Текст книги "Мир в подарок"

Автор книги: Оксана Демченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Я резко обернулась, уже не надеясь ни на что, заглянула в его глаза. Сейчас тускло-белесые, по-звериному блеснувшие ржавой сталью в ломком холодном лунном свете. Совершенно мертвые. Ему было бы проще себе руки отгрызть, чем так вот обнимать меня, предлагая хозяйке услуги покорного раба. Но за два срезанных ошейника он, корчась, выворачивался наизнанку, ломая хребет собственной гордости. Выходит, никому он уже не верит.

Ноги дрожали, отодвигая меня назад, на шаг от этого взгляда, режущего душу. Слова прилипли к языку, дышать стало невозможно. Кричать на него бесполезно, да и нет голоса. Наири понял по-своему, тихо опустился на колени, склонил голову, окончательно подтверждая господские права. Мне, наивной, мнилось, он солнцу радуется, в небо глядя, а он прощался со свободой, оставшейся хотя бы у души. Сам делал то, чего не добились от него все прежние хозяева за четырнадцать лет унижений, страха и боли. Он же погибнет, задохнется в клетке, своими руками созданной, обреченно подумала я. Сам говорил, лучше умереть, чем псом стать при хозяйке.

Кинжал скользнул в руку, легко поддел толстую кожу, засоленную потом с нагрубелыми от крови кромками, и вспорол ошейник одним движением. Привыкла рука к оружию за последние дни, движения Риана получаются все увереннее. А араг опять даже не посмотрел на кинжал. Вот, значит, как…

Подобрав ошейник, я слепо побрела прочь.

Ну какие у меня причины считать себя преданной или обманутой? Что он мог вообще про меня думать, если разобраться? Молодая одинокая девка спасла из беды и купила за гроши двух дорогих ему доходяг и пристроила по его же просьбе. Даже больше сделала, чем оговорено: волю дала, здоровье. А с него ошейник не сняла. Вывод очевиден – отработать пора.

Хуже всего, что слез не было, в груди сухо хрипело. Мир больше никогда не станет снова таким ясным и простым, каким он вдруг показался на миг, со светлоглазым Наири, стоящим за спиной.

Ноги подломились, боль косо ввернула кинжал под ребра, заставила сползти на колени и согнуться, опираясь в мокрую траву слабыми руками. Чтобы суметь первое время просто дышать.

Вдох-выдох. Пройдет, ничего, будет легче.

Вдох-выдох. Я просто устала.

Из мутного тумана прорисовалась знакомая кошачья морда. Ероха заботливо затащил мне на колено здоровенную крысу, разом переправив мысли в новое русло, и потерся об руку, беспокойно заглядывая в глаза. Я осторожно смахнула подарочек, пискнув от реальности этой серой, голохвостой, тяжеленной и еще теплой неожиданности, подгребла полосатого, обняла, почесала за ухом. Стерпев глупые ласки, он мявкнул и гордо вывернулся, победным знаменем поднимая свой восхитительный хвост. Блеснул зеленым фосфором глаз: ты в порядке?

А то! Конечно в порядке.

Я выпрямила спину и присмотрелась к меняющемуся рисунку тумана, с удивлением опознавая еще одну призрачную фигуру.

– Риан?!

– Кот твой привел, – кивнул он. – Не спрашивай, как. Вы с ним очень необычные. Трудный день?

– Город посмотрела. С хорошими людьми познакомилась. Достигла глубокого взаимного непонимания, – я усмехнулась невесело. – Мне очень больно, Риан. Мои спутники – они простые и цельные, уверенные, готовые собой жертвовать для других. А я совсем не герой, я слабая. Не хватает мне выдержки, мудрости, да и веры в себя, чтобы идти одной, не зная толком даже куда.

– Эк ты хватила! Всего не знает никто, а тебе вот подавай, и даже в один день. Терпи, учись. А не можешь и не хочешь – вернись в свой мир, раз сил никаких, еще получится, – тихо и чуть насмешливо посочувствовал он. – Ты ведь жила иначе, и привычнее, и стабильнее. А для снави здесь, увы, покой – пустая иллюзия. Я не зря говорил, путь и жизнь Говорящих – не великое счастье, а сплошное служение, порой неблагодарное. Иногда тяжелый груз.

– Сегодня очень тяжелый, – кивнула я виновато. – Только я сама сюда невесть как добралась, по своей воле в этом мире осталась. Не стоит лукавить, я знала, здесь все всерьез, кровь не бутафорская. А вот, похоже, заигралась. Убегать в прежнюю жизнь поздно. Как смогу там дышать, оставив умирать дорогих мне людей? В Агрисе ведь ни для кого спасения нет, только отсрочка.

– Нигде нет. Я могу тебе помочь?

– Уже помог, а то поговорить не с кем. Ты явно привык, что такие наивные девчонки бегут к тебе плакаться? – невесело усмехнулась я. – Сегодня выяснилось, что нет для меня места за широкой спиной. Я им и защитница, и последняя надежда. У меня дар, во мне где-то глубоко запрятана сила, хотя искать ее очень трудно. Впрочем, грех жаловаться, мир помогает мне.

– Вокруг снави, сильной снави, – мир обязательно меняется. Люди получают дополнительные возможности пересмотреть свою жизнь, если приложат усилия. Больше того, уже две недели погода необычайно хороша. В конце лета здесь год за годом шли дожди, сырость гноила урожай. А над тобой солнце светит. – Риан кивнул в сторону нервно бьющего себя хвостом кота и перешел на телеграфный стиль: – Мне пора. Не отчаивайся и не требуй от себя всего и сразу. Помни, я всегда выслушаю и пойму тебя.

Кот успокоенно и вроде безразлично отвернулся, растворился в замечательно уютном маскировочном тумане, почти сразу погасла и фигура таинственного болотного жителя.

Я вздрогнула, озираясь: а был ли разговор? Крыса, по крайней мере, здесь. Тиной гнилой воняет мерзостно. До топей идти – лосю далеко. Хотя, что я знаю о способностях этого конкретного кота и его приятеля?

– Тин!

– Тиннара!

Ясно. У арага посветлело в голове. Он перебудил всех, и теперь меня усердно ищут. Наверное, давно. Нашарив в траве оброненный ошейник, я заткнула его за пояс. Спорим, утонет с бульком? На пять медяков? – припомнила я кожевенную слободу и улыбнулась. Ведь я так и не купила ему новую рубаху, мелькнула виноватая мысль. Отряхнула прилипшую траву с промокших штанин, пошла на голоса. Похоже, заходят от озера.

Из тумана вынырнул старший Римахов сын, сгреб меня в охапку и поволок к костру, не затевая душеспасительных бесед. По дороге он победно ревел фамильным басом рассерженного медведя, собирая остальных. У огня нас ждала Митэ с очередной порцией моего фирменного чая и искренним сочувствием во взгляде.

Потом набежали остальные. Даже деятельный гнедой конек с белой стрелкой сунул свою приметную морду в круг света. Меня укутали в пару толстых одеял и заставили выпить вторую плошку отвара.

А потом к костру бочком придвинулся из тени совершенно потерянный Наири. Измятый, запыхавшийся, с запавшими глазами больной собаки. Карис укутала одеялом и его, погладив ободряюще по плечу.

– Тин, тебе па рассказал, как Дари, ну то есть Годей, к нам попал? – спросил Тамил, щурясь на арага.

– Придушил старосту, но неудачно, – кивнула я.

– По мне, знаешь ли, вернее звучит «удачно не придушил». Это начало истории, – радостно хмыкнул рыжий. – Итак, па его выкупил, и дохленький малыш Дари тут же, в ночь, попытался прирезать недобитого хозяина. Сам еле дышал, а до кинжала добрался. На полпальца левее – и мы бы осиротели двадцать лет назад.

– Удачно не попал. И что?

– Свобода дается человеку при рождении, за ее возвращение не просят плату. Это закон Агриса, – поучительно сообщил Мирах. – Если раб пытается вернуть волю сам, не разобравшись куда попал, у нас за это не карают. Бывает, до большой крови доходит. Но отвечать за содеянное может только свободный человек. Батю три месяца выхаживал лекарь. Дари от его постели не отходил и до сих пор за ту рану себя казнит.

– А па сказал ему, мол, «сам будешь ребят до переправы таскать, чтоб меня не зарезали, тогда береги уже свою спину и не жди благодарности», – закончил фамильную историю Тамил.

– Наири, иди-ка ты баиньки, – мирно предложила я. Он дернулся, упорно рассматривая стеклянными слепыми глазами угли. – Третьи сутки маешься без сна. Туурдов я вырезала, травками тебя опоив, но отдыха они не дают, я в этом разбираюсь. Если не отоспишься, завтра никому жизни опять не будет. А нам еще две свадьбы выдержать предстоит. Ведь две, синеглазая?

– Да. Мы поговорили обо всем, – Карис вконец смутилась, дернувшись к Мираху. Скороговоркой добавила: – Если уважаемый староста позволит сыну взять в жены женщину рода илла, да еще и…

– Двум сыновьям – двух илла, – кивнул Тамил. На него с удивлением обернулись все мои бывшие рабы. – Вы же не видели мою Иртэ. И потом, я знаю, как все будет. Он отменно пошумит для порядка, это как водится. Не он ведь невесту выбрал, даже совета мудрого, отеческого, не дал. Но сам обрадуется: па вконец отчаялся нас женами обеспечить, практически сбывал деток во все избы без разбору, да не в нашем только селе, по округе уже прошел, за девок из «Золотого рога» и то сватал. Приспособились и мы. Если сговаривает для брата, – я оглоблей сватов стращаю, если мне девку подбирает, – значит, наоборот, меньшой. Знамо дело, к вечеру вся улица подтягивается посмотреть, как па гоняет нас двоих. Потом Дари зовут или ждут, когда Иртэ отлупит без разбору троих рыжих полотенцем. Говорят, три медведя-одинца рычат из берлоги, а только все одной девки чернявой боятся.

– Бабы его умаслят, – беззаботно поддержал тему младший, обнимая, наконец, невесту за плечи и подтягивая за ухо «клеща». – Ну живо, все марш под одеяла! К обеду надо у переправы быть, а вы зеваете. Сперва-то он нас чуть не убивать станет, это еще перетерпеть надо, не все ж тут привычные.

Улеглись быстро. Митэ заснула мгновенно, ее мама чуть позже. Братья проверили коней и тоже рухнули. Я вслушалась. Чутье успокоенно отметило, что и араг засыпает. Значит, полегчало ему, бедняге. Я виновато припомнила свою напрасную обиду, поворочалась, устраиваясь на теплой шкуре. Прикрыла глаза, медленно всплывая из яви в свой мир, где не бродила уже давно и по которому соскучилась, как по родному дому за долгое пребывание на неласковой холодной чужбине. Стало сразу легко и радостно, уже проступили берега озера, качнули приветственно тонкими серебряными струями ветвей плакучие ивы, зазвенел ветерок в сухих стеблях далекого ковыля, тронул чашечки ночных фиалок. Но, видимо, эта ночь была предназначена не для покоя.

Меня грубо вернули в реальность руки Тамила. Отчаявшись растрясти соню, он хлестко врезал по обеим щекам. Помогло. Я разлепила веки и увидела в его взгляде такую безнадежность, что мигом очнулась и спрашивать не решилась. Молча выскользнула из шатра, стараясь не растревожить остальных. Огляделась. Мирах стоял над телом Наири. Мое чутье вмиг уверилось, что именно над телом. Да что же за ночь!

– Не понимаю, – нервно передернув плечами, зашептал младший, – я проснулся, когда его выгнуло дугой. Охотник, вот и дремлю вполглаза. Яд? Сердце прихватило?

– С ним бывает, пройдет, – пискнула вездесущая Митэ, выворачиваясь из-под полога. – Раз в сезон. Бьется, будто душат его, а потом лежит совсем мертвый. Скоро задышит. Тин посмотрит и вылечит.

Сказав все что хотела, мелкая развернулась и поползла досыпать. Ее убежденность успокаивала. Я отослала по лежакам и братьев, оставшись дежурить рядом с арагом. Митэ права, они тут не помогут. Луна скрылась за всплывшим клоком тумана, размечтавшимся о высокой судьбе облака. Ветер досадливо стряхнул нахала в цепкие ивовые силки. Листья дрогнули, принимая арестанта, и замерли. Холодок пробежал по спине, знакомыми иглами льда беспокоя шею. Откуда он здесь, в яви? Иглы впились глубже, я дернулась к лицу Наири. Надо успеть увидеть, хотя не может быть!

Воздух над арагом колыхнулся, выгибаясь, втянулся в замершие легкие и вырвался тихим кашлем. Живой. Задышал ровнее, открыл еще незрячие глаза, затянутые ледком смерти, медленно подтаивающим от острой иглы зрачка к радужке. Я всматривалась в черное дно сна через эти проталины, ловя обрывки чужого сознания. Вот, значит, как…

Осмысленность взгляда стала заметна. Наири виновато вздохнул, уже догадавшись, что подняло меня из-под одеяла.

– Прости. От меня одни неприятности.

– Я видела, – выдохнула я недоверчиво, почти без звука, все еще под гнетом его мучительного сна. – Давно ты роешь этот сухой колодец?

– Сколько помню себя, – вздрогнул он. – Я ищу воду. Рою, ломаю ногти, стираю руки. А потом меня засыпает песком, когда вода уже вроде бы рядом, и я умираю. Каждый раз очень страшно, к тому же неизбежно. Четыре смерти в год.

– Скажи, когда тебя забрали из степи, вас проверяли окаянные?

– Да. Так всегда делают, – он удивился вопросу. – Искали одаренных. Потом еще дважды, они обходят города каждые пять-семь лет.

– Ни хрена они не видят, – буркнула я. – Да и я хороша, могла уже присмотреться и догадаться. Правда, я такого прежде не видела. Никогда.

– Чего они не видят, а ты не искала? Какой хрен?

– Травка такая с крупными листьями. Слезу вышибает.

– Знаю. Зачем окаянным хрен? – он тихо шалел от моей логики. То ли еще будет!

– Не хрен, а дар. Твой дар.

Зрачки прыгнули до самой кромки радужки, на миг сделав его глаза черными. Поверил. Сел, нервно натянул на плечи одеяло и задумался. Потом решительно покачал головой:

– Я бы видел сны. Так же должно быть, это даже все малыши знают, и взрослые тоже. Менял бы в них, что пожелаю. Я совсем не хочу умирать, задавленный песком.

– Ты никогда не пытался менять сны, с пустыми мечтами у тебя слабовато. Ты слишком земной и упрямый, сразу захотел менять явь, – усмехнулась я. – Оказывается, и так бывает. Степи нужна вода, а найти ее ты не можешь. Тратишь все силы души и умираешь там, вычерпав себя. Потому окаянные не видят дара, истраченного до самого дна. Откуда возьмется сияние, что они стремятся различить? Ты же серый, весь погасший, измотанный.

Он попытался что-то возразить, но передумал и промолчал, обхватив голову руками. Не каждый день такое про себя узнаешь, сочувствую. Я тоже в свое время сильно поразилась. Но мне было легче – тогда и мир этот казался игрушечным, и я в нем не жила, а забрела на денек «понарошку», в отпуск.

Для Наири родной Релат не был доброй сказкой. Он был злой жизнью, обгрызшей мальчика до костей голодом и жаждой мертвой степи, а потом бросившей в мясорубку рабства. Я с новым уважением посмотрела на его сухие руки, оплетенные под кожей веревками мышц, без грамма жира, испещренные следами ожогов, бичей, клинков… Все же он будет стоять за моей спиной. Если я не справлюсь, теперь уже есть кому доделать дело. В человеке, не отказавшемся от попыток выкопать колодец за страшные четырнадцать лет в Карне, я могу быть уверена гораздо больше, чем в себе самой.

– И что теперь? – он невесело усмехнулся – Стать окаянным? Потому что, как ты знаешь, Говорящих с миром больше не осталось.

– А ты у нас, оказывается, редкий тугодум. Даже маленькая Митэ давно догадалась, – фыркнула я, внезапно развеселившись. – И мама ее тоже. Вот скажи мне, кто мог вернуть старушке молодые годы?

– Ты сказала лекарь, – раздраженно ответил он, бешено блеснув своими странными глазами, и вдруг понял. Правда, по-своему: – В лесу была… Настоящая?

Я погладила его по плечу. Зашептала глупые обещания все рассказать потом, успокаивая, как ребенка. Уложила, закутала в одеяло. Ну что мучить человека, едва вернувшегося с того света? Завтра подышит, силы восстановит хоть немного. Он ведь умница, сам все поймет. А пока пусть спит. И так заря уже примеряется, где провести горизонт.

На моем предплечье защелкнулся капкан. Кажется, даже с хрустом.

– Что? – оборачиваться не имело смысла. Я и так знала, что.

– Ты?

– Я.

– Проведи меня туда. – Он рывком сел, требовательно и жестко поворачивая меня к себе лицом. – Сейчас.

– Никогда не пробовала. Но, как я понимаю, тебя пытаться переспорить – последнюю надежду на предутреннюю дрему потерять. Ложись на правый бок. Глаза закрой, расслабься и плыви, куда понесет. Я поправлю.

Он опустился на лежанку, кося бешеным глазом. Когда это он плыл по течению? Потом вздохнул, послушно сник. Я устроилась на широком предплечье, снова ощутив спиной его дыхание, удобно укрылась сразу и тяжелой левой рукой упрямца, и одеялом. Стало тепло и очень уютно. Мои ладони обхватили его запястья, и мы неожиданно легко, в одно дыхание, оттолкнулись от кромки яви и поплыли в зыбкий взвихренный сумрак, на другом берегу которого уже рисовалась знакомая призрачная колоннада. Там я отпустила его запястья и показала рукой на колеблющийся в странном ритме серый поток меж колонн. Усмехнулась. Прав Риан, как всегда. В измененном мире Наири возник в кожаных штанах и удобной рубахе незнакомого кроя, с длинным мечом, уложенным за спину. Воин.

– Тебе туда. Дойдешь до зеркала. Если отразишься, просто проснешься в мире. Если нет, что скорее всего, постарайся не истратить три своих вопроса на глупости. Удачи.

Наири серьезно кивнул и молча двинулся по указанному пути. Да пустят его, куда они денутся. Араг растворился в тенях.

Я присела на берегу, одна, разом задохнувшись и запутавшись. Когда мы добирались сюда, души так странно переплелись, что нас было и больше, и меньше, чем двое. Интересно, так всегда с провожатым и посвящаемым? Может, я еще узнаю, если встречу другого одаренного. Едва ли все повторяется одинаково. Просто в этом человеке есть то, чего не хватает мне – совершенное спокойствие и тренированная уверенная сила, готовность идти до конца, ценить без меры и жертвовать последним, уверенность в себе и неколебимые жизненные ценности. Он ушел, а отсвет внутри не угас, и я чуяла его движение и ведала, что его уже пропустили. Прямо породнились, улыбнулась я и сразу же грустно вздохнула: он, пожалуй, не так впечатлен увиденным в моей душе, там сплошные потемки и сомнения. Посидев на неведомом берегу еще немного, я ощутила, как зовет просыпающаяся под розовеющими облачными прядями, расчесанными гребнем ветра, утренняя явь. И правда, пора. Хорошо бы все рассказать Риану, но можно и чуть позже.

Разбудил меня громкий писк назойливой пуще комара малявки.

Может, зла в ней и нет, зато сколько первосортной вредности и едкости! Бедный мирный Агрис, держись. Я с наслаждением представила истерзанную бороду старосты, им же собственноручно выдранную крупными клоками.

– Теперь Наю тоже прям сегодня жениться положено, они тут ночью одним одеялом укутались и ворочались, я сама видела. А он ее еще и по голове гладил. Вот дела… Ма-ам, ну ты же все интересное проспала!

– Митэ, помоги маме собирать шатер, не бездельничай.

– А Най, наверное, теперь в бега совсем свалил, чтоб не жениться, – серьезно продолжала вещать несносная девчонка, забросив дела. Ее распирало от важности момента и собственной способности рассуждать взросло, так, что все слушают с вниманием. Какое там, слова ловят, побросав свои занятия! – Бедная Тин! Он ее бросил, насовсем. Брат вообще на женщин смотрит косо. Как-то говорил, они, то есть мы, беспомощные, неуверенные, а все равно хищные и еще змеи скользкие. Обидно, правда? Вот хоть мы с мамой… А я ему тогда сразу врезала, чтоб не обижал зазря. Как учил, точно так и стукнула. Он мне сразу новый прием показал, страсть как больно было!

Я вздохнула и открыла глаза. Она не замолчит. Мирах споро собирал завтрак, пряча в усах улыбку. Его старший брат уже привел коней, запряг и теперь возился с кобылой, недовольно изучая заднее правое копыто. Митэ пыхтя добралась с тяжеленными скатанными пологами до повозки и подробно поделилась наблюдениями с ним. Порадовала, можно сказать, от души. Бедняга забыл про копыто, чем рыжуха немедленно воспользовалась. Еще и хвостом отходила сына старосты по щекам. Так неуважительно к хозяину получилось…

Пришлось сесть, скатать одеяло и вмешаться. А то белоглазый услышит, поймет криво и будет опять весь день думать, а что еще удумает…

Хотя это уже его проблема, если разобраться. Свободные люди отвечают за себя сами.

– Папаша, вы бы хоть за хвосты неровные дочку оттрепали, а то умна не по годам. Или подстригли дитя перед свадьбой, нашли чем гостей-то пугать. Можно наголо, хуже не станет. Зато спрячется до поры и притихнет, если сильно повезет. Давно свалил наш покойник?

– Подстричь бы надо, это правда. До зари ушел-то, молчком, – охотно пояснил он, не делая и вялых попыток воспитать ребенка. – Вид имел живой и бодрый, но притом будто крепко выпивши. Я как раз утку подстрелил, Митэ вроде как ощипала, уже и печь налаживали. Он заботливо так тебя укутал и вдоль берега рысью рванул. Подлечила ты его славно, совсем ведь не дышал. Что за хворь редкая, непонятная?

– Не хворь. Скорее, решение одних проблем и начало других. Все мои планы опять перепутались. Думала в столицу подаваться, а теперь надо назад, на болота. Дар у него, очень сильный и необычный. Пошел первое солнышко смотреть, а потом меня вернется со свету сживать.

– За беспомощность али за скользкость? – довольно уточнил рыжий нахал. – По мне так, с ошейником или без, а клещ похуже моей малой. Ты от него едва ли отцепишься, тем более теперь. Как окаянные проглядели?

– Случай особый. Вот будь у Дари способности, он бы тоже снов не смотрел, а прямиком рванул степь обустраивать. Дар вообще сложная штука, он очень разный бывает, как я начинаю понимать. Окаянные видят самый привычный, со снами. У Карис тоже дар, тебе ли не знать, только с ним мир иначе меняют. Все в танец впитывается, оттого и душа у хороших людей радуется, наполняется. Разве это не чудо? Обидно, из города так заспешили, теперь на свадьбу у нее даже платья нет…

– Иртэ подберет, – беззаботно махнул рукой горе-жених. – А перстенек я, грешным делом, давно прикупил. Все думал – вдруг да встречу. И серьги к нему, с синими камнями.

Новоявленный обладатель дара вскоре подтянулся к костру по росистой траве. Шел неспешно, задумчивый до отрешенности. Хуже того, он улыбался, отчего выглядел непривычно, совсем не диким и даже – страшно сказать – милым. Больше всего меня удивили глаза. Они снова поменяли цвет, подкрасились болотной зеленью с проблесками золотистых лучиков. Впрочем, у некоторых волосы цвет меняют, это похлеще глаз, с долей испуга подумала я. Надеюсь, больше кошмар не повторится. Что там еще осталось? Рыжие. Ужас! И совсем черные. А хуже того – не существующие в природе синие, зеленые или переливчатые. От одной мысли мутит, прямо выворачивает.

Наири молча сел у огня, тоскливо глянул на дымящуюся утку. Значит, не одной мне от мяса тошно.

– Доброе утро, – кивнул всем. И с прежним цепким прищуром обернулся ко мне: – Что теперь?

– Свадьба, – объявила я мрачно, и араг смутился. Значит, Митэ его подробно ознакомила с долгом порядочного мужчины сразу, еще до рассвета. Выходит, это от своей неуемной «сестрицы» он тогда припустил подальше бодрой рысью. А пусть помучается за вчерашнее, улыбнулась я хищно, держа тяжелую паузу. – Всех илла скопом отдаем замуж. Берем пару коней взаймы, без отдачи, и скачем быстро через болото куда надо.

– Верхами в болоте? – он усомнился в моем рассудке.

– Кони пойдут посуху. Правда, твоя голова к вечеру будет болеть несносно. Зато как я отдохну! Стану покрикивать и критиковать.

Наморщился, но смолчал. Получил для пропитания плошку фирменного настоя Риана, окончательно погрустнел с первого же глотка и оттого особенно ревниво понаблюдал, как бездарные счастливцы с азартом делят жирную утку. Вчера им двоим куда более крупной едва хватило. Да и сегодня половина сразу досталась Митэ, и после того провожающей чужие куски голодным жалобным взглядом и тяжкими вздохами. Впечатлительные братья отдали ей хлеб и сыр. Теперь мелкая сидела неестественно прямо, не в силах больше проглотить и крохи, но намертво вцепившись в добычу. Хлеб в правой руке, сыр в левой, мешок с яблоками зажат в коленях. Настоящий клещ.

Сегодня мы собрались в дорогу споро, и отдохнувшие кони приняли с места бодрее прежнего, наверстывая потерянное время.

Спешили не зря.

В послеполуденном знойном мареве на берегу реки нас ждал злющий староста собственной персоной. Помирившись с сыном, он с новыми силами принялся за организацию свадьбы, превратившей этого спокойного и рассудительного человека в крупногабаритный вулкан, извергающий потоки совершенно неконтролируемой энергии на всех вокруг.

Любые варианты казались недостаточно хорошими для обожаемой доченьки: уже три раза переделывали платье; дважды проверяли качество бражки; у почти достроенного дома молодых высадили целую аллею выкопанных со всего села по личному указанию Римаха лучших цветов; наспех повторно отлакировали торжественный экипаж, с сохнущих бортов которого теперь вся детвора гоняла мух; молоденькие илла сбились с ног, без конца меняя коней, подбирая самых красивых и заново перевязывая бесконечные ленты; список блюд и гостей тоже пух час от часа. Римах неосмотрительно запланировал возвращение детей с «добычей» – то есть мной – на вчерашний вечер, а сегодня гости уже собирались к столам, зазванные на свадьбу по всем правилам, заранее. Тот же владелец «Золотого рога» прибыл еще с утра, так и не узнав, что в минутах разминулся в городе с женихом. В общем, суматоха стала просто несусветной.

Мы приближались к реке, чьи берега вытаптывал Римах, на диво стремительно, поскрипывая досками днища и колесами, подпрыгивая на ухабах, дружно вцепившись в стонущие борта. Митэ то и дело пыталась подняться в рост на повозке и лихо понукать коней визгом. Ей было весело и совсем не страшно, в отличие от нас, поочередно дергающихся ловить сносимую к борту невесомую малявку. В конце концов Наири не выдержал, легко прошел по пляшущей повозке, будто заранее зная каждый ее рывок, сгреб «клеща» и забросил на спину. Затем отвязал кобылку и прыгнул в седло, посадил впереди довольную девочку, теперь требующую отдать ей поводья. Поводьями и получила, у него терпение далеко не бесконечное. Сразу стала тише.

От самого гребня холма, едва различив вдали старосту, и до кромки воды я все более подозревала, что Римах носится по берегу, вовсе и не думая о свадьбе. Какое там, уже третий день подбирает имена для внука и внучки. Кажется, Тамил подумал о том же, втягивая голову в широкие плечи по мере приближения к реке. Обнадеживало одно: компанию мечущему громы и молнии всевластному агрисскому божеству составлял неизменный Дари, с любопытством наблюдавший за необычным поведением друга. Он, конечно же, заметил нас первым и приветливо махнул рукой. Поднялся и потянулся лениво, а затем принялся демонстративно считать пассажиров. С нарочитым удивлением изогнув бровь.

– Всего трое? Удивила, редкая для первого визита в Дарс осмотрительность, с твоим-то полным неумением отказывать людям… – Он глянул на братьев, арага, маму с дочкой. Развел руками: – Мирах, ты ее нашел? Невероятно!

– Заводи коней на паром, чтоб вас овода закусали, косоруких, – зарычал староста, требуя прекратить лишние разговоры и лично принимаясь за дело. – Дожди в кои веки кончились, жара, бражка киснет, а олухи мои лошадей не гонят, боятся заморить. Ты, отцов позор, отчего не спешил к невесте? Аль уже и эта нехороша стала, как в город съездил?

– Батюшка, – тяжело вздохнув и снова забавно сутуля тяжелые плечи, начал «позор отца», сосредоточенно глядя в землю, – я к тебе с делом, да каким! Брата меньшого сосватал, можно сказать. Вот, хочу тебя с невесткой будущей познакомить. Ну, чтоб хоть до гостей-то вперед все знал. И слово свое отцовское тоже сказал. Карис ее звать. А малую Митэ.

Староста бросил повод и, перебирая руками по сбруе, двинулся к телеге, агрессивно вздыбив бороду. Митэ торопливо сползла с коня и юркнула к матери – ободрять и защищать.

Мелкие голубые глазки Римаха из-под сошедшихся на переносице бровей блестели колюче, не давая возможности понять, сердит ли он и насколько. Танцовщица разом прижалась к боку жениха, испуганно замерла, не ожидая хорошего от взъерошенного и оттого еще более массивного старосты.

– А ну, ссаживай обеих, – мрачно велел тот, оправдывая худшие опасения.

Его указание было исполнено. Когда понурые мать с дочкой оказались на земле, староста обошел их кругом, придирчиво рассматривая со всех сторон и все более распаляясь. Я мельком глянула на Дари и успокоилась, тот выглядел совершенно довольным. Значит, обойдется.

– Ты их что, в работницы берешь? В услужение? Не кормил, одел кое-как, босиком привел, малую и не подстриг даже. Ни приданого, ни платья, а про дом я вообще молчу! Бестолочь, одно слово, – тяжело и весомо подвел итог глава семьи. – Вы, обе, младшенького по своей воле выбрали или ради выкупа? Так я вам и денег отсыплю, и дом отдам, хоть мой забирайте.

– Он не бестолочь, – сердито вывернулась малявка вперед, глядя снизу вверх решительно и осуждающе. – Он хороший, он мне новое платье купил, а на прочее времени не было. И еще уткой нас кормил, и змеёй страшной, но тоже жуть какой вкусной. А к маме вообще не приставайте, она у меня совсем робкая. Да и куда она денется? Нравится он ей, я-то вижу! И это… вы мне теперь вообще кто? Дедушка?

Дари отвернулся, братья закашлялись, я рухнула на дно телеги. Вот привалило Римаху счастье! Эта тебе не Иртэ, молчать и плакать не станет. Похоже, сам он пришел к тем же выводам. Тряхнул головой, рыкнул невнятно и потащил обеих на паром пешком. Велел стоять впереди и залез на телегу обсудить детали с сыновьями уже тихо, деловито. Дари завел и успокоил коней. Наири присмотрел за кобылкой.

Обычно плот тяжело шел через мощную реку, сперва на шестах, а выбираясь на глубину – управляемый рулем и веслами. «Мутная» не очень глубока, зато течет широко, противоположный берег отсюда почти не виден, снести плот должно далеко вниз, к ночи поспеть в деревню можно и не мечтать. Ее родители – Радужный водопад и глубокая подгорная река – создают мощный и холодный поток, перебарывающий любые усилия гребцов.

Но со снавью на борту все обошлось проще. Я вообще осталась бодра и довольна. С рекой договаривался разом побледневший араг, а мы тихо болтали с Годеем.

– Откуда ты взяла второго Говорящего с миром? Да еще и воина.

– Купила, к малявке впридачу сторговала. Все замечаешь!

– А то. За Мираха спасибо. Думал, так и помрет одинцом. Теперь смотрю, не зря он сох, такие женщины один раз встречаются. Больше того, будет подходящая ему жена, тихая, домашняя, от такой в лес надолго и великие охотники не сбегают. Станет веревки из рыжего вить, как пообвыкнет, – Дари усмехнулся. – Сама видишь, упрямые у нас медведи-то, если что в голову себе вобьют, не своротишь. Вся порода у них такая. Я еще деда застал, вот был кремень! По молодости, до меня, у него окаянные хотели ребенка с даром из села забрать, да не смогли. Сунул девку в мешок и утопил на середине реки, на глазах у всего села. Потом вернулся, говорит, хотите жгите меня, а только по-другому не будет. Нам, мол, твари эти без надобности, коих без клетки и держать опасно. Так и ушли, только штраф указали заплатить.