Текст книги "О пользе проклятий"

Автор книги: Оксана Панкеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Ольга вспомнила беседу с его величеством и его спокойные рассуждения о том, что он будет делать, когда его свергнут, и у неё резко испортилось настроение. У неё даже мелькнула было идея попробовать уговорить этого симпатичного киллера поработать немного для короны, но как только она открыла рот, чтобы об этом сказать, у неё попросту отнялся язык. Напрочь, как после анестезии у стоматолога, только ещё сильнее. Осознав в полной мере, как действует магически обработанный Закон, Ольга оставила безнадёжную идею и спросила:

– А что это твой товарищ так долго не идёт?

– Наверное, пытается оказать первую помощь пострадавшему, – предположил Диего. – Я же его так добросовестно отделал, что помощь ему точно понадобится.

– Так ему и надо. Чтобы не был такой свинюкой. Он у вас всегда такой или это от колдовства?

– Такой, – кивнул мистралиец. – Но в меньшей степени. Он никогда бы не сказал мне такого в глаза в нормальном состоянии. Подумал бы, но сказать бы побоялся. А тут вот… – Он вздохнул, печально исследовал последнюю вазочку из-под мороженого и, убедившись, что она пуста, поставил на стол. – Действительно, что-то долго они там. Неужели реанимировать пришлось?

– Вот он, – обрадовалась Ольга, увидев, как знакомый громоздкий дяденька протискивается в дверь. – Пришёл.

Диего обернулся.

– Что ты так долго? – спросил он.

– Да ну вас, – махнул рукой Торо. – Одни проблемы с вами. Этого дурня еле откачал, и сомневаюсь, что он завтра сможет сесть в седло. И Эспада всё-таки подрался. Какие-то уголовные элементы собрались пристать к его даме на лестнице. Дураки они совсем? Или косички не разглядели, или не поняли, что они означают? Или думали, что раз их трое, то справятся? В общем, Эспада их там же, на лестнице, в рядочек положил и пошёл себе со своей дамой дальше, а мне пришлось со всем этим разбираться. Уходи хоть ты, пока больше ничего не натворил.

– Сейчас пойдём, – согласился Диего, взял свои плащ и шляпу и обратился к Ольге:

– Где твоя одежда?

– На моём стуле. У нашего стола.

– Тогда давай заберём и пойдём.

Она была странная, это верно. Чудная и непонятная, неправильная и ненормальная, как все, в ком есть Огонь. Смешная и нескладная в своём заляпанном соусом платье, которое действительно не шло к её походке и жестам, её манере двигаться и манере говорить. И в ней по-прежнему ощущалось что-то чужое и непонятное, а это было для него привлекательным и заманчивым во все времена. Да, она была некрасивая, нескладная и где-то даже неуклюжая, но она ему нравилась. Её живые зелёные глаза, её косички цвета спелой пшеницы и её неуловимая чуждость. И ещё – её Огонь.

А ещё её манера драться. Правильная и тактически верная. Во всяком случае, с данной противницей. Отделалась испорченной причёской и парой царапин, а противнице перепало неплохо. Так ей и надо. Будет думать, прежде чем говорить. Почему-то любой мужчина – если он мужчина, конечно, а не мешок с дерьмом – знает, что за каждое слово нужно отвечать, только тогда оно имеет вес. А у женщин все запросто – захотела и ляпнула, и никакого ответа за свои слова держать не обязана. Потому и не уважают мужчины женскую болтовню и пустые сплетни. Если они мужчины, конечно. Но в данном конкретном случае все получилось очень славно. Ему даже понравилось. Если уж ты, цыпочка, считаешь, что твоя коллега – стиральная доска, на которую может позариться только изголодавшийся по бабам мистралиец, так уж будь добра, докажи, что имеешь право говорить это вслух. А если тебе сразу вдруг приспичило спрятаться за спину своего младшего писаря, так засунь язык себе в… туда, в общем, и не рассуждай, что у Ольги заскоки от хронического недотраху. А то ведь нечего делать – вытащить тебя из-за спины твоего перепуганного кавалера, который в глаза-то посмотреть боится, не то что возражать, тоже, мужчина называется… Вытащить за шиворот и бросить в круг, как положено у порядочных людей, и доказывай, что твоя соперница под гоблина готова лечь, как ты утверждаешь. И ещё пальнуть в потолок из пистолета, чтобы никто не подходил и не смел мешать. И давай, детка. А если тебя хватает только на то, чтобы вцепиться сопернице в волосы, а потом и те выпустить из рук и пускать сопли в три ручья, пока тебя месят кулаками, так опять же – засунь свой язык… и так далее. И скажи спасибо, что вышибала достаточно быстро освободился и подошёл, а то бы тебе попало куда больше. Ольга рассвирепела не на шутку, а женщины в гневе бывают опасны…

– Да что же это за вечер сволочной выдался! – матерился вышибала, провожая взглядом зарёванную девицу. – Уже и бабы начали! Ольга, ты что, совсем охренела? Только вашего бабского бокса мне тут не хватало!

– Не ругайся, Дик, – примирительно попросила Ольга, довольная донельзя. – Мы уже уходим.

– Уходите поскорее! Я имел в одно место такую работу! Что за дела, мать твою!.. – закончить свою речь он не успел, так как ему опять пришлось бежать наводить порядок.

Кантор помог Ольге надеть плащ и они, наконец, покинули этот злосчастный трактир.

– Чего ты улыбаешься? – спросила девушка, на ходу расправляя пострадавшие косички и пряча их под капюшон.

– У тебя глаза горят, как у кошки, – ещё шире улыбнулся Кантор. – Так любишь подраться?

– Элмар это называет «высокое вдохновение битвы», – тоже улыбнулась Ольга. – А король над ним смеётся.

– Не знаю, может, у принца Элмара оно и высокое, – засмеялся Кантор. – Но ты бы видела, как вы выглядели со стороны. Обхохотаться можно.

– Я понимаю, у вас это происходит серьёзнее, – согласилась Ольга. – Поэтому тебе и смешно.

– У нас это действительно серьёзнее. Если бы мне сказал такое не заколдованный человек, побитой мордой он бы не отделался. У нас за слова принято отвечать. Если кому-то хочется обозвать товарища чем-нибудь оскорбительным, то он должен быть готов тут же выйти с ним в круг на ножах и доказать, что имеет право говорить то, что думает.

– Страсти какие! – уважительно, но без особого одобрения прокомментировала девушка. – А ты выходил?

– Разумеется. И неоднократно. Ни разу не колеблясь. Зато теперь мне никто не смеет говорить в глаза всякие гадости, вроде того, что сказал Ромеро. Кстати, чтобы тебя не мучило любопытство, это неправда.

– Я знаю, – просто ответила она. – Мне Азиль говорила. Вернее, не мне, а королю, но при мне.

– Королю? – Кантор слегка опешил. – По какому поводу?

– Он спросил, правда ли это, а она сказала, что нет.

«Ох, Азиль, дитя ты бестолковое, язык у тебя как был в семь локтей длиною, так и остался… Что ж ты ещё наговорила про меня его величеству и всем присутствующим?»

– А что она ещё говорила?

– Много чего. Она в тебя заглянула и рассказала, что она увидела.

– Понятно. Спасибо, Азиль, спасибо, милая… Ольга, ты уж не расспрашивай меня об этом и не проси истолковать. Это все… не для обсуждения. Лучше… расскажи что-нибудь о себе. Я бы сам рассказал, но мне нельзя.

– Ладно, – охотно согласилась девушка. – Давай, расскажу, как я сюда попала.

– Расскажи лучше сначала, – попросил он. – Как ты жила в своём мире.

Она рассказывала, а он слушал и думал о том, как мало отличаются люди друг от друга. Такую же историю могла рассказать любая студентка и этого мира – те же лекции, преподаватели, экзамены и развесёлые студенческие попойки с песнями, танцами, беседами и последующим расползанием парочками. Ах, молодость, молодость, беззаботное время…

Они ещё поговорили о лингвистическом феномене, который Ольга пыталась исследовать, но без особого успеха. А потом они пришли.

– Заходи, – сказала Ольга, отпирая дверь. – Только не пугайся, у меня тут беспорядок… У нас тут была вечеринка…

Кантор смело вошёл и понял, что его представления о беспорядке скудны и лишены фантазии. Заставленный грязной посудой и заваленный объедками стол выглядел примерно так же, как и их собственный стол в их хижине наутро после того, как Рико где-то украл ведро спирта. Но на этом сходство кончалось. Тем более что стол-то они утром прибрали, пока Амарго не увидел, хотя и чуть не подрались, решая, кому убирать, и Торо предложил бросить жребий. А на этом столике пили явно не вчера, поскольку кости и огрызки успели основательно усохнуть. Кроме маленького столика в комнате имелся ещё большой письменный стол, заваленный книгами, окурками, чашками, бумагами и… кгм… женским бельём. К счастью, чистым, но от такой разновидности беспорядка Кантор давно успел отвыкнуть и тут же почувствовал себя… скажем так, не совсем уверенно.

Ольга переполошено метнулась к столу, сгребла бельё в охапку, прихватив попутно несколько листов бумаги, и поспешно затолкала в шкаф.

– Садись, – сказал она, убирая с кресла утюг и несколько книг. – Я сейчас быстренько все приберу. Вот тебе тапочки.

Кантор переобулся в тапочки, которые были велики ему размера на четыре и принадлежали, видимо, его высочеству Элмару или ещё кому-то таких же ненормальных размеров, и оглядел комнату подробнее. То, что он увидел, мгновенно заставило его забыть про живописный беспорядок. На стене висел «Танец огня» Ферро. Подлинник. Тот самый.

– Нравится? – спросила Ольга, быстро набрасывая покрывало на кровать и сгребая со стола посуду. – Король сказал, что это подлинник.

– Да, это подлинник, – согласился Кантор, вглядываясь в парня на портрете. – А где ты его взяла?

– Купила по случаю на рынке, – отозвалась Ольга уже из кухни. – За один золотой.

За один золотой… бывает же! Какими судьбами он оказался в Ортане? Карлос его продал? Или его украли? Или подарил кому-то ещё? Или просто Карлоса тоже посадили, а картину конфисковали и выбросили, поскольку портрет государственного преступника все равно никуда не повесишь…

Кантор снова посмотрел на красавца барда, изображённого в полуобороте среди прозрачных языков пламени. Красивый ты был парень, Эль Драко… Симпатичная мордашка, безукоризненная фигура, дракон этот твой разноцветный… И было у тебя две руки, для которых равны были женщина и гитара. И был у тебя Огонь такой силы, что легко был виден любому – он всегда горел в твоих глазах. И был у тебя волшебный голос, который прославил тебя и сделал богатым… Славный ты был парень, Эль Драко, спору нет. Жаль, что ты всё-таки умер, что бы там не говорили по этому поводу прекрасная Азиль, его величество Шеллар и эта смешная девочка с косичками. Очень жаль. Но ничего тут не поделаешь. Умер, и все тут. Иначе не явился бы ты на зов бестолкового некроманта в таком виде, что перепугал бедную девушку до полусмерти. Будь ты живой, ты и выглядел бы, как живой. Сказать ей об этом? Или не стоит? Да нет, пожалуй, и так было сказано достаточно…

Вернулась Ольга, вытерла столик и поставила на него шкатулку и коробку с кристаллами.

– Что тебе поставить?

– Что угодно, – сказал он, занимая кресло и доставая сигары. – Только, если тебе не трудно, пропой мне вслух слова. Своим голосом, чтобы я мог понять. Тексты мне тоже интересны.

– Но у меня слуха нет.

– Как сможешь.

На удивление безголосые барды были в Ольгином мире. Просто поразительно, насколько безголосые. Но песни у них были удивительные и зачастую совершенно непонятные. Приходилось вырываться из плена завораживающего ритма и задавать вопросы. И если назначение телефона было понятно с трех слов, то кто такой дьявол он не мог понять минут пятнадцать.

Спустя три часа его голова была переполнена обрывками мелодий, фразами из текстов, полезными сведениями о мифологии и системе общественного транспорта Ольгиного мира и названиями незнакомых музыкальных инструментов. И бедная его голова от этого шла кругом.

– Что тебе ещё поставить? – спросила Ольга, копаясь в ящике с кристаллами. – Может, «Алису»? Где про красное на чёрном? Тебе должно понравиться.

– Подожди, – сдался Кантор. – Давай сделаем перерыв. У меня в голове уже все перемешалось.

– Хочешь чаю? – предложила Ольга.

– Да нет, пожалуй… Вот кофе я бы выпил, я его уже третий день хочу…

– Я его уже третий месяц хочу… – проворчала Ольга. – Ты бы ещё велосипед попросил… – И вдруг вскричала так, что Кантор чуть не слетел с кресла от неожиданности: – А в этом мире есть кофе?!!

– Да что ж ты так кричишь… Есть. А ты что, не знала?

– Мне никто об этом не говорил! Я думала, эта трава, которую тут называют чаем, это и все, что есть!

– Это в Ортане пьют чай. А Мистралии есть кофе. Просто его больше нигде не любят и по этому поводу даже смеются. А ты любишь кофе? Здесь неподалёку есть милый ресторанчик с мистралийской кухней, можно сходить. Не знаю, как тебе, а мне после всего этого просто необходимо прийти в себя. А для этого надо во-первых, прогуляться, во-вторых, выпить кофе, и в-третьих, просто выпить. Могу я пригласить тебя на чашку кофе?

– Даже на несколько! – обрадовалась Ольга. – Только я переоденусь.

Она скрылась за дверцей шкафа, повозилась там, и появилась в совершенно невообразимой одежде. Ярко-голубые линялые штаны, серый свитер и чёрная кожаная куртка наподобие его собственной. А ещё… ну… обувь, в общем. Как назвать эту обувь, Кантор не нашёлся. Словарный запас не позволил. Помесь туфель с сапогами. По высоте вроде туфли, но со шнуровкой, как у голдианских сапог. Толстенная подошва. И белого цвета.

– Вот так я пойду, – заявила она, напяливая поверх всего этого плащ. – И пусть все удавятся!

Кантор подумал, что сам он удавится первым. От зависти. О небо, да что с ним такое? Да, лет десять назад он бы визжал от восторга, увидев такие штаны и… э-э… обувь. Он бы отдал за них любые деньги, натянул, умирая от восторга и потрясал бы друзей необычным одеянием. Но сейчас-то, что это с ним такое? Да, десять лет назад, увидев девушку, одетую подобным образом, он бы разбился в лепёшку, чтобы добиться её внимания, будь она хоть некрасива, хоть глупа, хоть с хвостом… Впрочем, будь она с хвостом, он бы старался ещё сильней. Но сейчас-то почему? О небо, неужели это и есть его сущность? Неужели стать собой для него значит стать прежним?

Вот, сказал вдруг голос внутри него, ты хотел посмотреть, каков настоящий ты? Смотри. Это ты. Ты пялишься на эту вздорную девчонку в голубых штанах и белых… обуви и приходишь в восторг.

Ничего подобного, спохватился Кантор. Какой ещё восторг? Просто я немного удивлён. Весь вечер.

Не морочь мне голову, сказал внутренний голос. И себе тоже. Тебе нравится эта экзотическая девушка с её музыкой и её обувью. И ты будешь последним лопухом, если упустишь эту ночь и не столкуешься с ней насчёт переспать.

Заткнись, рассердился Кантор. Ещё чего. Мальчика нашёл.

– Что-то не так? – спросила Ольга, вытряхивая сумочку и перекладывая в карманы её содержимое. – Ты сидишь, смотришь и молчишь.

– Нет, все нормально, – ошалело ответил Кантор, совершенно озадаченный этим диалогом с внутренним голосом. – А как называется твоя обувь?

– Кроссовки, – ответила она. – Могу я хоть раз по-людски одеться, пока я заколдована?

– Мне нравится, – одобрил Кантор и выбрался из кресла. – Пойдём. А по пути ты мне расскажешь, что у вас там всё-таки вышло с Христом. Мне как-то рассказывали, но рассказывал человек глубоко верующий, а мне интересно объективное мнение.

Прямо с порога Ольга ощутила до боли знакомый и родной запах. Кофе! Свежесмолотый и свежесваренный кофе! Господи, счастье-то какое! И его прямо сейчас можно сесть и выпить! И закурить, разумеется. И наплевать, что на неё таращатся обезумевшими глазами все немногочисленные посетители ресторанчика. Пусть таращатся, лишь бы глазки не повыпадали. Она здесь не одна, так что подойти все равно никто не посмеет. Даже горячие мистралийские парни, которых здесь хватало – видимо, основными посетителями ресторана были эмигранты, скучающие по отечественному напитку и общению на родном языке. Они только пялятся на её кроссовки, но сказать ничего не решаются. А стоит Диего на них посмотреть, они и пялиться перестают, отворачиваются и делают вид, что им совсем неинтересно. Как это у него получается? Ведь он даже оружие на виду не носит. Просто смотрит – и они отводят глаза.

Они сели за столик и заказали сразу две большие чашки кофе. Потом Диего взялся изучать меню, а Ольга стала с любопытством рассматривать зал. Интерьер был, видимо, выдержан в национальном стиле, так как это заведение отличалось от других, виденных ею в столице. Оно было маленькое, компактное и уютное. Вместо традиционных светящихся шаров – фонарики с цветными стёклами. Вместо светлых штор – пёстрые яркие занавески. Композиции их сухих цветов на стенах и клетки с птичками. Днём они, наверное, поют, но сейчас птички уже спали, а в углу играл маленький оркестрик – две гитары и флейта.

– Что ты будешь? – Диего протянул ей меню.

– На твой вкус. Я не разбираюсь в мистралийской кухне.

– А ты собираешься есть или закусывать? – тут же уточнил он. – И что ты будешь пить? Опять водку?

– Не мешать же теперь. Я как-то раз смешала, так такое было… Лучше я буду пить водку и закусывать чем-нибудь таким… вроде тех солёных орехов.

– Хорошо, значит солёные орехи… А ещё можно… копчёную рыбу, например… или маринованных улиток. Улиток будешь или ты такого не ешь? А то я знаю, в Ортане их не едят.

– Не пробовала. Но могу попробовать.

– И ещё рекомендую вельбу, квашеную с перцем. Это овощ такой.

Им принесли кофе, и Ольга зависла носом над чашкой, блаженно вдыхая аромат. Как мало надо человеку для счастья! Она высказала эту мысль вслух, и Диего с ней частично согласился.

– Знаешь, – сказал он, – это все относительно. Иногда для счастья надо несравненно больше, а иногда – намного меньше. Сейчас это для тебя – чашка кофе. Завтра может оказаться кружка рассола. Через неделю – новые сапоги. А я знал времена, когда пределом мечтаний был обычный кусок хлеба. Глоток воды. Или просто, чтобы не было больно…

Он замолчал, сразу вдруг погрустнев, и стал раскуривать сигару. Ольга тоже замолчала, не зная, что сказать. Не начинать же рассыпаться в сочувствиях, на фиг ему это надо, не для того же он это сказал… Он вообще уже, наверное, пожалел, что сказал.

– Да, ты прав, – согласилась она, наконец, чувствуя, что пауза затягивается. – Это относительно. Я с ужасом представляю, что бы я делала, оказавшись в мире, где не знают табака. Вот тогда бы пределом мечтаний стала сигарета… Помню, я так обрадовалась, когда в первый вечер знакомства Элмар упомянул, что король курит.

– Кстати, о короле, – чуть оживился Диего. – Зачем он так интересовался мной? Расспрашивал Азиль, и все такое? И откуда он меня знает?

– Он вообще вами интересуется, – пояснила Ольга. – Сведения собирает. Он хочет найти принца Орландо и думает, что он у вас, вот и пытается вычислить, кто это. Это не ты?

– Не я, – засмеялся Диего. – Принц немного старше, если он жив. А зачем вашему королю понадобился этот несчастный многострадальный принц Орландо? Что он-то с ним делать будет?

– Вряд ли он с ним будет что-то делать. Ему просто интересно. Он был с ним лично знаком, и они даже вроде как дружили. А ещё он обожает тайны, и не может мимо них спокойно ходить. Вечно в них копается и носится с какими-то вопросами… Вот недавно спросил меня про какую-то марайю, слово-то какое нашёл… спросил и забыл, а слово ко мне прицепилось, и я теперь себе мозги сушу.

– Постой, а какой сегодня день? – спохватился Диего. – Не пятница?

– Четверг.

– Ага… Это хорошо… А знаешь, что мне пришло в голову? Ни один мистик ещё до этого не додумался. В нашей истории нет ни одного упоминания о детстве и юности Христа. Все его деяния начинаются с того, что он пришёл в Ортан из Белой пустыни. Пешком и уже взрослый. Так вот, как тебе гипотеза: это один и тот же человек. Он переселенец. Переместился к нам, когда у вас его убили.

– Гениально! – восхитилась Ольга. – Надо будет королю рассказать. Ему понравится.

– Расскажи, – засмеялся Диего. – Он заинтересуется, поставит на уши всех мистиков, и будет их доставать, пока эту гипотезу не докажут или не опровергнут.

– Значит, он будет их доставать до конца жизни, – сделала вывод Ольга. – Лучше тогда не говорить.

– Мистиков жалко? – лукаво поинтересовался Диего.

– Нет, короля. Он же так и не узнает, и всю жизнь будет изнывать от любопытства.

– Быть слишком любопытным плохо, – наставительно сказал Диего. – Вредно и даже бывает опасно. А ты любопытна?

– Ужасно, – засмеялась Ольга. – Просто удивительно, как я до сих пор жива. А кстати, можно я спрошу?

– Конечно, можно. Только не обещаю, что я отвечу.

– Как у тебя получается так смотреть, что тебя сразу пугаются?

– Ну, ты нашла, что спросить. Как тебе объяснить… Надо смотреть на человека… впрочем, можно и на любое существо, так, чтобы в твоих глазах он видел свою смерть и ничего более. Но у тебя так не получится. У меня начало получаться где-то года через два.

– После чего?

– После того, как я стал убийцей, – пояснил он.

И Ольга подумала, что это, видимо, специфика его профессии и ей действительно так не научиться. Это, небось, приходит где-то после второй сотни покойничков.

– По-моему, ты начинаешь меня бояться, – спохватился Диего. – Не надо, моя работа не имеет никакого отношения к моей личной жизни. Тем более, я уже не работаю по этой специальности.

– А почему?

– По состоянию здоровья, – улыбнулся мистралиец. Это могло быть шуткой, а могло и правдой. Во всяком случае, Ольга поняла, что докапываться до истины не стоит и перевела разговор на другую тему.

– Расскажи мне хоть что-нибудь о себе, – попросила она. – То, что можно.

Он опустил глаза и уставился на пепельницу, в которой дымилась его недокуренная сигара.

– Видишь ли, – медленно сказал он. – Я сегодня немного не такой, как обычно, поэтому… Я боюсь рассказать что-то такое, о чём завтра пожалею.

– А какой ты обычно?

– Довольно мрачный тип, ворчливый, неулыбчивый и неразговорчивый. Правда, музыку все равно люблю. А ты какая обычно?

– Примерно такая же, как сейчас, но не настолько наглая. Я бы никогда не рискнула выйти в город в таком виде.

– Даже со мной?

– С тобой в особенности. Тебя бы я постеснялась в первую очередь.

– Почему?

– Потому, что мы только что познакомились, и я не знала бы, как ты это воспримешь.

– Сейчас ты мне очень нравишься, – откровенно сказал он и поднял на неё глаза. Огромные, выразительные, чёрные, как ночь, с весёлой искоркой где-то в глубине. – А обычному мне было бы безразлично. Так что можешь не стесняться. А скажи, эти твои… кроссовки, для чего у них такая толстая подошва? И почему они белые?

Ольга начала объяснять, чувствуя, что свидание с красавцем кабальеро начинает медленно, но верно напоминать беседы с его величеством. И что после подробного разбора стилей одежды её мира последует ещё какой-нибудь милый вопрос типа «А кто же всё-таки такой Зорро?»

Они поговорили о кроссовках, об удобстве и неудобстве одежды, об ортанских чепчиках и мистралийских платках. Диего рассказал, что означают косички Эспады, а также о том, что его собственная причёска и серьга ничего не означают, а просто ему так нравится. Ольга скромно умолчала о том, как это все нравится ей, и рассказала о хиппи и панках. Диего пришёл в восторг и рассказал, что идея сексуальной революции имела место в жизни и творчестве Эль Драко, но не получила широкого распространения. Потом они вместе поржали, представив себе, как бы выглядели мистралийские хиппи и поморские панки. Потом Ольга рассказывала все, что знала интересного о рок-музыке в целом, а восхищённый киллер-меломан внимал каждому слову чуть ли не с благоговением.

Когда они опомнились, оказалось что уже больше часу ночи, и их просят покинуть заведение, поскольку оно закрывается.

Один из непреложных законов мироздания, действие которых Кантор часто испытывал на себе, гласил: если у тебя вдруг случится хорошее настроение, обязательно найдётся кто-то, кто тебе его испортит. Как раз об этом он и подумал, когда им заступили дорогу на неосвещённой улочке и вежливо попросили господина уступить им кошелёк, одежду и девушку. Кантор прикинул, что пистолет в ближнем бою, пожалуй, не пригодится, и придётся драться врукопашную. Понятное дело, это было не страшно и где-то даже скучно, но просто никак не соответствовало его настроению и вызвало у него невыразимую досаду.

– Держи, – сказал он, сдёргивая плащ и набрасывая на голову ближайшему любителю чужих кошельков и девушек. Ольга за его спиной быстро отскочила на несколько шагов. Правильно, чтобы не мешать. Соображает девчонка, не то, что некоторые бестолковые дамы, которые застывают столбом и начинают визжать и метаться, усложняя задачу своему кавалеру…

Он увернулся от дубинки, отшвырнул ногой ещё одного и, быстро развернувшись, полоснул ножом по горлу третьего.

– Девчонку, девчонку держи! – крикнул тот, что выпутывался из плаща.

Кантор снова увернулся от дубинки, сделал выпад, промахнулся и быстро отскочил к стене. Грабитель с дубинкой и его товарищ с плащом рванулись за ним, а тот, которого он отбросил в сторону, кинулся к Ольге. Ладно, ничего он ей не успеет сделать, сейчас, только с этими разберёмся…

Он отпрыгнул в сторону, так как противник попытался воспользоваться его же приёмом и набросить ему плащ на голову, и, налетев на обладателя дубинки, ударил его ножом в живот. В стороне раздался выстрел, но смотреть было некогда, он едва успел уклониться и снова отпрыгнуть. Последний противник был вооружён чем-то наподобие небольшого топорика, но довольно увесистого, парировать будет сложно… Проще поднырнуть снизу и перехватить за запястье… Да и сломать его к хренам, чего уж там. А пока противник вскрикивает и теряет контроль, быстро его добить. И все.

Кантор повернулся посмотреть, как там дела у девушки, а то после выстрела что-то подозрительно тихо стало. И удивился в очередной раз, хотя удивляться, собственно, было нечему.

– Чего ты стоишь? – сказал он, поднимая свой плащ и подходя ближе. – Прячь оружие и пойдём дальше.

– Ага… – растерянно сказала она и сунула пистолет в карман. Прямо так. Ох уж, эти испуганные женщины… – Да, конечно, пойдём… С тобой все в порядке? У тебя рукав в крови.

– Все в порядке, просто запачкался. Достань оружие и посмотри, ничего ли ты не забыла, а то мне кажется, оно у тебя прямо в кармане выстрелит.

Он наклонился, вытер нож об одежду ближайшего грабителя и спрятал в ножны. Ольга по-прежнему стояла, не двигаясь с места и во все глаза пялилась на покойника.

– Что ты так смотришь? – спросил Кантор. – Он уже ничего никому не сделает. Кто тебя учил стрелять?

– Король… – деревянным голосом ответила девушка. – А я его насмерть убила?

Ах, вон оно что! Как до него сразу не дошло!

– Это что у тебя, первый? – уточнил он свою догадку. Она молча кивнула. Да, это серьёзно… Хоть бы не разревелась… он обнял её за плечи и повёл прочь от места событий. – Пойдём, тут по пути есть одна поганенькая забегаловка, зайдём и купим что-нибудь выпить. Расслабься, ничего страшного не случилось.

– Знаешь, – обиженно отозвалась она, дрожа, как от озноба. – Может, для тебя это ничего страшного… Может, ты это делаешь каждый день… А я только что убила человека.

– Нашла о чём переживать! Знаешь, что бы он с тобой сделал, если бы ты его не убила?

– Догадываюсь.

– Вот то-то. Не переживай и не бери дурного в голову. Я тоже когда-то начинал. После первого десятка все это проходит.

– Спасибо, – с убийственным сарказмом ответила она. – Уж не полечиться ли мне прямо сейчас?

Кантор засмеялся и стиснул её плечо. Ничего, нормально. Похоже, обойдётся без истерики.

– Ты отличная девчонка, – сказал он. – С чувством юмора у тебя проблем нет.

Она вздохнула и прижалась к нему чуть крепче.

– Пойдём в твою забегаловку. Надеюсь, там к нам никто не прицепится?

– Да нам с тобой никто не страшен! – снова засмеялся он и вдруг поймал себя на странном желании остановиться и… Да нет, не может такого быть. Что это с ним, в самом деле!

Может-может, сказал внутренний голос. Не выпендривайся, остановись и немедленно обними девушку, как следует. И поцелуй. Хочешь ведь.

Не дождёшься, огрызнулся Кантор.

– Почему ты замолчал? – спросила Ольга. – Не молчи, говори что-нибудь. А то мне становится страшно.

– Не бойся, – сказал он и остановился. Повернул её лицом к себе и обнял. Она тут же прижалась к нему, уткнувшись лицом в его плечо. О, небо, что я делаю, подумал он, чувствуя, что реагирует на это так же, как любой нормальный мужчина, две луны не видевший женщин. Только не это, только не посреди улицы… Только не я! Этого не может быть! Ну, славная девушка, симпатичная, необычная, но это же не причина, чтобы вот так, ни с того ни с сего, после стольких лет, вдруг вспыхнуть таким желанием, что того гляди пуговицы со штанов поотлетают… Да скольких таких славных и симпатичных он даже не заметил, проходя мимо, сколько их ушли, несолоно хлебавши, после напрасных попыток с ним заигрывать, и вдруг… проснулся, спящий красавец! Нашёл время! И что самое ужасное, она ведь это чувствует, просто не может не чувствовать, как раз в нужном месте прижалась… Чувствует и продолжает прижиматься! Не понимает, что из этого может выйти? Или… хочет, чтобы так вышло?

– Диего, – сказала она, не поднимая лица. – А почему о тебе говорят… ну, то, что неправда? С чего они так решили? Ты за что-то не любишь женщин? Или ты считаешь, что это безнравственно? Или у вас в Мистралии считается патологией не приставать к каждой даме? Ты же совершенно нормальный. Или это потому, что ты заколдован?

– Нет, – ответил он, пытаясь стиснуть пальцы на её плечах. Непослушные пальцы не согласились и, категорически отказавшись замереть, заскользили по её волосам, ушкам и небольшому участку шеи, не скрытому свитером. – Я… не знаю… Не спрашивай… Ничего не спрашивай, я сам ничего не понимаю… Можно, я тебя поцелую?

Она молча подняла лицо и закрыла глаза.

Ну зачем она это сделала? Ну что ей стоило сказать «нет»? Ничего бы тогда не случилось. Перетоптался бы. Взял бы себя в руки и успокоился. А так…

В молодости это у него называлось «бросить вожжи». Тогда он делал это часто. Забыв обо всём на свете, с головой бросался в безудержный разгул, длившийся иногда по несколько суток. Отдавался веселью и наслаждениям, окунаясь в них, как в океанские волны, ни о чём не заботясь и не боясь утонуть. Пил вино, пел песни, любил женщин, носился галопом, танцевал и принимал наркотики, и все это в одном лихом порыве, на лету, в состоянии непрекращающегося восторга. И остановить его было практически невозможно, пока это состояние не проходило само при очередном пробуждении в незнакомом месте с незнакомой женщиной и с головной болью. И с непременными словами «Ну ни хрена себе я погулял…»

Где-то после первого поцелуя Кантор забыл кто он такой и что здесь делает, и «бросил вожжи».

Они целовались на тёмной улице, освещённой лишь полной луной и слабым светом из единственного освещённого окна где-то под самой крышей одного из домов. Он забылся настолько, что начал уже искать, где расстёгиваются её голубые штаны, но она схватила его за руку и сказала «Ну не здесь же!» То есть, в более подобающем месте она бы не возражала против продолжения, вдруг понял Кантор, слегка опомнившись, и впервые за много лет ему стало всерьёз страшно.