Текст книги "Мир в подарок"

Автор книги: Оксана Демченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Ой, эк его измочалили, – сочувственно вздохнула за спиной Глишка, вернувшаяся с подносом. Утка оказалась огромной, и возмутительно, непередаваемо вкусно пахла. К ней подали здоровенный чугунок с рисом, два вида соуса и хрусткий теплый каравай, выложенный на стол в полотенце. Так называемый самогон оказался прозрачным и подавался в узорном цветном стекле. – Я тряпки принесу скорешенько, вы кушайте пока. Жаровню сеструха мигом доставит. Да вот и она!

В четыре руки служанки, в которых я не без основания заподозрила дочерей хозяина, мгновенно накрыли на стол и исчезли, прикрыв дверь. Премудрый хозяин явно выдал порцию на троих, даже тарелок принесли именно такое количество. Прав Римах, это лучшее место в проклятом городе. Две пары глаз – белесые и густо-чернильные – смотрели на ужин, словно в мире не существовало ничего, кроме этой утки. Еще бы, интересно, когда они в последний раз ели?

Наири был так страшно голоден, что, утратив каменное выражение лица, мучительно сглатывал тошноту пополам со сгустками слюны и желчи. Митэ, видимо, кормили чаще, она быстро отвлеклась от утки и теперь смотрела, как и я, на арага. Потом на меня. Еще на колени вот-вот бухнется, испугалась я и прикинула, можно ли кормить пациента перед операцией. Опыт Риана задумчиво развел руками: «как знаешь», – ехидно предлагая выбор между отравлением и голодным обмороком. Сребролист – средство очень быстрое, может, и обойдется.

– Наири, садись и ешь, только самогон не трогай, он для дела. Но учти, я не гарантирую, что еда сочетается нормально с вырезанием этих личинок. Может затошнить или хуже…

– Да ему и так хуже некуда, – торопливо вмешалась Митэ. – Пусть ест.

– Ужин подают хозяевам, – он слегка замялся, теряя остатки показной безразличности к происходящему.

– Я буду только травяной чай и хлеб, потом. Митэ оставь половину.

Снова покосился на меня с сомнением, но уточнять не стал. Резко поднялся, дотащился до стула, свалился мешком. Поделил утку пополам и, неловко орудуя двузубой вилкой, едва ли выдаваемой обычно рабам, принялся за еду с отменно здоровым аппетитом. Потом еще раз глянул на нас и отложил вилку в сторону. Мне понравился хруст костей на его крепких зубах. Самый приятный звук за день.

Глиша приволокла ворох льняных тряпок, следом сестра внесла пирожки и большой кувшин с квасом. Оставив все на столике у порога, девушки попрощались до утра, уточнив, что мне больше ничего не надо.

– Митэ, садись, прежде будем тебя лечить.

Я принялась набирать травы в чашку, предварительно поставив на огонь котелок с водой, принесенный вместе с жаровней. По ходу ругалась тихонько: бугаю я объявила ущерб в пять золотых, отстаивая Митэ. А тут пойди разберись, что с чем перемешалось! Пять золотых убытка, как же! Все деньгами меряют, стервецы.

Девочка следила за моими руками с интересом, иногда помогала, когда понимала, что надо делать. Спрашивала про ту или иную травку и радовалась, угадав название. Откуда только знает, в городе ведь росла. Наири не переставал работать челюстями, то и дело сердито косясь на названую сестрицу. Словно, болтая со мной, она нарушает заведенный порядок. От хозяев он добра не ждал, разве что необходимой передышки до следующего неизбежного обмана. На меня не смотрел, наверняка считая мерзавкой, намеренно задабривающей наивную девочку. Да и его самого. Не на того напала. Интересно, кому, кроме маленькой иллы, он доверяет?

Пришло время доставать из набора Риана иглы, нитки, пинцет и тонкий рабочий нож. В лесу я бы все сделала иначе, но тут город, окаянные не дремлют, я их и теперь чую обеих.

Ладно, пора начинать.

Араг медленно доедал хлеб, явно растягивая удовольствие, когда я закончила работу над травмами иллы. Коленка была разбита тяжело, но не опасно. Лицо удалось спасти, даже швов не останется, кроме небольшого на губе. Им и зубом займусь в другом месте. Наири не морщась, безропотно, выпил омерзительный настой, томившийся над жаровней. Я собрала травки и для снятия боли, и для создания неприятностей туурдам. Риан, по счастью, знал и о них! Интересно, он бывал так далеко на юге? Спрошу как-нибудь позже, при случае.

Теперь Митэ внимательно слушала меня, невозможно серьезная и важная. Еще бы: когда я стану лечить арага, уже снова разложенного на полу, она будет помогать. Убедившись в ее отменной памяти, я посадила девочку ужинать, продолжая инструктировать. Малявка с первого раза запоминала названия инструментов и свои обязанности, все более удивляя меня.

Прирожденная лекарка и травница!

Провозились мы часа четыре, и, закончив, сидели у окна, усталые до полуобморока и настолько же довольные собой. Дохлые туурды, раздавленные Митэ для полной гарантии их кончины, валялись в грязных, заляпанных кровью тряпках, которых за эту ночь накопилась гора.

Наири постанывал в дурманном забытьи. Я зашила обе раны, истратив на их обработку почти весь запас сребролиста. Потом принялась собирать из осколков костей и рваных жил руку. В это время илла, пыхтя от усердия, бережно наносила на изодранную кнутом кожу мазь на основе того же сребролиста, делая это на удивление профессионально. Интересно, все пальцы сохранят подвижность? Я старалась, но случай трудный. К тому же руку ему портили и прежде. К утру все зарастет, а на ребрах образуются свеженькие мозоли. Травку не зря покупают в сухих листьях не на вес, а на объем золота. Или в порошке, но уже минимум по семикратной цене. Под восстановленные ребра арага уместилось не меньше восьмидесяти золотых, столько же монеток устилало спину. Накладное дело – содержать рабов, мне явно не по карману. Допив остывший травяной чай с привычным уже мерзко-сладким послевкусием, я покосилась на арага.

– Митэ, давай я постелю на диване, а ты тихонечко нашепчи ему на ухо – пусть туда добирается. Он сейчас уже может двигаться и еще не спит.

– Как пьяный, да? – фыркнула она. – Так пусть тут дрыхнет, нам без разницы. Все не на камнях.

– Ему будет приятно проснуться на нормальной кровати, вот сама посмотришь.

Она серьезно кивнула, заинтересованная моей идеей. Было очень занятно смотреть, как заботливая илла укладывает послушного и неловкого братца, гладит по пыльным волосам, укутывает одеялом. Неужели этот безмерно длинный день заканчивается? Вот и мы наконец отправились спать, напоследок чуть не в драку поделив с обнаглевшей Митэ широкое одеяло и место на необъятной кровати. Последней осознанной мыслью было: завтра, то есть сегодня, надо ей купить хоть что-то из одежды.

Разбудили меня бодрые после вчерашнего лечения пациенты.

Они активно шептались, устроившись на диване, отданном арагу, и опустив штору, разделяющую зал. Правда, щель оставили, чтобы за мной приглядывать. Говорили совсем тихо, но я же снавь, мой слух вполне отчетливо разбирал и слова, и интонации. Подслушивать было стыдно, лишать их возможности поговорить – гадко. Вот я и лежала бревном, да еще подло подсматривала из-под ресниц.

– У-у, как на тебе заживает! Спина здорово болит? – девчонка устроилась сбоку от арага и робко трогала сухие струпья шрамов.

– Нет, – он лениво полулежал, упихав под бок ворох шелковых подушек, щурился довольно от забытого покоя здорового тела, а Митэ осмелела и деловито изучала розовые тонкие нити шрамов на спине, ногтем сдирая сухие корки. Между пальцами правой, изувеченной и пролеченной, руки Наири мелькала вилка. Проверяет мою работу.

– Най, прекрати, ты так с хозяевами разговариваешь. Мне одного слова мало, понял? Должен нормально отвечать, я же переживаю, – она пребольно пнула его локтем в бок, заставив задохнуться. – Тут болит?

– Нет.

– А тут? Вот здесь? И тут? – кулачки умело находили цель.

– Отстань, нигде не болит, – сдался он, сгребая обидчицу в охапку, усаживая на колени и шепча в самое ухо: – Я совершенно ненормально, полностью, до самых ногтей, здоров. Повезло нам с лекаркой. И вообще – отсюда бежать удобно, горы недалеко, а дальше сразу степь.

– Ага, я там еще ни разу не была.

– И нечего тебе там делать, – тяжело вздохнул араг, явно измученный проблемой как дальше быть с девочкой? Он понимал, что бежать для нее смертельно. Погладил вымытые волосы, стоящие дыбом. – Если бы в мире нашлось хоть одно место, где можно быть илла и жить свободно…

– Ты меня бросаешь? – она почти плакала. – Предатель!

– Разве рабы решают, где и с кем быть? – усмехнулся Наири без признака радости в голосе, неприметным движением пальцев загнал вилку в доски ближней стены до основания зубьев, обнял мелкую обеими руками: – Клади голову на плечо, спи. Мало ли что будет днем. Отдыхай.

– Ты очень уютный, когда не злишься.

– Это оттого, что сытый, – хмыкнул он, завозился, делясь одеялом. Вздохнул: – Больно смотреть, какая ты стала хорошенькая, когда хоть чуток отмылась. И в белом ошейнике, будь проклят Карн. В этот раз обошлось, а толку… Как думаешь, она нас откормит и продаст за приличные деньги? Или чего другого хочет?

– Она нормальная, я точно знаю.

– Тэ, рабам и друг к другу привыкать нельзя, потом очень больно. Я вот влип с тобой, сестренка, дальше некуда, даже бежать не могу, как ты одна здесь останешься? А к хозяевам привязываться – псом стать. Лучше смерть.

Они затихли, и я задремала. Ненадолго. Скоро неугомонные разбудили меня снова, уже окончательно: за дверью, в крохотном коридорчике, араг повторно отмывал иллу и мылся сам ледяной колодезной водой. Она пищала и лупила его, довольная сверх меры. Пришлось вставать. Поплотнее сдвинув шторы, я тоже разделась возле кровати и быстро ополоснулась, они великодушно оставили мне целое ведро воды. Оделась, застелила кровать и диван, с интересом рассматривая свежий утиный скелет. Позавтракали! Рядом, от щедрот, оставили для меня, глупой сони, кусок хлеба и полную плошку отвара. Принюхалась. Надо же, ничего не перепутала, и впрямь врожденная травница, талант. С первого раза запомнила мой полезный до безнадежности чай.

Я еще допивала бальзам Риана, когда они, возбужденные и бодрые, возникли в дверях. И разом погасли, глядя на хозяйку. Надо же, у Наири такие забавные волосы, светло-пепельные, а сам он весь устало-выцветший. Ему бы загореть, обветрить да откормиться. Тогда подобреет и станет очень симпатичным, наверное. И где он добыл эту ветхую рубаху? Глиша дала вместе с тряпками, не иначе.

– Спасибо, Митэ, – я чуть приподняла плошку. Глянула на арага: – Ты теперь будешь вести себя идеально целых две недели, да? Я рассчитываю на это. Но, обойдемся без иллюзий, едва ли дольше.

Он несколько смущенно пожал плечами: мол, вылечила – спасибо, а бежать обязательно постараюсь. Иной реакции я бы очень удивилась. Он, в свою очередь, спокойно, деловито, не без скрытой иронии сообщил, что за завтрак придется доплатить.

Светлоглазый хам! Я в очередной раз удивилась про себя: как он выживал все четырнадцать лет с таким-то характером? Потом усмехнулась, глянув на чуть сгорбленные плечи. Трудно. Ему ведь тридцать два, судя по вчерашнему рассказу, а с первого взгляда я дала все пятьдесят. После двух уток, целого набора трав и настоек в сочетании со сном я согласна была убавить лет пять-семь. Все равно выходит год за два, и это учитывая его железное здоровье.

Митэ получила необходимую сумму и убежала рассчитываться за завтрак. Наири, едва дождавшись пока закрылась дверь, метнулся ко мне и… упал в ноги. Как идеальный раб, лбом на хозяйские стопы. Умеет он удивлять людей, не то слово! Я сперва прямо окаменела, потом резко дернула его за руку вверх.

– Слушай, давай договоримся, – выдохнул он торопливо, еле слышно, косясь на дверь, – я буду тебе псом верным до конца дней, без обмана, только купи мать Митэ. За нее совсем недорого попросят. Она теперь бесполезная, надолго тебя не обеспокоит. Но мы… я отработаю.

– Она здесь?

– В городе. Карис нищие купили, побираться. Только для этого тоже здоровье требуется. Забьют ее, денег-то не приносит.

Я толкнула его к стулу. Ну вот, участвую уже во втором заговоре. Когда Митэ вошла, мы сидели на прежних местах. Девочка вопросительно глянула на арага. Потом на меня.

– А что, вы так тут и сидите?

– Тебя ждем, совет нужен, – пояснила я бодро. – Скажи, где бы можно поискать селян из Агриса кроме этого постоялого двора?

– Возле пустых загонов, – усмехнулась Митэ, – а по жилью… «Бычий хвост», если победнее. А побогаче… так скорее всего, здесь, где еще?

– Завтра уходим из города, – вздохнула я, тоскливо глядя на кошелек. – А пока поброди тут, Глише помоги да между делом и поспрашивай, не приезжали ли дети старосты из Агриса? Их не перепутать с местными, огромные, рыжие, шумные, зовут Мирах и Тамил. И купи нормальное платье, я дам денег. Только далеко одна не ходи, бугай этот вчерашний…

– Ничего, я бегаю быстро, – фыркнула она.

Увязав в тряпичный узелок несколько серебряных и медных монет, гордо развернулась и вышла, резко закрыв дверь. На нас даже не обернулась. Наири усмехнулся. Тоже заметил, что попытка скрыть наш с ним разговор рассердила маленькую, но далеко не глупую илла. Нам собирать было нечего, поэтому вышли мы сразу следом.

– Расскажи о матери Митэ, – попросила я, когда мы миновали рынок и углубились в узкие затхлые ремесленные переулки. Я запоздало вспомнила, наступая на что-то мерзко осклизлое, что собиралась купить обувь. – Только ответь сначала, тут нельзя добыть сандалии или сапоги?

– Это кожевенный квартал, – пожал плечами араг, сворачивая в ближайшую калитку. – Так сандалии или сапоги?

– А что дешевле?

Через пару минут у меня были сандалии, грубые, но вполне добротные. Главное – очень дешевые. Мой усердный раб, оказывается, отменно умел торговаться. Идти по мостовой стало куда приятнее. Я думала так, пока не навернулась в третий раз, чувствительно подвернув ногу. Кожаные жесткие подошвы скользили по влажным – не хочу думать от чего – камням, как по льду. Кстати, араг ловил меня с неизменным успехом, радуя окружающих поводом обсудить одинокую молодуху, то и дело падающую в услужливо открываемые рослым рабом объятия. На нас, как на случайных клоунов, уже высовывались посмотреть из окон второго этажа, передавая весть от дома к дому. Толстый хозяин лавки, оставшейся по правую руку, довольно проследил мой двадцатый или тридцатый и, безусловно, самый впечатляющий, пируэт, сложил ладони рупором и гаркнул на весь квартал:

– Тирх, ставлю пять медяков, он ее загребет еще десять разов до поворота.

– Десять! – Тирх показался в дверях лавки слева. – Неинтересная ставка, кум, потому как согласный, десять, а то и двадцать. Да я б тоже помог, девка вполне гладкая. Токо батька ейный дура-ак, раз молодке такого проворного ловца прикупил. С душой держит, стервец. Бережет, значит.

– Дык не чужая, чай. В прошлом годе вот Фимку с седельного ряда возчик тоже подсаживал дюже вежливо, как на торг в южный Римас отправлялись. А теперя, смотрю, мама родная! Приехали днями, двух кучерявых да смуглых с воза и снимают. Отец ее…

Мы наконец свернули за угол, так и не дослушав историю. Наири больше не отпускал меня, твердо придерживая за талию. Его заметно трясло от сдерживаемого с большим трудом смеха. Хохота, скорее. Смех он маскировал под кашель, но не слишком усердно. Выздоровел, лось! Я сердито остановилась и поискала глазами место, пригодное чтобы сесть. Да вались оно все боком! Лучше босиком по грязи, чем на месяц стать главной темой сплетен для всей слободы. Народ памятлив на такие шутки, а мне их память как бы боком не вышла, и вчерашнего хватает сверх меры. Араг отдышался, решительно оторвал от ветхого подола раздобытой поутру рубахи пару полосок и ловко перевязал подошвы моей замечательно дешевой обуви. Я стояла на одной ноге и следила за его ловкими руками, опираясь на жесткое плечо. Потом сделала несколько пробных шагов. Теперь нахалу точно хватит ума раздобыть новую рубаху, а за деньгами отправить к хозяйке. Но – потом.

– Наири, а почему у тебя нет знака на руке, как у других? Его вроде при рождении всем ставят.

– Клейма, – усмехнулся он. – Скот принято метить каленым железом. В моем роду детей не считали скотом. Мы жили очень трудно, прятались.

– Попался случайно? А я уже привычно посчитала, что тебе тридцать два, раз тут маешься четырнадцать лет, – невесть с чего пояснила я.

– Почти тридцать четыре, – пожал он плечами. – И что это меняет?

– Ничего. Просто спросила. (Еще чуть-чуть, и я начну извиняться за свое любопытство!). Итак, мама Митэ…

– Я в Дарс прежде попадал с одним из хозяев лет десять тому назад, – кивнул он без промедления. Экий стал мягкий и разговорчивый! Настораживает меня благодушие в его исполнении. – Видел я ее тогда первый раз, очень красивая, танцовщицей была в дорогом заведении, для знати и купцов богатых. Полукровка, илла с примесью северных брусов. Кожа как топленое молоко, волосы темные вьются до пояса. Глаза густо-синие, с мелкими песчинками серебряными, раз увидишь – не перепутаешь. Тогда она стоила страшно дорого. Князей родичи к ней ходили, городской голова, золотом платили. И с Митэ тогда же познакомился, ей года не было, она и не знает… – Он чуть помолчал. – Рабынь в дорогом доме долго не держат, в этом деле они быстро меняются: одни портятся – других из степи подвозят, помоложе, подороже. Да Карис еще и привыкнуть никак не могла чтоб угождать, хоть и тихая была. Били ее. Потом на рынок продали. «Ночной грелкой», так это называют. Дальше прямая дорога на кухню, посуду мыть. А пару лет назад она заболела по зиме, ослабла совсем. Вот и сбыли нищим. Дочку, я спрашивал, отобрали, когда той три годика не было, уже мать такой не нужна. Пристроили к делу, при богатом доме игрушкой. Особо не обижали, подрастет – от красивой матери ухоженную рабу в «веселый дом» продать можно дорого. Только малышка вырастать стала, приметили, что внешностью выходит почти обычная илла. Вот и отдали в дешевый кабак, чтоб зря не кормить. Я ее узнал сразу, как хозяин привел с торга. Они с матерью похожи, только это не всякому видно. Сама Митэ мать не помнит.

– Митэ знает, что ее мама здесь?

– Нет, я на Карис случайно набрел, с год назад. Еду иногда носил. Она просила не говорить девочке, – он усмехнулся невесело. – Ты, наверное, не то подумала. Не люблю я ее, и Митэ мне чужая, просто больно смотреть. К девочке вот привык, как сестра стала, а для нас это нельзя. Теперь совсем выходит худо. Убегу я, а с ними что будет? Продашь?

– Съем обеих, – буркнула я, чтоб не заплакать.

Он не принял шутку. Замолчал, ускорил шаг. Улицы становились все грязнее, уже. Дома щерились слепыми мелкими окошками, народец выглядел откровенно вороватым. От арага шарахались, спокойная пустота светлых глаз ничего хорошего не сулила, и ему сразу верили. Я вприпрыжку скакала сзади, чувствуя себя забытым хвостиком. Наконец мы повернули на совсем кривую, засыпанную мусором, тупиковую улочку. Я дернула Наири за жалобно треснувшую ветхую ткань рубахи и панически зашипела, опасаясь говорить громко, для чужих ушей:

– Я не знаю, что делать и говорить.

– Сам все устрою. – Он, не задерживаясь, направился к низкой двери. – Главное, кивай иногда. Будут хамить – наглей, у тебя получается. И деньги только на улице, после того как бляху перебьют, это уж не забудь. Больше пяти монет серебром не давай, а по делу и одной много. Войдешь – сядь.

Дверь он распахнул настежь и, обернувшись, переломился в глубоком поклоне, пропуская меня вперед. Шаткие доски с хрустом впечатались в стену, жалуясь на грубость.

Считай, позвонили в колокольчик, хозяев вызывая. Я вдохнула поглубже, словно готовясь нырнуть, и перешагнула порог мрачного вонючего полуподвала, с трудом выискивая ногами ступени убогой лестницы. Араг шел следом, поддерживая меня рукой.

Темно-о. И они думают, что я их не вижу. «Приемную» от остального помещения отгораживала дощатая стеночка хлипкого вида и два драных полога по бокам. Трое хмырей самого уголовного вида примостились на грубой лавке у стены. Очень качественные лохмотья, накладные язвы, натуральный дефицит зубов. Ладно, играем по правилам, раз их знает хоть один из нас.

Вот и обещанный стул, несколько кривоватый, но, похоже, крепкий. Я демонстративно пощупала воздух и наткнулась на спинку. Села, сложила руки на коленях, подобрав в ладонь кошель. Наири встал совсем рядом, плечо ощущало его тепло. Хорошо, так гораздо спокойнее.

– Хозяйка изволят купить у вас рабыню.

– Пущай на рынок двигает, – средний шевельнулся, почесал брюхо, сипло кашлянул. – Али денег опосля твоей закупки не осталося?

– Нужна именно эта рабыня. Одна.

– Нам самим крепко нужны рабыни, – хихикнул второй, мелкий, желтоватый и скользкий, как гриб в засолке. – Дешево не уступим. А кого хочешь-то?

– Старую Карис.

– Пристроил, значится. Думаешь, мы тута и не знаем, кто ее кормит? – визгливо обличил заговоривший первым, все более вдохновляясь. – Чиво наврал? Красавица тож, и с князьями знакома… А мне потом скандалу расхлебывай, делу убытки, крах энтой… репутайции?

– Заткни его, – попросила я арага негромко. – Зря тратит мое время.

Наири охотно дернулся вперед. Поверили. Я горько пожалела, что не вижу сейчас его лица. С моим арагом работать в паре – сущее удовольствие. И, кажется, его тут отлично знали. «Грибок» без усилия исчез под лавкой, словно впрямь проскользнул, и крупно дрожал там, будто уже схлопотал свое. По крайней мере, выл он натурально. Подлежащий затыканию вскочил на мигом исцелившиеся «увечные» ноги и прытко сиганул в угол, побросав костыли и вереща вполне содержательно. Третий, кажется, и впрямь впал в паралич, изображаемый прежде очень ненатурально.

– Да забирайте, добрая госпожа, нам мертвяки не нужные, давно ее удавить бы по делу-то, да этот гад вечно трется, глазищами светит, угрозы строит, будто рабам слово можно говорить. А вы все одно знайте, болеет мерзавка. Две ничтожные монетки серебряные отжалейте убогим и уносите. Она неходячая, честно предупреждаю. Потом этого бешеного сами казните, коли помрет бесполезно старуха-то.

– Все по правилам, – строго и веско сообщил араг, – два свидетеля. Женщину ведите наверх, сделка на улице.

Наири склонился, подал мне руку, помог встать. Я гордо удалилась по знакомой шаткой лестнице, практически вынесенная заботливым рабом на руках. Здесь хозяйке падать нельзя, не тот случай.

Как же хорошо на воздухе, даже городском, после этого подвала с ядовитыми пауками!

Карис вытолкнули через пару минут, араг ловко поймал ее и усадил возле стены. Пока подхромали свидетели и выполз-высунулся из своего логова хозяин, я успела бросить взгляд на бывшую танцовщицу. Сколько ей сейчас? Да почти как Наири, что-то около тридцати. Если в это можно поверить. Из грязного тряпья выглядывало мосластое плечо, торчали острые углы коленей, ниже – обтянутые желтой дряблой кожей сухонькие старушечьи ножки. «Концлагерь…» – тоскливо подумала я, всеми силами стараясь держать лицо под контролем.

Потом вынырнула тоненькая дрожащая лапка, отвела с лица полуседые засаленные космы. И я увидела ее глаза. Действительно, не перепутаешь. Мутные, гноящиеся, со слипшимися редкими ресницами, почти слепые после подвального сумрака, но все равно очень крупные и красивые, в мелких брызгах серебряных солнечных зайчиков. Сколько она провела в страшном подполе, не видя света? Я поморщилась, стараясь не заплакать. Она испугано дернулась, посчитав мое движение за вполне предсказуемый отказ. Хозяин довольно хихикнул.

Свидетели наконец разместились положенным образом. В третий раз за последние сутки для меня была произнесена предписанная законом фраза продажи, подтвержденная кивками пары пройдох. Бляху перебили, повесили на прежнее место, впереди на покрытом стертыми белыми узорами ошейнике. Я развязала кошелек, следя, чтобы не дрожали руки. На ощупь поймала две подходящие монеты и протянула арагу, кивнув в сторону продавца. Вот и все.

Под внимательным взглядом белесых глаз улица опустела в считанные мгновения. Я подумала с тоской, что отпускать его уже совершенно не хочу. С ним и в городе удивительно спокойно. Встряхнулась, возвращаясь к реальности.

– В «Золотой рог», хозяйка? – уточнил образцово-вежливый раб, терпеливо ожидавший указаний, смиренно склонив голову и усердно сутуля спину.

– Ну ты скажешь. Не в таком виде, правда? Надо вымыть сначала, переодеть, – я тоскливо смотрела, как Карис пытается встать. – Ты уж бери ее на руки, что ли. И пойдем отсюда поскорее.

Мы добрались до постоялого двора к обеду. Карис в новой рубахе, причесанная и вымытая, заметно помолодела. То есть смотрелась как мои вчерашние больные до лечения. По дороге мы все молчали, я глотала слезы, они привычно не затевали разговор первыми. Хозяйка как никак. Уже на пороге я резко затормозила, араг по инерции почти втолкнул меня в холл «Золотого рога».

– Где мои мозги раньше были? Наири, надо что-то делать с этим ошейником Митэ. Как я ее в город одну вообще отпустила?

Карис тихо охнула, вцепившись слабыми пальцами в плечо так и тащившего ее на руках арага и сникла, лишившись сознания. Мы с ним еще раз переглянулись, обменявшись без слов нелестными мнениями друг о друге в целом, и нашем такте в частности. Ладно, ошейник не главное. Я шагнула за порог, разыскивая взглядом хоть кого-то, способного помочь обнаружить нашу малявку. Искать не пришлось! За большим столом левой залы, в уютно отгороженном для дорогих гостей красном углу, Тамил и Мирах гладили по голове и усердно кормили мелкую, уже обряженную в новенькое платье милого деревенского фасона. За спиной понятно кто тихо выдохнул сквозь зубы: не любит он, когда здоровенные мужики задаривают и гладят маленьких хорошеньких девочек.

Ну и дурак, в данном случае. Я направилась к столу, на ходу весело начиная скандал.

– Ты, жених хренов, чтоб тебе здоровым вовек быть и брату тоже, что в городе делаешь? Там все село бессонно бражку варит, лес корчует для домика, а он чужих девок виноградом дорогущим неспешно балует!

– Тебя, поганку, ищу с рассвета по всему городу! – гаркнул этот медведь, ничуть не смутившись. Ну папина кровь, прямо от сердца отлегло. – Свалила ночью, кобылу рыжую смирную свела со двора как воровка последняя, следы даже замела, не поленилась. Спасибо брату меньшему, он и хитрого зверя не упустит!

Митэ весело блестела глазами, наблюдая наш скандал, и торопливо доедала невесть как попавший в Дарс крупный южный виноград вместе с косточками, давясь и глотая ягоды целиком. Очевидно, в первый раз попробовала и оценила. Наконец сыто вздохнула над пустым блюдом, вытерла рот перепачканным рукавом. Мирах умильно взирал на обжору, исподтишка двигая на освободившееся место здоровенную миску с яблоками, сухофруктами и орехами. От другого края стола ползло блюдо с пирожками. Копченую форель, я полагаю, умяла эта же милая девочка, больно ловко скелетик обглодан. Куда там помещается? А еще удивительнее то, что хватило одного утра в компании лоботрясов, – и она уже не дергается и не встает при виде хозяйки.

– Я платье не купила, дядя Мирах сказал, что тогда мне совсем голову открутит, и тебе тоже, он сразу сам такое вот смешное выбрал, – радостно сообщила малявка, напрочь забывшая про «вы» и «хозяйка». – Я думаю, он открутит, он может. Ну не драться же им с Наири! И потом дядя Тамил велел выметаться из комнаты и собирать вещи, я сюда перетащила твой короб. А Глиша мне бусы подарила, вот!

– Да что тут, в клоповнике душном, делать? – пожал плечами грозный дядя, изучая сунутые ему под нос цветные стеклянные бусы. – Про скот, про ярмарку и цену загонов мы все выяснили, телега на дворе. Загружай всех, и домой… Хорошие бусы, носи.

– Кстати, Годей велел, если больше троих с собой притащишь, тебя пешком до реки наладить, – довольно прогудел младший медведь. – Уложилась в обрез, повезло. Эй, клещ, а ну собирай еду в мешок!

Митэ споро упаковала деликатесы со стола. Тамил подхватил мой короб, стоящий за лавкой, Мирах закинул на плечо визжащую малявку вместе с мешком еды. Оба, прогибая половые доски, дружно зашагали в глубь зала, на ходу перебрасываясь басовито гудящими голосами о месте ночевки. Я пожала плечами и побрела следом, оглянувшись с интересом на арага, до сих пор успешно изображающего на пару с Карис монолитный соляной столп. То ли еще будет!

Город мы покинули через по-прежнему пустые восточные ворота. Кони, похоже, были те же самые, невысокие и спокойные, но выносливые. Правда, добавилась вторая пара, делавшая выезд просто роскошным. А пятой была запасная кобылка под седлом, привязанная позади телеги. Памятливые селяне поймали у переправы и взяли с собой знакомую смирную рыжуху, что я так успешно своровала недавно. Сказали, специально: раз нравится, они рады стараться. И смотрели так пристально, будто надеялись, что я покраснею. Ага, сейчас!

Простодушные дети старосты телегой звали замечательный подрессоренный экипаж на мягком ходу – колеса обиты многослойной кожей, никаких признаков скрипа, борта искусно собраны из лаковых досок и толстых, узорно сплетенных прутьев. Гнедая четверка тянула немалый вес бойкой рысью, с интересом. Чуяли, что оглобли повернуты к дому. На тракте рыжие селяне замотали вожжи на ладно скроенную переднюю резную скамью, предоставив лошадкам полную свободу выбора дороги и скорости, и улеглись, удобно вытянувшись на коврах, покрывающих свежее сено. Через пару минут оба сладко спали. Митэ привалилась под бок очаровавшего ее Мираха, от которого не отлипала ни на минуту, и дрыхла за компанию.

Я развязала мешок с припасами и выставила его посередине, приглашая перекусить бодрствующих. Карис тут же принялась за еду, то и дело нервно поглядывая на Митэ. Я тоже набросилась на булочки и фрукты. Араг рассеянно подкидывал на пролеченной вчера ладони несколько орешков, неизменно ловя их все. Он выглядел совершенно потерянным и как-то обреченно озирался по сторонам.

Вечерело, повлажневшая от обильной росы дорога почти не пылила, одуряюще пахло сеном, сырой пылью, поздними вечерними цветами. Кузнечики сходили с ума, празднуя начало последнего летнего месяца. Солнце склонилось к закату, окончательно смазав на горизонте далекий город. Мы плыли в тумане, глушащем звуки и поднимающемся все выше из лощин. Время остановилось, только пофыркивали гнедые, дружно подталкивая дорогу под колеса. Хорошо-то как!

Бывшая танцовщица ела уже не так жадно, рассматривая неспешно плывущий за бортами незнакомый, стершийся из памяти, мир с проснувшимся интересом. У нее даже глаза потеплели, заблестели синевой, сразу делая лицо моложе и красивее.

Я встала в рост, глянула вперед. Ходкие кони, верст десять уже от города, вон и развилка с дорогой на Тэйкарн. Упряжка уверенно пересекла пустой тракт, ведущий в столицу, и прибавила на мягком травянистом склоне, полого уходящем вниз, плавно прижимаясь к густеющему в вечернем сумраке на востоке Гнилому лесу. Я пошепталась с туманом, это умение пришло недавно. Он охотно отозвался, вокруг никого на многие версты. Хоть с повозки не слезай. Ладно, останемся осторожны. Я с наслаждением стащила сандалии. Успели-таки натереть обе ноги. Достойная покинутого города обувь.