Текст книги "Лавина любви"

Автор книги: Ноэль Бейтс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

3

Джинджер осложнения тоже ни к чему. На самом деле больше всего ей хочется сбежать из этой проклятой хижины в горах и очутиться в Нью-Йорке. По крайней мере, она себя в этом уверяла.

Прошло три дня.

Мэтт вернулся с улицы, неся охапку поленьев, и сообщил, что небо, кажется, начинает проясняться.

– Что это значит? – Джинджер оторвала глаза от чертежей и нахмурилась.

– Это значит, ваша светлость, что, возможно, наш друг-буран кончается. – Подойдя к камину, он через голову стянул свитер. На этот раз он снял и футболку, ибо она насквозь промокла. Он стоял к ней спиной. Джинджер не могла отвести восхищенного взгляда от его загорелой спины. Как ходят мускулы под кожей, когда он шевелит руками, грея их у огня!

– Не называй меня «ваша светлость», – механически огрызнулась она.

– Извини. – Полуобернувшись к ней, он насмешливо улыбнулся.

– Ты что-то говорил о буране… – Джинджер вздохнула с облегчением, когда он снова повернулся к огню.

– Ах да. Я сказал, что небо проясняется. – Мэтт расстегнул пуговицу на поясе линялых голубых джинсов.

– Что ты делаешь? – воскликнула она.

– Хочу переодеться. Споткнулся с охапкой этих проклятых дров и упал лицом вниз прямо в снег.

– Хорошо, что лодыжку не растянул. – Она пыталась держаться непринужденно, но давалось ей это с трудом. Как можно непринужденно болтать и шутить, когда она едва дышит?

– Я что, тебя смущаю? – Он медленно развернулся к ней лицом. Рука его лежала на поясе джинсов. Верхняя пуговица была расстегнута, и ее глазам открылся плоский мускулистый живот. – Предпочитаю раздеваться здесь, внизу, и оставлять мокрую одежду сушиться у камина, – объяснил он. – Но если тебя это шокирует…

– Вовсе нет! – возмутилась Джинджер. Она заставляла себя смотреть ему прямо в лицо, не отводя взгляда, хотя давалось ей это с большим трудом. – Ты меня не приглашал, я явилась к тебе как снег на голову, так что ты волен поступать, как привык, не считаясь со мной. – И она заставила себя снова уткнуться в чертежи.

Она услышала шорох. Очевидно, он снял джинсы и повесил их сушиться на деревянной полочке возле камина. Интересно, почему он так возится? – подумала она. Украдкой бросила взгляд на его ноги и снова сделала вид, что работа всецело поглощает ее внимание.

– Кажется, твоя нога совсем прошла.

Оказывается, он еще и поговорить хочет!

– Ага, – буркнула Джинджер, не отрываясь от чертежей.

– Какую комнату ты сейчас делаешь? – сухо спросил он.

– Вроде бы кухню, – откашлявшись, ответила она.

– Вроде бы?

– Кухню! – буркнула она, собираясь в комок.

А вдруг он решит проверить, чем она занимается? Но проверять он не стал. Тихо рассмеялся и пошел наверх. Джинджер вздохнула с облегчением. Теперь, когда его нет рядом, она снова получила возможность соображать. Интересно, буран и правда кончается? Она медленно подошла к окну и выглянула на улицу.

– К несчастью… – Мэтт успел переодеться инеслышно подошел к ней сзади. Вместо джинсов на нем были брюки, однако рубашка была такой же выцветшей, как и прежние. Она вздрогнула от неожиданности. – К несчастью, улучшение погоды не гарантирует, что ты сможешь быстро уехать. Извини. – Он с горестным видом пожал плечами. – Отсюда по-прежнему можно выбраться лишь на лыжах, но, пока ты не сможешь наступать на больную ногу, об этом и думать нечего.

– А вертолет?

– Что – вертолет?

– Папа может прислать за мной вертолет. Да, конечно, он почти наверняка так и сделает…

Она еще не готова уезжать! Еще рано! Внезапно Джинджер поняла, что ей не хочется уезжать.

Мэтт безразлично пожал плечами, видимо не желая больше обсуждать эту тему. Следом за ним она прошла в кухню. Нога при ходьбе все еще побаливала, но, по крайней мере, она уже могла передвигаться без посторонней помощи и достаточно свободно, хотя и не слишком грациозно.

– Ну так что? – настойчиво поинтересовалась она, пока он ставил чайник на огонь. – Что ты думаешь о вертолете?

– Хочешь попросить папочку прислать вертолет? Ради Бога!

– По-моему, ты обрадуешься, когда я уеду, – насмешливо продолжала Джинджер. – Ты ведь не устаешь напоминать мне, что я у тебя нежеланная гостья.

Мэтт медленно развернулся к ней и оперся на край рабочего стола. В руках у него была ложка.

– Вертолет – это прекрасно, но приходило ли тебе в голову, что снегопад по-прежнему сильный и видимость затруднена? Или так не терпится поскорее оказаться в Нью-Йорке, что тебе наплевать на то, что вызволение тебя из глуши может стоить жизни нескольким людям? Вижу, тебе подобные соображения и в голову не пришли. Впрочем, чему я удивляюсь? Похоже, ты привыкла всегда получать то, что хочешь?

– С тобой этот номер не проходит! – выпалила она прежде, чем поняла смысл своих слов.

– Да, прелесть моя, со мной этот номер не проходит. – Слова «прелесть моя» он произнес с неожиданной нежностью, хотя глаза были так же презрительно сужены. – А теперь давай пообедаем. По-моему, тебе пора начать помогать мне по хозяйству.

Как будто она все предыдущие дни только и делала, что валялась на диване и играла в игрушки. Она послушно выполняла его приказания и следила за тем, чтобы ванная оставалась после нее чистой, чтобы в сливе не было длинных рыжих волос, которые ему так не нравятся. В ее спальне не было ни пятнышка, несмотря на то что застилать постель с больной ногой до сих пор было трудновато.

– А мне казалось, ты любишь готовить, – поддела его Джинджер. – Сам же говорил, что не выносишь рядом женщин, которые суетятся и полагают, будто путь к сердцу мужчины лежит через желудок. – Странно, подумала она, что они вообще могут разговаривать, ведь большую часть времени он ее откровенно третирует. Однако по вечерам они мирно беседовали, если других занятий не было. Мэтт даже начал учить ее играть в шахматы, хотя, разумеется, отказывался поддаваться ей, чтобы не опускаться до ее уровня начинающей.

– Неужели я так говорил?

– Да, – в глазах Джинджер заплясали веселые огоньки, – ты заявил так после того, как осушил бутылку вина.

– Придется тебе что-то сделать со своей гривой, если ты собираешься мне помогать, – оборвал он ее. – На кухне длинным волосам не место!

– Я прикажу им убраться прочь! – Джинджер задорно откинула прядь волос со лба.

– Я сам. Сядь-ка.

Джинджер послушно повиновалась. Он порылся в ящике стола и встал у нее за спиной. Она хотела повернуть голову и посмотреть, что он делает, но он обхватил ее лицо ладонями и заставил сидеть прямо. Девушка почувствовала, как напряглось в ожидании ее тело. За окном в бешеном вихре кружил снег, а в хижине царила полная тишина, прерываемая лишь мерным тиканьем настенных часов.

Он начал причесывать ее. Его действия казались вызывающе эротичными. Когда он рукой откинул волосы у нее со лба, ей с трудом удалось заставить себя успокоиться, потому что сердце у нее билось как барабан, а кровь побежала по жилам с угрожающей скоростью. Джинджер закрыла глаза и, учащенно дыша, откинула голову назад.

– Ну как, миледи, вам нравится? – Одной рукой он собрал ее волосы в хвост, в другой руке была расческа. Кажется, ему самому работа парикмахера пришлась по вкусу.

Джинджер что-то промурлыкала в знак одобрения. Ее тело расслабилось, руки бессильно упали вдоль тела, ноги вытянулись, как у тряпичной куклы.

– Наверное, к тебе каждое утро приходит юная девица и причесывает тебя? – проворковал прямо над ухом его низкий голос.

Джинджер не открывала глаз, но уголки ее губ изогнулись в улыбке.

– Не юная девица, а юнец. Вернее, огромный и сильный горбун. Он дважды в день по сто раз расчесывает мои волосы щеткой.

– Огромный и сильный горбун! Хм! Тебе такие нравятся?

Может, потому, что они в это время не смотрели друг на друга и ей не приходилось заставлять себя смотреть в его светло-голубые ледяные глаза, она легко уступила его беззаботному тону. Разговор почему-то забавлял ее. Она потянулась как кошка, которая укладывается спать, и сложила руки на животе. Спортивные штаны, которые он дал ей, были слишком длинны, ей пришлось несколько раз закатать их на талии. Она рассеянно играла с эластичной материей; на лице ее блуждала довольная улыбка.

– Чем больше горб, тем лучше! – Она засмеялась. – Как ни грустно, пока я не встретила никого, кто соответствовал бы моему идеалу.

– То есть Колин не был ни огромным, ни сильным, ни горбатым? – В его скучающем голосе послышался лишь отдаленный намек на любопытство.

– Во всяком случае, он высокий. – И хорошо сложен, добавила про себя Джинджер, но слабый и изнеженный. Как ребенок!

– Если хочешь, расскажи, что между вами произошло.

– О, ничего особенного. Я застала его, когда он дал волю рукам. С другой. С пышной итальяночкой, которой на вид не больше восемнадцати. Ей полагалось убираться у нас в домике, а не демонстрировать свои прелести моему бывшему дружку. – Джинджер презрительно усмехнулась. – Я пробила крышу и вылетела на метле… Остальное ты знаешь.

– Ты что, ревновала?

– Я разозлилась, но ревновать и не думала… нет. Я вообще не ревнивая.

Он начал массировать ей кожу головы, и Джинджер, вмиг позабыв о Колине, тихо застонала от удовольствия. Пышная грива огненно-рыжих волос чутко откликалась на движения его пальцев: ритмично вздымалась, а потом водопадом падала вниз.

– Судя по твоему виду, ты уже оправилась от разбитого сердца?

Где-то внутри нее зазвенел тревожный колокольчик. На первый взгляд ни к чему не обязывающий разговор становился опасным.

– Я еще ни разу в жизни не страдала от разбитого сердца, – задумчиво сообщила Джинджер. – Я все равно собиралась порвать с Колином. С ним была скука смертная! Уму непостижимо, сколько он выливал на себя лосьона после бритья! А раз в месяц – представляешь? – делал себе массаж лица.

– Значит, сердце миледи еще никто не разбивал? – Его вкрадчивый голос словно проникал прямо в мозг, а нежные пальцы тем временем массировали ей голову.

– Нет. А тебе?

– Когда мне было тринадцать лет, мне с большим трудом удалось смириться с тем, что учительница французского меня не любит.

– Это было твое самое сильное любовное потрясение?

– Потрясающе, правда? Теперь, когда я стал дряхлым тридцатилетним старикашкой – ты скажешь, что столько не живут, – мне бы следовало три или четыре раза умереть от разбитого сердца.

– Наверное, из-за того, что ты ведешь кочевую жизнь, женщинам нелегко надолго оставаться рядом с тобой.

– Думаю, дело совсем не в этом. – Он хохотнул.

Она внезапно представила его с другими женщинами и ощутила неожиданный укол ревности. Всех этих женщин, с горечью подумала она, его образ жизни не смущал. Возможно, они готовы были пойти за ним хоть на край света. Джинджер уже успела убедиться: когда Мэтту хочется, он способен очаровать кого угодно. Вот как сейчас, когда они понарошку поверяют друг другу свои секреты. Ей ведь пришлось признать, что в ее личной жизни царит полный хаос и по-другому никогда не было. Она наклонила голову вперед и собрала волосы в хвост.

– У тебя не найдется ленты или чего-нибудь в этом роде?

– Резиновая лента подойдет?

– Резинки портят волосы. – Джинджер досадливо вздохнула. – Но за неимением лучшего… Она стянула волосы протянутой им резинкой. Почему-то это простое действие заставило ее спуститься с небес на землю. Ей пришлось напомнить себе, что ее всегда отличало здравомыслие. Не годится давать волю фантазии. Неужели ему удалось так убаюкать ее сознание, что ей померещилось, будто это странное, случайное знакомство и есть то настоящее, к чему она невольно стремилась всю жизнь? Ничего подобного! – Ты собираешься учить меня готовить? Не то чтобы я совсем не умею…

– Кажется, ты говорила, будто у вас всю скучную работу выполняет преданная домоправительница.

– Я никогда не называла готовку скучным занятием, – возразила Джинджер. Слава Богу, они вернулись к прежнему саркастическому тону. Однако она с удивлением обнаружила, что больше не считает его выходки вызывающими и враждебными. Даже когда он шутливо величал ее «миледи» или «ваша светлость», тон его голоса слегка изменился. Больше в нем не было слышно той агрессивной враждебности, которая столь явственно проявлялась, когда она объявилась у него в доме. Интересно, когда произошла перемена? Она сама тоже перестала обороняться. Раздражалась на некоторые сказанные им слова больше по привычке.

– О, я только подумал…

– Ты, кажется, слишком много думаешь! – огрызнулась она.

– Джинджер, к чему такая язвительность? Разве тебе не нравилось беседовать со мной, пока я тебя причесывал? Или, может, ты решила, что я слишком близко подобрался к тебе? К тебе настоящей.

Этот человек и правда, кажется, видит ее насквозь. Она бессильно склонила голову. При виде ее вспыхнувшего лица он раздвинул губы в довольной улыбке.

– Ведь на самом деле ты не такая пустышка, как притворяешься, верно? Общаешься с пустоголовыми «золотыми» мальчиками и девочками, но в глубине души твои так называемые друзья тебя раздражают, так? Ты ждешь чего-то большего… Все, молчу, молчу! Твои глаза мечут искры!

– Полагаю, при твоем образе жизни – избыток свободного времени, любовь к одиночеству – тебе ничего не кажется лучше, как без конца ворчать, когда ты попадаешь в компанию другого человека! – парировала Джинджер.

Мэтт ухмыльнулся. Очевидно, ее колкость нисколько его не задела.

– А я смертельно скучаю по обществу! Попроси владельца этого дома купить тебе собаку, тогда ты сможешь надоедать ей своими ценными мыслями и советами!

Мэтт рассмеялся.

– Подумать только, – воскликнул он, – до чего наша леди любит поспорить!

– Подумать только, – парировала Джинджер, – мы до завтра не пообедаем, если этот так называемый местный шеф-повар не перестанет совать нос в мои дела!

Пятнадцать минут спустя он, все так же улыбаясь, заставил свою ученицу перечислить все, что она умеет делать на кухне.

– Иными словами, готовить ты не умеешь, – подытожил он, когда она запинаясь поведала ему о своих кулинарных достижениях. – Что ж, нам лучше приняться за дело, не откладывая, если ты собираешься отплатить мне за мое неслыханное гостеприимство. Ради разнообразия теперь, когда твоя нога почти зажила, можешь поухаживать за мной.

– Не знала, что это входило в наше соглашение.

– Вот как? Может, я недостаточно ясно выразился. Посмотри в буфете: там должно лежать несколько луковиц. В холодильнике есть чеснок. Начнем с самого простого! Прежде всего, налей в кастрюльку воды и вскипяти ее. Тут потребуется определенное мастерство, потому что тебе предстоит включить газ и поставить кастрюлю на конфорку. Не промахнешься?

Джинджер подумала: а не поставить ли кастрюлю прямо ему на голову?

– Ну вот, – он разговаривал с ней терпеливо, словно сомневался в ее умственных способностях, – теперь брось в воду щепотку соли. Щепотку, не больше!

– Я знаю, что такое «щепотка».

– Очень хорошо. Теперь лук. Очисти его и порежь кольцами. – Он бросил ей две луковицы.

Джинджер старательно очистила их от шелухи. Да, давненько она не делала ничего такого. По правде говоря, последний раз она готовила в школе, на уроках труда.

Вместо того чтобы помочь, он уселся за стол и, скрестив руки на груди, внимательно наблюдал за ее действиями.

– Странно, почему после курсов для благородных девиц ты не научилась готовить, – комментировал он. – Неужели вас, девочек, не учили там кулинарии, правилам поведения за столом, искусству накрывать на стол и умению отличать, для какого напитка нужен тот или иной бокал?

– Я не ходила на курсы для благородных девиц. – Джинджер смерила его ледяным взглядом. – Вместо того чтобы смотреть, лучше бы помог!

– Ни за что.

– Значит, мои чары сильнее, чем я думала. – Она повернулась, посмотрела на него в упор, и перед ее мысленным взором снова всплыло видение: он стоит, поигрывая застежкой джинсов, его мускулистый торс обнажен. Она задышала чаще и непроизвольно сглотнула слюну.

– А почему, кстати, ты не ходила на такие курсы? Я считал их обязательным компонентом образования для девушек вроде тебя.

– Каких это девушек вроде меня? – Джинджер перестала резать лук и посмотрела прямо ему в лицо. Рука ее крепко сжимала нож.

Он пожал плечами.

– Хорошеньких юных созданий, у которых денег больше, чем здравого смысла.

Она так сжала рукоятку ножа, что у нее заболела рука. Наверное, она кажется ему чем-то вроде куклы Барби. Честно говоря, понятно, почему он так о ней думает, но это ее задело. Джинджер принялась яростно нарезать лук.

– Мой отец не одобряет подобных курсов, – проворчала она.

– Мудрый человек.

– Обязательно передам ему твой комплимент. Ну, что делать дальше?

– Теперь грибы. Они консервированные, боюсь, других у меня нет. Запасов в этой хижине хватит надолго, но, пока погода не установится и я не смогу доехать на лыжах до ближайшего магазина, свежих продуктов не жди. Потом бекон. – Он бросил ей упаковку. Вскрывая бекон, она все еще думала о том, как он отозвался о ее характере. – Теперь тебе надо бросить в кипящую воду рис. Ты когда-нибудь варила рис?

– А ты когда-нибудь был любезным?

Он засмеялся, но встал, достал из жестянки горсть риса и засыпал его в воду, добавив туда бульонный кубик и сушеных приправ.

– С каких это пор ты наводишь справки о моем прошлом? – Он опытной рукой смешал на сковородке все ингредиенты, добавил банку томатов в собственном соку и каплю соуса «Табаско».

– Кстати, а сам-то ты где учился? Полагаю, прошел курс в университете жизни?

– Да, – кивнул он. – Попутно закончил Гарвард.

– Ты учился в Гарварде? Быть не может!

– А почему тебе это кажется невероятным? – Он положил грязные тарелки в раковину и кинул Джинджер губку.

– Не стой без дела, лучше вытри стол! Меня ранит твое недоверие!

Ха, подумала она, ранит тебя, как же!

– И что же ты там изучал?

– Экономику и право. Джинджер искренне рассмеялась.

– Ты хочешь, чтобы я поверила, что ты учился в одном из лучших университетов мира и изучал экономику и право ради того, чтобы проводить время здесь?

– Мне все равно, веришь ты или нет. – Он принялся мыть посуду. Сноровка выдавала его опыт в этом деле; видимо, он привык выполнять всю домашнюю работу. Потом он передал ей посудное полотенце.

Джинджер встала рядом с ним и начала вытирать тарелки.

– А почему ты не стал юристом? – недоверчиво спросила она. Вряд ли он учился в Гарварде, и все же… Что-то с ним не так. Джинджер знавала немало мужчин, которые, невзирая на блестящее образование, не знали, как убить время. Поэтому ей не составило труда примириться и с той историей, какую поведал ей ее новый знакомый. – Так почему ты не стал юристом или экономистом?

– А может, меня прельстила простая жизнь. – Он ухмыльнулся. – Зимой – свежий морозный воздух и возможность для меня, простого деревенского парня, повидать мир.

Джинджер с подозрением покосилась на него. Почему ей все время кажется, что он притворяется? Казалось бы, зачем ему играть перед ней роль?

– А летом? – не сдавалась она. – Куда ты едешь летом?

– А ты? – Он вытер руки посудным полотенцем.

– Иногда мы живем за городом, – рассеянно ответила Джинджер.

– Наслаждаешься природой и нюхаешь цветочки вдали от больших городов?

Она вспыхнула и вздернула подбородок, что могло быть расценено и как согласие, и как отрицание. К счастью, вовремя послышалось шипение закипающей воды, и он оставил расспросы, увлекшись приготовлением обеда. Ей приходилось постоянно помогать ему, выслушивать советы по поводу того, как делать то или другое, но Джинджер подчинялась почти с радостью, довольная, что он перестал выспрашивать ее о жизни.

Оказавшись в вынужденном вакууме, она вынуждена была заново осмыслить свою жизнь. Даже без покровительственных замечаний Мэтта ясно, что она тратит лучшие годы впустую. Развлечения, поиски острых ощущений, поглощенность собой и общество малоинтересных, ненужных, случайных спутников. По привычке она называла их друзьями, хотя часто сомневалась, сумеют ли они остаться настоящими друзьями в случае суровых испытаний.

– Не хочу мешать твоим размышлениям, – прошептал Мэтт. От неожиданности Джинджер так и подпрыгнула на месте. – Осталось сделать два завершающих мазка. Чесночный хлеб в холодильнике. Поставь его в духовку. А я тем временем откупорю вино.

– Вино? Это днем-то?

– Упадочный стиль, согласен, но вино так идет к нашему с тобой ризотто по-домашнему!

Несмотря на свой стиль жизни и компанию, в которой она вращалась, Джинджер никогда не была подвержена пристрастию к алкогольным напиткам. Иногда она выпивала бокал вина, но от большего количества ее клонило в сон, а потом болела голова. Здесь, в хижине, когда Мэтт вечером наливал ей вина, она отпивала глоток из вежливости, а остаток выливала в раковину.

Он с преувеличенно низким поклоном протянул ей бокал.

– Кто знает? Возможно, завтра снегопад прекратится и папочка пришлет за тобой вертолет. И ты с радостью покинешь примитивную маленькую хижину и вернешься в свою золотую клетку.

– Скорее бы! – вырвалось у нее. Она поднесла бокал к губам и в три глотка выпила все содержимое. Ей сразу же захотелось сесть. Она села на табуретку, а ноги положила на другую табуретку, напротив. – Между прочим, – задумчиво протянула она, – эта хижина вовсе не примитивная. Она маленькая, но удобная. А мебель… может, и старая, но хорошего качества.

– Значит, заметила?

– Ну разумеется! Или ты забыл, что я эксперт в области походов по магазинам? – Она усмехнулась на собственный счет и взяла у него второй бокал вина. – Качество я чую за версту. Полезная привычка, правда?

– Только для вора. Джинджер засмеялась.

– Никогда не думала о такой возможности! Может, мне начать воровать продукты в супермаркетах?

– Тебя выдадут длинные рыжие волосы. Такой приметный цвет! – Осушив свой бокал, он начал накрывать на стол. Джинджер встала, чтобы помочь. – Придется тебе коротко постричься и перекраситься в брюнетку. – Он щедрой рукой разложил по тарелкам ризотто и, передав одну тарелку ей, сел напротив.

– Тебе бы понравилось, верно? – Джинджер с жадностью накинулась на еду. С тех пор как она очутилась в этой хижине, она, наверное, поправилась на целую тонну!

– Почему ты так думаешь?

– Ты не устаешь напоминать, как неудобно иметь такие длинные волосы. – Она налила себе еще вина.

– Как ты можешь так говорить! Ведь я целых пятнадцать минут тебя причесывал!

В его голосе слышалась легкая ирония, однако, взглянув на него, Джинджер прочитала в его глазах нечто такое, отчего вся сжалась и внутри у нее стало горячо. Он смотрел на нее цепким мужским взглядом. Он – воплощение мужественности. Мужчина виден не только внешне, но и в том, как он двигается, в манере поведения. Она представила, каково это – лежать с ним в постели, заниматься любовью, впустить его в себя… Как изменятся его холодные голубые глаза, если будут смотреть только на нее и их покроет пеленой страсти?

Перестань, лениво возразила она себе – вино уже оказало свое действие, – ничего у тебя с ним не получится. Мы вращаемся в разных кругах, наши жизни не соприкасаются. Он из другого мира. Покинув эту хижину, ты больше никогда его не увидишь.

А вдруг снегопад и правда прекратится и через двадцать четыре часа она сможет улететь отсюда на вертолете? А может, доберется на лыжах до ближайшего городка, ведь лодыжка почти не дает о себе знать.

– Парикмахер тоже причесывает меня, – сказала Джинджер. Глаза у нее сверкали от вина и эротических мыслей, неожиданно пришедших в голову. – Но из этого не следует, что ему нравятся мои волосы или он находит меня привлекательной.

Ее реплика осталась без ответа, ибо Мэтт вдруг замер, не донеся вилки до рта. Даже не глядя на него, она поняла: что-то в атмосфере изменилось. Словно между ними вдруг прошел электрический разряд. Она чувствовала это каждой клеточкой кожи. Интересно, а он чувствует?

– Ризотто просто отменное. Где ты научился так готовить? Бегал на курсы поваров между лекциями по экономике и праву?

– Говорят, нужда заставит, – пробормотал Мэтт. – Ты не согласна?

– Совершенно согласна. – Она метнула в его сторону взгляд из-под ресниц, чтобы убедиться, что он тоже на нее смотрит. Потом быстрым движением стянула с головы резинку и потрясла головой. Огненно-рыжие волосы разметались по плечам. – Я так объелась, что в меня больше ни крошки не влезет, – вздохнула она. Как ни странно, она не лгала. Она съела гораздо больше, чем обычно. – Не понимаю, что случилось с моим аппетитом. С тех пор как я здесь, я постоянно обжираюсь как слон. С чего бы это? Бревна не таскаю, марафонские дистанции не бегаю. – Джинджер осушила бокал и почувствовала, как по ее жилам побежал чистый адреналин. Она налила себе еще вина. – Вернусь домой толстой как корова. Придется полгода не вылезать из спортзала, чтобы вернуть форму. – Она обхватила свою якобы потолстевшую талию.

Она заметила: Мэтт положил нож и вилку и, закинув руки за голову, внимательно следит за ней.

– У меня идея! – Кровь прилила у нее к щекам. Джинджер поняла: никогда в жизни она еще не чувствовала себя такой живой, такой настоящей. Жизнь прекрасна и удивительна! – Тебе не интересно, что я придумала? – спросила она.

– По-моему, тебе не стоит больше пить.

– Какой скучный ответ! – воскликнула Джинджер.

– Наверное, я вообще очень скучный тип.

Оба понимали, что говорят совсем не то, что думают. Его можно назвать каким угодно – надменным, неприступным, сдержанным, но в то же время остроумным, сообразительным… Каким угодно, только не скучным.

– По-моему, нам надо выйти на улицу, – сказала Джинджер. – Я просидела в четырех стенах несколько дней и просто задыхаюсь без воздуха. И потом, мне недостает движения. Хочется чем-то заняться. Я не привыкла к сидячему образу жизни. Столько дней я только сидела или лежала и бездельничала. Может, оденемся потеплее и выйдем? Ну пожалуйста! – Она умоляюще посмотрела на него, зная, как в этот момент хороша. Обычно в таких просьбах ей никто не отказывал. Однако она понимала, что ее просьба скорее охладит его, чем подзадорит. А ей отчаянно, больше всего на свете хотелось именно подзадорить его, подвигнуть на дальнейшие действия.

– Может, движение действительно пойдет тебе на пользу, – неуверенно пробормотал он, вставая. – Если тебе кажется, что ты уже можешь стоять и ходить.

– Моя лодыжка как новенькая! – радостно сообщила Джинджер.

Мэтт удивленно вскинул брови.

– Вообще-то я не о лодыжке.

– А о чем?

– Об уровне алкоголя у тебя в крови, – сухо пояснил он, поднимая пустую винную бутылку.

Надо же! Оказывается, она осушила ее почти в одиночку.

Лыжный костюм, в котором она была в тот день, когда ее занесло сюда, лежал на стуле у камина. Джинджер натянула поверх своей теперешней одежды комбинезон, носки, ботинки… Подумав, она надела на голову шерстяную шапочку. Может, она и не годилась в лесу, в метель, по дороге в никуда, но вполне сойдет для игры в снежки у порога хижины.

Прислонившись к стене, она стала наблюдать, как он надевает свою непромокаемую куртку.

Завтра она отсюда уедет. В крайнем случае, послезавтра… Но сегодня неповторимый день в ее жизни, и она не допустит, чтобы он прошел даром.