Текст книги "Мне 10 лет, и я разведена"

Автор книги: Нуджуд Али

Соавторы: Дельфин Минуи
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

9. Мона

Июнь 2008 года

Развод полностью изменил мою жизнь. Больше нет причин для слез. Мне все реже снятся кошмары по ночам. Наверное, пережитые испытания закалили меня. Когда я выхожу на улицу, женщины, живущие по соседству, иногда приветствуют меня криками « Mabrouk!», и хотя это слово испачкано дурными воспоминаниями, его снова радостно слышать. А ведь мы с ними даже не знакомы! Мои щеки краснеют от смущения, но в глубине души я очень горжусь тем, что сделала.

Теперь я чувствую себя сильнее. Стараюсь держать ухо востро – и постепенно передо мной начинают раскрываться тайны, которые хранит наша семья, истории о моих братьях и сестрах. Например, о Моне. Ее судьба, словно мозаика из тысячи кусочков, потихоньку складывается в целую картину…

* * *

– Подождите, я поеду с вами! – кричит Мона, подбегая к машине.

Сегодня ко мне в гости приехала Эман, активистка и борец за права женщин. Она привезла с собой иностранную журналистку. Прошло совсем немного времени с тех пор, как я покинула дом своего дяди и вернулась к родителям. В нашей стране не существует специальных мест для девочек, ставших жертвами жестокого обращения внутри семьи. К тому же здорово снова оказаться в родном доме, хотя я до сих пор злюсь на отца. Но у него тоже есть причины быть недовольным своей дочерью. И мы стараемся делать вид, что все уже в прошлом. Сейчас это самый лучший вариант.

Недавно родители переехали в Дарес – район, который находится по дороге в аэропорт Саны. Теперь мы живем в небольшом домике. В нем всего две комнаты. Из мебели – простые подушки, прислоненные к стенам. Ночью нас часто будят заходящие на посадку или готовящиеся к взлету самолеты. Зато отныне сестричка Хайфа находится под моей защитой. Если кто-нибудь осмелится попросить у отца ее руки, я тут же скажу: «Нет! Это запрещено!» И вызову полицию! Теперь у меня в кармане всегда лежит телефон, который дал Хамед. Совсем новый мобильник, такой же, как у Шады. Благодаря ему, можно в любой момент позвать на помощь своих друзей.

Старшего брата Мохаммеда вся эта ситуация порядком раздражает. После судебного заседания он нередко повышает голос на меня и на Хайфу. Брат даже не стесняется обвинять отца в том, что вся эта суматоха вокруг нашей семьи навредила ее репутации. А я уверена, что он просто завидует. Это видно по тому, как перекашивается лицо Мохаммеда всякий раз, когда к нам стучится очередной журналист. К огромному удивлению, история моего замужества и развода быстро облетела всю планету. Каждую неделю к нам приезжают репортеры из стран с такими экзотическими названиями, как Франция, Италия или… Соединенные Штаты Америки. И все это только ради меня!

– Эти журналисты, которые только и знают, что рыскать вокруг нашего дома, окончательно запятнают честь нашей семьи. Нуджуд должно быть стыдно! – такими словами Мохаммед встречает Эман, переступившую порог нашего дома.

– Это вам должно быть стыдно за то, что пришлось пережить бедной девочке! – без тени смущения отвечает ему Эман.

«Браво, Эман!» – мысленно кричу я. Мохаммед не знает, что ответить. Чтобы сохранить остатки достоинства, он, задрав нос, уходит в главную комнату и садится на подушку в дальнем углу. Пока брат не успел запретить выйти из дома, я торопливо надеваю черный платок и хватаю за руку Хайфу. Надо взять ее с собой, чтобы девочка не осталась один на один с яростью старшего брата. Я должна защищать свою младшую сестру.

Эман обещала, что отведет нас в парк аттракционов. Никогда там не была! Нельзя упускать такую возможность! Мы уже сидели в машине, когда подбежала запыхавшаяся Мона.

– Мохаммед приказал ехать с вами! – говорит она, тяжело дыша.

Сестре явно неловко, но отступать она не собирается. Говорит, что не отпустит нас одних. Мы понимаем, что старшему брату лучше не перечить. Закрыв лицо niqab, Мона садится вперед, рядом с водителем. Сразу становится понятно, зачем Мохаммед все это затеял. Раздосадованный брат решил отомстить и отправил Мону шпионить за младшими сестрами. Но, как оказалось, у старшей сестры были совсем другие планы на нашу прогулку…

Машина выезжает на дорогу, и тут Мона просит водителя перед парком заглянуть в квартал Аль-Ка, где мы жили раньше. Какая странная просьба! Неужели Мохаммед доверил ей особенную миссию? Смущенная настойчивостью девушки, Эман в конце концов соглашается. По узеньким улочкам мы добираемся до мечети.

– Стоп! – командует Мона водителю.

Никогда прежде не видела ее такой взбудораженной. Машина останавливается. На ступенях перед входом в мечеть я замечаю женщину, закутанную в мятый черный платок, из-под которого, в надежде получить мелкую монетку, тянется к прохожим грязная рука. В другой руке она держит маленькую спящую девочку в рваном платье и с растрепанными волосами. Я кричу:

– Это же Монира!

Монира, дочка Моны, моя маленькая племянница! Но что она делает здесь, на ступенях мечети, в руках попрошайки, чье лицо скрыто черным платком?

– Когда муж попал в тюрьму, его мать добилась, чтобы Мониру отдали ей, – негромко произносит Мона, удивляя своими словами всех пассажиров машины. Замолкает на несколько секунд, потом продолжает: – Она говорит, что с ребенком гораздо легче разжалобить прохожих…

Никак не могу прийти в себя. Монира, очаровательная куколка, должна просить милостыню с какой-то одетой в лохмотья старухой? Муж Моны сидит в тюрьме? Чего еще я не знаю? Так вот про какого мужчину говорил отец, когда выступал в суде… Но сейчас сестра слишком занята, чтобы объяснять нам что-либо: она нежно обнимает дочку, вырванную из рук свекрови.

– Я очень соскучилась… Я верну ее, обещаю… обещаю… – торопливо говорит она даме в черном перед тем, как снова сесть в машину, крепко сжимая в руках свою трехлетнюю малышку.

Автомобиль внезапно наполняется неприятным затхлым запахом. Монира такая грязная, что с трудом можно разобрать, какого цвета ее ботиночки.

Дверца захлопывается, и мы отъезжаем. Малышка так рада всех нас видеть, что мы почти забываем о том, какое потрясение испытали, увидев ее просящей милостыню у мечети.

Машина едет на юго-запад Саны. По дороге мы проезжаем мимо еще одной мечети – она пока только строится, но величественное роскошное здание уже напоминает очертаниями дворец. Прижавшись лбом к стеклу, я любуюсь шестью стройными минаретами. Они производят невероятное впечатление.

* * *

Но сейчас меня больше интересует история Моны. В парке она постепенно открывает нам все, что лежит у нее на сердце…

– Это длинная история, – со вздохом начинает сестра, отпуская Мониру играть в кустах в прятки с Хайфой.

Эман, журналистка и Мона втроем сидят по-турецки в тени большого дерева. Я внимательно слушаю, о чем они говорят.

– Мохаммеда, моего мужа, посадили в тюрьму за несколько недель до свадьбы Нуджуд… Его застали в постели с моей старшей сестрой Джамилей. Меня уже давно тревожили подозрения. Поэтому я со спокойной совестью позвала свидетелей, которые и поймали их на месте преступления. Началась драка. Приехала полиция, Мохаммеда и Джамилю увезли в тюрьму. И я не знаю, сколько еще они там пробудут…

Мона опускает глаза, я смотрю на нее и не знаю, что сказать. Мне тяжело понять весь ужас произошедшего, но ясно, что сестре пришлось нелегко.

– В Йемене за супружескую измену карают смертной казнью, – задумчиво шепчет Эман.

– Да, я знаю, – отзывается Мона. – Именно поэтому сейчас Мохаммед пытается надавить на меня и заставить подписать бумагу, которая позволит прикрыть его грех. Муж хочет, чтобы все думали, будто мы развелись до того, как его арестовали… Я отказываюсь посещать тюрьму, но он сумел передать мне письмо. Пусть даже не мечтает! Я и так уже довольно из-за него намучилась…

Раньше я никогда не видела Мону такой разговорчивой. Слова так и сыплются из-под платка, глаза беспокойно мечутся, а руки теребят края одежды. У меня сердце кровью обливается, когда слышу ее дрожащий голосок. И вдруг неожиданный громкий смех разом возвращает нас в сегодняшний солнечный день. Усевшись под кустом, Монира сняла трусики и теперь радостно поливает желтой струйкой высохшую на солнце траву.

– Монира! – укоризненно кричит Мона, мгновенно превращаясь в строгую мать. Но по глазам видно, что она улыбается.

Впрочем, вскоре взгляд сестры снова темнеет.

– Монира, доченька моя… Теперь я должна в одиночку растить двоих детей, если, конечно, свекровь меня к ним подпустит. Мохаммед никогда не был хорошим отцом. И хорошим мужем тоже…

Молчит, собираясь с мыслями, потом продолжает:

– Мне было почти столько же лет, сколько сейчас Нуджуд, когда меня заставили выйти за него замуж… Наша семья счастливо жила в Кхарджи до того черного дня, когда все рухнуло…

Прищурившись, я тихо подхожу поближе к взрослым. Наверное, мне и так уже стало известно слишком много для ребенка моего возраста. Но что же на самом деле произошло в Кхарджи? Мона – моя сестра, и, несмотря на то что она старше, я чувствую за нее ответственность.

– Незадолго до этого мама уехала лечиться в Сану. У нее были большие проблемы со здоровьем, врачи посоветовали обратиться к столичному специалисту. В тот день Aba, как обычно, встал очень рано и ушел к своему стаду. Мне было поручено присматривать за младшими братьями и сестрами. Нуджуд была еще совсем малышкой… И тогда… молодой человек, которого я никогда прежде не видела, подошел к нашему дому. Ему было, наверное, около тридцати лет. Мохаммед стал заигрывать со мной… Я пыталась его прогнать, но это не помогло. В конце концов он затолкал меня в комнату. Я сопротивлялась изо всех сил. Кричала. Отбивалась. Но… – Мона перевела дух. – Когда отец вернулся, было уже слишком поздно. Все произошло так быстро…

Ушам своим не верю! Бедная сестра! Ее затравленный взгляд, нервный смех… Так вот в чем дело.

– Отец был в ярости. Он допросил всю родню, всех соседей, пытаясь выяснить, как это могло случиться. Обвинял жителей деревни, что они сговорились против него. Но никто ничего не хотел слышать. Шейх, глава Кхарджи, которому тут же сообщили о произошедшем, решил поженить нас на скорую руку, пока слухи не разлетелись по всем окрестным деревням. И все это для спасения чести! Меня не спрашивали. Нарядили в синее платье – и уже на следующий день я стала женой Мохаммеда. Тем временем Ommaвернулась из Саны. Она поднимала руки к небу, проклинала себя за то, что уехала. Душу отца разъедал стыд. Он хотел отомстить. Твердил, что во всем виноваты соседи, что они желали ему зла, поэтому напали на его детей. Папа чувствовал себя униженным, преданным. Однажды вечером жители деревни собрались на совет. Они стали спорить. Потом кричать. Оскорблять друг друга. Вытащили клинки из ножен. Через некоторое время – не помню точно, в тот же вечер или на следующий день, – соседи вернулись уже с пистолетами. Они начали угрожать нам, требовали, чтобы мы убирались из деревни… Сразу после этого родители с малышами направились в Сану. Мы с мужем скрывались несколько недель, потом присоединились к ним в столице…

Торопливый отъезд из Кхарджи… Ярость отца, печаль Моны и ее слишком пристальная забота обо мне… Так вот в чем дело.

– И через несколько лет отец объявляет, что отдает Нуджуд замуж. Мне стало плохо от этой новости. Я умоляла его одуматься, говорила, что Нуджуд еще слишком маленькая. Но папа ничего не хотел слышать. Твердил, что замужество защитит ее от похитителей и насильников, слоняющихся по улицам… Что ему и так хватает забот из-за меня и Джамили… Когда мужчины собрались, чтобы подписать брачный договор накануне свадьбы, Abaдаже предлагал sighar– брак по обмену, – чтобы Фарес, если он когда-нибудь вернется из Саудовской Аравии, взял в жены сестру Фаеза…

В день свадьбы Нуджуд я никак не могла перестать плакать… Невыносимо было смотреть на то, как она сидит в чужом поношенном платье и растерянно смотрит на все, что творится вокруг. Сестра была слишком маленькой для замужества! Сколько слез было пролито! Пытаясь защитить сестру, я даже пошла к ее мужу. Заставила Фаеза поклясться перед лицом Бога, что он не притронется к девочке до тех пор, пока она не вырастет, что будет отпускать ее играть с другими детьми. И он ответил: «Клянусь». Но слова не сдержал… Преступник! Все мужчины – преступники! Нельзя их слушать. Никогда… Никогда…

Не могу отвести взгляда от закутанной в niqabсестры. Как бы я хотела сейчас видеть каждую черточку ее лица, скрытого за черной пеленой, видеть, как слезы бегут по щекам. К моему стыду, я вообразила, будто она собирается за нами шпионить… Если бы я знала! Столько лет страданий – и она принимала их покорно, не повышая голоса, не жалуясь, не пытаясь укрыться за чьей-нибудь спиной. Участь старшей сестры еще ужаснее, чем моя. Но, в отличие от Моны, я нашла в себе силы восстать против своей судьбы и отважилась попросить о помощи.

* * *

– Мона! Нуджуд! Смотрите на нас! Смотрите!

Хайфа забралась на качели, посадила к себе на колени малышку Мониру и теперь весело смеется. Мы с Моной встаем и идем на соседние свободные качели.

– Нуджуд, помоги мне взлететь, – просит сестра.

Она усаживается на качели, я становлюсь позади нее так, что ноги упираются в края деревянного сиденья, а руки крепко держатся за веревки. И начинаю раскачиваться туда-сюда. Вперед. Назад. Вперед. Назад. Все быстрее и быстрее.

Качели взлетают все выше и выше.

– Еще, Нуджуд, еще! – восторженно кричит Мона.

В лицо бьет ветер. Как свежо! Сестра начинает заливисто смеяться. Видно, что на сердце у нее полегчало и все тело словно стало невесомым. Я в первый раз слышу, чтобы она так радостно смеялась.

Мы впервые вместе качаемся на качелях! Кажется, будто я – подхваченное ветром перышко. Как же он сладок, вкус заново обретенного детства…

–  Ommaлетает! Ommaлетает! – радуется Монира, наблюдая за нами с соседних качелей.

Мона тихонько вскрикивает от счастья. Она не хочет возвращаться на землю.

Через несколько минут мой платок сдается перед неудержимым напором ветра. В первый раз рука не тянется инстинктивно к голове, чтобы вернуть его на место. Волосы рассыпаются по плечам. Я наконец-то чувствую себя свободной. Свободной!

10. Возвращение Фареса

Август 2008 года

Впервые в жизни ела пиццу! Несколько дней назад, в современном ресторане, где официанты носят смешные шапочки и переговариваются с поваром при помощи микрофона.

Такой странный вкус! Тесто хрустит на зубах, совсем как большая лепешка khobz, а сверху – много разных вкусностей: дольки помидора, кукуруза, курица, оливки. За соседним столиком сидели женщины в ярких платках, похожие на журналисток из «Йемен таймс». Они были одеты очень элегантно и ели при помощи ножа и вилки: изящно отрезали маленькие кусочки и аккуратно отправляли их в рот.

Я тоже попробовала поделить пиццу на кусочки. Сначала у меня ничего не получалось: все разъезжалось по тарелке. Хайфа посмотрела на девочку, которая вылила себе на тарелку целую бутылку томатного соуса, и решила сделать так же. Ей тоже все хотелось попробовать. После первой ложки соуса у нее покраснели глаза, а в горле словно начался пожар. К счастью, это заметил один из официантов. Он быстро отдал приказ в микрофон, и вскоре перед сестренкой оказалась большая бутылка воды!

С тех пор у нас появилась новая игра. Когда мы помогаем маме готовить, то представляем себя клиентами пиццерии, которые могут выбирать любые блюда.

* * *

– Что вам угодно? – спрашивает Хайфа, расстилая скатерть в главной комнате.

– Посмотрим… думаю, сегодня я хочу пиццу с сыром.

На самом деле я выбрала сыр, потому что несколько минут назад заглянула в сумку с продуктами и обнаружила, что, кроме него, у нас ничего нет. Ну и ладно, так тоже вкусно.

– К столу! – кричит Хайфа, приглашая в комнату всю семью.

Но едва мы заканчиваем скудный ужин, как раздается громкий настойчивый стук в дверь.

– Нуджуд, ты что, снова ждешь журналистов? – с подозрением в голосе спрашивает Мохаммед.

– Нет, сегодня никто не собирался…

– А, наверное, это грузовик с водой, чтобы цистерну наполнить. Хотя обычно он приезжает по утрам…

Нахмурившись, Мохаммед встает, продолжая жевать кусок хлеба. Потом быстро идет к входной двери. Что за человек явился к нам, не испугавшись августовского зноя? В такую жару гости обычно приходят вечером.

От внезапного крика брата мы все вскакиваем с мест.

– Фарес! – кричит он. – Фарес вернулся!

У меня подкашиваются ноги. Фарес, мой любимый брат, которого я не видела четыре года! Держась за стену дрожащими руками, мама медленно идет к двери. Мы все так торопимся, что застреваем в проходе, а маленькая Раудха пытается пробраться между наших ног. Никогда прежде крошечный коридор нашего домика не казался таким длинным.

На пороге стоит потемневший от солнца парень со впалыми щеками. Как он изменился! Высокий, худой, Фарес не похож на подростка с фотографии, которую я рассматривала часами, боясь позабыть его лицо. Теперь мне приходится задирать голову, чтобы заглянуть ему в глаза. Взгляд брата ожесточился, на лбу появилось несколько глубоких морщин, совсем как у отца. Фарес стал мужчиной.

– Фарес! Фарес! Фарес! – плачет мама, цепляясь руками за белую тунику сына, чтобы обнять его еще крепче.

А брат стоит, прямой, как палка, и молчит. Он выглядит изможденным. Пустой взгляд. Грустные складки в уголках губ. Куда делся его юношеский задор?

– Фарес! Фарес! – бездумно повторяет Раудха, не осознавая, что этот взрослый человек и есть ее старший брат, который покинул нас, когда она была еще несмышленым младенцем.

* * *

После торопливого звонка из Саудовской Аравии – со времени его побега прошло два года – Фарес не послал нам ни одной весточки. И только месяц назад он неожиданно позвонил вечером, когда все уже собирались спать. Услышав его голос на другом конце провода, мама чуть не заплакала от радости. Мы отнимали друг у друга трубку, чтобы поговорить с братом. Я знала, что Фарес далеко, очень далеко, радость от того, что он жив, согревала сердце.

– У тебя все хорошо? – поспешил спросить отец – его голос срывался, было видно, что папа едва сдерживает слезы.

Abaхотел знать все о жизни Фареса. На кого он работает? Нравится ли ему там жить? Достаточно ли он зарабатывает? Вместо того чтобы нормально ответить, брат без конца задавал один и тот же вопрос, который его явно очень волновал:

– Как там у вас дела?

Он сделал особенное ударение на слове «вас», а потом продолжил:

– Я очень переживаю. До меня доходят странные слухи… Пожалуйста, скажите, что дома все хорошо…

Брат был сильно взволнован. И шипение в телефонной трубке не могло этого скрыть. Неужели Фарес что-то подозревает? Он объяснил, что там, где он живет, о нашей семье рассказывают странные вещи. Там, в Саудовской Аравии, далекой стране, которую я и на карте-то, наверное, не смогу отыскать. Люди, приехавшие из Йемена, сказали брату, что у нас большие проблемы, но ничего толком не смогли объяснить. А потом Фарес увидел в местной газете наши с отцом фотографии. Брат бросил школу уже после первого класса, да и прежде не отличался прилежанием, поэтому прочитать статью, сопровождавшую снимки, не смог. Но с того момента его не оставляли мысли о том, что мы попали в беду.

Слухи, принесенные приезжими… Фотографии в газетах… Новость о моем разводе легко пересекла границы нашей страны. Фарес все никак не мог успокоиться, и отцу пришлось вкратце рассказать ему о событиях последних месяцев.

– Теперь все ясно… – задумчиво ответил старший брат.

– Фарес, сыночек, прошу тебя, вернись домой! – плача, умоляла его Omma.

– Я не могу, у меня здесь работа… – успел ответить он прежде, чем связь оборвалась.

Телефонный разговор в общей сложности длился около десяти минут. Но этого хватило, чтобы окончательно лишить маму душевного равновесия. После звонка Фареса она начала гаснуть с каждым днем. Казалось, что после моего развода к маме вернулся вкус к жизни, а теперь ее снова раздражало все на свете. Она мечтала лишь об одном: вновь увидеть своего сына, обнять его. Приласкать. Почему судьба к ней так несправедлива? Неужели она не заслужила немного простого материнского счастья?..

Маме снова стали сниться кошмары, в которых она навсегда теряла Фареса. Ей казалось, что он решил больше не возвращаться в Йемен и позвонил лишь для того, чтобы успокоить свою совесть. В те ночи, когда не было кошмаров, ее терзала бессонница. У меня разрывалось сердце от маминых страданий. Развод открыл мне глаза на многие вещи и сделал более чувствительной к чужому горю.

* * *

И вот, в жаркий, душный августовский день, Фарес очутился на пороге родительского дома! Гораздо более спокойный и молчаливый, чем тот старший брат, которого я помнила. Но густые брови и кудрявые волосы остались прежними. Я хочу знать все о его жизни в Саудовской Аравии. Хорошо ли с ним обращался начальник? Появились ли у него новые друзья? И кстати, удалось ли ему там попробовать вкусную пиццу?

Мама отказывается его отпускать и ведет за руку в большую комнату. Фарес не выглядит особенно разговорчивым. Он медленно снимает ботинки и неспешно усаживается на подушках. Я смотрю на него во все глаза. Мама быстро приносит брату чашку чаю, и он делает несколько глотков.

– Ну, давай рассказывай… – торопит его отец.

Фарес ставит чашку на sofrah.

– За четыре года я так и не смог накопить денег. Мне очень жаль… – шепчет он, опуская голову.

В комнате снова воцаряется тишина. Фарес вздыхает, потом морщины у него на лбу разглаживаются, и на лице появляется подобие улыбки.

– Отец, помнишь, что произошло в тот день? Я очень разозлился. Мы поругались из-за того, что я вернулся с пустыми руками, хотя должен был выпросить у булочника немного хлеба. Было ужасно стыдно продолжать попрошайничать на улице. Я мечтал о новых штанах и модных ботинках, как и другие мальчишки, но денег хватало только на еду. На следующий день во мне проснулось дикое желание больше ни от кого не зависеть. Хотелось добиться успеха, самостоятельно зарабатывать себе на жизнь и покупать ту одежду, которую хочется. Вот почему я ушел, дав себе обещание, что не вернусь домой, пока мои карманы не будут полны денег…

Он замолкает, делает еще один глоток чая – и возвращается к своему рассказу:

– От людей из нашего квартала я слышал, что есть возможность уехать в Саудовскую Аравию. Говорили, что, работая там, можно обеспечить всю семью. Я решил попытать счастья. Меня переполняли амбиции, и терять было нечего… Молодость и беззаботность сделали свое дело. Я даже не представлял, что будет так тяжело.

Четыре дня мы добирались до Саудовской Аравии. Сначала я с другими рабочими ехал на попутной машине до Саады, города на северо-западе Йемена. Дорога была забита армейскими постами, и уже на первом стало понятно, что поездка предстоит не из легких. Наконец мы оказались в Сааде. Там нашелся проводник, который предложил перевести меня через границу за пять тысяч риалов [36]36
  Девятнадцать евро.


[Закрыть]. Дорого, знаю, но так не хотелось поворачивать назад. Он говорил, что проведет меня по окольным дорогам, где нас не поймают пограничники. У меня не было при себе никаких документов, оставалось только рассчитывать на его помощь.

– Мы так за тебя волновались! Боялись, что больше никогда тебя не увидим, – перебивает Фареса отец.

Погруженный в воспоминания, брат продолжает рассказ, не обращая внимания на замечание Aba.

– Границу пересекали пешком, поздно ночью. Никогда в жизни не было так страшно. По дороге я встретил еще нескольких йеменцев, некоторые были даже моложе меня. Они тоже слабо представляли, что их ждет по ту сторону границы, и мечтали только об одном – поскорее разбогатеть. Только бредя в темноте неизвестно куда, я наконец понял, на какой риск пошел. Ведь если пограничники нас схватят, то тут же отправят обратно в Сану…

Когда мы оказались в Саудовской Аравии, я вздохнул с облегчением, но радость вскоре сменилась недоумением. Куда теперь идти? Несмотря на усталость, я продолжил идти и через некоторое время оказался возле города Кхамисс Мусхеид. Какое разочарование! Та часть Саудовской Аравии мало чем отличалась от Саны. Человек, у которого я спросил дорогу, предложил переночевать у него. Он жил прямо в открытом поле вместе с женой и детьми.

На следующий день он предложил мне работу, и я сразу согласился. Выбора не было. Этот человек занимался разведением овец. Пришлось присматривать за стадом в шестьсот голов. Каждый день нужно было выгонять животных на пастбище. Мне помогал еще один пастух, из Судана. Я работал по двенадцать часов в сутки, с шести утра до шести вечера. Мы спали с суданцем в крошечном каменном домике, затерянном где-то в полях. В комнате было только два тонких матраса. Ни телевизора, ни холодильника, ни нормального туалета, ни кондиционера. Мечты рушились на глазах…

Фарес замолкает, чтобы перевести дух. От усталости его голос становится хриплым.

– С этого дня жизнь превратилась в одно сплошное разочарование. Хозяин становился все более требовательным. Мы должны были кормить животных, поить их, охранять, пока они пасутся. Рабочий день без конца удлинялся. Потребовался месяц, чтобы осознать всю шаткость своего положения. Для этого всего-то надо было получить зарплату – двести саудовских риалов [37]37
  Тридцать восемь евро.


[Закрыть]за тридцать дней работы. Их хватило лишь на то, чтобы купить конфеты в бакалее на углу… которая по иронии судьбы принадлежала моему хозяину!

Я не знал, что делать. Стало понятно, что придется работать как минимум год, чтобы накопить достаточно денег для возвращения в Сану. Мне не на что было даже вам позвонить. К тому же гордость мешала признать свое поражение. В первый раз я звонил только для того, чтобы убедить вас, что все хорошо. Во второй – через два года, – потому что очень за вас волновался…

Фарес опускает голову и тяжело вздыхает.

– Когда я повесил трубку, то мамины слезы на том конце провода не давали покоя. Я не спал всю ночь. Посчитал, сколько у меня денег – как раз чтобы доехать до Саны. Доработал последнюю неделю и попрощался с хозяином. Я решил: пришло время вернуться домой.

– И что ты теперь собираешься делать? – спрашивает Мохаммед.

– Буду со всеми остальными продавать жвачку на улице, – покорно отзывается Фарес.

Как он изменился! Мой амбициозный старший брат теперь готов смирно стоять в рядах побежденных. В своих воспоминаниях я ясно вижу дерзкий взгляд Фареса, бесстрашно противостоящего отцу. В голове вертелись все его проделки – они так раздражали Abaи так веселили меня. Если бы несколько дней назад Фарес пошел с нами в пиццерию, то первым начал бы делать самолетики из салфеток и посылать их на соседний столик. В апреле именно воспоминания о гордом и непокорном старшем брате помогли найти в себе силы, чтобы обратиться в суд. Его поступок прибавил мне мужества. Думаю, что я в долгу перед ним.

Побежденный Фарес – как это на него непохоже. Никогда не думала, что у него могут опуститься руки. Поэтому сегодня вечером у меня так тяжело на сердце. Когда-нибудь я обязательно найду способ помочь брату. Не знаю как, но я верну его дерзкий взгляд и нахальную улыбку.