Текст книги "Тридцать лет под землей"

Автор книги: Норбер Кастере

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Но как интересно было бы узнать, что чувствовал и думал мальчик Эдуард-Альфред (так звали будущего знаменитого спелеолога. – Ред.) в день своего подземного крещения, стоя перед узкой щелью в пещере Гаргас – редкой, а может быть, и единственной в его жизни, перед которой он отступил.

Слава грота Гаргас не давала спать одному из местных крестьян, и он вбил себе в голову мысль использовать с выгодой для себя грот Тибиран, находящийся на пути к пещере Гаргас, но ближе к деревне. Вот этот-то «третий» человек и пришел в один прекрасный день (тому скоро будет сто лет) к входу в пещеру Тибиран. Зажег свечку, проник в пещеру, запасшись лопатой и киркой, и начал вырубать ступеньки сверху донизу крутого и скользкого склона. Затем загородил вход стенкой, проделал в ней дверь, повесил на дверь замок и стал ждать визитеров.

Деревенские дети, прельщенные вознаграждением и припугнутые новым предпринимателем Тибирана, стали приводить туристов, прибывающих для осмотра пещеры Гаргас, в Тибиран! Конкуренция незаконная и малозавидная; мошенничество было грубым, так как пещера представляла мало привлекательного. После горячих споров и протестов хранителя пещеры Гаргас беззастенчивый «владелец» грота Тибиран должен был отказаться от своего неудачного предприятия, от которого не сохранилось ничего, кроме полуразвалившейся загородки и постепенно зарастающих мохом и осыпающихся внутренних ступенек.

В 1880 г. грот осветился опять, правда очень ненадолго. Палеонтолог и археолог Феликс Реньо, успешно раскапывавший пещеру Гаргас и вынувший из почвы пещеры, и особенно со дна знаменитого «каменного мешка», целые скелеты медведей, львов, гиен и волков, попробовал с отрядом землекопов производить раскопки в гроте Тибиран, но далеко не с таким же успехом, как в Гаргасе.

* * *

В 1920 г. один молодой человек бродил в чаще леса вблизи грота Тибиран, отыскивая в него вход.

Среди высоких деревьев теснились кусты ежевики и гигантские самшиты. Тропинка, приводившая к гроту, уже давно исчезла, и молодой спелеолог долго блуждал во всех направлениях. Но у него был навык к такого рода поискам, и в конце концов он все-таки нашел отверстие пещеры; опустил около него свой горный ранец, встал на колени, как некогда мадленский предок и галло-римский раб, и зажег ацетиленовую лампу. Он впервые собирался проникнуть в этот грот.

Тридцать лет спустя, в момент когда пишутся эти строки, он опять собирается войти в пещеру Тибиран.

_____

За этот тридцатилетний промежуток я часто посещал этот грот. Во время первых вторжений пришлось остановиться перед двумя вертикальными естественными шахтами, но я не дал себе покоя, пока их не исследовал. На дне одного из колодцев течет подземный ручей под очень низким потолком, и я не помню, чтобы мне где-нибудь еще приходилось с таким трудом ползать по затопленному ходу.

Голый, как земляной червь, извиваясь в воде и вязкой грязи, как пресмыкающееся, я довел свое обследование до пределов возможного, так и не проследив подземного течения воды на всем его протяжении.

Это происходило до 1923 г., то есть до моего открытия стенных гравировок и доисторической лепки в соседней пещере Монтеспан. Открытие навело меня на мысль, что и другие пещеры этого района могут содержать рисунки. Поэтому я часто навещал грот Тибиран и тщательно осматривал его каменные стены, но, увы, безрезультатно.

Затем с 1936 г., когда я начал кольцевание летучих мышей, грот Тибиран видел меня чаще, чем когда-либо, потому что зимой в нем поселяется колония летучих мышей подковоносов, я их изучаю и из года в год веду им счет.

_{Карта главных открытий}

Этот грот небольших размеров и легко доступен, поэтому я часто брал с собой своих детей и их маленьких друзей. Некоторые из этих экскурсий стали легендарными, как, например, во время нашей охоты на филина.

В тот день я взял с собой сына Рауля, которому было тогда около одиннадцати лет, и нескольких его товарищей, детей того же возраста. В экспедиции участвовала также собака (пиренейская овчарка) Карнера; собаку я брал с собой для того, чтобы она ловила мне летучих мышей для кольцевания.

Я знал, что недалеко от входа в каменной стене пещеры есть углубление, в котором жил филин; часто, придя днем, когда птица спала, я ее спугивал, и она всегда бесшумно улетала.

Собрав на этот раз детей, мне захотелось их позабавить, организовав «охоту» на филина.

Участие мальчиков в охоте ограничивалось только тем, чтобы ждать, пока я доберусь до норы и выну из нее филина. Я запасся большим холщовым мешком, обычно предназначавшимся для пойманных летучих мышей, и стал взбираться по склону. Но только что я начал восхождение, как филин распустил большие крылья, вылетел из гнезда и пронесся над головами взволнованных мальчиков, в один голос закричавших: «Вот он! Улетел, улетел!»

Но я обернулся приложив палец к губам, вполголоса предостерег детей: «Тише, не шумите! Это самка улетела, но самец – он гораздо больше, огромный! – вылетает только ночью, и я его постараюсь поймать».

В абсолютной драматической тишине я взбираюсь, ползу, за мной также карабкается Карнера, и вот я уже шарю в норе.

Через несколько мгновений мальчики, поднявшие носы кверху и дрожавшие от волнения, внезапно слышат ужасные крики вдруг разбуженного филина; они также слышат яростное хлопание крыльев и мои энергичные возгласы: «Возьми его! Кусай! Куси!» – и как ответ на них злобный лай Карнеры. Борьба, «жаркая и ужасная», продолжается с таким ожесточением, что пораженные юные зрители видят, как из пещеры вылетает облако пыли…

Наконец, я появляюсь перед ними с растрепанными волосами и таща мешок, в котором трепыхается не без труда пойманный филин.

– Вот он, здесь – говорю я, задыхаясь. – Никогда не видел филина таких размеров! К счастью, я его застиг спящим, а то бы он мне выцарапал глаза!

Говоря это, я неловко роняю мешок на склон, по которому начал спускаться. Мешок, весь в движении от яростных толчков птицы, катится вниз.

– Скорей закройте мешок! – кричу я. – Если филину удастся выбраться – он улетит!

Мальчики, толкаясь, выстраиваются широким кругом вокруг продолжающего вертеться и шевелиться мешка, но вдруг узнику удается высвободиться, и на свет появляется радостно фыркающая и виляющая хвостом Карнера: верному псу история, по-видимому, показалась очень веселой! Это он позволил мне разыграть из себя героя и симулировать схватку один на один с «огромным самцом, вылетающим только ночью».

Чтобы иллюзия была полной, я кричал по-совиному и размахивал мешком в подражание машущим крыльям птицы. На мои крики: «Возьми! Куси!»– собака подавала голос. И, наконец, чтобы усилить впечатление, я бросал в сторону выхода полные пригоршни пыли. В общем, сцена получилась правдивой и динамичной!

Эта «охота» происходила 6 февраля 1938 г. Если этот день так запечатлелся в памяти, то потому, что он отмечен еще одной памятной вехой.

Вернувшись с «охоты», когда я забавлялся, мистифицируя детвору, я нашел свой дом в большом смятении, и через двадцать минут родилась девочка, названная Раймондой.

Того же 6 февраля 1938 г. (я ничего не выдумываю, а кроме того, мои слова подтверждаются регистратурой Музея естественной истории в Париже) после сеанса ловли летучих мышей, последовавшего за охотой на филина, я окольцевал около тридцати подковоносов, и одному из них суждено было оказаться героем необыкновенного приключения.

Действительно, 6 марта следующего года эта летучая мышь была поймана в деревне Эсканекраб (Верхняя Гаронна), то есть в расстоянии 40 километров птичьим полетом к северу от грота Тибиран.

Один каменщик, по имени Бонмезон, нашел ее в трещине стены мэрии, которую он поправлял. Заметив, что животное носило прикрепленное к крылу алюминиевое колечко, он его снял и прочел «Музей, Париж Н. 149».

Бонмезон выпустил животное и написал в Париж, что поймал летучую мышь, удравшую из музея. Это позволило Службе кольцевания отыскать запись в реестре и установить, что летучая мышь была окольцована мною 6 февраля 1938 г.

А 24 января 1944 г., производя свою обычную ежегодную ловлю в Тибиране, я нашел среди пойманных мышей подковоноса Н. 149, вернувшегося из Эсканекраба.

Но самое интересное, что 5 апреля 1944 г. тот же каменщик, на этот раз работавший в церкви того же селения, опять нашел подковоноса Н. 149. Но, увы, на этот раз животное было мертво, и мосье Бонмезон (с которым я был в постоянном контакте после его первой находки) прислал мне в подтверждение колечко. Отсюда видно, что маленькое животное циркулировало между гротом Тибиран, где оно проводило зиму, и своей летней резиденцией – селением Эсканекраб. После нескольких месяцев зимней летаргической спячки в темноте пещеры оно в теплый сезон избирало своим жилищем то мэрию, то церковь! Каким образом без метода кольцевания можно было бы что-нибудь узнать о жизни летучей мыши? Нужно признать, что благодаря совпадению, граничащему почти с чудом, одному и тому же человеку и через промежуток в несколько лет случилось найти одного и того же окольцованного индивидуума.

* * *

Глава об «историях», связанных с гротом Тибиран, далеко не оканчивается только что рассказанной.

Так велико очарование пещер для того, кто знаком с ними, и так велика власть этого очарования, складывающегося из массы впечатлений и воспоминаний. И если уже мы принялись рассказывать истории, то почему бы не рассказать еще одну, сводящуюся, правда, только к детскому замечанию.

В одно из незабываемых посещений грота Тибиран я взял с собой свою маленькую четырехлетнюю дочку Мари. Мы приехали на велосипеде – девочка сидела на багажнике – и привезли с собой завтрак и все что нужно для надевания колечек на крылья летучих мышей (сачок из материи и стержень с нанизанными на нем кольцами). Нам нужно было охотиться не только в Тибиране, но также и в соседних гротах Гаргас и Тиньяхюст.

Для Мари это было первое посещение грота – ее «пещерное крещение», откладывавшееся несколько раз в силу разных обстоятельств (это было в 1944 г., во время германской оккупации). Оставив велосипед и пройдя лугами и лесом, мы близко подошли к пещере, замаскированной большими деревьями. Перед входом в пещеру рос большой дуб, недавно разбитый молнией. Я часто под ним завтракал и хорошо знал это прекрасное дерево; сейчас ствол его был расщеплен, а огромные ветвистые сучья, перепутавшись, висели до земли. Смертельно раненное дерево наглядно говорило о том, какой силы иногда достигают удары молнии. Но меня больше всего поразило, что дерево было как раз против входа в пещеру. Это было хорошим материалом для моего давно начатого исследования о частоте попадания молнии вблизи гротов и пропастей.

Я размышлял, девочка, по-видимому, тоже о чем-то думала, и, прервав мою задумчивость, она взяла меня за руку и поделилась со мной плодом своих размышлений: «Я думаю, папа, что это ты уж не поправишь!» Тут, перед убитым молнией деревом, моя четырехлетняя дочка, до сих пор полная веры в мое всемогущество, пришла к заключению, что папа не все может!

Через несколько минут мы были в глубине грота, где я констатировал, что колония подковоносов, состоявшая приблизительно из 60 индивидуумов, глубоко спала в своем обычном месте, то есть там, где свод был на высоте 6–7 метров. Чтобы Довить летучих мышей, я надевал сачок на конец длинного шеста, который всегда оставляю в пещере. По палка так прогнила от сырости, что пользоваться ею оказалось невозможным. Нужно было выйти из. грота и вырезать в лесу новый шест, и я воспользовался случаем, чтобы испытать свою дочь и дать ей настоящее подземное крещение. Объяснил ей как самую обыкновенную вещь, что она останется одна в гроте и будет ждать моего возвращения с новой палкой; наказал ей не трогать ацетиленовую лампу, стоявшую на земле, и не подходить к краю бывшей в нескольких шагах пропасти. Чтобы чем-нибудь занять девочку, посоветовал ей делать из глины шарики и сделать их побольше, а чтобы ее немного подзадорить, сказал, что никто из ее братьев и сестер в ее возрасте никогда не оставался один в пещере. И не торопясь ушел.

Ребенок в первый раз был под землей, и испытание было тяжелым, но ей никогда не говорили ни о волках, ни о буке, ни о прочих подобных глупостях, и я всегда старался приучать детей к темноте. Короче говоря, я вышел из грота, срезал длинный каштановый прут и после приблизительно десятиминутного отсутствия вернулся не спеша, как будто все было так, как и должно быть. Испытание оказалось успешным, девочка не испугалась, хотя впечатление, наверное, было сильным. Но мне удалось убедить ее, что бояться нечего, и она в это глубоко поверила. Я ее нашел присевшей на корточки в том месте, где ее оставил, но к трем глиняным шарикам, скатанным мною, не прибавилось ни одного. Очевидно, она все-таки не чувствовала себя настолько легко, чтобы забавляться, и, пока ручки оставались праздными, воображение работало. Впрочем, при моем приближении она поднялась и поделилась со мной немного дрожащим голоском:

– А я слышала летучих мышек.

– Ты меня удивляешь, они крепко спят в это время года, ты, наверное, ошиблась.

– Нет, я слышала летучих мышей, все время слышала!

– А как они делали?

– Они делали «так, так, так, так…»

И я в свою очередь в тишине услышал «так, так» упрямой торопливой капли воды, падавшей со свода в маленькую лужицу.

Я подвел девочку к лужице, объяснил ей ее ошибку, и мы сразу принялись ловить летучих мышей, на этот раз действительно кричавших и пищавших, к великому удовольствию моей маленькой спутницы. Испытание на храбрость и наглядный урок познания природы были полезны ребенку, и девочка об этом дне никогда не забывала.

* * *

Незадолго до этого грот Тибиран оказался свидетелем ужасного приключения; героями его были маленькие мальчики, по правде сказать не очень героические, но надо также признать, что и обстоятельства были смягчающими.

В августе 1941 г. ляперринский отряд французских скаутов города Сен-Годенс (Верхняя Гаронна) стоял лагерем на берегу реки Нест, недалеко от знаменитого грота Гаргас.

Однажды, выступая из лагеря, отдельные звенья отряда получили распоряжение рассеяться в разных направлениях с указанием не распечатывать до вечера конверты с секретной инструкцией, доверенной начальникам групп.

Группа «Ласточек» под руководством моего сына Рауля должна была идти в соседний лес, в направлении грота Гаргас. В сумерки скауты остановились в глубине леса, чтобы приготовить ужин; после ужина был вскрыт конверт и прочтен следующий приказ: «Звено «Ласточек» станет лагерем в гроте Тибиран и проведет в нем ночь».

Члены звена, мальчики двенадцати-тринадцати лет (за исключением его начальника возрастом четырнадцати лет), были испуганы такой программой. Провести ночь в пещере! Брр!.. Но мальчик или скаут, или он не скаут, и потом в компании бояться нечего.

Посыпались вопросы:

– Скажи, начальник, где этот грот?

– Большой он?

– В нем сыро?

И действительно, один только Н. 3. (начальник звена) знал пещеру. Вход в нее, скрытый неподалеку в густой чаще, представлял собой темный, очень романтичный портик.

Ужин был быстро окончен, и мальчики, оставив снаружи уже ненужные и только мешавшие палки, погрузились в грот Тибиран. «Погрузились» – это не просто образное выражение, потому что от самого входа почва действительно очень наклонная, грязная и скользкая, мальчики вязли в ней на всем спуске до круглого зала, где зиял довольно глубокий естественный колодец.

Обходя осторожно эту пропасть, «Ласточки» отыскивали место поровней и посуше, где бы можно было провести ночь. Вдруг, когда каждый в отдельности шарил в поисках удобного места, раздались восклицания. Водном углу, образующем нишу, двое скаутов нашли постель из совсем сухого папоротника, на которой лежали два шерстяных одеяла, старая бархатная куртка и пара тяжелых ботинок. Свечка, прикрепленная к выступу стены, окурки и разный мусор на земле красноречиво говорили, что какой-то человек выбрал своим жилищем грот, куда, очевидно, приходил ночевать. Куртка стала переходить из рук в руки, а когда дошла до начальника звена, до тот взял на себя инвентаризацию ее карманов. Один за другим на свет появились подозрительный носовой платок, большой охотничий нож, кошелек с мелкими монетами, жалкий грязный бумажник, а в нем только письмо, написанное на листке клетчатой бумаги из школьной тетрадки. При мигающем свете свечек Н. З. прочел изукрашенное орфографическими ошибками послание, и его довольно необычное содержание поразило и вместе с тем открыло глаза скаутам.

Автор письма сообщал какому-то своему приятелю, что он временно живет в гроте, вблизи лагеря скаутов, где ему уже удалось украсть два велосипеда, одеяла и разные продукты. Вор заканчивал свое письмо предложением присоединиться к нему и провести планомерную «стрижку» лагеря.

Как и следовало ожидать, чтение произвело сенсацию. У бойскаутов действительно были украдены упомянутые в письме вещи, и вот благодаря счастливой случайности они обнаружили место, где скрывался вор.

Мальчики пришли в волнение, все заговорили разом, каждый давал советы… Но все были за то, чтобы очистить грот, пока бандит не вернулся туда спать, так как время уже было позднее, и пойти предупредить жандарма. Уже некоторые стали собирать вещи, готовясь покинуть пещеру, когда раздался голос начальника звена. Размахивая только что распечатанным в лесу приказом, он напомнил беглецам, что распоряжение священно и что дисциплина и традиция – честь бойскаута и требуют точного и безоговорочного выполнения распоряжения. В нем сказано, что отряд должен провести ночь в гроте Тибиран, и ночь в гроте они проведут, никто не выйдет из него до утра!

– А если он вернется? – раздался чей-то неуверенный голос…

– Если этот тип вернется сегодня ночью, мы бросимся на него, свяжем нашими лассо, а завтра сдадим в жандармерию.

Таков был определенный и энергичный ответ взволнованным мальчикам, сумевшим, однако, справиться с собой и смело пойти навстречу злой судьбе. Но решимость далась нелегко, и ночь прошла беспокойно; «Ласточки» спали одним глазом и одним ухом. Однако все прошло без инцидентов – бродяга не появился. Но когда рано утром скауты вышли, наконец, из пещеры, их внимание привлек клочок бумаги, пришпиленный булавкой к одной из оставленных у входа в пещеру палок.

«Проклятый сброд, – гласила записка, – иду за подкреплением! Посмотрим, хозяин я у себя или нет».

Итак, человек вернулся ночью, но, увидев, что его убежище занято, ушел.

Записка заставила скаутов задрожать, отчасти от страха и отчасти от гордости, а хвастунишки, ободрившись, стали распространяться о том, как бы они набросились на похитителя велосипедов и одеял, если бы он имел неосторожность войти в пещеру.

По программе дня «Ласточки» должны были встретиться со звеном «Пантер» для совместной игры, и юные представители семейства кошек были введены в курс ночного подземного приключения.

Вечером начальник «Ласточек» стал во главе «Пантер», и звенья разошлись. После захода солнца «Пантеры» расположились среди пустынной лайды, и после холодного ужина начальник звена вынул из кармана секретное распоряжение, переданное ему днем, и прочел вслух: «После отряда «Ласточек» отряд «Пантер» проведет ночь в гроте Тибиран».

Известие поразило мальчиков как громом. После того как они вдоволь насмеялись над волнением и приключением товарищей из другого звена, им теперь самим приходится идти ночевать в неуютную пещеру с перспективой встретить бродягу и подвергнуться нападению! Да, теперь «Пантеры» уже не выступали гордо и скорей были похожи на стадо овец, которых гонят на бойню. Но инструкция есть инструкция, ив 10 часов вечера отряд, сгрудившись вокруг своего начальника, с осторожностью вступал в грот Тибиран.

«Ласточки» познакомились только с тревогой ожидания и беспокойной ночью, «Пантерам» же пришлось немедленно приступить к действию. Только что войдя в круглый зал, скауты увидели в углу светлую точку: свечку, горевшую у изголовья папоротникового ложа. Завернувшийся в одеяло человек проснулся, сел и начал осыпать непрошеных гостей ругательствами. Озадаченные мальчики остановились в нерешительности, глядя на свирепое лицо апаша – небритого цыгана в кепке с нахлобученным козырьком. Но вот бродяга сбросил одеяло и сделал движение, как будто хотел подняться, тогда начальник звена смело бросился на него, крича:

– Ко мне, Пантеры!

При виде неожиданной атаки и повинуясь приказу, два мальчика из девяти кинулись на помощь товарищу и изо всех своих сил набросились на захваченного врасплох противника, боровшегося с необычайной энергией. Начальник, Рауль, схватил за горло бандита, в то время как один мальчик держал его за талию, а другой старался не давать ему действовать ногами…

После долгой яростной борьбы голос начальника, покрывая шум, закричал:

– Мы его держим! Давайте скорей лассо, чтобы его связать!

Из шести прикованных к месту свидетелей, ничего не делавших и не проявлявших никакой инициативы, только один ринулся к выходу за веревкой, оставленной снаружи с палками. Но вдруг – неожиданная развязка!

Наверху, под входным портиком показался силуэт и раздался громкий, усиленный сводами голос. Какой-то человек спускался к скаутам с сильным электрическим фонарем в одной руке, а в другой – с револьвером крупного калибра.

Вновь прибывший был в сапогах, кожаной куртке и надвинутой на глаза фетровой шляпе. Он растолкал дрожащих скаутов, вырвал своего компаньона из рук державшей его тройки и с угрозами провел револьвером перед носами испуганных мальчиков. Потом оба бандита ушли, из пещеры, пообещав, что дело только началось, что они вернутся и тогда им покажут…

Нельзя сказать, чтобы в этот момент в маленьком отряде царил дух легкой беззаботности. Нельзя также умолчать и о том, что были слышны жалобы и даже звуки, больше похожие на жалобное мычание потерявшего свою мать теленка, чем на грозное рычание молодой пантеры! Но нужно также признать, что для детей двенадцати-тринадцати лет положение было не из легких. Многие были за то, чтобы выйти всем вместе из грота и бежать через лес, но начальник звена, храбрец и человек долга, взял остальных в руки и, припугнув наказанием и позором, добился повиновения. Решено было остаться в пещере. А кроме того, пожалуй, было бы еще опасней выйти из пещеры ночью и попасть волку в зубы, чем ждать событий, сосредоточившихся в глубине грота.

Не будем подробно рассказывать о ночи, проведенной под землей в тревожном ожидании, и можно побиться о заклад, что в ту ночь ребята хотели бы быть где-нибудь в другом месте! После бессонной ночи «Пантеры» с тысячей предосторожностей и с опасением вышли из своего логовища, рискнули войти в лес и с первыми лучами солнца бегом бросились к сборному пункту, куда должны были в этот третий день полевой кампании сойтись все остальные части отряда.

На поляне, где вокруг огня сидели руководители и инструктора, скаутов ждал последний и ошеломляющий сюрприз: среди членов штаба, присев на корточки, цыган в кепке и человек в кожаной куртке потягивали честно заработанное вино и добродушно смотрели на подходивших ночных «врагов»!

Бедные «Ласточки», бедные невинные малыши «Пантеры», чем заплатили вы за то, чтобы узнать, что такое «Большая скаутская игра», и стремглав влетели в сети, умело и коварно расставленные для вас вашими большими начальниками в сообщничестве с дорожными рабочими в роли бандитов и вашего собственного начальника звена, выполнившего с наслаждением свою роль!

* * *

Как уже сказано выше, мы посещали грот Тибиран не меньше чем раз в год, чтобы проверить контингент летучих мышей, живущих в нем зимой; они тогда крепко спят, и их легко ловить.

Второго января 1951 г. я пришел туда с дочерьми Раймондой, той самой девочкой, которая родилась в 1938 г. в день охоты на филина, и Мари, получившей описанное выше пещерное крещение в возрасте четырех лет, сейчас ей было десять, а Раймонде двенадцать лет.

На этот раз колония рукокрылых была очень малочисленной и состояла всего из 24 индивидуумов. Перепись их оказалась интересной, так как выяснилось, что три летучие мыши носили колечки, надетые в этом самом гроте в 1937 г. Долговечность этих маленьких животных, о которой до моих опытов кольцевания ничего не было известно, нужно вынести за пределы тринадцати лет. А так как осмотр животных не показал никаких следов дряхлости, и особенно их зубы были очень острыми, то отсюда можно предположить, что срок жизни летучей мыши легко может достигать двадцати лет.

Никогда не упуская случая показать детям, насколько безопасны летучие мыши, я приступил к довольно оригинальной фотосъемке. Прислонив Мари к стене, я окружил ее летучими мышами: пять посадил на голову, прямо на волосы, штук пятнадцать прицепил к плечам и к груди! Пока девочка так позировала, смеясь и ежась, когда мыши слегка царапали ее лоб коготками, я установил свой кодак на треноге и подготовил вспышку магния; поджечь его входило в обязанности Раймонды. По моему приказу она подожгла фитиль; сверкнул свет, но сильный взрыв опрокинул ацетиленовую лампу, стоявшую неподалеку на наклонном полу. Лампа покатилась, но так неудачно, что закатилась в трещину, и слышно было, как она протарахтела на глубину по крайней мере метров 10–12. Неприятный инцидент! Пришлось зажечь электрический фонарь, к счастью бывший в полной исправности. Не скрою, что меня очень раздосадовал этот совершенно непредвиденный эпизод, а вместе с тем ряд случившихся в тот день совпадений и стечений обстоятельств привел к неожиданному и интересному открытию.

Никогда поговорка «нет худа без добра» не находила себе лучшего подтверждения, чем в данном случае; здесь «худо» выразилось во взрыве магния, опрокинувшем фонарь.

Но не будем забегать вперед. С помощью веревки, закрепленной за острый каменный выступ, я спустился в трещину и на глубине в десяток метров нашел слегка помятую, упавшую набок лампу. Вода из нее вытекла, но работать она еще могла; поэтому прежде всего нужно было позаботиться вновь наполнить ее водой. Я поднялся обратно к девочкам; склонившись над трещиной, они помогли спасти лампу, и при свете электрического фонаря мы все вместе направились в глубь пещеры, где я раньше заметил лужицу воды. С трудом пролезли под очень низким потолком и вышли в нечто вроде маленькой комнатки, где был небольшой бассейнчик, наполненный водой. Шлепая по воде, мы присели на корточки, и скоро лампа, булькая, наполнилась; через мгновенье она была зажжена и осветила укромный уголок, созданный природой в самом удаленном, самом тайном конце пещеры.

Пет сомнения, что человеку, страдающему клострофобией[70]70
  Болезненный страх перед закрытым помещением. (Прим. перев.)


[Закрыть], это место показалось бы страшным и безобразным. Для нас же, наоборот, оно было полно особого очарования; его таинственность и уединенность представляли для нас своего рода «luogo d’incanle», (зачарованное место – Прим. перев.), о котором говорит поэт.

Я стал внимательно рассматривать лужу воды в поисках пещерообитающих микроорганизмов. Увы, во взбаламученной нами кристальной воде бассейна живых существ не оказалось. «Но довольно искать, мечтать и вспоминать, – сказал я себе, – мы не троглодиты, как наши доисторические предки, пора уйти из мрака и вернуться к дневному свету».

Но все же, прежде чем дать сигнал к возвращению и опять ползком пробираться под низким потолком, я, подчинившись рефлексу искателя пещерной живописи (всегда возможной), поднял фонарь и стал рассматривать каменную стену в поисках таинственных и пленительных произведений первобытного искусства, столько раз с волнением обнаруженных в некоторых пещерах. Но разве я уже давно и много раз не осматривал напрасно стены этой пещеры?! Но только я поднял глаза к скалистой стене, как у меня вырвался возглас удивления и негодования. Там на высоте полутора метров от пола черными буквами была написана фамилия, звучавшая по-местному. Какой-то посетитель, явно относящийся к категории грубых невежд, запачкал девственную стену, нанеся буквы своей коптившей лампой. Факт, увы, самый обычный, но здесь, в этом месте, в этом уединении профанация казалась мне особенно оскорбительной, граничащей с святотатством. Я решил немедленно уничтожить дело рук осквернителя подземных красот, наверное чрезвычайно удивившегося бы моему возмущению; взял с пола горсть сырой глины и стал жирным слоем замазывать надпись. Охряный цвет глины совпадал с цветом породы, и замазывание привело к идеальным результатам: имя вернулось в небытие…

Удовлетворенный, я созерцал дело своих рук и пробегал взглядом по ставшей безыменной стене, как вдруг меня словно ударило – шок зрительный и умственный, так хорошо знакомый всякому спелеологу. В долю секунды на тусклой растресканной стене, как раз под нежелательной надписью, я разглядел тонкую извилистую линию, в которой распознал вырезанные острым резцом круп и задние ноги животного. Во мгновение ока я охватил всю остальную часть изображения: из глубины веков предо мной предстала вся целиком доисторическая гравировка, изображавшая лошадь, – такая ясная и отчетливая, что к радости примешалось чувство стыда, что я ее не заметил раньше.

Минуту я упиваюсь глубоким, никогда не теряющим своей остроты чувством, охватывающим при находке следов первобытного человека, и потом говорю: «Знаете ли вы, что я нашел, дети?» Такой вопрос я задал стоявшим рядом и прижавшимся ко мне девчуркам. Они спокойно и равнодушно смотрели на стену, очевидно еще не понимая, в чем было дело.

Я еще одну секунду наслаждаюсь курьезной ситуацией, как раз столько времени, чтобы вспомнить одно место из Ламенне: «Весь мир смотрит на то, на что смотрю я, но никто не видит того, что я вижу» – затем я заканчиваю начатую раньше фразу: «Здесь на стене доисторическая лошадь», – и, касаясь пальцем скалы, я обвожу ее контуры. Тут детские лица оживляются, глаза начинают блестеть, раздаются восклицания!

Если бы прекрасный анималист – мадленский художник, автор этого рисунка, был бы свидетелем нашего восхищения, он, наверное, был бы горд тем, что по прошествии двухсот столетий вызвал такой восторг, но, подумав, мы решаем, что реакция его была бы противоположной, потому что здесь работа не простого любителя – это силуэт, изображенный во время колдовского сеанса, требовавшего тайны, и поэтому он должен оставаться в секрете.

Но как бы то ни было, нельзя было не восторгаться умелостью исполнения и реализмом изображенного животного.

Голова со слегка выпуклой средней частью морды и правильно расположенным округлым глазом; обозначены ноздри и рот, грива щеткой. Загривок и хребет изображены гармонично, спина не сильно прогнута. Положение ног показывает, что животное стоит. Хвост удивляет своей длиной и особенно тем, что он до колен гладкий – безволосый. Но нужно верить всегда щепетильно точному художнику каменного века: если так иногда изображался хвост лошади – значит он таким и был.