Текст книги "Хищники с Уолл-стрит"

Автор книги: Норб Воннегут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 16

Назавтра я изо всех сил пытался насладиться поездкой в Нью-Палц. С откинутым верхом своей «Ауди», под альбом «Джонни Кэш – лучшее»{48}48
  Джонни Кэш – популярный певец в стиле кантри. Сам себя называл исполнителем «христианского кантри». Прозван «человеком в черном» за стиль своей одежды начиная с 1960-х годов. Тонкая аллюзия на вероисповедание и умонастроение героя, не говоря уж о том, что его фамилию можно интерпретировать как «нал» или «бабло». «Блюз тюрьмы Фолсом» (Folsom Prison Blues) – одна из популярнейших его песен, в чем-то перекликающаяся с «Богемской рапсодией».


[Закрыть], перекрывающий шум дорожного движения. Было время, когда я любил загнать спидометр за 90, а то 100 миль в час. Но не теперь. Те дни остались по ту сторону 18-колесника под Нью-Хейвеном. Я обменял скорость на июльское солнце и «Блюз тюрьмы Фолсом».

Мои мысли неизбежно возвращались к Чарли Келемену. На поиск тайных инвестиционных счетов, опасался я, уйдет целая вечность. Курц лишь подтвердил очевидное и даже предложил проявить терпение. «Пусть все устаканится».

Что стряслось с твоим восприятием безотлагательности, Фрэнк?

Принадлежавший Чарли фонд фондов казался наиболее надежным способом отбить деньги для Сэм. «Келемен Груп» была публичной. Аудиторы могут упростить дело. А я мог бы поговорить с инвесторами Чарли, чтобы добиться их участия. Сегодняшний визит к Бетти, одному из инвесторов, и был первым шагом.

Мой сотовый телефон зазвонил, прервав Джонни Кэша.

– Держу пари, на сей раз вы не сможете перевести звонок, – заметил знакомый голос с нотками триумфа и самодовольства.

Мэнди Долбаная Марис.

– Где вы раздобыли номер моего мобильника? – спросил я, скорее подивившись, чем досадуя.

– Я репортер. Это моя работа, – пояснила она. – Ну, так почему бы вам не помочь миру сохранить о Чарли Келемене достойные воспоминания?

И что бы это значило?

– Мэнди, – наконец сказал я, отнеся телефон от уха подальше влево, – вас плохо слышно, сигнал рвется.

На скорости 65 миль в час встречный ветер прекрасно сойдет за помехи.

– Гроув, не бросайте трубку.

– А? Что? Мэнди? Вы здесь? – И я дал отбой, осерчав на ее упорство.

Эта баба не сдается.

Повесив трубку, я чувствовал себя полным дерьмом. Но разговоры с прессой еще ни для кого не кончались триумфом. Остаток моей поездки в Нью-Палц прошел без осложнений.

* * *

– Мир больше не порождает хиппи вроде Эбби Хоффмана{49}49
  Эбби Хоффман – левый активист, основатель движения йиппи, борец с буржуазной культурой и манипуляциями общественным сознанием посредством телевидения в частности и СМИ вообще.


[Закрыть], – с горечью обронила Эвелин.

Мы приехали в Нью-Палц на венчание ее кузины, радуясь побегу из Нью-Йорка на 90 минут к северу. Одна из подруг Эвелин от английской литературы из Уэллсли описала Нью-Палц как «классический городок хиппи, безоглядно загостившийся в 1960-х».

Чертовы английские литературоведы. Нормальные люди никогда не употребляют выражения вроде «безоглядно загостившийся». Мы с Эвелин были готовы узреть магазины наркоты на каждом углу, женщин, шлепающих по улицам в сабо, и костлявых мужиков в выцветших джинсах и вареных футболках с кислотными разводами. Мы старательно высматривали татуировки хной и атрибуты социальных разногласий, позаимствованных из иной эпохи.

Городишко не оправдал свои авансовые векселя. Ни у единого из мужиков не было конского хвостика. А кальянные магазины? Ой, да бросьте! Вместо кальянов и защепок для косяков, обшитые вагонкой магазины на Мэйн-стрит, сиречь Главной улице, выставляли только кухонную утварь и спортивные товары. Наверное, Нью-Палц не видал панамской красной и кайфа лет двадцать.

Мы с Эвелин в лепешку расшиблись, выискивая радикалов. Они то ли вымерли напрочь, то ли нашли убежище в более диких уголках окрестной глуши. Как только мы пришли к такому заключению, наш разговор обратился к более насущным проблемам. Мы рассуждали о том, как изменится наша жизнь, когда ребенок появится на свет. Эвелин прямо-таки сияла от сладостного супа из гормонов и девичьих соков, в котором мариновалась Финн. Моя жена никогда не выглядела более прекрасной – с раздутым животом и все такое.

* * *

Бетти Мастерс никогда не была хиппи. Она скорее из круга участников консервативно-благочинных благотворительных приемов чопорных филантропов. Носит традиционные белые бусы, галлоны духов «Шанель» и строгие льняные костюмы по сезону. О джинсовке и речи быть не может. Выпивает она редко, но время от времени наведываясь в Нью-Йорк, балуется вином, разбавленным газировкой. Как только застольный треп затрагивает скользкие темы, Бетти шарахается в сторонку – за одним исключением.

Она презирает своего бывшего мужа, называя его «сальным, пошлым подлецом, бросившим нас». Он же «мерзкая пародия на человека… банка вазелина на ножках». Твердит, что его второе имя Говнюк. Прочие разведенные в компании Чарли именуют свои ошибки «бывшими». Но только не Бетти. Она всякий раз называет его полным именем – Герб Говнюк Мастерс.

Герб являл собой классический образчик захребетника. Исчез, как только развод стал свершившимся фактом, и вполне может быть, заправляет сейчас каким-нибудь мексиканским борделем. Брака будто и вовсе не было, если бы не одно обстоятельство. У них родился сын. Назвали его Фредом. У него оказался синдром Дауна, а его отец отказался выплачивать алименты даже на одного ребенка. Герб стоял в пищевой цепочке ниже, чем микроскопические паразиты, живущие в жопах вонючих глистов, жрущих дерьмо в кишках у козлов-сифилитиков.

Спросите-ка, каково оно мне.

Бетти согласилась бы со мной. Она кипела от негодования и горечи оттого, что отец вот так запросто бросил собственного сына. Она любит мальчика. Она выстроила новую жизнь тише воды ниже травы – только ради Фреда.

Возле дома – викторианского коттеджа, со всех сторон укрытого крутыми холмами и грациозными березами, Бетти оторвалась от работ по саду и помахала мне в знак приветствия. Внешне она очень похожа на Джеки Онассис – те же черные, как вороново крыло, волосы, сияющие глаза и изящное строение скелета. Обе женщины были бы близнецами, если бы не лицо Бетти – более широкое и смуглое. Ее высокие скулы выдавали заморские корни.

– Как прошла поездка? – Бетти сверкнула улыбкой, которая могла бы покончить с застарелой враждой на Ближнем Востоке.

– Нет ничего лучше кабриолета в погожий денек, – ответил я, похлопав ладонью по капоту «Ауди».

– Надеюсь, ты намазался кремом от солнца.

И почему женщины вечно задают этот вопрос?

Когда мы чмокнулись в знак приветствия, надув щеки, как взбитые подушки, сладкий аромат «Шанели» чуть не опалил мои ольфакторные клетки.

– Пожалуйста, позволь угостить тебя ленчем.

– Не глупи, – возразила Бетти. – Мы же обо всем договорились.

Бетти настояла на том, что сама все приготовит. «Я делаю чизбургеры средней паршивости, – хвасталась она по телефону, когда мы наконец созвонились. – У меня лучшие пикули с чесноком и укропом к северу от линии Мэйсона – Диксона»{50}50
  Линия Мэйсона – Диксона – граница, проведенная в 1763–1767 гг. для разрешения территориального спора между британскими колониями в Америке: Пенсильванией и Мэрилендом; до гражданской войны служила символической границей между свободными штатами Севера и рабовладельческими штатами Юга.


[Закрыть]. Мне потребовалось добрых три секунды, чтобы уступить.

Теперь, после поездки, перспектива отведать домашней стряпни казалась привлекательной как никогда. Я устал от питания вне дома. Кулинарное состязание между нью-йоркскими ресторанами в стремлении переплюнуть друг друга уже действует на нервы. Мне хочется засидеться у кого-нибудь в доме с бокалом вина и фоновой музыкой, без официантов, выплясывающих в проходах ради чаевых.

– А это точно не в тягость? – еще раз осведомился я на газоне перед домом.

– Компания мне в радость. И потом, я хочу познакомить тебя с моим мальчиком. – Он как раз вышел на крыльцо. – Фред, поздоровайся с Гроувом.

На голове у невысокого, коренастого парнишки была бейсболка «Янкиз» с козырьком, нацеленным куда-то вправо. По виду ему было лет под двадцать, и пока Фред шагал к нам своей чуть косолапой походкой, я узнал черты Бетти, угадывающиеся за его приплюснутым носом и косящими на лоб глазами. В левой руке он нес алюминиевую биту, держа под мышкой бейсбольную перчатку.

– Привет, – сказал Фред, пожимая мне руку, но глядя куда-то в сторону с тусклой улыбкой. Как и я, он считал весь этот ритуал знакомства нелепостью.

– У тебя, случаем, не припрятан бейсбольный мячик в этой перчатке?

Спорт испокон веку – лучший в мире способ наладить мосты. Я не бросал бейсбольный мяч уже шесть лет, с тех пор, как сломал ключицу во время велогонки. Но снаряжение манило, как старый друг.

– Софтбол, – разъяснила Бетти.

– Хошь сыграть? – с надеждой спросил мальчик.

Я поглядел на Бетти за разрешением. Она лучезарно улыбнулась.

– Подавай снизу и будь осторожен, – предупредила она. – Время от времени Фред подрезает мяч.

– Пошли, Фред. Поглядим, что там у тебя.

Бетти направилась в дом, крикнув через плечо:

– Я позову вас, мальчики, когда ленч будет готов.

Я даже не догадывался, чего ждать. Фред занял позицию перед моей «Ауди». Использовать машину вместо защитной ограды не в моем характере, но в нашей игре сильных подач не будет.

И чего такого страшного?

– Ладно, орел. Это для разогрева.

Моя первая подача оказалась ужасной – ниже коленей и в сторону. Фред с широким замахом шандархнул битой на уровне лодыжек, будто клюшкой для гольфа. Промахнулся и заметил:

– Нехорошая подача.

Мячик просвистел мимо него, безобидно отскочив от задней шины «Ауди».

Следующая подача снова пролетела мимо, но на сей раз высоко. Фред снова взмахнул битой и промазал.

– Нехорошая подача, – повторил он. Мячик ахнулся о заднюю дверь. Ни вмятинки.

С третьей попытки я сосредоточился и запулил не в бровь, а в глаз. Мячик по идеальной дуге, плавно, как надувной пляжный мяч, полетел прямо в центр.

Сказать, что Фред срезал подачу, было бы преуменьшением. Алюминиевая бита буквально сокрушила мягкий мячик, рванувший от нее, как снаряд из гаубицы. Металлический лязг сокрушил тишину окрестностей благодаря идеальному сочетанию разворота корпуса, скорости биты и увеличенной зоны контакта. Снаряд понесся прямо мне в голову, рассекая воздух на скорости 50 миль в час. Но с мизерной дистанции, разделяющей нас, это больше смахивало на 200 миль в час.

Я бухнулся оземь – на пятую точку – и скукожился, увернувшись от удара на считаные дюймы.

Фред поглядел на меня неуверенно, но довольно.

– Хорошая подача, – прокомментировал он. Сперва я просто хмыкнул. Но когда Фред засмеялся, испытанное мной облегчение вылилось в неудержимый приступ хохота.

Бетти, приглядывавшая за нами через окно, тотчас вылетела на крыльцо. Паника ее была буквально осязаема.

– Ты не пострадал?

– Не настолько, чтобы не поправить дело чизбургером и бокалом вина.

– Я же говорила, чтобы ты был осторожен, – шутливо упрекнула она, осознав, что обошлось без жертв. – Еще минут пятнадцать, – добавила она и вернулась в дом.

– Лады, орел, – сказал я Фреду, – поглядим, сможешь ли ты это повторить.

Он помахал битой, будто пижон крутой лиги. Пару-тройку подач зевнул, но большинство отбил. Высокие мячи взмывали над двором, будто свечи во время тренировки бьющих. Парочку я поймал, но с большинством у меня не было ни шанса. Пятнадцать восхитительных минут я предавался радостям, сопутствующим летнему софтболу. Однако гордость есть гордость, и я искренне уповал, что Бетти не видела через кухонное окно всех моих промашек.

Наша импровизированная игра в отбивание и ловлю мячика оказалась прекрасной прелюдией к ленчу. Я проголодался как волк. Бетти навалила на бургеры горы грибов, жареного лука-видалия и толстые ломти хрустящего бекона. Всю эту груду она сдобрила пикулями и слепила все это вместе мюнстерским сыром. Ярко-красные помидоры, всегда скрытые внутри бургеров, которые мне доводилось есть, украшали тарелку как раз там, где им место. Когда Бетти подала крепкий кофе и картофельные чипсы в шоколадной глазури на десерт, я был счастливее собаки с двумя хвостами.

После этого у Бетти была своя повестка дня.

– Фред, почему бы тебе не поиграть в видеоигры? – предложила она. – О тарелках позаботимся мы с Гроувом.

Парнишка скрылся в другой комнате, явно ликуя, что избавлен от мытья посуды. Бетти тотчас настроилась на полнейшую серьезность.

– Гроув, мне нужна твоя помощь.

– Но это же я тебе позвонил, – ответил я, поставленный в тупик ее репликой.

– Ага. Ага. Ты здесь из-за Сэм. Думаю, ты можешь помочь нам обеим.

Опасность, Уилл Робинсон!{51}51
  «Опасность, Уилл Робинсон!» – крылатое выражение из телесериала «Затерянные в космосе» (Lost in Space). Этой фразой робот постоянно осаживает озорного 9-летнего члена семьи Робинсонов, когда тот пускается в очередную авантюру.


[Закрыть]

Люди цапаются из-за денег что ни день. Сэм и Бетти могли когда-то схлестнуться по причинам, пока неясным. Инстинктивно переключившись в режим топ-продюсера, я ринулся в разведку боем.

– Сэм сказала, что ты инвестировала у Чарли?

– У него было прикосновение Мидаса, – ответила Бетти, сверкнув своей 150-ваттной улыбкой. – Где еще я могла получить доход свыше двадцати процентов, не подвергаясь риску?

Двадцатипроцентного дохода без риска не бывает.

– Чарли умел делать деньги, – согласился я, воздержавшись от искушения подебатировать о финансовых рисках. – Сколько ты вложила?

– Денег у меня немного, – чуть ли не извиняясь, сообщила она. – В отличие от твоих клиентов, Гроув. Моего бизнеса по дизайну интерьеров хватает на оплату счетов, но порой дело идет ни шатко ни валко. Потому-то мы и живем в Нью-Палце, а не в Нью-Йорке.

На мой вопрос Бетти не ответила. Начала теребить жемчужную сережку, вдруг почувствовав себя неуютно из-за оборота, который принял разговор. Классический денежный страх. За пределами 50-мильного радиуса от Уолл-стрит изысканное общество уклоняется от обсуждения «сколько».

– Это твои деньги, – возразил я, пытаясь заставить Бетти почувствовать себя более непринужденно. – Ты их заработала. И я понимаю, что ты копишь для Фреда. Значит, это немалое состояние.

Имущественное планирование для детей с особыми нуждами – дело нетривиальное. Я надеялся, что своим комментарием не заступил за черту.

– Спасибо, Гроув, – вздохнула она. – Там было 250 тысяч долларов. Я пожаловалась Чарли на свои ПИФы. Доходность от них была хоть плачь.

– И он предложил тебе вложить деньги?

– Даже пренебрег нижним порогом, – бесстрастно сообщила Бетти. – У «Келемен Груп» ведь минимум в миллион, знаешь ли.

Чарли был рок-звездой продаж. А Бетти была клиентом. В ее голосе звучала чуть ли не благодарность моему лучшему другу за то, что он распоряжался ее деньгами. А должно быть наоборот.

– Чарли был хорошим парнем, – промолвил я, мысленно распекая себя за цинизм, вспомнив свой полугодовой постой у Келеменов. – Ты даже не представляешь, что он сделал для меня.

– У каждого найдется, что сказать о Чарли, – подхватила Бетти. – Несколько лет назад Сэм и Чарли подрядили меня декорировать их дом. Эта работа спасла мой бизнес.

Городской дом Келеменов воплощает собой изобилие – старинные гобелены из Европы, чудеснейшие ковры из Турции и антикварная мебель из Азии. Их трепетная палитра контрастирует с более сдержанными тонами дома Бетти.

– Они не скупились.

– Чарли выбирал полотна, а все остальное делала я. Работы было невпроворот. Моим гонораром он даже не поинтересовался. – Глаза ее увлажнились. – Он вроде как спонсировал меня.

– Уж таков был Чарли, наш человек из Медичи.

– Как только он предложил помощь, я продала свои паи и в тот же день выписала чек.

Жаль, что она не отправила деньги переводом. А то я мог бы добыть банковские реквизиты «Келемен Груп».

– Я взяла все в свои руки, – продолжала она, – чтобы у Фреда не было проблем.

– Ты хорошая мама.

– Ой, брось! – отмахнулась Бетти.

– А ты, случаем, не получала ежегодный отчет по фонду?

Аудированной отчетности вкупе с ведомостями хедж-фондов Чарли для начала достаточно. Список даст Айре Поповски ориентиры для работы с назначенными государством душеприказчиками. Вместе они могут начать муторный процесс возврата инвестиций. Заодно список даст мне фору перед аудиторами. Когда они перезвонят, я могу спросить, не вносил ли Чарли каких-либо изменений в реестр менеджеров.

– Вообще-то отчетность я храню, – ответила Бетти. – Но, наверное, выбросила все, что было больше четверти дюйма в толщину.

– Отличная система архивации, – рассмеялся я.

– Я не шучу, – возразила она. – Мой брокер, что был до Чарли, просто похоронил меня в бумагах.

– Ну-ка, расскажи. В СКК одержимость отчетностью – просто кошмар. А что присылала «Келемен Груп»?

– Квартальные отчеты. На одну страничку.

– Мило.

– Дай-ка проверю свои бумаги, – предложила Бетти, поднимаясь. – Может, я сохранила и годовой отчет.

– Прежде скажи мне кое-что.

– Гроув, ты слишком серьезен. – Снова сев, она быстро наполнила мой бокал, словно подчеркивая свои слова. Может, из самозащиты.

– Меня интересует твой звонок Сэм.

Бетти улыбнулась своим стоматологическим великолепием.

– Почему ты позвонила на следующий день после похорон? – Я тотчас пожалел о вопросе – безыскусном, малость конфронтационном. – Я вовсе не задираюсь. Просто хочу понять. Сэм сказала, что голос у тебя был встревоженный.

– Я и была встревожена. Мне до сих пор не по себе из-за того, что позвонила так рано.

– Выбрось из головы. У «Келемен Груп» есть обязательства перед ее инвесторами. Поверь мне, Сэм полностью тебя понимает.

– Я знаю, как ведутся дела в маленьких компаниях, – заметила Бетти.

– Ты сама такой управляешь.

– Именно. Подстраховки почти никакой. Наверное, Сэм надо разобраться, что к чему в «Келемен Груп». – Бетти провела по столу пальцем. – А мне надо убедиться, что инвестиции в порядке.

– Несомненно, – согласился я, тщательно подбирая слова. – Сэм позаботится о «Келемен Груп». – Это правда. – К сожалению, Чарли не подпускал ее к бизнесу. И теперь она собирает сведения о делах компании с нуля. – Тоже правда. – Я распутываю дела с аудиторами и ее адвокатом по недвижимости. – Скорее правда, чем нет, но на исповедь сходить все-таки стоит.

– Мне стало намного спокойнее, Гроув.

А мне стало необходимо pronto[5]5
  Быстро, срочно (ит.).


[Закрыть] повидать монсиньора Бэрда.

Я намеревался продемонстрировать уверенность и внешнее спокойствие при сборе фактов. И вовсе незачем было приукрашивать свой прогресс и раздувать значение слов Поповски «я в деле».

– Так насчет этих финансовых отчетов…

– Ах, да. Сейчас посмотрю. – Она поднялась и тут обратила внимание на мой бокал, все еще наполовину полный. – Вино нормальное?

– Прекрасное. Просто мне опять за руль, ехать обратно в Нью-Йорк.

– Я понимаю, что двести пятьдесят тысяч долларов в твоем мире – деньги небольшие, – заметила Бетти, поднимаясь. – Но это все для Фреда. – В голосе ее сквозила нерешительность, неуверенность, имеет ли она право говорить о финансах с топ-продюсером.

– Не надо. Это настоящие деньги.

– Сейчас вернусь, – сказала она, удаляясь копаться в бумагах.

Я освободил тарелки от остатков ленча. Застекленная терраса, обшитая белыми деревянными панелями, плавно переходила в большую, привлекательную кухню, заставленную белой бытовой техникой и мебелью. Буфеты с прозрачными стеклянными дверцами были покрашены на старинный лад белой краской. Годы честной службы покрыли ее патиной, словно говорившей: «Элегантная старость». Эвелин понравился бы дом Бетти. А Финн понравился бы двор.

Вернувшаяся Бетти вручила мне квартальный отчет.

– Моя домашняя бухгалтерия в полном раздрае. Годовой отчет я еще поищу. И позвоню тебе.

– Если найдешь – замечательно. Если нет – ничего страшного. – Я мельком бросил взгляд на листок. Ее 250 тысяч долларов выросли до 300 тысяч долларов с лишком.

Чудесно.

– Гроув, – воззвала Бетти к моему вниманию, – еще одно.

– А именно?

– Чарли согласился стать опекуном Фреда, если со мной что-нибудь стрясется. Теперь мне нужно найти кого-нибудь другого.

На долю секунды мне показалось, что Бетти просит меня взять это дело на себя. Однако у нее есть несколько сестер, и я счел просьбу чересчур импульсивной. Синдром Дауна поднимает ставки. Бетти не поступила бы настолько опрометчиво.

– Я помогу, чем смогу. А где Фред?

Несколько минут спустя, обнявшись и обменявшись рукопожатием на прощание, я покинул Нью-Палц в растрепанных чувствах. К несварению привкус желчи во рту не имел ни малейшего отношения. Мой лучший друг, мистер Дотошность, подвел собственную жену. Первый страйк{52}52
  Страйк – читателю, не разбирающемуся в бейсболе и предпочитающему сохранить блаженное неведение об этой игре с запутанными правилами, достаточно знать, что страйк – это штрафное очко за неотбитый мяч, посланный в пределы зачетной зоны; и после третьего страйка бьющий выбывает из игры по страйк-ауту.


[Закрыть]. Теперь он заставил мать-одиночку тревожиться за будущее своего сына. Второй страйк.

Да расслабься ты! Ликвидация «Келемен Груп» все уладит.

Ага, именно. Образ Бетти и Фреда, махавших мне на прощание, преследовал меня всю дорогу до Нью-Йорка. Ставки выросли, переплюнув 600 долларов Сэм Келемен и распоряжение Фрэнка Курца не лезть не в свое дело.

Глава 17

В ужасный час – в пять утра в воскресенье – я сосредоточился на более неотложном вопросе, чем чудовищный бардак Чарли Келемена. У меня возникла проблема с «позывом на лежбище». Это арго велосипедистов. Он возникает, когда тепло постели увлекает спортсмена обратно под одеяло, не пуская на тренировку. Как раз тогда и там роскошные объятия простыней манили меня остаться.

Вот только сегодня я не собирался ни тренироваться, ни поддаваться. Наш клуб спонсировал летние гонки каждое второе воскресенье, семь кругов вокруг овала Центрального парка общей протяженностью 43 мили. Выстрел стартового пистолета всегда раздается ровно в 6 утра.

Нас ждала гонка. В мучительно ноющих мышцах и зрелищных завалах есть что-то завлекательное. Похвальба и подначки лопающихся от тестостерона участников превращают гонку в обязанность. В это воскресенье я прибыл к стартовой черте с 20-минутным запасом.

Элитным лосям – легким на стероидах в человеческом обличье – потребовалось менее двух часов, чтобы надрать мне задницу. Мои результаты по статистике были тоже неплохи – десятый в списке из 124 велосипедистов. Но яростный командный темп{53}53
  Командный темп – ситуация, когда все велосипедисты едут друг за другом в одну линию, находясь в аэродинамической тени первого в группе.


[Закрыть] на протяжении первых 42,5 мили выжал меня до упора. На безумный рывок в конце в баке не осталось ни капли горючего. Это меня раздосадовало. Я всегда хотел победить.

После гонки я сграбастал в «Старбакс» стакан кофе на 20 унций и изрядный кус коричного пирога со штрейзелем. Кофе и пирог послужили лишь легкой закуской, которой едва-едва хватит, чтобы не скончаться от голода под парны́м душем в моем кондоминиуме на пятом этаже. После такой изнурительной поездки у меня осталась лишь одна миссия – набить живот жареной картошкой по-домашнему, копчеными колбасками, сырным омлетом из трех яиц и стопкой банановых блинчиков за один присест. Передо мной маячила гастрономическая вакханалия, оргия на 9600 килокалорий, суля прекрасный день.

Я заблуждался.

Не успел я заскочить в душ, как в квартиру позвонил Хорхе – пылесос для чаевых и швейцар дома, неизменно пребывающий в хорошем настроении.

– Мистер Гроув, тут к вам пришли двое полицейских.

– Шутишь? – ответил я, подумав, что воскресенье – не самое подходящее время для их визита. Тем более что никто мне не позвонил.

– Они показали свои значки. – Голос у него дрожал, будто он умолял заплатить за него залог.

– Впусти их.

Не прошло и минуты, как мясистый кулак забарабанил в мою дверь, напрочь порушив безмятежность утра. Оглушительный грохот взбеленил меня. В нем не было ни малейшей нужды, ведь Хорхе меня предупредил.

– Минуточку! – рявкнул я, направляясь к двери.

Один из офицеров возвышался на 6 футов и 4 дюйма и тянул на добрых 275 фунтов с гаком. Его габариты мигом заставили меня прикусить язык. Он выглядел на все 9600 килокалорий что ни день. Второй напоминал прямоходящего хорька с глубоко посаженными глазами. На обоих были помятые спортивные пиджаки, рубашки с расстегнутыми воротничками, а виндзорские узлы галстуков были приспущены, будто флаги в знак траура. Еще и не пробило 9 часов воскресного утра, а оба уже выглядели измотанными. Оба синхронно козырнули своими значками – этакий ксив-канкан фараонов.

Левиафан с курчавыми каштановыми волосами, голубыми глазами и багровой физиономией провозгласил:

– Я детектив Майкл Фитцсиммонс, а это офицер Маммерт. Мы из Бостонского департамента полиции. – Говорил он с классическим бостонским акцентом – гласные растянуты, а буква «р» погулять пошла. Торс у него был просто чудовищный, с практически отсутствующей шеей тяжеловеса и грудной клеткой, как бочка, способной вместить пару-тройку аквалангов.

Брюхо Фитцсиммонса нависало на вычурную бронзовую пряжку. Ему наверняка есть что порассказать о ней в баре. Может, какой-нибудь несчастный механический бык рухнул под его весом.

– Бостонская полиция, – эхом откликнулся Маммерт. У него даже голос был как у хорька.

– А почему бостонская? Я думал, вы, ребята, из нью-йоркской полиции.

– Это убийство в юрисдикции Бостона, – пояснил Фитцсиммонс. – И пока мы работаем в Нью-Йорке.

Я пока не сдавал позиций, стоя на пороге.

– Вы не ответили на мой звонок в пятницу.

– Виноват, – извинился Фитцсиммонс. – У нас длинный список на допрос. Мы пытались дозвониться вам в офис в субботу и оставили сообщение. Звонили и сюда, но никто не ответил.

Он был прав. Я не включил автоответчик; наверное, фрейдовские штучки, связанные с Эвелин и Финн. Первым намеком на трагедию стало сообщение. «Мистер О’Рурк. Это офицер Риццо из Нью-Хейвена. Не будете ли добры мне перезвонить?» С той поры автоответчик, даже в мобильном телефоне, стал для меня предвестником беды.

– Но тем не менее вы явились сюда в воскресенье? – стоял я на своем.

– Как я сказал, – ответил левиафан, – список у нас длинный.

Я провел офицеров через переднюю мимо моего велосипеда – карбоново-титанового «Кольнаго», прислонившегося к стене под старыми фото Бернара Ино и Жака Анкетиля. Ино выиграл «Тур де Франс» пять раз, и его прозвище – Le Blaireau (Барсук) – объясняется репутацией животного, славящегося тем, что ни за что не позволит жертве улизнуть. Анкетиль – второй великий велосипедист – позировал перед камерой с манекенщицей под правой мышкой.

– Нам нужно расспросить вас о Чарли Келемене. – Фитцсиммонс крутанул головой по обширной орбите, словно желая подчеркнуть свое заявление. Раздавшийся при этом скрежет кости о кость заставил меня поморщиться.

– Так я и думал.

Мы сгрудились в кухне вокруг трех табуретов. При обычных обстоятельствах я бы проявил чарльстонское гостеприимство, предложив им кофе. Но сейчас я оголодал, и меня снедал скорее голод, чем любопытство. А чего ж еще ждать после сорока трех миль на велосипеде?

– Кофе есть? – осведомился Фитцсиммонс.

О, прекрасно. Они уже обживаются.

– Да, – ответил я, не предлагая сварить. На самом деле я хотел поесть блинчиков с бананами и кленовым сиропом. Только не с этой поддельной дрянью. Непременно с настоящим кленовым сиропом из Вермонта.

– Мне обычный.

Ничего себе нахальство!

– А вам? – спросил я у хорька.

– Ага, обычный. – Маммерт подергал носом.

За шесть лет в Кембридже я узнал, что «обычный» означает со сливками и двумя ложками сахара.

– Лицо у этого типа кажется знакомым, – заметил Фитцсиммонс, указав на фотографию велосипедиста напротив кухонного стола.

– Знакомым, – поддержал Маммерт. – Я никогда не забываю лица.

– Грег Лемонд. Первый американец, выигравший «Тур де Франс».

– А почему он хмурится?

– Потому что был гостем на моем званом обеде, – пошутил я.

Фитцсиммонс поморгал, не улыбнувшись. И не сказал ни слова. Джо Фрайдей{54}54
  Джо Фрайдей – вымышленный детектив департамента полиции Лос-Анджелеса, герой ряда радиоспектаклей, телесериалов, пьесы и кинофильма.


[Закрыть] плюс 125 фунтов. Офицер Маммерт с ввалившимися карими глазами, острым носом и мелкими зубами сглатывал слюну или что-то другое, и его кадык прыгал вверх-вниз в такт перистальтике. И не сказал ни слова. Джо Фрайдей минус 125 фунтов. Слушатели дали мне форменную отставку.

– Это Лемонд после завершения этапа «Тур де Франс». Он морщится, – пояснил я, – потому что 30 километров проехал с диареей, стекавшей по ногам.

– И почему это? – В вопросе Фитцсиммонса было больше любопытства, чем отвращения.

– Порой остановиться нельзя.

– При поносе? – уточнил Фитцсиммонс, позабавленный моим двусмысленным комментарием.

– Смешно.

– Это наделяет выражение «понеслись» новым смыслом. – Фитцсиммонс со щелчком вывернул головой вправо. Потом с другим – влево.

Ненавижу, когда люди делают это дерьмо.

Маммерт, не заинтересованный этим, уже изъерзался. Его взгляд шнырял по комнате, в силу привычки устраивая визуальный обыск моего кондоминиума. Его помятый спортивный пиджак выглядел так, будто не раз послужил пижамой.

– Насколько хорошо вы знали мистера Келемена? – спросил Фитцсиммонс.

– Лучший друг.

– А враги?

– Однажды он достал йельца по фамилии Херли. На этом всё.

– Бывшего Лайлы Приоло, – подтвердил Фитцсиммонс.

Его дотошность произвела на меня впечатление.

– Вы говорили с Лайлой?

– И что вы думаете о Херли? – вместо ответа выпалил Фитцсиммонс, перехватывая инициативу.

– Полный лузер. Бил жену. Но сомневаюсь, чтобы он кого-нибудь убил.

– Почему это?

– Этот тип – рохля. Мы не видели его много лет.

– Вы сообразительны, – заметил Фитцсиммонс.

Ненавижу, когда начинают с подобного.

– А жертва – ваш лучший друг. Вы должны кого-нибудь подозревать.

– Чарли был ходячей картотекой, – сказал я.

– Низенький и квадратный? – встрял Маммерт.

– И это тоже. Он знал чуть ли не каждого, куда больше народу, чем я, а это что-нибудь да значит. Все мои друзья обожали Чарли Келемена.

– А кто-то – нет…

После этой реплики оба фараона начали обстреливать меня вопросами. И после каждого выстрела почти не дожидались моего отклика.

Фитцсиммонс: «Давно ли вы знакомы с жертвой?»

Маммерт: «Что вам известно о его работе?»

Фитцсиммонс: «Кто был его ближайшими коллегами?»

Маммерт: «Где вы приобрели свой южный акцент?» – Запретных тем для них явно не было.

Фитцсиммонс: «Вы видели что-нибудь странное в “Аквариуме”?»

– Ну да, – ответил я. – Двести пятьдесят мужчин в черных бабочках и паранджах.

Маммерт: «Вы видели кого-нибудь, толкающего тележку из нержавейки?»

Фитцсиммонс: «Где были вы, когда мистер Келемен упал в резервуар?»

Маммерт: «Он пил?»

Фитцсиммонс: «Вы заметили что-нибудь необычное перед приемом?»

Я отсмотрел свою долю повторов «Закона и порядка»{55}55
  «Закон и порядок» – американский телесериал о работе «убойного» отдела нью-йоркской полиции.


[Закрыть]. Вопросы звучали как по накатанной программе. Однако Маммерт попробовал более персональный подход. Мне это пришлось не по душе.

– Чудесная квартирка, – заметил худой офицер низким, гортанным тоном. – Великовата для холостяка. – И поерзал на табурете.

– Вдовца, – поправил я и поднял левую руку, чтобы продемонстрировать обручальное кольцо с надписью «Гроув, ты моя истинная любовь. Эвелин» внутри.

– Прошу прощения, – извинился Маммерт и заметил: – Нигде ни одного семейного фото, только эти парни с велосипедами.

– Я убрал фотографии жены и дочери. Тяжеловато в пустом доме.

Услышав упоминание о дочери, оба полицейских приподняли брови.

* * *

Месяцы спустя после инцидента на I-95 «Север» я упрятал все воспоминания о Финн и Эвелин под карантин. Их женские ароматы безжалостно держались в шкафах и комодах. Их фотографии, разбросанные повсюду, вгоняли меня в тоску. Я затолкал все девичьи вещи – одежду, драгоценности и все такое – в спальню Финн. Так началась угрюмая миграция во имя собственного спасения. Иначе я бы нипочем не справился. От этой участи я избавил только снимок на работе – Эвелин и Финн на пляже.

Каждые два-три месяца Чарли предлагал, чтобы я отдал драгоценности Эвелин на благотворительность.

– Вот как я это вижу. Эвелин была янки. Бережливая. Практичная. Логичная. У тебя там одних камней, наверное, тысяч на четыреста долларов. Получи налоговый вычет. Эвелин бы одобрила. Это наличные в твоем кармане. Вот если б ты отдал их другой, тогда она точно рассердилась бы.

– Другой, Чарли?! Я даже о свидании-то подумать не могу.