Текст книги "Мир в подарок"

Автор книги: Оксана Демченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Как перехитрил?

– Они дар слабо видят, особенно если ребенок еще не подрос. Мешок на мелком месте лежал, девка через камышину дышала. Вечер уже поздний был. Ночью забрали, на болото увели. Замерзла, правда, но все же отходили.

– Пару лошадок можно у вас забрать? Мне да этому бледноглазому.

– А то. Я уже подобрал на всякий случай, и как раз пару, чтоб выбрать какой глянется. Мелкие, не больно красивые, но двужильные и резвые. В степь?

– Нет. Пока нет. Ему надо второе посвящение проходить, а потом видно будет. Я думала к Тучегону ехать. И в столицу очень надо.

– В степь тебе нельзя, страшно там. Он свой, да к тому боец, пусть едет, как с прочим разберетесь.

Рыжие еще не успели обсудить место, где младшему избу ставить, когда бревна днища заскребли по песку. Староста вывел кобылу, кряхтя влез в седло. Деда изображает, усмехнулась я. За спину ему подсадили невестку. До нашего приезда Римах рассчитывал переодеть ее и организовать хоть какой угол для второй пары молодых. Гулять собирались дня три, а то и дольше.

Мы с Наири уехали следующим утром, по бодрому прохладному предзорью. Провожал сонно зевающий Дари. Я протянула нашитые за ночь пять узких платяных мешочков и сверток с мелкими камешками:

– Береги. Надеюсь, не пригодятся.

– Что это?

– В каждом мешке по пять десятков болотных огоньков. Развяжешь, руку опустишь, в кулак сожмешь и вынимай, да потом завязать не забудь. Скажи куда пройти надо и открой ладонь. Мимо любой топи выведет. Один действует три дня, но под ярким солнцем видно его плоховато. Если вдруг окаянные или кто еще…

– Понятно, уйдем. А камни?

– Чужие кони ближе ста шагов к ним не подойдут, хоть убивай. Все на тот же случай. Можно и посильнее что придумать, но этого окаянные не распознают, тем и хороши вещицы.

– Спасибо. Прощаться не буду, наверняка скоро увидимся. Удачи, – усмехнулся, мельком глянув на арага, – Най, я все передам Митэ, не смотри так растерянно. Ей сейчас ни до кого, мамку замуж отдает. Она ж у них глава семьи, судя по бойкости.

Наири кивнул смущенно. Нехотя забрался в седло и пустил коня прочь, явно очень стараясь не оборачиваться. Я тоже покидала Агрис с надеждой вернуться. В тумане раннего утра он казался сказочным. Тут и там из белесой ровной пелены темными горбами поднимались вершины холмов, крыши домиков. Любопытные кони следили за путниками, по холку утопая в сырой дымке. Потом мы спустились с холма, оставляя позади черный силуэт Дари на его макушке и погрузились в загустевший туман с головой.

Двигались быстро, попеременно силой дара торя тропу и страдая головной болью. Тело, унаследованное от Мэйджи, помнило верховую езду, разум привыкал с трудом, понукаемый спешкой и дельными, но резковатыми советами Ная, говорившего со мной, кажется, только по необходимости, будто через силу. Видно, моя душа на том берегу яви его не впечатлила. Если и правильно, то все одно – обидно.

Потом я задумалась о Риане, читавшем десятки, если не сотни душ Говорящих с миром. Пусть сколько хочет твердит, что он «самый обычный», но видит он куда глубже. Не зря уже много раз отвечал на мои незаданные вопросы. Мысли читает? Зачем, если и так знает нас наизусть? Каким же страшным для него было одиночество прошедших веков, когда рядом не осталось никого родного, читаемого. Наири ему понравится.

Мои способности выращивать тропу, обретенные не вчера и уже немного оттренированные, усиленные к тому же вторым посвящением, позволяли двигаться быстрее и намного увереннее. Но араг был невозможно упрям и не уступал, чем в первый же день довел себя до полного изнеможения. Дальше болела уже только моя голова, с удвоенной силой, а он, виновато вздыхая, хлопотал на привалах.

Послеполуденным жарким маревом плыл над гулко шумящей головой четвертый день пути, мир виделся мутно, пятнами. Тошнота уже не отпускала. Мы перевалили островок, вздувшийся прыщом над болотом, выехали на берег бочага. Кони зло хрипели, не понимая, за какие грехи их отдали таким несносным торопыгам. Тяжело облокотившись на высокую луку седла, я стерла пот с лица и позволила Наири напоить себя.

Ненадолго стало легче. Прояснившийся взгляд зашарил по смутно знакомому мшистому холму вдали, уперся в низкую крышу избушки.

– Приехали, дом Риана, – хрипло сообщила я.

В ответ ближайший куст багульника хрустко спружинил вниз, возмущенно взмахнув ветвями, будто потерял равновесие. Испуганные кони шарахнулись, но поздно. Ероха уже победно пел на моем колене, пребольно вцепившись в ногу сквозь штаны. Все-то он знает!

Араг мигом призвал к порядку лошадей и теперь с интересом глазел на моего зверя. Полосатый хулиган выгнул спину, потоптался и, сочтя дело сделанным, соскочил вниз, растворился в зарослях аира. Еще несколько секунд мы видели кончик пушистого хвоста.

А когда снова глянули в сторону дома, к нам по тропке уже спешил Риан. Точно, у них с котом заговор.

– Привет. Он еще не научил тебя ловить мышей?

– Пока нет, но кто знает? – он глянул на меня пристально и сменил тон. – Ты совсем не умнеешь. Слезай, пешком погуляешь – голова проветрится. А я травок хороших наварю.

– Это Наири.

– Араг, явно живший в Карне. И с таким даром его никто не заметил? Если бы не привык, что с тобой все необычно, и не поверил бы. Давно ты его провела в сон? Молчи, вижу сам.

Най догадался, что сама никак я не спешусь, скользнул наземь и без церемоний снял скрюченную в узел спутницу, поставил, твердо придержал. Напрасно – горизонт не желал оставаться в равновесном положении, правый край ощущался заметно тяжелее. Риан подпер плечом с опасной стороны и повел к дому. Сзади скрипнули ремни подпруг, звякнули удила – араг сноровисто расседлывал коней. Нас он догнал в избе, я уже довольно лежала, прикрыв глаза, а Риан замечательно уютно ворчал, помешивая терпко пахнущий настой. Най сел рядом, положил мне на лоб холодную мокрую тряпицу.

– Ты собираешься всегда сюда заявляться в состоянии развалюхи? – поинтересовался хозяин избы. – Нравится, когда вокруг бегают, жалеют, сочувствуют?

– Ну есть немного, – виновато согласилась я, открывая один глаз. – До ночи спешили добраться. Черный мор меня беспокоил. И совет нужен – как нам Ная в Радужный запихнуть?

– Араги обычно прекрасно лазают по горам. Ты как? – Риан неопределенно указал пальцем вверх, чуть хмуровато глядя на моего спутника. Сердится? Не с чего, да и не умеет он. Присматривается?

– Куда лезть?

– По скале, вдоль водопада. Чтобы время не терять, пошли покажу. В твоем распоряжении вечер, ночь и все утро. Потом передохнешь, пока жара спадет. Пойдешь опять вверх, еще раз до полудня. Если ловок, успеешь до гриба добраться, место приметное, удобное, – почти скороговоркой пробормотал Риан, уже откровенно рассматривая арага. – Оттуда можно прыгать в водопад.

– И что?

Риан недовольно посмотрел на меня. Действительно, что это я молчу? Невкусно лечит мой эльф, но очень быстро и надежно. Боль прошла, стало очень хорошо. Легко, тепло. Желеобразно спокойно. О чем они там?

– Извините, забылась, – я сонно потянулась, тряхнула головой. – Собственно, высшее посвящение… ну, дело дурацкое не хитрое. Подходишь к краю и – бульк вниз. В водопад то есть. Растворяешься в нем – почти как я сейчас в чашке с настоем. Внизу мы тебя приводим в сознание и резво тащим домой, обязательно успеваем до заката.

– Прыгнуть со скалы? – уточнил араг. – И она прыгала?

– В том и загвоздка, – кивнул Риан виновато. – Далеко не все могут прыгнуть. А из способных это сделать единицы сумеют и успеют расслабиться и слиться с потоком. Да еще с нижнего карниза… Иначе разобьешься, хоть ты и снавь. Ника, ты уверена, что стоит пробовать?

– Не прыгала я, – пришлось признаться. Вдвойне обидно, что спрошено не у меня. – Добрые люди нашей княжны расстарались, спихнули. Правда, я была «за», но все равно, помогли. А этого спихивать не нужно, да и удерживать бесполезно. Най, меня обнадеживает то, что ты очень легко попал в сон. Тут требуется точно то же: плыви по течению и верь миру, он добрый. Главное – доверие и открытость. Не сумеешь – я опять останусь единственной снавью, никто не исправит моих ошибок, не поможет, не проведет других. Ты уж постарайся.

Он серьезно кивнул.

Риан счел разговор завершенным и полез в свой бездонный сундук, скрывшись там почти целиком. Позвенел металлом, повздыхал, бормоча невнятно, перебирая сокровища. Наконец Най получил моток тонкой веревки, несколько крюков, кожаный поясной кошель с пудрой, очень похожей на тальк, явно с трудом оторванный от многострадального сердца долгожителя, и пару недлинных ножей. По словам Риана, это был лучший из возможных наборов для скал. Араг согласно кивнул, радостно проверил кошель и с уважением примерил оружие по руке, рассмотрел лезвия, заулыбался. Ну ребенок, что с него взять. Еще сдерживает себя, в Агрисе приплясывал, до того обрадовался сапогам, выбранным старостой, и новой рубахе, принесенной Иртэ. Я тогда виновато подумала, что невыразимо и непонятно для свободных, как это важно – заполучить свои вещи, удобные, добрыми руками переданные. Особенно тому, кто подарков не видел отродясь, зато сам четырнадцать лет считался вещью.

Я проводила их, запретив себе нервничать, и решительно завернулась в плед. Надо отдохнуть. Отогнанная травами боль стремилась вернуться, дергая мышцы и загоняя неглубоко, на пробу, когти под ребра. Милосердный сон пришел сразу, без картин и цветов, похожий на стену летнего спорого дождя. Накрыл, зашумел, наполняя тело новыми силами, напаивая душу покоем, смывая страхи и заботы минувших и предстоящих дней.

Пробуждение было легким и приятным, солнышко нежилось в редкой облачной сетке-гамаке, обильно и в то же время мягко заливая золотом сосновый пол, на котором четко обрисовалась тень хозяина дома, расположившегося отдохнуть на пороге. Я с хрустом потянулась, пропустила пряди волос через пальцы, имитируя причесывание. Подхватила полотенце и, кивнув Риану, побежала к роднику умываться. Крошечный ледяной ключ на склоне холма сохранился со времен прежнего мира, и жил, огражденный древней силой, даже на этом болоте. Вода удивительно свежая, сладкая и искристая, действительно живая. Я долго сидела у ключа, играя с наполненными солнцем струями.

Вернулась в дом лишь когда случайное облако погасило солнечные зайчики, прервав нашу игру.

Риан сидел на прежнем месте, пристально глядя в сторону Радужного змея. Я ощутила его напряженное беспокойство. Эльф, как бы он не отпирался от этого прозвища, видел лучше меня на порядок. Отсюда он, я не сомневаюсь, мог наблюдать за Наем, ползущим вверх по скале. Как обычно, он отозвался на невысказанное предположение.

– Хорошо идет. Упорный парень, но без глупой лихости. Страхуется где надо, отдыхает вовремя, маршрут выбирает отменно. Может, расскажешь, где нашла?

Я села и рассказала. Наверное, только к возрасту Риана можно научиться так слушать. Мне не хотелось сперва говорить про смрадный подвал, мерзкие мысли, наполняющие город, про хозяина трактира, которого очень трудно было оставлять в живых. Но все сказалось само собой.

Потом я так же рассказала и про дорогу. И про ту ночь, когда Ерохе пришлось меня успокаивать, от сердца отрывая жирную крысу ради уже не самой любимой хозяйки.

Агрис его потряс. По ожившему лицу айри я поняла, что посещение села уже запланировано, а гидом выбран Годей. Вот и славно, пусть прогуляется.

Наконец история недолгого путешествия подошла к концу.

– Я кое-что смыслю в разных делах, – начал мой скромный собеседник издалека. – И могу тебе точно сказать, что этого мальчика нам послали боги в добрый день. У него действительно нет клейма права на воду. Это значит, он из вольного племени, выбравшего смерть в песках, лишь бы не продавать детей. Он явно воспитывался с рождения как воин и попал в рабство случайно. Там поняли возможную выгоду и доучивали, есть в Карне большая мода на бои рабов. Тренировали его славно, пока не осознали, как же он безнадежно упрям. У него в движениях так странно смешаны школы степи, которые обычно не посещают одни и те же ученики… Не знаю, как его взяли. Переупрямил? И карнские приемы боя видны, уж я в этом кое-что смыслю.

– Вы что, уже подрались?

– Я многое примечаю лучше людей. И без драки способности вижу, – поморщился он, как всегда недовольный своей уникальностью. – Думаю, он вполне может пройти за Тучегон. И да, ты права, туда обязательно надо идти. Есть только одна проблема.

– Боишься, он разобьется? – задохнулась я.

– Очень. Он слишком мало добра видел в жизни, чтобы поверить миру. Первое посвящение дает возможность управлять даром. Это для него просто, дисциплина и собранность, решительность и упорство – он будет расти как снавь быстро. Второе учит совсем иному: слушать мир и действовать мягче, не ломая и не разрушая. Слишком важные и глубокие струны яви может задеть ясная снавь. Она обязана помогать, следовать течению жизни, лишь по необходимости убирая преграды и исправляя огрехи. Просить, а не приказывать. Ты со временем сможешь делать невероятное и почти не будешь расходовать силы. В тебе есть гибкость, такт, умение слышать. Вера в мир.

– Он слишком несгибаем, да?

– Ты отпустила его на скалу. Надеюсь, в том было достаточно наития, чутья и понимания этого человека, ты ведь его чувствуешь. А не только убежденность, что удерживать невозможно.

– Не знаю. Я так легко упала со скалы… Думала, это и другим просто. Най очень упрям, но он умеет меняться и признавать свои ошибки. Он верит мне. Кажется. – Чем больше я говорила, тем отчетливее леденела где-то в животе запоздалая паника, ознобом прощупывая позвонки. – Только бы обошлось! Я себе не прощу.

– Скорее уж я. Идея отослать его туда сразу, без раздумий, была не твоя. Да и про риск ты толком не знала. Кстати, я сделал настой, прими и ложись спать. Завтра ты должна быть в совершенно идеальной форме. Я почему-то уверен, что это крайне важно.

Настой вернул меня в забытье без снов, откуда после заката я перебралась в свой лес. Там шелестел перламутровый под косыми лучами предвечернего солнца дождь, привидевшийся вчера. Поверхность озера стала шершавой, листья промылись и глянцево зеленели свежестью. Посидев у воды, я поднялась и побрела без цели, слушая пение капель.

За ивовым занавесом оказались сосны, пронизанные снопами встречного света, почти осязаемыми на словно зависших в воздухе каплях дождя. Золотым контуром горела каждая игла стелющегося можжевельника над розовой плотной дерниной цветущего вереска. Утренний бор, без сомнений. Может, если мы сделаем невозможное, он вернется в мир? Такой был бы подарок Риану! Я села у нагретого ствола, впитывая теплое влажное дыхание хвойного великолепия, бывшего явью двести лет назад. Идти дальше не хотелось, там, чуть впереди, в низине должен открыться древний алтарь. Я почему-то точно знала это и не желала проверять свое знание. Именно на белом камне рассыпалась прахом Сиртэ, невольная виновница появления Адепта и его первая жертва. Почему жутковатое место перекочевало в мой сон? Не знаю. Как не понимаю и недосказанности в истории Риана. Ведь не могла гибель одной из нас привести к таким жутким последствиям – оползням, ливням, засухам. Что тогда случилось на самом деле? Рано или поздно я найду более говорливого знатока древности. А пока вот могу сидеть и любоваться на утраченный мир Релата. Может, это добрый знак – увидеть сегодня мир в лучшие его годы? Я позволила себе так считать.

– Вставай, пора.

Голос Риана оказался непривычно тревожным и глухим. Ему дорого далась ночь. Я же после дождя в Утреннем бору не могла ждать дурного от нового дня. Мы шли по болоту, а мне чудился предгорный лес, даже запах хвои вился поодаль неуловимо. Солнышко играло, Радужный выгибал свою чешуйчатую спину, взрыкивая все громче.

Когда мы подошли близко, и я уже различала озерное зеркало, рев заполнил все существо, питая силой и вызывая восторг. Мы однажды были единым целым, и вернувшись, я осознала заново это невероятное родство. Вот и кромка берега, где я впервые увидела свой нынешний облик, откуда меня позвал Риан. Он уселся у воды, тревожно перебирая мелкие влажные камни. Интересные у него шрамы между пальцев. От чего? Будто веревкой прорезаны… Хотя и не шрамы вроде, край ровный. Спрошу – точно не ответит. Да и не больно это важно сейчас.

Остается только ждать. И недолго.

Я прошла дальше, на узкий мыс, вдающийся в озеро, и остановилась по колено в воде, мокрая насквозь от тяжелых крупных брызг. Чутье расправило крылья, поднимаясь в облаке теплого восходящего потока. Над озером, вдоль серебряного бока Змея, вверх, ощупывая скалы. Я осознала присутствие Ная, он уже собрался, увязал подарки Риана в плотный мешок и сбросил вниз, не без огорчения расставшись с оцененными по заслугам ножами. Теперь стоял на площадке, полукруглой и действительно похожей на древесный гриб. Я позвала, но он меня не ощутил.

Плохо.

Стоял на самом краю и не слышал мира. Воин, говорил ведь мне Риан! Он пришел все отдать за победу. Вот только здесь ждали не жертвы, а взаимопонимания.

Сосредоточенно осмотрел скалы внизу, примечая острые уступы. Я буквально поймала его быстрый внимательный взгляд с характерным серебряным прищуром. Как он собран! Я же говорила – доверие, просила – откройся миру… Ох, как плохо.

Время замерло занесенной над обрывом ногой.

В следующий миг он качнется вперед, камнем полетит вниз, сминаемый непомерной силой Змея. Я это падение почти видела. Нет времени, нет возможности докричаться, нет второй попытки. Как же я отпустила его одного…

Мы шагнули разом.

Озеро рухнуло на меня, разрывая и сминая пространство. Горизонт исчез, воздух кончился, ледяной холод копьем ударил в позвоночник.

Больно.

Оглушительно больно. Камни рвали тело, стесывали кожу, ломали кости. Я в прошлый раз осознала мудрость Змея, а теперь сполна ощущала его ярость и неодолимую силу.

Глупо. Утром нас было двое, Говорящих с миром. А что завтра? Почему я все делаю не как принято? Сознание уже гасло, когда знакомые руки обхватили мои разбитые плечи, прижали, укрыли. Темнота, опустившаяся на мир, оказалась неожиданно уютной и не тянула меня вниз, на стертые ступени. Она ласково обтекала тело глупой снави, вечно лезущей куда не надо. Я долго оставалась во мраке и встретила там…

Память гасла, образы распадались, сознание дремало, успокоенное мягким восходящим течением, подхватившим меня как пушинку, питающим силой, исцеляющим, поднимающим к поверхности. Удивительно добрый мир.

– Ты, старый интриган, не мог дать ей нормальное снотворное? Зачем потащил к Змею, ведь знал, не будет стоять чинно на берегу, – это Най. Голос дрожит, срывается. Не подумала бы, что его каменное спокойствие можно пробить так основательно.

– Да с самого начала все неправильно, – покаянный вариант Риана звучал не лучше. – На скалы тебя погнал. Она не знала, но я-то должен был понимать. Старый дурень, на везение понадеялся. Она ведь невозможно везучая.

– Ага, заметно…

Я осторожно открыла глаза. Лежу опять в избе, закат уходит, напоследок подсвечивая небо тусклой нечищенной бронзой. Вкусно пахнет свежеиспеченным хлебом. Вечер прохладой сочится через щель приоткрытой двери. Далеко, у разъяренного Змея, щупает покинутый снавями берег проснувшийся черный мор, опасливо обтекая бешеную пену Радужного. Сегодня злой туман останется голодным.

Я опять жива, и снова чудом. В прежнем мире меня никто не заманил бы прыгать со скал, наверное. Спонтанное решение, необдуманное и принятое за один миг, наитием. Здесь все так переменилось… и мир, и я в нем. С каждым возвращением я все больше верю в доброту того безмерно могучего существа, что наблюдает за мной и направляет. И все больше сливаюсь с миром, в чем-то становясь менее человеком. Уж точно менее Никой и более Тиннарой, о которой, похоже, и сама знаю далеко не все. У меня прежней была слишком холодная логика. Я примечала, анализировала, строила прогнозы. Боялась неудач и высокой платы за них. А теперь все больше становлюсь похожа на перелетную птицу, определяющую путь без всяких умозаключений. Даже страх мой изменился, стал веселее и злее. Впрочем, сейчас я плохо помнила, что такое страх. В сознании и глубже колыхался покой. Все удалось. Все правильно. Все живы.

У меня на животе сонно щурится Ероха, внешне безразличный к непутевой хозяйке, но довольный ее пробуждением. Он знал, что я уже здесь и все более прихожу в себя. Он сквозь щели век наблюдал: уже шевельнулась, теперь попробовала погладить – значит, его присутствие больше не требуется. Нахал увернулся и бесшумно исчез за порогом, в подступающем тумане.

Я подняла голову, осмотрелась. Мужчины сидят спиной ко мне, у низкого стола, придвинутого к закатному окну. По сгорбленным плечам видно, как дорого им дался сегодняшний день.

А хлеб, резко укололо воспоминание, по обычаю арага, может быть и поминальным. Что удумали, что натворили? Я вполне живая, и даже, насколько это возможно, в своем небольшом уме… Тогда кто? Резко села, сбрасывая покрывало, кашлянула деликатно.

Оба подскочили и обернулись с одинаково текучей грацией и не обещающим добра прищуром. До чего они похожи иногда! Молча придвинулись, наводя на нехорошие мысли острым блеском глаз.

– Э-эй, вы что? – получилось очень робко и тонко.

От их взглядов мне захотелось заползти в уголок и укрыться с головой чем-нибудь плотным. Риан бесцеремонно дернул за руку, вытащил на середину комнаты и принялся рассматривать со всех сторон, простукивая легкие. Най с тем же упорством изучал смятое покрывало.

– Эта живая, – с издевкой сообщил первый, на глазах молодея лицом, – а где тогда труп?

– Тут точно нет, – в тон ему ответил Най, бросая на кровать покрывало. Спелись, голубчики.

– Вы кого-то убили? – охрипла теперь уже я.

– Мы – нет, – совсем радостно сообщил мой эльф. – А вот ты и разбилась, и утопилась. Успешно, заметь. При двух безутешных свидетелях. Ни одного признака жизни, а к тому еще кости будто вывернутые, страшно нести было. Слушай, у тебя вообще хоть иногда получается делать глупости менее зрелищно? Я так долго не выдержу.

– Сами хороши, – вскинулась, выдергивая руку. Ну почему опять выхожу виноватой именно я? А вот оправдываюсь же, значит, есть за что. – Прыгают невесть откуда, ничего не слушая, а мне, выходит, стой и смотри, как они о камни бьются. Да чтоб я отправила на подобную казнь еще кого! Ну что вы смотрите так…

– Ника, снизу, из озера, в Радужный войти нельзя, – проникновенно объяснил Риан, – За мою жизнь и все прежние, что хранит память, этого не случалось. Были попытки страховать посвящаемых, но сверху, от горной долины. Обычно неудачные. Теперь я в полной растерянности. Най, по всему судя, не сделал ничего как надо, разбился, но он жив и признан Радужным. Ты вообще… Ты где была?

Я вздрогнула, молча подошла к столу и нащупала стул. Села, придвинула ополовиненный ржаной каравай и нахально ободрала с него хрустящую корочку. Этот мрачный араг еще и хлеб умеет печь. Даже завидно.

Где я была? Кажется, можно объяснить, хоть скользкие воспоминания и выворачиваются из-под пальцев рыбьими хвостами. Но вот с чем я встретилась там?.. Ведь встретилась, и память хранит самые малые подробности, но отдавать не желает.

– Риан, все слишком сложно. Вот я – если разобраться, это то, что в сознании, мои мысли, устремления, память, опыт, интуиция, привязанности, дар, ощущения. А ты воспринимаешь только малую часть. Очень несущественную – лицо, рост, голос, манеру держаться. А потом, когда узнаешь ближе, кое-что из моего внутреннего, настоящего, существа. Ты – больше других, но все же только часть.

– Издалека заходишь, – усмехнулся болотный житель, двигая второй стул. – Садись, Най, это будет не быстро.

– И я вижу малую часть мира. Во снах я ощущаю его ближе, словно мы становимся ненадолго едины. Но у мира тоже есть свое сознание, то, что недостижимо снави, за вторым порогом. И есть посредник. Нет, не то. Порог точно есть, и за ним… Люди туда не попадают, хотя он видит и знает нас. Даже во снах я ощущаю лишь малую часть того, внутреннего, мира.

– В моем народе есть легенда о душе мира, – тихо кивнул Риан. – Она живая и непознаваемая. Говорят, она прекрасна и способна к перерождению.

– Да, – я улыбнулась, нащупывая в прошлом мире аналогию, память чуть поднапряглась и выпустила часть образов. – В прежнем мире, где я жила, была легенда о Фениксе. Можно применительно к нашему случаю описать его как душу света, часто являющуюся людям в образе огненной птицы. Он бессмертен. Если Феникс гибнет от старости, болезни или козней зла, он возрождается из пепла, более могучий и обновленный.

– Похоже. Ладно, пусть будет Феникс… Да. На моем языке название длинновато. Давай дальше.

– Дальше… Он умирает. Темно. Больно. Релат в агонии, люди затапливают своим отчаянием дно мира. Окаянные язвами разъедают его сущность и не дают даже сгореть, чтобы возродиться, – я тихо накрыла голову сплетенными в замок руками. – Мало времени.

– Ты была там?

– На пороге. Память очень трудно приходит. Это так нечеловечески далеко.

Риан тяжело вздохнул, кивнул, двинул в мою сторону кружку с водой. Жадно выхлебав ее, я чуть успокоилась. Руки еще дрожали отголоском боли, но это пройдет. Время нашего отдыха кончилось.

Най сидел рядом, сочувственно глядя на меня. Ждал. Он уже понял, что наши дороги расходятся, и был готов ехать сейчас же. Милый мой железный человек.

Наири, все как планировали. Ты поедешь на север степью. Больше пары дней дома, в своем роду, не оставайся, только откопай, наконец, тот колодец. А лучше источник. Пусть проводят тебя, отдашь в предгорьях обоих коней. Дальше – на Тучегон. Я уверена, болота можно наполнить. Облака туда всегда приходили с севера, северо-запада и востока, теперь их что-то заставляет проливаться дождем раньше, в пути. Надо выяснить что. Только не торопись и не вычерпывай себя досуха. Второй раз никто не вытащит, а мне одной будет совсем плохо.

– Я стану терпелив.

– К зиме подтягивайся, если все начнет получаться, в Амит. Только не спрашивай, почему. Откуда я знаю? Вот чую, что там или встретимся, или дело тебе найдется. А я пойду через Агрис, правым берегом Мутной, к столице. Не хочу Дарс видеть снова, лучше уж диким лесом.

– Береги себя тоже.

Иногда он меня удивляет. Вот и теперь – сказал так, словно ничего важнее для него нет. Приятно.

Риан со вздохом порылся в бездонном сундуке и достал для арага меч, отдал молча, не глядя. Мы доели хлеб, улеглись подремать до рассвета. Най сидел без сна и выглаживал пальцами лезвие, примерял по руке, подгонял на спину ножны. Шептал что-то, будто разумному новому другу.

Расстались без долгого прощания, до рассвета. Араг заседлал коней, с благодарностью принял припасы, подготовленные Рианом, ставшим враз до смешного суетливым. А потом всадник резко развернулся и стал удаляться. Я тоже вскинула на плечи привычный короб, опять набитый под крышку. Вот и разошлись. Спиной я долго еще ощущала взгляд Риана. Словно он в чем виноват и не знает, стоит ли рассказать о своем преступлении.

Проводить меня по сметанно-густому туману, враз пропитавшему волглым ознобом ткань одежды, пошел один Ероха. Сделав несколько шагов, фыркнул, потряс мокрыми лапами и длинными, комично-высокими прыжками умчался в сухую избу вылизываться и досыпать.

И снова вокруг на трое суток – топи, гнилые бочаги, тощие чахоточные стволики ольхи, ломкий хвощ, строенные листья побеждающей лихорадку трифоли на воде, рогульник, уже подрумянивший плавучую зелень в ожидании прихода осени, отцветающая таволга на кочках, сладко пахнущая медом. Я спешила, загоняя себя, и двигалась быстрее, чем вдвоем с арагом, по дороге к Риану. Куда спешила? Ладно, на месте будет ясно.

В Агрисе разжилась свежими сплетнями и отдохнула душой. Староста ушел на большую рыбалку с мелкой, уже не отцепляющейся от деда. Избу охотнику решили строить в зиму, из толкового леса. Пока же Карис с мужем жили у Римаха. У танцовщицы обнаружился очень приятный голос, на время уборки ее пристроили к детям, приглядывать, учить петь и танцевать.

Главной сельской сплетней была я сама, и к этому надо было бы отнестись более внимательно. Следствие потери бдительности обнаружилось утром.

Собираясь по привычке уже до зари тихонько покинуть гостеприимный кров трех медведей, я обнаружила у порога целую очередь местных (и не очень) болезных жителей. Чахоточных, помятых медведем, покусанных волками и собаками, со слепыми бельмами, отболевших болотной лихорадкой, страдающих артритами. Чуть в стороне сидел Дари и довольно скалил свои безупречно белые зубы. Единственный здоровый в поле зрения. Странно, если не он это безобразие организовал. Попробуй уйди сегодня, снавь!

Не стоило пробовать. К вечеру я казалась единственной больной в пышущем здоровьем селе. А от переправы бодро скрипели несколько телег с пополнением рядов дармовой клиентуры.

Вечером, когда с полей подтянулись усталые жнецы, под безоблачным небом щедрые селяне накрыли столы и отметили удачную уборку хлеба, мой визит и – повторно – две медвежьи свадьбы. Я лечила всех без разбора еще день, и опять вечерами пела Карис, с визгом перекликались по перелеску молодухи, не слишком резво убегавшие от парней, старый травник сухими легкими руками перебирал содержимое моего короба, откладывая с неизменной благодарностью травы в сельский запас, где их заново ревниво перебирала вездесущая Митэ. А над нами с бархатного неба позднего августа, расшитого алмазными стразами, падали звезды. И я монотонно загадывала желание – пусть так же замечательно станет везде. Вот есть же в мире по имени Релат место, где илла могут жить свободно. Пока – одно, но пусть потом так будет везде…

Когда праздник уже стихал, а столы опустели, меня отозвал в сторонку встревоженный Мирах и шепотом сообщил, что охотники видели ниже по течению отряд храмовой стражи и двух окаянных в сопровождении нескольких рабов, тайно переправившихся на наш безлюдный берег. Стража вернулась и разобрала плоты. Окаянные ушли, по всему судя, вниз по течению, к слиянию Мутной и Карниссы, где на скальной возвышенности растет древний Седой бор. При них пара коней, но идти будут с малой скоростью, рабы пешие и места неудобные. Куда они направляются не мог понять никто, лесистый берег пуст и безлюден.

На том и кончился мой сельский отдых. Вездесущий, хлеще Митэ, Дари из рода Годэй уже стоял рядом, держа на плече короб. Мне попытались всучить еще одного коня, с трудом удалось отказаться. Первый день идти удобнее и быстрее, спрямляя путь через вязкие тяжелые болота, то есть – пешком. Ведь трогать дар близ окаянных без нужды и всерьез нельзя.