Текст книги "Ищи Колумба !"

Автор книги: Нинель Максименко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Не успела я раскрыть рот, как женщина с седой прической стала говорить непонятные слова:

– Как хорошо, что наконец вы пришли. Он совсем, совсем плох. – И, перейдя на шепот, добавила: – Врачи говорят, что на этот раз никакой надежды...

Видно, женщина с кем-то меня спутала, и я только успела сказать:

– Скажите, Калабушкин...

Но женщина перебила меня:

– Давайте сюда ваш плащ и ступайте наверх.

Я решила больше не объясняться, потому что в этом доме так и должно быть все таинственно, но только меня беспокоили слова о безнадежном состоянии – кого только? Может быть, это и есть Калабушкин?

Передо мной была узкая витая лестница с широкими, отполированными до блеска перилами. Я поднялась во второй этаж и очутилась в полной темноте. Я остановилась, думая, что женщина с прической поднимается вслед за мной, но она не шла. Постепенно я привыкла к темноте; темнота была не полная, окна были закрыты ставнями, состоящими из продольных планок, и между этими планками струился свет. Это была самая странная комната, какую только можно себе представить. Тут был склад причудливых вещей. Все было покрыто густой пылью; в воздухе светились порхающие полоски, солнце, проникающее в щели ставен, заставило ожить пыль.

Я стояла, замерев от неизвестности, и вдруг в полной тишине раздался звон. А за звоном – стук, глухой и надтреснутый, и тут же трепетный, как пение свиристеля, свист, и вся комната огласилась пением, звоном, боем, свистом. Я в ужасе шарахнулась – в углу комнаты зашевелилось какое-то чудовище. Но я разглядела – это огромная заводная игрушка, то ли слон, то ли мул. На нем наездник натягивает узду, и животное медленно кивает головой.

Я увидела в комнате высокие двустворчатые двери, они были раскрыты, а за ними еще одна комната, и в ней, прямо напротив дверей, кровать, в которой кто-то лежит.

Я ужасно испугалась, но тихий голос успокоил меня:

– Ну проходи, что же ты стала?

– Вы это мне?

– А разве есть еще кто-нибудь здесь?

– Не знаю. У вас тут темно.

Я вошла во вторую комнату. Это была совсем маленькая комнатушка, ничего в ней не было, только узкая железная кровать, на которой лежал старик, да у окна столик и стул.

– Вот бери стул и садись ко мне поближе. Так ты, значит, пришла узнать тайну головастых человечков?

Я схватилась за спинку стула, и ладони моих рук стали мокрыми от страха и удивления.

– Вы меня ждали? Вам, наверное, писала моя мама?

Но я тут же сообразила, что ничего он не мог знать о моем приходе и ничего мама написать ему не могла, потому что она не знает даже его адреса, да и сама-то я этот адрес узнала только час назад. Я похолодела от ужаса.

Но старик совсем не таинственно, а обычным и добрым голосом заговорил:

– Да, я ждал тебя, хотя ничего мне твоя мама не писала. Я к тому же не знаю, кто твоя мама. А ты подвинь стул поближе, садись и будем разговаривать. Я ждал тебя раньше. Я жду тебя давно.

– Я приехала уже неделю, но ваш адрес мне дали только сегодня утром.

– Неделю? Ну, а я ждал тебя лет пять назад, десять, двадцать. Скажи, ты какого года рождения?

Несмотря на добрый голос старика, мне опять стало страшно. Я подумала, что он наверняка сумасшедший: что он такое болтает, и при чем тут год моего рождения!

Я стояла в замешательстве. Не уйти ли мне отсюда? Но старик снова настойчиво попросил меня сесть.

– Я расскажу тебе, почему я тебя ждал...

И снова слова его звучали как будто совершенно нормально. Я подвинула стул поближе к кровати и села.

– Так вот, ты удивляешься, почему я тебя ждал и откуда я знаю про головастых человечков. Ты знаешь, что когда-то они принадлежали мне?

– Знаю.

– Так как же я мог не ждать тебя! Должен же кто-то был проникнуться этой тайной и захотеть найти к ней ключ. А ключ-то у меня. Как же не придут ко мне? Придут, придут...

Я еще ничего не понимала, хотя, конечно, речь шла о наших человечках. Но о каком ключе и тайне он говорит?

– Подожди, я расскажу тебе все по порядку. Дело в том, что я умираю. Но не об этом речь. Мне давно уже пора умереть. Однажды я собирался умереть еще лет тридцать назад. Тогда-то я не очень горевал об этом. Горевал я только о том, что уношу с собой тайну. Тайну... Может быть, одну из самых загадочных тайн на земле... И я знал к ней разгадку, вернее, не то что знал, а знал пути к разгадке. Знал, где лежит ключ. Он же не мог обмануть, нет, не мог... Не потому, что он такой честный и что я вообще чересчур верю в людей... Нет... Просто все сходится. Если бы он это придумал, он был бы гением, а он не гений...

Я опять перестала понимать, о чем говорит старик. Он, казалось, не видит меня и совсем забыл о том, что он не один. Речь его стала прерывистой, он говорил уже сам с собой.

Но вдруг старик резко сел в постели, и я увидела даже в полутьме, как на висках его трепещут жилки.

– Да, деточка, – и он чуть дотронулся до моей руки, – а ты умеешь плавать?

– Да, да! – почти закричала я. Я еще не понимала смысл его путаных и странных вопросов, но теперь уже точно знала, что все это очень и очень важно. Что никакой он не сумасшедший и что я, может быть, сейчас узнаю такое... такое... что всю землю не жалко пройти пешком, чтоб узнать это. Я слушала его, и каждое его слово приближало меня к тому, что я пыталась разгадать всю жизнь, я и мама – мы обе.

– Ах, как это важно! Но, впрочем, это так и должно быть. Я говорю о том, что ты умеешь плавать. Да, но под водой?

– Да, да, – еще раз повторила я.

– Так вот, ты понимаешь, я владел тайной, но не мог ее никому доверить. Ты должна меня понять! Может быть, где-нибудь и были люди, ученые, которым было бы это не безразлично. Но вокруг меня не было таких людей, я их вообще не видел. Я видел людей, бьющихся в сетях трудовой жизни, и моя тайна им была не нужна. Поэтому я и не хотел ее дарить. Дарить тем, кому она не нужна. Ты понимаешь? А отдать ее какому-то далекому ученому, которого я никогда не видел и не знал! Может быть, он такой же безразличный, как и те, которых я видел. Разве так не могло быть? А тайна, которая засушена, уже никогда больше не расцветет. И я решил ждать. Я решил, что рано или поздно я встречу нужного мне человека. И я его встретил... да... Это было давно. Наверное, уже больше тридцати лет назад. Это была молодая женщина. Вот почти такая, как ты...

– Это была моя мама, – сказала я.

Калабушкин (а это был, как вы поняли, он) не удивился. Он только на минуту замолчал, а потом сказал:

– Об этом я не подумал. Но конечно, так это и должно было быть.

– А почему вы не доверили маме своей тайны?

– Просто так получилось. Я был болен, и мы потеряли друг друга из виду, но я, конечно, нашел бы ее. Я расскажу, какие мысли меня тогда посещали... Я все думал, что сейчас не подходящее время... Людям не до моей тайны. Надо, чтоб кончилась война, а потом люди еще долго будут лечить свои раны и думать совсем о другом, и все эти годы моя тайна им будет не нужна. И не только время должно пройти, должны прийти и новые люди. Так я думал. Не хилые дети, родившиеся в войну или сразу после войны, а вот как ты, и они должны быть сильными и выносливыми, сильными не только духом, но и телом. Понимаешь, мыслью об открытии Америки должен был "заболеть" не кто-нибудь, а именно Колумб. Вот и я ждал своего Колумба... Ну вот ты и пришла. Я жду тебя уже столько лет...

И вдруг неожиданно, так, что я вздрогнула всем телом, старик закричал:

– Ну чего ж ты ждешь, что тебе еще надо? Ты ждешь, чтоб я тебе сказал точно, где это, так? Ты за этим пришла? Но разве у Колумба была точная карта, разве он знал точно, разве ему кто-нибудь говорил, где искать Америку? Где же твое колумбово озарение? А я верил, что наконец дождался Колумба. Значит, я ждал напрасно все эти годы. Напрасно... зря...

Калабушкин замолчал. Я увидела, как на лбу его выступили крупные капли пота. И я молчала. Что я могла сказать ему? То, что я узнала про гору Мефистофель, было слишком неопределенно.

Вдруг старик успокоился как-то сразу и тихо-тихо, так что почти и не произносил слов совсем, а только двигал губами, сказал:

– Я тебе дам только одну подсказку, один намек... – И тут же вдруг распалился, обозлился на меня, как будто я внезапно чем-то его обидела: Но ты не жди, что это тебе чем-нибудь поможет, не жди, не надейся! Если в тебе нет озарения, – он все больше и больше злился, – лучше уходи, поступай в институт, вяжи себе кофточки, только не лезь, пожалуйста, в Колумбы. Если в тебе нет священного огня... Ты где живешь? Ведь, кажется, в Крыму? Так вот один человек имел подозрение, что это у вас в Крыму. Он имел на этот счет целую теорию. Крым – благословенное место... Это место всегда привлекало людей...

А я снова услышала в комнате какой-то звук. Еще какие-нибудь часы? Звук нарастал. Вдруг я поняла, что это стучит мое сердце...

В полутьме комнаты меня ослепил свет солнца, и отблеск его на морской волне бил прямо в глаза. Я увидела большие корабли, необычайные, невиданные корабли, огромные, как плавучие города, а на них люди настоящие великаны, они ведут свои корабли в тихую широкую бухту. На берегу этой бухты город – белый мраморный город с высокими колоннами, а за городом на фоне синего неба четко вырисовывается острый ехидный профиль горы...

Я даже не поняла, что сказала вслух:

– Я нашла гору Мефистофель, я...

Вдруг ужас сковал мне губы. Старик задрожал мелко-мелко, потом тело его и голова начали дергаться, и я увидела, что он плачет. Я бросилась к нему:

– Что с вами?

Он ничего но мог сказать, все плакал и плакал, а потом наконец сказал:

– Господи! Наконец-то я дождался! – А потом еще сказал: – Садись и слушай. Понимаешь, я знал, всю жизнь знал, что все это правда...

Потом он притянул мою голову и стал шептать мне в самое ухо:

– Второй такой прекрасной тайны нет на всей земле. И она достанется тебе, в награду за то, что ты поверила. Так вот я не знал только, где это – может, в Индии, может, в Африке. Но зато я знаю тайну этой горы, понимаешь? Никто не найдет там ничего, хоть туда придет целая армия, а ты найдешь одна...

Старик помолчал минуту. Ему трудно было говорить, дыхание его было хриплым.

– Подбородок Мефистофеля купается в море, и прямо под ним вход в пещеру. Входи в нее. Но это еще не все. Из пещеры войдешь в тоннель, ты войдешь туда, и... перед тобой будет стена. По этой стене, по стене, понимаешь, отсчитаешь шесть метров, если стоять лицом к горе, то вправо, и там... там будет расщелина. Это и есть вход.

Старик задрожал, и я испугалась, что он снова сейчас заплачет. Но это была нервная дрожь.

– Такой тайной еще никто не владел на земле, – снова повторил он, и я ему верила.

Я молчала, и он тоже молчал. Потом я чуть слышно, одними губами только, так, что я даже сама не поняла, сказала я или только подумала:

– А письмо вы написали?

И он сразу ответил:

– Конечно, я. Оно было к тебе.

Я даже подскочила:

– То есть как это ко мне?

– А ты разве не понимаешь? Тот человек, который должен был наконец это сделать, он должен был и понять в этом письме особый знак. Только один-единственный человек мог разглядеть этот знак.

– Его разглядела моя мама.

– Это все равно. Вы – одно целое. Ты продолжение ее. И это... это был последний призыв. Я так надеялся, что он будет услышан. Я ведь скоро умру. И мне хотелось бы знать...

Я взяла его руку в свою. Она была вялая и холодная, и я сказала:

– Это будет сделано очень, очень скоро, и я сразу же вам напишу... нет, я приеду.

А он сказал:

– Теперь-то я уже знаю, что это будет сделано.

Мы помолчали. А потом он сказал:

– Я завидую тебе, детка. Ты изведаешь самое большое на свете счастье.

А я сказала:

– Я обязательно приеду к вам, обязательно!

Я спросила его еще, не нужно ли ему чего-нибудь – может, позвонить врачу или сходить в магазин. Но он вдруг снова разволновался:

– Это все устроено. За мной ухаживают. Ты езжай скорей!

Я решила, что никуда больше ходить не буду, даже в Эрмитаж. Сейчас же я поеду на вокзал и возьму билет. Я чувствовала в себе такое нетерпение, что не могла ждать ни минуты.

В этот же день я уехала. Я зашла только попрощаться к Ростиславу Васильевичу и Марианне Николаевне. И конечно, рассказала им обо всем.

И Ростислав Васильевич сказал, что он сам поедет к Рязанову. Не напишет, а обязательно поедет сам, расскажет ему все с самого начала и уговорит его самого заняться этим делом. И хоть Рязанов и не подводник, но это неважно. Он, только он должен за это взяться, только он сможет добиться, чтоб утвердили экспедицию.

Мы договорились, что будем писать друг другу часто.

* * *

И вот я еду домой. Вообще я очень люблю ездить в поезде, хоть не так-то много ездила в своей жизни. Но на этот раз поезд был для меня пыткой. Он так медленно тащился, что мне хотелось выскочить из него и побежать.

Как только я села в поезд, я поняла, что я не буду, что я просто не могу ждать никаких экспедиций. Я поеду туда, к этой горе, и я влезу в эту чертову расщелину. Что там? Что? Сколько пройдет времени, пока Ростислав Васильевич уговорит Рязанова и пока Рязанов пробьет экспедицию...

А вдруг он скажет: "Да я же совсем даже не подводник, зачем мне все это нужно?" И действительно, зачем ему на старости лет лезть в воду, ревматизм себе наживать. Да и потом, сам Ростислав Васильевич говорил, что почти все сотрудники должны быть аквалангистами! А где их столько взять, чтоб были и археологами и аквалангистами?

Какое счастье, что я занималась в секции. Вот ведь как это здорово совпало! А вдруг не дадут экспедицию... Конечно, не дадут. Ведь там совсем рядом уже были раскопки! А как же оборудование? Да нет, это гиблое дело... Чем больше я думала, тем мне все больше казалось, что из этого ничего не получится. Нет, все надо делать по-другому. Я полезу одна. Сначала. И все найду. Найду! И расскажу! А если мне не поверят на словах, я вытащу им оттуда какое-нибудь доказательство.

Это самый отличный, самый прекрасный план. Но я знаю, почему и мама и Ростислав Васильевич в один голос говорят, что это легкомыслие и авантюра. Они за меня боятся. Вот что. И как ни крути, придется обмануть маму.

Такое у меня было нетерпение, прямо-таки зуд какой-то. Даже на месте не могла сидеть. А между прочим, я могу попросить Виталь Иваныча. Да, это идея! Это прямо-таки отличная идея. И он возьмет с собой импортный итальянский акваланг. Он легкий.

Конечно, можно попросить Виталь Иваныча. Он ни за что не откажет. Ну, а как ему сказать? Он ведь ничего не знает про этот город. Даже и про фигурки, наверное, не знает. Еще за сумасшедшую меня примет.

Я стою у окна в вагоне поезда, а мимо меня бегут станции, станции, станции...

* * *

...И вот я снова сижу в автобусе. Я беру билет у кондуктора за 20 копеек, и я еду открывать свою Трою.

Я не строила армады судов и не набирала команд матросов, не собирала полчищ ученых и землекопов. Со мной рядом в автобусе женщины с большими корзинами, в которых пищат цыплята, и длинноволосые парни в джинсах с транзисторами.

И писк цыплят, и хрип транзистора, и смех остаются в автобусе. А я спешу открывать Трою. Я не собирала ящиков с лопатами, с порохом, бочек с солониной. Со мной сумка, с которой я всегда ходила на плавание, в ней бутылка виноградного сока и плитка шоколада, и кое-что еще поесть, что мне успела сунуть мама. За спиною рюкзак, в котором заветный итальянский акваланг. Вот и весь мой груз.

Я выхожу, пересекаю шоссе и иду по широкой деревенской улице, которая кончается у моря. Ноги мои утопают в вязком черном асфальте; загорелый зубастый парень в белой кепке кричит мне что-то с катка и машет рукой. Это чтоб я сошла с дороги. Я сошла и иду рядом, асфальт еще не высох. Навстречу мне бегут женщины, размахивая авоськами, и почти каждая спрашивает меня, привезли ли молоко. Я весело качаю головой: не знаю.

Улица привела меня к морю. Я сворачиваю и иду направо. Здесь нет асфальта; еще бы не хватало, чтобы асфальтовая дорога довела меня до самого конца и, может быть, там стоял бы билетер и продавал билетики: вход 20 копеек. С солдат и школьников 10 копеек. Не хотите ли осмотреть достопримечательности нашего Крыма, необыкновенный подводный город?

Я иду по пыльной дороге, я утопаю в мягкой пыли, я распутываю козленка, который запутался за свой колышек, я делаю рожицу идущему навстречу с бабушкой малышу в панамке горошком.

Сколько раз, сколько лет, сколько людей вертели в руках карту и смеялись над этими словами – "гора Мефистофель", "Гнездо Орлов". Надо же придумать такие названия! Претенциозно, безвкусно-высокопарно. Говорили о безвкусице, о декадансе безвестного картографа. А по мне, назови как хочешь, только так, чтоб точно было, чтоб узнать было можно.

Я иду по твердой, как камень, дороге. Земля здесь растрескалась и разбегается бороздами глубоких морщин, как на лице столетней старухи; колючие пучки травы и огромные камни, поросшие рыжим мхом. Конечно же, это та самая пустыня, что на карте, и ничто другое.

Непонятно, откуда вдруг налетел прохладный ветер. Дорога повернула, пустыня скрылась, осталась за спиной. А что впереди? Неизвестно, не видно, что там за поворотом. Здесь, на мысу, сильный ветер. Еще шаг – и перед глазами открывается горная страна, а еще секунду назад она и не была видна. Такое нагромождение скал, как будто там, в горах, остатки какой-то древней крепости. И посреди этого развала, на самой вершине, над страшным обрывом – трон. Трон Дьявола, а справа от него – огромная чаша. Это и есть Гнездо Орлов, а вон за Троном – обвалы и острые скалы. И за всем этим каменным винегретом – Мефистофель. От вершины до моря прорезает небо его острый нос с горбинкой, нависающая мохнатая бровь, усмехающаяся прорезь рта и острый подбородок, купающийся в волнах.

Все, все увидел и нанес на карту безвестный картограф. (Может, сам Рабчинский?) Я шла и все узнавала. Как будто я видела все это не на карте, как будто я вернулась в родные места и знала здесь каждый поворот, каждый кустик.

Надо сесть, посидеть и успокоиться.

И тут я вспомнила о маме. Конечно же, она догадалась, что я еду одна, а я соврала ей, что еду с тренером Виталь Иванычем. Но что могла я ему сказать такое, чтоб человек бросил свои дела и поехал со мной? Показать карту? Смешно. Чем я могла его убедить? Слава богу, что он разрешил мне пользоваться итальянским аквалангом. Это и был его сюрприз.

Я подошла к месту, к тому самому месту, к купающемуся подбородку. Дальше внизу, под водой, где горло Мефистофеля, там должна быть расщелина в скале.

Я придирчиво осмотрела прибрежные скалы и нашла острый и крепкий выступ, за который привязала веревку. Надела купальную шапочку и как следует убрала под нее волосы, чтобы не мешались. Я вошла в воду, но не купалась – берегла силы, только обтерлась водой, чтоб освежиться, и вышла на берег. Потом достала из сумки виноградный сок (один глоток, не больше!), шоколад, подумала и положила его обратно, а взяла таблетки глюкозы и съела три штуки.

В нескольких шагах от меня загорала компания. Они, снисходительно улыбаясь, смотрели на мои манипуляции. Когда я вынула из рюкзака заветный акваланг, их лица уже выражали удивление. Потом я концом веревки обвязалась вокруг пояса, закрепила баллоны и надела маску. Шпагат с завязанными на каждом метре узлами я намотала на руку. Интерес ко мне у белокожей компании исчез, и они включили свой транзистор, я надела ласты и вошла в воду.

Ничего говорить белокожей компании я не стала, но про себя подумала: "Если меня слишком долго не будет, они, конечно, опять заинтересуются мной и подергают за веревку".

Здесь было сразу глубоко, в каких-то двух метрах от берега скалы врезались в темную глубину. Я старалась не допустить никакой, даже маленькой неточности и выплыла точно к середине мефистофельского подбородка со стороны моря и только тогда стала опускаться под воду.

Усилием мышц я медленно опустилась и ластами встала на дно. Слава богу, вода здесь была невзбаламученная, и я увидела в скале широкую расщелину и что-то вроде глубокой пещеры. И там, в пещере, совсем даже не темно, как будто она освещена светом изнутри. Что это? Я вплыла в пещеру, но ничего не обнаружила. Только тихонечко перекатываются волны. Передо мной снова скала. Я хватаюсь за ее скользкий выступ и в нетерпении огибаю ее. Но тут я почувствовала, что начинаю задыхаться. Моя голова в судорожном инстинктивном движении вскинулась вверх, хотя я знала, что подниматься вверх надо постепенно. Но вдруг я увидела, что надо мной вовсе не потолок пещеры, а небо. Самое настоящее небо, с солнцем, расщепленным преломлением воды. Солнце! Да наше ли это солнце? Может быть, через эту расщелину (недаром картограф назвал ее Врата в Тайну) я попала в какой-нибудь неведомый мир, в другое измерение, с другим солнцем, вообще совсем в чужой мир?

Меня больно кольнуло в самое сердце: а мама! Как же мама? Смогу ли я снова отсюда выйти? Ведут ли эти Врата обратно в мой мир или это ловушка, капкан? "Мама!" – закричала я внутри себя так, что у меня чуть не лопнули от напряжения кишки. Меня затошнило, закачало, я пробкой всплыла наверх и почти без чувств успела перевернуться на спину...

Наконец-то я не в воде. Могу выплюнуть трубку и вдохнуть настоящий воздух. Я лежу на спине, усиленно работая ногами и шлепая руками, потому что баллоны с кислородом тянут меня вниз, но глаза еще не открываю боюсь. Звук от шлепков моих рук по воде разрастается, гулкое эхо поднимает его вверх и возвращает ко мне.

Я сдвигаю на лоб маску, солнце ударяет мне по закрытым глазам раскаленными лучами. У нас на земле так не бывает. Солнце жжет мне лицо, не мягкое расплавленное тепло нашего солнца, а жесткий, горячий, ослепляющий луч чужого солнца. И воздух! Я ведь только что дышала им на нашей земле, и он был свежий, пропитанный ветром, морем, рыбой и водорослями. А здесь тяжелый и душный, затхлый воздух стоячего плесневелого болота.

Я открываю глаза, и меня ослепляет невозможно синее небо. Недавно на пляже оно было совсем не таким, оно было голубым. Но синее небо – это не так страшно. Это почти как у нас на земле, хотя такого темно-яркого ультрамаринового цвета у нас не бывает. Но красное или желтое небо было бы куда хуже.

Солнце слепит глаза. Совершенно белое солнце, и без лучей, а рядом с солнцем блестят звезды. Я скосила глаза и увидела, что вокруг меня черные каменные стены, скользкий, гниющий мох и бесконечный отвесный колодец. Спасенья нет! Вот куда вели Врата в Тайну.

И тут, совсем рядом со мной, послышались безумные вопли транзистора и приглушенный смех. Вот уж никогда не думала, что когда-нибудь я так обрадуюсь бешеному реву транзистора. Белокожая компания – вот это что! И я бы здорово рассмеялась, если бы еще не дрожала от страха и холода. За этой стенкой белокожая компания и, значит, пляж. И эта подводная пещера вовсе не пещера, а колодец. Вот почему такое странное белое солнце без лучей и среди дня блестят звезды.

И тут меня осенило. Что же я за дура! Ведь говорил же мне старик Калабушкин! Горло Мефистофеля я должна пройти насквозь. А потом войти в тоннель. И в тоннеле на шестом метре расщелина... Я совершенно успокоилась и постаралась расслабиться, чтобы отдохнуть перед новым погружением. И уже безо всякого страха я снова надвинула маску и взяла в рот трубку, перевернулась со спины на живот и пошла под воду. Я медленно прошла пещеру, согнувшись вошла в тоннель. Протиснуться в него было не так-то легко. Хорошо еще, что я как следует отдохнула. Темнота здесь была кромешная! Как у черта в животе. Стена была липкая, вся поросшая водорослями. Я ничего не видела. И тут я опять здорово струхнула. А что, если я не найду в этой темноте расщелину? Меня здорово потянуло обратно. Но автоматически я уже разматывала с руки шпагат, с отметками на каждом метре. Ласты мешали мне подойти к стене вплотную, и приходилось выворачивать ноги боком. Я двинулась вправо, широко расставляя руки со шпагатом, осторожно нащупывая ногой в ласте неверное дно. Господи, разве это называется отмерить шесть метров! Тут и сто метров недомеряешь или, наоборот, перемеряешь – и ничего не найдешь в такой тьме.

И вдруг засветился слабый-слабый зеленоватый свет. Это, конечно, ТО! Я встала, намотала обратно на руку шпагат с отметками и только после этого пошлепала к светящейся дыре.

И вот передо мной ОНО, то самое...

Теперь я совершенно спокойна. Как будто и не от чего волноваться. Как будто я каждый день хожу в подводные города, как в булочную на нашем углу.

Я вижу остатки величественных зданий, я вижу колонны: некоторые упали и густо опутаны водорослями, а некоторые гордо возвышаются, и мимо них мелькают стайки серебристых рыбок. Водоросли высокие и ветвистые, как кусты на земле, только здесь они коричневые, бурые, почти черные и редко нежно-зеленые. Движение воды колеблет их, и они качаются, как ветки на ветру. Стайки рыбок то замирают на них, то несутся как оглашенные, ну совсем как стрижи.

Я иду дальше и вижу невдалеке остатки сооружения. С трудом напрягая зрение, я вижу лишь нечеткие, колеблющиеся силуэты, но и в них угадывается величественность и непохожесть. Широченные ступени ведут к зданию, а сбоку я вижу что-то вроде леса – гигантские стволы, оставшиеся от придворцового парка. Я подхожу ближе и вижу, что то, что я приняла за стволы деревьев, это скульптуры. Их множество. Я вижу лишь ближайшие три-четыре, а дальше они уходят в тонущую мглу, как лес ночью, и я чувствую только массу их стволов.

Я отталкиваюсь ластами о дно и, как рыба, проскальзываю между ними, я дотрагиваюсь до них рукой, их поверхность скользкая от водорослей, а за ней я угадываю шершавую и губчатую, но это еще не их первоначальный вид. Это море за сотни лет или тысячи, кто знает, – дало им такую броню.

Я плаваю, очарованная, между ними, и вдруг – мои дорогие Головастик, Умник и Радист! И хоть они также окутаны скользкими, сгнившими водорослями, и губчатые наслоения моря как будто размыли их черты, а я все равно их сразу узнала. Они стояли рядом. Только здесь они так величественны, что никакая фамильярность с ними невозможна.

Я подплываю. Я встаю между ними и тихо дотрагиваюсь рукой до статуи. Сквозь мои пальцы проскальзывают вспуганные рыбки.

Как торжествен этот строй! Кто были эти существа? Боги? Но слишком уж человечен их облик. Почему их поставили здесь? Может быть, здесь было кладбище и в память о каждом человеке оставили его скульптурный портрет, как у нас оставляют фотографии на плите.

Куда вела эта лестница? В храм? Молились здесь? И тогда это изображение богов? Или это был другой храм – храм науки? А может быть, это изображение ученых – врача, астронома, звездолетчика? Что случилось с ними, что случилось с городом, с народом? Почему покинутым оказался этот город? Море наступило и вытеснило людей, сохранив от варваров для потомков память о великой цивилизации, а движение гор как будто специально задвинуло внутрь город, горная стена смягчила силу бурь и штормов.

Но куда ушел, рассеялся этот народ? Улетел ли на звездолетах к другим планетам, оставив на память людям Земли свои каменные портреты, и нам предстоит еще встреча с ними в пространстве? Может, смешались, растворились в других народах? Может быть, я несу в себе гены Головастика или Радиста? Может быть, я прямой потомок кого-нибудь из них?..

Я начинаю чувствовать, что вдыхаемый мной кислород обжигает мои легкие. Голова кружится, я словно пьяная. Пора наверх. Я взглянула еще раз на город и двинулась к дыре, ведущей в тоннель. Обратный путь по тоннелю, узкий проход в пещеру, миновала пещеру – и все это автоматически, хоть, честно говоря, я уже была еле живая. Меня кидало из стороны в сторону. Меня мутило. Все внутри горело огнем. Вот наконец выход из пещеры. Я отталкиваюсь ластами о дно. Остановка. Я повисла на секунду в воде... И снова вверх...

На пляже ничего не изменилось. Так же гремит транзистор. Белокожая компания все на том же месте. Как будто ничего не произошло. Как будто не раскопали Трою, не открыли Америку, не нашли древнюю столицу инков.

Я не в состоянии стоять на ногах и гордо выйти на берег. Ползу к берегу на четвереньках. Черт с ними, с белокожей компанией, пусть думают, что хотят! Оркестр и ковровые дорожки – ладно уж, разрешаю отменить. Меня тошнит... хоть бы не началась рвота, все тело покрылось гусиной кожей и стало сине-лиловым.

– Ну, спортсменка, – услышала я прямо над своей головой голос, – до старта на четвереньках, так, что ли?

Я поняла, что переохладилась и слишком долго пробыла под водой и что это влечет за собой неприятные вещи – воспаление легких, а то еще что-нибудь и похуже. Я была не в состоянии от слабости двинуть ни ногой, ни рукой, хотелось, не снимая баллонов, броситься на горячие камни и заснуть. Но я заставила себя снять маску и шапочку, потом отстегнула и сняла баллоны, сбросила с ног ласты и вовсе не легла, а стала делать зарядку, самую трудную, как нас учили в секции, труднейшую зарядку, восстанавливающую кровообращение и кровоснабжение легких. Я сжимала и разжимала пальцы рук и ног, одновременно, не переставая, прогибалась назад и выпрямлялась. Сжимала изо всей своей силы себе ребра, делала глубокие вдохи и задерживала дыхание. И так до тех пор, пока озноб не перестал выламывать мое тело...

Наконец я почувствовала спасительное тепло. После этого я еще сделала комплекс упражнений. Белокожая компания – все, как один, глазели на меня. Ну что ж! Смотрите, бесплатно показываю. И наконец, совсем уже без сил, я бросилась на камни.

Вид у меня был, конечно, неважный, так что даже и эта "компания интеллектуалов" что-то заподозрила. Одна красотка в мини-купальнике подошла ко мне и спросила:

– Вам плохо? Может быть, мы можем чем-нибудь помочь?

– Спасибо. Теперь все нормально.

Я лежала, и моя спина прижималась к горячим камням, а лицо, и руки, и живот впитывали тепло солнца. И вот я уже слышу, как струится моя кровь по жилам, а сердце перестало биться о ребра и водворилось на место.

Но все вокруг меня было еще не в порядке. Море то отступало к самому горизонту, то поднималось вверх, выше меня, горы тоже не стояли на месте, как будто покачивались на ветру. А ребята и девушки из той компании, уже не очень белокожие, а теперь бело-розовые, как юные поросята, никак не хотели почему-то оставаться в нормальном человеческом виде, то и дело меняли свое обличье. То они превращались в шары, то вытягивались, как сосиски.

Солнце начало жечь прилично, поэтому я поняла, что наверняка уже три часа или начало четвертого. Но спрашивать не хотелось, лень было двигать языком. Надо было поесть, но для этого придется встать, развязать сумку. Ну нет! Ни за что! Лучше застрелиться!