сел. Да нет, вроде все не так плохо. Могло быть хуже. Да и так уж было… Зачем, ну зачем надо было так напиваться? И какой демон его дёрнул ещё и фангу в рот тянуть? И главное, как он мог дойти до того, чтобы вот так, бросив вожжи…

А что тут такого, сказал внутренний голос. По-моему, импотенцией ты никогда не страдал. И если бы ты не был таким дебилом, то не потерял бы зря пять лет своей жизни. И, кстати, не набрался бы такого позора, как сейчас.

Спорить с ним не было ни сил, ни желания.

– Ольга, – тихо сказал он, обхватив руками гудящую голову. – Прости… Я не должен был…

– Да за что? – так же безучастно пожала плечами она.

– Я не должен был… этого делать.

– Чего именно? Пить? Или музыку слушать?

– Не издевайся, прошу тебя…

– А ты не страдай. Никто тебя силком не тянул.

– Я должен уйти, – ещё тише сказал он. Это слегка оживило ситуацию.

– А кто тебя держит? Можно подумать, тебя жениться заставляют. Уходи на здоровье. А то я не знала ещё вчера, что сегодня ты уйдёшь. А то я не понимаю, что тебя послали и ты едешь, и приказы не обсуждаются… Можно подумать, я встала крестом в дверях и не пускаю. Вцепилась в твои штаны и волочусь следом. Или ты страдаешь именно оттого, что я этого не делаю?

– Ты всё-таки на меня обиделась, – вздохнул Кантор, сполз с кровати и стал собирать свою одежду, разбросанную по полу, по-прежнему не поднимая глаз. Уж понятное дело, вставать в дверях и волочиться следом за таким бесполезным любовником могла бы только полная дурочка. Небо, дай мне сил пережить это унижение… – Потому я и говорю, что не должен был этого делать. А ты не должна была мне позволять.

– Мы ничего друг другу не должны, – угрюмо ответила она, упорно глядя в пепельницу. – Мы свободные люди. И я, и ты. Захотели – потрахались. Расхотели – разошлись.

– Я не хотел бы разойтись с тобой… так. – С неожиданной для самого себя болью выговорил он. Да, небо свидетель, он не хотел бы! И не только так, а вообще разойтись. Особенно, учитывая тот непостижимый факт, что при каждом взгляде на её неплотно запахнутый халат он чувствовал сладкую тянущую пустоту внутри и жаркую пульсацию в паху, а торопливо натянутые штаны с большим трудом застёгивались.

Она промолчала, по-прежнему не глядя на него. Не надо было уходить, стоило бы остаться и поговорить по душам, объяснить… Но он действительно должен был идти, никого не интересуют его личные проблемы, голова там у него болит, или девушка на него обиделась. Времени почти полдень, Торо, наверно, уже ворчит, Эспада нервничает, Ромеро психует и ругается…

У дверей он остановился и сказал:

– Сейчас у меня нет времени, но мы обязательно должны поговорить. Я вернусь через несколько дней, и мы спокойно все обсудим. Я не хочу с тобой ссориться. Договорились?

Она молча кивнула.

Придурок, закричал внутренний голос, куда! Наплюй на все, останься, поговори с ней, объясни, утешь, обними хотя бы, дубина, если уж не можешь ничем другим исправить своё свинское поведение этой ночью!

– До встречи, – сказал он и толкнул дверь. Ну почему он не послушался этого проклятого голоса! На этот-то раз он был абсолютно прав! Нельзя было уходить так, оставляя позади разочарованную и обиженную женщину… И ничего бы не случилось.

Никуда ему не надо было спешить, никто его не ждал, не психовал и не нервничал. Ромеро до сих пор валялся в постели после вчерашнего урока хороших манер, Эспады не было, Торо вообще спал сном праведника, и разбудить его стоило большого труда. Кое-как продрав глаза, он сообщил, что Эспаду забрали в полицию разбираться с теми тремя идиотами, которых он вчера порубил на лестнице, и сегодня никто никуда не поедет, после чего снова заснул. И стоило так торопиться? Ведь можно же было остаться, поговорить по-человечески… Если бы он знал! Ничего бы и не случилось…

Трактир был закрыт, как гласила вывеска, на ремонт. Видимо вчера заколдованные клиенты всё-таки разнесли его к концу вечера. Пришлось пройтись пешком, поискать, где можно похмелиться. Оказалось, в той самой забегаловке, где они вчера пили после драки в переулке. Кантор выпил кружку пива, выкурил сигару, посидел, подумал, и всё-таки направился к Ольге. Как ни стыдно было туда возвращаться, он должен был с ней поговорить и разобраться. Тем более, он забыл у неё шляпу, фангу и… и пистолет, вояка хренов!..

Первое, что он увидел – это карету «скорой помощи» у подъезда. Второе – толпу любопытных соседей на лестнице. Третье, кажется, носилки… И растрёпанные волосы цвета спелой пшеницы.

– Что случилось? – в отчаянии спросил он, проталкиваясь ближе, и успел ещё заметить, что лицо у неё открыто, значит жива…

– Ах, это ты! – сказал у него над ухом чей-то разгневанный голос. Хозяина голоса Кантор увидеть не успел. Он только обернулся, как вдруг его голова раскололась пополам.

Глава 3

– Кантор! Смотри сюда! На меня смотри! Сколько пальцев ты видишь?

Он попытался вглядеться в туманные круги перед глазами и простонал:

– Ни хрена не вижу… Где я?

– Где надо, – кратко ответил деловитый женский голос. – Давайте-ка ещё раз.

Он почувствовал, как к его голове прикасаются чьи-то руки, и боль слегка ослабела.

– Смотри теперь, – снова обратился к нему голос. – Что ты видишь?

– Что-то белое, – с трудом выговорил Кантор, пытаясь вспомнить голос.

– А слышишь хорошо?

– Хорошо.

– Голова болит?

– Да.

– Тошнит?

– Ещё как.

– Поверните его на бок, – скомандовал голос. – А то ещё захлебнётся. Не на этот, на другой.

Туман слегка прояснился, и он обнаружил, что лежит на чём-то вроде стола.

– Лежи спокойно, – скомандовал все тот же голос. – Буду шить.

Кантор, наконец, узнал этот резкий командирский голос и не допускающий возражений тон.

– Стелла?

– Очень хорошо, – одобрительно сказала Стелла, ковыряясь у него в волосах. – Узнал. Это радует. Красоту пришлось попортить, но ничего, волосы не голова, отрастут. Сейчас будет больно…

– Как я сюда попал? – спросил он и тут же стиснул зубы, так как Стелла, видимо, принялась шить.

– В карете «скорой помощи», – пояснила она. – Как голова?

– Лучше. А что со мной?

– Что ты помнишь?

Он напряг память и с трудом вспомнил, что с кем-то целовался на улице. Потом вспомнил драку и девушку с пистолетом.

– Ольгу помню, – сказал он. – И пистолет.

– А как она фанги нажралась, помнишь?

– Какой фанги?

– Твоей, засранец. Я все скажу Амарго, и пусть он тебе клизму трехведерную поставит за наркотики.

Кантор прикрыл глаза, пытаясь понять, что происходит. Причём тут наркотики? Ольга сама по себе, а фанга лежала себе в кармане и никого не трогала…

– Не помню, – сказал он.

– А кто её трахал, тоже не помнишь?

– А её кто-то трахал? – Кантор попытался подняться, но голова взорвалась новой волной боли, и его тут же стошнило.

– Понятно, – так же холодно и невозмутимо сказала Стелла и скомандовала: – Все, шов закончен, вытирайте стол, перевязывайте и можно дальше колдовать.

– На первый раз хватит, – отозвался другой женский голос, мягкий и певучий. – Теперь ему надо полежать, а ещё лучше поспать.

– Послушайте, матушка Нивуль, в моём кабинете сидят несколько разгневанных людей, которые горят желанием его добить, а он не может ни слова сказать в своё оправдание. Что можно сделать?

– Ничего. Память восстановится сама за пару дней, а колдовством тут не поможешь. Спросите лучше у девушки. Как она себя чувствует?

– Ещё не знаю. Ею занимается отец Флоренто и медсёстры. Моя помощь там не требуется.

– Попробуйте расспросить её, как только придёт в сознание. У неё провалов в памяти не должно быть.

– Что случилось? – простонал Кантор. – Стелла, объясни. Что с Ольгой? И с моей головой?

Стелла обошла стол так, чтобы он мог её видеть, и снова показала три пальца.

– Сколько пальцев?

– Три. Объясни, что случилось.

– Что случилось… – Стелла отошла в сторону и достала сигарету. – Сотрясение мозга с тобой случилось, наркоман-склеротик! Череп у тебя хороший, крепкий. Чего нельзя сказать о его содержимом. О мозгах то бишь. Я вообще сомневаюсь в их существовании. Что ты делал у Ольги?

– Музыку слушал… – вспомнил Кантор.

– Молодец, – одобрила Стелла. – А ещё? Вспоминай. Кто её трахал и каким образом она наелась фанги в таком количестве, что её до сих пор откачивают?

– Не помню… Может, и я… А может, и нет…

– Ты? У тебя что, галлюцинации? Ты хоть помнишь, кто ты такой?

Скрипнула дверь, и девичий голосок спросил:

– Мэтресса Стелла, что у вас?

– Ничего, – отозвалась Стелла. – Сотрясение и амнезия. А что там Ольга?

– Ещё работают. А что ребятам сказать?

– Пусть идут домой и не шляются по клинике. И пусть пока не говорят королю, не хватало, чтобы сюда ещё король заявился и требовал объяснений. Сами-то они что говорят?

– Они до сих пор спорят. Элмар говорит, что он её накачал наркотиками сверх меры, и сбежал, бросив на произвол судьбы. Жак говорит, что она пыталась покончить с собой, потому что он её изнасиловал. А Азиль говорит, что это проклятие в действии и что ей не надо было связываться ни с кем, кроме своего «мёртвого супруга». Вот, дескать, связалась, отдалась, и как результат – оба в больнице.

– Выгоняй этих философов и попробуй расспросить Ольгу, когда придёт в себя. Ерунду какую-то городят…

Хлопнула дверь и простучали по коридору каблучки.

– Вспомнил ещё что-нибудь? – спросила Стелла. – Гипотезы наших гениев тебе ничего не напомнили?

– Я её не насиловал, – только и смог сказать Кантор.

– Вот в это охотно верю. Попробуй ещё что-нибудь вспомнить.

Кантор закрыл глаза и перевернулся на спину.

– Меня что, били? – спросил он. – Или я сам упал?

– Не то, чтобы били… Но разок приложили.

– Чем?

– Кулаком, дружок. Голым кулаком. А затылок ты рассадил о ступеньки в подъезде, когда падал.

– Кто? За что?

– Ты же слышал, за что. Ребята считают, что ты виноват. А его высочество не любитель долгих разборок. Как тебя угораздило туда вернуться? Он тебя увидел и тут же, не говоря ни слова, приголубил по-геройски. А кулак у его высочества сам знаешь, какой. Радуйся, что череп не треснул. Попробуй вспомнить по порядку. Вот слушали вы музыку. Дальше что?

– Куда-то ходили… Не помню… Целовались на улице…

– Кто целовался на улице?

– Мы с Ольгой.

– Нет, у тебя точно психика пострадала. Что ты ещё помнишь?

– «Пинк Флойд», – вспомнил Кантор. – И фангу. Один шарик на двоих.

– А сколько у тебя оставалось?

– Не помню… С десяток.

– А где набрались? От вас обоих перегар такой, что без закуски не вдохнёшь.

– Не помню.

– А что помнишь?

– Кроссовки, – вспомнил он. – Белая обувь для занятий спортом… Трусики помню. Маленькие, совсем крошечные… кружевной лоскуток.

– Какие трусики? Опомнись! Не путай воспоминания с эротическими фантазиями, фетишист!

– Это не фантазии, – возразил Кантор. – Я вспомнил. У Ольги были такие трусики. Мне ещё жалко было их снимать, и я их просто отодвинул… И застёжку на штанах помню, я не знал как её расстегнуть… Я ещё тогда подумал, чего я только с женщин не снимал, даже доспехи, а такого ни разу не видел… Стелла, я действительно с ней трахался, но я её не насиловал. Это точно. Она сама сказала, как расстегнуть. И она смеялась…

– А ещё что помнишь?

Кантор подумал и честно принялся излагать беспорядочно всплывающие в памяти слова:

– Трамвай… большой многоместный экипаж… Ангел… мифическое существо, доброе… Капрон… ткань из искусственного волокна… Марайя… методика создания иллюзорных фантомов… и маскировки… путём…

– Доктор Кинг, – сказал мягкий голос, – вам не кажется, что пациент не совсем адекватен, мягко говоря? Пусть полежит и спокойно разберётся в своих воспоминаниях. А ещё лучше пусть поспит. Знаете, алкоголь, наркотики, а потом ещё и сотрясение мозга… Вряд ли он скажет что-либо вразумительное.

Кантор снова закрыл глаза, ощупал повязку на голове и подумал: «Ну ни хрена себе я погулял…»

– Вы ещё здесь? – рявкнула доктор Кинг, входя в свой кабинет. – Я сказала всем убираться домой!

– Нет уж, простите, – вежливо возразил Элмар, – мы не уйдём, пока не будем точно знать, что с Ольгой.

– С какой радости вы должны ждать результатов в моём кабинете? Может, это будет известно только завтра. Тереза придёт и расскажет.

– А с Кантором что? – тихо спросила Азиль.

– А что с ним может быть, по-твоему? – проворчала мэтресса, пробираясь к своему креслу. – А то ты первый день знаешь своего милого Элмара? Сотрясение мозга и провалы в памяти. Вот тут помню, а тут не помню. Он и до того-то был не совсем здоров на голову…

– Врёт, – сказал Жак. – Все он помнит. Говорить не хочет.

– Вот именно, – поддакнул Элмар. – Жака я тоже когда-то бил, и ничего с ним не случилось. Никаких провалов.

– Он хоть что-нибудь сказал? – спросила Азиль.

– Всякий бред. Единственные осмысленные слова, которые я от него услышала, это то, что он её не насиловал и что фанги они съели по полпорции, не больше.

– А что вы хотели от него услышать? – возмутился Жак. – Что он прямо сразу и признается?

– Господа, – устало сказала доктор. – Шли бы вы отсюда, а? И не морочили мне голову бредовыми предположениями. Чтобы Кантор кого-то изнасиловал? Да над вами все Зелёные горы будут смеяться, если вы это где-то скажете. Я бы скорее поверила в обратное. Он вообще к женщинам и близко не подходит. Не тот человек. Скорее я бы подумала, что она ему предложила, а он её жестоко обидел отказом. Вот это в его стиле.

– Нет, – сказала Азиль. – Почему вы так думаете? Они сразу понравились друг другу. Я видела. Вполне естественно, что они провели вместе вечер и потом занялись любовью. А потом что-то случилось. Уже утром. И я уверена, что это результат проклятия.

– Где это ты видела?

– Это я их познакомила вчера в «Лунном драконе».

– Опять «Лунный Дракон»! – горестно воскликнула доктор. – Да что у вас там произошло, что мне всю ночь оттуда клиентов возили?

– Люди стали собой, – вздохнула Азиль.

– А понятнее ты не можешь?

– Могу. Вчера в «Лунном драконе» был один маг, который обиделся на хозяина и заколдовал посетителей. Все стали собой… То есть, стали вести себя естественно и так, как им хочется. Ольга, например, сразу содрала чепчик, закурила и побила свою сотрудницу, которая над ней смеялась.

– Представляю, что творил Кантор… – фыркнула мэтресса. – Как этот несчастный кабак ещё не сгорел.

– Он улыбался и вообще был очень милый. Мы с ним танцевали… Он так здорово танцует фламмо!

– Понятно… – вздохнула доктор Кинг. – Если Кантор улыбался и танцевал с Азиль, то почему бы ему и не потрахаться с Ольгой… Если они сразу друг другу понравились…

– А с чего же она тогда фангой закинулась так, что чуть не отпала? – возмутился Жак.

– А гангрена её знает! Может он её не удовлетворил или не захотел жениться. А может с похмелья дозу перепутала. Ну что хотите мне говорите, не поверю я, чтобы Кантор мог кого-то изнасиловать. В любом состоянии.

– Ваше высочество! – раздалось из-под потолка.

– Опять шуточки мэтра Истрана! – проворчала доктор. – Так пугать людей после ночного дежурства!

– Я слушаю, – мрачно отозвался Элмар.

– Его величество спрашивает, где Азиль.

– Здесь, со мной.

– А где вы находитесь?

– В кабинете доктора Кинг.

– Никуда не уходите.

Голос смолк.

– Нет, это уже наглость! – возмутилась мэтресса. – Я сегодня уйду, наконец, домой? Или мне здесь сутками сидеть? Кто-то спросил моего разрешения? Или мой кабинет – проходной двор? Сейчас сюда ещё явится лично его величество, и тогда я вас вообще отсюда не выставлю до следующей ночи!

– Ничего, – проворчал Элмар. – Пусть является. Я попрошу его лично допросить этого забывчивого негодяя…

– Ну-ну, – презрительно фыркнула доктор Кинг. – Я бы посмотрела. Грозный взор его величества может напугать разве что тебя. Но не человека, который однажды трое суток провисел на дыбе и ничего не сказал.

В кабинет, как обычно, стремительным шагом ворвался король и, кратко бросив всем «добрый день», махнул рукой Элмару.

– Забирай Азиль и пойдём поговорим.

– И Жака забирайте, – сказала доктор. – Мне надо закрывать кабинет и идти домой.

– А почему, собственно, вы все тут сидите? – спросил король, оглядывая безрадостные лица кузена, шута и несравненной Азиль. – Кто-то заболел?

Все одновременно вздохнули и посмотрели друг на друга.

– Ольга отравилась, – сказала, наконец, Азиль. Король мгновенно забыл о спешном деле и сел на ближайший стул.

– Как это случилось?

– Вот это мы и пытаемся выяснить, – сказал Жак.

– Вы можете это выяснять в другом месте! – взмолилась доктор. – Или мне опять здесь ночевать!

– Постойте, подождите хоть пять минут. Что с Ольгой? Она жива?

– Да, с ней работают. Пусть эти господа вам расскажут. Пусть Терезу позовут, она там с ней, она вам расскажет. Только покиньте мой кабинет и дайте мне уйти домой! Я уже сыта по горло вашим кузеном, вашим шутом, и этим по голове ушибленным наркоманом, чтоб ему хронический понос!

– Это вы о ком? – заинтересовался король.

Дверь приоткрылась и заглянула Тереза.

– Можно? – спросила она, увидела короля и тут же смутилась. – Приветствую вас, ваше величество…

– Заходи, – сказала доктор. – Разбирайтесь, что хотите делайте, закроешь потом кабинет и принесёшь мне ключи.

Она встала и решительно покинула кабинет, забыв попрощаться. Король немедленно пересел в её кресло и обвёл взглядом присутствующих.

– Рассказывайте. Что стряслось? Что с Ольгой?

– Будет жить, – сказала Тереза.

– Она что-то сказала? – поспешно спросил Жак.

– Ничего она не сказала. Не в том она состоянии, чтобы говорить. Ну, рассказывайте, его величество ждёт.

– Я сегодня утром… Ну, не то, чтобы утром, где-то ближе к полудню, зашёл к Ольге, – начал Жак. – И обнаружил её едва живой. Послал за врачом, приехала карета «скорой помощи», потом откуда-то примчались Элмар и Азиль…

– Нам Тереза сказала, – вставил Элмар.

– Врач сказал, что Ольга отравилась фангой. Там же и коробочку нашли. А соседи сказали, что у неё всю ночь провёл какой-то мистралиец. А Азиль сказала, что она знакомила Ольгу с Кантором. Потом… Потом у нас разделились мнения. Элмар решил, что он накормил её наркотиками, чтобы легче соблазнить, превысил дозу, а потом бросил и смылся. Я подумал, что она всё-таки сама их приняла. А почему… Вообще-то я подумал, что он её изнасиловал, но Азиль и доктор мне убедительно доказывали, что я не прав… Азиль вот считает, что они столковались и мирно потрахались, а наутро сработало проклятие и их обоих в той же карете и привезли…

– А с ним что случилось?

– А его черти дёрнули вернуться. Наверно, вспомнил, что забыл коробку с фангой. Элмар его увидел и сразу же без разговоров в ухо – хрясь! Теперь он ничего не помнит. А вы что скажете?