Текст книги "Двойная рокировка"

Автор книги: Ной Чарни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Легорже был поражен. Он не ожидал, что в доме, где жил потомок столь древнего рода, будет так просто и современно. Сам он прилагал массу усилий, чтобы «состарить» свое недвижимое имущество, придумывая несуществующее прошлое, бросающее отблеск аристократизма на его недавно приобретенное состояние. Хотя его личные пристрастия были на стороне современного искусства. Но когда в замок приходили гости, он говорил им, что на висящих там парадных портретах изображены его предки. Зачем им знать, что эти портреты его отец купил вместе с замком?

Но Салленав мог позволить себе эту непринужденность и нарочитую небрежность. Настоящему аристократу не нужно доказывать свое происхождение. И поэтому он может щеголять в пурпурной мантии стильной современности, смешивая прошлое с настоящим и снимая сливки с того и другого.

Легорже с завистью покачал головой.

– Что вы думаете об этом, сэр? – спросил полицейский. Бизо усмехнулся:

– Еще одна ссылка на Библию. Похоже, что-то вырисовывается.

Полицейский осветил фонариком небольшой деревянный кружок на правой стенке сейфа. На нем белым мелом было написано: «ПС7015».

Бизо покачал головой:

– Благодаря моей потрясающей предусмотрительности у нас с собой есть Библия. Я позаимствовал ее в отеле.

Бизо забыл, что перед ним уже другой полицейский, который вряд ли оценит эту шутку. Он быстро перелистал страницы, такие тонкие, что через них просвечивал текст.

– Теперь я запросто с этим расправляюсь. Вот пожалуйста: Псалтырь, псалом семидесятый, стих пятнадцатый. «Уста мои будут возвещать правду Твою, всякий день благодеяния Твои; ибо я не знаю им числа». Вот сволочи.

– Что это означает, сэр?

– Они смеются над нами, потому что мы не знаем шифра этого сейфа, то есть «чисел». Знают, что нам некуда деваться. Картина, должно быть, здесь.

– Может быть, конфисковать сейф, сэр?

– Нет, нужен специальный ордер. А это займет много времени. Они заманили нас сюда и явно хотят, чтобы мы нашли картину. Значит, шифр находится где-то здесь. Просто мы его пока не видим.

Легорже продолжал размышлять. В пустоте парадной спальни, которой явно никогда не пользовались, были особенно заметны ее главные украшения, выделявшиеся среди окружающей обстановки подобно объемному шрифту Брайля. Внимание Легорже привлекли три гравюры, висевшие на скосе стены. Они тоже были в одинаковых рамах, но отличались от виденных им внизу гораздо большей сложностью. Легорже сразу же их узнал.

Это были самые знаменитые гравюры в истории западного искусства, принадлежавшие известнейшему художнику. «Святой Иероним в келье», «Рыцарь, Дьявол и Смерть» и «Меланхолия» Альбрехта Дюрера. «Мастерские гравюры», как их называли современники. И конечно, у Салленава были все три, причем в превосходном состоянии. «Господи, как я его ненавижу», – подумал Легорже.

Он внимательно рассмотрел каждую гравюру, восхищаясь мастерством художника. Его поразила плотность перекрещивающейся штриховки. Легорже видел, как работают граверы, и знал, какой это кропотливый труд. Чтобы работать резцом по медной пластинке требуется недюжинная физическая сила. Потом прорезанные бороздки заполняются краской, пластинка кладется под пресс, и на листе бумаги остается оттиск. В отличие от Рембрандта Дюрер в своей технике ближе подходил к рисунку. Он обладал поразительной способностью извлекать невиданные эффекты из традиционной резцовой гравюры.

Святой Иероним сидит в своей келье, освещенной потоком солнечного света, вливающегося в окна. Он склонился над столом, поглощенный переводом Библии с греческого на латинский, получившим позднее название «Вульгата». На стене, над его головой, видны песочные часы, кардинальская шляпа, свечи, четки и разные другие предметы. С потолка свисает фляга из выдолбленной тыквы, под ней лежат спящие собака и лев, которого Иероним приручил, вынув у него из лапы колючку. На подоконнике стоит человеческий череп, на полках разбросаны подушки и книги, внизу валяются старые туфли. Распятие на столе напоминает старцу о его миссии. Он не вправе отдыхать, пока не закончит свой труд. Нимб над головой свидетельствует о его святости.

На листе «Рыцарь, Дьявол и Смерть» три фигуры движутся к фантастическому замку, стоящему вдали на вершине холма. Рыцарь, закованный в латы, сидит на могучем коне, лицо его наполовину скрыто шлемом. Сурового воина, пережившего многие битвы, сопровождают два призрака. Смерть в образе бородатого скелета, увенчанного обвитой змеями короной, смеется над рыцарем, показывая ему песочные часы, символизирующие бренность всего живого. За рыцарем шествует Дьявол, изображенный в виде уродливого козлоподобного существа с совиными глазами и когтями. Он готов завладеть душой рыцаря, как только Смерть произнесет свой приговор. Можно ли считать рыцаря грешником? Является ли грехом любое убийство, даже если оно произошло на поле брани? Легорже где-то прочитал, что рыцарь олицетворяет идеального воина Христа, который не боится Смерти и Дьявола, потому что с ним благословение Господне.

Самая загадочная из гравюр, «Меланхолия», содержит массу деталей, не поддающихся объяснению. Женщина с ангельскими крыльями сидит, погруженная в раздумье, подперев голову рукой. В другой руке она держит циркуль. Рядом с ней на жернове сидит амур. Позади него находится странный каменный монумент, на котором висят песочные часы, весы и колокол. В стене вырезан мистический квадрат, разделенный на шестнадцать клеток с числами от единицы до шестнадцати. К монументу прислонена лестница. Вдали, над приморским городом, раскинулась радуга, а под ней сверкает падающая звезда. Перед ангелом стоит каменный многогранник, рядом с которым лежит худая спящая собака. На переднем плане изображены шар, кусок дерева, четыре погнутых гвоздя, пила, клещи и рубанок… О назначении других предметов Легорже мог только догадываться. Все они имели символический смысл. Он где-то слышал, что «Меланхолия» является ключом к масонскому мистицизму и ее значение не ограничивается художественными достоинствами. Легорже задумался. «Постой-постой. Нет. А все-таки…»

Он снова посмотрел на гравюру. Молоток, рубанок, циркуль…

Бизо и его люди прочесали три нижних этажа. Записная книжка инспектора пополнилась новой информацией, а все помещения многократно сфотографировали. Осталось осмотреть последний этаж и проанализировать собранный материал. Сейф они нашли. Теперь надо разгадать шифр.

Не успел Бизо подняться по лестнице, как сверху послышался отчаянный крик Легорже:

– Жан! Жан! Я, кажется, нашел!

– Не может быть! С ума сойти можно, – прошептала Элизабет, глядя на рентгенограмму, стоявшую на мольберте.

Под белой краской был еще один живописный слой. Элизабет не сразу поняла, что это такое. Молодая женщина, напуганная появлением ангела, робко оглядывается назад, изящно изогнув лебединую шею. Но Делакло сразу же узнала картину.

– Силы небесные! Да это же «Благовещение» Караваджо.

– Та картина, которую похитили в прошлом месяце?

Элизабет читала об этом ограблении. Оно широко обсуждалось в художественной среде. Но вот чего она никак не ожидала, так это обнаружить картину под сомнительным Малевичем, который тоже был украден.

– А что, Малевич писал свои картины поверх чужих? – вежливо поинтересовался Уикенден.

– Во всяком случае, не на Караваджо! – отрезал Барни.

– Разве возможно записать картину, не повредив ее? – продолжал допытываться Уикенден.

– Легко, – ответил Барни. – Это как раз то, чем мы занимаемся в отделе консервации. Никогда не делать с картиной того, чего нельзя поправить, – вот наш главный принцип. Сейчас на смену реставрации пришла консервация. Мы стараемся по мере возможности не трогать оригинал, ограничиваясь лишь профилактическими мерами. Наш девиз – чем меньше, тем лучше.

В прошлом реставраторы подправляли картины, не документируя свои действия, меняли отдельные фрагменты и цвет, не задумываясь над тем, что губят оригинал. К примеру, на картине Бронзино «Аллегория любви и похоти» реставратор закрасил у Венеры соски и язык и пририсовал папоротник, закрывающий ягодицы Купидона. Дело происходило в Викторианскую эпоху, и директор Национальной галереи, приобретшей картину, посчитал, что она слишком откровенна.

Но сейчас мы фиксируем любое свое вмешательство и пользуемся красками, которые можно удалить без вреда для оригинала. Химикаты, при реставрации добавляемые в краски, препятствуют их проникновению в имеющийся красочный слой. Поэтому их легко убрать, не повреждая картину.

– Вы хотите сказать, что можете снять эту белую краску, не испортив ангела, который под ней находится?

– Именно так. Дайте только время.

– Если это действительно украденный Караваджо, надо будет подтвердить его подлинность, – заявила Делакло. – Все это слишком странно.

– У вас здесь есть соответствующие специалисты? – поинтересовался Уикенден.

– Нет, – ответила Делакло, прикусив большой палец. – Нам потребуется знаток живописи барокко. Мисс ван дер Меер, вы не знаете…

– Саймон Барроу.

– Да, конечно. Он вне конкуренции, – согласился Барни. – Вы сможете с ним связаться?

– Да, – ответила Элизабет. – А вы, Барни, сможете очистить картину к завтрашнему утру?

– Я должен выяснить состав краски верхнего слоя. Вполне возможно, вся процедура займет несколько часов. Но если краски похожи, это существенно затруднит процесс. Может понадобиться несколько недель. Я сообщу вам о результатах.

– Хорошо. Спасибо, Барни. Я попрошу профессора Барроу прийти завтра утром. Если он подтвердит подлинность картины, мы вернем ее в церковь, откуда она была украдена. Я ни черта не понимаю, что происходит, поэтому лучше связаться с итальянской полицией… Какая-то странная каша заварилась. Мне еще надо звонить лорду Хакнессу и ставить в известность попечительский совет. Легче застрелиться.

– Я позвоню итальянцам, – сказал Уикенден. – Дело становится все интереснее.

– Оно и без того было достаточно занятным, – обронила Элизабет, направляясь к двери.

– Почему грабители оставили у себя Малевича, а нам вернули Караваджо? – задался вопросом Барни. – Ведь Караваджо в десять раз дороже Малевича. Может, они не знали, что он там есть? Тогда кто замазал его белой краской?

– Это слишком сложно для моего понимания, – вздохнула Элизабет, потирая виски. – Сейчас давайте звонить, а завтра утром снова соберемся здесь. Нам предстоит наглотаться дерьма по уши.

На город уже опустилась ночь, когда в кабинете у Элизабет зазвонил телефон. Ее окно одиноко светилось в синей мгле. За ним открывался вид на ночной Лондон: собор Святого Павла, освещенный прожекторами, сияющий огнями Сомерсет-хаус. Но Элизабет ван дер Меер ничего этого не видела. Глаза ее были закрыты. Она не услышала первого звонка и взяла трубку только после второго.

– Да? А, Женевьева. Благодарю вас… Вы не сможете заглянуть ко мне опять? Хорошо, что вы позвонили. До скорой встречи.

ГЛАВА 29

Бизо и Легорже стояли в спальне на третьем этаже галереи Салленава, изучая «мастерские гравюры», висевшие на стене. Издали эта парочка походила на латинскую букву b. Третья гравюра привлекла их особое внимание.

– Молоток, рубанок и циркуль… Все эти инструменты используются плотниками, – сказал Легорже, все еще не веря своей удаче. – Что там говорится в Библии?

Бизо, онемев от изумления, открыл свою записную книжку и нашел цитату.

«Плотник, выбрав дерево, протягивает по нему линию, остроконечным орудием делает на нем очертание, потом обделывает его резцом, и округляет его, и выделывает из него образ человека красивого вида, чтобы поставить его в доме».

С каракулей Бизо они перевели взгляд на гравюру, потом опять посмотрели в книжку.

Последовало долгое молчание.

Бизо почесал голову.

– Это наверняка то самое и есть.

– Во всяком случае, единственное, хоть как-то связанное с цитатой. Ничего другого я не нашел, – сказал Легорже, преисполненный важности момента. – Конечно, это перечеркивает все наши предположения, но…

– Нет, это в самую точку. Ты не заметил, здесь еще кое-что интересное?

Легорже впился глазами в гравюру.

– Да, я вижу.

Они оба смотрели на квадрат, разделенный на шестнадцать клеток, в каждой из которых были числа от единицы до шестнадцати.

– Шифр должен быть где-то здесь. Они помолчали.

– Жан, ты это сделал, – резюмировал Бизо.

Приятели стояли, сложив руки на груди, сдвинув брови и прищурив глаза.

– Господи, как я ненавижу цифры. Мои мозги не приспособлены к точным наукам, – простонал Бизо. – Ответ кроется здесь. Мы, можно сказать, смотрим на этот проклятый шифр. Эти сволочи подкинули нам головоломку.

Он глубоко вздохнул:

– Давай начнем с самого начала. Что мы имеем? Квадрат, разделенный на шестнадцать клеточек. В каждой клеточке по числу от единицы до шестнадцати, причем расположены они хаотично. Если читать слева направо, то в верхнем ряду у нас получается шестнадцать, три, два, тринадцать. Следующий ряд – пять, десять, одиннадцать, восемь. Под ним – девять, шесть, семь, двенадцать. А в нижнем ряду – четыре, пятнадцать, четырнадцать и один.

– Шифр сейфа состоит из семи чисел от нуля до пятидесяти. И что теперь?

Легорже поднял глаза к потолку. Думая, он часто совал палец в правое ухо. Там, по его словам, находилась кнопка включения мозгов.

– Нам надо найти в этом квадрате семь чисел. Но как их выбрать? Вероятно, имеется определенная схема их чтения. Например, по диагонали. Берем две диагонали и получаем три, одиннадцать, двенадцать, потом шестнадцать, десять, семь и один. Если же выбрать змейку, тогда комбинация будет следующей: четыре, девять, пять, шестнадцать, три, десять, шесть. Но комбинаций из семи цифр в шестнадцатиклеточном квадрате может быть сколько угодно.

Легорже замолчал, проговаривая про себя числа, приходящие ему в голову.

– Бизо, а стоит ли нам заниматься этим сейчас?

– Я уже об этом думал. Конечно, в управлении сосредоточиться гораздо легче. И потом, там мы сможем привлечь к этому других людей. Но я с таким трудом получил ордер на обыск, и если мы сейчас не найдем чего-нибудь существенного, то упустим время. К тому моменту, когда я сумею получить второй ордер, если вообще сумею, Куртель уже вернется в галерею. Придя сюда во второй раз, мы можем спугнуть воров, и они вообще исчезнут. Конечно, они могут упереться, и мы найдем картину. Но это все-таки воры, а не святые мученики. Зачем им подставляться? Считаю, нам надо напрячься именно сейчас. Должен же быть какой-то общий принцип. Иначе получится, что мы, как утопающие, хватаемся за соломинку. Разгадка лежит на поверхности, надо только найти правильный ключ. Мы просто пока не поняли, как искать… Что? В чем дело Жан?

Легорже не отрываясь смотрел на квадрат.

– Tu as trouve quelqne chose Jean? [64]64
  Ты что-то нашел, Жан? (фр.).


[Закрыть]

На лице у Легорже появилась улыбка.

– Подожди… одну… минуту.

Бизо беспокойно переводил взгляд с Легорже на квадрат и обратно.

– Qu'est-ce qu'il у а? [65]65
  В чем дело? (фр.).


[Закрыть]

– Посмотри на верхний ряд чисел.

Бизо, прищурившись, стал рассматривать цифры: 16, 3, 2, 13.

– Их что-то объединяет? – нетерпеливо спросил он. – Что я должен с ними сделать?

– Мы смотрим на звезды, не видя созвездий, – взволнованно произнес Легорже. – Это проще, чем мы думали.

Он немного помолчал, потом приложил палец к губам и с улыбкой покачал головой.

– Сложи их.

– Сложить?

– Давай, валяй.

Бизо стал бурчать себе под нос:

– К шестнадцати прибавить три будет девятнадцать, плюс два – это двадцать один и плюс еще тринадцать – получается тридцать четыре.

– А теперь складывай следующий ряд.

– Пять, десять, одиннадцать, восемь… пять плюс десять будет пятнадцать, плюс одиннадцать – это двадцать шесть, и плюс восемь – получается тридцать четыре.

– Теперь тот, что под ним.

– Девять, шесть, семь, двенадцать… девять плюс шесть плюс семь плюс двенадцать – опять тридцать четыре.

Легорже вновь покачал головой.

– Все зависит от того, как смотреть. Теперь вертикальные ряды.

Бизо начал складывать, шепотом произнося числа.

– Во всех рядах сумма чисел равна тридцати четырем.

– Надо видеть, а не просто смотреть. Мне кажется, мы на правильном пути.

Бизо только диву давался. Все оказалось так просто. А он чуть голову себе не сломал. Он зажмурился, чтобы прояснить сознание. И тут его осенило.

– Подожди-ка. Сумма чисел во всех рядах и колонках равна тридцати четырем… Но если посмотреть на любые четыре соседних числа, то получается то же самое. Возьмем левый нижний угол. Девять, шесть, пятнадцать, четыре. В сумме опять тридцать четыре. Или, например, четыре центральных числа. Десять, одиннадцать, шесть, семь. Снова тридцать четыре. Короче, сумма любых четырех смежных чисел равна тридцати четырем. Мы нашли шифр.

– Проблема только в том, что шифр должен быть из семи чисел.

– Черт.

– Возможно, следующая подсказка содержится в Библии, – медленно проговорил Легорже. – Мы могли ее не заметить, но сейчас ситуация изменилась.

Бизо пролистал свою записную книжку.

– Шифр должен быть из семи чисел и содержать число «тридцать четыре». Вот, пожалуйста. Нам подкинули три цитаты из Библии. Та, что была указана рядом с сейфом, кажется мне наиболее перспективной. Сначала я подумал, что они просто издеваются над нами, но теперь… Вот она. Псалтырь, глава семидесятая, стих пятнадцатый. «Уста мои будут возвещать правду Твою, всякий день благодеяния Твои; ибо я не знаю им числа». Постой, может быть, это номер главы и стиха?

– Нет. У сейфа «Кобб-Хауптман» наборный диск имеет числа от нуля до пятидесяти. Поэтому семьдесят нам явно не подходит, – возразил Легорже, засовывая палец в ухо. – Эта цитата нам вряд ли поможет.

– Какая жалость. Следующая цитата навела нас на эту гравюру. Книга Исайи, глава сорок четвертая, стих тринадцатый. «Плотник, выбрав дерево, протягивает по нему линию, остроконечным орудием делает на нем очертание, потом обделывает его резцом, и округляет его, и выделывает из него образ человека красивого вида, чтобы поставить его в доме».

– Эта цитата привела нас сюда. К шифру она вряд ли имеет отношение.

Бизо опять порылся в книжке.

– Самая первая цитата была из Паралипоменона, глава тридцать четвертая, стих седьмой. «Он разрушил жертвенники и посвященные дерева, и кумиры разбил в прах, и все статуи сокрушил по всей земле Израильской; и возвратился в Иерусалим». Это что-то не то…

– Подожди-ка, Жан, – сказал Легорже, хватая Бизо за руку.

– Что такое?

– Какая там глава и стих?

– Глава тридцать четвертая, стих седьмой, – повторил Бизо, заглянув в книжку.

Легорже пристально посмотрел на него.

– Тридцать четыре – семь.

Бизо просиял.

– Обалдеть можно…

– В этом что-то есть, правда?

– Мы сейчас пойдем и попробуем, – решительно сказал Бизо, захлопывая книжку.

– А если шифр неправильный? Не забудь про сигнализацию.

– Пошли, Легорже, сукин ты сын!

Они бегом спустились по лестнице, увлекая за собой полицейских.

Жан-Жак Бизо, Жан-Поль Легорже и пятеро полицейских стояли на втором этаже галереи Салленава перед большим серебристым сейфом.

– Если дважды набрать неправильно, сработает сигнализация, – предупредил Легорже.

– Нам будет достаточно одного раза, – возразил Бизо, стараясь скрыть волнение.

Сейф, казалось, внимательно наблюдал за ними. Бизо протянул к нему толстый палец.

– Инспектор Бизо, вы уверены? – спросил один из полицейских.

Бизо отдернул руку.

– Конечно, уверен. Какие могут быть сомнения…

– А вот теперь и я уверен, – прервал его Легорже.

На его длинном лице появилась широченная улыбка.

– Что ты хочешь сказать?

Легорже покачал головой.

– Посмотри на монограмму на сейфе.

Все взгляды устремились на серебряную надпись «Cobb-Hauptmann».

– А что было написано на стене в «Обществе Малевича»? – задыхаясь, спросил Легорже.

– Си-эйч триста сорок семь! С ума сойти можно, – ахнул Бизо.

– «Кобб-Хауптман» и шифр: тридцать четыре, набрать семь раз, – выдохнул Легорже. – Украв картину, воры оставили нам название сейфа и шифр, чтобы его открыть.

– Ну и стервецы, – улыбнулся Бизо, поворачиваясь к сейфу.

Протянув к диску руку в перчатке, он набрал первое число тридцать четыре из семи.

ГЛАВА 30

На следующее утро в отделе консервации царило оживление. Нервы присутствующих были напряжены до предела. Глаза у Гарри Уикендена слезились больше обычного, усы висели как-то особенно уныло. Он забыл завязать шнурки на левом ботинке, и те, волочась по земле, успели обзавестись друзьями, среди которых были сухие листья, пух и длинный черный волос. Но Гарри ничего не замечал. В голове у него тикал некий часовой механизм, сортируя информацию, полученную при расследовании этого дела.

Неожиданное появление украденной картины Караваджо застало его врасплох. Зная, что итальянская полиция разыскивает картину, он немедленно позвонил Габриэлю Коффину, а тот связался с детективом, расследующим это дело, каким-то Ризотто, который сразу же перезвонил Уикендену. Оказалось, что его зовут Ариосто. Он заявил, что в Лондон поедет Коффин в качестве представителя итальянской полиции в Великобритании. Если подлинность картины подтвердится, они пришлют своих людей.

На ломаном английском Ариосто заявил, что итальянской полиции несказанно повезло. В Италии они ничего не нашли, да у них и без того дел по горло. Из римского городского музея украли статуэтку Джакометти, а знаменитая золотая солонка Бенвенуто Челлини, похищенная из Венского художественно-исторического музея, в конце концов оказалась в Италии. Ариосто был просто счастлив, что Караваджо нашелся, и его, судя по всему, не слишком интересовало, каким образом тот оказался под Малевичем и как попал в Национальную галерею современного искусства.

Он даже не спросил, подлинная ли это картина. А ведь это первое, что пришло Гарри в голову, когда она обнаружилась под фальшивым Малевичем. Караваджо с таким же успехом мог оказаться поддельным. Возможно, они имеют дело с талантливым живописцем, у которого масса свободного времени. В процессе расследования этого странного дела Гарри научился не верить собственным глазам. Это напомнило ему, что в четверг он записан на прием к доктору Микстеру, его офтальмологу. Гарри покачал головой.

На его взгляд, картина была настоящей. Она походила на те, что он видел, когда жена потащила его в Национальную галерею на Трафальгарской площади. Вчера вечером, после поднятой суматохи, он нашел имя этого художника в справочнике.

«Да, – подумал, Гарри. – По мне, так это вылитый Караваджо. Но я же ни черта про него не знаю».

– Доктор Коффин, как по-вашему, она настоящая? – спросил Гарри у Габриэля, стоявшего рядом.

Коффин посмотрел в угол комнаты, где находился профессор Барроу. Тот был в клетчатом охотничьем пиджаке и черных брюках, что значительно утяжеляло верхнюю часть туловища. Профессор усиленно потел. Руки его были засунуты в карманы брюк.

– Выглядит неплохо, но я бы предпочел услышать мнение специалиста.

Кроме Уикендена, Коффина и Барроу в комнате присутствовала Элизабет ван дер Меер. Коффин не отрывал взгляд от ее лица, пытаясь прочесть мысли директрисы. Она все никак не могла определиться, сесть ей или продолжать стоять, и, в конце концов, устремилась к окну. Коффин с улыбкой представил себе заголовки завтрашних газет: «Директор музея выбросилась из окна». Возможно, для нее это было бы легче, чем предстать перед попечительским советом на уже втором за неделю экстренном собрании.

Разговор с Женевьевой Делакло, произошедший накануне вечером, лишь усугубил ее страхи. Если Делакло засомневалась в подлинности купленной на аукционе картины, значит, она точно фальшивая. Не зря же под ней оказался Караваджо.

Но куда тогда делось полотно, похищенное у «Общества Малевича»? С Караваджо его явно ничто не связывает. Находящееся здесь никакого отношения к «Обществу Малевича» не имеет. Это уж точно. Иначе Делакло сразу же узнала бы картину. Подлинность «Белого на белом» из коллекции ее музея была подтверждена много лет назад. Все это не простое совпадение. Делакло тоже не понимала происходящего, но то, что «Общество Малевича» пострадало в равной степени, служило для ван дер Меер хоть каким-то утешением. Жертвы не любят пребывать в одиночестве.

– А как лорд Хакере воспринял печальные новости? – шепотом спросил Уикенден, возвращая Элизабет к действительности.

– Во всяком случае, по телефону лорд Хакнесс был очень сдержан, – ответила та. – Он проявил поистине аристократическую выдержку, которой я никак от него не ожидала. Я думала, он будет рвать и метать, причем преимущественно в меня, но лорд лишь вежливо выслушал мой рассказ. Из своего личного опыта я знаю, инспектор, что аристократы ничуть не добрее и не деликатнее всех прочих, просто они умеют скрывать свои чувства.

Уикенден уже успел поговорить с Барни. Слухи, постоянно циркулировавшие в отделе консервации, по-видимому, были беспочвенными. Музейные консерваторы утверждали, будто они слышали от своих коллег из галереи Тейт, которые, в свою очередь, слышали от сотрудников музея «Коллекция Уолласа», что лорд Хакнесс испытывает денежные затруднения и может потерять свой фамильный замок. Это явно не соответствовало действительности, хотя теперь, когда он выкинул шесть с лишним миллионов фунтов, не получив взамен ничего, кроме многочисленных извинений ван дер Меер, вполне может случиться. В отделах консервации всегда любили посплетничать. Это было частью традиции. Уикенден знал, кого спрашивать, однако к услышанному всегда относился с большой осторожностью. А теперь, как выяснилось, и глазам своим верить нельзя.

Вытерев шею фиолетовым клетчатым платком, Барроу сунул его в нагрудный карман, чтобы тут же вынуть снова. Он то наклонялся к картине, то снова выпрямлялся.

Благодаря усилиям консерваторов и химическому составу краски верхний слой был полностью удален. Фальшивый Малевич больше не скрывал темные насыщенные тона Караваджо, игру света и тени, сияние, рождающееся из темноты. Все глаза были прикованы к картине. Присутствующие ждали, что скажет Барроу.

Коффин молча рассматривал полотно. «Во многих отношениях это антипод Малевича, – подумал он. – Ведь белизна – это торжество света без всяких намеков на тени или темноту».

– Размер картины – сто сорок на девяносто четыре сантиметра. Это на двенадцать целых четыре десятых и двадцать сантиметров меньше, чем каталожный размер Караваджо. Но я вижу, что картину обрезали, – заявил Коффин.

– Зачем им это понадобилось? – спросила ван дер Меер.

– Довольно опасно переправлять картину, которая по размерам точно совпадает с недавно украденной, – объяснил Коффин. – Поэтому воры обычно обрезают полотно. И часто важные фрагменты живописи оказываются утраченными. К счастью, по периферии «Благовещения» Караваджо нет никаких фигур. Только черный фон. Но, как вы можете видеть, край картины оказался в опасной близости от правого плеча Марии.

– Значит, Караваджо спрятали под фальшивым Малевичем, чтобы вывезти из Италии? – спросил Уикенден, раздельно произнося слова.

Все посмотрели на него.

– Это блестяще, Гарри! – воскликнул Коффин.

– Просто немного логики. Я, во всяком случае, поступил бы именно так. Если бы воровал картины.

– Слава Богу, что вы этого не делаете, инспектор, иначе на мировом рынке не осталось бы ни одного Караваджо, – с уважением произнесла Элизабет.

– Профессор Барроу, может быть, стакан воды? – спросил Коффин, посмотрев на красное лицо ученого, все еще переминавшегося перед картиной.

– Нет-нет, спасибо, – отказался тот, отводя глаза. – Это подлинник. Я в этом уверен.

– Ну, тогда можно звонить итальянцам.

«Что-то долго он тянул», – подумал Уикенден.

И посмотрел на Элизабет. Она, казалось, не знала, как реагировать. Конечно, для итальянской церкви и полиции это отличная новость, но ван дер Меер от этого не легче. Гарри попытался как-то увязать происходящее с украденным Малевичем. Если именно это полотно выставлялось на аукционе, почему эксперты «Кристи» не заметили того, что сразу же обнаружили музейщики?

– Я могу идти? – чуть запинаясь, спросил Барроу.

– Да, конечно. Спасибо за помощь, – ответила ван дер Меер.

Барроу торопливо ушел. Коффин с улыбкой проводил его глазами до двери.

– Вы знаете, я думала, что мы уже немного разобрались со случившимся. Но после разговора с мисс Делакло у меня возникло еще множество вопросов. Не знаю даже, с чего и начать, – пожаловалась Элизабет.

– Ну хотя бы с того, как украденный Караваджо оказался под похищенным Малевичем.

– Вы правы, доктор Коффин, – поддержал его Уикенден. – Что вы об этом думаете, мисс ван дер Меер?

– Я просто пытаюсь понять. Меня не оставляет мысль, что это не та картина, которую мы купили у «Кристи». Мы с мисс Делакло сразу бы заметили, что с ней что-то не так. Я хочу сказать… Нет, не знаю. Если ее подменили, то когда? После того, как я ее купила, и до того, как ее доставили в музей? Или же нас обманули воры?

– Тогда они не просто вымогатели, а еще и талантливые художники, – громко сказал Коффин.

– Но зачем им рисовать свою подделку на украденном полотне Караваджо? – с недоумением спросила Элизабет.

– Одно из двух: либо они идиоты, либо это часть какого-то грандиозного замысла. И тогда совпадения являются неслучайными, – заявил Уикенден.

– Вы что-нибудь почерпнули из разговора с мисс Делакло, инспектор? – поинтересовалась Элизабет. – Она мне сказала, что вы с ней беседовали.

– Она пыталась помочь, но толку от нее мало. Кражу из «Общества Малевича» расследует какой-то французский детектив, но, похоже, пока безрезультатно. Кажется, его зовут Бизо. Она сказала, что он не говорит по-английски, так что встречаться с ним – все равно что биться головой о стену.

– Звучит оптимистично, – со вздохом заметила Элизабет.

– Не беспокойтесь, мадам. Я от этой стены камня на камне не оставлю.

– Еще того не легче, – опять вздохнула она.

На следующее утро в музей прибыли два итальянских полицейских. Коффин, Уикенден и ван дер Меер посвятили их в суть дела, после чего те отбыли вместе с Караваджо на бронированном автомобиле.

Через пару дней картину повесили над алтарем церкви Святой Джулианы в Трастевере. На этот раз ее привинтили болтами к стене и закрыли защитным экраном из пуленепробиваемого стекла. Большинство прихожан так и не заметили ее исчезновения.

– Мне кажется, здесь не обошлось без тебя, Габриэль, – сказал Клаудио Ариосто, позвонив Коффину из своего спартанского кабинета.

– Надеюсь, это укрепит мою репутацию, Клаудио, – ответил Коффин, стоя с мобильником в руке перед сырным прилавком продуктового отдела «Хэрродс». – Полкило «Вонючего епископа», пожалуйста.

– Che hai detto? [66]66
  Что ты сказал? (ит.).


[Закрыть]

– Извини, Клаудио, это я продавцу. Я в магазине и покупаю сыр. У меня было несколько наводок, одна через Валломброзо и две моих собственных, но я и не мечтал, что все произойдет так легко. Мне просто крупно повезло, что кражу Малевича расследовал мой старый приятель Гарри Уикенден, который ввел меня в курс дела.