Текст книги "Тридцать лет под землей"

Автор книги: Норбер Кастере

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Пон, бесцельно плетущийся за нами следом, наклонился в том месте, где Гатте только что собирал кристаллы (наверное, чтобы посмотреть, не забыл ли он какой-нибудь из них), и вдруг сразу поднялся, размахивая каким-то поднятым с полу, предметом: «Смотрите, перо летучей мыши!» Мы подошли, недоверчиво и насмешливо улыбаясь, но он с торжеством поднес нам под нос крохотное шелковистое перышко, держа его в своих толстых пальцах. Тут мы разразились таким хохотом, какого, наверное, никогда не слышали своды этой пещеры. Пон, обиженный и смущенный, уверял: «Я вас не обманываю, я на самом деле поднял его с земли», – всеми силами стараясь нас убедить в реальности факта.

Наконец, мы успокоились и пытались ему внушить некоторые основные представления о классификации летучих мышей и доказать, что летучая мышь из басни бесстыдно лгала ласке[58]58
  Басня Лафонтена «Летучая мышь и две ласки». (Прим. перев.)


[Закрыть], чтобы выдать себя за птицу. Но все это нисколько не объясняло удивительного факта присутствия на глубине огромной пещеры птичьего пера, которое я тщетно пытался определить. Последнее слово оказалось за Жерменом, разгадавшим загадку. Всегда стараясь упаковывать как можно мягче ломкие сталактиты, он в тот день взял для этой цели пух, и благодаря этому новшеству Пон поднял с пола пещеры «перо летучей мыши».

Мало-помалу моя коллекция обогащалась избранными образцами и начала в определенных кругах приобретать некоторую известность. Однажды, в 1936 г. меня посетил инспектор Железнодорожной компании Париж – Орлеан, которому была поручена организация спелеологической выставки. Эта выставка, имевшая целью ознакомление с гротами Пиренеев и Перигора, обслуживавшихся Компанией, должна была открыться в Париже в большом зале Орсейского вокзала.

Восхищенный богатством моей коллекции, инспектор стал убеждать меня выставить самые лучшие образцы. Но одна мысль о перевозке заставила меня с содроганием отклонить предложение. В конце концов, уступив настойчивым уговорам посетителя, я согласился, но при условии, что привезу в Париж не самые лучшие, то есть самые хрупкие образцы, а наоборот, те, которые могут выдержать дорогу, хотя, конечно, тоже очень ломкие. Было условлено, что в мое распоряжение будет предоставлено купе первого класса, и в назначенный день я осторожно поставил два чемодана на мягкий диван скорого поезда Люшон – Париж. Рядом с чемоданами устроился и сам; это было единственный раз в жизни, что я путешествовал в купе люкс, предоставленном в мое единоличное пользование.

По прибытии поезда в Париж носильщики, привлеченные надписью «забронировано», осадили мое купе, и мне пришлось чуть не драться, чтобы сохранить драгоценный багаж.

Когда поток пассажиров схлынул, я сошел, неся чемоданы на вытянутых вперед руках, и пошел размеренным шагом. Это было необходимо, чтобы не перебить образцы, несмотря на тщательную упаковку. Конечно, никто не мог подозревать о характере моей ноши, и пассажиры, задержавшиеся на платформе и в зале вокзала, наверное, задавали себе вопрос: «Что это за оригинал? Что у него такое в чемоданах, почему он так торжественно выступает и зачем несет их на вытянутых руках, как священные реликвии?»

В назначенный день выставка была открыта министром. Были речи, затем процессия официальных лиц продефилировала перед стендами с макетами различных, приспособленных для посещения туристов гротов Перигора, Керси, Коссов и Пиренеев. В центре на возвышении была выставлена складная парусиновая лодка, в которой Мартель исследовал подземную реку Падирака. Там фигурировала также одиночная резиновая лодка моих подземных плаваний в пещерах Пиренеев и Атласских гор.

Мне предоставили прекрасную, всю стеклянную витрину, где я мог выставить кристаллы, пальмы, веточки и сталактиты. Образцы, ярко освещенные скрытыми электрическими трубками с никелевыми рефлекторами, сверкали, искрились и никогда не казались мне столь прекрасными.

Среди официальной группы, задержавшейся перед моей витриной, послышался шепот и даже возгласы удивления. Арман Вире, старший из спелеологов, спутник Мартеля в его исследованиях, даже громко выразил свое восхищение, сказав, что он никогда в жизни не видал таких замечательных эксцентрических сталактитов. И зачем только я в то же время услышал то, что говорили другие? Склонившись над витриной, где были выставлены две чудесные конкреции, окрашенные солями меди в бледно-зеленый цвет, один из посетителей сказал своему соседу: «Не удовольствовавшись подделкой большинства своих сталактитов, этот экспонент имел наглость окрасить два из них в зеленый цвет. Это недопустимо, и это никого не обманывает…»

Я, конечно, оставил замечание без ответа – с тех пор я слышал немало и других подобных же, – но мне вспомнился один очень хороший афоризм: «Больше всего глупостей слышат картины в музеях и вообще все, что выставляют для обозрения толпы».

Спелеологическая выставка в зале Орсейского вокзала была для меня только антрактом, краткой интермедией, и тотчас после нее я опять возобновил свои археологические, палеонтологические и биологические исследования и все остальное, что влекло меня под землю. Между тем я довольно долго постоял около своей витрины, чтобы наслушаться и других соображений, менее наивных, менее нелепых, чем заставившее меня окрасить кристаллы.

Всеобщее изумление и восторг убедили меня в том, что я владел коллекцией образцов, о существовании которых никто не подозревал, исключительным подбором кристаллических образований, причем самые необычайные, самые нежнейшие из них не могли быть привезены и выставлены.

И я продолжал без устали лазить по пещерам, пропастям и подземным рекам, никогда не пресыщаясь. А между тем существует много пустот очень обычных, могущих неосведомленному показаться лишенными интереса; но для посвященного и страстно увлеченного в них всегда найдется что-нибудь поучительное, встретится какое-нибудь подтверждение, обнаружится что-нибудь новое, как бы мало оно ни было, как сказал Ренан: «Для ума поистине философского все в равной степени достойно знания», – и мы добавим: достойно быть виденным, сравненным и понятым.

Существуют также гроты, где напрасно было бы искать и найти хоть один сталактит. Я посетил и обследовал много таких гротов, где камень абсолютно голый и на его шероховатой поверхности не образовалось ни одного отложения. Это особенно относится к гроту Мирмон в Дордони, одному из самых крупных и разветвленных гротов Франции. И вместе с тем в этом отсутствии натечных образований нет ничего удивительного, если пояснить, что этот грот выработан в мелу (белый сенонский мел)[59]59
  Сенон — название группы ярусов (коньяк, сантон, кампан и Маастрихт) верхнего отдела меловой системы.


[Закрыть]. В самом деле, именно от характера известняка, который не всегда растворим и, следовательно, не всегда освобождает кальцит, зависит обилие или скудость сталактитов.

Известняки образовывались из известковых осадков, отлагавшихся на дне морей во все геологические эпохи, и их разнообразие очень велико. Может также произойти, что лежащий на известняке непроницаемый для воды слой (глиняный пласт) преграждает путь просачивающимся водам и мешает им проникать сквозь известняк, а отсюда полное отсутствие сталактитов на сводах, находящихся ниже пещер.

Толщина слоя известняка, образующего свод пещеры, очевидно, не имеет никакой связи с размерами и количеством заключенных в ней подземных конкреций. Так, например, в пещере л’Авен Арман (Лозер), где находятся самые высокие из известных сталактитовые колонны (25–30 метров), толщина известнякового пласта между поверхностью почвы и вершиной сводов относительно невелика; тогда как некоторые пещеры, расположенные под горами и несущие на себе известняковую толщу во многие сотни метров, не содержат гигантских сталактитов и сталагмитов.

Я одно время думал, что палеозойские девонские известняки дают начало образованию самых чистых, самых белых, почти прозрачных сталактитов, какими можно любоваться в гроте Корину (Герольт) и в пещере Сигалер (Арьеж). Но в конце концов открытие восхитительных конкреций пропастей Эспаррос (Верхние Пиренеи) в ургон-аптских[60]60
  Ургон и апт относятся к нижнему отделу меловой системы.


[Закрыть] мезозойских известняках и в Гран Рок (Дордонь) разубедили меня в том, что это монополия палеозойских известняков.

Мы не будем вдаваться в излишнюю научность (потому что здесь пишутся только воспоминания любителя сталактитов) и оставим в стороне объяснение сталактитовых образований, называемых эксцентрическими. К тому же из этого вопроса возникает ряд чрезвычайно сложных проблем. Мы только приведем здесь мнение самого высокого авторитета: Альфреда Лякруа, члена и непременного секретаря Французской академии наук, профессора Музея естественной истории в Париже. Приблизительно в 1931 г. я позволил себе написать ему об открытии в арьежской пещере Сигалер поистине поразительных образований.

Я перечислил и описал все, что я видел в этой пещере. «Сотни посещенных мною до сего времени гротов, – писал я, – описания и фотографии самых интересных и удивительных из них не подготовили меня к этом чуду. Богатство, белизна и фантастические формы сталактитов и сверкающих кристаллов неописуемы. Находишься как будто внутри жеоды, в хрустальном дворце…» И так на двух страницах!

Кто знал профессора Лякруа, может себе представить, какое впечатление должно было произвести мое напыщенное и слишком уж цветистое письмо на холодного в обращении и ревнивого к науке ученого.

Он мне ответил кратко и трезво, что в таком случае можно судить, только имея в руках образец (и, конечно, он был абсолютно прав). Но в письме был еще маленький постскриптум, сильно задевший мое самолюбие In cauda venenum[61]61
  Яд в хвосте.


[Закрыть]. Знаменитый профессор прибавил: «Сен-Годенс, откуда вы мне пишете, расположен на Гаронне; значит, вы немножко гасконец?»

Да, правда, я гасконец (но хвастовства мне нужно бы занять, как сказал бы другой![62]62
  Сирано де Бержерак. (Прим. перев.)


[Закрыть]), однако грот Сигалер существовал не только в моем воображении, не в тумане, поднимающемся над Гаронной! Поэтому я поклялся себе, что если мне случится быть в Париже – пойти в Музей с доказательством в руках или, вернее, в ивовой корзинке и укутанным в вату.

И вот однажды я с бесконечными предосторожностями распаковал и расставил на столе профессора все то, что я ему описывал: цветы, вопросительные знаки, завитки и спирали лилейной чистоты, пушки и даже тонкие ленты. А ко всему остальному я еще добавил лежащую в плоской коробке между двумя слоями ваты невесомую иглу длиной 22 сантиметра, тоньше самой тонкой иголки для шитья.

Реакция академика была моей наградой: «Все это гипс, – сказал он, – но никогда в жизни я не видел ничего подобного». И он погрузился в молчаливое созерцание, куда более красноречивое, чем длинные речи, к тому же подобное простое заявление такого ученого уже имело большой вес.

В 1950 г. в моей карьере спелеолога произошло одно событие, само по себе не имеющее никакого особого значения, если не считать его символическим (я чуть не написал – числовым).

Проникнув в один довольно обычный грот, я сделал наблюдение, погрузившее меня в глубокое размышление. Я только что окольцевал летучую мышь и записывал матрикул кольца в свою книжку. Записал также название грота, чтобы оно стояло на своем порядковом месте в моих картотеках, и посмотрел на предыдущую страницу, где фигурировало название и номер самого последнего посещенного грота. Оказалось, что последний грот записан под номером 999. Итак, та пещера, в которой я находился, была т.ы.с.я.ч.н.о.й.

По чистейшей случайности этот грот, расположенный в ущельях реки Сав вблизи деревни Леспюг (Верхняя Гаронна), находится в расстоянии меньше километра птичьим полетом от грота Бакуран, куда я спускался 48 лет назад, то есть в 1902 г., и который был моим самым первым гротом.

Итак, грот Гарпунов (названный так графом де Сен-Пьерр, ведшим там около 1920 г. успешные раскопки), где я тогда был, оказался моим тысячным гротом.

Совершенно не склоняясь к фетишизму цифр и к культу «рекорда», я не мог не вернуться мысленно назад и не постараться представить себе, чем были для нас все эти пещеры, пропасти и подземные реки. Я бы хотел в этот момент иметь перед глазами полный список этой тысячи подземелий, чтобы медленно его прочесть и вспомнить каждое из них в отдельности.

И в тот вечер в тиши кабинета я составил такой список. Ни одно название не выпало из памяти, каждое из них вызывало в воображении пейзаж, сцену, обстановку, какой-нибудь случай, множество воспоминаний…

Невольно мне пришел в голову вопрос, заданный мне однажды каким-то журналистом. Он хотел знать, сколько часов я провел под землей, как летчик, который знает и может сказать, сколько часов он провел в воздухе. Он также хотел, чтобы я подсчитал, сколько километров я прошел под землей в подземных лабиринтах; на сколько метров поднялся и спустился по веревочным лестницам и какое в общем расстояние прополз! Я абсолютно отказываюсь и теперь назвать какие-нибудь, хотя бы приблизительные цифры; могу только сказать, что из тысячи пещер некоторые я посещал по многу раз, постоянно возвращаясь в них, иногда для удовольствия, иногда для наблюдений и для самых разнообразных записей.

Это значительно увеличивает сверх тысячи число подземных посещений. Тщательные пометки в записных книжках могли бы уточнить эту цифру. Но зачем и для чего вдаваться в никому не нужные подсчеты?

Короче говоря, этот памятный день посещения моей тысячной пещеры, несмотря ни на что, заслужил быть особо отмеченным «белым камнем» или в данном случае белым сталактитом. Но такого случая не представлялось, так как в гроте Гарпунов (названном так графом де Сен-Пьерр по найденным в пещере мадленским гарпунам из рога северного оленя) нет ни одной конкреции. Ирония случая!

В 1950 г. я нашел в другой пиренейской пещере два гигантских кристалла величиной с большую тарелку, похожих на самые прозрачные кристаллы горного хрусталя, но гексагональной формы. Однако несмотря на большой опыт и все те бесконечные предосторожности, которые я сумел бы принять, чтобы упаковать и вынести из пещеры один из кристаллов, мне оставалось только восторгаться и сфотографировать их на месте. Это были кристаллы льда, обнаруженные на высоте почти 3000 метров в ледяном гроте Марборе.

Эти кристаллы замерзшей воды, вероятно, очень древние (была даже высказана гипотеза, что это ископаемый лед), обладали настолько поразительной и загадочной структурой, что один английский гляциолог, увидев их на фотографии, предложил снабдить меня ящиком-термосом нужных размеров, чтобы доставить ему один из этих кристаллов; сам он имел в виду хранить и наблюдать его в холодильнике. Признаюсь, у меня не хватило решимости взять на себя такую перевозку, обреченную, по-моему, на неудачу. Вот один образец кристаллизации, которого никогда не будет в моей коллекции. В той же самой замерзшей пещере я вместе с моими дочерьми Мод и Жильбертой сделал еще одно чрезвычайно редкое открытие; нашел месторождение асбеста.

Итак, из года в год коллекция росла, обогащалась, образуя собрание, всеми признанное единственным в своем роде, выставленное в подходящем месте, где царит напоминающий пещеру полумрак… Там 20 витрин, похожих на ящики аквариумов, покрывают стены, голые, как стены гротов. Внутри ящики матово-черные, а скрытые неоновые трубки бросают яркий свет, выявляя всю незапятнанную белизну и нежные тона окрашенных образцов. Ансамбль производит чарующее впечатление, но перечислять и описывать содержание витрин было бы неблагодарным делом. Нельзя описать неописуемое, и всякое описание только бы принизило и оболгало действительность. Ведь не описывают огни фейерверка и выставку драгоценных камней!

Эту выставку можно единственно упрекнуть в том, что она задумана и организована без заботы о научной точке зрения. Это правда: все было расположено и ориентировано с тем, чтобы производить впечатление привлекательностью и живописностью, чтобы радовать глаз. Нет никаких надписей или объяснений, касающихся процессов образования всех этих экстравагантных минеральных богатств. Но, во-первых, здесь не рассчитывали создать лабораторию или образовать научную коллекцию, а лишь выставку, могущую своей красотой привлечь любопытных. Вторая причина заключается в том, что выставлены главным образом формы, называемые эксцентрическими; их красота, тонкость, изысканное изящество и чистота окраски настолько же поразительны, насколько загадочно их происхождение[63]63
  Считают, что при образовании эксцентрических сталактитов силы кристаллизации берут верх над силой тяжести. Условия, способствующие этому, действительно еще недостаточно выяснены. Указывают на то, что эксцентрические сталактиты образуются в глухих, изолированных пещерах, без тяги воздуха. Боковой отросток начинает расти тогда, когда центральное отверстие вертикальной сталактитовой трубочки закупоривается и вода, прорываясь через капиллярную трещину (в месте соединения кристаллов), начинает выходить сбоку. Для дальнейшего развития эксцентрических сталактитов необходимо, чтобы как в главном стебле (до места ответвления), так и в ответвлении


[Закрыть].

На современном уровне минералогического знания еще не оказалось возможным осветить тайну, окутывающую процессы создания этих кристаллических форм, при которых нарушались физические и химические законы. Эти очень декоративные аномалии образовались благодаря каким-то исключительным и пока еще неизвестным условиям. И хотя этой проблемой уже давно занимаются высококвалифицированные авторитеты, нужно признать, что тайна так и остается тайной.

За отсутствием объяснения остается только восторгаться красотами, скрытыми природой в глубинах земли, и признать, что они ни в чем не уступают красотам, украшающим ее поверхность.

Ученые и специалисты имеют свободный доступ к коллекции в любое время и могут заниматься ее изучением для решения еще не разгаданных загадок.

Но повторяем, коллекция, выставленная в обстановке, реконструирующей насколько возможно атмосферу пещеры, одновременно радует глаз своей художественностью и в то же время наглядно показывает, какими удивительными могут быть природные объекты.

Признаю, что все предыдущее изложение не вносит ничего нового в науку, повторяю, что это только, как гласит заголовок, возможно, немного эгоцентричные воспоминания через пятое на десятое простого коллекционера. Но коллекция, теперь окончательно организованная, сохраняемая и охраняемая, здесь, в своих витринах, легко доступна для изучения и сравнения. Для любопытных она видение прекрасного, редкого и пышного «искусства». Для ученых она предмет изучения, надеемся плодотворного.

Для нас коллекция – выражение тридцатилетних исследований больше тысячи пещер, пропастей и подземных рек. Она вызывает в памяти понесенные труды, затраченные усилия, испытанные опасности и, конечно, раны, синяки и шишки! Но в противовес им – сколько волнующих часов, сколько незабываемых, полных восторга минут! Такие минуты, если бы это было возможно, мы бы хотели пережить вновь, повторяя, с поправкой на пещеры, слова графа Русселя, человека вершин, написанные им в его «Воспоминаниях альпиниста»: «Да будут трижды благословенны часы и годы, проведенные в этих безмятежных областях, откуда всегда возвращаешься более чистым и более счастливым».

ГЛАВА II
«ИСТОРИИ»,
СВЯЗАННЫЕ С ГРОТОМ ТИБИРАН

«Я буду говорить не для того, чтобы поучать, а с намерением заставить подумать, а может быть, и помечтать».

Астроном Шарль Нордман

Отроги передовых хребтов центральных Пиренеев на границе департаментов Верхней Гаронны и Верхних Пиренеев представляют собой волнистые складки лесистых предгорий, изобилующих пещерами, гротами, пропастями и подземными потоками. Это Верхние Комминжи, самый богатый во Франции район с точки зрения спелеологии и археологии.

Пещеры этих складчатых гор, сложенные известняками юрского и мелового возраста, в большей своей части на протяжении тысячелетий были жилищем доисторического человека. В этом настоящем спелеологическом и доисторическом раю развернулась почти целиком вся наша работа. Именно там расположены гигантские пропасти Мартеля и Хенн-Морт, таинственные подземные реки, многочисленные огромные пещеры, многие из которых носят названия, знаменитые в анналах археологии.

Там находится грот Ориньяк, давший название доисторической эпохе (ориньякской); Марсула, где в 1897 г. впервые в Пиренеях была открыта доисторическая стенная живопись; Турасс, бывшая одно время эпонимом[64]64
  Эпоним — дающий имя.


[Закрыть] важной археологической эпохи (позже эта эпоха была названа азильской по названию соседнего знаменитого грота Мас д’Азиль); пещера Тюк д’Одубер, где находится шедевр мадленской скульптуры: глиняные бизоны, найденные в 1912 г. графом Бегуеном и его сыновьями; грот Труа Фрер с его тремястами доисторическими рисунками, в том числе знаменитый Танцующий колдун в маске – еще одна из замечательных находок семьи Бегуенов; гроты Гурдан и Лорте, известные по раскопкам Эдуарда Пьетт; Гаргас с тремястами отпечатками искалеченных рук; Монтеспан и ее безголовый глиняный медведь; Лябастид, где были найдены вырезанные на камне лошади и голова ревущего льва.

Некоторые из этих знаменитых пещер нам посчастливилось открыть, и все они уже описывались в предыдущих работах[65]65
  На русском языке см. Н. Кастере. Десять лет под землей, Географгиз, М., 1956.


[Закрыть].

Сегодня мы позволим себе извлечь из мрака неизвестности один скромный грот; он не может идти в сравнение с только что перечисленными, и тем не менее нам он особенно дорог. С ним не связано никакой известной истории, а приключения, о которых мы собираемся рассказать, не имеют в себе ничего замечательного или сенсационного, они только показывают, что всякий, даже незначительный грот всегда представляет какой-нибудь интерес.

Грот Тибиран, названный по имени селения Тибиран, вблизи Сен-Бертран де-Комминж, находится в той же горе, где и пещера Гаргас, по праву знаменитая доисторическими отпечатками искалеченных рук, которые она заключает, и протяженностью ее галерей. Тот факт, что соседний грот Тибиран не обнаруживал ничего подобного, а также его малые размеры оставляли его в тени, но мы все-таки хотим прославить именно этот скромный грот.

В гроте Тибиран не найдено ничего, что говорило бы о посещении его доисторическим человеком. И только близкое соседство пещеры Гаргас дает основание думать, что он был известен первобытным охотникам. Но очень мало вероятно, чтобы грот был обитаем, потому он идет крутым уклоном от самого входа, имеет только одну темную, сырую комнату с опасными вертикальными естественными колодцами, на дне которых течет ручей. Очень наклонный входной коридор и не имеющий нижнего выхода зал были бы очень неудобным и ненадежным убежищем, где обитатели пещеры оказались бы в западне при нападении людей или диких животных. Несмотря на это, у нас есть доказательства, и мы это дальше покажем, что однажды, в доисторические времена, один человек проник в пещеру Тибиран.

Одетый в звериные шкуры, как того требовал ледниковый климат, этот человек подошел к входу в пещеру. Там он, наверное, на минуту положил свое оружие на землю, присел на корточки и зажег можжевеловый факел или масляный светильник. Многое можно было бы отдать за то, чтобы хоть мельком взглянуть на одного из отдаленнейших предков, понаблюдать за его движениями, жестами…

Археолог Эмиль Картайлак часто говорил, что он пожертвовал бы десятью годами жизни, чтобы прожить день или два в среде какого-нибудь доисторического племени!

Можно допустить, что этот охотник, вошедший с факелом в руке в грот Тибиран, пришел из соседней пещеры Гаргас, несомненно обитаемой, судя по раскопкам. С полной вероятностью можно предположить, что у этого человека руки были искалечены, потому что многочисленные странные отпечатки рук с отрезанными по обету пальцами в гроте Гаргас свидетельствуют о распространенности в то время этого жестокого ритуального обычая[66]66
  Основываясь на изучении обычаев современных туземцев, Кастере предполагает, что фаланги пальцев отрезались в знак траура, как память по умершим. См. Н. Кастере. Десять лет под землей, Географгиз, М., 1956, стр. 173–175.


[Закрыть].

Одинокий и таинственный посетитель оставался несколько часов в пещере Тибиран и вышел из нее так же тайком, как и вошел. После этого потревоженные гиены опять заняли свое убежище, и их уже больше никто не беспокоил, ни один человек не переступил порог грота Тибиран, вновь погрузившегося на 15 тысяч лет в пустоту и молчание.

В конце этого промежутка в 150 столетий (цифра, трудно постижимая и трудно воспринимаемая для нас, людей, не насчитывающих еще и двух тысяч лет своегр летосчисления) другой человек переступил гигантский порог грота Тибиран.

Обстановка изменилась, так же как и внешний вид вновь прибывшего.

На смену ландшафту мадленской эпохи, появился старый, величественный галльский лес, а вместо одетого в шкуры охотника, шедшего по заснеженной равнине ледниковой эпохи, по лесу пробирался босой человек, едва прикрытый туникой галло-римского раба. И действительно, это был беглый раб, прошедший через лес и собиравшийся спрятаться в гроте Тибиран, чтобы избегнуть погони.

Спустя 15 тысяч лет он также встал на колени на пороге пещеры, чтобы зажечь факел, затем углубился под землю, неся грубый глиняный горшок с какой-то едой, которая позволит ему просуществовать в пещере несколько дней, пока длятся поиски.

Этот беглец, этот отверженный – брат рабыни, печальной Сабинулы, вызванной к жизни поэтом Эредия в сонете «Изгнанница», мечтавшей о бегстве в тех же местах и в ту же эпоху.

Все эти объявленные вне закона, преследуемые беглецы на протяжении веков инстинктивно воскрешали доисторическую традицию. Через тысячелетия они вернулись под защиту пещер, дававших убежище их предкам – людям ледникового времени; без пещер род человеческий не пережил бы ужасов бесконечно длившегося господства льда[67]67
  В этом утверждении Кастере есть неточность: во многих областях земли оледенения не было, в частности и в таких, где найдены остатки доисторического человека и его культуры.


[Закрыть].

Беглый раб, несколько дней скрывавшийся в гроте Тибиран, вышел из него еще незаметнее, еще таинственнее, еще более крадучись, чем его мадленский предшественник. Он оставил в пещере пустой, уже ставший ненужным горшок; снесенный водой или опрокинутый обнюхивавшей и облизывавшей его лисицей, горшок скатился с каменистого склона и разбился, а через две тысячи лет я нашел его черепки. Конечно, мы не можем утверждать, что в промежуток времени между тайным посещением мадленского охотника и таким же тайным посещением беглеца-раба никто не входил в пещеру, но это кажется вполне вероятным.

Остается только добавить, что в соседнем гроте Гаргас, помимо доисторических рисунков, мы находим высеченные на стенах очень архаичные хрисмы[68]68
  Монограммы Христа. (Прим. перев.)


[Закрыть], по-видимому оставленные христианами самых первых веков, а также изображения арбалетов со стременем, восходящие к XV веку.

В нашу современную эпоху третий человек собирался проникнуть в грот Тибиран. В его посещении не было ничего таинственного, в его цели не было ничего оккультного, и скрывать ему было нечего… Наоборот, он действовал среди бела дня – если так можно сказать – и хотел, чтобы все знали, что он собирался делать в гроте, больше того, он даже мечтал о посетителях.

В течение некоторого времени (рассказ относится к 1860 г.) соседний грот Гаргас был закрыт и сдан в аренду. Он был снабжен дверью, и специальный проводник показывал грот натуралистам и путешественникам – предшественникам современных туристов. В эту эпоху Мартель, будущий создатель и пропагандист спелеологии, в то время в возрасте семи лет посетил грот со своим отцом.

В 1888 г., когда родители Мартеля прибыли в Сен-Бертран де-Комминж (Верхняя Гаронна), было много разговоров о раскопках, которые вели Гарригу и Шастенье в пещере Гаргас, и о найденных ими чудовищных скелетах вымерших диких животных.

Отец Мартеля, просвещенный и любознательный человек, заинтересовавшись раскопками, решил посетить эту залежь «допотопных» животных, как в то время еще выражались. Наняли коляску и По долине реки Нест направились к гроту. Тогда настоящей проезжей дороги еще не существовало, только 60 лет спустя автомобили стали доезжать до самой пещеры. Приходилось оставлять экипаж в селении Тибиран (название, тесно связанное с римской оккупацией) и последние километры идти пешком по плохой крутой лесной тропинке в сопровождении детей ближайшей деревушки, получавших за труды от одного до трех су, в зависимости от щедрости туриста!

В день посещения грота семьей Мартеля, как только все сошли с коляски, гид предоставил себя в распоряжение гостей. Это был один из пиренейцев (еще сохранившихся и по сей час и уж конечно бывших в ту пору), гордых тем, что люди интересуются редкостями их уголка земли, и польщенных тем, что важные господа и дамы из Парижа нарочно приезжают, чтобы на них посмотреть. Пока шли по тропинке, Манзас (так звали гида) говорил не переставая. На неуклюжем местном языке, где слоги наскакивают и стукаются друг о друга, как камни в бурном потоке соседней Гаронны, официальный гид Гаргаса показывал свое знание; он говорил больше всего о гроте, который предстояло посетить, и о ведущихся в нем раскопках.

Мы не знали Манзаса, но познакомились с одним из его преемников – Ремом, по-видимому, не уступавшим ему в воодушевлении и образности описаний. Церемония была всегда неизменной, так же как и неумеренное расхваливание (нам довелось его слышать) в романтической манере того времени. Как только свечи были зажжены и розданы посетителям, гид первый входил в грот) – неся под мышкой большой запас соломенных факелов, предназначенных освещать (лучше сказать, продымливать) пещеру в самых интересных местах. Туристы, еще ослепленные только что покинутым дневным светом, ощупью плетутся во мраке, затрудненные танцующим, больше мешающим, чем светящим, пламенем, и попутно заводят знакомство с горячими каплями воска, образующими созвездия на их одежде.

Дойдя до середины входного зала, называемого «Залом Медведя», гид останавливается и начинает декламировать описание места напыщенным и монотонным голосом (можно было бы сказать «замогильным»[69]69
  Замогильный по-французски «caverneux» от «caverne» – пещера. (Прим. перев.)


[Закрыть] без всякой погони за игрой слов). Урок, конечно, заученный наизусть, где самые смелые и самые неожиданные гипотезы о происхождении и формировании пещеры и ее сталактитов переплетаются с страшными историями и любопытными легендами.

Осмотр продолжается, как ритуал, из зала в зал под аккомпанемент декламации гида, иногда только прерываемой скудным, но эффектным пламенем соломенного факела, бросающим красноватые отсветы на дантевскую декорацию: на нагромождения каменных глыб и неясные перспективы таинственных сводов. Но нестерпимый дым заставляет ускорять шаги и уходить дальше вперед, в недра горы, до того места, где свод опускается до пола, оставляя только низкий и очень узкий ход, откуда дует ток воздуха. Здесь гид становится самим собой и вернувшись к своему нормальному «акценту Бержерака» объясняет, что долгое и опасное ползанье через лазейку приведет в другую пещеру, еще более обширную и более прекрасную…

Только некоторые убежденные археологи или любознательные и смелые натуралисты отваживались ползти в этот узкий, неудобный и грязный ход. Но Манзас был хорошим пропагандистом и настойчиво спрашивал посетителей, не желают ли они полезть в лазейку. В ответе он был уверен: дамы, уже, немного испуганные, оказавшись так далеко под землей, всегда хотели немедленно вернуться. Мужчины резонно доказывали, что не хотят портить одежду, и так как здесь осмотр пещеры оканчивался, то обычно возвращались на поверхность. Легко себе представить, что, дойдя до отверстия, ведущего в «ход сообщения», мосье Мартель, чопорный юрист, одетый по моде того времени, в сюртуке и цилиндре, отклонил коварное предложение проводника.