Текст книги "Шаман"

Автор книги: Норман Сеймон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

И еще одно… Боль. Страшная боль мучила паука и заставляла его мечтать о возмездии. Смешно – разумное существо собирается отомстить бессловесному низшему насекомому, но факт остается фактом: смертоносцы не прощают своих обид никому, и Анза не собирался нарушать традиции.

Скорпион подошел вплотную и угрожающе щелкнул клешней. Паук вовремя подтянул к себе лапу и просчитал новый план атаки. Может быть, и в прошлый раз стоило поступить именно так… Более действенно, но рискованно. Так, как сейчас, когда разъяренное существо ударит ядовитым хвостом. Обязательно ударит, не может не ударить!

Так и вышло – отсутствие разума лишает низших насекомых возможности действовать неожиданно. Анза грациозным движением успел убрать тело с линии атаки за кратчайшее мгновение до укуса. Причем убрать лишь головогрудь и брюшину, оставив на месте все шесть лап для упора. Резкий рывок – и вот он уже вцепился лапами в хвост скорпиона, заставив того, возвращая жало в исходное положение для нового удара, могучим усилием вздернуть паука на собственную голову. Смертельный укус не заставил себя ждать.

От боли у восьмилапого потемнело в глазах. Болели от сильного рывка лапы, страшно ныли перекушенные суставы, но самую лютую муку доставлял сломанный клык, упершийся в хитин скорпиона. Пронизанная ядом жертва рухнула, согнув ноги, но еще более жалким комком повалился рядом истерзанный паук.

Он не знал точно, сколько времени пролежал в неподвижности, но солнце еще не зашло, когда Анза осторожно поднялся на шесть лап и двинулся к поверженным скорпионам. Дорого же далась ему победа!

Долго, очень долго смертоносец отгрызал клешни, все четыре, чтобы отнести их рыжей взбалмошной девчонке. Еще дольше ел сам – ел с наслаждением, поглощал врага. Паук не мстил -мстить неразумным существам бессмысленно, – он просто впитывал в себя силы убитых. Так поступают все восьмилапые, а значит, человеческого в нем было совсем немного. И сознавать это было приятно.

***

Турну действительно хотелось быть сегодня спокойным и благодушным, стоять в сторонке и с напускной свирепостью покрикивать на зарвавшихся охотников. Так бы все и было, если бы не Клас, на которого он то и дело бросал подозрительные взгляды из-под спадающих на глаза седых прядей. Парень не пел, не смеялся над шутками, хотя и старался улыбаться вместе со всеми, и оттого особенно было заметно, какой он стал чужой.

Турн посмотрел на Ма и тут же встретился с ней глазами. Старуха как будто ждала этого. В ее взгляде было какое-то требование, но какое – этого отец племени не хотел пока знать. Он слишком любил Класа. Точнее сказать – того Класа, прежнего. Раньше чем понять, чего хочет от него старейшина женской цепи, он должен привыкнуть к новому, чужому человеку, надевшему маску симпатяги-недотепы – того Класа, который уже никогда не вернется. А уж тогда старик решит все сам. Хоть Ма и старше его, и, пожалуй, права, однако не во время же пиршества затевать такие дела… Ведь это Гусеница Класа. Того славного парня, который только и успел, что стать охотником и найти свою первую Гусеницу…

Турн снова поискал глазами чужака, но не нашел на прежнем месте и обеспокоенно протолкнулся к мало-помалу терзаемой копьями туше. Спросил у охранника, тот указал рукой в сторону.

Клас стоял поникший, опустив руку с куском мяса вниз, и сок капал в траву. Длинная тень парня устремлялась на восток, и он будто бы отправился за ней – туда, где…

Турну показалось было, что он видит там, вдалеке, какое-то движение в Степи, но это могло быть просто крупное насекомое… Старик сморгнул набежавшую слезинку, и все исчезло. Все, кроме уверенности, что чужак смотрит туда не просто так. Что-то придет оттуда, не сегодня, так завтра, и если он не знает, что именно, то чувствует – наверняка. Но явно что-то знает, знает… У него стали совсем другие глаза, непохожие на те, что были у прежнего, такого знакомого мальчика.

Турну захотелось прямо сейчас крикнуть, чтобы тушили костер и уходили прочь, он едва удержался от этого бессмысленного поступка. Да и попытайся старик сорвать племя с места -никто не станет его слушать. И даже вдвоем с Ма не в силах они увести людей от праздника, который должен состояться от начала до конца, ведь только на том и стоит власть старейшин мужской и женской цепи во время длинных переходов между Гусеницами.

Старейшина обернулся к племени. Гусеница Класа была в самом разгаре: всю ночь люди будут петь песни, рассказывать сказки, возможно – зачинать детей, хотя это происходит все реже… Турн пошел к своим, чувствуя спиной взгляд недоброго будущего. Шел медленно, а хотелось бежать, до дрожи в ногах тянуло броситься в самую середину толпы, спрятаться. Но бежать уже поздно. Тогда просто – не думать. Так уж заведено.

***

Паук вернулся перед самым закатом. О, Элоиз много могла ему сказать: как трудно ей было в одиночку выбраться из кокона, как она, нетерпеливо ожидая добытчика, проделала в шатре отверстие и вышла, чтобы развести костер, как едва успела вовремя заметить ползущую в траве огромную сороконожку, как десять раз пряталась в шатер от кружившей вокруг осы и ужасно боялась, что та заберется внутрь, как порезала палец о меч, который, как последняя дуреха, постоянно таскала с собой… Но самое главное: как она волновалась! Увы, ничего этого девушке рассказывать не пришлось – она все позабыла, увидев едва ковыляющего, искалеченного Анзу, несущего на спине четыре скрепленные паутиной, огромные клешни скорпиона. Для нее.

Смертоносцу пришлось самому готовить клешни, хотя за качество он бы не поручился – ведь сам-то он жареного никогда не ел. Все время, пока он был занят стряпней, Элоиз не переставала метаться вокруг. Она ругала паука, перевязывала какими-то тряпками давно уже не кровоточащие обрубки лап, а в промежутках без конца его целовала. Анза и сам в конце концов перестал понимать, провинился он или нет, и это несмотря на то, что все время слушал эмоции девушки. Но они слишком уж часто менялись.

К счастью, любимица восьмилапого и правда чересчур переволновалась, что обычно усиливало ее аппетит, а потому, когда аромат кушанья смешался с запахами степных трав, у костра наконец воцарились мир и покой. Солнце зашло, девушка хрустела пережаренным мясом, а паук вдруг поймал себя на том, что просто смотрит в костер. «Маленькая, завтра тебе нужно пойти к людям».

«Да… Если ты этого действительно хочешь. Хотя мне кажется, я должна позаботиться о тебе. Или даже… Ты не хочешь вернуться и вылечиться?» «Мне не нужно лечиться. Позаботиться о себе мне будет легче, чем о двоих».

«Береги себя… И не бросай там меня! Но я спала почти половину дня, ты можешь усыпить меня сейчас?» «Да. Только сперва доешь». «У меня будет интересный сон, Анза?» «Очень».

ГЛАВА 4

Несмотря на печальное происшествие с Класом, ночь в племени прошла празднично – ведь это была Первая Ночь Гусеницы. Люди веселились: охотники подбирались к женщинам, те задорно смеялись и позволяли многое, но не до конца, дети орали как полоумные и носились вокруг почти что без присмотра, и все ели, ели, без конца ели мясо. Так уж повелось, что в такие ночи ни Турн, ни даже Ма не настаивали на караулах, тишине, бдительности и даже раздельных ночевках.

Только четверо были нерадостны: двое старейшин, Клас да его брат. Но если первые хоть сколько-нибудь отвлекались от своей тревоги на исполнение прямых обязанностей, а сам потерпевший пребывал в состоянии глубокого шока, то Эль чувствовал себя абсолютно неприкаянным. Помочь братишке он никак не мог, а самое главное – совершенно не понимал, чем? Вот если бы на того напала сороконожка, даже если бы его кто-то укусил – тогда другое дело. И от не в меру задиристых охотников доводилось ему защищать Класа, который со своей задумчивостью представлял удобную мишень для всяких дурацких выходок, и в общении с девушками, особенно с такой, как Сойла, охотник мог помочь своими, пусть и не тонкими, но всегда готовыми шутками, но теперь… Эль ел мясо Гусеницы наравне со всеми, и живот его выпятился преизрядно – однако хороший аппетит в этот раз вовсе не означал хорошего настроения.

Только один раз за всю ночь он немного отвлекся от довольно непривычного для него занятия – размышлений. Бессмысленно передвигаясь между соплеменников, он вдруг наткнулся на Сойлу, уж слишком близко беседующую с Дагом, охотником примерно в два раза старше Класа. Элю трудно было бы объяснить, зачем и почему он отвесил девушке нешуточную оплеуху, а потом повалил на землю ошалевшего от неожиданности соплеменника и надавал ему тумаков. Только удивление Дага, парня крепкого и даже слывущего силачом, спасло Эля от ответной трепки, но оскорбленный вскоре совсем забылся, вовлеченный в интереснейший разговор с Тиной, единственной темноволосой женщиной в племени.

Если бы Эль больше смотрел по сторонам, он мог бы заметить, что Ма не спускает с него глаз, и что Тина рядом с Дагом появилась неспроста. В то же самое время старейшина женской цепи успела и обласкать униженную Сойлу, и сделать знак Турну проследить за ее отношениями с Дагом чуть в стороне, и послать ребенка проверить, что поделывает Клас.

Мальчик-разведчик, малыш лет шести, очень скоро приковылял обратно с сообщением, что с Класом все пока в порядке. Бедняга Стэфи, единственное дитя Тины, унаследовавшее от матери черные волосы, от рождения имел травму голеностопа и не мог ходить нормально. Таких детей Пожирательницы Гусениц не принимали в племя, оставляя их в Степи, но когда изголодавшаяся, обессиленная, потерявшая в схватке с шатровиком мужа Тина догнала женскую цепь, Ма то ли не заметила, то ли сделала вид, что не заметила недостатка мальчика. Так малыш получил имя Стэф и, как ни странно, исхитрялся пока успевать за соплеменниками на самых тяжелых переходах. – Что он делает, Стэфи? – Спит, Ма. Я подкрался и послушал его дыхание. – Не подходи больше к нему так близко, малыш. Он теперь опаснее сороконожки.

– Клас? – разинул рот мальчишка, на мгновение перестав жевать. – Он же добрый! Это потому, что он такой задумчивый?

– Это потому, – погладила его по голове Ма, – что своей задумчивостью он накликал на себя беду. В голове бедняги поселился кто-то, кто говорит не на нашем языке. Поверь мне, Стэфи, он опасен.

– Он играл со мной больше других и помогал, когда был с нами… И защищал… – загрустил мальчик. – Без него у нас так скучно стало, а выходит, он теперь как зверь… – Опаснее зверя, Ма сказала: опаснее зверя! – старуха чувствительно постучала его по затылку только что ласкавшей рукой. – И нечего тут думать, ты слышишь?..

***

Элоиз спала, снова укутанная в паутину, чуть покачиваясь под нежным дуновением прохладного ночного ветерка, и видела необычные сны. Ей снились города без пауков, зато заполненные странными железными существами на колесах. Огромное количество людей сновали по улицам, забирались в колесных чудовищ, куда-то мчались и снова выпрыгивали на свободу.

Девушка стояла возле очень высокого здания и не понимала, как она сюда попала. Внезапно ее охватил жуткий страх – ей показалось, что позади нее стоит огромное мохнатое чудовище с восемью лапами, множеством глаз, отвратительным отвислым брюхом и ужасными, ядовитыми клыками. Элоиз, едва сдерживая крик ужаса, обернулась – и облегченно вздохнула. Никакого чудовища нет, это всего лишь Анза. – Что происходит? Как мы сюда попали?

– Неважно, как, – во сне паук говорил приятным баритоном и совсем по-человечески шевелил ртом. – Нужно, чтобы ты немного пообщалась с людьми, ведь утром тебе предстоит пойти к ним. – Но я много общалась с людьми, Анза! – рассмеялась Элоиз, тряхнув роскошными волосами. – Я встречалась и разговаривала с ними каждый день! Я даже спала с мужчиной несколько раз – ты забыл?

– Это не то, маленькая. Ты общалась с людьми города смертоносцев, а теперь тебе предстоит встреча с совершенно дикими экземплярами. Таких ты здесь видишь целый город, для них я всего лишь паук – крохотное насекомое, только выросшее до невероятных размеров.

– Паук – крохотное насекомое? – ахнула девушка. – Так кого же они считают крупным насекомым? Может быть, у них тут муравьи размером с этот дом? – Присядь и посмотри внимательно – там, среди этой короткой травки.

Элоиз присела и присмотрелась, как просил Анза. Не сразу до нее дошел смысл увиденного, но, когда это случилось, силы покинули девушку. Почему-то не странно одетые люди и не железные чудища – то живые, а то, вроде бы, и нет, – а именно крохотные муравьи заставили ее с размаху сесть прямо под ноги пауку. – Не тревожься, маленькая, это лишь сон. И маленькие насекомые в нем – вовсе не главное.

***

Может быть, Клас и правда спал некоторое время. А может, превращался в траву или улетал на далекие звезды – сам он определить не мог. Когда охотник – или уже не охотник – очнулся, веселье в племени несколько поутихло. Дети, как менее выносливые, большей частью уже спали, часть женщин и охотников – тоже.

Клас поднялся на ноги и увидел Ма, отошедшую чуть в сторону нарвать в свете звезд какой-то, одной ей ведомой травы. Наверное, случек этой ночью больше не предвидится, иначе старуха обязательно была бы в гуще событий – она считала это очень важным.

Широко стелящийся по равнине запах жареного мяса разбудил в юноше голод, и он нерешительно двинулся к костру. Сойла, увидевшая его первой, пошла навстречу, неся в руках палку с нанизанными на нее кусочками кушанья. Клас видел лишь силуэт девушки на фоне яркого огня, но ошибиться не мог. Две удивительно плавных линии, от плеч до ступней… Воспользоваться отсутствием Ма? Отчего-то он твердо знал, что в присутствии старой надсмотрщицы обречен на неудачу.

Девушка стала говорить ему что-то, такое родное, но совершенно непонятное… Боль обожгла молодое сердце: если не сегодня, не сейчас – то, наверное, уже никогда. Бывший охотник обнял Сойлу за плечи, и так они и стояли: она держала еду, а он – все самое дорогое в уходящей жизни.

– Девочка, вернись к костру! – неугомонная Ма была уже здесь, за спиной Класа. – Отдай-ка мне мясо.

– Неужели он совсем ничего теперь не понимает? – не спешила уйти Сойла. – Пойдем к костру, парень! Пойдем со мной! – Она сопроводила приглашение жестами. – Ты что, не слышала меня? Убирайся! – Ма решительно сбросила с плеч девушки руки Класа. Сойла так и не сдвинулась с места, оставшись стоять с кушаньем в руках, но старуха решительно стала отталкивать Класа в сторону.

– Сойла, – только и сказал он, и этого хватило, чтобы решившаяся на что-то девушка вдруг шагнула вперед и схватила Ма за седые волосы.

К несчастью, они были уже не одни: возникшие позади Сойлы две женщины потащили ее прочь, и в тот же миг на плечи Класа легли сильные руки присланных Турном охотников. Все, чего он достиг, пытаясь вырваться, – увидел, как уволокли прочь отчаянно царапающуюся Сойлу. Наверное, именно в этот миг юноша окончательно утратил связь с племенем, поняв всю глубину своей отверженности. «Изгой» – когда-то Турн пугал их с Элем этим словом за очередную проделку. Не успел Клас вспомнить о брате, как тут же услышал его тихий голос и повернулся – одним из крепко державших его охотников как раз и оказался Эль. От удивления и разочарования мышцы на миг расслабились, и опасного чужака повлекли в темноту, прочь от костра.

***

– А я-то было решил, что вам плохо стало, хе-хе! – лукаво улыбался старичок со странным украшением на глазах. – Вот, вообразил, что такая красавица нуждается в моей помощи, так сказать!

Элоиз оглянулась на Анзу в надежде получить подсказку, но его и след простыл. Она уже устала объяснять навязчивому помощнику, что с ней все в порядке, но он продолжал трогать ее за руки, оглядывать сверху донизу и бормотать всякую ерунду.

– Я просто гуляю, – через силу улыбнулась девушка, просто уже не зная, что сказать. -Смотрю на все.

– Так вы впервые в нашем городе?! – даже задрожал старикашка от восхищения. – Что же вы молчали? А я думаю, почему такая спортивная девушка едва под колеса не угодила? О какой такой любви замечталась, хе-хе? А вы просто смотрите, оказывается! Так пойдемте же, я вам все покажу!

Назойливый горожанин тут же вцепился Элоиз в обнаженное плечо своими холодными лапками и повел ее по улице. При этом он противно перебирал по ее коже подрагивающими пальцами, но девушка не решалась стряхнуть эту жадную руку. Где же Анза? – Вот! Это проспект Власти, главная, так сказать, артерия! Хотите в музей?

– Не хочу. – Элоиз еще раз оглянулась и, опять не заметив приятеля, послала ему сильный сердитый сигнал. – Давайте лучше присядем куда-нибудь, на меня все оглядываются. Это из-за одежды?

– Из-за одежды, да… Но скорее, сокровище мое, из-за вашей неземной красоты! – Старичок чуть потоптался и решительно двинулся за угол, потащив с собой и жертву. – Тут у нас лавочка,

– кажется, была… Лишь бы не замусорили… А может, ко мне домой пройдем, сударыня? Я тут недалеко совсем, буквально три остановочки!

– Не стоит, – ответила Элоиз уже откровенно грубовато. Ей стало мерзко, очень хотелось избавиться и от надоедливого противного провожатого, и от людей, и от их душного города.

– Так, значит, на лавочку! – тут же согласился обладатель холодных рук с противными пальцами и шумно втянул слюну. Мерзко. – Вот, присаживайтесь, тут крошки, так я смахну, не бойтесь, не испачкаетесь… – Я не боюсь.

Они присели на сделанную из железа и дерева низкую скамью, причем на оказавшиеся выставленными вперед и вверх оголенные колени Элоиз тут же уставились не только старикашка, но и сидевшие напротив, на точно таком же сооружении, молодые мужчины. – Загарчик у вас… скажу вам… ослепительный… Отдыхали? «Я здесь, маленькая».

Элоиз едва не вскрикнула – между грудью и поддерживающей ее под туникой лентой что-то щекотно копошилось. «Где?!» «Там, где ты думаешь. Это мир маленьких насекомых. Теперь попроси его достать».

Старичок продолжал без умолку болтать какую-то чушь, молодые люди тоже, похоже, уже обратились к ней с каким-то вопросом. Что задумал Анза? Старик не причинит ему, такому крошечному, вреда? «Не бойся».

– Мне что-то мешает вот здесь, вы не посмотрите? – Девушка качнулась к старику, оттянув тунику на груди. Тот замер на полуслове, потом медленно посмотрел вниз и застыл. – Что-то мешает, щекотно.

– Эээ… – Глазное украшение вдруг сорвалось у старичка с носа и упало в вырез ее одежды. -Простите!.. – Элоиз вскрикнула больше от испуга за Анзу. – Я сейчас… Сейчас все достану!..

Девушка почувствовала на груди каплю и поморщилась – слюни старик все же не удержал. Мужчины по соседству что-то крикнули, но тут же затихли, потому что счастливец наконец решился, осторожно опустил руку в вырез, достал очки и покрепче утвердил их на месте. -Еще?.. – Я же сказала, там что-то мешает, щекотно! – почти выкрикнула взбешенная Элоиз.

– Да, да, сейчас! – Старик не замечал даже, что возле них уже стояла группа гыгыкающих зрителей.

Узкая холодная ладонь медленно просунулась меж грудей вниз, и снова упала противная капля. «Да что за идиот, у него же рот не закрывается!» – Да, там… Что-то… Ох, шутница!.. Сейчас, простите, тесно у вас там… Сейчас, уже достаю! Элоиз пришлось самой развести предметы вожделения собравшейся публики в стороны, чтобы старик смог наконец вытащить дрожащую, сложенную ковшиком руку. Вытащить и страшно закричать.

Анза действительно был просто крохотным – весь поместился на ладони, только лапы ему пришлось подобрать.

Когда ополоумевший от ужаса искатель приключений бешено затряс рукой, девушка хотела уже схватить и отнять у него ставшего таким маленьким и беззащитным друга, но не успела – паук взлетел в воздух и приземлился на голову одному из стоящих рядом парней. Второй истошный вопль сотряс воздух.

– Осторожно! – не выдержала Элоиз, когда Анза, отбрасываемый руками, заметался среди толпы, цепляясь то за одного человека, то за другого. – Вы его пораните!

Но ее никто не слушал. Наконец Анза упал на твердое покрытие улицы и побежал прочь на своих крохотных лапках, а вокруг него так и мелькала тяжелая человеческая обувь. Паук пытался просто спастись, а люди хотели его растоптать! Элоиз бросилась на помощь, толкая собравшихся и ударяясь о выставленные локти мужчин, упала, сильно ударившись коленом, и только тогда смогла подставить Анзе ладони.

– Брось! – заорал ей какой-то раскрасневшийся мужчина с выпученными глазами. – Брось эту гадость сейчас же, дура, брось!!! Случайный взгляд девушки упал на скамейку, где в неестественной позе, с уставившимися в небо немигающими глазами, застыло тело старика. «Пора просыпаться, маленькая».

***

В рот набилась трава, смешалась там с кровью. Клас осторожно открыл глаза, повернул голову, чтобы чуть расслабить затекшую шею. Рядом тут же раздался голос Эля: брат о чем-то его спросил. – Я не понимаю! Не понимаю тебя! Голос стал глуше, как бы даже виноватым, но не замолчал.

– Что ты хочешь мне сказать? Что ты можешь мне сказать? Вы все говорите на чужом языке… Вы куда-то ушли и бросили меня, даже ты…

Сильный рывок развернул Класа лицом к Элю, и по лицу брата бывший охотник понял, что теперь был услышан. Веснушчатый весельчак побагровел и выглядел страшно. Ему явно хотелось кричать, но он смог себя пересилить и отвернулся.

Клас приподнялся и неожиданно для самого себя прижался лицом к широкой спине брата. Она чуть подрагивала, и это было жутко, жутко и непривычно. Юноша почувствовал, что его ноги связаны и сразу осознал, как болят совсем недавно развязанные руки. – Эль, это ты меня развязал?.. А где же остальные?..

Рыдающий повернул к нему мокрое лицо, и Клас подкрепил свои слова вопросительными жестами.

Старший брат кивнул, потом махнул рукой в сторону, туда, где поблескивал огонь и нестройно шумели сытые соплеменники.

– Они оставили нас одних?.. Странно. Эль тяжело вздохнул и принялся разрезать путы на ногах пленника. Когда Класа схватили и поволокли прочь, Турн прогнал его обратно к костру, и у охотника хватило выдержки изобразить покорность. Под бдительными взорами Ма и старейшины мужской цепи, вскоре вернувшегося, Элю пришлось есть, смеяться, петь и даже шутить, но странное ощущение обреченности на свободу от этих людей помогло делать это естественно. Через некоторое время удалось довольно удачно изобразить усталость – тогда охотник отошел от костра и приготовил себе обычное спальное место, где, скрытый травой, он терпеливо выждал, пока все заснут. Потом осторожно отполз в темноту и отправился искать брата.

Это было нетрудно, Класа унесли недалеко, к тому же он сопел разбитым носом на всю Степь. Эль помнил много драк среди Пожирателей Гусениц – все они, конечно, случались после удачной охоты. Но никогда Турн сам не приказывал связать и избить кого-либо. Иногда вожак рассказывал о событиях, дошедших до него в пересказах других стариков, – о других племенах, о борьбе за охотничьи угодья, даже об убийствах…

Эль никогда всерьез не задумывался о таких вещах. Убийство человека из другого племени казалось ему таким же обычным делом, как и убийство хищника. Ведь другие люди, чужаки, должны и выглядеть как-то иначе, и вести себя не так, да и вообще никто никогда их не видел. Может быть, их, других, и вовсе не существует! Но Клас существовал – более того, он был единственным родным человеком, да еще таким, с которым можно было говорить обо всем, даже о недалекости Ма и Турна. А уж сам-то брат с удовольствием поговорил бы и о вещах посерьезнее – правда, этого Эль ему не позволял. Небо лучше не трогать.

Теперь с Класом что-то случилось, что-то такое, отчего племя перестало считать его своим. Наверное, для других он в самом деле стал чужаком, ведь они совсем перестали его понимать. Все, кроме Эля, который по-прежнему видел перед собой брата, изменившегося, больного, но брата. Младшего, который теперь более всего нуждался в его защите.

– Мы должны уйти. Ты и я, – подкрепил свои слова Эль энергичным тычками себе и брату в грудь. – Оставаться нельзя. Ма хочет, чтобы Турн тебя убил. – Ма?.. – глаза Класа выражали не непонимание, а скорее страх понять. – Ма?.. Турн?..

– Идти! – Старший брат уже встал и затопал ногами. Какая-то потревоженная мелочь в траве зашуршала прочь. – Идти… – повторил Клас и догадался. – Нельзя! Погибнем! Это же Степь! – Наконец он – вспомнил выученное слово, обозначавшее то ли мясо, то ли пищу, и назвал его, тоже тыкая себе и брату в грудь. – Мы погибнем в Степи, двое – это просто добыча!

В ответ Эль снова назвал Турна и замахнулся на Класа копьем. Некоторое время они стояли, молча глядя друг на друга, потом младший брат обнял старшего и забрал у него копье.

– Эль!.. – и он показал рукой в сторону костра. – Один хочешь идти?.. Правильно Ма говорила, что тебе еще в детстве в голову личинка заползла… Все там подъела, подчистую. – Эль немного устал, разговор двух глухих заставлял его напрягаться. – Копье тогда оставь, хорошая вещь, зачем выбрасывать… Дурак. Все, идем.

Он повернулся и решительно зашагал в Степь не разбирая дороги, да это и трудно было бы сделать в темноте. Класу оставалось только позавидовать смелости старшего брата и побежать за ним, высоко задирая ноги. Позади, у костра, кто-то затянул старую песню о девушке-охотнице, но перепутал слова, раздался взрыв смеха… И тут на всех накатился Гнев с Неба, подобный волне невидимого огня.

***

«Пора идти, маленькая». – Дело ведь не в том, что для них восьмилапые – крохотные насекомые, так? Элоиз стояла возле шатра, запрокинув голову. Какие яркие, огромные звезды…

«Не в этом. Мы отвратительны для большинства людей. Это чувство лежит глубоко в их природе. Было нужно, чтобы ты это поняла и приняла». – Ты ведь не думаешь, что стал противен мне?.. – Девушка обернулась и посмотрела на Анзу. «Надеюсь, что нет. Но ты идешь к людям и должна быть человеком, а не пауком». – Это гадко, как они себя вели… Как тебе все это удалось?

«Я долго трудился. Кое-что получилось. Хотя их города и машины были не совсем такими. Пора идти. Забирайся на спину». – У тебя еще не затянулись раны… Я смогу дойти сама. «Ночью трава полна опасностей. Я смогу донести тебя».

– Где они, далеко?.. Мы не можем подождать до утра? – Элоиз взъерошила волосы, нахмурилась. Какие-то смутные предчувствия мучили ее.

«Мы на пути миграции одного из племен. Видимо, их охота была удачна, и они остановились где-то неподалеку. Я слышал странный по силе сигнал примерно в одном дневном переходе отсюда. Человеческом переходе. Недавно импульс повторился». – Анза, я боюсь…

«Ты могла бы не говорить мне об этом, маленькая. Мы пойдем и посмотрим. Ты выйдешь к людям, только если это будет безопасно. Возможно, на них напал патруль. Тогда мои планы будут разрушены».

– Почему? Что сделает с ними патруль? – Девушка не произнесла вслух последней мысли: «Их съедят?..»

«Патруль отберет лучших и отправит к городу. Остальные… погибнут. У них все равно нет шансов выжить – люди в Степи вымирают. Глупо терять лучших из них».

Элоиз промолчала, задумчиво проведя пальцем по клыку восьмилапого. «Прости. Ты видела: эти люди не такие, как ты». – Они, как тот… Как Крафф…

«Нет. Крафф знаком с пауками. Он всего лишь боролся за власть для своего вида. Дикие люди не таковы. Ненависть к паукам спит в них».

– Они не знают о вас? – искренне удивилась Элоиз, для которой существование восьмилапых было так же естественно, как людей.

«Они потомки бежавших. Они постарались забыть и забыли. Я говорил в городе с людьми Степи. Проиграв битву, побежденные ушли и забыли о поражении. Теперь они вымирают – это наказание за убитую память». – Зачем они тебе, Анза?

«С последними из этих людей можно попробовать начать заново, иначе. Чтобы не было таких, как Крафф.»

– Все это так сложно… Но в твоем сердце добро, я его слышу… – Девушка закрыла глаза и прижалась к пауку. – И еще я слышу, как болят твои лапы, как ноет клык… И как ты спешишь… У меня никого нет, кроме тебя. Обещай, что ты меня не предашь. «Обещаю, маленькая. Забирайся. Мы поговорим еще в пути». Элоиз осторожно залезла на спину восьмилапого, опираясь на услужливо подставленную мохнатую лапу. Паук немного постоял на месте, как бы примериваясь к новому распределению веса на шесть оставшихся конечностей, затем чуть наклонился вперед и быстро побежал через ночную Степь.

***

Клас закричал и удивился, как долго длится его крик, какой длинный звук могут извлечь из себя его легкие и горло. Наконец воздух кончился, и тут юноша крепко зажал себе рот дрожащими руками, заставил себя дышать через нос, принудив замолчать. Тут же он услышал рядом с собой мощный, однотонный рев – это кричал Эль. Можно было разобрать и разноголосый ор от костра.

Гнев с Неба жег сердце, леденил кровь, и от этого в жилах бушевал пар ужаса, вырываясь через голосовые связки бессмысленным криком, парализуя мозг Пожирателей Гусениц, и без того не слишком склонный к работе.

Повинуясь внезапному импульсу, Клас ударил брата прямо в кричащий рот. Эль повалился навзничь, продолжая кричать, но тут же закашлялся, поперхнулся кровью, выгнулся дугой, тяжело перевернулся и замолчал, вжался в траву. Изгой ослабил дрожащие ноги, упал на колени и постарался разобрать происходящее у костра, все так же зажимая себе губы. Стало чуть легче.

Гнев с Неба приходил к племени и раньше – старики передавали предание об этом из уст в уста от поколения к поколению. Оставаясь реальной, опасность размылась, приобретя расплывчатые формы страшной сказки. Люди свято соблюдали принятые предками обычаи: ходить отдельными цепями, спать на расстоянии друг от друга, не позволять приближаться беременным женщинам – но послабления наступали одно за другим. Детская цепь слилась с женской, шалашики на ночь сооружались все ближе… И уж совсем без мер предосторожности обходился праздник Гусеницы. Не должны были боги являться после столь удачной охоты!.. И вот теперь оказалось, что это правило придумали сами люди.

Клас видел метавшихся у костра соплеменников, хоть и бывших, но по-прежнему родных, многие пытались отползти прочь, но мало кто смог заставить себя замолчать. А ведь это только первый шаг – боги слышат не крик человеческий, а ужас перед ними. Что же стало с теми, кто уже отошел ко сну, укрывшись в темноте Степи?.. Никто не мог уйти достаточно далеко, чтобы не быть разбуженным криками.

Юноша попробовал прислушаться к иным звукам, идущим не со стороны костра, и ему это сразу удалось. Орали охотники справа от Класа, визг женской цепи слышался откуда-то из-за костра. Ненароком глаза выхватили фигуру Ма – старуха, пошатываясь, пробежала мимо огня. Кажется, она зажимала рот руками… Нет, одной рукой, второй волокла кого-то. Стэфи? Клас вспомнил несколько точек, проплывавших накануне в небе, – значит, они не привиделись ему. Может, он должен был поднять тревогу? Но как? Соплеменники перестали его понимать. Они изгнали его. Они хотели его убить.