Текст книги "Новогодний Подарок"

Автор книги: Нинель Лав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

8

Черный шестисотый «Мерседес» медленно двигался в нескончаемой веренице машин.

Не смотря на новогодние праздники машин в городе было много – после нескольких дней «отдыха» люди повыползали из квартир и рванули по магазинам пополнить запасы выпитого и съеденного, а заодно прикупить кое-чего к замаячившему на горизонте Рождеству – праздники (особенно такие длинные) отмечались в соответствии с русской душой: широко и хлебосольно. В этом вопросе (с новогодними каникулами) правительство явно перестаралось, подчинившись западным традициям: народ воспринял новогодние каникулы, как «небольшой расслабончик» и начал отмечать каникулы аж с самого католического Рождества – какая разница для русского человека, что отмечать: было бы желание, а повод всегда найдется. Католическое Рождество с его магазинной суетой и безумными тратами семимильными шагами стремительно добежало до Нового Года. Измученный беготней по магазинам народ с восторгом выслушал речь президента и, чокнувшись бокалами с шампанским, наевшись и напившись, отвалился на диваны – с этой долгожданной минуты время словно остановилось и потекло медленно с частыми перерывами на перекусы и выпивоны. Текло, текло и дотекло до православного Рождества. А уж на Рождество!.. Седьмое января незаметно перетекло в тринадцатое, а уж тут сам Бог велел оторваться по полной – Старый Новый Год, да к тому же завтра на работу! Вот если бы «новогодние каникулы» перенесли на май, то народ бы в поте лица сажал на огороде картошку-моркошку и о выпивке не помышлял бы – ну, разве что первого и девятого мая!

Именно об этом – что правительство лоханулось с новогодними каникулами – думал мужчина за рулем шестисотого «Мерседеса», стоя в пробке на Садовом кольце.

Будь его воля, он сделал бы все по-другому!

Но, как говорится, «бодливой корове Бог рога не дал»!

Мужчина скосил глаза на рядом сидящую привлекательную женщину, потер пробивающуюся щетину на подбородке (по настоянию жены он решил отпустить бороду и усы) и мысленно выругался.

«– Чего ее понесло со мной? В ее то положении… – с тоской подумал он и нервно дернул щекой: последнее время он что-то стал сдавать, нервы ни к черту – скорее бы улететь из этой промозглой холодной страны на южные берега к теплому морю. – И чего она потащилась со мной? Мне будут делать пересадку волос, а что она будет делать одна в номере гостиницы? Гулять по пляжу или таскаться по магазинам? Это вряд ли! Сидела бы дома, рисовала бы себе цветочки-колосочки и ждала бы мужа из заграничной поездки. Через две-три недели я бы вернулся домой и решил бы все наши проблемы! Встретила бы она меня дома с улыбкой на лице и вкусном обедом на столе. Да-а, насчет вкусного обеда это я что-то погорячился – жена не любит готовить. Жена! Женой она стала совсем недавно – всего три дня назад и сразу же подавай ей банальное свадебное путешествие! Ну, какое свадебное путешествие, когда я буду по врачам таскаться, а она целый день валяться на кровати в гостиничном номере…»

Но по своему опыту мужчина знал, что спорить с женой бесполезно – себе дороже: в лучшем случае она сделает все по-своему, в худшем смертельно обидится на «тирана и деспота» и, выстроив баррикаду из подручного квартирного материала, взгромоздится на нее, возьмет в руки свой забытый на время феминистский флаг и будет размахивать им у него перед носом, выкрикивая феминистские лозунги типа «все мужики бездушные скоты и слюнявые кобели» – тогда держись! – новой норковой шубкой или колечком с бриллиантом уже не отделаешься, и придется покупать новую машину, а новая машина в его планы как-то не вписывалась.

Поэтому его мысли о семейном очаге и вкусном обеде так и остались мыслями, не были высказаны в слух и не обрели материальную форму, а рыжеволосая женщина, услышав вздох мужа, повернула к нему светящееся ожиданием «чуда» и одухотворенное искусством лицо, положила свою тонкую руку с длинными пальцами на его руку и нежно погладила его короткие узловатые пальцы.

– Не волнуйся, милый, – успокаивающе-ласковым голосом проворковала она, глядя на своего избранника яркими изумрудными глазами, – на самолет мы не опоздаем.

– Конечно, дорогая, – согласился мужчина, как воск, тая от женской ласки – сейчас он готов был бесконечно угождать всем ее желаниям. – С твоей то предусмотрительностью на самолет мы, конечно, не опоздаем.

«Мерседес» мигнул поворотником, нахально влез в левый ряд перед зазевавшимся «Фольксвагеном» и опять заскучал в еле двигающейся пробке.

До Шереметьево было еще ползти и ползти…

9

На улице было морозно и снежно. Природа словно уснула под белым пушистым одеялом, окутавшем всю землю. Деревья, набросив на плечи снежные перелины, спрятались от взглядов людей и уже нельзя было отличить их друг от друга. Снег лежал на земле, на дороге, на деревьях, на проводах, на крышах домов, приглушая и скрывая все цвета. Всюду было белым-бело, как в царстве волшебника Мороза Ивановича…

Место аварии Инна нашла с трудом – снег засыпал все следы пожара, припорошил сгоревшую машину, и она стала не заметной на фоне белого снежного раздолья.

– По-моему здесь, – который уже раз неуверенно говорила она, вглядываясь в заснеженную темноту за стеклом.

Дорохов послушно останавливал «Пежо», выходил из машины и, не подходя к обочине (чтобы не оставлять следы – Джеймс Бонд, мать твою!), пристально вглядывался в очертания наметенных за три дня сугробов, пытаясь угадать в одном из них некое подобие очертания сгоревшей машины.

Нет, опять не то!

Во всей этой чехарде с остановками и гаданьями Дорохова радовало только одно – он буквально заставил «сторожиху» «доверить» ему вождение ее драгоценной машинки, а то с ее черепашьей ездой они бы до сих пор выползали бы из поселка или оказались бы в первом же придорожном кювете.

После еще нескольких неудачных остановок они, наконец, отыскали сгоревшую машину.

Лезть в кювет Инне Дорохов категорически запретил.

– Я сам с полицией разберусь, – заявил он, мужественно беря на себя самое трудное. – А то ненароком ляпнете ментам про инопланетян – вытаскивай вас потом из психушки.

Инна хотела возразить, но вопреки ожиданиям Дорохова, промолчала и задумалась – он хотел «вытаскивать ее из психушки», а значит, он не бросит ее в беде и попытается спасти… Это ее порадовало и, впервые за много лет, она почувствовала себя под защитой мужчины. К тому же, Инна была человеком справедливым и сразу же признала, что в этой ситуации «настоящий полковник», то есть, военный, действует намного профессиональней и безопаснее, чем она – про отпечатки пальцев ей никогда бы не сообразить. Она так же признавала, что попала в довольно скверную историю, и, что совершенно посторонний человек помогает ей разобраться с неприятностями – за это она была благодарна «настоящему полковнику» вдвойне, тем более что он уже не казался ей таким нескладным, помятым и агрессивным.

Выйдя из машины, Инна набросила капюшон норковой шубейки на голову и с интересом с дороги наблюдала за всеми действиями Дорохова. Наблюдала, оценивала и даже полюбовалась его широкими плечами, военной выправкой и умением брать на себя ответственность при решении «проблемы». Не возразила она, когда он взял на себя руководство «операцией» и вызывал полицию; молчала, когда он давал показания и не взорвалась, когда он довольно пренебрежительно махнул рукой в ее сторону, объясняя ментам, что спрашивать ее о чем-то себе дороже: наговорит с три короба, а сама ничего не видела – сейчас она на сто процентов признавала его лидерство, не злилась, не возмущалась и безропотно подчинялась.

Всю обратную дорогу Инна была тиха и задумчива и не проронила ни слова.

Дорохов радовался этой внезапной перемене, рассчитывая дома, наконец-то, обрести хоть какой-то покой и повести вечер согласно намеченной программе. Программа же его поражала своей простотой: наесться «от пуза», закрыться в своей спальне и таки «раздавить пузырь»!

На обратной дороге под предлогом «сигареты закончились» он заскочил в первый же магазин и долго стоял у прилавка, выбирая какую водку купить: портфеля у него с собой не было и пришлось бы нести бутылку в кармане дубленки, карман бы оттопыривался, и «сторожиха» обязательно заметила бы бутылку водки и уж, конечно же, не удержалась бы от своих нелестных комментариев – слушать комментарии Дорохову не хотелось (вернее, ему не хотелось, чтобы вместо восхищения его умом и благородством в карих глазах «сторожихи» появились бы разочарование и осуждение). Но выпить хотелось – организм требовал привычную дозу алкоголя, и Дорохов схитрил, купив две маленькие плоские бутылочки коньяка, рассовал их по карманам дубленки и остался доволен своей смекалкой – поди догадайся, что у него во внутренних карманах! – таким образом «и волки будут сыты, и овцы целы»: программа его будет выполнена, и он не потеряет своего приобретенного авторитета!

– Ну, вот и все! – по возвращении домой облегченно вздохнул Дорохов, осторожно стаскивая дубленку в прихожей и так же осторожно вешая ее в шкаф. – Гражданский долг мы с вами выполнили – можно и отдохнуть!

– Щас! – разлепила Инна скованные молчанием губы. – Все только начинается!

– Как «только начинается»? – опешил Дорохов и выронил из рук норковую шапку.

Шапка упала на пол, Дорохов посмотрел на нее и порадовался, что сначала повесил в шкаф дубленку с бутылками коньяка в карманах, а уж потом занялся шапкой – что было бы с ним, если бы он выронил из рук не шапку, а дубленку?! Маленькие плоские бутылочки обязательно бы разбились (по закону подлости) и тогда двойной проигрыш: не выпил бы и опозорился бы перед «сторожихой». К тому же он почему-то так уверовал в свой непререкаемый авторитет, что считал свое слово законом для «сторожихи», а оказалось… Оказалось, что весь ее гонор и вредность вовсе не исчезли после их встречи с полицией и его рыцарского поведения, а просто временно отдыхали!

Нагнувшись, Инна подняла шапку, отряхнула, повертела ее в руках и аккуратно пристроила на полку среди других шапок.

– Вы забыли о поджигателях, Сергей Александрович. Неужели вам ни сколечко не интересно, что же на самом деле произошло в новогоднюю ночь и кто виноват в смерти этого несчастного Ватутина?

– Тебе что, больше всех надо? – набычился Дорохов, неожиданно для себя перейдя с ней на «ты». – Решила поиграть со смертью? Мать твою туды-растуды!

– Это твою мать туды-растуды! – огрызнулась Инна и сжала кулачки.

Ноздри обоих трепетали от злости – достаточно было одной крошечной искры, чтобы произошел взрыв.

Инна первая отвела глаза.

Где ему понять – этому дремучему медведю, что она должна выяснить все об этом деле! Она была уверена, что совсем не случайно, а по чьей-то высшей воле оказалась на месте аварии и стала незримым свидетелем преступления, но испугалась, струсила, смалодушничала: не вызвала пожарных и полицию и никому (кроме, этого дремучего медведя) не рассказала о поджигателях. Как он не понимает, что в жизни все имеет начало и конец, все должно идти к логическому завершению – иначе в мире настанет хаос. Вот и это преступление требует завершения. Пусть она не рассказала обо всем полиции – испугалась и все такое, но родственникам Ватутина она обязана рассказать об увиденном! Это ее долг! Что они предпримут дальше, получив от нее эту информацию, это уже их дело: оставят все, как есть, не поверят ей или возобновят расследование смерти Ватутина – она ко всему этому уже не будет иметь никакого отношения. Но свою миссию она должна выполнить: довести факты преступления до сведения родственников.

Или она ошибается?

Возможно, «дремучий медведь» прав: Тот наверху ничего такого не имел ввиду, а просто решил показать ей, что человеческая жизнь так хрупка и кратковременна, так непредсказуема и обманчива, что надо ценить каждое мгновенье своей жизни, проживать его, как последний миг, и ничего не откладывать на потом…

А как бы она хотела провести последнее мгновенье своей жизни???

Нахмурив брови, Инна задумалась.

Конечно, она хотела бы провести его в кругу родных и близких людей, чтобы было кому пожаловаться и чтобы ей искренне посочувствовали в этот ответственный момент, но больше всего на свете, вот именно сейчас, в это самое мгновенье Инне хотелось знать чем же так неуловимо и притягательно пахнет от «этого дремучего медведя» и, если она сейчас же не узнает этого, то непременно умрет…

Шагнув к Дорохову, Инна обняла его за шею, прижалась к нему всем телом и впилась губами в его губы.

Не зная, как реагировать на происходящее, Дорохов замер. Но по мере того, как поцелуй становился все продолжительнее и требовательнее, он позволил себе расслабиться и ответить на поцелуй – никаких обязательств относительно других женщин в данную минуту у него не было (узнав о его увольнении, его нынешняя пассия Людмила выставила за порог его вещи, хотя квартира принадлежала ему и была куплена исключительно на его деньги), а раз нет никаких обязательств…

Дорохов увереннее обнял «сторожиху», крепче прижимая к своей широкой груди.

Почувствовав, что сильные мужские руки заскользили вниз по ее спине, Инна неожиданно отстранилась, высвободилась из объятий опешившего Дорохова и довольно улыбнулась – все, что ей так хотелось знать в тот прошедший миг, она узнала: на твердых губах «настоящего полковника» был привкус сигарет и давно забытой детской конфетки-барбариски…

Дорохов плохо понимал, почему такой сладостный волнующий поцелуй прервался на самом интересном месте – он еще жил в том мгновенье, когда эта язвительная неугомонная женщина шагнула к нему, прижалась всем телом и коснулась губами его губ.

Коснулась и оказалось, что после всех случившихся с ним передряг и унижений, он еще жив и может чувствовать и загораться от одного прикосновения женской руки к его коже, может желать еще что-то кроме генеральского звания и переживать из-за того, что эти нежные трепетные губы оторвались от него и стали жить отдельно от его губ, что они двигаются, улыбаются и не умирают, как умирает без них он…

– Спасибо вам за помощь, Сергей Александрович, – дружелюбно поблагодарила Инна, признавая, что без его помощи ей пришлось бы трудновато, – дальше уж я сама как-нибудь разберусь со своими проблемами.

Она повернулась и шагнула в гостиную.

Дорохов очнулся – вот сейчас она выйдет из прихожей и в его жизни уже не будет этих карих насмешливых глаз, не будет заправленных за ухо каштановых с рыжим отливом волос, не будет ее надуманных проблем и обаятельной улыбки, не будет страстных требовательных поцелуев и нежных рук на его шее… Все его неприятности, связанные с работой, разом отступили, стали не главными, мелкими, не страшными – главным для него вдруг стала эта женщина, освободившая его сердце от ледяного панциря одиночества и вселенского позора.

Дорохов рванулся, схватил Инну за плечи, повернул к себе, окунувшись в ее смеющиеся глаза, подхватил на руки и понес в спальню…

Забытые желания всколыхнулись в теле Инны, дремавшая страсть и тоска по мужскому телу проснулись и обрушились на мужчину, сжимавшего ее в объятиях, бурным водопадом желаний.

Дорохов удивился и обрадовался такой пылкой возлюбленной, приписав себе столь быстрый «успех» у этой женщины, но неожиданно испугался, что она передумает и отстраниться от него, как при первом поцелуе и заспешил, стягивая с нее свитер и дрожащими пальцами пытаясь расстегнуть пуговицу на джинсах. Видя его нетерпение, Инна улыбнулась и жарко зашептала ему в ухо, чтобы он не спешил, что у них вся ночь впереди, и что она от него никуда-никуда не убежит…

Он сразу же ей поверил, и успокоился, и поумерил свой пыл, и даже стал слушаться ее желаний, начиная понимать, что слушаться и угождать женщине тоже приятно.

Они целовались и обнимались, и она гладила его плечи и ерошила ему волосы на затылке, чего он раньше терпеть не мог, а теперь по его спине бежали мурашки от ее ласки, и истома текла по позвоночнику, и он даже зарычал от удовольствия, но не грозно, как настоящий хозяин леса, а умильно и благодарно, совсем как прирученный медведь, получивший свое любимое лакомство. И когда у него уже не было сил сдерживать свое желание обладать ей, он стал настойчивей, и стянул с нее одежду, и она подчинилась, лишь сильнее сжала его в объятиях и впилась ногтями в его кожу…

10

– Что все это значит? – спросила Властелина, прибежав в кабинет на заполошный крик матери.

Девушка стояла перед открытым сейфом и не могла поверить своим собственным глазам – сейф всегда был полон документов и денег, в нем хранились и оружие отца, и шкатулка с драгоценностями матери. Теперь же сейф пугал своей пустотой.

– Что все это значит? – повторила Властелина, всем корпусом поворачиваясь к побледневшей, как смерть, матери. – Нас что, ограбили?

В дверях появилась одетая в темное платье домработница и остановилась на пороге, чтобы немного отдышаться. Пожилая женщина поправила волосы, растрепавшиеся от быстрого подъема на третий этаж, и удивленно воззрилась на хозяйскую дочь.

– Что ты такое говоришь, Власа?

– Вот! – Властелина ткнула пальцем в распахнутый сейф и заорала на мать: – Ты куда смотрела, курица мокрая?!

– Как ты разговариваешь с матерью… – вдвинувшись в кабинет, возмутилась было домработница, но вид пустого сейфового нутра заставил ее забыть о поучениях и правилах хорошего тона. – А где же все содержимое? – удивилась она, еще не сообразив, что пропажа «содержимого» сейфа – «пришла беда – открывай ворота» – грозит крупными неприятностями всем, без исключения, обитателям загородного дома.

– Мне бы тоже хотелось это узнать! – язвительно заметила Властелина, шагнула к матери и, вырвав у нее из руки телефон, позвонила в полицию. – Нас ограбили! – довольно хладнокровно сообщила она оператору о произошедшем и назвала свой адрес.

– Ой, Боже ж, мий! – хватаясь за голову, запричитала домработница, всегда так яростно открещивающаяся от украинских корней. – Матирь мия, родныя!

Не в силах больше выносить навалившееся на нее непонимание, Валентина Николаевна закатила глаза и, хватаясь за мебель руками, стала медленно оседать на ковер.

Шустро подхватив хозяйку, домработница вопросительно посмотрела на Властелину, ожидая от нее интенсивной помощи матери, но, не дождавшись, просто опустила Валентину Николаевну на ковер – до кресла надо было несколько метров тащить хозяйку, а в обязанности домработницы не входили заботы о здоровье хозяев.

– Я же говорила – мокрая курица! – глядя на мать, презрительно бросила Властелина и, обойдя лежащую на ковре Валентину Николаевну, вышла из кабинета.

Полиция приехала в загородный дом Ватутиных ровно через час.

Следственная бригада долго крутилась на третьем этаже в кабинете хозяина: фотографировали, измеряли, описывали, снимали отпечатки пальцев с сейфа и мебели, с хозяев и иных домочадцев, а потом «менты» по одному расползлись по всему дому: допрашивали, опрашивали, вынюхивали и выпытывали, но положительного результата так и не добились – все находившиеся в доме люди разом замкнулись, боясь навлечь на себя подозрения в краже.

Следователю удалось только выяснить, что о сейфе, спрятанном в кабинете хозяина за панелью с книгами, знали не только прислуга: домработница, кухарка, гувернантка и водитель, но и сотрудники фирмы – секретарша, охранник, водитель и прочие.

Все полезные сведения для расследования совершенной кражи начинающий следователь Антон Свиркин почерпнул в основном из показаний дочери хозяина загородного особняка. Валентина Николаевна Ватутина ни одного вразумительного ответа на задаваемые следователем вопросы дать не смогла – ни когда последний раз видела шкатулку со своими драгоценностями, ни сколько денег и какие документы хранилось в сейфе на данный момент, а, главное, куда и на сколько дней уехал ее муж – Георгий Рудольфович Ватутин.

В доме царила скрытая паника: домработница рыдала в уголке, вытирая глаза клетчатым носовым платком; кухарка ожесточенно резала лук и также ожесточенно вытирала катившиеся из глаз слезы тыльной стороной ладони; гувернантка пряталась сама и прятала маленького Витюшу в детской, объясняя полицейским о нестабильности детской психики и последствий стресса на неокрепший организм ребенка.

Одна шестнадцатилетняя Властелина была достойна своего имени: в панику не впадала, подробно отвечала на вопросы следователя и постоянно названивала по телефону, разыскивая отца. Это именно она подсказала неопытному следователю (это было только второе самостоятельное дело Антона Свиркина) вызвать сюда начальника охраны отцовской фирмы и выяснить у него все о новогодней «рабочей» поездке избранных сотрудников.

Начальник службы охраны транспортной фирмы тут же приехал, но ни о какой поездке он «слыхом не слыхивал». Ни секретарше, ни личному телохранителю Ватутина они с Властелиной так и не дозвонились – телефоны обоих были не доступны.

Однако, через других сотрудников фирмы им все же удалось разыскать домашний телефон личной секретарши Ватутина. Мать девушки, перепугалась, услышав слово «следователь», и, заикаясь на каждом слове, сообщила, что ее дочь еще перед Новым Годом улетела в Таиланд – с кем и на сколько дней улетела Настасья женщина не знала.

– А что случилось? – спрашивала она после каждого вопроса следователя, с тревогой ожидая неприятного сообщения, касающегося ее дочери.

– Ничего не случилось, – успокаивал Свиркин взволнованную мать секретарши и задавал новый вопрос, пытаясь выудить у родственницы хоть какую-то полезную информацию о девушке. – Дочка при вас уезжала?

– При мне. А что?

– Ничего. А кто за ней заезжал?

– Она одна в аэропорт поехала: такси вызывала по телефону и поехала. А что?

– Ничего. От вас она сразу в аэропорт ехала?

– Нет, Настенька должна была за кем-то из сотрудников по дороге заехать. А что?

– Ничего. А за кем она заезжала, не знаете?

– За кем заезжала не знаю, но адрес этого сотрудника помню – улица Бутлерова, в Беляево – мы там раньше жили, вот я и запомнила. А что?

– Ничего. Минуточку… – следователь опустил вниз руку с телефоном и повернулся к Властелине и начальнику охраны. – Улица Бутлерова вам что-нибудь говорит? – спросил он у них и добавил: – Это в Беляево.

– Там наша квартира находится, – тут же пояснила девушка, – бабушкина квартира. Только мы там больше не живем, уже давно – отец ее сдает кому-то.

– Кому? – молодого следователя Свиркина очень заинтересовала эта ситуация (квартирный вопрос в семье Антона стоял очень остро): состоятельный бизнесмен сдает кому-то дешевую квартирку в Беляево – смешно! – ему этих денег не хватит один раз в ресторан сходить! Так зачем он ее сдает? Столько хлопот с этими нанимателями: то зальют соседей снизу, то музыку громко включают, то за квартиру вовремя не заплатят!.. со всеми этими проблемами должен разбираться хозяин – вряд ли у бизнесмена есть на это время! – Назовите имя и фамилию нанимателя.

– Я не знаю! Мне это без надобности, – презрительно фыркнула Властелина.

– Может, мать знает? – предположил расспрашивать о квартире в Беляево молодой следователь, в тайне завидуя богатству Ватутиных – вот если бы у него была лишняя квартира, то уж он бы точно знал, кому и на сколько лет ее сдал.

– Может быть, мать и знает, только сейчас вряд ли что вспомнит, – беспечно отмахнулась девушка от такого незначительного, по ее мнению, вопроса.

– Ладно, разберемся. Пишите адрес квартиры, – следователь указал подбородком Властелине на лист бумаги и снова заговорил с матерью секретарши, покорно ожидающей у телефона. – Скажите, в котором часу пришло такси за вашей дочерью?

– Около пяти. А что?

– Спасибо вам за информацию, – вежливо поблагодарил Антон Свиркин – он старался всегда быть вежливым и корректным с людьми. – Если понадобится, я еще позвоню вам.

– А что случилось то?

Но отвечать на этот вопрос следователь не стал – тайна следствия! – и отключил телефон.

Прежде чем продолжить «допрос» свидетелей, он отыскал глазами свой шикарный кожаный портфель и, успокаиваясь, мысленно погладил его кожу – дорогой бордовый с золотым замком портфель, подаренный ему родителями в первый день его работы в Следственном Комитете, поднимал его статус в собственных глазах и всегда настраивал на деловой лад. Настроившись таким образом на деловой лад, Свиркин перестал завидовать богатству семьи Ватутиных и почувствовал себя солиднее и намного старше – в свои двадцать пять и при невысоком росте и щуплом телосложении, Антон имел кучу комплексов.

– Написали? – строго посмотрел он на Властелину и осуждающе покачал головой, возвращаясь к интересующему его вопросу. – Ну, как это вы, Властелина Георгиевна, так беспечно относитесь к семейному имуществу, и даже не в курсе того, кому ваш отец сдал свободную квартиру?

– Оно мне надо?! – снова фыркнула Властелина и состроила такую презрительную гримасу, что молодой работник правоохранительных органов подивился высокомерности столь юного создания – всех, кому меньше двадцати он считал «юными созданиями» и не воспринимал всерьез. Меж тем Властелина давала ценные пояснения об имуществе Ватутиных. – Эта старая двушка Витьке достанется, когда он вырастет, а мне папулька трешку на Пироговке отдаст – там сейчас евроремонт идет.

– Сколько же у вас квартир? – опешил молодой следователь, плохо представляя себе такое роскошество.

– Не считая загородного дома, три: двушка на улице Бутлерова, трешка на Пироговке и пятикомнатная на Большой Никольской, – прилежно перечисляла девушка семейную собственность, загибая пальцы с длинными накладными ногтями.

– Хорошо живете…

Получив адрес квартиры в Беляево, Антон Свиркин заторопился «на выход» – надо было срочно ехать на улицу Бутлерова и выяснять, кому сдавал квартиру старший Ватутин, кто в ней жил все это время и с кем уехала отдыхать личная секретарша Ватутина. Но было в этом огромном загородном доме еще что-то тайное, о чем вся прислуга старательно умалчивала. Следователю очень хотелось знать, что же это за секрет такой и, вместо, того, чтобы «откланяться» и заняться расследованием, он еще раз внимательно осмотрел все комнаты и попытался снова «допросить свидетелей».

Попытка с допросом свидетелей не увенчалась успехом, а вот повторный осмотр комнат выявил интересные факты. Главным из этих фактов Антон Свиркин посчитал полное отсутствие в загородном доме вещей Георгия Ватутина: в гардеробной комнате висело всего два костюма и несколько рубашек, все коробки с обувью были пусты (даже зимней обуви в коробках не было – он проверил). Создавалось впечатление, что хозяин дома не просто уехал отдыхать на несколько дней к теплому морю, а, основательно собрав свои вещи, уехал отсюда далеко и надолго.

Свиркин достал из портфеля листок с адресом квартиры и на обратной стороне сделал пометку для себя: «осмотреть все квартиры, принадлежащие семье Ватутины на предмет обнаружения в них личных вещей хозяина».